Текст книги "Мандаринка на Новый Год (СИ)"

Автор книги: Дарья Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Дарья Волкова
Мандаринка на Новый Год

«Думать, что половой акт – самостоятельная функция, в такой же степени необходимая, как сон и еда, по-моему, есть величайшее невежество»

Мохандас Карамчанд «Махатма» Ганди

Пролог, в котором Николай Самойлов неосторожно открывается

В банкетном зале шум, смех, сумятица. Толпа гостей расступается, явив в образовавшейся в центре пустоте фигуру широкоплечего рыжеволосого парня с короткой стрижкой и в темно-сером костюме. В его отнюдь не мелких ладонях изящный букет бледно-розовых и палевых роз кажется совсем крошечным и каким-то даже игрушечным, зато выражение изумления на его лице – совершенно искреннее и настоящее.

– Николай! Ты зачем девчонкам праздник испортил? Какого ляда ты букет поймал? И как ты вообще там очутился?!

– Я не очутился! – парень хмуро оправдывается. – Я в туалет ходил. В зал захожу – а оно мне в голову летит! А у меня рефлексы, между прочим! Я восемь лет вольной борьбой занимался!

– Боюсь, что все эти восемь лет тебе не помогут, – смеется моложавый отец невесты, – когда девчонки за тебя возьмутся. За то, что ты букет перехватил.

– Да нужен он мне! – парень оглядывается. Всовывает букет в руки оказавшейся рядом девушке. – На, Соня, держи! Раз он вам так нужен.

– Я не Соня, я Люба!

– Да какая разница! Букет держи.

Глава первая, в которой Любовь Соловьева начинает совершать совершенно неожиданные и удивительные поступки

– Я вам точно не нужен?

– Николай, исчезай с глаз моих, пока я тебя отпускаю! Смотреть на тебя тошно – того и гляди на месте отключишься.

– Да я еще ничего, нормально…

– Вижу я, как ты «нормально». Веселая у тебя выдалась ночка.

– Ну, по вашим меркам ничего особенного.

– Молод ты еще – свои дежурства моими мерками мерить! Все, марш домой – отдыхать и к Новому году готовиться.

– Владимир Алексеевич, не надо со мной нянчиться и скидки мне делать только потому, что вы с моим отцом дружите. Я справлюсь. Я в порядке.

– А уж указывать мне, что делать и с кем нянчиться – так это ты два раза молод, ясно? Все, иди домой. Это приказ заведующего, понял меня?

– Так точно, – со вздохом кивает молодой ординатор.

– Отцу мои поздравления с Новым годом, Юлии Юрьевне – сердечный привет.

– Передам.

– Все, с наступающим, Николай Глебович! Увидимся в следующем году.

– И вам всего хорошего, Владимир Алексеевич.

Привычно хмуря брови, Николай Самойлов выходит из кабинета заведующего детским хирургическим отделением.

– Марк, ты меня обманул!

– Ну что ты, Люба, нет, совсем нет!

– Ты сказал, что мы будем встречать Новый год с твоими друзьями!

– Я сказал, что мы будем встречать Новый год в квартире моих друзей, – оправдывается стройный блондин с тонкими чертами лица. Обводит рукой гостиную. – Это и есть их квартира. Я не обманул, дорогая моя, – пытается погладить стоящую рядом с ним девушку по щеке.

– Не передергивай! – она отступает на шаг, негодующая и от того более, чем обычно, красивая. – Я же тебя спрашивала, что за люди, что за компания! И ты мне сказал, что они милые, веселые и интересные люди!

– Так оно и есть. Они веселые и интересные люди, – подтверждает Марк. В его тоне откровенно слышится плохо скрываемое довольство собой.

– Ну и где эти во всех отношениях замечательные люди?!

– Встречают Новый год в Финляндии.

– Марк!!!

– Но что ты так злишься, радость моя, – он привлекает девушку к себе, несмотря на то, что она противится. – Люба… Люба… Любушка моя… – обнимает ее, шепчет на ухо: – Разве это не здорово – встретить Новый год вдвоем? Только я и ты. Я подготовился. В холодильнике шампанское и куча всяких вкусностей. Твой любимый фруктовый салат и взбитые сливки. Я надеюсь, что ты позволишь не только заправить сливками салат, но и слизать их откуда-нибудь… с тебя, – тут его рука накрывает небольшую, но идеальную грудь под тонким черным трикотажем.

