Текст книги "Мандаринка на Новый Год (СИ)"

Автор книги: Дарья Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава девятая, полная последствий трудовых будней и сказанных сгоряча слов

– Привет, Ник.

– Привет, Люба.

– Как дела?

– Торпидно, – он подошел к окну в ординаторской. Снег идет – крупными хлопьями.

– Тор… что? Это как? – опешила она.

– Без ярко выраженных реакций со стороны организма. Вялотекуще, в общем.

– Понятно, – она немного помолчала, обдумывая услышанное. Потом решилась. – Слушай, тор… торпеда ты моя…

А потом она снова замолчала. Потому что притяжательное местоимение «моя» по отношению к Нику прозвучало очень странно. И дело было отнюдь не в женском роде. А в самом факте… «Мой», «моя»… Принадлежащий мне.

Ник тоже молчал – видимо, так же «мою торпеду» переваривал.

– Я сказать хотела… Точнее, предложить. В общем, у меня сегодня дома никого не будет. Часов до одиннадцати точно. А, может, и до двенадцати. Родители на каком-то приеме-фуршете. Ресторан и прочий разврат.

– Разврат? Разврат – это хорошо.

На самом деле, пять минут назад он мечтал только об одном – доползти до дому и отрубиться. День просто жуткий, устал – физически, но больше эмоционально. К тому же, не высыпался в последние дни. Что изменилось? Она позвонила. Нет, спать он хочет по-прежнему. Но отказаться от этой возможности – слишком большое расточительство, учитывая их ограниченные возможности к такого рода встречам.

– Разврат будет у родителей в ресторане. А я тебя приглашаю на чай.

– Обожаю чай. Я тогда после работы сразу к тебе.

– Договорились. Только ты… – немного замялась, но потом решила продемонстрировать свою взрослость и ответственность, – в аптеку зайди – к чаю купи… чего-нибудь.

– Угу. Куплю. Ты ж не знаешь, какие… хм… торты нужны.

Люба не выдержала и хихикнула. Почему-то с ним даже на самые сложные и деликатные темы говорить легко.

– Да что там знать-то? Все просто, по-моему. King size? Или как – XXL?

– Какие мы грамотные, просто удивительно. Давай, я лучше все-таки сам.

– Ну, раз ты стесняешься… – Ник на другом конце трубки хмыкнул. – Сам – так сам. До встречи.

Нажимает отбой. Спать он меньше хотеть не стал. Но настроение определенно улучшилось.

Она все успела – принять душ, освежить гладкость кожи в нужных местах и даже пять минут потратить на выбор белья. Да, определенно, вот это. Весьма закрытый по крою фасон компенсировался возмутительно прозрачным кружевным исполнением. А еще ей нравились вот эти белые атласные бантики по бокам. Оглядела себя в зеркало. Даже себе она нравится. Ник должен оценить! Хотя… он может и не заметить. Люба улыбнулась своему отражению. Ей кажется, что она его уже знает достаточно для того, чтобы предположить, что так вполне может случиться. Ник определенно может поторопиться и просто не оценить всей этой красоты. И что? А она даже и не расстроится. Главное, что она чувствует себя уверенно. Она безупречна. Бросив последний взгляд в зеркало, Люба потянулась за джинсами. А интересно, как бы отреагировал Ник, если бы она его встретила вот так… в одном этом черном прозрачном кружеве?

И хорошо, что она не решилась реализовывать эту идею. Потому что выглядел Ник как-то так, что… Она даже не решилась его поцеловать. И он тоже не поцеловал ее. Вроде бы улыбается, а в глазах, уголках губ словно притаилось что-то. Она даже не знала, что сказать после привычного: «Привет». И выдала вдруг неожиданное – неожиданное с учетом ее только что весьма игривого настроения.

– Ты голодный?

– Не откажусь, если предложат, – он как-то виновато улыбнулся. – День просто сумасшедший сегодня, ни присесть, ни поесть.

– Плов будешь?

– Ооо… – простонал Ник. Причем практически с той же интонацией, что и в совершенно… другой, горизонтальной ситуации. – Плооов… от Стаса Санычааа…

– Давай, раздевайся, – усмехнулась она.

