Текст книги "Смерть любопытной"

Автор книги: Делл Шеннон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Глава 6

Кот был сбит с толку и чувствовал себя неуютно. Снова никто не пришел. Здесь всегда кто-то был, чаще всего та, кого кот знал столько, сколько себя помнил. Та, у которой был мягкий голос, которая гладила его и позволяла по вечерам спать у себя на коленях. Иногда – другая, которая раньше тоже жила в этом доме. Обычно обе вместе, хотя той, другой, уже довольно давно не было.

Не было ничего, ничего из того, что должно было быть. Его чувство времени подсказывало, когда она должна прийти домой, и он ее ждал на пороге или у двери. У него был свой вход – в кухонной двери. Сейчас даже здесь что-то изменилось. Его вход по ночам всегда закрывали, чтобы он не мог выйти. Сейчас он был открыт.

Она придет, откроет дверь той большой белой штуки, что с едой внутри, и еда появится на его собственной тарелке, и еще – чашка с молоком и чашка со свежей водой. Она будет разговаривать с ним нежным голосом и гладить его, а потом он уляжется, свернувшись, у нее на коленях, и она будет расчесывать ему шерсть его собственной щеткой, от чего он всегда испытывал блаженство: щетка распутывала колтуны, с которыми не могли справиться его язык и зубы.

Но она не пришла.

Многие поколения его предков были избалованы, тщательно оберегаемые людьми, не то что опытные старые уличные коты-бандиты, которые получают по наследству знание людей и городов. Однако инстинкт понемногу брал свое. В первую ночь кот был очень голоден, однако не пытался что-нибудь предпринять. Еду давали люди через определенные промежутки времени. Но к полудню следующего дня инстинкт повел его к ближайшим мусорным бакам. Съедобного он нашел там мало. В тот день после многих попыток он поймал и съел маленького воробья. Но такому коту, как он, птичка была на один зуб.

В первую ночь его сильно напугали другие коты. За три года он никогда не был ночью на улице – и очень давно ему хирургически удалили большую часть его агрессивности. Незнакомые коты, которых он никогда раньше не видел, пришли крадучись, стали задираться, издавать странные крики, и он юркнул обратно в дом через свою дверцу.

На следующий день он поймал трех птичек, но они только раздразнили его голод. Жажда заставила его исследовать новые места, пока на незнакомом заднем дворе он не нашел дренажные трубы с солоноватой водой. Время от времени он выходил встречать хозяйку, но она не возвращалась. Никто не приходил, чтобы открыть большую белую дверь и положить на тарелку еду, никто не приходил, чтобы погладить его и сказать разные нежные слова.

Ночью голод снова погнал его промышлять к мусорным бакам и, если повезет, поохотиться, но чужой ужасный черный кот огромной величины прыгнул на него и больно оцарапал шею, оскорбительно шипя. Кот по кличке Серебряный Мальчик бросился обратно в дом и долго зализывал рану.

На следующий день он вышел на охоту рано, во двор своего дома. Мало-помалу он там освоился, приноровился подкрадываться и внезапно прыгать. Его длинная серебристо-дымчатая шубка потускнела и огрубела, в ней запуталось несколько репейников.

В этот день он поймал семь птичек, но не наелся.

В определенное время он в ожидании усаживался на своем любимом месте на пороге. Его заметили несколько прохожих, а две женщины сказали: «О! Что за прелестный котик!» Однако люди, которые чаще других здесь проходили, привыкли видеть в этом доме большого серебристо-дымчатого персидского кота, изнеженного баловня. Они не пытались его позвать или приблизиться настолько, чтобы заметить его огрубевшую взъерошенную шубку, окровавленную морду. Шел третий день как ее не было. Он сидел, мягко обернув лапы пышным хвостом, и смотрел вдоль улицы. Его преследовало желание немедленно поймать еще одну птицу. Но сильнее всех других чувств – страха и голода – была ужасная тяжесть неопределенности. Жизнь превратилась в большую темную несправедливость. Исчезло все, что должно было быть.

Когда ему подскажут его внутренние часы, он снова придет сюда, чтобы ждать ее. В этот раз она наверняка придет, и потом все пойдет по-прежнему, все снова будет так, как и должно быть.

