355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дэн Абнетт » Тени предательства » Текст книги (страница 17)
Тени предательства
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 01:45

Текст книги "Тени предательства"


Автор книги: Дэн Абнетт


Соавторы: Грэм Макнилл,Аарон Дембски-Боуден,Гэв Торп,Джон Френч
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА IV Рукокрылые

Вар Джахан, капитан Двадцать седьмой роты. Рожденный на Терре, как и многие в Легионе. Старый воин, известный своей осторожностью, в большей степени тактик, чем убийца. Он служил VIII Легиону с первых дней Великого крестового похода, когда Повелители Ночи только отправились к звездам. Севатар испытывал к нему огромную симпатию, хотя понятия не имел почему.

Следующим был Нарака, капитан Тринадцатой роты. Нарака Бескровный, как без тени улыбки именовали его братья. Он заработал это прозвище во время приведения к согласию Восемьсот Девять – Пять, пятого завоевания 809-го Экспедиционного флота. Тринадцатая рота захватила целую планету, не пролив ни капли крови, воспользовавшись средствами, о которых позволили узнать немногим из числа прочих старших офицеров Легиона. Когда Нараке задавали вопросы по этому поводу, он всегда отказывался от обсуждений. Его рота дала обет секретности, который оставался нерушимым уже много лет.

Севатар знал, что произошло. Ему нравилась эта история.

За Наракой следовал Товак Тор, капитан Сто четырнадцатой. Товак Однорукий вступил в Легион одновременно с Севатаром, поскольку в детстве они попали в одну банду. Прозвище досталось ему из-за врожденного уродства – он появился на свет лишь с одной рукой. Невзирая на увечье, он прошел вступительные испытания в VIII Легион и немедленно получил аугметический протез. Однако тот все равно был не столь надежен, как настоящая конечность. Апотекарии сообщили Товаку, что у его уродливой руки нет полноценно развитой мускулатуры, поэтому аугметическая замена всегда будет немного нетвердой.

Затем Офион. Будучи капитаном Тридцать девятой роты, он не смог чем-либо выделиться, кроме обычной славы, сопровождающей столетие надежной и верной службы. Все записи о нем – хотя VIII Легион не отличался особой педантичностью в их хранении – сообщали о нострамском офицере-ветеране, который лучше всего подходил для передовой и командования своими людьми в авангарде, получая лишь ограниченную зону ответственности в более масштабных кампаниях. И все же… Офион приказал своему кораблю «Саван Эвентиды» оставаться на месте, отбивая внезапное нападение Темных Ангелов и помогая Севатару и «Сумраку» выиграть время для бегства менее быстрых кораблей. Так что Офион явно не был мыслителем. Севатара это устраивало. В Легионе, где тактическая трусость считалась одной из самых лучших и забавных доблестей, редкое проявление смелости всегда заслуживало внимания.

Крукеш, капитан Сто третьей роты, был плотью от плоти VIII Легиона. Покинув Терру в молодости, он стал капитаном в смертельном поединке, забрав голову своего бывшего командира. Что бы подумали Ультрадесантники или Имперские Кулаки, если бы подобные варварские обычаи Повелителей Ночи стали известны до предательства? Подобная дикость являлась естественным продолжением честолюбия воинов, свободных от моральных ограничений. В войнах банд Нострамо Квинтус существовали сотни вариаций поединков чести и ритуалов наследования, основанных на убийстве предшественника. «Бледным» Крукеша прозвали братья. Геносемя примарха делало белой кожу всех, кто выдерживал имплантацию, и чернило радужку их глаз. Однако Крукеш был худым до изможденности, и его бледность выходила за пределы болезненности, гранича с чем-то сверхъестественным. Он выглядел, словно закованный в полуночный керамит истощенный мертвец, во впалых глазницах которого пылали черные глаза. Севатар подозревал некую разновидность незначительного вырождения геносемени – такое явление было необычным, однако не являлось чем-то неслыханным. Как бы то ни было, у Севатара и Крукеша были свои счеты. Долги былых времен. Даже от воспоминаний о них у Первого капитана чесалась кожа.

