Текст книги "Мандаринка на Новый Год (СИ)"

Автор книги: Дарья Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава четвертая, в которой герои много думают и вспоминают – им есть, о чем подумать и что вспомнить

Второй том «Хирургических болезней детского возраста» был с раздражением отброшен в сторону, на подушку. Надоело. И читать надоело, и Интернет надоел, и вся эта новогодняя атрибутика уже тошноту вызывала. А больше всего надоело безделье. Ему не дали дежурств на новогодние праздники. Молод еще, видимо, как обычно. Он привычно нахмурился, но одернул себя. Что толку злиться? Молодость, как любил говорить отец, единственный недостаток, который с возрастом проходит. Но работать в полную силу хотелось уже сейчас. Делать нужное дело, пользоваться уважением коллег. Только вот медицина – сфера настолько консервативная, что на репутацию и уважение ему еще работать и работать. А пока есть только собственные амбиции, которые разбиваются о недоверчивые взгляды родителей. «Вот этот парень будет оперировать моего ребенка?!». Ладно, сколько можно даже дома о работе думать?

Ник встал, потянулся, подошел к окну. Уже начал угасать короткий январский день. Делать было совершенно нечего. Даже поговорить не с кем, Варвар где-то шляется, как обычно, родители в кои-то веки, по настоянию матери, уехали на неделю в санаторий – отдохнуть и подлечиться. Правда, отец там сразу же спелся (и спился – по утверждению мамы) с главным врачом и лечился по собственной методике. Но, несмотря на ворчание матери, вроде бы отдыхалось родителям хорошо.

За окном шли куда-то люди. Может быть, и ему прогуляться? Куда? Да некуда, в том-то и дело. Все визиты вежливости он уже нанес, если можно так сказать. Только вчера вот был в гостях у Вика. Вообще, странное дело. Когда его закадычный друг детства, Витька Баженов, он же Вик, он же Вектор, вдруг неожиданно добился-таки взаимности от своей великой любви (хотя лично Ник считал это блажью и дурью), Николай решил, что – все. Потерял он друга. Сожрет его Королевишна Надька и косточек не выплюнет друзьям. Вышло, к его огромному изумлению, иначе – и друга не потерял, и приобрел… Ну, не подругу, конечно, но Надька Соловьева, точнее, уже Надя Баженова оказалась человеком. Неплохим человеком, надо сказать. Коза и выдерга, не без этого, но, как говорится, у всех свои недостатки. Так что они вполне смогли найти с ней общий язык. А уж после появления на свет Ванечки Баженова…

Ник усмехнулся. Господи, родители, тоже мне. Сами ведут себя как дети. Ник вспомнил, как ему тогда позвонил Вик – перепуганный до икоты молодой папаша. «У Вани опухоль на животе!». Где-то там, на заднем фоне, подвывала Надька. Нет, он в опухоль сразу не поверил. Но примчался тут же. Угу, так он и думал. Самая обыкновенная пупочная грыжа, которую он, молодой и только-только набирающийся опыта детский хирург распознал сразу. Отпаивал Витьку вискарем, кормящую мать Надю – чаем с лимоном и сахаром, приняв на себя командование на их кухне. Успокоил, как мог, молодых родителей, чувствуя себя ужасно мудрым и опытным. Предложил периодически еще хлюпающей носом Наде свозить сына на консультацию к Владимиру Алексеевичу – своему начальнику, наставнику и заведующему отделением, где Ник работал. На что Надя ответила ему фразой, за которую он ей простил все ее прегрешения перед Виком – былые, будущие, мнимые и настоящие. «Своего сына я могу доверить только тебе, Коля!». С тех пор мир между ними установился окончательный и бесповоротный, а Ванечка Баженов стал его пациентом номер один.