Когда Паллисер вошел, чтобы доложиться Хэкету, он обнаружил там лейтенанта Мендосу, сидящего на углу сержантского стола. Не то чтобы Паллисер боялся Мендосу, который всегда был справедлив; просто, ну, эта его непредсказуемость, и его репутация, и все прочее – в общем, чувствуешь, что должен быть деятельным, решительным… и вежливым. У Паллисера слегка перехватило дыхание, когда Хэкет хладнокровно прервал лейтенанта:

– Минутку, Луис, я хочу послушать о новом деле. Что там, Паллисер?

Паллисер изложил собранные им скудные факты.

– Доктор полагает, примерно сорок часов. – В присутствии лейтенанта он старался говорить уверенно и кратко. – Ее задушили. Сумочки нет. Только одна вещь…

– Сорок часов, – сказал Мендоса. – Значит, это случилось где-то вечером в субботу? Задушена руками?

– Я полагаю – да, доктор не сказал, но должен включить это в протокол вскрытия, сэр. Была лишь одна вещица. – Паллисер достал золотой диск и подал его Хэкету. – На нем есть отпечатки пальцев. Всего два, принадлежат ей. Я думаю, это естественно.

Мендоса взял у Хэкета диск.

– Как она выглядела? – Пока Паллисер рассказывал, он рассматривал предмет. – Задушена, – проговорил он. – В субботу вечером.

– Ну а сейчас какую картину тебе показывает твой хрустальный шар? – спросил Хэкет. – Только не говори, что есть какая-то связь. Послушай, Луис, у тебя в колоде каждая карта может быть приравнена к любой другой. Давай не будем, ради Бога. Здесь живут примерно шесть с половиной миллионов человек, и за наши грехи довольно высокий уровень преступности. И только потому, что двух женщин задушили примерно в одно и то же время…

– Se comprende. Но… Вы заглядывали в Отдел цо розыску пропавших, Паллисер?

– Да, сэр, только что. Доктор пошлет им полное описание. Так, с налету, исходя лишь из возраста и описания общего вида, лейтенант Кэрей не смог сказать, значится ли у них в списках кто-нибудь похожий. Но еще рано. Иногда люди заявляют, лишь когда человек уже с неделю как пропал.

– Вы правы. Вы могли бы, – сказал Мендоса, – начать отсюда. – Он постучал по диску. – Это четырнадцатая проба. Я это недавно уже говорил. Да, портсигар Маргарет. Да… И глаза у кошки – настоящие изумруды. Возможно, штучка сделана по заказу.

– Да, сэр, понял. Но все ювелирные магазины в городе…

– М-м. Можно сократить. – Мендоса вырвал листок из записной книжки Хэкета и что-то набросал. – Вот, отнесите записку и эту вещицу мистеру Брайену Шанрахану – большой ювелирный магазин «Шанрахан и Макреди» на Вилшире, – и расспросите его. Возможно, он расскажет что-нибудь полезное, проявите инициативу.

– Да, сэр, спасибо.

– С чем бы вы ни вернулись, – сказал Мендоса, – мне это будет интересно.

– Ну ты со своим хрустальным шаром даешь! – сказал Хэкет.

Паллисера вовсе не обрадовало то, что лейтенант будет следить за его первым более или менее самостоятельным делом, но он повторил: «Да, сэр», – и сделает все возможное.

Мендоса ухмыльнулся.

– Не бойтесь. Нам всем нелегко – мы все делаем ошибки. И я не кусаюсь.

Паллисер улыбнулся в ответ, чувствуя облегчение, и сказал о'кей, он постарается. Выходя, он вдруг понял, что человек в ранге Мендосы не может добиться своей репутации только благодаря своим блестящим профессиональным качествам. Еще должна быть, непременно должна быть способность ладить со своими людьми, получать от них максимум того, на что они способны, не понукая их, но и без панибратства. Паллисер решил, что Мендоса заслуживает свою репутацию.