А после они все же оказались в ее комнате, на ее кровати. Но совершенно не так, как она себе это представляла. Ник привалился к стене, устроил ее привычно на коленях, спиной к себе, обхватил поперек живота и уткнулся лбом ей в шею. Выдохнул тепло.

– Люб… ты меня сейчас убьешь… и права будешь сто раз… но этот плов меня подкосил.

– Кончил в процессе поглощения плова?

– Я не кончил. Я кончился.

– Я всегда знала, что не выдерживаю никакой конкуренции с папиным пловом.

– Да не в тебе дело! – он повернул голову и теперь прижимался к основанию ее шеи щекой. -

Просто день сегодня выдался тяжелый… очень.

Ладно. Она справится. Она переживет. Ничего страшного. Ей только что отказали. Надо называть вещи своими именами – ей именно отказали! – и надо учиться принимать это. Наверное, так случается со всеми когда-нибудь в первый раз, рано или поздно. Наверное, для этого даже могут быть веские причины. А сейчас главное – сохранить лицо.

– Ник, – она старалась говорить ровно. – Ты не обязан передо мной оправдываться. Ты мне ничего не должен. Не хочешь – кто же тебя неволит…

– Любааа, – простонал он ей между лопаток. – Да какое там «не хочешь»! Просто…

А потом он взял ее за плечи и повернул лицом к себе. Несколько секунд смотрел в глаза, словно пытаясь прочитать там что-то. А потом поцеловал.

– Слушай… не надо… через силу… если ты устал…

– Поздно. У меня уже сменились приоритеты. Хочу тебя. Очень. Пожалуйста…

Он действительно не заметил черного откровенного кружева не ней. И случилось все довольно быстро и бурно. Но, самое главное – уже совсем не больно и даже приятно, очень даже приятно. И еще она определенно рассчитывала на продолжение. Сладкое продолжение – как в прошлый раз.

– Люб… выгони меня домой, а? Иначе я отрублюсь секунд через десять прямо вот тут.

Что-то перемкнуло у нее в голове на эти слова. И она сорвалась. Не на крик, нет. Негромко и расчетливо.

– Ну, в принципе, ты прав. Поел, потрахался. Что тут еще делать? Можно и домой ехать – спать.

– Люба…

– Я в душ, – она встала, нисколько не стесняясь своей наготы. Подняла с пола так и не оцененное белье. Спина прямая, подбородок вверх. – Дверь входную за собой захлопни.

Когда она вышла из душа, его в квартире уже не было.

Она злилась и негодовала две недели. Внутри все кипело. Сначала был стыд – никому она так себя не предлагала. Сама первая позвонила, откровенно сказала, чего хочет, а он… он… он!.. Она, можно сказать, из-за него с Марком рассталась! А этот… звероящер! Животное! Свое получил, и на нее ему плевать. Угораздило же ее с таким связаться! Ее добивались, еще как добиваюсь, ухаживали, говорили комплименты, дарили подарки. А досталось все тому, кто принимает это все, как само собой разумеющееся. Который ее нисколько не ценит. Люба, ты идиотка!

Потом она решила срочно ему отомстить. Найти по-настоящему достойного кандидата. Который оценит счастье, которое ему выпадет. Только вот стоящих, интересных парней в данный момент не было на примете. Она даже подумывала о том, чтобы позвонить Марку. Была уверена – он будет рад, если она вернется к нему. Но это было как-то… Не самая выгодная для нее ситуация. Хотя, если правильно ее подать…

В общем, Люба все еще была занята наполеоновскими планами восстановления своего попранного достоинства, когда любимая сестра и ее муж показали ей картинку совсем под другим углом.

– Баженов, это твой сын! Так и норовит… – Люба со смехом выудила руку племянника из выреза своей блузки – Ваня, радостно причмокивая, вовсю уже шарил у нее в бюстгальтере. – Ванечка, там ничего вкусного для тебя нет. Я не мама.

– Ну, если не поесть, то хоть потискать, – ухмыльнулся Вик. – Пользуйся, сын, пока еще можно. А потом вырастешь – и за то же самое тебе будут говорить «Фи!» и бить по физиономии.