Поначалу приезжал каждую неделю – проведать, посмотреть на динамику. Надя оказалась совершенно сумасшедшей мамашей, но он к этому уже привыкнуть успел – что нормальные с виду женщины могли вести себя на редкость неадекватно, когда дело касалось их детей. Но с Надей было проще – выяснилось, что, в крайнем случае, на нее можно даже грозно рыкнуть, и она послушается и перестанет дергаться. Поэтому Надежда дисциплинированно выполняла все его рекомендации по консервативному плану лечения, включая массаж, гимнастику и пластырь. Об операции думать пока было рано – в этом он Надю тоже смог убедить. В общем, Надька оказалась действительно неплохим человеком. И еще она сестра…

Ник вздохнул. Вчера, сидя на кухне у Нади с Виком, с маленьким крестником, бодро скачущим у него на коленях: молодые родители радостно сбагрили ему ребенка, Ник, глядя на Надю, вдруг поймал себя на совершенно крамольной мысли. Что он прекрасно представляет, как выглядит жена друга без одежды. Ведь они же с Любой близнецы, у них должно быть все одинаковое, не только лицо, но и тело. Эта мысль его так смутила, что даже Витька заметил. Подкалывал, что Ник какой-то странный и задумчивый. Да как тут не быть задумчивым?!

Решив занять руки, он двинулся на кухню, открыл холодильник. Но от мыслей ему это не помогло отгородиться. К сожалению, рот и мозг у него функционируют абсолютно автономно. Он запретил себе думать, потому что без толку – только голову сломаешь в попытке понять и объяснить. Но забыть… забыть не мог. Что-то сидело занозой и не давало сдать произошедшее в новогоднюю ночь в архив памяти. Да и хрен такое забудешь!

Поначалу он был уверен, что это какой-то очередной розыгрыш. Нет, он, конечно, ответил на поцелуй – кто б на его месте не ответил? Но ждал, все ждал подсознательно, что вот-вот откуда-то выскочит Соня с криком: «Ага!». Что там дальше, за этим «Ага», он не мог представить. Потому что смысла в таком розыгрыше не было. Но и на реальность ситуация мало походила.

Окончательно сомнения он отбросил только когда увидел… нет, даже не столько увидел – темно же было – ощутил ее. Голую. Под собой. Нет, так далеко в шутках нормальные люди не заходят. Даже выдерги-тройняшки Соловьевы. А она умудрилось еще раз выдать такое, что он снова подумал о том, что его разыгрывают, что с ним играют в какую-то неизвестную игру. Ну, потому что невозможно же было в это поверить. Что Люба – красавица Люба Соловьева, которая никогда за словом в карман не лезла, самоуверенная, прекрасно знающая, какое впечатление производит на противоположный пол и умеющая это впечатление производить, да что там – просто Люба Соловьева и этим все сказано! – что она… И ведь это оказалось правдой.

Ник снова подошел к окну – теперь кухонному. Начало шестого, а уже скоро совсем стемнеет. Именно тот факт, что сказанное ею действительно оказалось правдой, и не давал ему покоя. Ни разу еще… Нет, он не мнил себя великим героем-любовником. Но ни разу еще в постели с ним девушки не рыдали. Ни разу он не причинял такую сильную боль. Да, ему бывало непросто – в силу физиологических особенностей. Это только в порнофильмах круто выглядит. А когда в реальной жизни, в постели с реальными, нормальными девушками, выясняется, что у тебя член несколько больше среднестатистического, то это приносит тебе только дополнительные сложности. Но Ник как-то привык, знал, как избежать дискомфорта, более того, девушкам это все же (да здравствует порно!) обычно нравилось. Но не в этот раз. Видимо, Люба совсем не смотрела фильмы для взрослых.

