Текст книги "Даффи влип"

Автор книги: Дэн Кавана

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

– Квартал, наверное, изменился с тех пор, как я ушел. Я подумал, ты можешь ввести меня в курс – знаешь, кто чем заправляет, кто новый появился, кто кого доит.

– Забавно, что ты меня об этом спрашиваешь, Даффи. Только на днях говорили об этом с Ронни. Ты знаешь, я жаловаться не привыкла. Я это тебе говорю не просто как старая шлюха, которую выталкивают с улицы всякие мокрощелки недозрелые…

– Да ты выглядишь моложе, чем раньше, – автоматически откликнулся Даффи.

– Кончай пургу гнать, Даффи, я же знаю, возраст у меня для шлюхи опасный. В определенный момент надо выбирать. Либо довольствуешься постоянными клиентами – и я, в общем, довольна, у меня их целый набор, в большинстве своем вполне приличные, хотя и отваливают потихоньку; то помоложе кого хотят попробовать, то черненькую, то девицу, которая делает что-нибудь эдакое. Либо начинаешь… как это называется, Даффи, то, что большие компании обычно делают…

– Диверсифицировать? [9]9
  Диверсификация – распространение деятельности на новые сферы (финанс.).


[Закрыть]

– То самое. Приходится диверсифицировать. И это, ты уж мне поверь, ё…фемизм, Диверсифицировать – это значит, что ты должна принимать любого, кто поднимется по этой лестнице, диверсифицировать – значит принимать злобных извращенцев, которые хотят причинить девушке боль. Это означает, что придется позволять клиентам трахать себя в жопу, хлестать плеткой и все такое. Некоторые… ну, меня-то смутить непросто, ты же знаешь, Даффи, некоторые как увидят, что мне далеко не пятнадцать, тут же хотят вытворять такое, что я даже Сьюзи рассказать не могу, зачем пугать девочку. Лично я считаю, виновато правительство лейбористов, распустило всякую порнографию.

Даффи улыбнулся, хотя и не был уверен, что стоило: Рене часто смеялась, когда была настроена серьезно. Одно было совершенно ясно: диверсифицировать она не собирается.

– Когда я начала этим заниматься, все было чисто и на улице не так опасно. Подонки тоже, конечно, иногда попадались, но в целом все было прилично, по-человечески. Начинаешь работать, заводишь собственную клиентуру, становишься известной в зависимости от того, что делаешь лучше всего, и честно зарабатываешь свой хлеб. Если и видишь, что тебе не положено – держишь рот на замке. Помню, когда ко мне министр из правительства Гарольда Макмиллана [10]10
  Гарольд Макмиллан (Harold Macmillan) – премьер-министр Великобритании с 1957 по 1963 г.


[Закрыть]ходил – регулярно, хоть часы сверяй; каждую пятницу после заседания, перед тем, как ехать обратно к себе в округ. Вообще-то он был там не самый главный министр, но я никому бы не сказала, как его зовут. На этом и держался наш бизнес. Я и тебене скажу, – Рене воинственно посмотрела на Даффи.

– А я и не спрашиваю.

– Это и было-то почти двадцать лет назад. Мне тогда нравилось работать. И выходные были нормальные, и улицы дружелюбнее, почти все хотели обычного секса, а если нет, то очень смущались. Таким я говорила: «Ладно, дорогой, не смущайся, Рене этим не шокируешь», – и они бормотали что-то насчет сапог и плеток или школьной формы, и тогда я говорила: «Извини, дорогой, я бы с удовольствием, просто снаряжения с собой нет, но я тебе скажу, к кому обратиться – к Энни», – вид у них был такой благодарный, и они уходили, а я быстренько звонила Энни и говорила, что послала к ней клиента, а та потом или тоже посылала мне клиента, или передавала пару фунтов за любезность. Конкуренции особой не было, мы знали – клиентов на всех хватит. Но с тех пор все сильно изменилось. Ты, Даффи, даже не представляешь, насколько усложнилась жизнь обычной проститутки за последние двадцать лет, не представляешь. Началось все с сексуальной революции, когда все девицы, которые раньше этим не занимались, вдруг вышли на улицы. От этого мы не выиграли, как ты можешь догадаться. А потом пошла эмансипация, которая привела к тому же самому. Потом фильмы становились все похабнее и похабнее, и книжки тоже. Можно пойти в театр и увидеть, как девицы на сцене трясут голым задом, и все называют это искусством, значит, им не надо прятать лицо перед выходом на улицу. Не искусство, а хренотень сплошная – вот что это, по-моему, – Рене завелась не на шутку, Даффи откинулся на спинку стула и продолжал слушать.