– Прекрати! – его слова кажутся ей ужасно пошлыми и вульгарными, она резко убирает его руку, но вырваться совсем из крепких объятий у нее не получается.

– Ну, прости, прости, – примиряюще шепчет он. – Но ты же знаешь – я схожу по тебе с ума. Я не торопил тебя – понимаю, что такая девушка, как ты, заслуживает всего: подарков, долгих ухаживаний. Ты должна узнать меня получше, доверять мне. Но, солнышко… – жарко дышит ей в маленькое изящное ушко, – мы уже столько вместе. Мне кажется, пора… Это очень красиво и символично: начать новый этап наших отношений в новогоднюю ночь. Встретить Новый год в постели вдвоем. Знаешь, говорят – как встретишь год, так его и проведешь.

– Ты отлично сказал о доверии, Марк! – ей все-таки удается высвободиться из его рук. – Скажи мне, как я могу доверять человеку, который обманул меня?!

– Зая, но это же ради нас…

– А меня спросить?

– Неужели ты совсем меня не хочешь, солнышко?

Такой прямой вопрос в лоб, что не отвертишься.

– Я хочу, чтобы мой партнер не обманывал меня! – наконец, находится с ответными словами она. – А ты сказал мне заведомую ложь! Это нечестно, Марк!

– Заинька…

– Я ухожу!

– Любочка, куда ты пойдешь? – он пытается ее перехватить, но она ловко уворачивается. – Без пяти одиннадцать, через час Новый год!

– Перебьюсь как-нибудь! – натягивая короткую темно-коричневую норковую шубку.

– Люба, не дури! Ты никуда не успеешь за час!

– Мои проблемы, – всовывая ноги в сапожки.

– Будешь встречать Новый год на улице?!

– Захвачу с собой главный символ праздника!

– Елку?!?

– Мандарин! – она действительно быстро сует в карман мандаринку из стоящей на комоде вазы. – Пока! Увидимся, когда ты подумаешь над своим поведением и осознаешь, что обманывать дорогую тебе девушку, даже из лучших побуждений – нехорошо!

– Люба!

Но входная дверь уже прощально хлопает, и он остается один. Приваливается к стене. Вот же стерва! Динамит его который месяц. Но как же хороша! Личико, фигура, характер… Темперамент в постели, наверное, бешенный, только ломается долго. Надо придумать что-то другое, чтобы ее туда затащить. Честно говоря, устал уже ждать, но она определенно стоила потраченных усилий. Марк отталкивается от стены.

Надо пойти, открыть одну бутылку шампанского. Поводить старый год и заодно подумать, как же ему все-таки затащить неуступчивую красавицу Любашу Соловьеву в постель.

Все в жизни когда-то случается в первый раз. Например, ты в первый раз оказываешься в последний час уходящего года на улице, в малознакомом районе, без малейших идей, куда идти. А и в самом деле – куда? Дома никого, родители отмечают праздник с друзьями в ресторане. Сестра встречает Новый год дома, с мужем и маленьким сынишкой, да и в любом случае к Наде с Виком Люба до двенадцати не успеет – это на другой конец города. Домой, в пустую квартиру, торопиться и вовсе не хочется. И что делать? Встречать Новый год на улице, как сказал ей Марк? А все он виноват! Интриган чертов! Если бы предупредил хотя бы…

Если рассуждать отстраненно, то Марк прав. Их отношения давно пора переводить в горизонтальную плоскость. Хорошо воспитанный, в меру интеллигентный молодой человек из хорошей семьи, симпатичный, умеет красиво ухаживать. Собственно, стоит уже осчастливить парня тем, чего он так хочет. Заслужил – как минимум, своим долготерпением. И она себя настраивала на это. Просто вот так вот, с бухты-барахты – нет, так она не может. Для этого нужно же собраться с духом и признаться Марку, что она… она… она в свои двадцать пять лет девственница! Идиотка, другими словами.

