Текст книги "Леди второго сорта (СИ)"
Автор книги: Делия Росси
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Да мы все помним, правда, Вилма?
Роза обернулась ко второй служанке, и та молча кивнула. Она вообще была немногословной.
– Вы огромную собаку заметили, что рядом с оградой крутилась, пальчиком на нее показали и крикнули: – «Волк!» А потом развернулись и побежали в дом, даже куклу свою забыли. Мы с Вилмой как раз гербы на воротах протирали, так что своими глазами все видели.
– Выходит, я испугалась собаки?
– Да, миледи. Очень сильно.
– И с испугу заговорила, – задумчиво пробормотала я.
В голове забрезжила неясная мысль. Беллу забрали из дома родителей сразу после их гибели. Сколько ей было? Судя по рассказу Розы, примерно четыре года. К этому времени дети уже вовсю болтают. Умела ли девочка разговаривать? И если да, то почему так долго молчала? Может, она увидела что-то, что ее напугало? И это как-то связано с волками?
– А что леди Летиция? Как она ко мне относилась?
Я посмотрела на Розу и успела заметить, как та стрельнула глазами на Вилму, и затеребила край фартука.
– Любила?
Я не собиралась отступать.
– Да как вам сказать, миледи.
Служанка замялась и снова посмотрела на Вилму.
– Леди Летиция очень строгая была, болтовню и сюсюканье не приветствовала. Но вы в полном достатке жили, и учителей она вам оплачивала, и рояль из Амвьена выписала, чтобы вы музыке учились.
Понятно. Судя по всему, тетя Беллы не любила проявлять эмоции. Мне вспомнился портрет леди Бернстоф, висящий в угловой комнате. Пожилая дама в кружевном чепце смотрела с огромного холста пристально и строго, во взгляде ее зеленых глаз легко читались твердый характер и властность, а бледные губы были сжаты так плотно, что напоминали тонкую нить.
– Правда, нарядами не баловала, так вы и не выезжали никуда, да и гостей, окромя лорда Давенпорта, в особняке не бывало, – продолжила Роза. – Разве что лорд Хольм в последнее время иногда заходил, дела у него какие-то с хозяйкой завелись. Вот раньше, еще когда родители ваши живы были, они частенько к леди Летиции заглядывали. Да и старый лорд изредка наведывался. А потом все эти несчастья произошли, – Роза грустно вздохнула. – Помню, папенька ваш перед самым пожаром приезжал, долго о чем-то с хозяйкой беседовал, расстроенный такой, даже на обед не остался. А ведь всегда стряпню нашей Ливы хвалил, – служанка замолчала, посмотрела на меня искоса, и спросила: – А вы что же, миледи, совсем ничего из прошлого не помните?
– Нет.
Я грустно покачала головой, искренне сожалея о том, что мозг Беллы не сохранил никаких воспоминаний. Как бы они сейчас пригодились! А то, хожу как по минному полю, того и гляди, на какой-нибудь мелочи засыплюсь.
– Уж как жалко-то!
В голосе служанки прозвучало сочувствие.
– Ну, главное, живы остались. А то ведь, как упали вы, мы думали все, конец. И доктора над вами хлопотали, и маги, а вы никак в себя не приходили. Мы уж совсем надежду потеряли, да и лорд Давенпорт мрачнее тучи ходил, так расстроился. Прям лица на нем не было.
Роза снова покосилась на Вилму, и та согласно кивнула.
– А теперь вот лорд Хольм тоже… Упал. Как леди Летиция померла, так одни несчастья на дом посыпались, – грустно сказала Роза, и тут же испуганно прикрыла рот рукой.
– Выходит, было что-то еще?
Я настороженно взглянула на служанку и увидела, как та побледнела.
– Да нет, миледи, – торопливо ответила Роза. – Ничего особенного.
– Роза, говори, как есть. Чего вы боитесь? Я же вижу, что слуги напуганы.
Служанки переглянулись, и мне показалось, что они безмолвно что-то обсуждают.
– Ну?
– Да глупости это, миледи. Мало ли что спросонья примерещится? А Ульрих и вовсе под мухой был, разве ж на трезвую голову такое выдумаешь?
– Что именно?