Последнее, что он услышал, были слова Мендосы:

– Так вот, теперь об этом Ардене…

Заведение, конечно, было классное, большое зеркально-мраморное здание в шикарном торговом квартале. Входя, Паллисер чувствовал себя неважно: стеклянные витрины, полные бриллиантов, учтивые клерки в строгих костюмах; но он достал записку Мендосы и уверенно попросил пригласить мистера Шанрахана.

Он, разумеется, прочитал записку, просто из любопытства. «Ты, толстосум-разбойник, – было написано аккуратным почерком Мендосы, – расскажи сержанту Паллисеру все, что можешь об этой штуке, иначе потеряешь клиента».

Мистер Брайен Шанрахан оказался пятидесятилетним коренастым мужчиной с полным лицом. Он прочитал записку, скомкал ее и едко заметил:

– Клиент! Вот старая леди – да, ее мне действительно не хватает. Драгоценности – замечательное вложение средств. Но Мендоса! Я немного имел с ним дело, когда он женился – обручальное кольцо, но на нем ничего не было, никаких камней, и еще он купил кольцо с изумрудом для помолвки. А что потом? Раз в год чистит свое золотишко да время от времени ремонтирует часы, вот и все. Даже рубины я ему не продал. Естественно, с такой огненно-рыжей женой ему не нужны рубины, а вот у старой леди была целая коллекция – ожерелье, два браслета, четыре кольца и несколько серег. Добрых сорок тысяч, и комиссионные!… Вы мне не поверите, но он их подарил толстой жене полицейского из Иллинойса, из маленького захолустного городишка. Вы, наверное, помните тот случай – он дал лейтенанту важные улики или что-то там еще, благодаря чему Мендоса смог добраться до убийцы-насильника, который чуть не прикончил его жену. Я вас спрашиваю. Красивый жест, но комиссионные… Ладно. Пройдемте в мой кабинет, взглянем на вашу штучку.

Его крошечный, элегантно обставленный кабинет с высокими, под потолок, двойными сейфами находился над складским помещением. Шанрахан внимательно рассмотрел диск невооруженным глазом, потом через лупу и сказал:

– В общем, вы и сами можете понять, что это такое. Амулет – Бог его знает, почему их так называют – должен висеть на браслете. Колечко от подвески потеряно.

Паллисер это обдумал. Кольцо сломалось, и она – находясь вне дома? – завязала диск в носовой платок, чтобы он не потерялся, пока она не укрепит его.

– Я понял, что это было, – сказал он. – По мнению лейтенанта Мендосы, через эту штуку, возможно, удастся установить личность ее хозяйки. Видите ли, она погибла, и совершенно не известно, кто она такая. И…

– О, понимаю,– сказал Шанрахан.– Да, он абсолютно прав. Изделие заказное, в определенном смысле.

– Что вы имеете в виду?

Вместо ответа Шанрахан выдвинул ящик стола и запустил туда руку. Нашел толстый каталог. Открыл его, пролистал и протянул Паллисеру. – Посмотрите сами.

На каталоге значилось: «Краун лэпидари компани». На открытой странице были изображены примерно двадцать золотых амулетов. Месячные календарики с выгравированными названиями года и месяца и вставленным камнем, отмечающим выделенную дату. Амулеты в виде сердца с наложенными маленькими фигурками – парой детских башмачков, свадебными колокольчиками, купидоном с золотыми луком и стрелами, фигурки в виде драматических масок, телефона, балерины, четырехлистного клевера. Он перевернул страницу. Множество квадратных и круглых амулетов с выгравированными надписями типа: «Мама», «Всегда», «Прекрасные 16», «Моя Валентина», «Милый», «Помни этот день», различные инициалы.

– У женщин есть целые коллекции, – сказал Шанрахан. – Этими безделушками отмечают особые случаи. Можно купить все, что душе угодно.

– Понимаю, – сказал Паллисер. Он уже заметил фразу, напечатанную в углу страницы: «Инициалы включаются в стоимость: специальная гравировка, 30 центов за букву». – Не знаете ли вы, где мог быть изготовлен наш амулет?

Шанрахан повертел его в руках.

– Таких мест множество, сержант. Посмотрите сюда… – Он достал другой каталог. – Сейчас вы поймете, что я имею в виду. Как эти штучки делаются.