Обе сестры дружно рассмеялись.

– Надь, а чего Ник меня не дождался?

Люба резко перестала даже улыбаться.

– Сказал, что устал и поедет домой отсыпаться. Он и правда какой-то замученный в последнее время. Даже есть не стал.

– Неудивительно, знаешь ли. Я вообще удивляюсь, как у него нервов хватает на такую работу.

– Это точно. Слушай, а ты не в курсе, чем та история жуткая закончилась? Которую он в прошлый раз рассказывал?

– В курсе.

– И?

– Лучше тебе не знать, – поморщился Вик. – Действительно, страшная история. Не для ушей кормящей матери.

– Ну, хоть Ник не?…

– Да нет, он там вообще не при чем. Ну, просто сама ситуация, ты же понимаешь?

– Понимаю. Но он так переживал… будто это был его пациент.

– Да Колька только прикидывается толстокожим.

– Я знаю.

Ей потребовалась еще неделя на осознание того печального факта, что, похоже, она была неправа. Что она знает о том, каково это – быть врачом? В их семье к медикам относились с уважением – и тетя Даша, и дядя Глеб были прекрасными представителями это профессии, и их нельзя было не уважать. Но какова оборотная сторона всего этого? Чем они платят за свой профессионализм?

А что, если в тот день у Ника… умер пациент?! Нет, Вик и Надя говорили, что это не его пациент, и вообще там что-то непонятное, но… Даже если он был просто свидетелем этого? А ведь разнообразные тягостные инциденты наверняка случаются у него в отделении – это же больница, там бывает всякое. Вот если представить, например… Если бы на глазах у Любы сбили ребенка на дороге. Она представила на секунду картину: летящая машина, визг тормозов, удар, маленькое тело подлетает в воздух и падает на асфальт. Кровь… У нее слишком богатое воображение! После такого у нее явно было бы очень подавленное состояние. А Ник… для него это вообще, наверно, как-то иначе. Он к этому ближе. Он… Люба не знает, что он там конкретно делает на работе, но если в целом… Человек спасает жизни. Пафосно, но, по сути, верно – вся его работа направлена на это. Делать все, чтобы дети жили и были здоровыми.

Она вспомнила, как резко поменялась по отношению к Нику сестра после рождения Вани и диагностирования у мальчика пупочной грыжи. Не самая сложная ситуация, как стало ясно потом, но тогда, в начале, Ник им здорово помог – в первую очередь, вправляя на место мозги Наде с Виком. А ведь для него это, наверное, самая рядовая ситуация – и такое у него каждый день, и разное, и тяжелее… А она изволила психануть, что с ней сексом не занялись так, как ей этого хотелось! Не удовлетворили девочку.

Тут взыграла все-таки гордость. Если он был такой уставший и расстроенный, какого черта он к ней поехал тогда?! И тут же внутренний голос шепнул: «А если он хотел? Скучал? Может быть, каким бы ни был уставшим, а видеть все равно хотел? Может быть, рассчитывал на какую-то… поддержку с твоей стороны? Чтобы просто обнять, прижаться? Чтобы пожалели, приласкали? Вот как ты сама, тогда, в новогоднюю ночь? А ты…». А она повела себя как эгоистичная стерва!

Она ни разу в жизни не просила прощения. Нет, перед родителями виниться приходилось. Но перед парнями – нет! Никогда. И как подступиться к этому, просто не представляла. Хотя… в новогоднюю ночь она перед Ником уже извинялась. И он перед ней. И ничего страшного не случилось. Надо просто сказать это. «Прости меня, я вела себя как дура».

Люба смотрит на зеленую галочку в скайпе – напротив «Звероящера». Потом переводит взгляд на такую же зеленую «птичку» напротив «Варвара». Если бы Варя их тогда не застукала утром, сейчас Люба могла бы как-нибудь ненароком порасспрашивать ее о брате. Но теперь, когда Варя видела… Люба снова смотрит на список контактов скайпа. Они сейчас наверняка рядом – в соседних комнатах, возможно. И Варя может встать, сделать несколько шагов и подойти к нему, прикоснуться, просто положить руку на плечо. Как Люба хочет отказаться на ее месте…

Вздыхает. Нет, скайп ей не помощник. Хамила в лицо – извиняться надо так же.