Последним был Аластор Рушаль, рожденный на Терре, однако происходивший не из генного хранилища VIII Легиона. На нем все еще был доспех его Легиона, окрашенный в холодный черный цвет с зубчатой белой насечкой. Благородная эмблема на наплечнике – белый ворон с широко распростертыми крыльями – была ритуально разбита ударами молота, находившегося в руке самого Аластора. С брони исчезли все указания на звание, их соскоблили после смертных полей Исствана. Его лицо было бледным, а глаза – темными, как у Повелителей Ночи. В отличие от окружавших его воинов, лежавший на сгибе руки шлем не имел гребня в виде крыльев нетопыря, носимых внутренним кругом капитанов VIII Легиона. Воин без знаков различия стоял особняком в этой компании.

Севатар кивнул Аластору, а затем обратился ко всем разом.

– Вы поможете мне вести разбитый Легион. Теперь вы – Рукокрылые Повелителей Ночи. Вопросы будут?

Некоторые обменялись взглядами. Трез скрыл улыбку за респиратором. Единственным, кто заговорил, был Товак.

– Это приветствие? Так ты нас встречаешь?

– Да, – Севатар и глазом не моргнул, – а ты ожидал торжественной речи?

– Не знаю, чего я ожидал.

– Тогда почему ты кажешься разочарованным?

– Я…

Севатар наклонил голову.

– Вопросы по существу?

– У меня есть один, – произнес Офион. Его лицо представляло собой мешанину свежих швов и пересаженной кожи. – Почему мы?

– Потому что остальные Рукокрылые мертвы, в живых остались только мы с Вар Джаханом.

– Ну, естественно. И как же они погибли? – поинтересовался Офион.

– Некоторых убили Темные Ангелы. Остальных убил я. Ну, точнее, Атраментары по моей просьбе.

Офион фыркнул, не проявляя даже тени удивления.

– Но почему мы?

Севатар несколько секунд молча рассматривал другого капитана.

– Ты очень подозрителен, Офион.

– Да, это так.

Севатар счел, что правда ничему не повредит.

– Вы все так или иначе верны мне, сообразительны, надежны и свободны от слабости человеческого милосердия. Легиону необходимо руководство. Ему нужны мы.

– Тогда скажу я, – Крукеш указал рукой в перчатке на Аластора, и на его костлявом лице застыла ухмылка. – Почему Ворон здесь? У него нет роты. Нет людей. Он не может быть одним из Рукокрылых.

– Может, потому что я так сказал. Если только примарх не встанет и не отменит мой приказ, Ворон будет с нами. А теперь к делу.

Севатар снова вызвал гололитический дисплей.

– Братья, вы видите больше трети флота Легиона. Мы связались с точками сбора в Икреше, Тауре и Соте. Статистика потерь отнюдь не радует.

– Не тяни, – проворчал Вар Джахан.

– В ходе внезапной атаки Темные Ангелы уничтожили больше двадцати пяти процентов флота. За три часа они прикончили четверть Легиона.

Новоиспеченные Рукокрылые переглянулись. Никому не хотелось ничего говорить, и они позволили Севатару продолжить.

– Прошло всего две недели. Несколько десятков кораблей еще могут быть в варпе, или же их могло отбросить от точек отхода. Однако даже подтвержденные потери ужасны. Все капитаны видели гибель других кораблей. Объединив эту информацию в один список, можно увидеть, что в пустоте или на поверхности Шеола погибла пятая часть Легиона. Так что…

Севатар снова повернулся к братьям.

– Вопрос в том, что мы будем делать.

– Отомстим, – произнес Вар Джахан. – Отомстим Темным Ангелам.

– Не вынуждай меня убивать и тебя тоже. Месть Первому Легиону будет дурацким крестовым походом. Я пытаюсь устроить все как можно более демократично, но не надо испытывать мое терпение.

Крукеш постучал костяшками пальцев по столу.

– А что с примархом?

– Все еще в коме, – ответил Вар Джахан, – на борту «Свежевателя».

– А что означает… – Нарака едва заметным жестом указал на висящие вокруг тела, – … все это?

