Текст книги "Вопреки"

Автор книги: Даша Громова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Я буду всё! – Воскликнул я, вооружившись приборами.

– Тогда накладывай! – Произнёс устало он, приглашающим к плите жестом. Да, Макс – это не папа – ухаживать не будет. Я навалил в тарелку всего понемногу, закинул капсулу в кофемашину, и побрёл к своей комнате. – Вернись назад! Я не хочу убирать потом по всей квартире крошки, если к тебе опять психоз вернётся! – Я, закатив глаза, вернулся за стол, с грохотом поставив тарелку. – Не впечатлило! – Я поджал губы и испепеляющим взглядом посмотрел на Макса. – После твоих выходок в самолёте ты меня уже не пробьёшь! – Я вздохнул, уткнувшись в тарелку, и придался гастрономическому оргазму.

Когда я проснулся, то за дверью комнаты было тихо, а судя по часам, стоявшим на моём рабочем столе, дело близилось к ночи. Я сонно потянулся и, сев на кровати, посмотрел в окно: город жил своей вечерней жизнью – горели вывески кафе, сверкали витрины магазинов, слышался уличный гам, где-то играли на гитаре, распевая местные песни, по дороге проносилось бессчётное количество машин, спешащих куда-то в центр, – в общем, всё было как и дома, только, вот, совершенно не по-домашнему.

Я поднялся с кровати и только сейчас осознал, что проспал в косухе, рубашке, джинсах и футболке, даже не замечая этого. Нужно было переодеться! Осталось только вспомнить, в каком из этих шкафов вещи? Правый, угловой или низкий посередине? Ладно, начну с углового. Так, пальто, куртки, ветровки, ого, даже пуховик. А это что за дверца? Понятно, обувь сейчас не интересует. Ла-а-адно, пойду к правому, низкий пока что не заслужил моего доверия! Но и в правом мало что было интересного, кроме книжек, рубашек, джинс и прочей ерунды. Неужели в этом маленьком комоде все мои домашние вещи? У меня явно их больше! Что ж, должен признать, был не прав, в этот комод вместилось невмещаемое, ха-ха. Я вытянул серые меланжевые джоггеры, свободную футболку и нижнее бельё, направившись в ванную. Как же я давно уже хочу смыть с себя всю усталость под тёплым душем, вы не представляете! Мало того, что я толком не умывался уже сутки, так еще и весь пропотел ни раз, пока мы добрались сюда, – чувствовал себя чумазой шпаной с улицы, потому что с трудом переносил, когда меньше двух раз в день находился в душе. Это же так неприятно таскать всю грязь с собой, словно ходить в пыльном мешке вместо одежды!

Вот он, настоящий катарсис – чистое тело и стакан холодной воды с лимоном – высшее мирское наслаждение. Я даже на Макса перестал злиться, потому что чувствовал себя блаженно в вещах, пахнущих свежестью, и в теле, пахнущим первобытной чистотой. Я вышел из кухни и завернул в зал, откуда выливался тусклый свет от телевизора.

– Ну ты, конечно, и поспать любитель! – Воскликнул Макс, оторвавшись от хоккея, когда я сел рядом на диван. – Твой отец звонил, не хочешь поговорить? – Я замотал головой, когда Макс стал протягивать мне телефон. – Тогда хотя бы напиши, что всё нормально, он же ждёт!

– Ладно, напишу, – буркнул я, лишь бы Макс отвязался. – Тебе интересно? – Я перевёл взгляд на экран телевизора, где бесцельно гоняли шайбу уже 5 минут с моего прихода в комнату. Макс кивнул, увлечённо наблюдая за происходящим на катке. Интересно, он вообще заметит, если я уйду? Сейчас проверим. Я вышел из комнаты под страстные крики болельщиков из телевизора и скрылся в коридоре – тишина. Да, на разговоры по душам теперь можно явно не рассчитывать. Придётся пересмотреть свои привычки, а Максу явно пора завести детей, чтобы понимать, когда нужно убавить звук в телевизоре…

