Текст книги "Большие люди (СИ)"
Автор книги: Дарья Волкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
Но вместо этого обнимать ему пришлось холодную подушку.
– Людмила Михайловна?
Люся оборачивается, не дойдя пары метров до машины, припаркованной во дворе «Фламинго». Ее окликает незнакомая ей женщина.
– Да, это я.
– Можно вас… на минуточку?
Люся демонстративно смотрит на часы. Время не то, чтобы поджимает, но и не способствует длительным беседам с неизвестными.
– Ну, если только на минуточку, – Люда делает несколько шагов в сторону незнакомки. – Слушаю вас.
Но окликнувшая ее дама не торопится начать разговор. Стоит и в упор разглядывает Люсю. А что остается делать Людмиле? Она в ответ так же демонстративно разглядывает женщину. Высокая, почти одного роста с ней. Лицо худощавое. Льдистые глаза, острые скулы, тонкие, тронутые алым губы. От нее остается ощущение чего-то колющего и даже опасного, которое не смягчает уютная, шикарная, до пола шуба из норки-крестовки. Нет, эта женщина Людмиле не знакома. Но почему-то уже не нравится.
– Простите, но не могли бы вы уже сказать, что хотели? Я не совсем располагаю свободным временем…
Дама в норковой шубе усмехается, как-то так… нехорошо.
– Такая деловая, надо же… И как же ты успела при такой занятости чужого мужика увести?
Слова очень внезапны, но Люся почему-то сразу, моментально понимает, о ком речь. Спасибо надо Тамаре Витальевне сказать, не иначе, за ее параноидальное «с ним что-то не так». Но показывать этого она не собирается, и вообще – как-то вдруг неожиданно внутренне собирается вся.
– Простите?
– Не прощу. Нет такому прощения.
– Я вас не совсем понимаю.
– Все ты понимаешь, – дама снова усмехается. – Залезла ты в постель к моему Григорию, что тут непонятного? Меня зовут Лариса. Лариса Юрьевна. Полагаю, мое имя ничего тебе не говорит? Неужели Гришенька не рассказал? Ай-ай-ай, какой забывчивый. Но это на него так похоже.
Страшно. Страшно от того, что это может оказаться правдой. Что вот эта женщина что-то значит для него. А сама Люся просто… ну, просто так, для развлечения. Для разнообразия. Но отчего-то вспоминаются его слова про наездницу там, у пруда. И то, что он сказал потом – о том, что один. Не случайно он это сказал. И не врал. Он не мог ей соврать о таком… важном. И вдруг, уверенно:
– Вы не жена ему.
– Верно, – соглашается эта Лариса Юрьевна, невольно поморщившись. – Но пять лет прожили бок о бок, душа в душу. Это, по-твоему, не считается? Дочь моя его отцом называет. А ты… Считай, из семьи мужика увела. Не стыдно в глаза смотреть?
Вот что-что, а удар держать ее жизнь учила. Не всегда это у Люси получалось, но навыки есть. Не прогибаться под давлением, под оскорблениями, держать спину и улыбаться. Даже когда больно. Да и потом… Гораздо хуже было бы, если бы эта Лариса сказала: «наша дочь». Вот это было бы очень тяжело пережить. Что у него есть дочь. И что он о ней Люсе не сказал. А так… И вообще, почему-то, несмотря ни на что, есть ощущение, что этот разговор для ее собеседницы – жест отчаяния, что ли…
– Послушайте, Лариса… Юрьевна. Если у вас есть какие-то претензии к Григорию, так вы ему их и выскажите. Я не понимаю, зачем вы говорите все это мне.
– Ах, вон как мы запели… – собеседница суживает глаза и поджимает и без того тонкие губы. – Что, даже сражаться за него не будешь?
– Не буду, – качает головой Люся. – Во-первых, решать все равно Григорию. А во-вторых, – в ней вдруг поднимает голову гордость, и Людмила смотрит прямо в глаза своей визави. – Я не буду за него сражаться, потому что я уже выиграла. Он мой.
Фраза бьет по Ларисе сильнее, чем она может позволить себе показать. «Он мой». Она не могла сказать такого за все годы. Даже не вслух, про себя. Жизнь приучила ее смотреть на вещи реально, не обманывать себя. Лариса всегда чувствовала дистанцию, которую он выдерживал, ту границу, за которую ей выход был запрещен. Она надеялась, конечно, что рано или поздно… Но, похоже, поздно. Злость просто захлестывает.