– Получилось так, что спрос на традиционные услуги упал. Клиентов, конечно, пока хватает, но если мужики могут получить все, что хотят, дома, или от своих секретарш, или от любой пьянчужки в баре за бесплатно, какого черта они станут тратить денежки на нас? Произошли две вещи: во-первых, мы начали замечать, что заметно вырос процент ущербных – ну, знаешь, инвалиды, горбуны и всякие такие. Не то чтобы я была против, они на самом деле довольно милые; просто будь у меня возможность выбирать… а второе – клиент уже не хочет обычного секса. Вдруг все стали требовать, чтобы им руками делали. Если подумать, как раз это они могли бы сделать сами, верно? Я ничего против не имею – главное, было бы во что сперму собирать, только руки заметно устают. Пять-шесть клиентов подряд, и ни один не хочет по старинке – тогда начинаешь уставать. Как будто мешки целый день таскала. Я уже подумала, может, брать за это дороже, чем за стандартный секс. Честное слово.

Дрочить – это еще ладно. Им вдруг всем оральный секс подавай. А я этим вообще не занимаюсь. Принципиально. По-моему, это гадость. Но я всегда слежу, чтобы моя напарница это делала, тогда клиент может просто через площадку перебежать, если ему приспичит. И другие вещи тоже – я уже говорила, это все лейбористы виноваты со своей порнографией. А киноклубы и массажные салоны – ты их видел, Даффи?

Даффи кивнул.

– Еще один удар по бизнесу. Все просто ходят туда и смотрят в темноте фильмы про то, как люди трахаются. Что в этом хорошего? А салоны – знаешь, я иногда думаю, как это они совсем не вытеснили нас из бизнеса. Мне кажется, они только потому продолжают к нам ходить, что боятся, а вдруг в таком салоне действительно делают массаж – выйдет какая-нибудь толстуха-немка и начнет колотить по спине, как отбивную, а потом затолкает под ледяной душ, и отвали за это пятнадцать фунтов.

Рене засмеялась. Идея ей явно понравилось. Она не воспринимала свою работу слишком всерьез, даже когда жаловалась на ее недостатки. Даффи тоже рассмеялся.

– Мне все-таки кажется, ты не совсем про это хотел меня спросить.

– Не совсем. Я скорее поинтересовался, кто чем заправляет – в таком ключе.

– Это теперь тоже по-другому, и, если хочешь мое мнение – изменилось не в лучшую сторону. Все происходит так быстро – только успевай следить. Смотри: раньше всем заправляли мальтийцы. Репутация у них была – хуже некуда, но я всегда думала, что дело здесь в расовых предрассудках. Они были готовы всадить в тебя нож за один только взгляд, если подозревали, что ты крысятничаешь, но у меня с ними никогда проблем не возникало. Они покупали дом и устраивали все по одной схеме: в подвале – стрип-клуб, на первом этаже – магазин с порнухой, на втором – эскортное агентство, а на последнем – шлюхи. В общем, слоеный пирог, вот именно. А каждую пятницу вечером приходил курьер и собирал по десятке с этажа. Сороковник со всего заведения. Сегодня звучит смешно, правда? Но, как я понимаю, ставки тогда были куда ниже, да и мальтийцы эти, сам: знаешь, понимали, сколько хотят получить со своих вложений, и были довольны, если выходило по сорок с дома. Кстати, платить надо было, даже если дела шли плохо, иначе могли запустить керосиновой лампой в окно. Когда мальтийцы заводились, приятного было мало, зато делали все по справедливости, это точно.

А потом случилась большая чистка, и мальтийцев пересажали или просто вышибли из района; некоторые просто сбежали, а пока их не было, заведения подразболтались. Все, наверное, подумали: отлично, от мальтийцев мы избавились, теперь можно будет гулять по Олд Комтон-стрит с детьми и покупать им мороженое в вафельных стаканчиках. Тупицы. Как они не понимали: мальтийцы – лучшее, что у нас было. Тот факт, что их распихали по тюрьмам, еще не означает, что шлюхи исчезнут, так ведь? Ежу понятно. Это значит только одно: придет кто-то новый и оттяпает кусок себе.