Я сел на подоконник и уставился в окно – ковыряться в телефоне или ноутбуке мне мало хотелось, а завалиться спать по новой я был не готов. Что же до вида за окна – он был чудесным – мерцающие, как елочная гирлянда, улицы, возведённые по принципу трёхлучия; парк с гигантским колесом обозрения, находящийся в квартале от моего окна, пестрил своими красками беззаботного веселья, а чёрное небо раскрашивали фонтаны из разноцветных звёзд, которые будто срывались от скуки с неба и, опускаясь на землю, переливались на кронах деревьев. Разноцветные вспышки освещали горизонт в сиреневые, лазурные и апельсиновые тона, то и дело привлекая внимание своими пируэтами, внезапно появлявшимися в небе; бакалейные лавки, которые укладывались поудобнее на ночь, закрывали свои блестящие глаза-витрины; магазины и кафе, которые встречали своих последних гостей, выглядели довольно симпатично, вписываясь в углы домов или первые этажи зданий; бронзовые памятники на мосту, привлекающие лишь туристов, меланхолично взирали на ночных кутёжников, как и мраморные статуи каких-то мифических богинь, которые провожали своей девственной улыбкой посетителей театра; шумное городское ралли закрывало свои дневные трассы, позволяя редким зрителям пробежаться от одного светофора к другому, взамен на тишину, как и истоптанное поле для вечных пробежек, устало вздыхало под ногами сумеречных прохожих, шастающих от одного заведения к другому. Воздух был свежим и солёным, потому как море, шум которого был слышен даже в 7 остановках от него, неспешно заканчивало свои беседы с прибрежными жителями, превращаясь в сонную сапфировую гладь, постепенно чернея и провожая последние облака беспокойным отражением, охлаждая свой тревожный пыл. Небо уже и вовсе потускнело, как перед дождём, и серая дымка поглотила нежные лавандовые облака. Наступила ночь. Тихая одинокая ночь. С привкусом морской соли и звёздным послевкусием. Я почувствовал, что потускнел, как и небо, погрузившись вновь в свои мысли, даже не улавливая их вечно обновляющийся поток.

Когда мне становилось очень грустно, не знаю почему, но я всегда вспоминал этот эпизод из жизни. Было морозное снежное утро, ветер завывал и иногда бился в наши окна. На улице было серо и темно, что было похоже на старый черно-белый фильм в жанре какой-нибудь классической мелодрамы. Я сидел на кухне и медленно гонял остатки каши по тарелке, думая о том, как сдать сессию, если я почти к ней не готовился. Настроение было паршивое, потому что через неделю был Новый год, а нас завалили литературой и заданиями к экзаменам, да еще и вставать к первой паре – издевательство! В общем, меньше всего мне хотелось с кем-нибудь пересечься на кухне, и тем паче поговорить. Но за дверью послышалась какая-то возня, а за ней заливистый хохот с визгами, и что там происходило – идей было мало. Было мало, пока в меня не прилетела струя холодной воды, причём, прилетела целенаправленно. «Мы не сдадимся без боя!», – воскликнул папа, а в следующую секунду я, всё еще ничего не понимая, держал водяной пистолет, направляемый папой в сторону Марты, попутно отступая со мной на балкон. Сперва, мне пришла в голову мысль о том, что я явно взрослее, чем они, но так казалось только в первые мгновения, потом мы уже носились друг от друга по всей квартире, пока не закончилась вода. Помню, Барни тогда с ума сбесился от такого представления, и постоянно бегал от нас к Марте и обратно, думая, что все это устроили для него. Мне кажется, последний раз я так искренне смеялся только в детстве, потому что чувствовал себя самым довольным ребёнком в тот момент. Помню, мы потом мокрые валялись на полу в зале, смеясь друг с друга, пока Барни не мог определиться кого же из нас троих сидеть облизывать. Не знаю, пошёл я тогда в универ или нет, но улыбка после этого у меня еще целую неделю не сходила! Пожалуй, это было самое классное утро за все наше время с Мартой.

