Текст книги "Мандаринка на Новый Год (СИ)"
Автор книги: Дарья Волкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава вторая, в которой неожиданные и удивительные поступки герои совершают уже вдвоем
Поначалу он, конечно, офигел. Но, к чести Коли Самойлова надо отметить, что пребывал в состоянии растерянности он недолго – инстинкты звероящера дали себя знать. Еще до того, как Люба успела опомниться, спохватиться или хотя бы задать себе вопрос: «Какого черта она делает?», его руки пришли в движение. Одна легла на ее поясницу, другая на затылок. Он прижал ее к себе, и незаданный хотя бы мысленно вопрос так и остался в глубине ее сознания, там же, где пребывали сейчас и здравый смысл, и прочие рациональные составляющие личности.
Несмотря на отсутствие реального сексуального опыта, в части поцелуев Люба считала себя вполне подготовленной. Более того, полагала, что она это умеет делать весьма неплохо. Оказалось, что и Ник в этом вопросе далеко не лох. Правда, подходы у них были разные. Она любила это делать медленно и нежно, он же был напорист и настойчив. Но ей это даже нравилось. Нравилось тяжелое дыхание и жадные губы, твердая рука на спине и пальцы, гладящие шею. И его мандариновый вкус. И…
Оглушительно бабахнул первый фейерверк. Они отпрянули друг от друга.
– Господи, почему так громко? – растерянно прошептала она.
– Балкон открыт, – у него хриплый голос и тоже совершенно растерянный вид. И губы припухшие. И он снова тянется к ней, но ей хватило времени, что прийти в себя. Слегка отстранилась.
– С Новым годом, Ник! – голос ее преувеличенно бодр. – В вашем доме есть шампанское? Надо же отметить!
– Есть, наверное, – после паузы кивает он. – Я посмотрю. Ты проходи в гостиную. Я сейчас.
В гостиной она устроилась на диване, вцепилась в пульт от телевизора как утопающий за спасательный круг. Плазма на противоположной стене зашумела новогодней мишурой и фальшивыми поздравлениями под аккомпанемент фейерверков за окном. Так, возвращаемся в реальный мир, Любовь Станиславовна, возвращаемся. Что натворила?! Чем думала?! У нее четкое ощущение, что это все было не с ней. Не она это только что взасос целовалось с Колькой Самойловым в прихожей. Нет, это не она. Она же не могла? Вот так, сама, первая? Да еще и с ним! Зачем, почему? Будто в последний час уже ушедшего года она прожила не свою жизнь, а чью-то чужую. Будто не жила в реальной жизни, а играла в «Sims». Персонажем по имени Люба Соловьева. Бред. Бред. Бред!
А вот и ее товарищ по бреду появился. В одной руке Ник держал действительно бутылку шампанского, между пальцами другой ловко умещались два бокала. А еще он оделся, и это ее непоследовательно немного расстроило. Однако, увидев надпись на футболке, Люба махом забыла, что хотела сказать до этого.
– Чего ты так на меня смотришь? – Ник поставил бутылку и бокалы на журнальный столик перед диваном.
– Восхищаюсь надписью на майке и твоей скромностью, – усмехнулась Люба.
– А? Что? – он опустил голову и скосил взгляд. Чертыхнулся. – Да схватил первое, что у кровати валялось. Это мне Рыжий Варвар на Новый год подарила. А ты ж в курсе, какое у нее чувство юмора… специфическое.
На голубой футболке красовалось: «Секс-инструктор. Первые три занятия – бесплатно!».
– Маечка скорее в стиле Вектора. Он же любит футболки со всякими идиотскими надписями.
– Это да, – согласно кивает Ник. – Только, боюсь, сейчас ему за такую майку что-нибудь оторвут.
– Наверное, – с улыбкой соглашается Люба.
– Ладно, я сейчас еще еды какой-нибудь принесу. И будем отмечать.
– Узнаю брата Колю! Как же ты мог о еде забыть?
– О еде забыть невозможно.
В итоге, тарелками с разнообразными закусками он заполонил весь столик, в два этажа. Уверенно и ловко открыл бутылку, как положено, с хлопком и дымком, но без преждевременного излияния.
