Текст книги "Бурная ночь"
Автор книги: Дебора Рэли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)
Глава 3
Прервав свое поспешное бегство у подножия лестницы, Порция позволила себе сделать несколько глубоких вдохов. Она повела себя как полоумная.
Значит, этот хлыщ… задел ее за живое. В чем дело?
Он был просто еще одним постояльцем в длинной череде гостей, останавливавшихся в ее гостинице. Пройдет сегодняшний вечер – и его образ изгладится из ее памяти.
Да, волноваться не о чем.
Еще раз глубоко втянув в легкие воздух, Порция улучила момент, чтобы обвести взглядом темные панели и деревянные перекрытия потолка в широком коридоре.
Она унаследовала эту гостиницу по смерти своего почтенного пожилого мужа Томаса Уокера. С тех пор как почти сто лет назад двери этого заведения впервые открылись для постояльцев, оно неизменно было весьма доходным и стало еще более процветающим с тех пор, как ее супруг проявил здравый смысл и пристроил к дому еще одно крыло, чтобы удовлетворить потребности тех, кто проезжал в экипажах, направляясь в Винчестер.
Однако именно при Порции гостиница «Герб королевы» получила известность в округе.
После смерти мужа, когда весь штат гостиницы стал подчиняться ей, у Порции не оставалось иного выбора, кроме как положиться на свои женские инстинкты. Лишившись общительного мужа и его обаяния, поддержанного многолетним опытом, она решила, что использует все то, что было ей отпущено природой, чтобы заведение процветало. А природой ей было отпущено умение толково управлять хозяйством и обеспечить комфорт своих постояльцев так, чтобы они чувствовали себя как дома.
За несколько месяцев ей удалось найти кухарку, поднявшую кулинарное дело до подлинных высот искусства. Она готовила простые, но необыкновенно вкусные блюда, и потому пассажиры проезжавших мимо экипажей готовы были преодолеть еще несколько миль для того, чтобы насладиться хорошей кухней. Порция наняла еще двух горничных, что позволило содержать все номера в безупречной чистоте.
Ее гостинице не было суждено стать самой большой или самой модной, но она обрела репутацию заведения с наилучшим обслуживанием, доступным за умеренно разумную плату. Такое сочетание обеспечило процветание этому дому.
Но гораздо важнее было то, что оно дало Порции независимость, о которой прежде она не смела и мечтать. Впервые в жизни она могла полностью управлять своей жизнью и не променяла бы это на все сокровища Короны.
Ощутив, что напряжение начинает понемногу спадать, Порция вытерла руки о юбку своего простого платья и направилась в общую гостиную. Бар был уже полон гостей, собиравшихся остаться на ночь. Порции надо было убедиться, что у миссис Корнелл хватит еды на всех.
Порция свернула в коридор и чуть не налетела на низкорослую пухлую горничную, мчавшуюся со стопкой свежевыстиранных полотенец.
– О, прошу меня простить, мэм. – выдохнула горничная, и ее темные кудряшки заплясали вокруг круглого лица.
– Молли, – удержала ее Порция, когда та уже собиралась бежать дальше. Слуги хорошо усвоили, что Порция была справедлива и хорошо платила, но требовала безукоризненного выполнения обязанностей.
– Да, мэм?
– Когда Куин вернется из конюшни, попроси его отнести ванну в синие апартаменты и проверь, разожгли ли там огонь в камине.
Горничная смущенно заморгала:
– Но ведь это моя обязанность, зачем же Куин?
– Не в этом особом случае и не для этого гостя, – решительно возразила хозяйка. – И пожалуйста, скажи остальным служанкам, что если наш только что прибывший гость позвонит в колокольчик, пусть его не обслуживает никто, кроме Куина или меня.
В карих глазах служанки затеплилось понимание.
– А, так это лондонский джентльмен, да?
Порция никогда не делала тайны из своего презрения к ничтожным денди, иногда просачивавшимся на пути из Лондона, как и не скрывала решимости обезопасить своих служанок от их похоти. Хлыщи очень быстро узнавали, что попадавшиеся им в гостинице женщины находились здесь не для их удовольствия.