Там были изображены амулеты трех основных форм – круглой, в виде сердца и четырехлистного клевера – и примерно тридцать рисунков, которые можно на них нанести. Крошечные кораблики, младенцы, кошки, собаки, телефоны, рог изобилия, древо жизни, павлин, стакан для коктейля, сердце со стрелой, ключ. Подпись гласила: «Возможны любые комбинации рисунка и формы амулета. Укажите, пожалуйста, номер рисунка. Выполняются любые подписи, 30 центов за букву».

– Большинство фирм оптовой торговли, – сказал Шанрахан,– делает подобные вещи. Получается легче и дешевле как для них, так и для нас. Мы получаем заказ, скажем, вот на такое изделие, он идет прямо к оптовому производителю. И некоторые из этих фирм – и «Регент», и «Краун», и, наверняка, «Бест» – рассылают частные каталоги. Так вот, они посылают каталоги любому, кто попросит. Иногда распространяют рекламу в магазинах, привлекая клиентов, и сбавляют таким клиентам сорок или пятьдесят процентов с розничной цены. Надеюсь, вы понимаете, сэр, что на драгоценности цена довольно высокая.

– Да, я знаю, – сказал Паллисер. – Значит, вы считаете, что человек, купивший эту вещь, обратился к оптовикам?

– Ее могли купить где угодно и как угодно, – ответил Шанрахан. – В ювелирном магазине, который посылает заказ производителю. По каталогу. Так или иначе, где-то должна остаться запись. Не завидую тому, кто будет ее искать. Я знаю с полдюжины мест, где ее могли сделать. Кроме того, эта вещь вполне могла продаваться в каком-нибудь маленьком магазинчике или ее купили прямо с прилавка и тут же сделали надпись. Я помню, три или четыре года назад «Краун лэпидари компани» выпустила серию подобных изделий – готовые амулеты с рисунками: длинношерстная кошка, короткошерстная кошка, кокер-спаниель, терьер, колли, боксер, голова лошади. И вы выбираете то, что похоже на вашего дорогого Рекса или Принца, и, если хотите, гравируете его имя. Вы понимаете. Таким образом, должна быть запись.

Паллисер понял. У многих может быть кот по кличке Том или Флаффи или собака, которую зовут Батч или Рекс, но большинство таких штучек индивидуальны. Где-то должна быть запись об амулете четырнадцатой пробы с фигуркой длинношерстной кошки и надписью «Серебряный Мальчик». Там должно быть указано, кто, когда и где сделал заказ. «Однако здесь работы до черта», – подумал он, записывая под диктовку Шанрахана имена и адреса. Одних только оптовых производителей несколько дюжин да еще, утверждал Шанрахан, множество маленьких ювелирных магазинов, где вещь тоже могли купить.

Он поблагодарил Шанрахана и вышел. Письма не годятся, думал Паллисер, только телеграммы. У лейтенанта был такой вид, что ответ ему нужен как можно скорее. И сержант Хэкет говорил, что, может быть, это убийство связано с другим. Точнее, наоборот, он говорил, что никакой связи нет, а лейтенант думал, что, наверное, есть.

Паллисер решил положиться на Мендосу и его репутацию. Он разослал телеграммы.

– Арден, – сказал Мендоса и выпустил в потолок струю дыма. – Картинка складывается. Очень симпатичная.

– Ты делаешь из мухи слона. Возможно, он педик, – сказал Хэкет. – Я могу лишь предполагать. Черт побери, Луис, ты же знаешь, это не всегда проявляется. Писаки заставляют людей думать иначе – они хотят изобразить гомосексуалиста этаким смазливым застенчивым юнцом, женоподобным, тише воды, ниже травы. А ведь большинство из них другие. По внешним признакам их не отличишь. Почти все они выглядят нормальными стопроцентными мужиками, не хуже остальных. Помнишь Леммона? Бог мой, он был профессиональным борцом!

– Конечно, – согласился Мендоса, – по внешнему виду судить нельзя. Но нам известно о Даррелле. Он на учете. Его дважды забирали во время облав на Ферфаксе, где тусуются голубые. Одна судимость за попытку изнасиловать ребенка. На Ардена ничего нет, но разве ты возьмешься утверждать, что между ними ничего не происходит?

