Текст книги "Мандаринка на Новый Год (СИ)"
Автор книги: Дарья Волкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава десятая, в которой говорится о настоящей мужской дружбе и о пользе, которую она приносит
Ей есть не особенно хотелось, но она все равно себе заказала, просто чтобы Нику не было неловко – он-то отсутствием аппетита традиционно не страдал. А ей, вместо того, чтобы кушать самой, почему-то хотелось смотреть, как ест он. Странное желание какое-то, абсурдное. Неприлично это – смотреть, как человек ест. Но хотелось.
А потом, когда они уже пили кофе, Люба попросила его:
– Ник, расскажи мне про эту женщину.
– Да это мама мальчика, которого я сегодня ночью оперировал.
– Вот и расскажи мне, почему она плакала у тебя на груди.
– Ну, если тебе это интересно…
– Очень.
На лице Ника отразилось явное изумление, но комментировать не стал, вместо этого послушно пересказал трагическую историю семьи Луцык.
Его рассказ Любу потряс. Особенно та часть, что касалась Глеба Николаевича.
– Господи, ужас какой. Несправедливо, что она его обвиняла. Я понимаю, что горе у человека. Но назвать твоего отца убийцей… – Люба покачала головой. – Кошмар.
– И, тем не менее, – Ник пожал плечами. Дым от чашки с кофе искажал выражение глаз. – У каждого врача есть свое персональное кладбище. И у моего отца в том числе.
– А у тебя?
– Пока нет. Но оно обязательно будет. Иначе не может быть. А я пока морально готовлюсь… к его открытию.
Люба не знала, что на это сказать. На эти страшные, если вдуматься, слова, произнесенные ровным тоном. Просто не знала. И поэтому…
– Ник, как ты думаешь… – она придвинулась к нему совсем близко. – Если я тебя поцелую, как скоро нас выгонят?
– А ты поцелуй. А я попробую отбиться от охраны. Не зря же я восемь лет вольной борьбой занимался…
Наверное, на них снова пялились. Но ей, как и ему – плевать. Нет, она не позволила себе целовать его так, как хотелось. Просто нежные касания – в уголок губ, в верхнюю, в нижнюю. Сносило крышу от другого. Его пальцы пробрались под манжету блузки и гладили запястье – то размеренными круговыми движениями, то плотно потирая место, где бился пульс. Ровно такими же движениями, которыми он гладил ее совсем в другом месте.
Отстраняться пришлось резко, на клочках, остатках приличного воспитания хорошей девочки. Но руку ее Ник так и не выпустил, крепко перехватил запястье.
– Любаш… У меня есть вариант… как мне реабилитироваться за свой прошлый провал…
– Тебе не за что реабилитироваться!
– Есть за что. В общем, у меня есть друг. Со своей квартирой. Если ты не против, то я…
Люба слегка покраснела. Хотя… Чего уже стесняться?
– Не против.
– Я переговорю с ним, и тебе позвоню, хорошо?
– Ладно. Пойдем? Поздно уже.
– Пойдем.
– Проводишь меня домой?
– Люба! – он сказал это как-то даже не то, чтобы серьезно – строго. – Я, конечно, звероящер, но немного… прирученный. Что ты обо мне так думаешь, будто я совсем… хам какой-то невоспитанный? Конечно, провожу. Это даже не обсуждается.
– Ну, тогда пойдем.
В квартиру Ник отказался заходить. Зато был поцелуй прямо у двери, в темноте подъезда – страстный, горячий, так, как они не позволили себе в кафе. И было совершенно невозможно оторваться от его губ. Невозможно. Пока подлый звероящер не нажал вдруг на кнопку звонка. Вывернулся из ее рук, чмокнул в лоб, шепнув: «Так и до секса в подъезде недалеко! Я позвоню. Пока». И был таков – лишь быстрые шаги по лестнице. Люба едва успела перевести дыхание, прежде чем открылась дверь квартиры. Ей показалось, что отец что-то заметил странное в ее внешнем виде, но никак не прокомментировал. А ведь раньше она себе такого не позволяла. Таким приключениям место в жизни школьницы-старшеклассницы. Ну, в крайнем случае – студентки. А она – взрослая работающая женщина! Люба усмехнулась своим мыслям. С Ником она почему-то чувствовала себя действительно как чуть ли не школьница. Девчонка. Лет на шестнадцать. Видимо, побочный эффект от того, что ты вляпалась в сексуальные отношения с другом детства. И время будто пошло вспять.