– Ну, с Новым годом?
– С Новым!
Звякнул хрусталь высоких узких бокалов. Люба едва пригубила, но качество напитка оценила. Ник выпил залпом, поморщившись так, будто это водка.
– Коля, кто так пьет шампанское?
– Как лекарство. Не люблю его.
– А что любишь?
– Пиво, – слегка недоуменно пожав плечами.
– И почему я не удивлена?
– Слушай, Люб. А скажи мне…
– Ой, а с чем это тарталетки? – она мгновенно поняла, о чем он собирается говорить. Нет, это табу, об этом нельзя! Она просто не знает, что ему сказать в ответ.
– Не знаю. С рыбой, кажется, – он отвечает слегка раздраженно. – Я так и не понял, что…
– Ммм, как вкусно! – она впивается зубами в тарталетку. Действительно, с рыбой, и действительно вкусно. Но главное – отвлечь Ника от вопросов. Ну же, Коля, соображай шустрее! Пойми, что эта тема не обсуждается.
– Кто б говорил, – Николай откровенно хмур теперь. – У тебя отец готовит – пальчики оближешь. Мать у него постоянно рецепты выспрашивает.
– У тети Юли тоже вкусно получается! Попробуй!
– Попробую. А все-таки что…
– Смотри, какой Галкин смешной!
– Он всегда такой. Я спросить хочу…
– Коль, налей мне шампанского!
Он тяжело вздохнул, но, кажется, смирился. Налил ей полной бокал шампанского, плеснув себе чисто символически, и принялся за закуски.
Так прошло примерно полчаса. Люба методично уничтожала шампанское, Ник – закуски. Они перебрасывались какими-то репликами, комментируя происходящее на экране телевизора и обмениваясь новостями. Шампанское притупило ее бдительность. И подлый и коварный звероящер этим не преминул воспользоваться!
– Люб, так что это было, там, в прихожей?
Вот же упрямое животное! Настырный как незнамо кто! Три бокала игристого заставили ее забыть об осторожности и дипломатии. Она не собирается оправдываться!
– Что-что… А так непонятно?
– Да так-то вроде понятно, – Ник смотрел на нее, наклонив голову набок. Пристально так смотрел. – Но что-то я до конца не уверен, что правильно оцениваю ситуацию.
– Ну, ты и зануда! – она демонстративно закатила взгляд к потолку. – Коля, это называется по-це-луй! Знаешь, что это такое? Я захотела тебя поцеловать – и поцеловала! Что тут непонятного?
– Да нет, все понятно, вроде бы, – у него совершенно непроницаемое выражение лица. – Захотела поцеловать – поцеловала. Это даже я в состоянии понять. И, пожалуй… я сделаю так же.
– Эй! Погоди! Ты не так все…
Это были последние слова, которые она успела произнести до того, как он вжал ее в спинку дивана и поцеловал.
Самообман, которым она себя недавно успокаивала – что это не она там с ним в прихожей целовалась, что это было помутнение, в прошлом году и, вообще, не считается – этот самообман мгновенно рассеялся. Стоило ему раздвинуть ее губы языком. Нет, это она была тогда. И сейчас она. Она, Люба Соловьева, целуется с Колькой Самойловым. И ей это – да кто бы мог подумать! – нравится!
Пожарная сирена завыла в голове, когда он накрыл своей лапищей ее грудь и тут же легонько сжал. Это было ужасно приятно. И еще более ужасно неправильно.
– Ник… – она уперлась ладошкой ему в плечо.
– Да? – он оторвался от исследования языком крайне чувствительного места на ее шее. – Что такое, Любаш?
Ой, а дышит-то он как тяжело… Давай, скажи ему, что ты не такая. И ждешь тут трамвая, ага. В его квартире, на его диване, под ним, практически. Включай задний ход, пока не поздно! Только вот отталкивать Ника не хотелось. Просто стало снова… страшно. С одной стороны. А с другой – может быть, это и есть тот самый шанс? Колька надежный, как стена, и ей с ним комфортно. Вот ему она доверяет. Марку – не доверяет, а Нику – да. Почему-то. Хотя, разумеется, никогда не думала о нем, как о возможном сексуальном партнере. Но все когда-то случается в жизни в первый раз, не так ли?