Так и произошло. Ты не хуже меня знаешь, Даффи. С тех пор – никакой стабильности. Абсолютно никакой. Пара местных сутенеров поднялась, появились ребята с севера; было несколько ирландцев, только они долго не продержались. Вместо них теперь черные, даже кое-кто из китаез пробовал расширить влияние, Так и должно быть, ясно же. А потом, после того, как ушли мальтийцы, все ваши чудесные мальчики в синей форме начали покупаться и продаваться, как фрукты на рынке. С мальтийцами как было: там немножко, тут немножко, каждая из сторон идет на компромисс, и на время все затихает. Но разве с уходом мальтийцев руки у полицейских не стали еще грязнее? Шлюхи платили сутенерам, сутенеры платили полиции, шлюхи платили полиции. Начался полный беспредел, это я тебе говорю, и легавые явно переборщили.

Потом и с ними разобрались, но на самом деле никто с ними не разбирался, их просто отправили пораньше на пенсию, а все денежки они успешно перевели на своих жен. Вот сволочи. Эти куры – жены их – теперь сидят на наших деньгах.

– А кто стал главным после Сальваторе? – Даффи решил, что пора перейти к конкретным вопросам.

Рене напустила на себя ностальгический вид:

– Старина Эмилио. Он, между прочим, ходил ко мне. Всего пару раз было дело. У него была забавная привычка: закончит свои дела, оденется, ни слова не скажет – и к двери, шляпу приподнимет на прощанье и уйдет. Ни до свидания, ни денег. Когда он в первый раз пришел, я ему заранее цену сказала, а как он деньги сразу не положил, я решила: потом отдаст. Но он и не подумал. Просто взял и ушел. Потом, через день-другой, деньги приходили по почте. Всегда только так. Ему, наверное, нравилось думать, будто он большой босс и ему все бесплатно. Но ни разу не было, чтобы он не заплатил.

– А потом, когда он умер?

– У него, кажется, племянник был, но особо не замахивался – его и выперли. Китайцы себе кое-чего урвали – курево и прочую дурь. Рестораны отошли Большому Эдди, в этом я на сто процентов уверена. А шлюхи перешли в ведение черному по имени О'Райли.

– А теперь кто контролирует травку и все остальное?

– Китайцы. Кое-что – старина Макс, но не очень серьезно. Бешеный Киф, Финли.

– А проституток?

– Большой Эдди. О'Райли. Бешеный Киф. Есть еще гомики – пардон – ими заправляет Толстый Эрик. Помнишь такого?

– Который хвастался, что весь волосатый – «от кончика носа до самого конца» – этот Эрик?

– Да. Еще Хендерсон. У него сейчас много шлюх.

– А магазины и клубы у кого?

– В основном у тех же, кто шлюхами занимается. Бешеный Киф владеет пип-шоу. Кажется, есть новый чувак по имени Джонни-Бриолин – у него тоже несколько заведений.

– Кто крышует?

– Все понемножку. Зависит от того, кто в какой конкретной сфере крупнее всех, так ведь?

– А в районе Руперт-стрит кто самый главный?

– С какого конца? К югу или к северу от Шафстбери? Есть разница.

– К югу.

– Жаль. Если к северу – я бы точно сказала, что Большой Эдди, но к югу – местечко там обычно тихое. Может, О'Райли. Черный который.

– Гм. А как с полицейскими?

Рене внимательно посмотрела на собеседника.

– Ты точно не с ними?

– Зуб даю.

– Ты ведь не из этих, которые проверяют легавых, а? Легавый для легавых?

– Я бы с радостью.

– Скажи «нет».

– Нет.

– Хорошо. А теперь скажи, сколько заплатишь за то, что я тебе тут рассказываю.

– Двадцать пять?

Рене расхохоталась:

– Даффи, узнаю старого волка. Ты ведь никогда не умел торговаться в этих вопросах. Дай-ка соображу. Ты предлагаешь мне двадцать пять. Значит, у тебя пятьдесят на расходы, тогда я попрошу семьдесят пять, и в конце концов сойдемся на шестидесяти, а ты еще будешь думать, не придется ли доплачивать лишнюю десятку из собственного кармана.

Даффи ухмыльнулся.

– Пусть будет шестьдесят, может, еще десятку накину. Так что насчет полицейских?

– Проблемы с ними. Нервные стали. Мы с Ронни тут об этом говорили. Невозможно предугадать, что им в голову взбредет. То никаких препятствий – делай, что хочешь, как будто их и нет совсем. А то вдруг как спустят на тебя всех собак, потому что юбка не так надета. Как будто сами не знают, кто над ними главный.