Но больше всего его потрясло даже не то, что он оказался у Любы и в самом деле первым. И не то, как у них крайне неудачно все вышло. А то, что она… она! потом перед ним извинилась. После того, как он ей причинил, судя по всему, довольно сильную боль, гордая красавица Люба Соловьева извинилась перед ним! Ник отвернулся от окна и привалился спиной к стеклу. Черт, кажется, он ее совсем не знает. Не могла та Люба, которую он знал, все это сделать. Идеальная красавица Любаша Соловьева, которую он знал – она должна иметь кучу парней, на любой вкус, на каждый день недели. И даже если бы она ждала с вступлением в половую жизнь до… а сколько Любке, кстати? на год младше его, значит, двадцать пять – так вот, и в этом случае его она бы никогда не выбрала, не обратила бы внимания на него ни за что. И даже если бы все это невозможное случилось, то, после того, что он с ней сделал…

Тут Ник поморщился, вспоминая ее слезы. Поежился. Это было чертовски неприятное воспоминание. Именно оно, скорее всего, и было занозой, что не давала забыть. Если быть совсем честным с собой, то он должен был остановиться. Должен был это сделать, когда она попросила. Но в тот момент он уже ни хрена не слышал и не соображал. Завелся просто как мальчишка шестнадцатилетний. Правда, у него в последние пару месяцев как-то не складывалось с сексом – но это даже для него было слабеньким оправданием, а уж для Любы… А Любе никаких оправданий не потребовалось. По какой-то непонятной причине она, вместо того, чтобы вспылить, наорать на него, как он подсознательно ожидал, взяла ответственность за эту ситуацию на себя. Извинилась перед ним! Перед тем, кто сделал ей очень больно, пусть и ненамеренно. Это была какая-то другая, совершенно незнакомая ему девушка. И перед этой девушкой он испытывал странное, непонятное, не дававшее ему покоя чувство вины. Он просто не мог забыть произошедшее новогодней ночью.

Не дав себе времени передумать, он достал из кармана телефон. После такого взрослые люди не делают вид, что ничего не произошло. Это несерьезно. Он ей позвонит. И… и скажет что-нибудь. Или спросит. Или… Длинные гудки прервались нежным голосом.

– Да?

В окно светило яркое январское солнце, и Люба встала, чтобы задернуть жалюзи – монитор страшно бликовал. Таким служебным рвением можно было бы гордиться – прийти в новогодние праздники на работу. Обманывать себя Люба не имела желания: за ее приходом в редакцию стояло что угодно, но только не карьерные устремления. Просто хотелось чем-то занять голову. И иметь хоть какой-то легальный повод послать Марка на фиг, сославшись на занятость.

В итоге на экране был открыт текст, в который она никак не могла вникнуть. Понапишут молодые талантливые авторы всякого бреда, а ей читай! За рабочий стол возвращаться не хотелось. Люба взяла лейку и методично полила все цветы на подоконнике и тумбочке – Светлана Васильевна будет ей благодарна.

– Боже мой, кто это на работу в праздники пришел! – Люба резко обернулась. В дверях стоял Виталий Федорович Кольчевский, заведующий редакцией. Неизменный пиджак в клетку, зачесанные назад в артистическом, как ему казалось, беспорядке редеющие волосы. Но Люба, несмотря на то, что в редакции неизменно подшучивали над внешностью шефа, не позволяла себе недооценивать Виталия Федоровича. Мама советовала, да и сама не дурочка. Начальник был себе на уме и очень, очень проницателен.

– С наступившим, Виталий Федорович!

– И вас, Любовь Станиславовна, с праздником, – церемонно ответил шеф. Улыбнулся. – Любушка, я чувствую себя настоящим тираном – самая красивая девушка в моей редакции работает во время праздников… Тебе что, заняться нечем?

– Как раз есть чем, – она кивнула в сторону своего стола.

– Нет, я точно тиран! – ухмыльнулся Кольчевский. – Ну, пойдем, хоть кофе тебя угощу – за усердие.

Повода отказываться не было, да и кофе хотелось. И с умным человеком поговорить – чем не повод не думать о всяком… неприятном.

– Как Новый год встретила, красавица? – Виталий Федорович подвинул ей шоколад.