– Призраков, – резко выпалила Вилма, и я вздрогнула от неожиданности, услышав ее хриплый голос.
– Да не было никаких призраков, говорю же, тебе просто померещилось! – перебила Роза и многозначительно посмотрела на подругу. – Вы не слушайте ее, миледи, невесть что болтает. Придумает тоже, призраки.
– Я своими глазами видела! – не отступала Вилма.
– А где именно?
Я затаила дыхание в ожидании ответа.
– Так во флигеле. Иду я, значит, вечером от сарая с дровами, помню, темнело уже, а она в окне стоит. Красивая такая. Только прозрачная вся. И рукой меня так манит, вроде как к себе зовет. Ну, я дрова-то бросила, и бегом к дому. Не знаю, как со страху не померла. А после того еще пару раз призрака видела. Мужчину. Такого, знаете, импозантного, с тростью в руках, и в шляпе с пером. Он мимо меня по коридору прошел и скрылся в закрытой комнате. В одной из тех, куда старая хозяйка входить запрещала.
– Да не слушайте вы Вилму, миледи. Привиделось ей все. Сколько лет в особняке живем, отродясь никаких привидений тут не водилось. Вот и лорд Давенпорт сказал, что глупости все это.
– Ага, а чего ж он тогда рядом с флигелем кругами ходил, и все что-то высматривал? И по дому прошелся, в каждую комнату заглянул, заклинание какое-то шептал.
– Ох, Вилма, то ты молчишь сутками, словечка из тебя не вытянешь, а как рот откроешь, так столько глупостей наговоришь! – в сердцах воскликнула Роза и повернулась ко мне: – Вы уж простите, миледи, мы лучше работой займемся. Боюсь, тут и до вечера не управиться.
Я посмотрела на Вилму, но та упорно отводила взгляд и сжимала губы так плотно, словно раскаивалась в том, что рассказала мне о призраках. А ведь ее слова многое меняли. Выходит, не мне одной тут всякие странности мерещатся. Да и комнаты, судя по всему, закрыты не просто так.
– Что ж, хорошо, – заставив себя успокоиться, сказала служанкам. – Продолжайте уборку. И гардины снимите, их постирать нужно, а то непонятно, какого они цвета.
Я сжала в руке найденный ключ и уже собиралась выехать из кабинета, как в дверь протиснулась Присси.
– Миледи, обед готов, – выпалила она и зыркнула на Розу, словно без слов спрашивая ее о чем-то.
– Лорд Давенпорт еще не спускался?
– Нет, миледи.
– Ладно. Можешь идти.
Присси исчезла за дверью, а я понаблюдала немного за развившими бурную деятельность служанками, и тоже покинула кабинет.
***
– Белла.
Давенпорт застыл в дверях столовой, глядя на меня с едва заметным прищуром. Мне даже показалось, что опекун пытается отыскать в моих глазах ответ на какой-то вопрос.
Я отложила приборы и опустила руки, машинально нащупывая в кармане найденный недавно ключ. Как ни странно, прикосновение к теплому металлу придало уверенности. Хотя, когда на тебя внимательно смотрит представитель «конторы», сохранить эту самую уверенность довольно сложно. Интересно, почему он появился в столовой? Неужели решил остаться на обед?
– Может, присядете? – я постаралась говорить спокойно, хотя не ощущала ни спокойствия, ни уверенности. – Лива приготовила отличный суп.
– Я не голоден, – качнул головой Давенпорт, но все же прошел к столу, сел напротив и замолчал.
Пауза затянулась. В столовой стало так тихо, что мне показалось, будто я слышу тиканье карманных часов Давенпорта.
– Как лорд Хольм?
Мне хотелось нарушить неловкое молчание, и я спросила первое, что пришло в голову.
– Спит, – коротко ответил Давенпорт и пояснил: – Штерн дал ему снотворное.
– Доктор решил подстраховаться?
Как и всегда, когда нервничала, не смогла удержаться от иронии.
– Неужели не надеется на сознательность лорда?
– Хольму нужно набраться сил, – ответил Давенпорт, продолжая разглядывать меня слишком пристальным взглядом.
Мне даже захотелось поежиться. Правда, я только выше вскинула голову и спросила:
– Удалось выяснить, что за магия на него повлияла?