– Денис Валентинович, приветствую.
– И вам не кашлять, Николай Глебович, – пробасил в трубку Батюшко.
– Как дела? Как клиентура?
– Сплошные приятности перед глазами и денежный дождь в карманы. И так – с утра до вечера.
Ник усмехнулся. Дэн в своем неизменном репертуаре.
– Ну, а если серьезно?
– Да как обычно – без потрясений и бурь. Ты как? Все детей потрошишь?
– Не всем же так повезло с призванием, как тебе…
Тут хмыкнул уже Дэн.
– Ладно, этак мы паясничать долго можем, а у меня прием, между прочим. Ты зачем звонишь? По делу?
– По делу.
– Излагай.
– Дэн, квартира нужна.
Денис демонстративно вздохнул.
– Вот сколько раз я тебе говорил, Самойлов – в твои годы стыдно жить с родителями!
– Зато удобно!
– Угу. А как потрахаться, так: «Денис, дай ключи от квартиры!». Несерьезно, Николай Глебович. Хочешь иметь свободу половой жизни – снимай квартиру. Или бери ипотеку. С твоими родителями это вообще вопрос несложный.
– Батя, не учите меня жить. Лучше помогите материально.
– Голодранец! Ладно. У меня послезавтра дежурство в отделении. За ключами сам приедешь. И помни мою доброту.
– Спасибо, о благодетель!
– «Спасибо» в карман не положишь и в стакан не нальешь. Я жажду грязных подробностей. Она хорошенькая?
– Она красавица, – и тут же хотелось себе рот заткнуть. Вот кто его за язык тянул?
Дэн хохотнул.
– Ты научился убедительно врать, Коля. А то я не знаю твой вкус. Тебе же главное – чтобы дала без лишних разговоров. А внешность – дело десятое. Никакой любви к прекрасному.
– Я тебя переубеждать не собираюсь.
– А вот это подозрительно. Ты возбудил мое любопытство. Не оставить ли мне включенной веб-камеру?…
– Не пересчитать ли мне тебе зубы?
– Не очень вежливо по отношению к благодетелю.
– Ладно, увидимся еще. До встречи.
– Бывай, Казанова.
Ник позвонил и сказал, что договорился. С одной стороны, это замечательная новость. Она безумно хочет остаться с ним наедине за закрытыми дверями, только он и она, и чтобы не мешал никто хотя бы несколько часов. А с другой – это так… неприкрыто, откровенно. Встреча ради секса. Неужели это нормально? Тело сладостно предвкушало встречу, чувство собственного достоинства упрямо бунтовало. А Любе хоть разорвись!
Они условились, что она заедет за ним на работу, а оттуда поедут уже вместе. На место… хм… свидания. Ей так не удалось найти мир самой с собой. Внутренний голос шептал гадости, среди которых были такие слова как «бесстыжая» и даже «шлюха». Затыкался внутренний голос лишь когда она представляла, как Ник, обнаженный и напряженный, накрывает ее тело своим. Чуть остановку нужную не проехала, замечтавшись! А стоило выплыть из тумана чувственных мыслей, как зловредный внутренний голос затянул снова о том, достойна ли уважения та, которая так безропотно соглашается на интим – безо всяких прелюдий, ухаживаний, хотя бы флера приличий! Взять хотя бы прошлый раз… Как она докатилась до этого?! В общем, до Ника она добралась в состоянии войны сама с собой.
В последнее время жизнь его представляла череду совпадений: события просто не приходили в нее поодиночке, а непременно парами – чтобы нескучно было. Событиям. И ему заодно.
Ник стоял на крыльце и ждал Любу. Она опаздывала, но его это не удивляло. Он был готов ждать столько, сколько нужно.
– Николай Глебович! – его окликнули. Он обернулся. Нина Гавриловна. И не одна.
– Вот, знакомьтесь. Дочка моя, Альбиночка. А это наш молодой, но очень перспективный доктор – Николай Самойлов, я тебе рассказывала, доча.
– Привет, – Альбина улыбнулась. Взгляд ее был определенно оценивающий. Сначала. А потом – заинтересованный.
– Привет, – а она ничего. Правда, черты лица простоваты – ни безупречных скул, ни изящного тонкого носа, ни бездонных синих глаз. Более крупная фигура – такую не страшно обнять покрепче. Макияж кажется ярким, а духи – слишком резким. Вот черт! Ник чихнул. – Извините, – убирая от лица ладонь в кожаной перчатке. – Простыл, наверное. Рад знакомству, Альбина. Твоя мама много о тебе рассказывала.