– Ты торопишься, Коля.
– Тороплюсь? – дыхание у него по-прежнему как у марафонца на финише.
– Совершенно определенно торопишься.
– Хорошо. Я понял, – он помолчал немного, уровнял дыхание. – Не будем торопиться. – Рука его опустилась обратно вниз и целомудренно легла на талию. – Будем делать это медленно… – Снова наклонился к ее шее. И хмыкнул ей туда совершенно не к месту: – и печально.
Люба в ответ хихикнула. А потом смеяться резко расхотелось. Потом расхотелось делать это «медленно и печально». А захотелось обратно его руку себе на грудь. И желательно сразу под джемпером. И вообще, хорошо бы, если б он ее потрогал еще где-нибудь! Но Ник был методичен и верен своему слову. Он ее только целовал – «медленно и печально», мать его! Целовал так, что ей стало казаться, что на ней скоро начнет плавиться одежда. В кожаных штанишках стало просто невозможно жарко. И она целовала его в ответ. И ужасно хотелось самой потрогать кожу на этих огромных плечах. Но почему-то не решалась влезть к нему под одежду. Ну, он же сам должен первый, в конце-то концов! Кто из них мужик?!
Люба не выдержала и выгнулась, прижимаясь к нему. Его имя пополам со стоном вырвалось совершенно непроизвольно.
– Ник!..
– Что такое? – он лишь слегка отстранился, и вопрос прозвучал почти ей в губы. – Я снова тороплюсь?
На такое возмутительное заявление у нее не нашлось достойного ответа, и она просто цапнула его за припухшую нижнюю губу. Ник зашипел – от неожиданности и боли.
– Ты что творишь?!
– Это ты что творишь?! – так, ей уже на все плевать! Она схватила его ладонь и водворила туда, где ей и надлежало быть. Да мало ли, что она там говорила недавно! Это не считается! – Ты этим своим «медленно и печально» решил до инфаркта меня довести?!
– Ну, и ничего страшного. Потому что… – она чувствует, что он улыбается. А еще чувствует, как его пальцы наконец-то начинают гладить ее сквозь тонкий трикотаж, и неосознанно выгибается навстречу его руке. Он прерывисто выдыхает, но фразу упрямо заканчивает: – у меня по реанимации пятерка была.
– Да? – даже удивительно, что она может еще разговаривать, двигать языком, когда все нервные окончания сосредоточены там, под его пальцами.
– Угу. Дыхание рот в рот, непрямой и прямой массаж сердца, прекардиальный удар…
– Сделай уже мне массаж сердца! – вцепившись ему в короткие волосы на затылке.
– Все показания к этому есть, – он запускает вторую ладонь ей под джемпер. Она выгибается еще сильнее.
– Заткнись и целуй!
Он хотел было еще повыпендриваться и поумничать, но тут уже она засунула руки ему под футболку, и он заткнулся на вдохе и поцеловал, как его и просили.
– Так, пора менять диспозицию, – она не имела ни малейшего представления, сколько прошло времени. Оно не отсчитывалось секундами и минутами, оно измерялось жадными поцелуями, торопливыми руками под одеждой, выгнутыми в попытке прижаться плотнее друг к другу телами.
Ник отстранился от нее, пара быстрых движений, и вот она уже верхом на его коленях. Но этим он не ограничился, подхватил ее под попу и без малейших усилий встал. Она же совершенно неосознанно обхватила его ногами за талию. «Как мартышка на пальме» – мелькнула в голове идиотская мысль.
– Куда мы идем?
– Иду только я. В свою комнату. А ты держись крепче, – у него тяжелое дыхание, но явно не от того, что ему трудно нести ее вот так. Нет, он двигается совершенно без какого-либо напряжения. Все-таки есть прок в том, что Колька такой здоровенный – идет с взрослой девушкой на нем без малейших усилий. А дышит он так, наверное, с самого начала года – благодаря Любе. Она усмехнулась своим мыслям. И это было последним, о чем она успела подумать, прежде чем ее опустили на кровать и принялись за нее всерьез.