– Есть сейчас кто-нибудь, кто на сторону работает?

– Сложно сказать. Один-два из молоденьких ходят к шлюхам, но так всегда было. Насколько мне известно, не хуже обычного. Просто в последнее время слишком сильно несет от легавых тухлятиной.

– Кто-то конкретный? Стэнтон? Уэдерби? Салливан? Шоу?

– Стэнтон уволился. Ты разве не знал?

– Нет. А остальные?

– Пальцем ни на кого показать не могу. Может, они просто дергаются. Что-то где-то происходит, это факт.

– Ты не знаешь, кто за этим стоит? Кто хочет все прибрать к рукам? Кто угрожает стабильности?

– Знаешь, что бывает со шлюхами, которые слишком много болтают?

Даффи кивнул. В свое время ему приходилось опознавать некоторых из них. В морге.

– Я ж не трепло. Я – шлюха, которая говорит, что думает. Это все знают. Но легавым я не стучу. Никогда не стучала, – это была неправда, но у Рене было представление о собственной персоне, которое она рьяно защищала.

– Понимаю, Рене, а я – не полицейский. Я больше не в органах. Четыре года близко к «Уэст-Сентрал» не подходил. Просто заглянул к тебе как старый знакомый.

Рене посмотрела на Даффи, вскинув бровь, затем продолжила:

– Это должен быть Большой Эдди. Не только потому, что он недавно пытался прижать Ронни. Позвонил, спросил, что будет с журналами, если бросить внутрь одного из магазинов Ронни зажженную паклю. Он пошел в атаку, это точно. Когда у человека аппетиты, как у Большого Эдди, – жди беды.

– Какой такой Большой Эдди?

– Мартофф. Большой Эдди Мартофф. Его отец был одним из мальтийцев, которых в кутузку загребли. Его папочка женат был на одной из наших. История грустная – папа умер в тюрьме. Эдди тогда подростком был. Насколько я знаю, его это сильно расстроило.

– А что стало с папашиным участком?

– Разделили. Вдова отсюда уехала, и мы думали: это последний из мальтийцев. Потом, лет пять назад, Эдди вдруг проявился. Откупил себе кусочек района на севере. Поначалу сидел тихо – выглядело так, будто он все силы бросил, чтобы скупить кое-кого из старых людей. Рэкетом занимался, но не слишком бурно. Думаю, частично бизнес у него был совершенно легальный. Забавно было, что кто-то из мальтийцев вернулся – хотя он только наполовину мальтиец. Мать-то у него из Ист-Энда, насколько я помню.

– Ты его когда-нибудь видела?

– Нет. В наших краях услышать можно куда больше, чем увидеть.

– А что слышно?

– Ну, поначалу говорили, что он парень тихий. Большой и сильный, но тихий. Потом узнали, что он малость шутник. Фотографировать любит. Я как-то слышала, пару лет назад, что он в квартире одной из своих шлюх установил зеркало, через которое с обратной стороны все было видно, как через стекло, – и девица ничего про это не знала. Эдди заходил туда и, пока она работала, отщелкивал целую пленку. Потом выскакивал на улицу, а когда клиент выходил из дома, останавливал его и предлагал купить снимки. Обычно мужичок их покупал – догадаться нетрудно. Только вот девушке подобная тактика не приносила дополнительных доходов, совсем наоборот.

– И что еще говорили?

– Говорили, что руки у него загребущие. Еще говорили, что он любит все заранее планировать.

– Он сидел?

– Не знаю.

– А полицейские прикормленные у него имеются?

– Не знаю.

– Почему ты думаешь, что он решил что-то предпринять?

– Судя по тому, что говорят. Иногда, конечно, можно ошибиться. Но это не тот случай.

– Может, полицейские поэтому такие дерганые – думают, вот-вот разборки пойдут.

– Может. Хотя полицию это должно бы радовать. Разве не так? Их же хлебом не корми – дай посмотреть, как паханы давят друг друга. Но сейчас они волнуются по другому поводу. От них явно несет тухлятиной.

– Что-нибудь уже случилось?

– Мелкие происшествия, которые трудно связать вместе. История с Ронни.

– Откуда Ронни узнал, кто это был?

– Методом исключения. Больше некому. Было тут несколько происшествий недавно. Девку одну малость порезали.

– Сочувствую, – автоматически отреагировал Даффи.