– Не возьмусь. Кто может сказать об Ардене, кроме самого Ардена? Может, Даррелл его как раз сейчас соблазняет, а может, он такой уже давным-давно. Не исключено, что он педик, вот все, что я могу сказать. Съезди, погляди на него сам. В таких вещах полной уверенности взяться неоткуда. Но если непременно хочешь знать мое мнение, то думаю, что Даррелл, возможно, все еще его обрабатывает.

– А если нет, – сказал Мендоса, – то складывается премилая картинка. Если мистер Джордж Арден однажды уже переступил черту? Если Даррелл или кто-то еще давно сделали из него педика? Видишь ли, Арт, наша Маргарет была решительной и энергичной девушкой; Любила командовать – раздавать добрые советы, руководить людьми. Да еще мамаша – я должен на нее посмотреть,– скорее всего, ни о чем не догадывалась и полагала, что ее дорогому Джорджу было бы неплохо завести милую практичную жену. Особенно если у нее есть немного денег, чтобы Джордж мог спокойно и без помех писать свои шедевры. Понятно, обе подталкивали Джорджа к тому, чтобы он сделал предложение, против его воли. Ты понимаешь?

– Да, я вижу, куда ты клонишь.

– Люди такого типа не очень уравновешенны, верно? Я могу себе представить, как Джордж – с подачи Даррелла или сам по себе – запаниковал и отделался от Маргарет простейшим способом. Избавившись от нее, он будет чертовски осторожен, чтобы снова не вляпаться в подобное положение, и наверняка продолжит тесное общение с Дарреллом.

– Ну хорошо, – сказал Хэкет. – Как он это сделал?

– Imaginate![31]31
  Представь себе (исп.).


[Закрыть] Очень просто. Позвонил ей, попросил встретиться там-то и там-то. Скажем, у него заглохла машина. Хороший темный уголок.

– Прекрасно. И потому ты думаешь, что второй труп имеет ко всему этому какое-то отношение? Какое?

– Да откуда я знаю? Не имеет отношения, если это был Джордж. Возможно, в любом случае не имеет. Узнаем со временем. Поеду-ка, посмотрю на Ардена.

Глава 7

Машина следствия продолжала перемалывать информацию. Огромная часть данных наверняка окажется бесполезной, но сейчас собирались любые сведения.

Роза Ларкин и Эстер Макрей сообщили, что Маргарет и ее сестра Лаура не очень-то ладили между собой.

О, никаких открытых ссор, просто разница в возрасте, разные интересы; Маргарет была серьезной девушкой, а Лаура… в общем, не очень. У нее в голове только свидания, тряпки и тому подобные вещи. Тем не менее ей сделали предложение всего лишь несколько месяцев назад. Тогда как Маргарет, разумеется… Обе женщины видели Джорджа Ардена и нашли его обаятельным. Такой чувствительный молодой человек, с приятной внешностью.

Около восьми часов в субботу вечером Чарлз Чедвик вышел из дому и поехал на своем «бьюике», купленном два года назад, в сторону бульвара Силвер-Лейк. В этом неплохом, спокойном, довольно новом районе за умеренную плату сдаются в аренду дома. Мистер Чедвик зашел к миссис Хелен Росс и оставался там около двух часов. Наверняка жене объяснил свое отсутствие делами. Выглядело, мягко говоря, странно в тот день, когда они узнали о насильственной смерти своей дочери. Еще более странным, возможно, было то, что она, пусть не очень охотно, но приняла это объяснение.

Миссис Росс, как было установлено сегодня утром, работала секретарем в фирме «Пэддок и Бирнс» в Голливуде. Около сорока, приятная внешность. В полицейской картотеке не значится. Вдова, детей нет. Живет одна.

Дом на Франклин-авеню принадлежал родителям Чарлза Чедвика. Его бизнес действительно процветал, но не настолько, чтобы он мог оплачивать машины и наряды своих дочерей. У кого и были настоящие деньги, так это у миссис Чедвик. Точнее, большая их часть, вот уже около восьми лет. Одинокий дядюшка оставил ей в наследство примерно полмиллиона. Он также основал для обеих девушек опекунские фонды по сто пятьдесят тысяч каждый, которые управлялись по договоренности местным банком. Все это было очень интересно и наводило на определенные размышления.