Второй раз пожарная сирена завыла, когда на ней из одежды остались только золотые сережки в ушах. Правда, скромняга Ник пока не удосужился снять с себя штаны, но за этим дело не станет, как только… Надо же сказать, пока еще не поздно! Ну, нельзя же промолчать?! Он должен знать. Наверное, должен знать заранее. До. Скажи ему, Люба, черт побери, скажи ему! Но как же трудно…
– Ник… – они лежат тесно, близко, пальцы Ника что-то чертят на ее бедре, в опасной близости от того места, где его ждет… хм… сюрприз. Надо сказать. Надо!
– Что? – его голос прозвучал так, что ее и без того невеликая решимость едва не растаяла. Оказывается, как офигенно звучит голос мужчины в такие моменты – низко и волнующе. И сколько в одном коротком маленьком слове – чего? Желания? Страсти?
– Я хочу сказать тебе кое-что! – на остатках смелости.
– Говори, – пальцы его переместились Любе на попу, только вот ей это лучше соображать никак не помогло!
– Я… я… – нет, она просто не в состоянии выговорить это! «Я – девственница»? Ужасно звучит! «Я – невинна»? Еще хуже. «Я – девушка»? Ни хрена не информативно!
– Что случилось, Люб? Что ты хотела сказать?
И она хватается за мелькнувшую вдруг в голове формулировку:
– Ты будешь у меня первым! – выпаливает на одном дыхании.
Пальцы Ника замерли.
– Что?
– Ты слышал! – самое страшное сказано, но отчего-то не легче.
– То есть, ты никогда не… Ни с кем не… И сейчас вот… в первый раз?…
– Да! – она рявкнула громко, не сдержавшись. Стыдно ужасно.
– Угу… – после этого многозначительного замечания он замолчал. Молчал так долго, что Люба поняла – все, надо вставать, одеваться и уходить. И устраивать свою жизнь так, чтобы никогда больше не видеть Ника Самойлова! И тут он снова заговорил: – Ты хочешь, чтобы я… остановился?
Отлично! Ему нужен повод сбежать! Оказывается, бывает еще стыднее и унизительнее. Ну уж дудки, она пойдет до конца, раз уж так влипла!
– Нет. Я хочу, чтобы ты знал.
Он еще раз угукнул. А потом пальцы его снова пришли в движение, да так неожиданно, что она вздрогнула.
– Слушай, – Ник вздохнул. – Раз уж у нас сегодня вечер откровений, то я тоже кое в чем признаюсь.
Она ужасно перенервничала. Именно это, а так же, наверное, три бокала шампанского, стали причиной тому, что ее понесло. И остановиться она смогла далеко не сразу.
– В чем признаться? Ты что – тоже… девственник?!
От неожиданности Ник натурально хрюкнул, а потом и вовсе рассмеялся. Правда, быстро справился с собой.
– Это было бы… гхм… сильное переживание, думаю. Незабываемое. Для нас… обоих. Нет, – еще раз коротко хохотнул, – жаль тебя разочаровывать, но это не так.
– Что тогда?! Что?! О, Господи, не может быть! Ты… ты гей?!
– Очень смешно, – Ник обиженно засопел.
– Что еще может быть?! Коля, прекрати меня пугать! Ты импотент?!
– Ага, – хмыкнул он. – Протяни руку и убедись в степени моей «импотенции». – Люба, однако, не рискнула воспользоваться этим щедрым предложением. – Ну, у тебя еще есть версии?
– Миллион. Но давай ты уже сам скажешь.
– Хорошо, – Ник вздохнул. – Дело в том, что я… слегка негабаритен… в области… хм… гениталий.
– Что? В какой области? – потом до нее доходит. – Господи, Самойлов, ты всегда так вычурно выражаешься в постели?!
– Я старался быть воспитанным человеком в присутствии дамы!
– Перестарался! Так, погоди. Что это значит? Что значит – негабаритен? Квадратный, что ли?!
– Нет, блин! Треугольный! – похоже, она его все-таки достала. – Я о размере говорил!
– Подожди, дай сообразить. Это что, получается… У тебя маленький… член? Ой, Коль, да не переживай ты так! Для меня это скорее плюс, чем минус.