– Надеюсь, хорошее? – тон ее определенно кокетливый, да и прицельная стрельба глазами говорит сама за себя.
– Ну, мама разве плохое скажет про своего ребенка? – он улыбнулся как можно нейтральнее.
– Альбина у меня золото! – поспешила прийти на помощь Нина Гавриловна. – Вот, решила меня развлечь – в кино старушку-мать вывести.
– Ай-ай-ай, – рассмеялся Ник. – Нина Гавриловна, вам напомнить как «старушка» на новогоднем «корпоративе» цыганочку с выходом плясала? Да так, что все отделение хлопало?
– Ох, вспомнил тоже! – Нина Гавриловна совсем по-девичьи зарделась. А потом вспомнила о своей цели. – А я вот думаю, что негоже симпатичной девчонке с матерью в кино ходить – коли есть с кем другим.
На него уставились две пары выжидающих глаз. Намек был толщиной с бревно. Сделать вид, что он не понял, просто не получится.
– Вы… хм… извините, но у меня…
Ладони в ярко-синих перчатках закрыли ему глаза.
– Угадай, кто?
Он обернулся. Люба.
– Я опоздала? Ну, прости меня, малыш! Отвыкла от общественного транспорта.
А потом его неожиданно, демонстративно, но все равно чертовски приятно поцеловали.
– Ник, познакомь нас, – Люба какая-то странная. И обе женщины напротив смотрят на нее как-то… неприязненно. А вот он – любуется. Идеальные ножки сверху обтягивает трикотажное платье, снизу облегают изящные сапожки. Короткая кожаная куртка и обманчиво небрежные темные волосы, в которые смертельно хочется запустить пальцы – до зуда. Кажется, выражение лица выдает его с головой.
– А… хм… знакомьтесь. Это Нина Гавриловна, наша лучшая операционная сестра. И мой личный ангел-хранитель. Присматривает за мной по доброте душевной. И… А это Альбина – дочь Нины Гавриловны.
– Здравствуйте, – Люба мило улыбнулась. – А я Люба, девушка Коли.
Глаза Ника обрели размеры и форму чайных блюдец. А Люба продолжила, обращаясь уже к снова нему, на добивание:
– Пойдем, солнышко? Я ужасно… проголодалась.
«Блюдца» распахнулись еще больше.
– Да, конечно, пойдем. Всего хорошего, – кивнул неловко Нине Гавриловне с дочерью.
– Ну, знаешь ли! Стоит тебя на пару дней одного оставить – и ты уже намылился налево!
Ник остановился как вкопанный. Она что… ревнует его?
– Люба, да я ее сегодня в первый раз в жизни увидел!
– Ты же сказал, что она твой личный ангел-хранитель!
– Я Альбину имел в виду! Ее я в первый раз сегодня увидел!
– Ну-ну… – Люба постукивает пальчиками по ремешку сумочки на плече. – А что это она на тебя глядела, как кот на сметану, только что не облизывалась?!
– Слушай, да ты… – Ник смотрел на нее, не веря в то, что она… Неужели и в самом деле… ревнует?! Рассмеялся – легко, счастливо. – Сметана в этом не виновата, если что!
– Пошли уже, сметана! – она берет его за руку. – Молочные продукты – они скоропортящиеся, между прочим. Как бы не… скисла сметана.
Изящные пальцы в ярко-синей кожаной перчатке уютно покоятся в большой ладони в черной.
Это был порыв – сиюминутный, неконтролируемый. Она сразу поняла, что Ник нравится это девице в вульгарном пальто. Почувствовала – не пойми чем. И желание показать… да что там… надо называть вещи своими именами – застолбить территорию – было невозможно сдержать. Хотя, имела ли Люба право? А, все равно – раскаиваться не собирается. Но и обсуждать свое поведение с Ником тоже не хотелось. И вообще, это нахальство – смотреть на других, когда она рядом. Так что теперь… теперь, когда они приедут на место – пусть реабилитируется. Сам согласился, что ему есть за что. Она представила, как все будет – нежные губы, требовательные пальцы… по всему телу – долго, томительно медленно… и весь вечер и ночь впереди… Дыхание участилось. Она бросила на него косой взгляд. Он смотрел на нее. И, такое ощущение, точно знал, о чем она думает.
Щелкнул, закрываясь, замок входной двери. Они посмотрели друг на друга. И события понеслись совершенно по другому сценарию.