– Как я и думал, Хольм попал под заклятие «Эрверо». Обычно его используют против воров.
– Но ведь он же не собирался ничего красть?
– Нет, но магическая защита приняла его за грабителя. Что, кстати, довольно странно, учитывая, что ты дала Лукасу разрешение осмотреть дом.
Упс. А что, если магия Бернстофов не приняла мое разрешение? Ведь я же не Белла.
Сердце испуганно дернулось.
– Изабелла, ты хорошо себя чувствуешь? Что-то ты побледнела, – в голосе опекуна прозвучало беспокойство.
– Благодарю, со мной все в порядке.
Я понимала, что за этим вопросом кроется нечто большее, чем простой интерес к моему здоровью. И мне очень не хотелось, чтобы опекун слишком внимательно присматривался. Кто знает, что он сможет увидеть?
– Ты уверена, что ничего от меня не скрываешь?
В темных глазах мелькнула холодная сталь, и у меня по спине прошелся холодок. Выходит, Давенпорт что-то подозревает? Но тогда почему так долго ждал? Отчего не устроил мне допрос сразу, как я очнулась?
Словно подслушав мои мысли, Давенпорт посмотрел в глаза и негромко спросил:
– Кстати, не хочешь рассказать, что было за Гранью? Думаю, ты уже достаточно оправилась от падения, и сможешь ответить на некоторые вопросы.
Он достал из кармана часы, положил их перед собой на стол, и провел большим пальцем по гравировке. Я заметила, что он всегда так делает, когда чем-то озабочен или взволнован.
– И объяснить, почему так изменилась, – добавил он словно про себя, но его взгляд по-прежнему не отрывался от моего лица.
– Да вроде бы я все та же Белла, какой была пару недель назад.
По спине снова прошелся холод. То, чего я так боялась, все-таки случилось. Давенпорт заметил разницу. Хотя, что тут удивительного? Как можно изображать кого-то, о ком практически ничего не знаешь? Но каков? Выжидал, не торопился, наблюдал. И когда я уже расслабилась и решила, что все хорошо, приступил к допросу. Черт! И что теперь делать? Надо срочно придумывать какое-то объяснение.
– В этом я как раз и не уверен.
В темных глазах мелькнул опасный огонек, и я почувствовала, как закружилась голова и зашумело в ушах.
– Раньше ты мне и слово лишнее сказать боялась, а теперь не только разговариваешь, но и постоянно споришь.
– Я? Спорю? Ну что вы, как можно?
Как ни пыталась держать себя в руках, ирония все-таки пробилась в голосе. Проклятая натура! Нет бы продолжать играть робкую барышню, а я, когда волнуюсь, смолчать не могу. Видимо, поэтому и несет меня все время.
– Вот об этом я и говорю, – нахмурился опекун. – Если бы я лично не просканировал твою ауру, то решил бы, что передо мной совсем не Изабелла Бернстоф, а ее более смелый двойник.
– Но это ведь я, Белла.
– Я вижу. Но вижу и то, как ты изменилась. К тому же, ты стала чаще улыбаться.
– А что, до этого было как-то иначе?
Да что ж они все так на этой улыбке зациклились? Неужели Белла совсем не умела выражать эмоции?
– Именно так, – ответил Давенпорт, и мне достался очередной внимательный взгляд.
Что ж, похоже, опекун не отстанет. Придется озвучивать самую приемлемую версию из возможных.
Я твердо посмотрела на сидящего напротив мужчину и уверенно заявила:
– Знаете, лорд Давенпорт, когда оказываешься на пороге смерти, многое видится по-другому. Так что да, вы правы, я действительно изменилась. И вряд ли уже когда-либо стану прежней.
– Вот об этом я и говорю, и хочу знать, что ты помнишь из того времени, что провела за Гранью.
Холодные глаза вспыхнули, осветив бесстрастное обычно лицо.
– Почти ничего. Только серый туман и мертвенную тишину.
Я импровизировала, изо всех сил напрягая воображение и пытаясь представить, что могло быть там, за неведомой Гранью.
– Ах да, еще, мне кажется, что я видела свет. В конце длинного тоннеля. Я все шла и шла по этому темному коридору, а когда, наконец, вышла из него, то очнулась в собственной спальне, а рядом был Келд. А потом пришел доктор Штерн, ну и дальше вы все знаете.