– Это, – произнес Севатар, – результат того, что маленький телепат нашего примарха больше не выполняет свои обязанности. Разве не так, Трез?

Старик заморгал, жадно глотая кислород из маски, когда семеро воинов медленно повернулись к нему. Сбивчивая попытка ответить оказалась безрезультатной. Она вообще еле сорвалась с губ.

– Пожиратель Грехов нас подводит? – спросил Нарака.

– Похоже на то, – отозвался Севатар.

– Мои повелители… – Трез сглотнул.

– Теперь мы «мои повелители», – усмехнулся Севатар. – Чуть раньше я был просто «Яго».

– Повелители, прошу вас. Перед засадой сны лорда Керза стали слишком мрачными и отравленными. Я старался очистить их от боли.

Крукеш приблизился к иссохшему архивариусу. Мертвенное лицо уставилось на человека сверху вниз.

– Ты не справляешься с обязанностями, маленький псайкер?

Трез снова сглотнул, и у него дернулся кадык.

– Прошу… Я делаю все, что могу… Когда он возвратится к нам, я удвою усилия, клянусь душой…

Нарака присоединился к Крукешу, глядя на сгорбленного ученого.

– Ты уже давал слово Легиону, телепат. И теперь подвел нас.

– Севатар… – сумел прошептать Трез между частыми вдохами.

– А ведь я предупреждал, чтобы ты побыл где-то в другом месте, – заметил Севатар. Он позволил словам повиснуть в воздухе, чтобы содержащаяся в них угроза добавила остроты злобным черным глазам, уставившимся на архивариуса.

– Оставьте его, – наконец сказал Первый капитан. – Он нам нужен.

Два капитана отступили, один из них посмеивался, а другой хранил молчание.

– Вырождение примарха – серьезная угроза для нас, – произнес Вар Джахан с другого конца комнаты. – Одно дело насаживать головы на колья, чтобы предостеречь рабов о цене неповиновения. И совсем другое – жить среди тел мертвых легионеров и слуг Легиона.

Севатар мягко толкнул один из ближайших трупов, и тот закачался, гремя цепями.

– Вырождение – это грубое слово. Мне жаль, что я сам его использовал раньше. Нашего господина терзают призраки, это правда. Но он не сломлен. Его отравляет эта война, эта ссылка в глубины черноты. Он ощущает себя бесполезным.

– Это догадка, – произнес Нарака.

– Ты строишь предположения, – в тот же миг сказал Крукеш.

– Правда?

Крукеш с шипением выдохнул сквозь окровавленные зубы.

– Просто расскажи нам свой план, Севатар. Мы не глупцы. Ты что-то задумал.

– Это не план. Намерение. Я собираюсь разделить остатки Легиона. Я рассею Повелителей Ночи по всей галактике, чтобы они сражались, как того пожелают. Каждый из вас возьмет те силы, которые сможет собрать, сформировав одну из шести Великих рот. А потом делайте, что хотите. Пока вы пускаете кровь Империуму, мне плевать на остальное. Отрежьте себе кусок империи Человечества. Отправляйтесь со мной в долгий крестовый поход к Терре, – Севатар пожал плечами. – Выбор за вами. Вар Джахан, если ты все так же бескомпромиссно настроен на драку с Темными Ангелами, можешь остаться вместе со своими ротами и замедлять их, как тебе хочется.

Вар Джахан не ответил. Севатар видел, как в глубине его черных глаз кружатся мысли.

– Шесть Великих рот, – произнес Товак. – Ворон будет одним из Рукокрылых, но ему под начало не дадут людей? Зачем вообще его включать?

В ответ Аластор только натянуто улыбнулся.

Севатар кивнул.

– Он один из нас, и неважно, был ли он рожден на Нострамо и что за кровь в его жилах. Принадлежность к Восьмому Легиону – это больше, нежели плоть и кости. Он заслужил место в элите на Исстване. Ты против?

– Нет, – Товак склонил голову в направлении Аластора. – Всем здесь известно, что я не питаю к Ворону вражды.

– Нам нужно время на размышление, Первый капитан, – сказал Вар Джахан.