Полетели на пол шарф, сумочка, куртка, пальто. Разлетелась по углам торопливо скинутая обувь. Путаясь в ногах, запинаясь о брошенные вещи и не прекращая целоваться – до дивана. Раздеваться не было ни моральных сил, ни, главное, терпения – и вот трикотажное платье просто задрано на талию, жалобно затрещали то ли плотные колготки, то ли круженные шортики. От возбуждения горло схватило комом, и она даже сказать ничего не может. Но он понимает все и так. Легкий толчок мужской ладони ей в спину, коленями на сиденье, руками упереться – одной в спинку дивана, другой – в стену. Прогибается в спине как кошка, пустота внутри, его отсутствие там в данный момент – почти болезненно.
– Нииик…
– Сейчас… – хриплый низкий голос, шелест фольги и вот, наконец-то…
Уже успевшая позабыться острая боль полоснула изнутри.
– Ай!..
– Прости-прости, – он резко подается назад, не переставая сжимать ее талию. – Черт, это поза такая – очень глубоко получается… Я сейчас, подожди…
Огромные ладони ложатся на ее ягодицы, обхватывая идеально плотно. Он снова подается вперед, упираясь пахом в свои руки, как в буфер. Наклоняется вперед, прижимается губами к уху:
– Так нормально?
– Да…
– Хорошо… – начинает двигаться – сильно и размеренно. – Я постараюсь не до упора… Если будет больно… не молчи… хорошо?…
Она только кивает. Все, навык речи временно утрачен. Двигайся, мой хороший, двигайся быстрее…
А потом они сидели рядом, тяжело дыша. Ник привел свое белье и джинсы в некое подобие порядка, она лишь просто одернула трикотажное платье вниз, до середины бедра.
– Даже раздеться не соизволили. Это и сексом-то назвать нельзя… – голос ее тихий, чуть громче его шумного дыхания. – Просто совокупление… как у животных.
– Ага, – довольно выдыхает он. – Классно было.
Лишь спустя пару минут до него доходит, что сказал он что-то явно совершенно не то и невпопад.
– Люба… – он находит ее ладонь на сиденье дивана. – Люб, ты же не…
– Знаешь, – она смотрит в сторону окна с короткими бежевыми не задернутыми жалюзи – Я раньше… до того, как получила реальный сексуальный опыт… Ну, я думала, представляла, как это может быть. – Голос ее звучит… как-то безжизненно. Очень размеренно, словно не было только что в этой комнате стонов, всхлипов, словно не она только что стояла на коленях на этом диване, умоляя его двигаться быстрее. – Мне всегда представлялось, что это будет на шелковых простынях. Цвет… ну, разный, в зависимости от настроения. Но чаще всего – либо темно-бордовый, либо черный. Да, почему-то, чаще всего, черный.
– Люба…
– И свечи обязательно по периметру комнаты, – она его словно не слышит. – Много-много свечей, пламя мерцает. И еще лепестки роз, – она то ли всхлипнула, то ли усмехнулась. – На кровати. На черном шелке красиво, наверное. И запах от них…
– Люба, послушай…
– И шампанское у кровати непременно – в серебряном ведерке. И какая-то музыка… Хотя, насчет музыки не уверена. Вот такая вот банальщина, представляешь? Наверное, я просто перечитала слишком много всяких глупых женских романов. Да, точно. А на самом деле все… вот так.
– Люба, посмотри на меня. Пожалуйста.
Она послушно поворачивает голову. Нет слез в глазах. Даже нельзя сказать, что она расстроена или обижена. Хуже. Вот это едва читаемое напряжение в уголках губ. Этот вздернутый подбородок. И размеренный голос. И лед в глазах. В данный момент она презирает. Себя.
Накатило кристально ясное осознание, что он должен сию минуту что-то сказать, чтобы убрать эту горечь из ее глаз, губ, голоса. Будь проклято его вечное косноязычие! Наверное, надо просто сказать, что чувствуешь. Уж как получится. Уж какими найдутся словами. Но молчать нельзя.
– Люб, ты хоть представляешь, что я чувствую?
– О чем ты? – волоски на руках дыбом встают от ее ровного безжизненного тона.
– Я… я понимаю. Правда, понимаю. Ты… ты достойна всего этого. Шелковых простыней, свечей, этих гребанных лепестков роз и шампанского! Наверное, это и правда круто! – перевел дыхание. Главное, не орать. – Но ты не представляешь… что со мной творится, когда я вижу тебя такой…
– Какой?