– Да как бы не так! – Лариса смеется, показывая испачканные алой помадой губы. – Наивная… Я с ним столько лет прожила. Сколько мы пережили вместе… И что? А ничего! А ты, что, думаешь, если переспала с ним, так он сразу на тебе женится? Милочка, если он к своим тридцати пяти годам не женился… на той, с которой его связывало многое, очень многое… Да ты еще глупее, чем мне кажется! Наиграется и бросит, поверь мне, девочка.
– Я вам не девочка. Всего хорошего.
Развернулась и пошла прочь. А холеная женщина в норковой шубе и с холодными глазами осталась стоять и смотреть, как другая женщина, в пуховике и джинсах, с прижатыми меховыми наушниками распущенными волосами, садится в красную машину и уезжает.
Потом, уже в машине, ее стало потряхивать. И даже плакать захотелось, но она себе запретила. Ее люди ждут, ей еще работать до самого вечера. Вот дома уже, в постели, можно будет. Еще ужасно хотелось схватить телефон, позвонить ему и утроить банальную истерику. Со слезами и вопросами. Кто такая эта Лариса?! Что ее связывает с Гришей?! Какие у них сейчас отношения?! И все в таком духе. Очень хотелось. Но когда она представила, как он сидит в своем строгом костюме и галстуке, за столом переговоров, с такими же серьезными и представительными людьми. И тут она – со своими слезами и соплями. Неправильно это. Ему сейчас и так непросто, она уверена. Он обещал. Вот он приедет, и они все выяснят.
Людмила сказала этой женщине: «Он мой». Верила ли она в это? Хотела верить, это точно. Внутренний голос говорил, что он не тот человек, чтобы врать, обманывать. Не успел все рассказать – другое дело. Надо просто дать ему время. Надо дождаться. Но, черт побери, как же это непросто!
Как в душу плюнула. Когда села в Алинину машину и уехала. Ну, надо же… Какая самоуверенная. Не удалось заставить ее ревновать, сомневаться, не ожидала такого Лариса. Неужели уже слишком поздно? И все между Гришей и этой… уже случилось, и ничего не изменишь?! Мысль о том, что он будет счастлив, после всего, после того, как с ней поступил, жалит. Нет, она этого не допустит!
Глава 12. Большая задумчивость
Звонок Ларисы застал Григория за столом. Впервые за все время пребывания в первопрестольной их с Гошкой вечером оставили в покое. И они ужинают в гостиничном ресторане. Кормят там так себе, но сил куда-то идти просто нет.
Он едва закончил с салатом, как зазвонил телефон. И имя абонента не вызвало никаких положительных эмоций. Но не ответить он не мог.
– Да, Лариса?
Сидящий напротив Гошка откладывает в сторону вилку. Ни о какой приватности речи не идет, это дело касается их обоих. И, наверное, даже не только их.
– Здравствуй, Гришенька…
Когда они говорили в прошлый раз, она была пьяна. Сейчас же голос ее обманчиво мягок, а слова… слова, определенно, расчетливы. Главное, не заводиться. Они все равно выиграли и добились своего.
– Здравствуй, Лара.
– Как ты там, Гришенька? Говорят, ты в Москве?
Кто это, интересно, говорит? Впрочем, объективности ради, узнать об этом труда не составит.
– Правильно говорят.
– И как там в Москве? Как погода?
– Слякоть. Но по Интернету узнать об этом проще и дешевле, чем звонить мне сюда.
– Ой, Гришечка, ну что ты о деньгах! Мне ради тебя ничего не жалко…
Так, этот спектакль ему надоел. Длительные прелюдии никогда не были его коньком.
– Лариса, давай к делу. Что тебе нужно?
– Да я просто соскучилась, родной. И не я одна.
– А кто еще? – не удержался, поддался на подначку. Но это «родной» его просто взбесило. Ни черта он ей не родной, и не был никогда! – Алиночка соскучилась по дяде Грише? Или по машине?
– Ай-ай, Гриша, ну что ты такой злой? – голос ее до противного озноба сладок. – Твои женщины по тебе тоскуют, а ты…
– Мои женщины? Чувствую себя прямо-таки владельцем гарема.