– У вас три ночи, а потом я начну координировать корабли тех сил, которые беру с собой к Терре.

– Если мы не согласимся с этим… разделением, ты нас убьешь? – спросил Офион.

Севатар ответил своей растянутой ухмылкой.

– А мне-то говорили, что ты не склонен к размышлениям, капитан Офион.

Севатар прибыл на «Свежеватель» вместе с Вар Джаханом. За ними по пятам следовал Экра Трез. В других Легионах появление Первого капитана и командира корабля могло бы вызвать хотя бы небольшую церемонию. Трудившиеся на ангарной палубе рабы и слуги VIII Легиона склонили головы в почтительном молчании и изо всех сил постарались нести службу как можно более незаметно.

Когда капитаны шли по темным коридорам корабля Вар Джахана, Севатар тихо заговорил.

– Я вот только что понял, что всегда хотел узнать кое-что.

Вар Джахан глянул влево, немедленно занервничав от задумчивого голоса брата.

– Да?

– Что чувствовали терранцы в Легионе, когда все мы смотрели, как горит Нострамо? Это ведь была не их родина.

Вар Джахан задумался над вопросом, не зная, как лучше ответить.

– Половина Легиона – терранцы, Севатар. Ты что, ни разу ни с кем из них об этом не говорил?

Первый капитан не ответил. Порой ему было очень трудно помнить, что у других людей иное восприятие мира. Разумеется, он знал, что у них была другая жизнь, и другой опыт, но ему было сложно представить их систему ценностей. По сути, он не мог смотреть на мир с чужой точки зрения.

Отчасти проблема заключалась в том, что он крайне редко ошибался. Из-за этого было сложно воспринимать мнения и наблюдения других людей всерьез. Он всегда был таким, даже в детстве. Мать говорила, что он повзрослеет и лучше сойдется с людьми.

Не повзрослел. Не сошелся.

В бою все было так же. Он не знал, почему и там выделялся среди прочих. Не знал, почему бегает и убивает быстрее, а устает медленнее, чем они. Как-то раз он бился с Сигизмундом из Имперских Кулаков – единственным воином за сто лет войны, который сумел поставить его в тупик. Поединок длился почти тридцать долгих, очень долгих часов, заполненных потом, ругательствами и лязгом железа.

В конце концов он схитрил и завершил дуэль, ударив Храмовника головой на глазах сотен воинов из обоих Легионов, и тем самым дисквалифицировал себя. Это было нарушение правил и конец серии побед Сигизмунда.

Верный своему характеру Сигизмунд лишь рассмеялся. Горделивый стоицизм, которым славился Первый капитан Кулаков, не лишал его юмор человечности. Севатар всегда этому завидовал, поскольку ему самому было очень трудно смеяться, шутить и сближаться с братьями по оружию.

– Забудь, что я сказал, – обратился он к Вар Джахану. – Удачи на совете с капитанами, брат. Я займусь перемещением примарха.

Два капитана разошлись. Трез молча шаркал за Севатаром.

«Я знаю твой секрет, Яго». При воспоминании о словах старика он испытывал странный холод.

Севатар вошел в апотекарион, отсалютовав трем апотекариям, которые оставались рядом с лежащим примархом. Когда он приблизился к хирургическому столу, те ответили на его приветствие.

– Есть изменения, Валзен? – спросил Севатар у главного апотекария.

– Никаких. Он спит.

– Признаки снов?

– Все еще никаких свидетельств при церебральном сканировании ауспиком, – лицо Валзена было частично аугметическим, сталь и серебро копировали черты, утраченные после удара цепным кулаком в схватке с воином Железных Рук на Исстване. Черный керамический глаз не моргал, а рот не шевелился. Севатар не особо интересовался историей, однако ему подумалось, что сверкающий лик восходит корнями к посмертным маскам примитивных культур Древней Терры.

– Готовься переместить примарха в апотекарион на борту «Наступления ночи». Мы уходим через три ночи.