Люба отхлебнула кофе. У шефа отличная кофеварка в кабинете и всегда пахнет свежесваренным кофе.

– Чего молчишь и загадочно улыбаешься?

– Кофе очень вкусный, – дипломатично оправдала Люба свое молчание. Опять же, если она честно ответит на поставленный вопрос, начальство рискует поперхнуться кофе. Поэтому пришлось ответить уклончиво: – Как Новый год встретила? Необычно. И… познавательно.

Кольчевский ее все равно раскусил. Словно смог как-то догадаться.

– Однако… Кому-то повезло, – шеф мягко рассмеялся. – Ох, Люба, Люба, сколько сердец разбила, признавайся?

– Ни одного, – она невинно распахнула глаза. – Я человек мирный.

Ее телефон разразился гитарными переборами в исполнении неизвестного испанского виртуоза.

– Вот и еще одна жертва «мирного человека», – усмехнулся Виталий Федорович.

– Спасибо за кофе, – Люба улыбнулась, вставая с места. – Не буду больше вам надоедать.

Только за дверью кабинета она посмотрела на экран. Марку отвечать не хотелось. Это странно, очень странно, но она почему-то ждала все эти дни звонка от другого человека. Но он так и не позвонил. Впрочем, о чем она вообще думает?! Мавр сделал свое дело, мавр может не звонить. Забыть. Забыть. Зато самое главное сделано. Только вот чувства удовлетворения это не принесло.

Телефон зазвонил снова. Марк не отстанет. Да и нельзя же от него постоянно бегать?

– Да?

– Солнышко, ты еще не наработалась? Давай, в кино сегодня сходим? Твой любимый Нолан.

– Хорошо, – прикрыв глаза. – Давай.

– Заеду за билетами и через час примерно буду у тебя перед офисом. Буду развлекать мою сладкую девочку.

– Хорошо, – повторяет она. Почему ее даже от голоса Марка тошнит? А при мысли, что она должна будет теперь с ним проделывать то же самое что с Ником… Вот, она все-таки произнесла его имя, хотя бы мысленно! А ведь обещала себе! Но, с другой стороны, не может же она все время игнорировать его существование, учитывая, что они дружат семьей с Самойловыми. Да и, вроде бы, ничего страшного и необратимого не произошло. Ну, подумаешь, переспала с другом детства. Никто от этого не умер. Только вот она никак не могла, несмотря на все свое приличное литературное образование, дать хоть какую-то оценку тому, что произошло.

Было стыдно, ужасно стыдно за свою истерику. А еще она ждала от него хоть какой-то реакции. Непонятно с чего, но упрямо ждала хоть чего-то. Звонка, например. Ждала и боялась. Не позвонил. И ко всему прочему, она теперь точно знала, что секс ей не нравится. Те, кто говорил, что это приятно – врут. Или это просто не для нее. Или… слишком много «или»!

– Опять? Марк, я терпеть не могу эти места для поцелуев!

– Отличный VIP-диван. Киса, ну, не злись.

Отличный диван, как же! И она отлично знает, что на этом диване будет происходить! Пусть только попробует руки начать распускать. Она не в том настроении.

Ее подозрения подтвердились. Спустя десять минут после начала фильма рука Марка легла ей на бедро. И была так резко убрана, что попыток он больше не предпринимал. Если раньше такие его действия вызывали глухое раздражение, которое она списывала на свою неопытность, то теперь… Теперь его руки на своем теле вызывали почти отвращение. При том, что, когда Колька лапал ее за грудь или попу своими огромными ручищами, это вызывало совсем другие чувства. Странные. Будто он имел на это право – так лапать. Вот какого черта она снова о нем вспомнила?! А, все-таки, наверное, было бы замечательно… если бы он ее только трогал вот так… А все остальное, что было дальше… слишком больно.

Он ей все-таки позвонил. Звероящер сделал свое дело, но звероящер все же позвонил. Она несколько раз вдохнула-выдохнула, прежде чем ответить, чтобы голос звучал ровно. Благо, Марк был занят протиранием стекол на машине, а она неосознанно отошла на несколько шагов в сторону.