Хотя нет, лучше было только утро в мой прошедший день рождения! Обычно, мой день рождения отмечался как главный праздник в году, поэтому меня было трудно, чем удивить в этот день, но они смогли. Как я уже потом узнал, за пару дней до этого, они закупились цветной и крафтовой бумагой, а еще декоративным фетром с атласными лентами, и в ночь на мой день рождения они украсили самодельной гирляндой коридор в квартире и кухню. Конечно у папы были деньги, чтобы купить уже всё готовое в магазине, но, мне кажется, им сами было интересно заморочиться с этим, тем более, намного приятнее, когда видны старания через немного криво вырезанные буквы и звёздочки, сразу становится понятно, что люди не за несколько минут бумагу раскромсали, лишь бы было. Но это я увидел уже потом, самое милое за утро было то, что я проснулся не под оглушающий рёв будильника, а под звонкое, улыбчивое пение «С днем рождения», а когда открыл глаза, то передо мной уже оказался торт, с зажжёнными свечками. И пока я лохматый и сонный задувал свечи, они целовали меня в щеки, сидя по обе стороны возле меня на кровати. Я тогда радовался как трехлетка такому представлению, даже вообще не обращая внимания на подарки. Знаете, это приятно, когда взрослые люди, у которых тоже свои дела и работа, заморачиваются несколько дней ради 5 минут твоих эмоций.

Но сейчас меня вообще не приводили в чувства эти воспоминания, всё, что лезло мне в голову вертелось вокруг грустных историй с печальным концом, от чего я превращался в овощное пюре, растекшееся по подоконнику, еще сильнее.

_________

Первую неделю я провел, лёжа на кровати, смотря в одну и ту же точку на стене. Ни увлечений, ни друзей, – ничего, только пустота, одна душащая пустота, которая заполняла мой разум. Мне абсолютно ничего не хотелось – ни есть, ни пить, не разговаривать, – хотелось только одного – чтобы меня никто не трогал. Я выползал из комнаты под вечер только для того, чтобы перекусить холодной еды, потому что я даже не хотел её разогревать, сходить в душ, и вернуться назад в свой склеп. Было ли это желание привлечь внимание? Нет. Но то одиночество, которое входило в привычку, с каждым днём разрушало меня всё сильнее то и дело переплетаясь с тревогой. Не было ничего, что могло бы его заполнить. Даша была права – эта безобидная игрушка начинала меня порабощать.

Я читал книжки, за неделю прочёл – 3, но на 4 я сломался, даже читая, мне становилось одиноко и текст переставал проникать в меня, я просто смотрел на листок печатной бумаги, но желания погрузиться в него у меня абсолютно не возникало. Это был не я. Все вокруг меня было не мое: ни моя семья, ни мои друзья, ни мой город, ни моя жизнь. Я был как зомби, который изо дня в день двигался по одной траектории, жаждущий хоть какого-то вознаграждения, но кроме одних и тех же бугров и оврагов, в которые он падал, ничего не получал. Я не понимал, как мне жить. Как мне существовать? Всё не так! Всё не так! Всё не так! Всё не так! Всё было не так! Я хочу назад! Я хочу, чтобы все было как прежде! Я просто хочу вернуться в то время, когда в моих глазах все было настолько беззаботно, что я верил, что любое зло можно победить любовью, а не большей агрессией. Я хочу домой, потому что здесь я совершенно чужой…

Было чувство, будто внутри меня разбили зеркало, через призму которого я смотрю на мир. Мне было уже не больно, боль была лишь в момент удара. Осколки впивались в сердце, и проходя насквозь, окровавленные вылетали наружу, оставляя меня истекать кровью. Какое-то время я ощущал, как это зеркало крошится, а кусочки разлетаются все дальше и дальше друг от друга, но их движения становились всё реже и реже, пока наконец не перестал что-либо чувствовать: ни скребущего по сердцу стекла, ни пронзающей боли, ни разрывающей сердце раны, – все, что появлялось на этом месте – пустота, бездна, бескрайняя черная бездна, из которой невозможно было выбраться. Не было видно и проблеска света, все внутри меня погрузилось во тьму. Я перестал что-либо чувствовать, словно никогда ничего не испытывал до этого. Я попросту не знал, как это сделать вновь. Словно, внутри меня сломался механизм, а главная деталь была то ли слишком маленькой, чтобы завести его, то ли слишком большой, чтобы попасть внутрь, а оттого, мне становилось с каждой минутой все отчаяннее и злее все равно на то, что происходит. Эта чернота заполняла мое сердце, и те светлые части, что оставались после поражения, медленно, но верно сдавались в плен. Словно моё сердце больше не хотело давать мне надежду на спасение, потому что больше не хотело страдать.