– Люба, – он еще раз вздохнул. – Я в обратном смысле негабаритен. Крупно… габаритен.
– Ооо… – это у нее вырвалось совершенно непроизвольно. Она помолчала немного, осмысливая услышанное. – Слушай, а, может быть, ты себе льстишь, а?
– Нет, – спокойно, – не льщу. И не горжусь. Просто это… вот так. Я, – он выдал еще один вздох, – я, наверное, не самый комфортный партнер… для первого раза.
Ну почему же все так сложно! Еще сложнее, чем она себе представляла!
– Ты хочешь, чтобы я отказалась?
– Нет. Я хочу, чтобы ты знала.
Люба не знает, что сказать. Острое и абсолютно детское желание просто обидеться. На всех. Ей стыдно, неловко, и собственная нагота сейчас становится такой унизительной. А Ник вдруг придвигается чуть ближе, пальцы его сжимаются.
– Похоже, ты не собираешься отказываться, – негромко ей на ухо. – И я этому только рад…
А потом он ее снова поцеловал. Она думала, что после этого их во многих отношениях странного и непростого диалога ей будет уже не до продолжения. Она просто не сможет, каким бы непоследовательным это ни казалось. Но оказалось достаточным всего лишь поцелуя, его теплого дыхания, твердых пальцев, сжавших попку, и то, что тлело, загорелось вновь – ярко, горячо. Она вжалась в него, закинула ногу на его бедро. Какого черта он еще одет?
– Самойлов, снимай штаны!
– Ну и кто из нас торопится?
– Снимай, я кому сказала! А то я решу, что ты врал и хвастался!
Он усмехнулся, но приказание выполнил. И они перешли к основному действу.
– Ооох… – только так можно было отреагировать на первое проникновение. На это новое ощущение чего-то внутри тебя. Теплого, живого и чужеродного. Слова ей всегда давались легко, но сейчас она не сразу смогла достойно отреагировать. – Не такой уж ты и большой, зря пугал. Вполне терпимо.
– Молодец, – немного сдавленно прокомментировал Ник. – Хорошо держишься. А вот так?
– Ооох… – все-таки непросто быть оригинальной в такой ситуации.
– Нет, это пока не «ооох». Настоящий «ооох» будет позже. Это пока два пальца. Как ты?
Дышать почему-то трудно. И очень… очень непривычно там. Не больно, но тянет. Растягивает. Но она была бы не она, если бы не пыталась держать марку до конца.
– Коля, прекрати вести себя как на работе!
– Я детский хирург, – хмыкает он. – Чудные у тебя представления о работе детских хирургов. Не соответствующие действительности, я бы сказал.
– Ты понял, о чем я! – довольно странно пререкаться с человеком, чьи два пальца находятся внутри твоего тела. И тебе это и приятно, и неприятно одновременно. – Перестань интересоваться моим самочувствием и просто… Оооох!..
– Это три пальца.
Ее вдруг охватывает непонятное нетерпение, под которым прячется страх. И хочется, чтобы уже скорее это все случилось и закончилось!
– Ник, может быть, хватит уже упражняться в искусстве устного счета на пальцах?!
– Ты думаешь, мне легко? – хрипит он.
– Просто трахни меня!
Его пальцы замирают, перестав двигаться там, внутри. Он шумно выдыхает.
– Воспитанный человек не может отказать даме в такой просьбе.
И вот он уже сверху. Сейчас все и случится.
Глава третья, в которой наступают последствия поступков героев – неотвратимо и неизбежно, как последствиям и положено
Сначала стало больно. Потом – очень больно. Потом пресеклось дыхание, и она смогла только упереться ему ладонью в грудь. И лишь после выдохнуть – мучительно, через силу:
– Стой!
Он остановился. В тишине комнаты его дыхание было оглушающим. Словно в такт пульсирующей внутри боли. Черт подери, почему так больно?! Вспомнились слова тети Даши о том, что неприятные ощущения во время дефлорации, как правило, связаны с тем, что партнерша не готова и нет достаточной смазки. Не ее случай, явно – как бы Люба не была неопытна, она понимала: физиологически она более чем готова к тому, что должно произойти, она это просто чувствовала. Так какого же ей так хреново?!