– Конечно, капитан, – Валзен замешкался, хотя хромированное лицо продолжало оставаться бесстрастным. – Почему здесь Пожиратель Грехов? Сэр, я сообщал во всех докладах, что примарх не видит снов. Присутствие Треза не требуется.

– Я знаю. Не тревожься на этот счет.

– Как пожелаете.

Севатар оглядел занятый работой апотекарион: сервиторов, слуг в зеленых хирургических халатах и апотекариев Легиона, которые оставались возле примарха. Он знал всех трех воинов-хирургов. Валзен был его собственным апотекарием, офицером Атраментаров. Двое других были соответственно из Третьей и Десятой рот.

– Оставьте меня, – велел всем Севатар. – Даже ты, Валзен. Очистите апотекарион. Я хочу, чтобы все ушли.

– Капитан…

– У меня есть идея насчет того, что может вернуть его.

– Сев, я должен остаться. Ты не можешь ожидать, что я уйду.

– Я ожидаю, что ты сделаешь, как я приказываю, – повинуясь редкому мгновенному озарению, Севатар смягчился, положив руку на наплечник Валзена. – И ожидаю, что ты доверишься мне, брат.

Когда они остались одни, Трез медленно вздохнул. Его скрипучее дыхание звучало болезненно и размеренно на фоне рычания доспеха Севатара и электронных звуков медицинского оборудования.

– Так вот зачем ты меня привел, – произнес архивариус. Его голос глухо разнесся в пустой комнате.

Севатар стоял над спящим примархом. Пребывающий без сознания Керз казался менее несчастным, не столь ослабленным усилиями по командованию пустотной партизанской кампанией здесь, в черной бездне, на протяжении более двух лет и сотен звездных систем.

Керз не был рожден для этого. Он был юстициарием, судьей, тем, кому суждено смотреть в глаза предателям и ворам, оглашая им приговор. И чем он стал теперь? Генералом? Адмиралом? Военачальником, заваленным логистическими данными и тактическими сводками, которого бросили вместе с сыновьями томиться на дальнем краю галактики.

Хуже того, теперь он и сам был предателем.

Севатар видел отчаяние примарха, его слабость и жажду цели, пока Легион был разделен на части, изолированные в глубокой пустоте. Видел, как это происходит с момента отбытия в сектор Трамас, и теперь хотел получить ответы. Терпения и догадок больее было недостаточно.

Облаченная в перчатку рука Севатара замерла над бледным лбом примарха. Полусогнутым пальцам не хотелось касаться лица отца.

– Это может тебя убить, Яго.

Он ответил на слова Треза кивком.

– Знаю.

Архивариус с бульканьем втянул воздух.

– У тебя есть силы для этого. Но нет контроля.

– Знаю, – снова произнес Севатар. – Но я должен попытаться. Я не хочу, чтобы он умер, – капитан посмотрел на свою алую перчатку, служившую свидетельством его прегрешений. – Однажды я уже подвел его, и не позволю этому произойти второй раз.

Трез вздохнул. На внутренней поверхности его респиратора заблестели капельки сконденсированного дыхания.

– Обратного пути не будет. Если ты высвободишь дар, который так сильно старался забыть… Некоторые двери невозможно закрыть.

Севатар почти не слушал.

– Я уже и так еле сдерживаю его, – произнес он. Голос был едва слышен за гудением вентиляторов на потолке. – Ты мне поможешь? Я не смогу сделать это в одиночку.

Старик, хрустя позвоночником, подковылял на стянутых шинами ногах. Он протянул руку, пораженную пигментными пятнами и артритной дрожью, и сомкнул узловатые пальцы на тыльной стороне красной перчатки Севатара.

Первый капитан опустил кисть, положив кончики пальцев на лоб отца.

– Ты говорил, что он не видит снов, Трез, – произнес Севатар безжизненным голосом, глядя в никуда. – Ты ошибался.

ЧАСТЬ II СЫН МИРА БЕЗ СОЛНЦА
ГЛАВА V Мальчик, который станет королем

Мальчик поднялся из обломков. На нем не было одежды, только пятна прилипших к телу пепла и пыли. Он посмотрел на небо, темное, как пустота, и лишенное света без солнечного ока. Посмотрел на металлические останки своей механической колыбели, от потрескавшейся и покрытой пузырями бронированной обшивки которой все еще с шипением исходил пар. А затем, все с тем же абсолютно бесстрастным лицом, посмотрел на горизонт.