Я даже перестал всех обвинять в случившемся, и стал думать о том, какие надежды я возлагал на светлое рупрехтское будущее. Только кто вообще решил, что это самое будущее будет светлым, и что оно вообще будет?! Кто взял на себя ответственность решать это? Может мне вообще это ваше будущее не нужно, может меня завтра собьют на переходе, потому что я слишком доверяю! Кто от этого застрахован? Хотел бы я посмотреть в глаза тому Нострадамусу, который вдалбливает в головы, что все мы встанем на свой путь и он будет удивительно-прекрасным! Прекрасное, как и быстрая игра с неудачами, – это фикция, созданная романтиками, а вокруг жестокий мир, который не встречает тебя на розовом пони со сладкой ватой в руках, этот мир встречает тебя с прогнившими трубами в хрущевках и бездомным на другой стороне улице, безразлично взирающим на всё вокруг. И разве это картинки светлого и волшебного? Очнись, Нострадамус! Вот она жизнь, она здесь, а не в твоей пушистой голове!

Наверное, я бы и дальше продолжал погружаться в апатию, если бы не характер Макса, с которым он добивался абсолютно всего, чего хотел, абсолютно от каждого. Поэтому, когда Макс стал открывать дверь в мою комнату, я уже начинал понимать, что мне так просто не выкрутиться.

– Я только что разговаривал с твоим отцом. Оказывается, ты здесь учишься?!

– И что?

– Ты уже почти месяц, как должен ходит в универ! – Я продолжал смотреть на него вопрошающим взглядом. – Собирайся, поедем туда и по дороге запишешься в автошколу! – Я замотал головой. – Ну это ты из отца можешь верёвки вить, а я жду тебя через 10 минут в кафе внизу. И кстати, разбери наконец чемоданы в прихожей, а то надоело спотыкаться! – Заявил Макс, показав на часы, и вышел из комнаты, на что я передразнил его последние слова. Тоже мне воспитатель нашелся! То ему сделай, это ему не нравится, а я вот не хочу и никуда не поеду!

Я продолжал лежать до тех пор, пока на мой телефон не пришло несколько сообщений подряд, если это Макс – я даже читать не буду. Но это был папа – хоть, что-то хорошее. Кстати, я до сих пор не ответил ему, хотя каждый раз Макс протягивал телефон во время их разговоров, поэтому, видимо, папа решил действовать более прямолинейно. «Если не хочешь со мной разговаривать, то хотя бы прочитай. Не создавай проблем ни себе, ни мне, чтобы то не значило. Если ты уже встал на этот путь, то, пожалуйста, иди до конца. Люблю тебя очень!».

Придётся признаться, что в какой-то мере эти слова на меня повлияли и я поднялся с кровати. Я встал перед зеркалом и посмотрел на себя, но это был совершенно не я. Нет, это был я, но выглядел я как-то странно. У меня были лохматые волосы, скулы и подбородок покрывала уже недельная щетина, хотя я никогда не позволял себе никакой растительности на лице, глаза были довольно опечаленными, а уголки губ опущены вниз. Да и одет я был как-то по-дурацки: в несколько рубашек, на ногах были пижамные штаны и развязанные кеды. Интересно, и сколько я уже так хожу?.. Совсем не помню момента переодевания. Но я совершенно не хотел менять свой внешний вид, мне было это не за чем или не для кого… На улице все были с кем-то, а я был один… Совсем один… Мне здесь не было места. Но, чтобы не быть полным замарашкой, я всё же открыл шкаф и достал первые попавшиеся вещи, отнеся их в ванную. У меня оставалось 5 минут, чтобы привести себя в порядок и спуститься вниз.

Лифт подъезжал к первому этажу, когда я заметил Макса в угловом кресле с маленькой чашкой эспрессо. Я мельком взглянул на своё отражение – жёлтый свитшот, под светло-серым пиджаком придавал моему потрёпанному виду хоть какой-то свежести, надеюсь, что я не угроблю в первый же день новые белые кроссовки и голубые джинсы, а то я себя знаю – светлое надолго не задерживается.