– Значит, свет в конце тоннеля? – задумчиво переспросил Давенпорт, поглаживая гравировку, и блеск в его глазах погас.
– Именно. А то, что я изменилась… Знаете, я не помню ничего, что было до падения, но уверена в одном – если я сейчас веду себя по-другому, то это от того, что впервые в жизни могу быть собой и не оглядываться ни на условности, ни на правила, ни на мнение обо мне окружающих.
Давенпорт ничего не сказал. Он продолжал крутить в руках часы, обдумывая какую-то мысль. А потом неожиданно улыбнулся, отчего его лицо преобразилось, став удивительно открытым и живым, и тихо произнес:
– Что ж, возможно, это не так уж и плохо.
Он посмотрел на меня, и в душе что-то откликнулось. И захотелось улыбнуться в ответ, но я не рискнула. Хорошего понемножку. Если раньше Белла не раздавала улыбки направо и налево, то и мне не стоит увлекаться излишним дружелюбием. И вообще, лучше дозировать эмоции.
– Боюсь, нам всем придется привыкать к новой Изабелле, – серьезно произнес опекун, но в его взгляде мелькнули смешинки. – Думаю, это будет непросто, – добавил он, и поднялся из-за стола.
– Уверена, вы справитесь, – заявила я, изо всех сил стараясь выглядеть невозмутимой, но опекуна это не обмануло.
– Я рад, что ты наконец-то повзрослела, – серьезно сказал он, глядя на меня с каким-то новым выражением, в котором я прочитала явный интерес. А если точнее, мужской интерес. Вот только длилось это всего пару секунд.
Давенпорт тут же закрылся и вернулся к своему привычному образу холодного сноба. Он убрал часы в нагрудный карман и сложил руки за спиной, глядя на меня с прежней прохладцей, но я решила не обращать внимания на эти перемены и вернулась к теме, которая давно не давала покоя.
– Лорд Давенпорт, раз уж мы выяснили, что я изменилась и вполне могу принимать разумные решения, может, вернемся к вопросу ремонта? На него не понадобится много денег, тут всего-то и нужно покрыть лаком панели и вынести на чердак ненужную мебель. Ну и нанять еще парочку служанок для генеральной уборки.
– Что ж, я подумаю, – уклончиво ответил опекун. – Мне надо идти, – не давая что-либо сказать, отрывисто бросил он и быстро направился к выходу, но в дверях остановился и обернулся. – Доктор Штерн до вечера останется с Лукасом. Если вдруг наступит ухудшение – сразу сообщи мне.
Давенпорт нахмурился и провел рукой по лбу, будто убирая какую-то мысль.
– Хорошо, – кивнула в ответ.
– Темного дня, Изабелла, – попрощался Давенпорт и, не оглядываясь, вышел из столовой.
***
После ухода опекуна я еще немного посидела в столовой, а потом поехала обживать свое новое пристанище. Комната леди Летиции отличалась от остальных более изысканной обстановкой. Большой мраморный камин и фальшколонны на стене придавали спальне помпезный дворцовый вид. А большая кровать под тяжелым балдахином лишь усиливала это впечатление. Тут бы не мне, а какой-нибудь Екатерине ll ночевать.
Вообще, странно, что во всем большом доме оказалось всего две пригодных для жилья комнаты – моя и леди Бернстоф. По сравнению с остальными они выглядели довольно приличными, и даже по-своему красивыми. И уборку в них проводили регулярно. А вот остальные, в которых мне довелось побывать, напоминали лавку старьевщика.
Я закрыла за собой дверь и остановилась. В комнате едва ощутимо пахло увядшими розами. Да вон же и букет стоит. На прикроватном столике. Сухой, подкрашенный с помощью магии, с идеально красивыми бутонами и перевязанный широкой розовой лентой. «Моей любимой Летти» – поблескивала тусклым золотом надпись на тонком шелке. Интересно, сколько лет этому букету, и кто его подарил? Скорее всего, муж леди Летиции. Возможно, тогда он еще был ее женихом.