Город. Город шпилей и куполов. Его огни были низкими и тусклыми, но все же озаряли окружающий мрак, словно маяк. Первое появившееся на лице мальчика выражение было едва заметно, однако красноречиво. Его глаза прищурились, когда сердце забилось быстрее.

Он инстинктивно знал, что найдет в далеком и полном света улье себе подобных. Эта мысль заставила его потянуться в поисках оружия. Белые пальцы обхватили зазубренный кусок металла, остывавший в земле. От ощущения ножа в руках на юном и лишенном шрамов лице появилось второе выражение.

Он улыбнулся.

Они бы никогда не смогли его поймать, как бы ни пытались.

Благодаря черной одежде мальчик казался размытым пятном, которое вырвалось из теней на углах улиц. Его рваные ботинки едва касались земли. За ним следовала пальба, гавкающая в ночи, будто зверь. Пули, словно насекомые, зажужжали мимо ушей. Его ухмылка стала жестче, и он побежал быстрее. За угол. На аллею. Он перескочил через грязные дождевые лужи, перекатился и присел между двумя большими контейнерами для бытовых отходов. Мальчик засунул белые руки в карманы, наклонил голову, чтобы грязные черные волосы упали на лицо, и задержал дыхание.

Совершенно не двигаясь и став одной из теней, он ждал. Появилась запыхавшаяся группа преследователей, тяжелое дыхание которых пахло ядовитой водой, а кожа – кровью других людей. Некоторые двинулись налево, некоторые направо, но все они пробежали по лужам, превратившим аллею в настоящее болото.

Мальчику пришлось постараться, чтобы сдержать улыбку. Благодаря следам на тротуаре выследить их будет проще простого.

Один остался на аллее. По его сбитому дыханию и колотящемуся сердцу мальчик, не глядя, понял, что человеку мешает поспевать за подельниками собственная дородность. Мальчик открыл глаза, поднялся на ноги и вышел из тени. Он позволил сжатому в руке ножу поймать отблеск ближайшего уличного фонаря.

Человек повернулся и посмотрел прямо в улыбающееся и ощерившееся лицо щуплого мальчика.

На крик вернулись его друзья. Самым расторопным потребовалось меньше двадцати секунд, чтобы снова оказаться у входа на аллею. Когда они появились, мальчика и след простыл, а толстяк из их банды лежал на спине в луже дождевой воды, которая мутнела от горячей крови. У него были отрезаны все пальцы, а лицо содрано до кости.

Он хотел есть.

Он знал, что может обобрать мертвецов, взять монеты с купюрами и купить пищу. Знал и то, что может просто украсть пропитание у уличных торговцев, забрав плоды и теплый хлеб. Он был слишком быстрым, чтобы его когда-нибудь смогли поймать.

Желудок мальчика скручивался в узел, сворачиваясь клубком и издавая стоны от нехватки пищи. В прошлый раз, когда он был настолько голоден, то пытался пить собственную кровь. Это помогло несколько унять боль, однако он остался таким же слабым, как и до этого.

Крыс уже не хватало. Ему требовалось больше. Два часа назад он поймал одну, но она была нужна ему для ловушки в качестве приманки. Понадобились все силы, чтобы не сдаться перед муками живота и просто не съесть хилое животное вместе с маленькими хрустящими костями и всем остальным.

Наконец у входа на аллею заворчали и зарычали три дикие собаки, одна другой грязнее и ободраннее, которые дрались за мертвую крысу, оставленную мальчиком на открытом месте. У него защипало язык от прилива густой горячей слюны. Мальчик потянулся за ножом и побежал.

Он наблюдал за лежащим внизу городом, присев на краю крыши и сгорбившись в подражание соседствующей с ним чудовищной горгулье. Лохмотья, в которые он был одет, совершенно не могли воспрепятствовать холоду. Он слишком быстро рос, почти каждую неделю приходилось красть что-то новое. На самом деле он уже не был мальчиком. Он был того же роста, что и люди, которых он резал, расчленял и убивал.