– Ничего себе, я думал будет спортивный костюм! – Воскликнул Макс, когда я подошёл к нему. – Ладно, надеюсь, успеешь хотя бы на последнюю пару, – меня даже папа так с универом не контролировал!

Территория универа оказалась совсем не такой, какой я её помню. Я был здесь дважды – прошлой зимой и летом. Зимой здесь висели гирлянды, стояли наряженные ёлки, падал хлопьями белый снег – в общем, всё было красиво. Мы тогда приехали с папой только подать документы и сдать языковые экзамены, но я помню, как здесь все радовались снегу больше, чем сессии, ха-ха, потому что он здесь не частое явление – Рэй не самый северный городок в Рупрехте. Я помню, как красиво переливался снег на фонарях, как вальсировали снежинки, гоняемые ветром, – в общем, всё было так волшебно, словно в какой-то сказке! А из-за того, что это кино-универ, то зимой в виде украшений здесь стояли неработающие камеры, фотобудки, прожекторы и софиты, призрачный свет которых заставлял снег вокруг блестеть, – и ты был настолько вовлечён в процесс, что даже еще не поступив, осознавал, что тебе нравится эта атмосфера, словно ты и сам уже оказался на съёмочной площадке, где всё внимание направленно лишь на тебя. А еще, во время перемен здесь звучали новогодние песни, и студенты обсуждали последние новости со стаканчиками горячего шоколада в руках – это было так необычно, когда я впервые это увидел, потому что в Энске такого никогда не было, и за перемены, которые длились всего 10 минут, мы успевали купить лишь сосиску в тесте, если их еще не разобрали, а потом бежали на пару, потому что тебя могли не пустить за опоздание.

Так вот, летом здесь менее интересно, чем зимой, потому что летом здесь все носятся по дорожкам, кто на пары, а кто с них, кто-то постоянно в бегах, потому что опаздывает, кто-то наоборот ползёт как улитка, потому что кино в соседнем квартале интереснее, чем учёба, и этот кто-то в поисках решающего аргумента «за». Однако тут существует одна очень занимательная особенность: каждый, кто опаздывает, непременно желает хорошего дня местной статуи, установленной по середине двора на деньги инициативных учеников, а у увековеченного героя довольно смешная история для почитания.

Однажды, в одном королевстве, король и королева… Ладно-ладно, шучу, начну, пожалуй, с истории постройки, а там, глядишь, и выйдем к местной байке. Кто такой Визаж Миньон?11
  Если вы, конечно, не забыли, что в универе его имени я собираюсь учиться.


[Закрыть] Он был, на современный лад, режиссёром-сценаристом, а на языке 18 века – богатым безработным, настолько богатым, что мог позволить нанять себе людей, чтобы они воплощали его творческие идеи в жизнь. Он поселил их при дворе своего поместья, и каждый месяц писал небольшие пьески, которые из-под его пера прямиком отправлялись в небольшую пристройку для разучивания. Надо сказать, что у Визажа было 9 детей, а потому большинство пьес было для них, и поэтому где-то на фасаде можно увидеть остатки от детских декораций.

Время шло, Визаж старел и задумывался о вечном, но одна мысль не давала ему покоя – кто же примет его дело, ведь дети не особо горели театром и вообще разбрелись по стране, с отцом остался лишь младший больной сын, который с трудом себя обслуживал, и вряд ли смог перенять его детище. Визаж долго думал о приемнике, бродил в задумчивости по улочкам, тогда еще, немноголюдного Рэя, и сам не заметил, как судьба занесла его на местный рынок, где жизнь, казалось, была далека от театральных декораций. Визаж предался воспоминаниям, и купил у торговки бутылку парного молока, белый хлеб с хрустящей корочкой и немного зелени, отправившись изучать быт бедняков.