– Да?

– Привет.

– Привет.

Он хотел ей что-то сказать, задать какие-то вопросы. Но по телефону так и не мог сказать ничего умного кроме:

– Давай встретимся?

Пауза. Она смотрит, как Марк любовно протирает зеркала на своем «Ниссане».

– Давай.

– Ты где? – он слышит какой-то шум.

– Только что из кинотеатра вышла.

В кино была? Интересно, с кем? Он как-то сразу растерялся.

– Ник, ты тут?

– Угу.

– Через сколько будешь в «Кофе-Хаус» на Профсоюзной?

– Минут через сорок.

– Там и встретимся.

Короткие гудки. Он несколько секунд смотрит на телефон в своей руке. А потом резко стягивает через голову домашнюю футболку.

– Марк, у меня дела.

– Какие еще дела? – совершенно искреннее недоумение.

– Мне только что позвонили. Извини, у меня сейчас встреча. Срочная. Так что…

– Что-то серьезное? Неприятности?

Надо же, какой заботливый. Нет, он и в самом деле постоянное демонстрирует заботу и внимание. Но почему-то не оставляло ощущение, что это именно демонстрация, напоказ.

– Нет, никаких неприятностей. Просто одному человеку нужна… моя консультация.

– Кого ты можешь консультировать?!

Она так презрительно выгнула бровь, что Марк тут же спохватился.

– Любонька, извини, я не то имел в виду. Просто… Извини, пожалуйста! Давай, я подвезу. Куда тебе на встречу?

– Тут недалеко, я лучше пешком. До встречи.

От прощального поцелуя она отвернулась, подставив лишь щеку. Она просто не могла сейчас поцеловать Марка в губы.

Глава пятая, в которой Николай Самойлов поступает в несвойственной ему манере, но Любовь Соловьева это не оценивает

Его она заметила сразу, как он вошел. Трудно не заметить такого здоровенного амбала – сколько в нем росту, интересно? Люба придирчиво разглядывала Ника, пока он сначала осматривал кафе в поисках ее, а потом, увидев, улыбнулся и пошел к ней. Черный пуховик, темно-синие джинсы. Он одет так, как десятки тысяч парней в этом городе. Но все равно выделяется – своим огромным ростом и темно-рыжим ежиком.

– Привет еще раз.

– Привет. Раздевайся, давай, и садись.

Широченные плечи обтягивает обыкновенная темно-зеленая толстовка. Ник Самойлов явно не слишком заморачивается своим внешним видом.

– Ты на машине?

– На метро, – он устраивается за столом, берет в руки меню. – Ты забыла, что ли?

– Ах, да, – усмехается Люба. – У тебя же мотоцикл. Ты же у нас великий мотогонщик.

– Просто гонщик, если верить Варьке, – он возвращает ей усмешку. – В смысле, гоню постоянно – по ее утверждению.

– Чудесные у вас отношения.

– С сестрами всегда так. Ты-то должна понимать.

– Понимаю. Ну что, выбрал? Рекомендую черничный чизкейк – свежий и довольно приличный.

– Не хочу есть, – он откидывается на стуле. – Кофе только выпью.

– Коля! Кто тебя сглазил?! ТЫ не хочешь есть?!

– Угум. Новогодние праздники не прошли даром. Не могу уже есть – надоело.

Она смеется в ответ, он же даже не улыбается. Интересно, сколько мужиков в кофейне пялились на нее? Сколько ему сейчас смертельно завидуют? И – если бы они знали правду…

Подходит официант, чтобы принять заказ, Николая начинают уговаривать попробовать фирменные блинчики с лесными ягодами. А она снова принимается разглядывать его. Подсознательно сравнивает Ника с Марком.