Люба шла по мерцающим всеми возможными новогодними оттенками улицам. Светло, как днем, празднично. Удивительно многолюдно. Она даже не думала, что совсем незадолго до Нового года на улице столько людей. Почему они не дома, не сидят за праздничным столом? Вот почему она оказалась в это время на улице, Люба совершенно точно знала. Из-за Марка! Шагая по неизвестной ей улице в совершенно неизвестном, случайно выбранном ногами направлении, она размышляла. Как, пропади все пропадом, она попала в это нелепое положение? Которое, между прочим, с каждым годом все усугублялось. Если сейчас, в двадцать пять, ей неловко признаться парню, что у нее отсутствует сексуальный опыт, то что будет в тридцать? Нет, мысль странная, так далеко загадывать не стоит. И вообще, будет день – будет и пища. Надо жить настоящим.

А, может быть, решить эту проблему радикально? Люба как-то, в приступе ничем не обоснованного мазохизма, произвела розыски в Интернете. Угу, нет ничего невозможного в наше время. Но… «искусственная дефлорация» – это звучало ужасно! Еще ужаснее, чем признаться в том, что ты совсем новичок в делах постельных. Нет уж, лучше все-таки как-то… как-то собраться с духом и решиться. Пока не поздно.

Самое обидное, что виновата в этой абсурдной ситуации оказалась Люба сама. Не было никакой возможности обвинить во всем чрезмерно строгих родителей, пуританское воспитание или психологическую травму девства и юности, как это было модно. Фиг вам, что называется. Нет, и родители у нее вполне нормальные, не ханжи, и на тему сексуального воспитания с ней и сестрами мама говорила. И не только мама, к слову сказать, но и их друг семьи и хороший женский доктор тетя Даша Тихомирова. Уж после ее лекций вопросов точно не оставалось. Только вот теория у Любы кардинально разошлась с практикой. Причем, из трех сестер – только у нее одной. Собственно, если уж говорить совсем откровенно, именно тот факт, что их трое, и лежал, наверное, в основе ее теперешнего дурацкого положения.

Люба хмурится, плотнее кутая лицо в широкий ворот шубки. Попа и бедра начинают подмерзать в узких кожаных штанишках со щегольским золотистым напылением, но она упрямо продолжает идти куда-то, думая о своем.

Она обожала сестер. Представить не могла, что можно жить как-то иначе – когда твое правое и левое плечо не прикрывает по личному ангелу-хранителю. Ну, или по бесу-пакостнику – это по версии папы. В любом случае, то, что их трое – это было одной из основ ее личной вселенной. Это с одной стороны. А с другой… Ужасно хотелось быть единственной. Хоть для кого-то. Не было ни малейших сомнений в том, что она бесконечно любима родителями. Но – она одна из трех обожаемых дочурок. Одна из трех. Она для всех была – одна из трех сестер-близнецов Соловьевых. И Надю с Соней это, похоже, совсем не беспокоило. А вот у самой Любы вызывало неконтролируемое желание чем-то отличаться от сестер. Быть непохожей. Другой, не такой. Хоть в чем-то, а лучше – во всем. В том числе и… В общем, сейчас она пожинала плоды этого детского желания быть не такой, как сестры. Пока Надя и Софья постигали премудрости науки любви плотской, Люба гордо задирала нос и утверждала, что достойных кандидатур нет. Потом вошла в роль. А потом стало просто стыдно признаваться. По современным вольным меркам она была уже старой девой, иначе не скажешь. Когда она представляла себе диалог с потенциальным… избранником, она даже не могла вообразить, как она это скажет, какими словами. Зато отчетливо представляла, что увидит на лице того, кому выпадет «честь». Жалость, недоумение. Смех, может быть. Тут Люба поморщилась своим мыслям. Именно из-за страха увидеть все это, в первую очередь – насмешку над собой, она изображала пресыщенность и отсутствие интереса. А на самом деле она просто лузер. Секс-лох. Смешно, если кому рассказать. Но она с кем попало этим секретом делиться не собирается, а вот ей самой на эту тему смеяться давно уже не хочется. Ведь не рассосется само собой. Надо что-то с этим делать. Надо. Но сегодня она в очередной раз струсила.