– Такой! Когда ты забываешь обо всем этом! – он обхватил ее лицо ладонями, не позволяя отвести взгляда. – Такой, какой ты была только что! Когда тебе плевать на все – на обстановку, на то, как это выглядит, на… на все! Когда только одно имеет значение для тебя. Я! Я, черт побери! Когда ты меня так хочешь, что забываешь обо всем! Ты хоть представляешь, что я при этом чувствую?!
– А что ты чувствуешь?… – что-то неуловимо изменилось в глубине синих глаз.
– У меня башню сносит, Любка… – он шумно выдохнул. – От тебя. От того, что ты меня ТАК хочешь. Пожалуйста, – он приблизил свое лицо к ее совсем вплотную, глаза в глаза. Погладил большими пальцами идеальные скулы. – Пожалуйста, не стыдись этого. Не стыдись НАС. Того, что между нами происходит. Того, что мы так хотим друг друга так, что нам плевать на все. Пожалуйста…
Она, словно завороженная, кивнула.
– Ты хочешь меня?
Еще один медленный, завороженный кивок, не отрывая взгляда от его глаз.
– Покажи – как?…
Они по прежнему смотрят в глаза друг другу, и он не видит. Но чувствует – как коснулось его бедра ее колено, отведенное в сторону.
– Да, вот так… – выдохнул ей в губы. – Ты же знаешь, что я сейчас буду делать?
У нее уже нет сил даже кивнуть – она просто опускается ресницы в знак согласия.
– Ты хочешь этого?
Еще одно движение черных длинных ресниц.
– И я хочу.
А потом он стянул с нее это серое трикотажное платье, щелкнул застежкой бюстгальтера. И она осталась совсем голой. Обнаженная, с закрытыми глазами и разведенными бедрами. С ума сойти. Такая откровенная в своем желании. Только для него – такая.
В одно движение стащил толстовку.
– Малыш, приподнимись.
Она послушно приподнимает бедра. Ник прикрывает толстовкой диван под ней. Последняя здравая мысль – если они испачкают светлый бежевый диван, Дэн его живьем съест. А потом он опускается на колени перед ней. Прощай, разум. Встретимся позже.
– Положи мне ноги на плечи.
Она упоительно послушна. А он подсовывает ладони ей под ягодицы, обхватывает идеальные полукружия, словно берет в руки чашу. И испивает из нее.
Во второй раз не так. В первый раз для него было потрясение, откровение. В этот раз – чистейшее наслаждение. Упивается влажной нежностью кожи, запахом… его вообще никак нельзя описать – только наслаждаться. Какой же он был дурак, что раньше не… Нет, не так. Где она была раньше, чтобы он мог познать это с ней? Потому что только с ней можно вот так. Оказывается, когда ты делаешь хорошо другому человеку – то и сам нереально кайфуешь. Постепенно что-то начинает туго закручиваться изнутри – на собственные движения губ и языка, на ее ответную дрожь и звук царапающих обивку дивана ногтей.
Категорически не хватает пальцев, но положение рук он менять не рискует – потому что… Потому что чувствует, что она скоро… Прихватывает губами то, что сейчас более всего похоже на карамельку – твердую, гладкую, сладкую. И делает то, что с карамельками делать и положено. Ритмично, внутрь своего рта, поглаживая языком. Недолго.
Ее бедра неожиданно сильно сжимают ему шею, пятки твердо упираются куда-то в район лопаток, она выгибается навстречу, хотя и так они там плотно друг к другу. «Карамелька» пульсирует ему в губы. И тут его внезапно и остро накрывает собственное наслаждение.
Сил поначалу не было не то, чтобы встать – даже голову повернуть. Он так и стоял на коленях, еще вздрагивая, уткнувшись лицом между ее бедер. Ого, как бывает, оказывается…
– Ник…
Он, наконец-то, собрался с силами и поднял голову. Мелкие, осторожные, почти воздушные поцелуи… Люба попыталась свести ноги, но положение у нее для этого было совершенно невыгодное.
– Ник, иди сюда…
– Мне и тут хорошо, – продолжая легкие касания губами. – Тут такая красота…
– Ник!..
– Моя ссссобссственоссссть, – целуя слева от влажной полоски темных волос. – Моя прелесссть, – то же самое справа.
Люба вздрогнула – то ли от смеха, то ли от поцелуя.
– Ссссамойлов! Иди ссссюда! Я тебя потсссселую…
– Ну, ради этого только…
Вставать было непросто – сил, казалось, не осталось ни в руках, ни в ногах. Плюхнулся на диван рядом, потянул Любу за руку.