Я тронула лепестки и задумчиво огляделась по сторонам. Может, найденный мною ключ подойдет к чему-нибудь в этой комнате? Внимание привлекло изящное дамское бюро и стоящий рядом с ним секретер. На резных крышках и одного, и второго виднелись замочные отверстия.
Недолго думая, я подъехала к бюро, достала найденный в кабинете ключ и попробовала вставить его в отверстие. Увы. Замочная скважина оказалась слишком большой. А вот с секретером повезло больше. Стоило только поднести ключ к фигурно вырезанному отверстию, как тот чуть ли не сам скользнул в углубление, и легко провернулся под пальцами. Дверца плавно опустилась вниз, и я увидела заполненные аккуратными стопками бумаг полки. Интересно, что здесь? Я взяла ближайшую к себе, и уставилась на длинную колонку имен. Какие-то из них были помечены крестиками, какие-то – черточками, некоторые оказались густо замазаны чернилами, а другие просто перечеркнуты.
Я просматривала один лист за другим, ничего не говорящие мне имена проходили перед глазами, и вдруг среди них мелькнуло одно знакомое. Лукас Хольм. Почерк, которым было написано это имя, отличался характерным наклоном влево. И очень походил на тот, что был в письме, адресованном Моне. Понять бы еще, почему тетушка перечеркнула имя Хольма, и что это значит.
При мысли о Лукасе внутри снова проснулась тревога. Что же с ним произошло? И почему я переживаю за оборотня так, будто он мне родной? И главное, умом понимаю, что все с ним будет хорошо, а сердце ноет. И хочется подняться наверх и узнать, как он себя чувствует. Убедиться, что с ним все в порядке. Посмотреть в горящие золотистым светом глаза. Глупо. Ну, погляжу я в них, а дальше-то что?
Я покачала головой и отложила стопку, отделив от нее последний листок. Не нужно никуда подниматься. И узнавать ничего не нужно. Лукас сам по себе, а я – сама по себе. И нечего тут ерундой страдать.
Я попыталась выкинуть из головы мысли о Хольме, и взялась за остальные бумаги. В них было то же самое: имена, черточки, крестики. Я просмотрела все, каждый листок, каждую загогулину. Но больше ничего знакомого найти не удалось.
Закрыв секретер, взяла со стола книгу про Дартштейн и вложила в нее листок с именем Хольма. А потом отыскала место, на котором остановилась в прошлый раз, и погрузилась в чтение.
***
Он то просыпался, то снова впадал в странное забытье, в котором обнимал тонкую талию прижавшейся к нему девушки, целовал сочные губы, гладил упоительно нежную кожу и ощущал себя так, словно наконец-то обрел дом.
«У меня уже есть дом, – мелькнула в полусне разумная мысль. – Нет только женщины, которую хотелось бы ввести в него хозяйкой».
А спелые губы пахли лесными ягодами, опаивали сладким дурманом, обещали блаженство, и он тянулся к ним, подминая под себя юное тело, запоминая каждый изгиб, каждую складочку, каждую родинку. И тонул… Тонул в одуряющем аромате резеды, которым благоухала девушка, и погружался в него все глубже. Нет, он попытался вспомнить ее имя. Оно крутилось в голове, просилось на язык, но медовый яд поцелуев туманил разум, и он сдался. Какая разница, как зовут красавицу? Она с ним. Она его. Только его. И он никому ее не отдаст. Будет защищать до последней капли крови, до смерти, до самой тропы предков.
«Ты мой» – слышался ему тихий шепот, и он согласно рычал, прикусывая нежную кожу.
«Твой, – отзывалось внутри. – Весь твой».
***
Ночь давно опустилась на притихший особняк, а я лежала на огромной кровати в комнате тетушки, и смотрела на вышитые розы старомодного балдахина.