Жених Лауры Чедвик, Кеннет Лорд, работал клерком в большом брокерском доме на Спринг-стрит. Он там нравился, о нем отзывались как о способном человеке. Офис финансового консультанта миссис Чедвик находился именно в этом доме, вероятно, здесь Лорд и встретил Лауру. Лорд, человек двадцати девяти лет с приятной внешностью, по-видимому, приехал в Калифорнию откуда-то с юга – из Вирджинии или из Южной, либо Северной Каролины – лет шесть назад. Денег у него не было, однако, по показаниям коллег и соседей, он обладал изысканными манерами, скорее, даже старомодными. Сразу видно, что он родом из почтенной старой семьи, вероятно, одной из обедневших семей Старого Юга. Чедвики любили его и ценили. Возможно, он и прицепился к Лауре – которая постарше его и отнюдь не красавица, – из-за денег, но это в конце концов не противозаконно.

Миссис Арден овдовела, когда Джордж был еще младенцем. Ее муж, намного старше ее, оставил скромный капитал, вложенный в ценные бумаги, который приносил в виде процентов около четырех тысяч в год. Окончив школу, Джордж четыре года проучился в Лос-Анджелесском университете вместе с братом Розы Ларкин. Через нее познакомился с Маргарет. Примерно год назад или чуть раньше. Месяца четыре тому назад стали поговаривать об их помолвке.

Миссис Чедвик любила играть в бридж. Она состояла в женском клубе Западного Голливуда, в клубе сторонниц Республиканской партии и в небольшом частном клубе игроков в бридж. Она часто выезжала в свет и устраивала приемы. Дважды в неделю две горничные убирали дом, они же прислуживали на всех приемах. Миссис Чедвик водила «понтиак» с двумя дверцами и жестким верхом.

Чедвики прожили вместе тридцать два года. Ему был пятьдесят один год, ей – пятьдесят восемь. Он родился в Калифорнии, ее сюда подростком привезли родители. Они оплачивали счета отдельно друг от друга, и, что выглядело странно, она не обременяла мужа расчетом своего подоходного налога, но пользовалась услугами другой фирмы.

У Лауры Чедвик было много подруг, более или менее похожих на нее, некоторые замужем, другие еще нет. Совершенно никчемные молодые женщины. Впрочем, это было личное мнение Хиггинса, который занимался Лаурой, и он не включил его в свой отчет. У всех, в том числе незамужних, было достаточно денег, чтобы не работать. Они занимались тем, что вместе обедали, ходили по магазинам и посещали все новые представления и концерты. Порой имели по два-три поклонника сразу. У Лауры не было какого-то особого хобби. Несколько ее незамужних подруг признались, что немного завидовали ей из-за Кенни Лорда: он такой красивый и милый, Лауре просто повезло.

Все это интересно! Что-то может оказаться важным. Машина следствия продолжала накапливать факты.

Паллисер не собирал факты, как все остальные, – по крайней мере полезные. Он с отвращением думал о детективных романах. В книгах описывались сложные, запутанные случаи, со всевозможными таинственными знаками и захватывающим расследованием. Предполагалось, что подобные выдумки и есть трудные дела.

Паллисер был уверен на все сто, что если бы кто-то из книжных сверхумников и существовал на самом деле, скажем, доктор Фелл или доктор Форчун, то он точно свихнулся бы на настоящем трудном деле. Таком, как у него.

Просто труп. Труп без имени. Хотя это и кажется невероятным, но иногда имя убитого так и не удается установить. Когда если и установлено имя жертвы, то дальше все идет легче. Но бывает – здесь, похоже, как раз тот случай, – что для этого надо чертовски попотеть.

Он разослал телеграммы на все ювелирные предприятия. Но неизвестно, когда амулет был куплен – там должны покопаться в старых записях. Он решил, что пока они ищут, не стоит тратить время и гонять зря людей по тысячам ювелирных магазинов Лос-Анджелеса.