– Девушка, а пойдемте с нами Новый год встречать! – нетрезвый голос вывел ее из состояния задумчивости. Люба усмехнулась. Отшивать на «раз», не теряя собственного достоинства и не оскорбляя – этим навыком все сестры Соловьевы владели в совершенстве.

– Простите, спешу к любимому, – она улыбнулась и действительно прибавила шаг.

– Эх, повезло кому-то! – крикнули ей вслед. Угу, повезло. Знать бы еще, кому.

Налетает порыв ветра, и она зябко ежится. Взгляд на часы – половина двенадцатого. Улицы опустели, все разбежались по домам, в тепло, к елкам, салату и шампанскому. А она тут. Внезапно защипало к глазах и носу. Жалко себя стало просто до слез. Тут же всплыла в памяти Андерсеновская «Девочка со спичками». Как так вышло, что она – Люба Соловьева, дочь любящих родителей, обладательница двух души в ней не чаявших сестер и кучи друзей и знакомых самых разных мастей, умница, красавица и прочая, оказалась в самый канун Нового года на улице, черт знает где?! А где она, кстати? Люба оглянулась по сторонам. Странно знакомый перекресток… Напрягла память и зрение, выискивая еще детали в окружающих домах. Точно! Где-то здесь недалеко живут Самойловы!

Милая и интеллигентная тетя Юля, уютный и невозмутимый дядя Глеб, «Рыжий орк» Варька, с которой всегда можно посмеяться, и «Звероящер» Колька, с которым просто спокойно и надежно. И тут же ей смертельно захотелось в тепло и уют квартиры Самойловых. Вспомнить бы еще, куда идти!

Еще двадцать минут стремительно уходящего года были потрачены на поиски нужного дома. Попытки дозвониться до Вари или Ника и уточнить адрес не увенчались успехом. Сеть занята, новогодняя ночь вступила в свои права. В конце концов, она нашла дом Самойловых. Но у подъезда ее поставил в тупик домофон. Помнит этаж. Помнит расположение квартиры, но какой номер?! Тут, видимо, судьба решила ее пожалеть, и дверь сама распахнулась перед уже порядком подмерзшей Любой. Навстречу вывалился явно успевший начать отмечать гражданин.

– Ой, какая снегурка-а-а…

– И вас с наступающим! – пискнула Люба и протиснулась в подъезд. Лифт ждать не стала, что там, четвертый этаж, дел-то. И по лестнице дробно застучали ее каблуки.

У двери квартиры Самойловых перевела дух, посмотрела на часы на запястье. Без десяти. Отлично, она укладывается. Давя на кнопку звонка, Люба ощущала практически спортивный азарт. Она успела. Успела!

Спустя полминуты от этой уверенности не осталось и следа. Никто не торопился открывать ей дверь. А с чего она, собственно, решила, что Самойловы встречают Новый год дома? Вот в квартире Соловьевых, например, сейчас темно и пусто. И у Самойловых, похоже, та же самая ситуация.

Люба устало привалилась к стене рядом с дверью. Перспективу встретить Новый год на улице сменил вполне реальный шанс сделать то же самое в подъезде. Здесь, конечно, теплее, но в целом… Загремел замок, Люба обернулась к двери. Та распахнулась. За порогом стоял звероящер Колька собственной персоной. Звероящер хмуро и недоуменно разглядывал ее, растирая ладонью грудь. Одет он был в изрядно помятые пижамные штаны в красно-белую клетку, рыжую щетину и темно-розовое пятно на плече.

– Привет.

– Привет, – невнятно промычал Ник, маскируя своей здоровенной лапищей богатырский зевок.

– Войти можно?

– Угу, – еще один зевок на грани риска вывиха челюсти. Отступает назад. – Заходи, Люб.

Она шагает через порог, закрывая за собой дверь.

– А с чего ты решил, что я Люба? – фраза, в общем-то, дежурная для их троицы.

– Методом дедукции вычислил.

– А ну-ка? – Коля у них троих всегда вызывал желание подколоть, и сейчас она тоже не смогла удержаться.