Обыкновенная одежда, ничем не примечательная. Стилягой Ника точно не назовешь. Приехал на метро. И Марк – холеный, со стильной стрижкой, со вкусом одетый, на пижонском «Кашкае». Тут ей почему-то еще странным образом припомнился парфюм Марка, который ей категорически не нравился – слишком сладкий. А от Ника не пахло ничем. Или чем-то… чем-то трудно уловимым. От кожи.

– Уговорили все-таки, – ворчит Ник, и она отвлекается от своих мыслей. Парадоксально, но сравнение вышло все равно не в пользу Марка отчего-то.

Заказ приносят быстро, они успевают переброситься лишь парой фраз – про родителей, погоду. А потом… он же хотел у нее узнать…

– Ты как вообще?

– Вообще – прекрасно, – она демонстративно пожимает плечами. Жест изящный, как и плечи в тонкой, синей с темно-красными цветами, блузке.

– Как… самочувствие?

– Нормально, – еще одно пожимание плечами. – Насморк еще пару недель назад прошел.

– Люб, я не про насморк. Я про другое.

– Про что? – она смотрит ему прямо в глаза, и тут же легкий румянец выступает на щеках. – А, ты про… это. Все… – прокашлявшись, – все в порядке.

– Слушай, я сказать хотел, – он отхлебывает кофе. – Там же произошел разрыв мягких тканей…

– Что? А… ну и… Произошел и произошел! – румянец на щеках становится ярче, она даже отворачивает лицо, демонстрируя опять все ту же идеальную линию скулы и беззащитную натянутость шеи.

– После разрыва… гхм… девственной плевы… там образовалась раневая поверхность. На стенках…

– Ты мне тут лекцию по анатомии читать собрался?!

– Нет. Я к тому, что края разрыва зарубцуются через полторы-две недели. И раньше этого времени не стоит… заниматься сексом. Может наступить повторное кровотечение. И вообще… – он замолкает – выражение лица у собеседницы способствует.

Румянец ее становится совсем ярким – два темно-красных пятна на побледневших щеках. И глаза у нее такие… В жизни не видел у Любы такого выражения в глазах.

– Так, значит… – и голос ее очень тихий, но он отчетливо слышит его почему-то. – Значит, так ты об этом думаешь, да? Что я пришла к тебе тогда за избавлением от… от лишних мягких тканей? А теперь… как только добрый доктор Самойлов помог пациентке Любе Соловьевой – вуаля! Можно пускаться во все тяжкие! Ничего же не мешает! – голос ее стремительно набирает силу, превращаясь из шепота в гневный звон. – Отлично! Я только и ждала от тебя разрешения! Может быть, ты и справку мне напишешь? Что я уже пригодна… к употреблению?! Или что – тебе требуется провести еще одно обследование? Так ты скажи, не стесняйся! Прямо здесь будешь проверять – как зарубцевалось?

– Люба… – он реально ошарашен ее словами, ее тоном. Совсем не это же имел в виду, и, правда, беспокоился. – Ты меня не так поняла. Я же…

– Нет, Самойлов, ты не ящер! Ты… ты… ты придурок! Идиот! Кретин!

Последние слова она уже кричит, не стесняясь. А потом хватает шубку и сумочку – и вот ее уже нет.

Теперь он узнает Любу Соловьеву – ведет себя так, как и положено. Да что он такого сказал?! Все перевернула с ног на голову. Вот и старайся, беспокойся о людях!

Он допивает остывший кофе, блинчики на тарелке тоже выглядят холодными и невкусными. Ник поворачивает голову к стеклянной стене кофейни. Чтобы увидеть, как Люба падает. Поскальзывается прямо напротив того места, где он сидит, где еще недавно сидели они вдвоем. Падает навзничь, взмахнув руками, о ледяной асфальт ударяется сумочка, рассыпая вокруг содержимое. Он вскакивает с места. Люба тоже поднимается – только медленно и на четвереньки. Так же, стоя на четвереньках, начинает собирать рассыпавшееся – насколько ему видно, в основном, это содержимое косметички. Движения у нее торопливые и неловкие, а на повернутой к кафе щеке видна блестящая дорожка. Люба плачет?!