Из морга пришло заключение с копией для Отдела по розыску пропавших, и Паллисер уныло стал его изучать.

Умершей от двадцати двух до двадцати шести лет. Рост пять футов четыре с половиной дюйма, вес сто десять фунтов. Обращалась к дантисту: две пломбы, одна новая дырка, еще не обработанная. Один шрам – после удаления аппендицита (примерно десять лет назад), родимых пятен нет. Не virgo intacta, но детей не имела. Натуральная блондинка, но пользовалась осветляющим шампунем, парикмахерский салон не посещала. Убита в субботу между шестью вечера и полуночью – Бейнбридж приносил извинения, что не мог определить точнее, но прошло слишком много времени. Ее задушили руками. После убийства, не позже чем через два часа, было изуродовано лицо, словно ее несколько раз ударили плашмя лопатой или утюгом. В результате сломан нос, несколько передних зубов, скуловая кость, сильно повреждены мягкие ткани. Бейнбридж определенно утверждал, что бульдозеры ни при чем: после смерти прошло слишком мало времени, когда это было сделано. Значит, кто-то не хотел, чтобы ее опознали.

На ней были белые босоножки на высоком каблуке, не новые, купленные, судя по этикетке, в дешевом магазине. Чулок нет. Белые нейлоновые трусики с этикеткой другого дешевого магазина и белый же кружевной бюстгальтер. Короткая белая сорочка, без этикетки. Зелено-оранжевое платье; на ярлыке значится, что оно приобретено в магазине «Бродвей». Сохранилась одна серьга, другая, вероятно, оторвалась во время борьбы или когда тело прятали. Серьга дешевая, из белой эмали; также дешевое ожерелье из белой эмали с золотом и браслет; кольцо с поддельным изумрудом, стоимостью около полутора долларов, и обручальное кольцо. Всю бижутерию Бейнбридж приложил к отчету.

Паллисер в сердцах выругался. Ничего! Ничего, помогающего розыску. Такие вещи, как у нее, тысячами продаются в магазинах розничной торговли за наличные. Как, впрочем, и обручальное кольцо – простенькое, без камня, примерно за тридцать монет.

Ну и где теперь искать?

Можно передать сведения в Отдел по розыску пропавших и надеяться, что вскоре придет несчастный муж или мать и скажет: «Мэри с субботы нет дома». И возможно, если повезет, добавит: «Она удрала со своим любовником, о, я знала – муж когда-нибудь ее прибьет».

Тогда знаешь, куда идти и что делать.

Паллисер с надеждой понес медицинское заключение в Отдел по розыску пропавших.

Через дворы, настороженно держась как можно ближе к кустам и изгородям, кот пробирался к дренажной канаве с мелкой стоялой водой. Он нагнул голову и стал жадно лакать.

Сегодня он упустил несколько птиц, а поймал только одну. Его длинная спутанная шерсть скрывала уже изрядно отощавшее тело. Напившись, он какое-то время оставался в прежней позе, в зеленых глазах отражалась тоска. Затем встрепенулся: его внимание привлекла птица – большой черный пересмешник опустился на траву в десяти футах от него. Кот припал к земле и неслышно пополз к птице, замирая при ее движениях. Когда их разделяло уже не более трех футов и он весь напрягся для прыжка, пересмешник вдруг вспорхнул, хрипло хохоча.

Кот сел и сердито шевельнул хвостом. Затем направился в свой двор.

Рана на шее заживала, но все еще болела. Один из репьев пробрался, как репьи это умеют, сквозь длинную шерсть и впивался в кожу. Кот несколько раз останавливался, чесал его и выкусывал, но безуспешно.