Неизвестно, сколько торгашей он обошёл, пока не встретил женщину, которая в свободные от торговли минуты, постоянно прихорашивалась и поправляла подол платья, читая какую-то уже повидавшую жизнь книжку. В общем, Визаж, как вы понимаете, вывел эту торговку в свет и спустя год, это стала уже мадам Миньон, заправляющая его детищем, и превратившая особняк сначала в пансион, потому что у нанятых актёров рождались дети, а после и вовсе в училище, потому что не все из них были обучены грамоте. Долго ли, коротко ли, как говорится, но наступил 20 век, пришла цивилизация, и училище стало превращаться в привилегированное высшее учебное заведение, с вековой историей и безупречной биографией.

А теперь обещанная байка. Один студент, то ли Том, то ли Томми, как всегда опаздывал на лекцию, потому что каждое утро ухлёстывал за местной красоткой Мадлен, которая дразнила его своими отказами. А учителя в то время были гораздо строже чем сейчас, а потому, чтобы хоть как-то оправдать своё опоздание, Том стал выдумывать по дороге гениальный, как ему казалось, план.

«Маленький оленёнок беспомощно метался от одной колонны к другой, испуганно смотря на меня своими черными блестящими глазками, то и дело жалобно повторяя «Где мама? Мама!»… О, бедное дитя! Я не смог пройти мимо, сэр, я решил ему помочь! Сквозь снежную бурю мы ворвались в лес, я боялся, что мы опоздаем и оленёнок останется сироткой до конца дней! О, мы искали его маму по всему лесу, ветки царапали моё лицо, ноги попадали в какую-то грязь, кусты цеплялись за одежду, но мы продолжали искать, потому что это так ужасно потерять кого-то и стать потерянным! И вдруг, на встречу к нам вышла прекрасная олениха, и мне казалось, что мир озарился светом и ангелы запели «аллилуйя». Снег искрился и блестел, пока они терлись об носы друг друга! Но я, конечно, же поспешил на лекцию, и вот я здесь, промокший, заболевший, но счастливый и готовый учится!».

И вроде бы все уже поверили ему, ведь на глазах у Тома выступали слёзы, да и одежда была мокрой, только вот была одна загвоздка – на дворе был май, а леса возле универа никогда не было, а олени не то, чтобы редкое явление на улицах, их вообще в Рэйе не существовало, – но что только не придумаешь для того, чтобы тебе поверили!

Из-за талантливой актёрской игры и его «рвения» к учебе, его не только не стали отчитывать, но и еще нарекли местной легендой, о которой до сих пор ходят истории. Поэтому, когда кто-то из студентов опаздывает на урок, то непременно даёт пять каменному Томми на удачу.

Но сейчас, из-за того, что была середина осени, всё вокруг было пожухшим и грязным, кроме крон деревьев, которые постепенно становились тёмно-оливковыми, а некоторые и вовсе становились песочными, изредка отправляя на землю, как ракушки из-под толстого слоя, золотисто-каштановые листья. Но казалось, что никто не замечал происходящего вокруг, будучи увлечённым собственными проблемами, и я их понимаю, потому что территория моего бывшего универа интересовала меня в последнюю очередь, ведь если бы вы только знали, какие вкусные шоколадные эклеры были в кафе на первом этаже, да еще и с заварным кремом! Только ради них, я бы еще пару лет там проучился, а не из-за фонтанов и маленького парка со скамейками на территории ВУЗа. Но не думаю, что в универе Визажа есть что-то подобное… Кстати, вы знаете, что значит его имя? Оно переводится с рупрехтского, как «милая мордочка», видимо, по этому принципу он и выбрал свою профессию! А вдруг он хотел стать архитектором или врачом? Может тогда просто не было таких возможностей? Вы только представьте: Визаж Рулетка или Визаж Фонендоскоп, – звучит угрожающе.

Сумасшедший поток студентов перемещался по территории, и даже смотря на него из окна я не представлял, как стать его частью, потому что здание универа было похоже на один большой муравейник, в котором было сотни ходов и выходов, в которых невозможно было разобраться без навигатора.

Макс бросил меня возле ворот универа, как нерадивый хозяин, швырнувший не умеющего плавать щенка в море, в надежде, что тот приплывёт к берегу. Что ж, спасибо, Макс! Я всё еще склоняюсь к тому мнению, что тебе пора завести семью, по крайней мере, можно было бы пожелать хотя бы хорошего дня (жалко, что вы не видите, как я в этот момент закатил глаза). Ну ладно, может я это услышу, когда разберу чемоданы, но не обещаю, что это будет сегодня или вообще на этой неделе, тем более, что она подходит к концу.