– Конечно, мы по тебе скучаем. И я, и Людочка…
Пальцы с силой сжимаются на рукоятке столового ножа. Голос же звучит так тихо, что Гошка, знающий, что значит такой голос брата, смотрит совсем встревожено.
– Тааак… Лариса, что это значит?
– Гришечка, ты не знаешь, как это бывает, когда по тебе скучают? Это значит, думают постоянно, фантазируют… Домысливают разное…
Он мгновенно понимает, о чем она.
– Ты с ней встречалась?! Что ты Люсе сказала?! – теперь он говорит уже громко. Но пока еще не орет.
– Ой, да ничего особенного, Гришуля. Так, между нами, девочками. Ты же понимаешь, у нас с Милочкой много общего… теперь. Я могла бы ей подсказать, посоветовать… Ну, ты же понимаешь? Я-то знаю, как ты любишь, как тебе нравится больше всего…
Отброшенный нож звонко стукает о край тарелки.
– Лариса, мать твою!!! Ты совсем охренела?! Кто тебя за язык тянул?! – вот теперь Григорий орет так, что на него оборачиваются.
– Да что такое, малыш? Что ты завелся? Я же хочу как лучше. Чтобы тебе было комфортно. Как ты привык…
Алая пелена гнева перед глазами, но почему-то внезапно холодная в своей ярости голова.
– Лариса… – успевает удивиться, как странно спокойно вдруг звучит его голос. – Ты помнишь, что тебе говорил Гошка про Алину?
– Помню, – ему показалось или она там чуть замешкалась с ответом? – Ты сказал, что он блефовал.
– Георгий блефовал. А я – нет.
– Гриша…
– Не смей подходить к Люсе! Даже и думать о ней забудь! Иначе я…
– Гриша, ну что ты?! Шуток не понимаешь?
– Не понимаю! Лариса, ты меня знаешь! Я не блефую и слов на ветер не бросаю! Если ты не угомонишься, пеняй потом на себя. Я тогда тебе ничего не гарантирую! Ни тебе, ни дочери твоей! Ты поняла меня?!
Ответом ему тишина, которая вскоре обрывается короткими гудками. Но Григория такое окончание разговора не устраивает. Снова набирает ее номер под напряженным Гошкиным взглядом.
– Ты мне трубки тут не бросай! – едва дождавшись ответа. – Я хочу, чтобы ты мне сказала: «Григорий, я все поняла. Я больше не побеспокою Люсю и вообще забуду о том, что она существует». Скажи мне это так, чтобы я тебе поверил! Это в твоих же интересах!
Пауза. А потом ему говорят то, что он хочет услышать.
Зачем она ему звонила? Зачем встречалась с этой Люсей? Да просто не могла это все оставить, как есть! Вместо головы включились эмоции. Но о том, что для самой Ларисы все уже слишком поздно, она поняла вот именно сейчас. Заигралась… А с этими двумя играть опасно, очень. Можно и проиграть. Причем, с Григорием играть особенно опасно. Ну и черт с ним! На нем свет клином не сошелся, в конце концов. Остается надеться, что крови она ему хоть немного, но подпортила. На прощание и «долгую и светлую память», так сказать.
– Что она сказала Люсе?
– Почем я знаю? – Григорий устало трет виски. – Но даже у меня фантазии хватает представить, что она могла наговорить.
– Нда… – соглашается Гоша. – Вот же дрянь… Слушай, Гриш, позвони ей.
Григорию не надо уточнять, кому это – ей.
– И что я Люсе скажу?
– Что-нибудь! Ты представляешь, в каком она сейчас состоянии? Ты же Ларису знаешь, она такое может учудить.
– Да я все понимаю! Но… как ей все это объяснить по телефону?! Ты же знаешь, что я не мастак вообще, а уж тем более, когда так вот… не видя человека, по телефону. Вот приеду – и поговорим.
– Гришка, она там совсем изведется, – Гоша качает головой.
– Я не смогу по телефону! И потом… Люся не такая… она поймет.
– Гришка, ты, ей-Богу, наивный! Даже я бы не понял.
Григорий в ответ только вздыхает.
– Гошка, неужели все закончилось?!
– Да как бы не так! – фыркает Георгий, щелкая ремнем и устраиваясь удобнее в кресле. – Все только начинается. Никто нам на блюдечке ничего не принесет. Все самим придется делать.