– Мне так кажется, – довольно сказал Мендоса. – Насчет Ардена. По мне, он сюда очень вписывается. Я не думаю, Арт, что Джордж – невинная жертва… или что Даррелл все еще его о6рабат?»1вает. Уж слишком энергично он защищается. Например, как он вспыхнул, когда ты спросил имя его приятеля. И как разыгрывает горе и печаль: о, Маргарет, любовь моя. Сдается мне, Джордж не слишком-то умен, он сразу все выложил: они, мол, с Дарреллом знакомы, близкие друзья уже семь лет по меньшей мере. Он должен знать и о его судимости. Ведь Даррелл получил шесть месяцев за попытку изнасилования три года назад. Джордж не мог не знать, почему тот полгода отсутствовал. Разумеется, Даррелл говорит, что обвинение сфабриковано, а если другой раз и задерживали, то потом ведь отпускали. Но представь: твоего друга признали виновным в подобном преступлении. И ты так сразу и поверишь, что обвинение подстроено? Будешь испытывать к нему прежние чувства? Останешься его приятелем?

– Не знаю, – медленно ответил Хэкет. – Не нам с тобой судить, Луис. Мы-то знаем, что в полиции не избивают людей и не фабрикуют ложных обвинений. А другие – нет. Может, он ему поверил. Даррелл ненавидит полицейских – в большинстве своем они все так… Возможно, он и Ардена настроил. Не знаю… но Арден мне не понравился, а тебе?

– И мне. И его мама тоже. Бедная мама. Милая почтенная чистая душа, которая своим добропорядочным, но не очень далеким умом не воспринимает все некрасивое. Думаю, она смутно представляет себе, что есть мужчины, которых называют гомосексуалистами – отвратительное слово, – но, во-первых, все они, конечно, пьяницы и бродяги, и во-вторых, порядочные люди даже не думают о таких вещах, это отвратительно. Она, повторяю, милая женщина. Замкнулась на Джордже и его необыкновенном таланте. Если бы только разбойники-издатели это поняли!

– Здесь я с тобой согласен.

– Джордж нервничал, – сказал Мендоса. – Не понимал, с какой стати полицейские к нему явились. Это же был настоящий профессиональный преступник, и в конце концов он-то был в «Голливуд боул», – Мендоса усмехнулся. – Я заставил его занервничать еще сильнее. Держу пари, он побежал рассказывать все Дарреллу. Наверное, Даррелл тоже занервничает.

– Не сомневаюсь, – сказал Хэкет. – Но…

Его прервал заглянувший в дверь сержант Лейк.

– Простите, лейтенант, обнаружили машину. Только что позвонили из дорожной полиции. Машину убитой Чедвик.

– А-а, – сказал Мендоса. – Я так и думал, что пора бы ей найтись. Поехали посмотрим.

Голубой «бьюик» аккуратно стоял на Амадор-драйв, короткой жилой улочке в шести кварталах от того места, где было найдено тело Маргарет. («Ну кто, в самом деле, дает названия улицам? Дорога Любовника!») Машина вот уже два дня стояла перед домом некоего Альфреда Санчеса, который заподозрил неладное и вызвал полицию.

– Только и слышишь – надо себя хорошо вести, все мексиканцы такие плохие, воры и жулики и тому подобное, и так далее… Может, теперь напечатают в газете, мистер, что мексиканец помогает полицейским, и может, тогда люди изменят свое мнение? Я думаю…

– Да, конечно, – рассеянно сказал Мендоса, разглядывая «бьюик». Машину в поисках отпечатков пальцев и вещей тщательно обследовали эксперты. Y pues que? – добавил он, разговаривая сам с собой.– Ну и что? Ничего они не найдут. Этот человек наверняка уж позаботился…

– Вы mejicano[32]32
  Мексиканец (исп.).


[Закрыть]? Из полиции? – спросил мистер Сан-чес недоверчиво. – И вас приняли?

– За мои грехи, – ответил Мендоса. – Закон этого не запрещает.

– Существует неписаный закон, – сказал Санчес, переходя на испанский язык.– Североамериканцы настолько нелогичны, сэр, что просто нет слов. Меня раздражает их непоследовательность. Вообразите, они проводят большие парады, ежегодные фестивали, они очень гордятся своим так называемым калифорнийским испанским наследием. Одеваются в испанские костюмы, называют фестивали именами великих аристократических испанских семей – Каррилло, Вердуго, Дел Балле, верно? Могут выучить несколько испанских словечек. И потом, когда фестиваль закончится, снова говорят о грязных мексиканцах. Нелогично!