Владимир Алексеевич спихнул на него VIP-палату. Со словами: «Когда-то надо учиться». Имелось в виду – учиться искусству дипломатии и умению обхождения с «важными» пациентами. Для Ника, в виду его, по выражению того же Владимира Алексеевича, «подросткового максимализма», все пациенты были равны. Различие он делал только с сугубо с медицинской точки зрения, но уж никак не с социальной. «Ничего, пора тебя начинать обтесывать, – такими словами заведующий пресек все возражения молодого ординатора. – Иди, работай». Пошел – куда деваться.

– Здравствуйте, меня зовут Самойлов Николай Глебович. Я лечащий врач вашего сына, – с этой дежурной фразой он зашел в палату.

Сидящая на кровати женщина обернулась и встала ему навстречу. Внимательно его осмотрела. Даже не осмотрела – просканировала. Он в ответ рассматривал ее. На вид – лет тридцать, ухоженная, без каких-то ярких, искусственных акцентов во внешности. Первое впечатление приятное. А вдруг – адекватная?

– Выйдите!

– Что?! – он моргнул от неожиданности.

– Вы и близко не подойдете к моему сыну!

Ник сразу понял – по тону, в котором явно сквозили истерические нотки, что спорить тут бесполезно. Однако, в первый раз с ним такое – чтобы даже ребенка осмотреть не дали. Ладно, пусть с этой дамой Владимир Алексеевич сам разбирается. А Ник вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Владимир Алексеевич, я понятия не имею, что ей в голову взбрело! Я успел только поздороваться – и меня вытолкали взашей. Честное слово, я не виноват!

– Да знаю я, – морщится заведующий. – Не в тебе дело.

– А в ком? – облегченно выдохнул Ник. – У нее с головой все в порядке?

– Лично я не уверен, но…

– А что она говорит вообще? Она как-то объяснила, чем я ей не угодил? Она не любит рыжих? Или высоких? Или всех, у кого фамилия «Самойлов»?

– Последнее недалеко от истины.

– Чего?!

– Дословно: «Его отец убил моего мужа. Я больше не позволю никому из врачей-убийц Самойловых подходить к моей семье».

– Ого… Как все запущено-то…

– Вот именно. Я хотел Глебу позвонить, да закрутился. Ты у него сегодня поинтересуйся тогда сам.

– Обязательно.

– Глеб Николаевич, позвольте вопрос?

– Спрашивайте, Николай Глебович. Только чаю мне налей, раз уж ты там рядом с чайником.

– Пап, – протягивая отцу кружку, – тебе фамилия «Луцык» о чем-то говорит?

– Нет. А должна?

– Гипотетически – да.

– Что-то не припомню. Это кто? Наш знакомый? Имя какое?

– Имя не знаю. Жену зовут Татьяна.

– Татьяна Луцык? Нет, не помню. Ааа… Луцык… Луцык… Да, точно, – отец отставляет в сторону кружку. – Сергей Луцык, да?

– Наверное. Вспомнил?

– Да. Покойник мой последний.

– Расскажи, – Ник устроился напротив отца за кухонным столом.

– Да под прошлый Новый год… Помнишь, тридцать первого какая метель была?

– Помню. Ты дежурил в прошлом году.

– Ну вот, этого Луцыка как раз тридцать первого часов в шесть вечера и привезли. Мне потом «ДПС-ники» картину рассказали – как все было. Занесло его, развернуло, вылетел на «встречку». И – в лобовую с «КамАЗом». А ты же знаешь – самое безопасное место при столкновении с «КамАЗом»…

– …в кабине «КамАЗа», – закончил за отца Ник.

– Точно. Была б наша отечественная жестянка – был бы там фарш. А у этого Луцика джип был хороший, немецкий. На стали немцы не экономят, подушки безопасности вкруговую, опять же. В общем, довезли живым. И даже шансы были у него – не скажу, что прямо много шансов, но мог бы выкарабкаться.

Я трое суток в операционной провел…

– Я помню прошлый Новый год, па.