– Да будто нам когда-то приносили на блюдечке, – Гриша синхронно повторяет действия брата. – Конечно, сами. Но зато выход появился. Понятно, куда двигаться.
– Это да, – соглашается Гоша. – Кажется, путь к спасению обозначен. Теперь надо рвать туда из всех сил.
– Слушай, а вот по поводу первого транша…
– Не морочь себе этим голову, – перебивает его младший. – Технические вопросы я согласую, будь спокоен. Главное, что принципиальное согласие мы получили. А остальное уже детали. Утрясу.
– Что бы я без тебя делал?
– Хороший вопрос, – невесело усмехается вдруг Гоша. – Полагаю, как минимум не вляпался бы в это дерьмо с головой.
– Гош, ты чего?! Я совсем не это имел в виду. Я, наоборот, сказать хотел, что…
– Я понял.
– Как же здесь тесно! – ворчит Григорий в попытке заполнить неловкое молчание. – Куда людям ноги девать?
– А кто тебе виноват? – с готовностью парирует Гоша. – Я предлагал лететь бизнес-классом. Но твоя тяга к нищебродству сильнее здравого смысла.
– Это не нищебродство! Это разумная экономия. Вот вылезем из ямы – и будем летать бизнес-классом.
– Да мне-то что! Я себя вполне комфортно чувствую. Это ты в эконом-класс не влезаешь! И не смей заваливаться на меня, когда заснешь.
– Ты же знаешь, я не могу в самолетах спать.
– Мое дело предупредить.
И, несмотря на предупреждения, Гоше пришлось терпеть голову брата на своем плече почти два часа. И он терпел. Гришка жаловался, что совсем плохо спит в последнее время. Пусть хоть сейчас.
– Неужели мы дома?..
– И не говори, – Гоша открывает бутылку с пивом, протягивает ее брату, устроившемуся на диване. – Ну, за нас?
– За нас, – чокаясь с младшим бутылкой. – Кажется, выгорело дело.
– Да, выгорело, – соглашается Гоша. – Когда будешь Люсе звонить?
– Вот сейчас допью… и позвоню.
– Ладно, я тоже сейчас допью и в душ пойду. Чтобы не мешать.
– Лютик, привет.
– Гриша… – как же она ждала его звонка! Как же трудно было его ждать.
– Я вернулся.
– Здорово. Со щитом или на щите?
– Что? А… Ну, со щитом, наверное. Только шит такой тяжелый оказался…
– Устал?
– Почти умер.
– Ясно.
Повисает пауза.
– Люсь, слушай… Я завтра, наверное, буду работать до упора. Нас с Гошкой больше недели не было. Там в офисе дурдом.
– Я понимаю, Гриш, – старается, чтобы голос звучал ровно. – Я тоже раньше девяти не освобожусь. А, скорее всего, позже.
– Ох, Люся, Люся… – вздыхает он. – Совсем себя не бережешь.
«Было бы ради кого» – хочется ей сказать, но фраза кажется ужасно инфантильной, и поэтому Людмила просто молчит.
– Лютик, тогда… в субботу увидимся? – произносит Григорий после паузы.
– Хорошо.
– Приедешь к нам? Как освободишься?
– Хорошо. Часов в шесть нормально?
– Отлично! Я буду ждать.
– Я чувствую себя зайцем, который пустил лису в свою избушку, – ворчит Гоша, одеваясь в прихожей. – А теперь маленького младшего братика, как сиротинушку, выгоняют вон. Из собственного дома!
– Не ной, – старший стоит, опираясь плечом о дверной проем. – Ты же сам говорил, что мне надо с Люсей поговорить. Сам понимаешь, разговор у нас непростой, тема деликатная. Поэтому лучше всего дома, в спокойной, доверительной остановке.
– Для того чтобы поговорить с Люсей, совсем не обязательно выставлять меня на мороз!
– Я сейчас заплачу.
– Ага, дождешься от тебя! – Гоша сует ноги в ботинки.
– Все, вали, давай. И раньше десяти я тебя не жду!
– Дожил! Родной брат из дому гонит! На ночь глядя!
– Иди-иди. Пройдись по магазина, прикупи пару шмоток… сладенький…
– Эй, это мои слова!
– До вечера, – перед носом Георгия захлопывается дверь.