Что ж, я открыл дверь главного, как мне казалось, корпуса, потому что я вообще не помню расположение корпусов, которое мне показывали на летней экскурсии по территории. Буду надеяться, что я смогу найти хоть какую-то информацию внутри. Хотя, надо признаться мои надежды канули в небытие, когда я увидел сотни открывающихся и закрывающихся дверей, к которым вела широкая лестница, а потому несколько минут просто стоял в оцепенении, смотря по сторонам: кто-то проносился мимо меня, кто-то ронял свои учебники, какие-то девушки прихорашивались, сидя на подоконнике, кто-то бежал вместе с ноутбуком и стаканчиком кофе злобно фыркая, что опаздывает, какая-то компания увлечённо спорила, то и дело задевая, проходящих мимо неё, руками, – в общем, вроде бы обычный учебный мегаполис, но я был абсолютно без понятия, что мне здесь делать, потому что, конечно же (!!!), я не знал своего расписания, и, конечно же, я этим не поинтересовался заранее, – я же очень сосредоточен на учёбе. Чувствуете нотки весёлости в моём голосе? Так вот, не верьте им!

Я бесцельно двинулся к гардеробу, думая о том, что может там будет что-то полезное для таких подготовленных, как я. С энтузиазмом я двигался до тех пор, пока в меня не врезался какой-то парень, разлив на мой жёлтый свитшот, к счастью, едва тёплый кофе.

– Прости, прости, прости! – Не знаю, сколько раз он повторил это слово, перед тем, как я попытался открыть рот. – Я не хотел! Извини, я просто задумался!

– Я верю, что ты не хотел, но боюсь моя одежда тебя уже не простит.

– Извини – извини! Давай я сейчас всё вытру, у меня есть влажные салфетки!

– Не надо, всё нормально, – проворчал я, закатив глаза, когда он отдал мне стаканчик и стал суматошно искать салфетки в своём рюкзаке. – Просто ты изгадил мой любимый свитшот, а так все хорошо! – Я выдавил улыбку.

– Прости, прости! – Достал!

– Прекрати извиняться, всё равно уже ничего не исправишь. Но если ты, правда, хочешь хоть как-то загладить вину, то ты не знаешь где тут расписание?

– Ты новенький?

– Я бы так не сказал, но допустим.

– А на кого ты учишься?

– Что-то там драматический факультет… – О да, сейчас бы забыть свою специальность. Лёша, ты поражаешь меня своими умственными способностями всё сильнее!

– А, ты учишься на актёра драматической роли? – Я неуверенно кивнул. – Тогда тебе со мной, я тоже на этом факультете! – Надеюсь, по дороге на меня не выльется еще одна кружка. – Кстати, я Áдам.

– А я Лё… Кхм! – Ты – Чарли, Чарли, Чарли! Не будь склеротиком хотя бы сейчас. – Чарли! – Я улыбнулся, пытаясь сделать вид, что не запутался в своих личностях.

– Приятно, извини еще раз!

– Спасибо и на том, что это был хотя бы не кипяток!

– Ты только первый день в городе, да?

– Нет, я здесь живу всю жизнь, просто… – Давай, выдавливай как курица яйцо себе историю жизни. – У меня просто был целый месяц экзистенциальный кризис… Не до универа, ну ты понимаешь! – Я всё еще продолжал выглядеть как ребёнок, не умеющий убедительно врать.

– Ого, до сих пор не умею выговаривать это слово, – Адам улыбнулся.

– Что насчет тебя, ты местный?

– Нет, я переехал сюда только 2 года назад. До этого мы жили в Гéрбале, ну ты знаешь, наверное! – Понятия не имею, где это.

– Конечно знаю. Это… Это рядом с…

– Рядом с Мадиани! – Час от часу не легче. Ну, я попытался.

– Да, там очень красиво!

– Надеюсь, это сарказм? – Все, Лёша, кончай спектакль, а то он подумает, что ты дурачок!!! Я закивал головой. – Почему у тебя такой странный акцент?! – А почему ты постоянно что-то спрашиваешь, ты что, агент разведки?