Большие напольные часы тихо отсчитывали убегающие минуты, в камине уютно потрескивали дрова, за окнами шел снег, и мне снова начинало казаться, что я уже очень давно живу в этом странном доме, в окружении бесчисленных старых вещей и запуганных слуг. Перед глазами мелькали смутные картины. Темная гостиная, сидящая в кресле леди Бернстоф, Изабелла, застывшая с ровной спиной на диване, и больше похожая на бездушную фарфоровую куклу, чем на живую девушку. Тут же, на скамеечке у ног леди Летиции, устроилась какая-то толстуха в темном платье с книгой в руках. «Читай, Эйди, – голос леди Летиции звучит строго и высокомерно. – С пятой главы». И толстуха начинает читать, но я не понимаю ни слова. Видение смазывается, уплывает, ему на смену приходит другое. Спальня Изабеллы, моя предшественница, стоящая у окна, слезы, текущие по ее щекам, губы, шепчущие неразборчивые слова, плотно сжатая в кулаке деревянная фигурка. «Я больше не могу! Я схожу с ума… – разобрала я отчаянный шепот. – Мамочка, я так их боюсь! Забери меня отсюда!»
– Белла! – позвала я, потянувшись рукой к колеблющемуся образу, но тот мгновенно растаял, оставив в душе неясное сожаление и боль.
Я обвела комнату взглядом. В тусклом свете свечи она выглядела немного мрачноватой, но по-своему красивой. Тяжелые, затканные цветами шторы, темный ковер на полу, большой шкаф, тусклая позолота резных картинных рам и небольшой туалетный столик. Висящее над ним овальное зеркало отражало столбик кровати и часть балдахина, а тяжелый канделябр, стоящий на вытянутой столешнице, напоминал диковинную бронзовую птицу. В какой-то момент мне даже показалось, что я вижу оперение на мощных крыльях, но уже в следующую секунду все исчезло, заставив меня усомниться в собственной вменяемости. Это ведь не совсем нормально, видеть то, чего нет? Хотя, с другой стороны, попасть в другой мир и в другое тело тоже не совсем нормально. Но я ведь попала? Или мне все только кажется, а на самом деле я лежу в какой-то больнице, и Славик регулярно проведывает мое безжизненное тело?
«Глупости. Ты здесь, в Дартштейне, и ты не сумасшедшая, – твердо заявила самой себе. – Просто это очень странный дом, в котором все не то, чем кажется».
Я закрыла глаза и попыталась успокоиться и уснуть, но сон не шел. В голове бродили самые разные мысли, и я раз за разом прокручивала то разговор с Давенпортом, то язвительные слова Лукаса, то недавние видения, то рассказ Розы о призраке и о детстве Беллы. Последнее интересовало меня больше всего. Что же случилось в доме Бернстофов? Почему маленькая Изабелла перестала разговаривать и улыбаться? Может, ее так напугал пожар? Или она что-то видела? Смерть родителей, например. А волк? Что, если ее нежелание говорить как-то связано с волками? Возможно, она столкнулась с ними во время пожара, или сразу после него, и в ее голове эти два события переплелись воедино?
Я долго не могла уснуть, так и эдак прикидывая самые разные версии, но усталость все-таки взяла свое, и я, наконец, отключилась. А во сне оказалась в горящем доме, среди пылающей мебели и падающих балок. Жар огня казался таким настоящим, что ощущался кожей, а волосы трещали от летящих со всех сторон искр.
Я прикрыла голову руками, пытаясь сообразить, куда бежать, но пламя гудело вокруг так сильно, что вызывало панику и путало мысли.
– Белла!
Истошный женский крик раздался откуда-то справа, и ударил в самое сердце. В нем было столько отчаяния, что у меня внутри все заныло от боли.
– Беги, Белла! Спрячься в нашем с тобой месте! Скорее, доченька!
Чьи-то руки толкнули меня в узкий проход между книжными шкафами, и те медленно сдвинулись, отрезая от меня пылающую комнату и встревоженное женское лицо с огромными темными глазами. В них отражались всполохи огня и безнадежное отчаяние.
– Мама! Мамочка!
Я рванулась к уменьшающейся с каждой секундой щели.
– Прощай, моя девочка! Пусть сохранит тебя Единый! – слетел с потрескавшихся губ женщины тихий, но такой отчаянный шепот. – Беги! Беги, Белла! Ну же, давай, доченька!
Шкафы дернулись и сомкнулись, я еще пару минут пыталась их открыть, а потом развернулась и побежала прочь, по длинному темному коридору. Вот только я была не я, а маленькая девочка в длинной ночной рубашке и с фарфоровой куклой в руках.