– Не из моих знакомых, но все равно начинаешь нервничать. Еще клуб сожгли – знаешь, несчастный случай, как обычно. По странному совпадению у Эдди был интерес к этой территории. По чистой же случайности он купил то, что осталось от здания, за сущие гроши. Видишь, все как бы по мелочи; но понятно ведь, что если ты кое-что слышала, то другие, ясное дело, слышали что-то еще, и все вместе тянет на разборку.

– Кто работает на Эдди?

– Куча народу.

– Кто конкретно?

– Есть такой Георгиу – помнишь? Ник Георгиу?

– Нет.

– Рыжий, толстый, в очках, малость не в себе. Все говорят: Георгиу злить не надо. Похоже, он немного сдвинутый – любит вести себя так, будто он твой друг, а потом, не успеешь опомниться, а тебя – бильярдным кием по коленным чашечкам.

– Кто еще? Кто делает для Эдди грязную работу?

– Георгиу любитель таких штучек. Всю душу вкладывает. Есть там еще Кайл. Тощий, поговорить любит. Ростом за метр восемьдесят. Очень плохие зубы. Разговаривает почти не открывая рта. Очень жадный.

– Еще кто-нибудь?

– Ну, может, еще кто-то. Падди – вроде как крутой. Блондин. Говорят, он педик, хотя теперь, как я посмотрю, все педики. Пардон, радость моя. Да, еще Хоган – коротышка. Он ирландец. Мерзкий тип. В детстве, по рассказам, керосинками в бабушек кидался.

– Прелесть. И где Эдди бывает?

– Такие, как он, нигде не тусуются, ты же знаешь. Вряд ли имеет смысл сидеть в какой-нибудь бильярдной и ждать, пока заявятся Эдди всех мастей. Он в барах не рассиживает, не ждет, пока ему курьеры все принесут. Бары сами к нему «приходят». Люди типа Эдди вообще не тусуются, Даффи.

Даффи улыбнулся:

– Что ж, свои двадцать пять ты заработала.

– Шестьдесят, радость моя, или керосинкой получишь.

– Спасибо, Рене, ты мне очень помогла. А ведь если подумать, я даже не был здесь.

– Ладно, Даффи. Только смотри, ты должен уйти как клиент.

Он вышел из квартиры с видом человека, снедаемого чувством вины, и прошел по улице, старясь выглядеть так, будто провел час привязанным к кровати, и три проститутки в школьной форме поливали его сиропом, а потом этот сироп слизывали. Даффи уперся подбородком в грудь и не смотрел по сторонам. Если кто-то и видел, как он уходил от Рене, Даффи этого не заметил.

Вечером у себя дома Даффи призвал на помощь все свое искусство и изобретательность, чтобы приготовить горячий бутерброд с чеддером для Кэрол.

– Неплохо, Даффи, как повар ты и правда сильно продвинулся. Я бы, наверное, ничего лучшего с этим чеддером сотворить не смогла.

Вид у Даффи был довольный. Он решил научиться готовить после того, как лишился возможности поедать дешевую дрянь, которой раньше питался в участке, после того, как стал импотентом с Кэрол, после того, как она предложила пожениться, а он отвел глаза и сказал «нет». Однако кулинария давалась нелегко. Кэрол все убеждала его, что надо развивать полезные инстинкты. «А как их развивать?» – озадаченно спрашивал он – и подходил к делу методично и прилежно: по многу раз взвешивал муку, чтобы получить точное количество, указанное в рецепте; скоблил овощи до такого блеска, словно им светило попасть в паек космонавта, воспринимал каждое яйцо и каждую банку ветчины для завтрака, как взрывное устройство, которое необходимо обезвредить с величайшей осторожностью.

– Мне беспорядок не нравится, вот что, – произнес он.

– У тебя нет беспорядка, – отозвалась Кэрол, оглянувшись вокруг.

– Потому что я постарался, чтобы не было.

Удалению оберток и упаковке остатков еды Даффи посвящал столько же времени, сколько самому процессу готовки. Открыв дверцу его холодильника, вы бы не увидели еды: взгляду представали полки с матовыми пластиковыми коробками, полиэтиленовые пакеты с невротично закрученными двойными узлами, а иногда даже коробки, помещенные внутрьполиэтиленовых пакетов. Когда Кэрол впервые заглянула в его холодильник, она воскликнула:

– Эй, Даффи, еда что, сбежать пыталась? – и с тех пор называла холодильник не иначе как Колдиц. [11]11
  Колдиц – лагерь военнопленных во время Второй мировой войны (Германия). Побег из Колдица был практически невозможен.