– Ну, Соня, насколько я в курсе, в Париже, а поскольку рядом нет Витьки, то ты и не Надя. Значит, ты Люба.

– Просто Шерлок Холмс и доктор Ватсон в одном лице! – фыркает Люба. Странный разговор у них начался все-таки. А время идет, взгляд на настенные часы у Ника за спиной. Семь минут до Нового года. – А что, Витя с Надей, например, поссориться не могут?

– Могут. Они это и делают, по-моему, с завидной регулярностью. Но как бы они ни ругались, Витька свою ненаглядную на ночь глядя из дому не выпустит. Слушай, – Николай, похоже, окончательно собирается с мыслями, – а ты чего пришла-то?

Прямой вопрос. Ответа нет. Лучший способ защиты – это нападение.

– А ты что, спал, что ли?

– Угу, – словно в подтверждение своих слов он разводит руки в стороны, а потом поднимает верх и сладко, совершенно по-кошачьи потягивается. – Спал. Хорошо так спал. Пока меня не разбудили.

Она его почти не слышит. Гадает – свалятся или нет сползшие совсем до границы приличия от потягивающих движений штаны. И почему-то вдруг вылезают на первый план детали. На которые ей раньше бы и в голову не пришло обращать внимание. Например, что у него абсолютно гладко выбритые подмышки. И грудь у него тоже гладкая, но это все же, наверное, от природы, а не от бритвы. А еще – что фигура у него просто отличная. На ее вкус, его, конечно, многовато, но многовато соразмерно. Все, как надо – плечи, руки и даже пресс. На котором, кстати, как раз растительность есть – в виде тонкой полоски темно-рыжих волос. Нет, это все-таки неприлично – так разглядывать парня, тем более того, которого ты знаешь, как облупленного. Или все же не знаешь?…

– Люб, ты мне так и не ответила – ты зачем пришла? Ты к Варьке? Так ее дома нет, гулеванит где-то, родители тоже в гостях. Я один. Мои завтра в лучшем случае к обеду дома появятся.

– Нет, не к Варе. К тебе, – она сама удивлена своими словами. Само собой вырывалось почему-то.

– Да? – рыжие брови взлетают вверх. – А… зачем?

– Считай меня предвестником праздника и посланцем Деда Мороза! – она горделиво вздергивает подбородок. – А то ты, как я вижу, собрался Новый год проспать.

– Чего я там не видел? – усмехается Ник. – А я устал, как собака. С дежурства.

– Непорядок, Коля! Так нельзя. Смотри, – указывает ему за спину, – через пять минут Новый год, а ты небрит и в одних штанах.

Он поворачивает голову. Какая же у него шея мощная. И неожиданно красивый профиль.

– И правда, – потирает рукой шею. Бицепс внушительный, однако. – Скоро уже. И чего делать будем?

– Встречать! – безапелляционно отвечает Люба. Наконец-то сбрасывает капюшон с головы и перчатки с рук. Засовывает перчатки в карманы шубки, пальцы нащупывают что-то гладкое и круглое. Трофейная мандаринка.

– Ого… – подает голос Ник. – А это что?

– Что – «что»?

– Нууу… – он делает какой-то неопределенный жест пальцами вокруг своей головы. – Что у тебя… с прической?

– Не нравится? – она добавляет во взгляд и интонацию надменности. – А мне говорили, что мне идет эта стрижка.

– Ну так-то да, – Колька нисколько не обескуражен ее недовольством. – Симпатично. Но все равно – стрижка какая-то… как у мальчишки. Совсем коротко.

Ну да. Очередная попытка быть «не как сестры». Отца чуть инфаркт не хватил, когда она явилась домой с этой ультракороткой хулиганской стрижкой. «Необычно и стильно» – вынесла вердикт мама. А папа еще целый месяц ворчал и дулся на нее. «Как можно было такую красоту состричь!». Да элементарно. Зато теперь ее с сестрами не спутаешь.

– Кто бы говорил, – парирует Люба. – По сравнению с твоими двумя сантиметрами у меня локоны!