Людмила ловит себя на мысли, что эта квартира ей как родная. Так много с ней связано. Решительно подносит палец к кнопке звонка, но дверь открывается до этого. На пороге – он. Конечно, он, кто еще.
На Григории джинсы и темно-синий простой джемпер. Щеки гладко выбриты, взгляд… взгляд серьезный. Они стоят так какое-то время, молча.
– Люсь, давай, заходи, – он наконец-то отступает вглубь квартиры. – Через порог нельзя говорить, вроде как.
Ужасно хочется его поцеловать, но первой делать это почему-то страшно.
– Давай, помогу снять, – руки его, освободив ее от верхней одежды, снова возвращаются на плечи. Он стоит у нее за спиной, она чувствует, как его щека приживается к ее затылку.
– Люсь… – от его вздоха мягко колышутся ее волосы. – Я должен тебе кое-что рассказать.
– Ты ничего мне не должен, Гриша, – она, правда, так считает. Только если он сам хочет. – Но я бы хотела знать… Потому что это касается и меня тоже.
– Я расскажу, обязательно. Но, маленькая… – он вдруг разворачивает ее лицом к себе. Глаза у него такие… просящие? – Можно, я расскажу тебе… потом? После… Я соскучился просто смертельно.
Он действительно рассказал ей о Ларисе. Позже, когда они, уже снова одетые, пили чай на кухне.
– Люся, я тебе обещаю. Она больше тебе не побеспокоит.
– Ты говорил с ней? Встречался?!
– Не встречался. А говорили мы по телефону. И, кажется, достигли… взаимопонимания… по ряду вопросов. Но если вдруг что-то случится… из-за нее – ты мне сразу скажи!
В голосе его звучит странное сочетание: забота и раздражение.
– Гриш, скажи мне… вы из-за меня расстались?
– Да, наверное, – он проводит ладонью ото лба к затылку, взъерошивая волосы. – Из-за тебя.
– Прости. Мне очень жаль.
– А мне – нет. Я ни о чем не жалею.
Вот все и выяснилось. И оказалось не так уж страшно, как она себе это представляла. Ну, в самом деле, трудно же было ожидать, что такой мужчина жил все эти годы бирюком? Впрочем, и ревность колола, и недоумение его выбором было, хотя в целом эта Лариса была ухоженная, что да, то да. И очень… худощавая, в отличие от самой Люси. Но теперь это ее как-то беспокоило уже не так. Гораздо больше пугало то, что тосковать по нему она начала, еще не успев добраться до дому. Ведь выдержала же она как-то две недели без встреч и почти без звонков? А теперь, стоило только его увидеть… почувствовать… на себе, в себе… Как будто, чем больше она получала от него, тем больше хотелось. Расставаться снова оказалось почти что больно.
– Ну что, презервативы повыбрасывал? – младший аккуратно вешает куртку в шкаф.
– Жоржета, ты в кого такой циник?
– Ты мне еще скажи, что вы тут чай пили!
– И чай пили… тоже.
– Так и думал. Тоже, – Гошка качает головой каким-то странным осуждающим, старушечьим жестом.
– Что не так? Я тебя совсем не понимаю, – Гриша раздраженно пожимает плечами. – Ты же сам меня к этому…
– Ну, так пора двигаться дальше!
– Куда дальше-то?
– Вот дурак! А еще старший брат называется.
– Я так понимаю, на неделе у нас увидеться не получится?
– Гриш, я работаю допоздна.
– Люся, это ненормально! – он раздраженно откидывается в крессе.
– Что поделаешь…
Он не знает, что с этим можно сделать. Но невозможность с ней видеться раздражает ужасно!
– Тогда до субботы?
– Да, наверное.
Они ужинают дома, но разговор за столом быстро отбивает аппетит.
– Я никуда не уйду из дому, даже и не проси! Нечего устраивать из моей квартиры дом свиданий!
– Жорка, но что ты как маленький… – удивительно, но в голосе старшего звучат то ли примирительные, а то и вовсе просящие интонации.
– Это кто из нас маленький?! Мне кажется, кое у кого начался старческий маразм уже. И впадение в детство.
– Чего?!
– Свидерский! – младший, кажется, не на шутку рассержен. – Ты в паспорт и в зеркало давно смотрел?
– Какой-то странный вопрос. К чему он? – Гриша раздражен, но пытается не выказывать этого.
– К тому, что ты не мальчик давно уже. А время-то идет!