Территория под ним принадлежала мужчинам и женщинам, на лицах которых были вытатуированы красные слезы. Обычно мальчик избегал их владений, но в эту ночь его привлекли крики. Он уже предупреждал, и не раз. Предупреждал, что они будут платить кровью всякий раз, когда придут в его часть города.

Но все же они приходили. Приходили шайками, убивали мужчин из соседнего района и уводили женщин на потеху. Нет. Хватит. Бледный человек соскользнул с крыши, используя для спуска только опоры на каменных стенах. Его ботинки коснулись аллеи внизу с легкостью призрака, и, облаченный в нищенское тряпье, он направился взглянуть, почему его предупреждениям не вняли.

Они ставили часовых на линии брошенных фабрик, которая отмечала границу их территории. Он наткнулся на одного из них – человека с паршивой собакой – спрыгнув через дыру в разрушенном потолке.

Часовой обернулся, вскидывая ружье, но бледный человек сломал ему руку в локте и всадил в грязную шею кинжал из стекла. Собака зарычала и попятилась, оскалив клыки, но не желая драться. Бледный человек пристально поглядел на нее в ответ, прищурив глаза и показав собственные белые зубы.

Собака бросилась наутек, повизгивая и скуля.

Перед тем как уйти, бледный человек перепилил мертвому часовому шею и оставил отрезанную голову на железном решетчатом заборе. Возможно, размещение предостережений на территории банды сработает лучше. В этот раз он оставит дюжину, быть может, двадцать.

А если не сработает, то в следующий раз оставит сорок.

Плач был для него музыкой. Стрельба – смехом. Горе и паника – куплетами и припевом всей его жизни. Не потому, что они доставляли ему удовольствие, а потому что в этом городе он не слышал ничего другого. Эти звуки питали его в детстве вместо молока матери. Слушая плач, сопровождающий упадок города, он обрел зрелость, а затем вышел куда-то за ее пределы.

О нем писали. Он не умел читать, однако улавливал и понимал смысл, видя надпись или прокручивающийся на мониторе текст. Он выучил местный язык без усилий, даже не зная каким образом. Просто пришло понимание, и казалось, что так и должно быть.

Его называли мстящей душой. Убийственным эхом Эры Нежеланного Закона, бродящим по городу. Привидением Старой Земли, которое охотится на улицах по ночам. Сначала его наделили именем, чтобы придать облик своим страхам. Довольно скоро имя стало проклятием.

Ночной Призрак.

Он призраком скользил по собору, по этому огромному дому ложного бога, беззвучно полз по сводчатому потолку, скрываясь вне досягаемости света. Королева-жрица этого монументального сооружения крала у своих людей. Она лишала их денег, свободы и крови. Забирала их детей. Управляла их жизнью. И все это за сомнительную честь пребывания под ее защитой – защитой от других королей улиц и королев аллей, которые вели бы себя точно так же, как и она.

Бледного человека печалил вид слабости людей. Порой казалось, что они ничем не отличаются от псов, которых обычно использовали для охраны жилищ. Они так же терпели побои и носили ошейники и привязь, пусть и не столь буквально. Многие, загнанные в узаконенное рабство, носили татуировки хозяев или же просто бегали по улицам дикими стаями, отбирая все, что хотели, при помощи угроз или силы.

Большинство тех, кто не был в городе рабами под присягой, работали литейщиками. Они трудились на смрадных заводах, выдохи которых душили небо, застилая слабое солнце.

Он бродил на краю общества, где не было страха перед наказанием и как следствие – понятия правосудия. У этих людей не было основополагающей необходимости – и сожалений по этому поводу – подчиняться чему-либо, кроме права сильного. И даже это право было разделено и раздроблено между многими сотнями мелких лидеров банд и уличных командиров.

Едва ли вообще люди. Ближе к животным. Существа в улье.

Однако он наблюдал за ними и учился. Их поведение определялось одними лишь инстинктами. Инстинкт можно контролировать. Хищников можно приручить. Добычу можно пасти.