Она все-таки встает на ноги и уходит – быстро и все же чуть прихрамывая. На границе света от окна кофейни остается лежать ярко-розовый цилиндрик. Губная помада. Какое-то время он смотрит на этот розовый цилиндр. А потом просто срывается с места.

У дверей его решительно перехватывают. Ник оборачивается: тщедушный парнишка-официант держит его за локоть – вид испуганный, но храбрится.

– Молодой человек, а расплатиться?!

Ник чертыхнулся.

– Сколько с меня?!

В ответ на названную сумму сунул купюру в протянутую руку.

– Сдачи не надо!

На улице его ждал лишь розовый цилиндр помады. Любы не было видно.

Поначалу. Потом он заметил ее голосующий силуэт у края проезжей части, дальше по улице. Рванул бегом, думая только об одном: как бы самому не грохнуться на этом гололеде, как Люба только что.

– Отпусти меня!

– Не отпущу. Люба, что с ногой? Больно? Где?

– Не твое дело! Отпусти, я кому сказала! – у нее получается не так грозно, как ей хотелось бы, потому что говорить приходится ему в пуховик – Ник прижимает ее к себе, и у нее хватает здравого смысла не пытаться вырваться силой.

– Нет. Нам надо поговорить.

– Уже поговорили!

– Ты меня неправильно поняла. Я не хотел тебя обидеть.

– И, тем не менее – у тебя прекрасно получилось!

– Любаша…

Его прерывает звук автомобильного клаксона. Ник оборачивается. У обочины стоит такси, стекло на пассажирской двери опущено.

– Молодые люди, едем?

– Едем! – кивает решительно он.

В такси Люба демонстративно отвернулась к окну. На названный адрес не соизволила прореагировать. А он достал из кармана телефон.

«Ты дома?»

«Нет»

«Во сколько будешь?»

«Во сколько надо?»

«Не раньше десяти»

«Помни – бл*дство в таких объемах до добра не доводит. Не забудь помещение проветрить и резинки выкинуть»

На последнюю смс-ку он не стал отвечать. А телефон через пару минут снова пиликнул.

«И ужин приготовь – сегодня твоя очередь»

Это было чистой воды шантажом и вымогательством, но он не в том положении, чтобы спорить с сестрой.

В прихожей он помог ей снять шубку, как-то даже привычно уже. И они замерли, прямо там – наверное, на том месте, где все и началось. Ей там стоять ужасно неловко, но куда идти? В гостиную, где они целовались на диване? На кухню, где было то утро после? В его комнату? О, да, там самое подходящее место, чтобы перестать чувствовать себя неловко.

– Пошли, – он взял ее за руку, но она резко высвободила ладонь. В спальню? Сама дойду, дорогу знаю!

В комнате уселась в кресло за компьютерным столом, сложила руки на груди.

– Ну-с, Николай Глебович, я вас внимательнейшим образом слушаю.

Он вздохнул, сел напротив нее, на кровать, провел ладонью по голове, ероша короткие волосы. Наверное, это ему помогает думать. Ну, давай, выкладывай, Ник, что там у тебя на уме?

– Люб, я… – еще раз вздохнул, – я, правда, не думал, что… Я просто… Ну, раз уж так получилось у нас…

После этого многословного монолога он замолчал. Бросил на нее короткий взгляд и отвернулся. Отличный у них разговор, занимательный.

– Хорошо. Я сама расскажу, что все это значит. Ты на самом деле вправе. Вправе составить обо мне… об этой ситуации такое мнение. Нет, ну а что еще ты мог подумать? Пришла, пристала с поцелуями, влезла в койку…

– Люба, ну что ты…

– Молчи, ты все равно говорить не умеешь! Значит так, о чем это я?… А, ну вот. Влезла в койку, потом обрадовала приятной… новостью. Понимаю, тебе деваться уже некуда было.