Ник шевельнулся.
– Нет, пожалуйста! Не двигайся! – он даже сквозь туман вожделения услышал панику в ее голосе. – Подожди. Дай мне… привыкнуть.
Ник вздохнул. Очень тяжело вздохнул. Но замер на какое-то время, нависая над ней. Боль не утихала. Да и какого черта ей утихнуть, если ее источник находился по-прежнему внутри Любы! Она начала дрожать. Господи, лучше уж операция, чем вот так вот!
– Люб, легче не будет, – голос его звучал сдавленно. – Мы еще… не закончили. Ты еще…
– Нет, погоди, пожалуйста!
– Не вижу смысла ждать. Тебе все равно больно.
– Нет! Стой! Остановись! Я передумала! – паника заставила ее почти кричать, упираясь руками в его плечи.
– Поздно.
Он резко двинул бедрами вперед, и ее ослепила вспышка горячей боли. Настоящей боли. Слезы вскипели в глазах, и она инстинктивно зажала себе рот ладонью, понимая, что сейчас не то, что закричит – заорет благим матом. Несколько секунд она захлебывалась собственным криком и слезами, а потом Ник так же резко вышел из нее.
Ей стало на какое-то время совсем параллельно на все – на него, на ситуацию. Важной была только потребность тела свернуться калачиком, прижать колени к животу и дышать, дышать. Упиваясь самой возможностью дышать без боли. И чувствовать, что тебя больше ничего не разрывает изнутри. Что ты снова принадлежишь только себе.
Боль уходила странно быстро, оставляя после себя лишь тянущее ощущение – как при месячных. И еще – чувство стыда. Мама дорогая, что же она натворила?! Пришла к парню, залезла к нему в постель, осчастливила его «высокой честью», а потом устроила форменную истерику. Щеки начали гореть, но она все же заставила себя отвернуться от стены, к которой прижималась лбом и коленками. Где ее несчастная жертва?
Ник сидел на краю постели, спиной к ней, его широкоплечий силуэт смутно угадывался в полумраке комнаты. Никогда она не бегала от трудных разговоров, и сейчас не будет!
– Ник…
– Да? – он даже не повернул голову.
– Извини меня.
Он не ответил, и это было ужасно обидно. Но она упрямо продолжила:
– Я понимаю, что вела себя как идиотка. Я сама предложила, и ответственность целиком на мне. Просто… я не думала, что будет так… Извини.
– Перестань, – он шевельнул рукой и вдруг накрыл ее ладонь своей. – Это ты меня прости. Я должен был остановиться… наверное. Ты же просила. Но уже… не смог. Черт! Я знал, что для первого раза я не…
Он резко замолчал. Она тоже не знала, что сказать. Молчание затягивалось, а Люба стала замерзать. И снова вернулась противная дрожь.
– Очень… больно? – Ник первым нарушил затянувшуюся паузу.
Не собирается она с ним это обсуждать! Слишком стыдно за свою истерику. Не шестнадцать ей лет, в конце концов, чтобы так себя вести!
– Ник, полежи со мной. Мне холодно.
– Конечно.
Он лег рядом, натянул на них обоих одеяло. Но почему-то не оставляло ощущение, что он теперь далеко, очень далеко. А ей хотелось… Толку себе врать! Хотелось тепла, нежности. Чтобы обняли, утешили, пожалели, приласкали. Наверное, нормальное желание для женщины после первой близости с мужчиной. Только вот мужчина, похоже, на эти условия заранее не подписывался. И поэтому он молча лежал рядом, лишь слегка касаясь ее плечом.
Накатывала обида и жалость к себе. Вот же год начался!
– Коль, я, наверное, домой поеду…
– Не глупи, – Ник говорит спокойно. Обидно спокойно для нее! – Смысл сейчас куда-то ехать? Давай завтра утром, а? У меня дома раньше двенадцати никого не будет. Завтра утром спокойно уедешь, чего сейчас ночью метаться?