Испуганное бледное личико, на котором блестели влажные дорожки от слез, перемазанный сажей подол – я видела все отчетливо, как наяву. А душа тоскливо ныла, отзываясь на чужую боль. «Беги, Белла, беги…» – звучало внутри, и я бежала. Все быстрее и быстрее, к виднеющемуся впереди просвету. Правда, узнать, что там, не успела. Меня выдернуло из сна, и я резко открыла глаза, с трудом пытаясь отдышаться. Сердце колотилось, как сумасшедшее, щеки были влажными от слез, а перед глазами так и стояло встревоженное женское лицо. Судя по всему, я видела Пенелопу Бернстоф, маму Изабеллы. Но почему она не пошла вместе с дочерью? Зачем осталась в горящем доме?
Свеча громко затрещала, заставив меня отвлечься, а уже в следующую секунду я замерла и напряженно уставилась на дверь. Точнее, на бронзовую ручку, которая медленно опускалась вниз.
Внутри все похолодело. Неужели очередное покушение? Только этого не хватало! Я потянулась к тумбочке и, не отрывая взгляда от двери, нащупала тяжелый подсвечник. Кто бы ни был этот злоумышленник, так просто я не сдамся. Пусть только попробует меня убить. Правда, когда увидела ночного гостя, пальцы сами собой разжались. Не может быть. Этот-то что здесь забыл?
Я смотрела на приближающегося мужчину, а сердце билось в странном рваном ритме, похожем то ли на сальсу, то ли на танго. Бред какой-то…
Лукас Хольм медленно, слегка согнувшись, подошел к моей постели и остановился. Глаза его были открыты, но выглядели странно, словно оборотень ничего не видел, да и лицо казалось непривычно неподвижным, будто застывшим. Все черты заострились, стали еще более хищными, зрачки вытянулись, отросшая за день темная щетина подчеркивала болезненную бледность.
– Лорд Хольм? Что вы здесь делаете? – окликнула я Лукаса, но тот не ответил.
Он шумно втянул носом воздух, как-то странно тряхнул головой, а потом обошел кровать, рухнул на свободную половину, уткнулся мне в плечо и затих.
И как это понимать? Я растерянно смотрела на Лукаса, а в душе билось что-то незнакомое и глупое, то ли радость, то ли волнение, то ли то и другое вместе. И хотелось провести рукой по широкому лбу, прижать плотнее голову лежащего рядом мужчины, обнять и раствориться в жаре его тела, почувствовать обнаженной кожей прикосновения его рук, зарыться пальцами в растрепавшиеся волосы. От Хольма едва ощутимо пахло полынью, степными травами, костром и чем-то еще – неуловимым, но странно знакомым.
– Лукас, – тихо позвала я, пытаясь побороть неизвестно откуда взявшиеся эмоции. – Эй, с вами все в порядке?
Оборотень не ответил. Он закинул руку мне на талию, с легкостью подгреб ближе, пробормотал что-то на непонятном языке, и отключился.
М-да. И что это значит? С какой стати Хольм пришел ко мне в спальню? А главное, мне-то что делать?
– Лорд Хольм!
Я попыталась разбудить оборотня, но тот не реагировал. Он только задышал сильнее и что-то проворчал на непонятном языке.
– Лукас! – чуть громче позвала я.
И снова никакого результата. Похоже, микстура, которую дал Хольму Штерн, оказалась слишком сильной. Я задумалась. Если позвать на помощь слуг, то они обязательно расскажут о произошедшем Давенпорту, и еще неизвестно, как тот отреагирует. Может, вызовет Лукаса на дуэль, чтобы вступиться за мою поруганную честь, или заставит его на мне жениться. Кто знает, какие у них тут правила? Нет, лучше никого не звать. Нужно только дождаться утра и выпроводить наглого оборотня пораньше, пока никто не видит. Тем более что спать я все равно толком не могу, просыпаюсь почти каждый час, так что рассвет точно не провороню.
Успокоенная принятым решением, я посмотрела на Хольма и почувствовала, как где-то глубоко внутри появилось странное ощущение. Казалось, будто в душе разгорается маленькая, яркая искорка, теплая, светящаяся, живая.