– Люба!

– Коль, давай просто все забудем, а? Как страшный сон. Ну, было – и было. Я перед тобой извинилась. Все, проехали. Дальше каждый сам за себя.

Она несла такую откровенную чушь, что ответить он мог только одним – сдернуть ее за руку с этого чертова кресла и…

– Что ты себе позволяешь?!

Он молча уткнулся носом в ее шею, удерживая обеими руками Любу у себя на коленях. Пахнет она офигенно. Слабый, почти неуловимый, нежный запах…

– Самойлов! Ты что там себе придумал?! Что у тебя теперь есть право?!

Он ее поцеловал. Сначала в шею, но уже после этого она не смогла ничего произнести. А потом в губы – и это сделало продолжение дискуссии вовсе невозможным.

– Люб, – прервавшись, задыхаясь. – Дай мне еще один шанс.

– Второй бесплатный урок от секс-инструктора? – она умеет держать марку до последнего.

– Угу, – улыбается ей – как-то совсем растерянно. А потом, посерьезнев: – Я постараюсь сделать в этот раз… как надо.

– Ладно, – да почему же она не может просто послать его на фиг?! – Я тоже постараюсь вести себя прилично, не рыдать и не орать.

– Надеюсь, повода не дам.

Она зажата, это чувствуется. Вроде бы отвечает на поцелуи, прогибается под его руками. Но все равно, что-то есть внутри – словно нетающая льдинка. Помнит, ждет – возможно, подсознательно даже. Что будет больно. И он ни хрена не представляет, что с этим делать! Не эксперт он по девственницам, первый раз… так. А у самого уже в ушах гудит кровь – так завелся.

– Чего ты ждешь? – дыхание у нее все же сбившееся, жаркое. – Начинай уже…

– Давай, ты не будешь меня учить, а?

– Я готова, правда.

Вот что ты с ней будешь делать?! Ломает все его стереотипы – о себе, о том, как ведут себя неопытные девушки в постели. И он же не железный, в конце концов – чтобы отказываться от того, что ТАК предлагают.

– Люба, не зажимайся, пожалуйста… Будет только больнее.

– Я не специально! Я стараюсь…

Она все такая же невозможно, почти болезненно узкая. Видно, как она захлебывается собственным вдохом на его проникновение, замирает, прикусывает губу. Он двигается чуть вперед, она отвечает дрожью тела – дрожью, которую не в состоянии унять. Пара движений, взгляд на ее лицо… Смачно выругавшись, он резко выходит из нее.

– Ну, и зачем ты остановился? – она поразительно быстро приходит в себя.

Все повторяется. Он снова сидит на краю постели, голый, спиной к ней. Люба быстро смахивает с глаз совершенно непроизвольно выступившие слезы. Она обещала ему не рыдать, но они покатились как-то сами собой, без ее участия… По-прежнему почему-то очень больно.

– Чего молчишь, Ник?! Какого остановился, я тебя спрашиваю! Я тебя об этом не просила!

– Знаешь… – у него такой безразличный голос, что ее только от этого тона начинает потряхивать. – Заниматься сексом с девушкой, которая плачет от боли подо мной, не входит в число моих излюбленных занятий.

– Ах, это снова я виновата?!

– Я этого не говорил, – все так же ровно и безразлично.

– Тебе вообще лучше не говорить! – она резко садится на кровати, чуть поморщившись от легкой боли, нисколько не смущаясь собственной наготы. – А вот я тебе, скажу, Николай Глебович! Свою вторую попытку ты с треском провалил! Третьей не будет! И не звони мне больше, понял?!

Он в ответ лишь дергает плечом, все так же не оборачиваясь. Вот теперь она снова ведет себя предсказуемо. Как и положено девчонке Соловьевой. Стерва. Не будет он ей звонить, одного раза хватило.