Обида уже просто комком в горле. И ведь сама виновата! Пока она упивалась жалостью к себе, дыхание Ника стало совсем тихим. Прекрасно! Как и положено бесчувственному животному – после секса тут же заснул. Правда, то, что между ними произошло, сексом назвать сложно, но ей от этого не легче. И, тем не менее, несмотря на всю ее обиду, возможно, несправедливую, на парня, лежащего рядом, желание простого человеческого тепла пересилило гордыню. Он спит, и не убудет с него! А ей ужасно хотелось обнять и прижаться, что она и сделала. Аккуратно, стараясь не разбудить.
Ник неожиданно вздохнул, и она отпрянула. А он вдруг повернулся на бок и притянул ее к себе.
– Прости. Я думала, ты спишь, – невнятно, ему в грудь.
– Это ты меня прости, – его губы коснулись ее лба, и он притиснул ее к себе еще крепче. – Просто я не знаю, как…
Вот тут ей захотелось зареветь, прямо-таки смертельно. От его жеста и какой-то странной, грубоватой, неуверенной нежности, что почудилась ей в его словах. Она закусила губу, пытаясь справиться с противоречивым букетом эмоций. Это помогло, и слезы сдержать все же удалось. В итоге, она устроила голову у Ника на плече. Он по-прежнему обнимал ее, и Любе вдруг подумалось, что все вышло не так уж и плохо. Уже ничего не болит, а лежать с ним в обнимку оказалось неожиданно приятным. Чувство неловкости испарилось, хотя, возможно, только на время. И последнее, о чем она подумала, засыпая – как же, все-таки, хорошо, что это у нее случилось с Колькой. Он свой парень, и с ним не так стыдно. А теперь еще тепло и уютно. На этой мысли она уснула. А Ник еще минут десять лежал, боясь шевельнуть правой рукой, но потом и его сморил сон.
– Ящер, ты охренел!
Именно под эти слова он и проснулся. Лениво открыл глаза и первое, что увидел – рыжая голова любимой сестрицы, торчащая между дверью и косяком. Выглядела Варька непростительно жизнерадостно для утра первого января. И была очень громогласна – тоже совершенно непростительно.
Ник попытался встать с кровати и понял, что правую руку не чувствует. И тут же вспомнил, почему именно. Повернул голову. Нет, это ему не приснилось. Ее наследное высочество Любаша Соловьева мирно спала на его плече. Странно, что не проснулась от Варькиного конспиративного ора.
– Варвар, выйди, – он старался говорить негромко. – Я сейчас.
Люба не проснулась и когда он вытаскивал из-под нее руку. Отвернулась к стене, натянула на себя плотнее одеяло и продолжила мирно сопеть. В реальность картины верилось с трудом, но подумать об этом не получалось – за стеной демонстративно гремела чем-то на кухне Варька. Ник натянул штаны и секс-инструкторскую футболку, поднял с пола мобильник. Девять утра. Какого Рыжий Орк явился домой в такую рань?!
– Коля?! – младшая только и ждала его появления на кухне. – Чем ты ее опоил?! Или это наркотики? Надеюсь, ты не совершил ничего противозаконного?!
– Чайник поставила? – он проигнорировал ее вопрос. – Чего приперлась ни свет, ни заря?
– Это и мой дом тоже! – парировала Варвара. – Не увиливай! Как ты затащил ее в постель? Успокой меня: скажи, что до насилия дело не дошло!
– Какие еще есть версии у любящей сестры про любимого брата?
– Господи, да я глазам своим не поверила! Ты – и Люба!
– Прекрати причитать, – насыпая в кружку растворимый кофе.
– Я умираю от любопытства – КАК?! Как тебе это удалось сделать? Как ты ее уговорил? Что пообещал?
– Если хочешь знать, то она сама! – не выдержал Ник. – Сама пришла! И сама предложила!
Какое-то время Варька так и стояла с открытым ртом. Потом все же закрыла.
– Да ты гонишь…
– Сама такая.
– Быть этого не может! – Варя пришла в себя. – Чтобы Люба – и с тобой! Да еще и сама предложила! Ага, как же, размечтался. Не смеши меня. Сестре мог бы и правду сказать.