– Мы просто много путешествуем, вот, и каждый раз живём почти все лето в новой стране, наверное, поэтому… – Очень правдоподобно, папа бы уже на первом слове сказал, что не верит.

– Ого! И где ты был в последний раз?

– В Энске.

– Черт, это же так далеко! Там правда белые ночи? – Я кивнул. – И как тебе?

– Эмоционально…– Я натянул улыбку.

Адам оказался сносным парнем, хотя до сих пор казался мне неуклюжим. У него были пшеничные лохматые волосы, большие зелёные глаза, походящие своим цветом на веточку ели, которые время от времени задумчиво смотрели куда-то вдаль, у него был чуть вздернутый нос и ямочки на щеках, а еще он часто хмурился и поджимал губы, особенно если начинал уходить в себя. Он был в сером кардигане, белой футболке и в чёрных джинсах, которые переходили в черные грубые ботинки на платформе. Не встреть я его в холле, то подумал бы что это местный Дон Жуан, но, по-видимому, это было не так, и то ли он был помимо неловкости еще и стеснительным, ну или местные театральные дивы были слишком недоступными. Впрочем, у меня еще будет время разобраться с этим, но могу заметить пока то, что мы славно поболтали с Адамом после пары, когда он показывал мне наше учебное крыло. Итак я узнал, что он терпеть не может карбонару и ананасы, а еще, что он проводит почти весь день на катке по выходным, и, что хочет написать, как восходит рассвет над морем, но родители не отпускают его слоняться по ночному городу.

– Слушай, а ты хорошо ориентируешься в городе? – Спросил я, выходя из здания универа. Нужно же мне было как-то попасть домой, раз Макс об этом не заботится.

– Думаю, что не лучше тебя. А что? – Адам развернулся и стал внимательно изучать мой взгляд. Я отвёл взгляд, словно подумал, что у меня развязался шнурок, еще не хватало, чтобы понял, что я не местный.

– Ты не знаешь, как пройти к Восточной улице?

– Так это же рядом! – Воскликнул Адам, махнув рукой. – На автобусе вообще минут 5, я думал, ты знаешь.

– А метро?

– Ну его же тут нет!

– Точно! Это я размечтался… Я просто обычно на машине езжу, поэтому пешком плохо ориентируюсь.

– Тебя проводить? – Спросил Адам, с недоверием посмотрев на меня. Я закивал головой, пытаясь не набрести на зрительный контакт с ним. – Тогда не хочешь по пути дойти до причала? Он всю неделю еще будет украшен к празднику Лилий! – Я почувствовал, как у меня приподнялись брови, глаза прищурились, и лицо исказилось в гримасе растерянности. Лёша, сейчас, тьфу, Чарли, сейчас вся твоя легенда полетит к чертям. – Видимо, из-за своего кризиса ты и это пропустил! – Я уже говорил, что Адам мне сразу понравился?

– Да, – я закивал головой, пытаясь реанимировать мимику в русло повседневной. – Так что за праздник? – Видимо, я попал в точку с вопросом, потому что лицо Адама засияло, заблестели глаза, да и сам он переменился в позе, стоило ему начать рассказ. Такое чувство, что я был единственным, кто у него поинтересовался этим событием.

– Если честно, я не понимаю, почему никто не уделяет должного внимания этому празднику, потому что декорации заслуживают хотя бы половины того внимания, которое отводится на них на Новый год! В сам праздник принято опускать венки из лилий и ромашек на воду и загадывать при этом желание, а еще лучше, если перевязать венок лентой, в зависимости от желания, но оно часто совпадает с цветом лилий. Такая традиция заложилась со времен рыцарей, когда девушки загадывали их скорое возвращение из походов, а с течением времени переросла в экологичный способ загадывания желаний, всё уж лучше бессмысленных шариков. Кстати, ты знаешь, что лилия обозначает счастье и силу духа, по крайней мере, согласно некоторым поверьям, если подарить лилию, то это поможет пережить душевную боль! А что насчёт цветов, то, если ты хочешь пожелать здоровья, то нужно собрать букет из апельсиновых и рыжих лилий, а если сделать комплимент – из молочных.