– Этот самого худшего сорта, – сказала хозяйка. – Одна надежда, что с восходом солнца он отправится восвояси. А до этого момента мой долг защищать вас всех.
– Он красив?
Порция нахмурилась, вспоминая его изящные черты и дымчато-серые глаза, от которых ее бросило в жар.
Пропади он пропадом! Неужто у нее начинается лихорадка?
– Какое это имеет значение? – спросила она. Молли испустила вздох.
– В наших краях так редко можно увидеть настоящего джентльмена.
Краткий миг, когда Порцию обдало жаром, миновал, и на смену ему пришло ощущение холода. Господи! Молли не была невинной овечкой, но не переставала хлопать глазами и флиртовать, когда порог гостиницы переступал джентльмен.
Будто эти джентльмены были выше обычных постояльцев. Порция-то знала правду!
– Позволь тебя заверить, что эти джентльмены тщеславны, что они самодовольные павлины, считающие главным в жизни свои удовольствия.
В карих глазах заплясали бесенята.
– Ах, но ведь он красив?
Глаза Порции округлились:
– Да, Молли, он бесстыдно и неприлично красив. А теперь вернись к своей работе и держись подальше от синих апартаментов.
Продолжив свой путь по коридору, Порция печально покачала головой. Есть ли на свете двадцатилетняя девушка, чья голова не набита глупыми фантазиями о прекрасных принцах, готовых похитить ее и увезти в свой волшебный замок?
Даже ее саму посещали такие грезы. Во всяком случае, до того момента, пока не прибыл ее прекрасный принц и не превратился на ее глазах в омерзительную жабу.
Она отбросила свои глупые мысли и вошла в кухню. Там ее опытный взгляд обежал длинные деревянные столы, ломившиеся от свежевыпеченных хлебов, очищенных от кожуры овощей, связок сухих трав и корзин с земляникой.
Кухня была недавно перестроена с учетом современных новшеств, но соблазнительные, дразнящие обоняние ароматы, витавшие в воздухе, были порождены старомодными и проверенными на практике талантами кухарки.
На губах Порции появилась довольная улыбка. Заманить эту старую повариху в свою гостиницу было гениальным ходом. И не важно, что за это удовольствие приходилось платить примерно двести фунтов в год, иначе ее было не удержать.
С тех пор как начала работать эта кухарка, доходы от гостиницы выросли вдвое.
– Добрый вечер, миссис Корнелл, – сказала Порция, приблизившись к женщине с серебряными волосами, раскатывавшей тесто. – Все в порядке?
Худощавая особа с узким лицом продолжала заниматься своим делом.
– Пироги в духовке, фаршированные грибы в сливочном соусе тоже. Я как раз тружусь над тортом с земляникой.
– Запах восхитительный.
– Я слышала, появился еще один гость.
Порция скорчила гримаску:
– Да.
– Надо собрать для него поднос?
– Нет, он предпочитает есть в общей комнате.
– Неужели? Это говорит в его пользу. Наверное, порядочный человек.
– Этот человек не поймет, что такое порядочность, даже если ткнуть ее ему в нос, – пробормотала Порция, прежде чем успела подумать.
Кухарка с изумлением подняла глаза:
– Он вас чем-то обидел?
– Вовсе нет. Думаю, я просто устала, – призналась она. – Если понадоблюсь, я в своих комнатах.
– Хорошо.
Удостоверившись, что гостиница в порядке и в ближайший час будет продолжать работать, Порция отправилась обратно по коридорам и поднялась наверх.
Усилием воли она заставила себя не смотреть на дверь синих апартаментов и прошла до конца коридора. Затем вынула из кармана ключи и отперла дверь на узкую лестницу, ведущую на чердак.
После смерти Томаса Порция продала их прелестный коттедж и использовала все деньги, чтобы гостиница не канула в бездну разорения. В последние два года дела пошли настолько хорошо, что Порция могла бы позволить себе поселиться в собственном доме, но она не спешила покинуть свои уютные комнаты. И дело было не только в том, что иметь все под рукой и в поле зрения было удобно, а значит, легче справляться с проблемами, возникавшими ежедневно, просто уже накопленный, хоть и небольшой капитал давал ей ощущение уверенности.
Порция решила, что никогда больше не останется одна и без копейки денег.
Она была из тех женщин, что способны завоевать место в мире, и никто не сможет отнять его у нее.
Свежевымытый и переодетый во все сухое Фредерик вдруг почувствовал приступ острого голода. Бросив в зеркало еще один взгляд, чтобы проверить, хорошо ли завязан галстук и удалось ли обуздать своевольные локоны, Фредерик вышел из комнаты.
Он закрыл за собой дверь, и сердце его неожиданно сделало скачок: он увидел миссис Уокер, идущую по коридору.
По совершенно непонятной причине Фредерик не мог выкинуть ее из головы.
Это было тем более странно, что он никогда не позволял себе отклонений от цели. А как бы иначе он смог добиться таких успехов в делах, если бы не был способен всецело сосредоточиться на своих целях?
Однако нынче вечером, как бы он ни пытался обратиться мыслями к грядущей встрече, а возможно, и к ссоре с отцом, мозги отказывались подчиниться. Вместо того чтобы вырабатывать стратегию разговора, Фредерик грезил о совершенстве этого лица мадонны и прекрасных линиях ее тела, скрытых уродливым шерстяным платьем.
Миссис Уокер была не первой женщиной, вызвавшей в нем желание, но, пожалуй, самой интригующей из всех.
Эти отчужденность и презрение. Вид неприступности и уверенности. И восхитительная женственность, скрытая под слоем льда.
Все вместе было неким вызовом, этому он не мог сопротивляться. Особенно заманчив был этот вызов для человека, предпочитавшего зарабатывать деньги своим трудом, а не получать их поднесенными на серебряном блюде.
К несчастью, первая попытка сломить ее яростное сопротивление и проникнуть сквозь ледяное спокойствие не увенчалась успехом. К тому же вместо горничной, которая могла бы немного отвлечь, явился Куин, принесший ванну и растопивший камин. Старый слуга ясно дал понять, что не имеет желания сплетничать о своей хозяйке, по крайней мере, не сказал ничего нового, а только повторил Фредерику, что миссис Уокер питает презрение к мужскому полу и, в особенности к лондонским фатам.
Теперь Фредерик решил, что удача готова повернуться к нему лицом; он сделал несколько шагов по коридору и загородил Порции дорогу.
Миссис Уокер нахмурилась и с явной неохотой остановилась, выражение ее лица давало понять, что она далеко не так рада этой встрече, как он, и не считает ее подарком судьбы.
– А, миссис Уокер!
Он одарил ее медлительной улыбкой, пригляделся и заметил, что она переоделась в бледно-серое платье. К несчастью, оно шло ей еще меньше, чем прежнее чудовищное коричневое изделие портняжного искусства.
Возможно, миссис Уокер была гениальной в ведении дел, но ее вкус по части туалетов не выдерживал критики о чем, несомненно, свидетельствовали уродливые платья.
При взгляде на них можно было охрометь.
К счастью, Фредерика было не так-то легко сбить с ног. Вместо отвращения он испытал нечто противоположное, а в мыслях заплясал образ женщины, сбросившей ужасные шерстяные тряпки, под которыми оказалось атласное нижнее белье.
– Добрый вечер, сэр.
– Можно было не утруждать себя и не сопровождать меня к обеду. Но, уверяю вас, я не в обиде и не жалуюсь. Я ценю любую возможность провести время в обществе красивой женщины. Однако, мне кажется, мы не были должным образом представлены друг другу, а это затрудняет продолжение знакомства и общение. – Фредерик отвесил один из своих изящнейших поклонов. – Фредерик Смит, к вашим услугам. А вы, как я понимаю, миссис Уокер, владелица этого заведения?
В синих глазах сверкнул арктический холод.
– Да, я владелица, и, как у владелицы этого заведения, у меня множество обязанностей, ожидающих моего внимания. Поэтому не будете ли вы любезны посторониться и дать мне пройти?
– Разумеется, как только вы ответите на самый простой вопрос.
– Какой вопрос?
Фредерик сделал шаг вперед, приятно удивленный, что сквозь непривлекательные запахи крахмала и воска до него донесся аромат роз.
И это был новый элемент загадки миссис Уокер.
– Насколько я понимаю, мы с вами до сегодняшнего дня никогда не встречались. В таком случае, почему вы выказываете мне столь откровенную и столь огромную антипатию?
Ее холодное достоинство не было поколеблено этим вопросом.
– Вы ошибаетесь, мистер Смит. У меня нет к вам ни симпатии, ни антипатии. Вы всего лишь мой постоялец, которому скоро предстоит отправиться по своим делам.
Фредерику удалось подавить нервный смех. То ли миссис Уокер не знает мужчин, то ли мужчины, с которыми она имела дело, были бесхребетными существами. Иначе она бы поостереглась столь открыто и бездумно бросать ему перчатку.
– Возможно, я отправлюсь не скоро, – вымолвил он, не успев обдумать свои слов!
Впервые он заметил, что ледяной панцирь треснул:
– Что вы хотите сказать?
Фредерик ответил ленивой и томной улыбкой. Почему бы не остановиться в этой гостинице? Имение его отца менее чем в двадцати милях, то есть достаточно близко, чтобы вести свое расследование отсюда, и в то же время не настолько близко, чтобы вызвать тревогу. Здесь можно было остановиться, потому что эта гостиница была ничуть не хуже любого другого места.
Да нет, она была намного лучше.
Где еще в Англии можно было найти такую красивую вдову, созревшую, как плод, который пора сорвать?
– Я собираюсь пробыть здесь еще несколько дней. Ведь, как вы изволили выразиться, ваша гостиница чистая, и, если пища так же хороша на вкус, как свидетельствуют запахи, доносящиеся из кухни, меня это вполне удовлетворит. – Он вызывающе поднял свою золотистую бровь. – Если, конечно, вы не станете возражать…
Прошло не менее полминуты, прежде чем она воинственно вскинула подбородок.
– Конечно, нет. Мы всегда принимаем во внимание интересы дела.
– Тогда у нас будет масса возможностей выяснить, что столь вопиющего вы находите во мне, – пробормотал он, не повышая голоса.
– О, сомневаюсь, что вы останетесь настолько долго, мистер Смит.
Она во всех отношениях хороша, мысленно согласился Фредерик. Давно ему не приходилось скрещивать мечи красноречия с женщиной, обладающей таким быстрым умом.
– Может быть, с моей стороны, справедливо предупредить вас, куколка, что я если не самый умный, не самый богатый и даже не самый талантливый джентльмен, то уж, вне всякого сомнения, обладаю из ряда вон выходящим терпением. Если я ставлю перед собой цель, то не уклоняюсь от нее, пока не достигну.
Ее синие глаза стали похожи на осколки сапфира.
– Позвольте ответить вам комплиментом на комплимент, мистер Смит…
– Фредерик, – перебил он.
– Мистер Смит, – ответила она ледяным тоном. – Не принимайте меня за одну из ваших фривольных светских дамочек. Я столько боролась и стольким пожертвовала, чтобы достичь своего нынешнего положения, что вам и представить трудно. И никогда никто не заставит, не запугает и не принудит меня к тому, чтобы я делала что-то против воли. Если вы станете досаждать мне, придется препроводить вас из моих владений.
Фредерик почувствовал, как грудь его сжалась при столкновении с этим стоическим достоинством, которое сквозило в каждом дюйме ее миниатюрного тела. Господи! Что она, должно быть, пережила, если в ней укоренилось столь глубокое недоверие к мужчинам!
Что это было: моральное угнетение или физическое насилие?
Это предположение вызвало в нем прилив неукротимой ярости. Подумать, что кто-то мог нанести ущерб этому крошечному и хрупкому созданию… Если бы только он знал, где найти негодяя или негодяев, он растерзал бы их голыми руками.
И внезапно яростное желание уложить ее в свою постель, ощутить, как ее стройные ноги обвиваются вокруг его талии, сменилось другим: растопить ледяное недоверие, которое миссис Уокер носила как щит, прикрывающий уязвимое сердце. Он захотел увидеть искреннюю улыбку на этих полных и совершенных губах. Он захотел, чтобы она узнала, что, кроме проходимцев, сластолюбцев и тиранов, на свете есть еще и порядочные мужчины, способные предложить женщине нечто большее, чем боль и угнетение.
– Можете поверить моему честному слову, миссис Уокер, что я никогда за всю свою жизнь не запугивал ни одной женщины и никогда ни к чему не принуждал силой. Ничего более отвратительного я и представить не могу – сказал он.
– В таком случае займитесь своими делами, мистер Смит, и не тратьте время на глупые игры.
И под шуршание накрахмаленной одежды и шелест шерсти она прошла мимо онемевшего от ее отповеди Фредерика и твердым шагом направилась к лестнице, будто шла на поле битвы.
Фредерик повернул голову и задумчиво посмотрел ей вслед.
«Займитесь своими делами, мистер Смит…»
– Как раз вы и стали моим делом, миссис Уокер. – тихонько пробормотал он.
Будучи достаточно умным, чтобы понять, что лобовая атака заставит прелестную миссис Уокер только укрепить свои бастионы, Фредерик принялся за удивительно вкусный обед, после чего непривычно рано отправился спать.
На следующее утро, когда в гостинице еще не было заметно никакого движения, он тронулся в путь. Несмотря на впечатление, которое произвела на него прекрасная вдова, у Фредерика были другие дела, требовавшие внимания.
Он сожалел об этом, проезжая по обсаженной деревьями дороге к имению отца.
Он бы предпочел очаровательное общество прелестной хозяйки гостиницы скучному и досадному пребыванию в обществе лорда Грейстона.
На губах его появилась кривая улыбка, когда он подумал об этом незнакомце, своем отце. Все долгие годы Фредерик ломал голову, почему отец настаивал, чтобы летом незаконнорожденный сын навещал его поместье, по крайней мере, раз в месяц. Это было тем более странно, что обычно в это время не только леди Трейстон и сводный брат Фредерика Саймон пребывали в Лондоне, но и сам лорд в присутствии бастарда вел себя, как кошка на раскаленных угольях.
Разумеется, отец не прилагал усилий, чтобы между ними возникли настоящие искренние отношения. По правде говоря, Фредерик во время своих визитов больше находился в обществе слуг и лицезрел своего отца только за обедом, затем тот снова исчезал.
Со временем Фредерик пришел к выводу, что отца тяготило общество незаконнорожденного сына. В конце концов, когда отец вступил в связь с матерью Фредерика, тот был всего лишь мало кому известным и не сознававшим своей ответственности младшим сыном лорда. И только по смерти старшего брата Грейстон внезапно оказался в роли главы семьи и был вынужден жениться на дочери богатого купца, чтобы спасти имение от разорения.
С этой минуты с мрачной решимостью Грейстон принял свою ответственность. И это убедило Фредерика в том, что у его отца была еще одна обязанность, постыдный долг, от которого он предпочел бы избавиться, если бы это было возможно.
Как только Фредерик достиг зрелости, он положил конец этим вынужденным визитам.
Ему было ясно, что отец охотно покончил бы с тягостными обязанностями, и Фредерик облегчил ему эту задачу.
До сегодняшнего дня так и было.
Фредерика охватило знакомое горькое и одновременно сладкое чувство узнавания, когда он миновал открытые ворота и увидел особняк из красного кирпича.
Построенный в XVII веке дом, украшенный классическим портиком и вздымающимися вверх, будто парящими, колоннами, вернул себе былое великолепие зато время, что находился в руках отца. И даже окружающие дом земли обрели цивилизованный вид, были отняты у природы и теперь в бледном свете солнца расстилались в своем совершенстве и благолепий.
Это поместье было не самым большим в окрестностях, но Оук-Мэнор сохранял очарование старины, не подвластное времени и не тускнеющее.
Сегодня Фредерик не был гостем в усадьбе и потому остановился перед широкими дубовыми дверьми и подождал появления грума, взявшего поводья его лошади, а затем поднялся по потертым ступенькам.
Едва Фредерик подошел к двери, как она распахнулась, и высокий худощавый дворецкий с рыжеватыми волосами, теперь щедро осыпанными сединой, посмотрел на него со сдержанным достоинством.
– Чем могу служить, сэр?
Губы Фредерика дернулись в неком подобии улыбки, ведь он смотрел на человека, учившего его играть в шахматы и передергивать в карты.
– Привет, Морган. Вижу, что твоя безобразная рожа за эти годы не изменилась.
Слуга на мгновение застыл, но тотчас же с шумом вдохнул воздух и шагнул вперед:
– Небо и все святые! Мистер Смит?
Фредерик слегка поклонился:
– Награда за мои прегрешения.
Искренняя радость придала теплоту взгляду бледно-голубых глаз.
– Очень приятно вас видеть, сэр. Пожалуйста, входите, и я сообщу хозяину о вашем приезде.
Фредерик от души улыбался, следуя за дворецким через небольшой коридор. Несмотря на чопорные манеры, Морган обладал нежным сердцем и острым умом. К тому же он отличался поразительной способностью развлечь непоседливого и полного каверз мальчишку и удержать его от проказ.
За все эти годы Фредерик не забыл доброты Моргана.
Но улыбка поблекла, как только Фредерик оказался в верхней галерее. Разумеется, виной тому были не резные стулья, стоявшие вдоль стен длинного коридора, и не деревянный потолок с мощными балками. Такое действие на Фредерика оказывали портреты его сводного брата Саймона, помещенные в рамки и в изобилии развешенные вдоль отделанных панелями стен, при виде этих портретов приятное чувство возвращения домой тотчас же исчезло.
С любовью и старанием на полотне были запечатлены истекшие годы, демонстрируя все изменения во внешности Саймона с тех самых времен, когда он был пухлым светловолосым малышом, и до того момента, когда превратился в дородного круглого мужчину с ярким румянцем и неприветливым выражением лица. Теперь он больше походит на мясника, чем на джентльмена, подумал Фредерик, шествуя мимо портретов в золоченых рамах. Однако полных обожания родителей это не удержало от того, чтобы запечатлеть мгновения его быстро текущей жизни для будущих поколений.
Впрочем, Фредерик сам имел весьма отдаленное отношение к этому беспорядочному дому. Существование незаконнорожденного отпрыска оказалось позором для имени Грейстонов. Потому о нем следовало как можно скорее и как возможно более прочно забыть.
Тряхнув головой, чтобы избавиться от неприязненного чувства к Саймону (человеку, с которым его жизненный путь до сих пор ни разу не пересекался), Фредерик решительно обратил свои мысли к более важным вопросам.
– Как идут дела в Оук-Мэноре?[2]2
Оук – по-английски дуб.
[Закрыть]
– Да как всегда, сэр, – ответил Морган и повел Фредерика по великолепной дубовой лестнице, давшей имя усадьбе.
– Семья в порядке?
– В полном порядке.
– Я думаю, отец занят – наблюдает за посадками?
– Да, верно.
– А леди Грейстон в городе?
– Да, их городской дом открыт с прошлой недели.
– Мой брат с ней?
– Конечно, Мастер Саймон всегда с нетерпением ждет возвращения в Лондон.
Сдержанные и скромные ответы Моргана вернули Фредерику чувство юмора. Морган был превосходным дворецким, обладавшим непоколебимой уверенностью в том, что «не сплетничай» – одна из десяти заповедей.
Эта добродетель свято соблюдалась Морганом, даже когда Фредерик был маленьким мальчиком и ему случалось разбить окно оранжереи или забросить несколько дорогих игрушек Саймона в ближайшее озеро. Фредерик никогда не опасался, что Морган расскажет о его проступке.
Но теперь сдержанность дворецкого не казалась ему благословением. Положение старика в доме означало его причастность ко всем грязным тайнам семьи, одной из которых, возможно, была та, неприкосновенность которой заставила лорда Грейстона выплатить Даннингтону двадцать тысяч фунтов.
Они вошли в гостиную. Это была роскошно обставленная комната с потолком, в классическом стиле расписанным изображениями богов, и с гобеленами на стенах с вытканными на них арабесками. Впечатление спокойной элегантности дополнялось позолоченной лепниной.
Какими бы противоречивыми ни были чувства Фредерика к лорду Грейстону, он не мог отрицать, что отец обладал замечательным вкусом.
– Подождите здесь. Я распоряжусь, чтобы миссис Шоу собрала для вас поднос с едой.
– Благодарю, Морган.
Морган приостановился у двери, и суровое выражение его лица смягчилось.
– Вас здесь не хватало.
Фредерик нежно ему улыбнулся:
– Мне тебя тоже не хватало.
Слегка поклонившись, дворецкий выскользнул из комнаты. Убедившись, что остался один, Фредерик принялся расхаживать по комнате, потом открыл дверь в кабинет отца. Быстрый взгляд убедил Фредерика в том, что комната пуста, и он вошел, чтобы приступить к расследованию.
Он, собственно говоря, не знал, что ищет. Черт возьми! Он даже не был уверен, что узнает этот глубоко запрятанный темный секрет, если наткнется на него. Но пока что у него еще не возникло блестящей идеи о том, как вести расследование. Не приходило в голову ничего, кроме прямого вопроса отцу, почему тот выплатил Даннингтону двадцать тысяч фунтов.
Губы Фредерика подергивались, когда он начал открывать ящики тяжелого отцовского письменного стола орехового дерева.
За всю свою жизнь Фредерику ни разу не удалось по настоящему поговорить с отцом. Если бы незаконнорожденному сыну и вздумалось бы вступить в прямой разговор, отец встал бы на дыбы еще до того, как с уст Фредерика слетело бы первое слово.
Не найдя ничего, кроме обычных бумаг и корреспонденции, относящейся к делам большого поместья, Фредерик обратил свое внимание на стеллажи, уставленные книгами. В отличие от остальной части дома обстановка этой комнаты отличалась значительной поношенностью. Это можно было бы сравнить с состоянием любимых домашних туфель, которые хранят ради удобства, а не ради красоты.
Эта комната принадлежала одному только лорду Грейстону, и никому больше. Еще мальчиком Фредерик предпочитал не прерывать занятий отца.
Теперь же он испытывал странное любопытство, разглядывая собрания классических сочинений и пространных работ по сельскому хозяйству, составлявших большую часть библиотеки.
Покачав головой, Фредерик попытался избавиться от своих странных раздумий. Какое значение имело то, что он не знал, какие книги любит его отец? Не все ли равно, что тот отдавал предпочтение творениям Платона и работам Коука, посвященным последним достижениям техники в области сельского хозяйства? То, что Фредерик знал об отце, могло бы уместиться в наперстке, и тем не менее, он умудрился выжить и недурно существовал в этом мире.
Его единственной семьей были Даннингтон, Рауль и Йен.
Фредерик быстрым взглядом прошелся по полкам, пытаясь определить, где может быть встроенный и скрытый от глаз сейф или потайная дверь. Он принялся простукивать дерево и книги, но тут расслышал звук приближающихся шагов.
Фредерик в два шага оказался в гостиной и принялся бесцельно смотреть в одно из высоких окон, в комнату вплыла кухарка с большим подносом в руках.
– Фредерик, мой дорогой мальчик!
Пожилая кухарка с широкой улыбкой на приятном полном лице и темной косой, уложенной и заколотой на затылке, поставила поднос на низкий столик.
– О, как приятно снова увидеть вас!
– Благодарю вас, миссис Шоу.
Не колеблясь, Фредерик шагнул вперед и крепко обнял ее. Миссис Шоу была одной из тех, кто утешал его, когда он еще малышом плакал здесь, она жалела одинокого мальчика, готовила для него особые лакомства. Отступив на шаг, Фредерик ощутил восхитительные запахи, заполнившие комнату.
– Боже милостивый! Неужели я чувствую запах сливового пудинга?
Миссис Шоу зашуршала передником, пытаясь осушить и скрыть слезы радости.
– Я не забыла, что вы сластена. На обед вкусный пастуший пирог и суп из зеленого горошка.
Фредерик поспешил занять место на софе и налил в миску свой любимый суп.
– Восхитительный пир!
– Молодым джентльменам требуется много простой питательной еды, а вовсе не тех разносолов, что вы едите в Лондоне. Неудивительно, что вы тощий, как тростинка.
На ее тираду, полную презрения, направленного против лондонских поваров, он ответил негромким смехом.
– Уверяю вас, я всегда заказываю еду, похожую на вашу, где бы ни путешествовал, и наслаждаюсь ею в полной мере.
Круглые щеки кухарки вспыхнули от удовольствия.
– Вы такой льстец!
– Это чистая правда.
Фредерик ел суп, не переставая размышлять, как бы вызвать миссис Шоу на откровенность и заставить рассказать как можно больше. В отличие от Моргана миссис Шоу всегда была готова поболтать.
– Скажите, миссис Шоу, как давно вы служите в Оук-Мэноре?
Миссис Шоу удивленно заморгала, но, к счастью, не заподозрила подвоха.
– О Господи! Дайте подумать. – Она хмурилась, обдумывая вопрос.
– Мне как раз исполнилось двадцать, когда я поступила сюда судомойкой. Поэтому смело могу сказать, что служу здесь двадцать семь лет.
Двадцать семь лет назад! Именно тогда отец унаследовал это имение.
– Должно быть, вы родились и выросли в какой-нибудь деревне поблизости?
– Нет, весь штат прислуги был нанят в Винчестере.
Фредерик прищурился. Ему никогда не приходило в голову, что по приезде в Оук-Мэнор отец нанял новый штат прислуги. Возможно, в этом и не было особого смысла, но не исключено, что был. И это сообщение стало первой странностью, которую Фредерик собирался занести в свою записную книжку.
– Ну, не весь же штат был нанят там! – возразил он.
– Вероятно, остался кто-нибудь из прежних слуг, а к ним добавились новые. Я всегда думала, что за всем этим стоит леди Грейстон. Ей очень хотелось стать хозяйкой поместья, и она не желала, чтобы поблизости был кто-нибудь, способный сравнивать ее с вашей бабушкой. В конце концов, леди Грейстон была всего лишь дочерью купца, и ходили слухи, что ваша бабушка была настоящей мегерой, державшей в кулаке всю округу даже после того, как недуг приковал ее к постели.
– Ни минуты в этом не сомневаюсь. Когда я прохожу мимо ее портрета, у меня мурашки бегут по коже, – ответил Фредерик, вспоминая портрет седой матроны с надменным выражением холодных голубых глаз. – И все же странно, что леди Грейстон пожелала сменить весь штат прислуги и не наняла никого из местных. Я считал это обычным делом для крупных поместий.
Миссис Шоу пожала плечами, и лицо ее выразило явное неодобрение поведением леди Грейстон.
– Может быть, она решила произвести впечатление на соседей тем, что наняла прислугу из города. Она всегда лезла из кожи вон, чтобы доказать, что не хуже других благородных леди.
– Возможно.
Фредерик доел суп и потянулся за сливовым пудингом. Он намеренно сохранял бесстрастное выражение лица.
– А в деревне остался кто-нибудь из прежних слуг?
– Право, не знаю. – Миссис Шоу нахмурилась. – Вы хотите что-то узнать?
– Да нет, пожалуй, просто любопытствую. В прошлые свои визиты я был слишком молод, чтобы думать о ком-нибудь, кроме себя. Теперь же понимаю, что знаю очень мало о тех, кто помогал меня растить, и даже почти ничего не знаю о своей семье.
– Вы потому и вернулись? Чтобы узнать о своем прошлом?
Фредерик с трудом удержался от кривой улыбки. Насколько он понимал, его прошлое оставалось чертовски хорошо скрытым. Гораздо больше Фредерика интересовало прошлое его дорогого отца.