– А он и сказал правду, – раздался третий голос. Они обернулись одновременно. В дверях кухни стояла Люба. Первой опомнилась Варвара.
– Привет, Люб. С Новым… годом!
– Доброе утро, Варюш. И тебя тоже… с наступившим.
– Отличная стрижка, Любашик, – Варька поразительно быстро справилась с изумлением. – Кофе будешь? Маман нам торт испекла на утро – творожный.
Пока Варвара ныряла в холодильник, они смотрели – он на нее, она – изучала рисунок плитки над раковиной.
Он прекрасно знал, что девчонки Соловьевы красивые. Всегда знал. Но именно сейчас он это понял. Почувствовал. Безупречную линию скулы. Черные опахала ресниц. Губы… Неужели он их целовал сегодня ночью?! И странную беззащитность натянутой в повороте головы шеи.
– Люб, смотри какая вкуснотища и красотища! – Варька вынырнула из недр холодильника с тортом в руках. – Ты же без сахара пьешь, крепкий?
– Да, – Люба улыбнулась, но это была очень натянутая улыбка. – Но я не буду кофе. Спасибо, Варь. Я домой поеду.
– Коля, такси вызови, – Варвар сегодня соображает на порядок быстрее его.
– Не надо! – Люба тоже опережает его с ответом. – На улице поймаю.
Варька из приличия попыталась поспорить, он же молчал – понятия не имел, что тут можно сказать.
Неловкие «Пока», не глядя в глаза – и вот младшее поколение семьи Самойловых остается в квартире уже без гостьи.
– Я в душ, – пресекая новые вопросы сестры.
Но и это не спасло его от еще одной порции расспросов и разборок.
– Ящер, что это?!?
Он стоял на пороге своей комнаты в одном полотенце на бедрах. Его личное проклятие, Рыжий Орк, он же Рыжий Варвар, она же Варвара Глебовна Самойловна, любимая сестра, которую он в возрасте четырех лет слезно умолял родителей отдать обратно аисту– так вот, эта чудесная девушка стояла у его кровати с глазами, распахнутыми на максимальную ширину. И смотрела на… Ник выругался.
– Коля, это то, о чем я думаю?!
– Какого хрена ты вообще делаешь в моей комнате? – он подошел к кровати и резким движением прикрыл одеялом подсохшее темно-красное пятно на простыне.
– Зашла презервативы выбросить – ты ж вечно забываешь. А мама потом расстраивается.
Ник не выдержал и нецензурно выругался. Вот же утро – то одно, то другое! Выходные, называется!
– Я папе расскажу, что ты материшься! – годами отработанным тоном ябеды ответила Варвара.
– Папа тоже матерится, еще хлеще меня.
– Тогда маме расскажу, и вам обоим достанется! – парирует Варька. А потом вспоминает о насущном. И спрашивает как-то совсем растерянно: – Коля, это что, получается, что Люба…
Сначала он только вздохнул. Но потом все же добавил словами:
– Да.
– То есть она до тебя никогда… Люба?! А сегодня с тобой?… Почему?!
– Не знаю! У меня нет ответов на твои вопросы! И будь человеком – оставь меня в покое!
Варька иногда и правда могла быть человеком.
– Надо постирать, пока мама не увидела, – с этими словами она сдернула простынь с постели и, свернув и сунув ее подмышку, вышла из комнаты.
Она не заплакала. В конце концов, она взрослая умная девушка. И еще – она получила то, чего хотела. Она решила свою «великую» проблему. А это непонятное щемящее чувство внутри – оно пройдет.
Она не плакала, пока шла по лестнице Самойловского дома, а потом по улице. Не плакала и в такси, где ей попался крайне разговорчивый водитель. Впрочем, ей всегда такие попадались. Видимо, все же во внешности дело – с сестрами такая же фигня приключалась постоянно. А дома надо было улыбаться родителям, вручать и получать новогодние подарки. И лишь в душе, стоя под теплыми струями и глядя на окрашивающуюся в светло-красный воду на дне кабины, она все-таки заплакала. В конце концов, имеет право оплакать свою утраченную девственность. Ну и что, что она сама мечтала с ней расстаться. Все равно почему-то плакать хочется…