– Это точно, – усмехается он, проводя рукой ото лба к затылку по рыжему «ежику». Странная у него улыбка. Мягкая и какая-то… словно за ней прячется что-то, какой-то второй смысл. Вот же чушь в голову лезет.

– С наступающим, Самойлов, – она протягивает ему раскрытую ладонь с ярко-оранжевым кругляшом. Ник какое-то время смотрит, наклонив голову – сначала на мандарин в ее ладони, потом на нее.

– Спасибо, – забирает цитрус. – Ну и это… Раз уж пришла. Раздевайся, что ли.

Виной всему Марк и то, какое направление приняли ее мысли благодаря нему в течение последнего часа. Но на слово «раздевайся» в исполнении Коли Самойлова у нее мелькнула совершенно неприличная ассоциация. Никак не связанная с прихожей, шубой и не до конца проснувшимся другом детства напротив. И такая ассоциация ее просто взбесила. Люба тут же решила сорвать злость на отвратительно невозмутимом звероящере.

– Между прочим, воспитанный человек помог бы даме разоблачиться! – ни дать, ни взять – выпускница пансиона благородных девиц в ней заговорила. И откуда взялась, спрашивается? Вот и Ник удивился.

– А где ты тут воспитанных увидела? – Колька огляделся по сторонам с намерением пристроить мандаринку, а потом, недолго думая, сунул ее себе в рот, зажал зубами. Выглядел при этом… Ну, а какой спрос со звероящера? Изобразил рукой круговое движение, Люба поняла его пантомиму и повернулась спиной. Он всего-то снял с нее шубу, а от нечаянного прикосновения теплых пальцев к шее волна дрожи вдруг прокатилась от затылка до самого… до попы, если прямыми словами.

– Разуваться воспитанные человеки тоже должны дамам помогать? – судя по вопросу, Самойлов вытащил мандаринку изо рта.

– Дама сама справится, – буркнула Люба, нагибаясь. А когда снова приняла вертикальное положение…

Все когда-то случается в первый раз в жизни. Например, ты в первый раз в жизни стоишь и смотришь… нет, даже не смотришь – любуешься, как парень, которого ты в детстве лупила совком по голове, стоит и чистит мандарин. Оранжевый шарик, который занимал всю ее ладонь, в его руках кажется совсем крошечным. Пальцы у него длинные, и он очень ловко ими раздевает мандаринку. Раздевает? Раздевает?! Да что она на этом «раздевайся» зациклилась?! Ник между тем пристроил кожуру на тумбочку, развалил очищенный фрукт напополам и одну половинку целиком засунул себе в рот, после чего сразу стал похож на здоровенного хомяка. Или на страдающего флюсом звероящера. Еще один взгляд ему за спину. Три минуты до Нового года.

– Хочешь? – нет, на самом деле он издал совершенно нераспознаваемую последовательность звуков, но она догадалась о смысле по протянутой ей второй половинке.

– Самойлов, тебя в детстве не учили, что нельзя разговаривать с набитым ртом?

Он отрицательно помотал головой и принялся энергично жевать. Дернулся кадык, когда он сглотнул. Все-таки шея у него мощная – наверное, с ее бедро толщиной. Из уголка рта выбежало немного оранжевого сока, он его совершенно по-детски слизнул, параллельно разделывая оставшуюся часть мандаринки на дольки. Люба резко отвернулась, расправляя складки на висящей шубе. Что за хрень с ней происходит, кто ей объяснит?!

Она обернулась. Ник методично добивал цитрус и смотрел на нее… как-то странно? Или ей уже все мерещится? Она снова взглянула на часы за его спиной. Тонкая стрелка отсчитывала последние секунды уходящего года. Двадцать… девятнадцать… восемнадцать…

Она перевела взгляд на Ника. Он смотрел на нее. У него ярко-голубые глаза, особенно яркие на фоне рыжих ресниц. Губы блестят от мандаринового сока. Кожа на огромных плечах, наверное, гладкая и теплая, а волосы на голове, наоборот, кажутся жесткими. Десять… девять… восемь… На последних секундах уходящего года она сделала шаг, потом еще один. Закинула руки ему на шею, притянула к себе. Приподнялась на носочки и поцеловала в сладкий, пахнущий мандаринами рот.