Я вглядывалась в такое близкое лицо, слышала гулкие удары сердца, что билось совсем рядом с моим, и понимала, что этот чужой и совсем незнакомый мужчина почему-то кажется близким и необходимым. И такое ощущение, что я знаю его всю свою жизнь.
Глупо, конечно. Я всегда немного скептически относилась к мужчинам. То ли из-за отца, то ли из-за многочисленных примеров вокруг. Взять хотя бы Таньку. Подруга в свои тридцать успела побывать замужем дважды, и оба раза неудачно. Толик, отец ее дочки Верочки, пил и часто распускал руки; Генка, второй муж, оказался жутким бабником, и не пропускал ни одной смазливой девчонки. Танька намучилась с обоими и клялась, что больше ни за что и никогда. Правда, пару месяцев назад привела в дом Гришу, но что-то мне подсказывало, что и этот надолго не задержится. Да что там говорить? Я и Славика-то выбрала только потому, что он был удобным. Не пил, по клубам не шлялся, худо-бедно что-то зарабатывал. По нынешним временам – просто находка. А то, что любви у меня к нему горячей не было… Так может, и не нужна она? Нет, ну правда. Дожила же я как-то до своих двадцати семи без нее?
Но тогда почему сейчас, глядя на Хольма, я готова поверить в то, что любовь существует? И отчего внутри все сжимается от горячей, какой-то запретной надежды и сладкой боли, а в душе звенит незнакомая тонкая струна?
Лукас прижимал меня к себе крупной, поросшей темными волосами рукой, а я лежала, затаив дыхание, и вслушивалась в ровные удары его сердца. И мое собственное подстраивалось, билось с ним в унисон, и здесь, в тишине темной спальни, самым главным и важным в жизни казалось слышать этот стук и ощущать силу и уверенность, исходящие от Хольма.
Я осторожно коснулась ладонью широкого лба Хольма. Вроде прохладный, температуры нет. Лукас что-то еле слышно пробормотал и прижался к моей руке губами. От горячего дыхания по телу пробежали мурашки. И захотелось обнять Хольма, почувствовать его всем телом, коснуться поцелуем.
«Даже не думай, – проснулся здравый смысл. – Зачем тебе это нужно? Влюбишься по глупости, размякнешь, привяжешься, и что? Лукас никогда не будет хранить верность одной женщине, ведь на свете так много тех, кого можно осчастливить. Оно тебе надо? Не хватало еще мучиться из-за бабника-оборотня. Это было бы самой большой ошибкой в твоей жизни. И потом, вспомни, он ведь ищет свою пару-волчицу. Так что ты ему без надобности».
Что ж, все так и есть. Но беда в том, что я не могла сейчас думать о будущем и о завтрашнем дне. Не хотела изводить себя разумными мыслями. Я просто понимала, что впервые с тех пор, как попала в Дартштейн, чувствую себя живой и настоящей. Собой. И даже тело Беллы, которое я все это время воспринимала чужим, вдруг стало мне «впору».
«Динка, очнись. Хольм тебя терпеть не может. Это у него из-за болезни какой-то сбой случился, иначе он никогда не пришел бы в твою комнату».
Я посмотрела на Лукаса. Осунулся. Под глазами залегли темные тени. И все равно, такой красивый. И почему я на него реагирую? Почему внутри все переворачивается, стоит только увидеть проклятого оборотня? С самого первого дня, с самой первой минуты нашего знакомства, с того момента, как Хольм вошел в комнату, я почувствовала, как сильно забилось сердце. Так, как не билось ни для кого и никогда. И почему любовь – та, о которой я всегда мечтала, но в которую боялась поверить, – кажется такой реальной?
Глупо, конечно. Мне сейчас только безответной любви не хватает. И так проблем выше крыши, не успеешь с одними разобраться, как им на смену другие приходят.
Я коснулась непокорных темных волос, и провела по ним ладонью. Жесткие. Как проволока. Помню, тетушка как-то сказала, что какие у человека волосы, такой у него и характер. Судя по всему, у Лукаса характер еще тот. Хотя, это и безо всяких примет понятно. И завтра, когда Хольм очнется в моей постели, я сумею сполна ощутить на себе все грани этого характера. Сомневаюсь, что оборотень обрадуется, узнав, где и с кем провел ночь. Черт, звучит-то как! Провел ночь...