– И что?
– Да ну тебя! – машет рукой Георгий. – Ты безнадежен.
Ужин в ресторане удался за одним «но». Логического продолжения вечера не предвиделось. А Люся была так невозможно хороша в трикотажном платье, мягко облегавшем все то, что он уже успел достаточно близко изучить. Настолько близко, что мог отчетливо представить, что там, под этим мягким сиреневым трикотажем. Представлять – и только. Чертов Гошка!
– Лютик, за тобой во сколько заехать?
– Гриш, я не могу.
– Что значит – не могу?! – он реально уже начинает ненавидеть эти «нет», «не могу», «у меня не получится».
– У меня тут дома лазарет. Всех вирус скосил, а у бабушки еще и давление. Я одна на ногах, и то – только на таблетках. Я не могу их оставить, понимаешь? Бабуля даже встать не может, да и мама очень слабая.
– Ясно. У нас тоже многие в офисе болеют. Вирус какой-то очень пакостный.
– Оно и понятно. Потеплело, дело к весне. Вот вирусы и оттаяли.
– Может быть, помощь какая-то нужна? Привезти что-то? Лекарства?
– Знаешь… – тон ее нерешительный. – Если не сложно…
– Говори, что нужно.
Вот теперь он у нее в гостях. Маленькая прихожая, дверь в комнату закрыта. У Люси вид совсем измученный. Сразу понятно становится, что ей вот в данный момент не до поцелуев и прочих нежностей.
– Спасибо, Гриш, – забирает у него пакет из аптеки. – А то я даже выйти из дому боюсь. Да и слабость у самой тоже…
– Ты лечишься? – строго.
– Да.
– Точно? – он делает шаг к ней.
– Нет-нет, Гриша, не подходи! И вообще – езжай домой. Мы заразные, заболеешь еще.
– Я не болею!
– Все болеют, Гриш. Правда, езжай. Спасибо за лекарства.
– Ты в понедельник на работу собралась?!
– Как будто у меня есть выбор, – Люся вздыхает. – У меня же люди записаны…
– А Людмила Пахомова – не человек?!
– Я к понедельнику оклемаюсь.
– Люся, это не дело!
– Все будет в порядке, не переживай.
– Люся, кто там? – это из комнаты подает голос мама.
– Все, уходи! – она весьма невежливо подталкивает его к входной двери. – Пока тебя не посчитали.
– Я не понял – куда меня посчитали?
– В число потенциальных женихов! Все, – это уже через порог, – созвонимся!
Он ехал назад и злился. Ему все это страшно не нравилось. А больше всего не нравилось то, что он не мог на это никак повлиять. Люся себя загоняет, они почти не видятся, и он не знает, что с этим делать! Он скучал по ней страшно, а возможностей для встреч ничтожно мало. Раз в неделю – это почти ничего. Резкими, раздраженными выворачивая руль, он думал. Например, о том, что раньше был счастлив, когда его оставляли в покое. Теперь же каждый вечер засыпал с мыслями о ней. И конца-края и избавления от этого не видно. И, главное, что делать – непонятно.
– Я тебе уже сказал все, что думаю по этому поводу!
– Значит – нет?
– Нет, Григорий Сергеевич, нет! Это приличный дом, а не бордель!
– Слушай, ты уже перебарщиваешь!
– Я не собираюсь потворствовать эти ненормальным отношениям!
– Да чем это мои отношения с Люсей ненормальные?!
– Не понимаешь? Боюсь, это неизлечимо в твоем возрасте.
– Так, все! Я снимаю квартиру и съезжаю от тебя!
– Хозяин – барин.
– Лютик, тебе нравится?
– Да вроде бы… Тебе же здесь жить, Гриш… – они стоят посреди просторной гостиной. Риэлторша, верно оценив ситуацию, деликатно отошла в сторону, выдав все дежурные дифирамбы относительно предлагаемой жилплощади. Квартира действительно хороша. Места достаточно, приличная меблировка, центр города. Арендная плата подтверждает элитный статус этой квартиры, но вот сейчас Григорий совершенно не склонен экономить. Потому что думает, в первую очередь, не о себе.
– Да, конечно, но… – он ожидал более яркой реакции от нее. Неужели она не понимает, ради чего он затеял это все с квартирой? А Люся как будто подавлена чем-то. Хотя, может быть, это перенесенная болезнь сказывается. Но вид у нее такой, будто ей все это не нравится… или все равно ей.