[Закрыть]

После ужина Даффи сразу вымыл посуду, на случай, если какие-нибудь микробы вдруг умудрились сбежать из остатков пищи и нацелились на «Колдиц». За кофе он непринужденно спросил:

– Кэрол, а что сейчас в участке делается?

– Ты о чем?

– Ну, знаешь, как дела в отделении? Как народ? Нервничает? Кто-нибудь готовит передел территории?

– Даффи, – холодно отрезала Кэрол, – ты не хочешь об этом знать. Ты больше не полицейский, – темные глаза на хорошеньком ирландском личике грозно засверкали.

– Мне интересно.

– Даффи, четыре года прошло. Ты меня четыре года не спрашивал. Мы договорились, что ты не будешь интересоваться. Договорились, что для тебя же лучше.

– Что происходит, Кэрол?

– Нет.

– Мне надо знать. Сейчас же.

– Нет, пока не скажешь, зачем. Но, может, и тогда не скажу.

– Если расскажу, у тебя могут возникнуть проблемы на работе.

– Если почувствую, что дело к тому идет, я тебя остановлю.

И Даффи выложил всё, что узнал с момента первого звонка Маккехни, который заставил его вылезти из постели. Рассказал, какие возникли версии, открыл смутные сомнения насчет Маккехни, пересказал то, что поведала Рене. Не стал скрывать тот факт, что интерес к Салливану подогревает его ничуть не меньше, чем желание заработать, помогая Маккехни. В конце Кэрол произнесла:

– По-моему, мне не стоит этого делать, Даффи, по-моему, не стоит.

– Почему?

– Из-за тебя я много потеряла. Четыре года возможного счастья.

– Это не из-за меня, а из-за того, кто меня подставил.

– Все равно, четыре года потеряно. Четыре года. Тот черный мальчишка, может, и был подсадной, но, – она с упреком взглянула на Даффи, впервые за много лет, – ты ведь сам его выбрал, так?

– Но мы же с тобой договорились.

– Уговор бывает разный. Иногда надеешься, что он будет соблюдаться, а иногда – наоборот, – Кэрол произнесла это почти что с горечью; и имела на это право. Она продолжала, стараясь не смотреть на Даффи. – А теперь ты просишь меня шпионить за людьми, с которыми я вместе работаю, чтобы ты мог получать двадцать фунтов в день у человека, который, судя по твоей информации, явный мошенник. И все для того, чтобы отомстить Салливану или кому-то другому из участка, кто тебя подставил. Месть – не лучший выход, Даффи.

– Говорят, месть – блюдо, которое подают холодным.

– Чушь, – горячо возразила Кэрол. – Месть пожирает тебя изнутри. Если хочешь остаться человеком, надо жить дальше. И мне надо жить дальше, – сказала она с неожиданной горячностью. – Последние четыре года особых радостей я не видела. Были приятные события, но, по большей части, я всего лишь функционирую. А делаю я это ради работы. Работу свою я люблю, Даффи, и ты должен это помнить, даже если мы это не обсуждаем. Может, мне в «Уэст-Сентрал» не все нравятся, я даже могу иметь кое на чей счет подозрения, но я не собираюсь оттуда уходить. Даффи, ты умудрился испортить мне жизнь четыре года назад, но больше тебе это не удастся.

– Так ты мне расскажешь, что сейчас творится на участке?

– Нет.

– Кто-нибудь готовит разборку?

– Нет, Даффи.

– Расскажешь, как ведет себя Салливан?

– Нет.

– Посмотришь для меня досье Большого Эдди?

– Нет.

– Тогда можешь сделать хотя бы вот что: будь добра, подожди, пожалуйста, посмотри для меня досье Маккехни, ведь если окажется, что в полиции он фигура известная, получается, что мне лучше завязать с этим заказом, может такое быть?

– Не воспринимай это как обещание, Даффи, а то вдруг придется его нарушить. Скажу только, что если я окажусь рядом с этим досье, и вокруг никого не будет, и никто никогда не узнает, что я его читала, тогда, может, попробую.

– Последняя просьба.

Вид у Кэрол был утомленный.

– Останься на ночь, пожалуйста.

Кэрол кивнула в знак согласия, направилась в ванную и открыла пластиковую коробку с надписью «Часы».