Бледный человек знал, что этой ночью ему придется появиться перед многими из них – так сказали карты. Тысячи собравшихся в этом недостойном святилище впервые увидят его. Необходимая поблажка, не более того. Он учился у них. А теперь они поучатся у него.

Он крался все ближе и ближе, готовясь спрыгнуть с потолка.

Падение убило бы одного из них, но бледный человек уже свыкся с тем, что принадлежит к особой породе. Он разжал хватку, перевернулся в воздухе, и рваные одеяния распростерлись, словно израненные крылья.

Судорожные вздохи толпы прозвучали громче, чем его приземление. Их жрица, их хозяйка в изящном облачении, пахнувшем оружейным маслом и кровью невинных, задрожала и обмочилась. Она умерла еще до того, как начала падать. Жизненная влага хлестала из дыры в груди. Бледный человек раздавил сердце жрицы в руке, с хрустом стиснув истерзанное мясо.

– Ночной Призрак… – произнес в ошеломленной толпе чей-то одинокий голос. И внезапно это начали повторять все, кто шепотом, а кто крича. Некоторые побежали, другие тыкали пальцами, кое-кто потянулся за собственным оружием.

И в этот миг он увидел истину – ту, которую чувствовал, но с которой никогда не сталкивался лицом к лицу. Они ненавидели его так же, как их хозяева. Он точно так же являлся для них демоном. Никто не был в безопасности.

Бледный человек развернулся и скрылся от пристальных взглядов, все это время не переставая смеяться.

Ключом к переменам должна была стать демонстрация стаду, что их грехи влекут за собой угрозу кары. Им необходимо было увидеть, каким будет правосудие, поскольку только так они смогли бы выучить урок.

Страх являлся оружием чище любого другого. Страх удержит их в повиновении, раз уж они столь явно показали, что нельзя верить, будто люди самостоятельно сохранят простейшие идеалы.

Ночной Призрак узнал все это, наблюдая и изучая, вплетая свои познания в инстинктивное ощущение того, как должен работать мир. У него не было образования, и его не волновали идеалы цивилизованности и культуры. Безнравственность поражала его своей неправильностью на куда более глубоком и примитивном уровне. Насилие друг против друга противоречило самому пути стадных животных вне зависимости от наличия у них разума. Порознь люди никогда не возвысятся, ничего не достигнут и не продвинутся вперед. У них не было даже того единства, которое требуется для процветания благодаря ненависти к общему врагу. Даже это дало бы какой-то уровень прогресса и сплоченности, и даже это было им недоступно. Их жизнью управляла эгоистичная потребность красть друг у друга и убивать соседей.

Ночной Призрак размышлял об этом, держа за горло сопротивляющегося человека. Сегодняшняя ночь ничем не отличалась от других, и предстояло пролиться крови грешников.

– Пожалуйста… – пробормотал мужчина. Он был стар, что только все усугубляло. Ночной Призрак мог лишь гадать, сколько лет тот высасывал кровь и деньги из жителей города. Он обитал на самом верху греха и осквернял все вокруг своей мерзостью.

– Пожалуйста… – снова проговорил человек. – Пожалуйста.

Пожалуйста. Как же часто Ночному Призраку доводилось слышать, как в его присутствии, запинаясь, произносят это слово? Неужто они и впрямь ожидали, что он обратит внимание на их просьбы?

– Я дам тебе все, чего пожелаешь, – говорил старик. – Что угодно. Все, что хочешь.

Ночной Призрак зарычал, издав из глубины горла булькающий звук. Он ненавидел просьбы, главным образом потому, что не понимал их. Они знали, что виновны и что за ними пришло правосудие. Они это заслужили. Их поступки вызвали необходимость в этом. Так зачем просить? Зачем пытаться скрыться от последствий собственных действий? Зачем вообще грешить, если цена расплаты настолько высока?

Человек продолжал умолять, и он снова зарычал.

– Ты это заслужил, – отозвался Ночной Призрак странно мягким голосом. – Не проси. Не вини меня. Таков конец избранного тобой пути.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю