Текст книги "Повод для разговора "

Автор книги: Дебора Чил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Они считают меня дурой! – огорченно произнесла она. – А я и есть дура. Все эти годы... Иногда, Вилли, у меня мелькали мысли, но я никогда... из уважения к тебе и нашему браку... А теперь я жалею, что не сделала этого! Я была полной дурой!

Вилли с трудом понимал ее; Джорджия говорила какими-то странными, отрывистыми, незаконченными фразами.

– Послушай, не говори так! Ты – не дура, милая... – Его вдруг озарило, что она имела в виду. Мысли? Какие мысли?

– О докторе Льюисе. Фрэнке Льюисе. Спустя столько лет он все еще испытывает нежные чувства ко мне! Особенно после смерти жены. Он сказал... он сказал, что у меня красивые бедра!

Она явно перебрала яблочного вина, хотя он не чувствовал запаха. Трудно было воспринимать все это всерьез. Что нашло на нее сегодня вечером? Он мог побиться об заклад, что, просматривая любительские фильмы, жена вдруг осознала, что уже не так молода, как прежде. Черт, его это не волновало. Он все так же любил ее до безумия, как много лет назад, когда они только встретились.

Вилли улыбнулся про себя:

– Милая, я бы не стал с надеждой цепляться за что-то, сказанное кем-то сорок лет назад.

Самодовольная улыбка на его лице послужила последней каплей!

– Он сказал это на прошлой неделе! Когда я возила к нему тетю Рэй, то прошла ежегодный медицинский осмотр. Он сказал это на прошлой неделе! – с гордостью сообщила она мужу.

Его ухмылка мгновенно исчезла.

– Ну ладно, хватит! – прорычал он. – Открывай эту чертову дверь! Я весь день работал как вол!

– Ты весь день работал только своим большим ртом!

Он бросился на дверь, но от этого цепочка только сильнее натянулась.

– Открой сейчас же! Я не потерплю подобного неуважения после столь трудного дня! – завопил он.

Вилли предпринял вторую безуспешную атаку на дверь.

Что там говорила Грейс за ленчем?.. Неужели это было только вчера? Что-то о глотании дерьма... Джорджия терпеть не могла ругательств, но была вынуждена признать, что эта фраза точно отражала то, чем она занималась почти с первого дня их брака с Вилли. Ну, что же, теперь все изменится на ферме Кинга! Должно измениться!

– Не упоминай мне о неуважении! Тебе даже незнакомо значение этого слова! Ты – эгоцентричный старый козел!

– Эгоцентричный? – рявкнул он, потирая ушибленное о дверь плечо. – Черт возьми, с кем, по-твоему, ты разговариваешь? Разве я не дал тебе все, что ты когда-либо желала? Ты думаешь, у тебя была бы подобная жизнь с Фрэнком Льюисом?

Джорджия захлопнула дверь и откинула цепочку, затем распахнула ее и преградила вход мужу. Подавляемое годами возмущение вскипело в ней. Взрыв гнева Грейс оказался болезненным для матери, но в ее словах была истина. Теперь Вилли предстояло получить свою дозу правды.

– С Фрэнком Льюисом я могла бы иметь жизнь, в которую входило бы уважение! Но вот что я скажу тебе. Мне стыдно за тебя! Ты – воплощение позора! У нашей Грейс разваливается семейная жизнь, а ты только мог заявить ей, что это плохо для дела! Ты – само бесчестие! Ты слишком много пьешь! Ты смеешься чересчур громко над собственными шутками, и скажу тебе вот еще что, Вилли: ты пердишь во сне! Но я принимала все твои недостатки, потому что они – часть тебя, а я любила тебя! Я гордилась, что являюсь твоей женой. Но теперь я больше не горжусь! Так что, если желаешь войти в этот дом, пусть так и будет. Но тебе следует знать, что если ты переступишь этот порог, то я позвоню в конюшню и попрошу мальчиков прийти оттуда и вышвырнуть тебя пинком под зад!

Он уставился на нее, совершенно лишившись дара речи.

Она даже не стала ждать его ответа и шагнула обратно в дом. Дверь захлопнулась перед его носом и на сей раз так и осталась закрытой.

На миг Грейс подумала, что у нее галлюцинации, когда, въехав на дорожку, она увидела Вилли, покачивающегося перед ее машиной. Затем поняла, что это действительно ее отец, и резко нажала на тормоза, когда он ухватился за капот, чтобы заставить ее остановиться.

Вилли подбежал к дверце пассажира и попытался открыть ее, но та была заперта. Он застучал руками по окну и сделал дочери знак, чтобы она опустила стекло. Как только образовалась щель, он ухватился руками за верх стекла и стал давить на него, как бы желая заставить его опускаться быстрее.

– Все сошли с ума и беснуются, как черти! – закричал он.

«Должно быть, отец пьян», – решила Грейс, стараясь не паниковать.

– Что случилось? О чем ты говоришь?

– Все забились по норам и устроили шабаш ведьм! – Он неистово замахал руками в сторону дома. – Твоя мать совсем выжила из ума!

Мама! Грейс подумала: «О Боже! Это я виновата во всем происходящем».

– Папа, пусти! Дай мне сходить к ней!

– Она как с цепи сорвалась! Эта чертова...

– Папа! – воскликнула Грейс. – Я должна пойти к ней!

Он никак не хотел убирать руки с окна, пальцы все еще цеплялись за стекло, когда она нажала кнопку, чтобы поднять его.

– Меня вышвырнули! Из проклятого собственного дома! Ты можешь поверить в это?

– Пусти! – крикнула она. Вилли убрал руки в тот момент, когда стекло поднялось до упора.

Он проследил, как дочь на полной скорости пронеслась до конца дорожки.

– О Господи, – пробормотал Вилли. Он еще никогда не видел такой чертовщины. – Все бабы посходили с ума!

В зеркале заднего обзора Грейс видела, как отец качал головой и бил по стволам деревьев, будто они были в чем-то виноваты. Впереди стоял темный и мрачный дом. Она объехала вокруг и увидела тусклый свет в окне кухни.

Грейс выскочила из машины, постучала в дверь черного хода и обрадовалась, застав у Джорджии Эмму Рэй, тетю Рэй и Улу.

– Ты пропустила поистине великолепную сцену, – сказала Эмма Рэй. – Хотя, как я слышала, ты тоже неплохо повеселилась.

– А где божья коровка? – забеспокоилась Грейс, подумав, что Каролина осталась одна в доме Эммы Рэй.

Эмма указала на потолок:

– Наверху.

Если не считать, что все сидели странно притихшие, сцена почти ничем не отличалась от обычной. В противовес безумству Вилли, Джорджия казалась лишь очень уставшей, но собранной. У Грейс ровнее забилось сердце.

– Мама, пожалуйста, – произнесла она, быстро пересекая комнату и подходя к столу, где сидела мать. – Я...

Джорджия приложила палец к губам дочери и покачала головой: не надо никаких извинений. Грейс уставилась на мать, восхищаясь ее способностью прощать. Преисполненная любви, она прижала пальцы Джорджии к своим губам и поцеловала их. Они безмолвно сообщили друг другу, что как-нибудь вместе переживут и этот кризис.

– Он все еще бродит по двору? – поинтересовалась тетя Рэй.

Грейс кивнула:

– Ага.

Ула поставила чашки для чая.

– В такие моменты по-настоящему ценишь свое одиночество, – сказала она.

– Почему бы ему не отправиться в мотель? – спросила Джорджия.

– Он, наверное, писает на деревья, – отозвалась Эмма Рэй.

Джорджия собралась упрекнуть ее за такую грубость, но внезапно передумала. Тетя Рэй и Ула захихикали. Затем безумно захохотала Эмма Рэй, а вслед за ней и Грейс. Вскоре даже Джорджия сдавленно хихикнула, а потом они уже не могли остановиться. Они стучали по столу, хватались за бока и судорожно ловили воздух. Ничто больше не казалось таким ужасным, потому что им было с кем посмеяться.

Засвистел чайник. Ничего, они переживут и это.

ГЛАВА 7

Зимние соревнования были трехдневным праздником для всей страны. На фермах Кинга царила атмосфера, какая бывает в цирке. Джорджия считала этот уик-энд почти таким же важным событием, как Рождество, Пасху и 4 июля – День провозглашения независимости США. От нее зависело, чтобы гости смогли полюбоваться обычаями и ритуалами. И Джорджия не собиралась разочаровывать людей только из-за того, что выставила мужа из дома, а ее зять все еще лечил свой желудок.

Соревнования служили ей прекрасным поводом, чтобы приодеться и похвастаться фермой. Конюшни сияли свежей краской, каждая клумба пестрела цветами. Поскольку их дом находился всего в шести милях от места проведения соревнований, Джорджия и Вилли всегда приглашали их участников к себе. Даже в отсутствие Вилли традиция соблюдалась, и к утру четверга все владения Кингов временно превратились в место парковки трейлеров для перевозки лошадей.

Все пространство вокруг заполнили владельцы лошадей и тренеры со всей страны. Люди работали со своими лошадьми на арене, на подъездной дорожке, на полях – везде, где находилось достаточно места, чтобы проехать рысью, потренировать прыжки или просто выгулять лошадей. Вокруг вертелись и просто любители, ловящие момент, чтобы посплетничать, и люди, спешащие продать информацию, возможно, даже заключить сделку. Настоящее событие, ради которого все собрались, начиналось завтра, а заканчивалось в субботу престижными состязаниями за Главный приз, после которого Джорджия с Вилли устраивали ежегодный прием. А до этого предстояло упаковать безумное количество оборудования и перевезти к месту соревнований. Хэнк взял на себя заботу о лошадях. Даб с остальными конюхами методично грузили все – от брезентовых навесов и латунных табличек с кличками лошадей до мебели и вешалок для одежды – на трейлеры фермы Кинга.

В обязанности Грейс входило проследить, чтобы в этой суматохе не потерялись регистрационные бумаги, номера наездников и прочие документы. Однажды, задолго до того, как она стала управляющей конюшнями, каким-то образом исчезли номера наездников. Они перевернули всю конюшню вверх дном, ища в кабинете, в стойлах, даже в доме исчезнувшие бумаги, но нигде не могли их найти. Вилли неистовствовал и грозился наказать виновного, засунувшего куда-то номера, все лишились сна, опасаясь, что их заявки будут аннулированы судьями.

Номера нашлись в последний момент, вечером накануне первых заездов. Чарли Меданс, владелец трактира, куда чаще всего заходил Вилли со своими друзьями, нашел их в темном углу за баром, именно там, куда их понадежнее запрятал Вилли.

Грейс и Эмма Рэй до сих пор смеялись, вспоминая смущенное выражение лица Вилли после того, как Джорджия передала ему записку от Чарли. Но урок не прошел даром, и Грейс теперь лично сложила все коробки с важными документами в машину Эммы Рэй. Ей пришлось сделать две ездки. По пути обратно в свой кабинет она поприветствовала Джеми, загружавшего в свой грузовик ящики с гвоздями. Они оба были так заняты, что почти не виделись с той ночи у Эммы Рэй. Грейс решила, что Джеми, должно быть, уже прослышал об Эдди, и теперь ее интересовало, что он думает о женщине, способной чуть ли не убить своего мужа.

Эдди... Грейс вздохнула. Он уже выписался из больницы, и Каролина сообщила, что ему уже лучше. Но она сама не разговаривала с ним и не осмеливалась позвонить ему. За работой и волнениями, связанными с подготовкой соревнований, она не особенно задумывалась о его прощальных словах в больнице. И так было слишком много поводов для беспокойств.

Грейс вошла в конюшню и застала Каролину в стойле Опоссума, нежно нашептывающую что-то ему на ухо и угощающую его морковкой. Джорджия упоминала, что Каролина все еще лелеет мечту, что будет выступать на Опоссуме вместо Мисс Лили. Рассердившись, Грейс подняла ее со стремянки и выгнала из конюшни. Если Каролине нечего делать, пусть помогает бабушке. Напоследок Грейс напомнила дочери, что та не будет выступать на Опоссуме. Это окончательно.

Часом позже караван грузовиков, трейлеров и машин тронулся в путь и выехал на дорогу. Надувшаяся Каролина заявила, что поедет с бабушкой, что вполне устраивало Грейс. Они с Эммой Рэй могли застрять в «пробке», которая всегда образовывалась в нескольких милях отсюда, когда все оказывались у въезда к месту соревнований. Меньше всего ей хотелось попасть в этот плен с Каролиной, которая опять начнет приставать с Опоссумом.

Позже она поняла, что болтовня Каролины могла бы отвлечь ее. Эмма Рэй прикладывала все усилия, чтобы поддерживать легкий и веселый разговор. Но вдруг на Грейс, которая впервые за много дней могла расслабиться, сидя в машине с сестрой, нахлынула волна безумной грусти и страстного желания вернуть все то, от чего они с Эдди так безумно отреклись. Она не плакала с той ночи в больнице, но сейчас Грейс отвернулась к окну, слезы катились у нее по лицу, она оплакивала все то, что теперь потеряла, или вовсе никогда не имела.

Навесы натянули у конюшен. Лошадей накормили и поставили в стойла, где повесили латунные таблички с их кличками. Все оборудование разгрузили. Оформительский комитет, в который входили и Грейс, и Джорджия, закончил устанавливать цветы и украшать клумбы возле гостевой трибуны. Грейс рассортировала все документы и устроила временную конторку в шкафчике в раздевалке.

Почти все закончившие обустройство уехали в город. Вечер четверга перед Гран-При традиционно проводили за развлечениями. Даже люди, совершенно не интересующиеся конным спортом, наведывались в тот или иной бар, чтобы повеселиться с участниками соревнований.

В планы Грейс на вечер входило лишь желание добраться до дома и лечь спать. Уставшая, наслаждаясь тишиной, она растянулась в кресле, желая отдохнуть и набраться сил. Грейс почти задремала, когда Эмма Рэй влетела в раздевалку с выражением на лице, означавшим, что она не примет отрицательного ответа.

– Пошли, – сказала она. – Вставай. Ты едешь со мной.

В баре было многолюдно и накурено. Едва войдя, Грейс поняла, что совершила ошибку, но Эмма Рэй не оставила ей выбора. Она стала прокладывать путь через толпы людей, пока наконец не нашла свободного столика на двоих в конце зала. Пока Эмма покупала им напитки, Грейс здоровалась со старыми друзьями, приехавшими сюда на уик-энд, и постаралась выглядеть так, как будто не была самой несчастной женщиной Юга.

Прошло несколько минут, а Эмма Рэй так и не появилась. Грейс огляделась вокруг и заметила свою сестру, увлеченно беседующую с высоким блондином с приятной внешностью, в джинсах и ковбойских сапогах. Эмма Рэй улыбалась, а мужчина запрокинул голову от смеха и, казалось, был в восторге, что разговаривает с ней. Не желая нарушать их веселье, Грейс изобразила улыбку на лице, решив побыть в баре еще десять минут, но ни секунды больше.

Не выдержав и пяти минут, она снова обернулась и поймала взгляд сестры. Грейс указала на часы, давая понять, что собирается уходить. Эмма Рэй, не отрывая взгляда от своего нового приятеля, подняла палец.

– Одну минутку! – попросила она.

Грейс кивнула, соглашаясь, хотя и без особого энтузиазма. Шум и веселье отнимали у нее последние капли оставшегося самообладания. Она чувствовала себя разбитой, ею овладела печаль, и слезы были готовы вот-вот снова хлынуть. Она потерла глаза. Совершенно не годится плакать на виду у всех. Грейс уже собиралась встать и удалиться в женскую комнату, когда неожиданно к ней за столик подсел Джеми и, наклонившись, сказал:

– О'кей, просто ведите себя так, как если бы я только что сказал нечто уморительное.

Ей действительно хотелось умереть. Грейс охватила дрожь. Она подняла взгляд и увидела Эдди, стоящего у входа в бар и наблюдающего за этой сценой. Она слегка засмеялась над нелепостью ситуации, а затем начала плакать.

Джеми наклонился к ней:

– Я буду сидеть здесь, делая вид, что собираюсь громко сказать еще одну шутку, – шепнул он.

Слезы катились у нее по лицу. Она надеялась устроить хорошее представление для Эдди, стараясь выглядеть так, будто ей безумно весело. Она вытерла лицо салфеткой, и вдруг ей действительно стало так весело, что она на самом деле засмеялась, не переставая плакать.

Когда она снова оглянулась на дверь, Эдди уже исчез. Хорошо, подумала она, пусть думает, что она прекрасно, как никогда, проводит время.

Эмма Рэй пробилась к ним.

– Что вас так рассмешило? – поинтересовалась она.

Все еще безудержно смеющаяся Грейс покачала головой, показывая, что не может говорить.

– Просто я так действую на людей, – усмехнувшись, ответил Джеми.

Эта фраза доконала Грейс, и она упала на стол, слабо стукнув по нему кулаком.

Эмма Рэй с недоумением смотрела на нее:

– Эй, Грейс, – обратилась она. Эмма схватила сестру за плечо, чтобы привлечь ее внимание. – Как ты думаешь, ты сможешь сама добраться до дома, потому что... ах ... – Она кивнула в сторону парня, с которым разговаривала до этого.

Джеми улыбнулся еще шире:

– Понятно, – произнес он.

– О, прекрасно! – Эмма Рэй подмигнула ему. – Спасибо. – И сказала в спину Грейс: – Увидимся завтра. – Потом она шепнула Джеми: – Я бы больше не разрешала ей пить.

Она сделала знак молодому человеку, чтобы он следовал за ней. Грейс подняла голову, когда они проходили мимо.

– Желаю весело провести время, – хихикнула она, а затем снова заплакала.

Джеми подождал несколько секунд, наблюдая, сможет ли она взять себя в руки.

– Ну, не знаю, как вы, но я уже достаточно повеселился. Что скажете насчет того, чтобы убраться отсюда? Так как? – спросил он.

Ответа не последовало. Он мог догадаться о ее состоянии только по ее руке, шарящей по столу в поисках еще одной салфетки.

– Хорошо, – решил он за них обоих. Джеми встал, помог Грейс подняться со стула и повел из бара на улицу.

Прохладный воздух освежил ее. Когда они в его грузовике уже ехали обратно на ферму, она почувствовала, что успокаивается, и ей стало очень стыдно за свою истерику. Она оперлась подбородком на раму окна, ветер теребил ей волосы. Бонни Рэйтт пела о любви и утрате. Грейс подумала: «Расскажи мне об этом, дорогая».

– Это запись? – спросила она, изучая профиль Джеми.

Он повернулся и улыбнулся ей:

– Да.

У него была приятная улыбка. Не чересчур приятная, которой она побоялась бы верить, а теплая... дружеская... располагающая.

Они доехали до поворота к ферме. Джеми свернул на дорожку и остановился у дома Эммы Рэй. Он откинулся на спинку сиденья и повернулся лицом к Грейс. Ей снова захотелось обнять его, и, подумав об этом, она вздрогнула.

– Вы хотели, чтобы я привез вас сюда? – спросил он.

– Нет, – тихо ответила она.

– Куда же вы хотите поехать?

– Не знаю... – Она потерла пальцем обручальное кольцо. Мне пока не хочется домой.

– Ну, – неуверенно произнес он. – Я мог бы пригласить вас ко мне на стаканчик спиртного, если...

– Хорошо, – сказала она.

– О'кей, – улыбнулся он.

Она улыбнулась в ответ и решила, что, может быть, сегодня выяснит, понравится ли ей целоваться с ним.

Джеми остановился в пустующем домике для временных рабочих, в котором была всего одна маленькая комната. Домик стоял у края леса, в конце дороги, извивающейся за домом ее родителей. Дверь заскрипела, когда они входили. Джеми включил свет, и Грейс увидела, что в доме чисто и прибрано, за исключением рубашки на полу, которую Джеми немедленно схватил и скатал в клубок.

– Я давно не была здесь, – сказала она.

– Я не ждал гостей, – сказал он, смущенно пряча рубашку за спину.

Она выхватила ее у него из рук, бросила обратно на пол и усмехнулась. Грейс обошла комнату, прикасаясь к мебели, которая была такой, как она ее помнила.

– Господи. Все кажется немного меньше.

– Да, здесь как в заброшенном доме, – отозвался он. Хотите выпить?

По его голосу чувствовалось, что он нервничает. Это позабавило ее. Она же чувствовала себя здесь очень уютно. Она кивнула, соглашаясь, и сказала:

– Я часто играла здесь, когда была маленькой. А потом... – Она улыбнулась про себя, вспоминая, как развлекалась здесь, когда стала старше.

– Думаю, где-нибудь найдутся стаканы. – Он открывал и закрывал шкафчики в маленькой кухне, пока не нашел их.

– Я кое-что потеряла здесь, – сказала она, задумчиво глядя на раздвижной диван-кровать.

– Да? – Он налил виски и протянул ей стакан. – И что же?

– Девственность, – ответила Грейс и чокнулась с ним. Она выпила содержимое залпом и протянула стакан обратно.

Джеми стоял неподвижно, наблюдая за ней. Она подошла к окну рядом с постелью, погрузившись в воспоминания.

– Господи, мне было пятнадцать... четырнадцать... нет, пятнадцать, потому что в тот год я выступала на Национальных состязаниях. Он приехал сюда с родителями, чтобы купить пару племенных жеребцов. Все уехали на аукцион.

Джеми прочистил горло:

– Хм, хотите еще выпить?

Грейс кивнула, и он протянул ей свой стакан, к которому так и не притронулся.

– Я помню, как нервничала, – сказала она, медленно потягивая виски. – Я стояла именно на этом месте, спиной к нему, глядя в окно. Я знала, что хочу, чтобы что-то произошло, но не знала, что сделать или сказать. Поэтому я просто стояла тут, надеясь и ожидая, что он сам что-то предпримет.

Джеми подошел к ней сзади, и она почувствовала, как он обнял ее за талию.

– И? – спросил он еле слышно.

Грейс закрыла глаза, откинулась к нему на грудь. Виски творило свое чудо. Грейс чувствовала себя счастливой впервые за эти дни.

– И в конце концов он решился, – прошептала Грейс и повернулась к Джеми лицом. Она порывисто обняла его за шею и поцеловала долгим и страстным поцелуем, как ей хотелось это сделать еще той ночью на крыльце у Эммы Рэй. Расхрабрившись от виски, она толкнула его на постель, но неудачно, и он ударился головой об стену.

– Прости, – пробормотала Грейс, но он, казалось, совершенно не обиделся, он целовал ее так же страстно, как и она его.

Продолжая оставаться в его объятиях, Грейс принялась расстегивать пуговицы на его одежде. Но когда ее руки опустились ниже рубашки, разум у нее возобладал над вожделением, и смелость начала исчезать. Злясь на себя, она лежала неподвижно, а ее рука застыла на месте.

– В чем дело? – прошептал он.

– Ни в чем, – ответила она и подумала: «Во всем». Она расстегнула последнюю пуговицу, и ее немедленно охватило ужасное чувство вины.

– Черт тебя подери, Эдди! – взвизгнула Грейс. Она вскочила с постели. – Чтоб тебя!

Пораженный ее криком, Джеми тоже вскочил и огляделся, ожидая увидеть ее мужа.

Они были одни в доме, но дух Эдди витал рядом с ними. Она почти ощущала его – или это была ее совесть? Он указывал на нее пальцем, обвиняя в измене и супружеской неверности.

– Почему я должна чувствовать себя виноватой? Это ведь не я изменяла! Так? – потребовала она ответа у Джеми. – Я же говорю правду?

– Да, – сказал он, протягивая к ней руки.

Она села рядом с ним, стащила с него рубашку и начала расстегивать свою блузку.

– Я на самом деле хочу это сделать! – сказала она, пытаясь убедить себя. – Я действительно хочу!

Ему хотелось верить ей:

– Хорошо.

Он покрыл ее лицо нежнейшими поцелуями, осторожно помогая ей справиться с пуговицами. Ей нравилось то, что он делал, ей хотелось большего. Десять лет с одним и тем же мужчиной... даже больше, если считать те полтора года, пока они были вместе до свадьбы...

Он снял с нее блузку, дотянулся пальцами до застежки лифчика и посмотрел на нее. Возбужденная его прикосновениями и взглядом, Грейс легла. Но в тот момент, когда ее голова коснулась подушки, она снова ощутила присутствие Эдди.

– Знаешь, – сказала она, говоря так, какесли бы муж находился рядом, – я это делаю не ради мести! – Она указала на Джеми. – Ты – не орудие мести! Давай займемся этим немедленно!

– Давай.

– Здесь происходит совсем не то! – выразительно заявила она.

Он не был так уверен:

– А что здесь происходит?

Грейс начала отвечать, но быстро замолчала. Какой хороший вопрос он задал. Если бы только у нее нашелся столь же хороший ответ. Она покачала головой:

– Я совершенно не представляю...

– Иди сюда... – Он похлопал по постели и обнял ее, когда она снова легла к нему.

– Я хочу сказать, что это – безумие, – сказала она, прижимаясь к его плечу. – Мне хотелось этого.

Он вздохнул. Ему ужасно не нравилось то, что он собирался сказать ей, но все же он сказал:

– Знаешь, ты не готова.

– О, нет, я готова, – ответила она, желая, чтобы это было правдой.

– Нет, ты не готова, – покорно произнес он. – Послушай, мне это знакомо. Тебе придется посмотреть правде в глаза. У тебя разбито сердце. Тебе следует признать это. И я не хочу толкать тебя на безумство.

Грейс не знала, кого ей больше жаль, его или себя:

– Ты уверен?

– Грейс, ты так чертовски красива, что мне больно, – произнес он, натягивая рубашку.

– Черт! – Она могла бы вновь поцеловать его только за то, что он произнес эти слова. Вместо этого она спросила: – Ну, тогда что ты собираешься делать?

– Не знаю. А ты?

Было еще рано. Так много адреналина пульсировало в ее венах, что она могла бы бежать марафон. Похоже, сегодня вечером ей не уготовано судьбой заняться с ним любовью. Грейс умирала от голода. Она очень мало ела за обедом, еще меньше за ужином. Она точно знала, что будет делать дальше.

– О Боже, – простонал Джеми. – Ты была права. Это лучше, чем секс. – Он взял еще кусок орехового пирога Улы и стал медленно жевать его, наслаждаясь каждым кусочком, оценивая его, подобно дегустатору вин, который с чувством смакует прекрасный выдержанный напиток.

Грейс поставила на стол два стакана молока и предупреждающе поднесла палец к губам. Ее мать и Каролина спали наверху, и ей не хотелось, чтобы кто-нибудь из них спустился вниз и нарушил ее пиршество.

– Господи, оставь мне хоть кусочек! – хихикнула она, когда Джеми взял себе еще кусок пирога прямо с противня.

– Здесь же целый пирог! – возмутился он.

– Ну и что? – Она вонзила вилку в пирог. – Вот что я хочу сказать тебе. Если ты не можешь съесть половину этого пирога, тогда ты – проклятый янки.

– Я могу съесть половину. Только убери руки прочь. – Он сдавленно хихикнул и снова накинулся на пирог, как бы в доказательство своих слов.

– Шшш... – она ухмыльнулась, с радостью наблюдая за игрой теней, которые отбрасывал на его лицо тусклый свет от лампы на столике в углу. Она ни разу так не веселилась со времен учебы в колледже, когда они с Эммой Рэй совершали ночные набеги на холодильник, а потом за едой сравнивали записи в дневниках после своих свиданий. – Спасибо, Ула, – прошептала она.

– Благодарим тебя, Ула. – Он кивнул, соглашаясь.

– Скажу тебе одно: вам – женщинам-южанкам – легко доставить удовольствие.

– Как я догадываюсь, это оттого, что на протяжении десятилетий нас воспитывают, внушая одно: не рассчитывайте на многое. – Грейс засмеялась, потом, подражая Вилли, произнесла одно из его любимых высказываний. – «Милая, тебе пора научиться осознавать свои возможности».

Джеми сухо улыбнулся:

– А знаешь, как говорят: «Дерзай, и тогда невозможное станет возможным».

Это было нечто новое для нее. Ее смех неожиданно угас, что удивило их обоих, когда она до конца осознала значение этой фразы.

– О черт, – воскликнула она и уставилась на него безумным взглядом человека, только что открывшего, что Земля круглая и что нельзя свалиться за край, даже продолжая все время плыть. – Святая истина!

Она выбежала в коридор и помчалась вверх по лестнице, будто ее преследовала стая бешеных собак.

Ее дочь крепко спала на узкой кровати, оставшейся с детства Грейс. Луч света упал на покрывало, когда Грейс тихо скользнула в комнату и осторожно потрясла девочку, чтобы разбудить ее.

– Каролина, проснись, – тихо, но настойчиво прошептала Грейс. – Я должна кое-что сказать тебе.

Каролина зарылась глубже под покрывало, не желая отзываться на голос матери. Грейс снова потрясла ее, более настойчиво, пока дочь не открыла глаза. Сонно зевая, она уставилась на мать и попыталась сесть прямо.

– Ты будешь выступать на Опоссуме, – сказала ей Грейс. – Слышишь?

Каролина понимающе кивнула, отбросила покрывало и встала.

– Не сейчас, милая. Завтра, – проговорила Грейс, помогая ей лечь обратно в постель. – Знаешь, я люблю тебя, божья коровка! – прошептала она.

– Да, – сонно ответила Каролина.

– Хорошо, малышка. Спокойной ночи.

– Ночи, – эхом отозвалась Каролина.

Грейс поцеловала ее и на цыпочках вышла из комнаты. Она на мгновение остановилась в дверях посмотреть на Каролину, свернувшуюся поудобнее под покрывалом и обнимающую подушку. Потом она закрыла дверь. Грейс была почти внизу, когда громкий, пронзительный визг из комнаты Каролины заставил ее стремглав взлететь обратно по лестнице.

В комнате горел свет. Каролина стояла посреди постели, подняв обе руки в виде торжествующей буквы «V», изображая победу, которая уже принадлежала ей.

Заботливая рука Джорджии явно чувствовалась в торжественной атмосфере конюшни Кингов, подготовленной для Гран-При. Площадка перед входом была аккуратно украшена маргаритками, гиацинтами и тюльпанами. Сразу же внутри у входа слева устроили удобную площадку с кожаными креслами и баром для членов семьи и гостей. Но в пятницу днем никто особо не воспользовался этими приятными удобствами.

Грейс и Эмма Рэй, одетые, как было заведено, в лучшие шляпы и костюмы, были слишком заняты, суетясь вокруг Каролины, вместе с Хэнком завершая осмотр ее сверкающих кожаных сапог и нового костюма для верховой езды. Грейс была готова лопнуть от гордости и любви к дочери. Она выглядела особенно спокойно и собранно на фоне трех взрослых женщин с измотанными нервами.

– Послушай, у него есть склонность отворачивать от первой преграды, – напомнила ей Эмма Рэй, – так что подталкивай его ногами...

– ...И все время гони его рысью до конца, и пусть он видит дорожку, – быстро вставила Грейс прощальное напутствие.

Каролина улыбнулась настолько спокойно, будто медаль за первое место уже висела у нее на шее:

– Привет, папочка! – воскликнула она, заметив Эдди, входящего в конюшню.

– Привет, постреленок! – Эдди крепко обнял ее и умудрился поприветствовать свою жену, едва взглянув в ее направлении. – Грейс.

На мгновение Грейс испытала неловкость, так же, как, наверное, и он:

– Привет, Эд, – она кивнула, радуясь, что он хорошо выглядит, никаких последствий пищевого отравления.

Стараясь смягчить напряженность их встречи, Эмма Рэй напомнила Каролине:

– Между третьим и четвертым дорожка делает поворот. Придерживай коня и...

Пока она углублялась в подробности, которые Каролина уже давно запомнила, Эдди сделал знак Грейс отойти на несколько шагов от остальных:

– Тебе следовало обсудить все со мной, прежде чем позволять ей это, – тихо сказал он. – Я ее отец.

Уязвленная его критикой, она выпалила:

– Я знаю, кто ты, Эдди.

Он прямо посмотрел на нее впервые с того момента, как вошел в конюшню. Его ледяной, холодный взгляд, отражавший глубину его гнева, испугал ее:

– О, нет, ты не знаешь.

Издалека доносился голос Эммы Рэй, все еще изображавшей из себя инструктора Каролины, которой это уже наскучило:

– Думаю, ты должна получить пятерку, поэтому держи его на внешней дорожке.

Если бы Грейс и Эдди продолжали жить вместе, Грейс могла бы самостоятельно принять решение, что Каролина будет выступать на Опоссуме, и Эдди не возражал бы. Грейс удивилась, как это он узнал, что Каролина поедет на другом коне, и что это вообще волнует его.

– Я прошу прощения, – извинилась она, пытаясь достичь перемирия. – Все произошло как-то неожиданно.