– Хорошее место, Гриша, – она слабо улыбается. – Центр города, от офиса недалеко. Гараж подземный. Думаю, тебе тут будет комфортно.
Он вздыхает. Есть ощущение, что он что-то делает неправильно. Но он, хоть убей, не понимает, что именно!
Вроде бы, ничего плохого не происходит. Он внимателен, заботлив. Так беспокоившая ее история с Ларисой благополучно разрешилась. Гриша ей все рассказал, и, действительно, больше она Ларису не видела. Но сказанные ею слова будто занозой застряли в голове. «А ты, что, думаешь, если переспала с ним, так он сразу на тебе женится?» «Наиграется и бросит, поверь мне, девочка» Наиграется и бросит. От этого становится так тошно, что хоть вой. А если правда – бросит? А она уже не представляет, как жить будет без него. Стыдно, да и опасное это дело – себя обманывать. И она признается себе: любит его.
Так ее воспитали, видимо, что для Люси было очевидным – если люди любят друг друга, они живут одной семьей. Все, как положено: дом, семья дети. Проблема была в том, похоже, что из них двоих любит только один. А второй… Знать бы, что чувствует этот второй?! Кто она для него? Люся зажмуривается, плотнее кутаясь в одеяло. Явно, совсем не то, кто он для нее. А для нее он – все. Она не может даже думать о том, во что превратится ее жизнь, если в ней не станет Григория. И поэтому она примет все, что он ей даст. Лишь бы был с ней. Пока… Нет, об этом даже думать не стоит сейчас! Гордой она будет потом, когда придет время держать удар. А сейчас… сейчас она просто будет с ним. Столько, сколько ей отмеряно. Потому что без него – невыносимо уже.
Переезд в снятую квартиру затягивался. Вроде бы и договор уже подписан, и деньги перешли из рук в руки, что называется. А времени все не хватало, банально не хватало времени на то, чтобы собрать вещи. И еще было ощущение, что он в чем-то неправ. Какое-то странное чувство вины, не пойми перед кем. А Гошка масла в огонь подливал, демонстративно игнорируя его дома. А в офисе изображал из себя такую политкорректность, что у Григория даже зубы ломило. Хорошо хоть, новый главбух на работу вышел. Илья Борисович был интеллигентно сдержан, обманчиво мягок и еще более обманчиво улыбчив. Но бухгалтерия под ним уже третью неделю уливалась, что называется, кровавыми слезами, а Илья, не обращая внимания ни на что, железной рукой наводил порядок во вверенном ему бабьем царстве. Судя по всему, Гошка привел весьма ценного кадра. Илья оказался и мужиком нормальным, адекватным, и специалист на вес золота. В общем, новый главбух Григорию нравился. До определенного момента.
У него в глазах потемнело, когда увидел. Даже головой тряхнул, потому что картина была настолько нереальной, неправильной, что этого просто не могло быть!
Лютик у них дома. Нет, это приятный сюрприз, кто бы спорил! Он даже и предположить не мог, когда возвращался домой из офиса, что застанет в их с Гошкой квартире Люсю. Так что это очень приятный сюрприз. Но вот остальное!
Ее руки на плечах какого-то полуголого мужика. Тот сидит за столом, опустив голову на руки, а Люся… Люся его трогает!!!
– Что происходит?!
Люся поворачивает, улыбается ему. Но он не видит ничего кроме ее рук на чужих мужских плечах!
– Привет, Гриш. Нет, нет, Илья! – это уже явно не ему. – Голову не поднимайте. Мы продолжаем.
Так это Илья Борисович?! Мать его! Видимо, у него такое лицо, что в разговор вмешивается уже Гошка.
– У Илюхи шею скрутило, как у тебя тогда, помнишь? Поворачивается как робот Вертер. Пришлось срочно вызывать нашу спасительную фею Лютика.
Нашу?! Какого хрена – нашу?! Да как бы не так!
– Насколько я помню, у Людмилы Михайловны весь день допоздна расписан, – Гриша удивляется тому, как спокойно звучит его голос, когда внутри так клокочет.