– Это ты иди сюда.
Она привычно устроилась на его коленях верхом, прижалась щекой к влажной груди. Он провел рукой вдоль ее спины. Идеальная. Совершенная. Его.
– Ну как, не стесняешься больше?
– Да поздняк уже метаться, – хмыкнула Люба.
– Вот и умница, – коснулся губами виска. – Так и надо.
– Ник, а ты… ты не будешь… не хочешь… еще раз?
– Неа.
– А… почему?
– А я уже. Во второй раз.
Люба отстраняется. Огромные распахнутые изумленные глаза. Офигенное сочетание с ее наготой и расположением верхом на него коленях. Руки сами собой сползают вниз по ее спине.
– Как?!
– А вот так. Знаешь, когда мне исполнилось четырнадцать, отец подарил мне книгу. Издательства «Просвещение», – Ник ухмыльнулся. – Называлась она – «Популярная сексология».
– Многообещающее начало, – хихикнула Люба, устраиваясь удобнее на его коленях. – Продолжай.
– Сказал, что, вместо того, чтобы слушать байки пацанов постарше, лучше получить информацию из проверенного источника. Ну, я и засел за книжку.
– Книжка-то хоть с картинками была?
– Вот картинки как раз мне в ней не понравились. Никаких фотографий, черно-белые рисунки с кучей цифр и сносок – как что называется. А еще в разрезе… бррр…
– А чего ты про нее вспомнил?
– Да я там про такую штуку вычитал… И долго думал, что такого не бывает. Сейчас вот убедился, что автор не соврал.
– Ты о чем?
– Это называется оргазм без эякуляции.
– Эя… что?! Коля, я тебя укушу!
– Кусай, – он наклонил голову набок. – Вот сюда.
– Нет, я серьезно. Ты нормально выражаться можешь?! Без этих заумных слов?
– Хочешь сказать, что не знаешь, что оно означает?
– Нет. А должна?
– Кошмар! Половая безграмотность населения достигла ужасающих размеров. Эй! Нежнее кусай. И лизни теперь. Да, вот так. Так, о чем это я?
– Просветитель, блин, – Люба устроила голову у него на плече. – Что такое эта твоя «эя»-штука?
– Она не лично моя. Она достояние всего мужского населения планеты Земля. Эякуляция – это семяизвержение.
– Ясно, – тон у нее чуть смущенный. – А сразу нельзя было так сказать?
– Откуда же я знал, что ты такая темная?
Люба хотела было еще поспорить, но вспомнила о начале разговора.
– То есть, ты?… У тебя был… оргазм? Когда ты меня…
– Угу. Одновременно с тобой, практически. Из-за тебя, я бы сказал. Ну, только что не в тебя.
– Не стесняешься? – она подняла голову с его плеча и заглянула ему в глаза.
– Вот еще! – фыркнул Ник. – Было очень приятно, не так ярко, конечно, как с эякуляцией, зато трусы остались сухие. По-моему, все отлично.
– Ты… ты циник!
– Я реалист, – усмехнулся он в ответ. А потом, вдруг перестав улыбаться: – Спасибо тебе.
Она снова смущенно уткнулась ему в шею. Вздохнула.
– Ник, а я еще хочу тебя спросить…
– Спрашивай, девочка. Что ты еще хотела узнать о сексе? Дядя Коля тебе все расскажет… Да что ж такое! У меня синяк будет!
– Это тебе за «дядю Колю», педофил несчастный!
– Злюка, – нейтрализуя руки хулиганке на коленях. – Что спросить хотела, Любава?
– Меня так только папа называет…
– Как? Любава?
– Да.
– А мне можно?
– Можно. Слушай, скажи мне – чем от тебя пахнет?
– В смысле – пахнет? – он как-то сразу напрягся. – Плохо пахнет? Потом?
– Тьфу, дурак! – Люба еще раз ткнулась носом в шею, втянула воздух. – Хорошо ты пахнешь. Очень хорошо. Только я не могу понять, чем. Что за парфюм, а, Ник? Опознать не могу.
– Я не пользуюсь парфюмом.
– Гель для душа?
– Нет.
– А… а чем пахнешь?
– Не знаю, – он пожал плечами. – Собой. А еще, наверное, детским мылом. И тальком.
– Ты пользуешься детским мылом и тальком?!
– Да.
– Почему?
– Потому что ничего другого мне нельзя.
– Почему?!
– Потому что я больной.
– В каком смысле?!
– В прямом.