– Да так совпало, что у меня как раз сегодня на двух поздних сеансах окно. У одних курс закончился, а новые начинаются только завтра, – Люся отвечает безмятежно, продолжая работать. А он не может глаз оторвать от того, как ее пальцы так знакомо разминают плечи и основание шеи чужого мужика, будь он не ладен. Который, если Григорию не показалось, уже постанывает от наслаждения. Хотя самому Грише вот сейчас бы очень хотелось, чтобы тот стонал от боли!
Он резко разворачивается и уходит в спальню. Потому что еще чуть-чуть – и он начнет бить морду своему главбуху. А это, все-таки, как ни крути, не совсем правильно, хотя и очень хочется.
В спальне сел на кровать, невидяще уставившись в дверцу комода. Но перед глазами совсем другое. Она… его Люсенька… трогает другого! И жгучая ревность просто не дает протиснуться внутрь ни одному разумному доводу. Это неправильно! Такого не должно быть!
Открывается дверь комнаты, он даже не поворачивает голову. Он вообще не понимает, как ему дальше существовать, как пережить то, что увидел. Эта сцена его просто нокаутировала.
– Гриша… – она садится рядом, легко опускает руку на его плечо. – Все в порядке?
– Нет! – он взрывается, сбрасывает ее руку с плеча, резко встает с кровати. – Ни черта не в порядке!
– Гриша? – в ее глазах недоумение, которое вот-вот превратится в обиду. – Что случилось?
Он не знает, как сказать правильно. Как внятно объяснить, отчего его буквально скручивает всего изнутри. И поэтому просто орет то, что чувствует:
– Какого хрена ты его трогала?! Какого хрена ты трогала какого-то чужого мужика?! – дальше заканчиваются слова и воздух внутри, и он просто стоит и смотрит на нее. И она встала и тоже смотрит на него. Смотрит, как тяжело поднимается и опускается его грудь, будто он марафон пробежал. Как бьется на виске нервная синяя жилка. И какие у него глаза. Темные и абсолютно… невменяемые.
– Гриша, ты что?.. Ты ревнуешь, что ли? К Илье?
– А что, тут был кто-то еще?!
– О, Господи! Ты, правда, ревнуешь?
– Люся!!! – он буквально рычит. – Ты трогаешь другого мужчину! Почти голого! Как прикажешь это понимать?! Я должен радоваться, что ли?!
Ему уже абсолютно фиолетово, что он орет так, что его слышно и у соседей, наверное. А уж то, что его слышат Гошка и Илья – это совершенно точно. Но ему все равно. Когда он злится – он орет. Сейчас он не может не орать.
– Слушай, – вновь надевший рубашку Илья в компании друга пьет чай на кухне. – А меня с работы не выгонят за это? А то мне нравится у вас работать.
– Не переживай, все будет нормально. Григорию Сергеевичу полезно взглянуть на ситуацию немного под другим углом.
– Да? Ну ладно… И все-таки, – присушиваясь к гневному голосу, рычащему из глубин квартиры, – не хотел бы я отказаться в ситуации… когда генеральный директор будет говорить таким тоном со мной.
– Да с чего бы? – беспечно пожимает плечами Георгий. – В профессиональном плане к тебе претензий нет и быть не может. А по поводу этой истории… Я тебе прикрою, если что.
– Обязательно. У меня жена и маленький ребенок. Меня убивать нельзя, так Григорию Сергеевичу и передай.
– Это и буду тебя отмазывать, если что, – смеется Гоша.
– Гриша… – она поверить не может, что он это все говорит всерьез. Абсурд какой-то. – Это ведь моя работа – трогать других людей. Прикасаться к ним так, чтобы помогать, приносить облегчение, стимулировать развитие или реабилитацию. В этом смысл работы массажиста. Как ты себе представляешь массажиста, который не прикасается к своим пациентам?
– Ты работаешь с детьми! – у него все-таки получается что-то сказать, несмотря на то, что гнев по-прежнему душит.
– Во «Фламинго» – да, – согласно кивает она. – Да и на дому тоже много именно детей-пациентов. Но есть и взрослые. И в том числе мужчины. Ведь мы именно так и познакомились – я делала массаж твоему брату.
Хочет завыть от бессилия. Стоит только представить, что она еще кого-то трогает, вот как его самого тогда, когда у него в шею вступило. Одно дело Гошка, а другое – какие-то неизвестные мужики. А он ведь даже не задумывался раньше, до сегодняшнего дня, когда увидел. Хоть об стену головой бейся.