– В итоге сердце не выдержало. Жировая эмболия вследствие множественных переломов.

– То есть – ты не виноват? – кому-то этот вопрос мог бы показаться обидным. Но отец и сын мыслили на одной волне. И Самойлов-старший принял вопрос как надо. Правильно.

– Врач всегда виноват. Так считают родные. Но объективно – нет.

– Тебя обвинили?

– Жена Луцыка грозилась на меня в суд подать. Всю больницу спалить. Президенту написать. Киллеров нанять. В общем, чего только я не наслушался.

– Ясно.

– Нет, потом объявились другие его родственники – родители, старший брат. Они даже передо мной извинялись. Но, знаешь, людям надо кого-то считать виноватым. Так проще. А ты каким боком эту историю зацепил?

– Илья Луцык, пять лет, паховая грыжа. Мой пациент. Уже бывший. Отстранили меня от него.

– Ну надо же… – покачал головой Глеб Николаевич. – Бывают же совпадения.

– Угу. Она меня как увидела, особенно когда я представился – ее даже трясти начало. Велела сыну убийцы ее мужа и близко не подходить к ее собственному сыну.

– Ну, что я тебе могу сказать… Держись подальше, у вас врачей в отделении достаточно.

– Мальчики, у вас что тут за совет в Филях? – на кухню заглянула Юлия. Посмотрела по очереди на серьезные, даже грустные лица мужа и сына. – Все в порядке? Глеб? Коля?

– Все в порядке, Юленька. У нас тут просто рабочий разговор. На профессиональные темы.

– Ну ладно, – она сделал вид, что поверила. Имея в семье двух таких мужчин, поневоле пришлось научиться иногда уступать. – Не буду мешать.

– Я, знаешь, чему удивляюсь, пап? Фамилия у нас не самая редкая… Как она так мгновенно вычислила?…

– Фамилия у нас, может, и не самая редкая, – усмехается невесело отец. – А вот наружность очень приметная – и у тебя, и у меня.

Ему казалось, что только-только заснул. И вот уже в густой сон врывается безжалостно шепот: «Николай Глебович!». И за плечо трясут – не слишком деликатно. Ник зевнул и сел на диване.

– Что случилось?

– У Луцыка из VIP-а температура. Жалуется на живот, маму зовет.

– А мать где?

– Так она сегодня не ночует в больнице – в командировку уехала. Нас специально предупредила – чтобы мы приглядывали за мальчиком.

– Ладно, – протер глаза. – Сейчас, иду. Температура какая?

Что-то непонятное, болит то ли в области пупка, то ли в правом подвздошье. Ребенок испуган, плачет. А пока Ник осторожно повторно пальпировал живот, мальчика вдруг внезапно и обильно вырвало. Ник резко встал, крикнув медсестре, чтобы убрала, стянул испачканный халат, вытер об него руки. Что же это? Картина атипичная, но что-то крутится в голове.

Спустя пятнадцать минут, вернувшись в уже убранную палату, в чистом халате, Ник был практически уверен в диагнозе. Аппендицит в этом возрасте – явление не частое, но не из области невозможного. Вопрос в том, что делать? Аппендэктомия – операция простая, он уже делал. Другое дело, что ему же строго-настрого запретили… Нет, это все несерьезно, конечно. Но, возможно, стоит подождать до утра, а там Владимир Алексеевич сам?… Зачем накалять ситуацию, он уверен, что мать Луцыка будет просто вне себя, если Ник посмеет тронуть мальчика без веских причин. Черт, ну почему это случилось именно в его дежурство?!

Илья Луцык лежал на кровати, бледный, с влажным от пота лбом. Он повернул голову в сторону вошедшего врача.

– Где мама? Я хочу к маме!

– Мама… мама придет завтра. Дай-ка я посмотрю еще раз. Тебя не тошнит больше?

Мальчик покачал головой. А вот едва прикоснувшуюся к его животу руку оттолкнул с громким криком: «Больно!». Ник резко встал. Нечего ждать. С перитонитом шутки плохи. Обернулся к стоящей в дверях дежурной сестре.

– Готовьте операционную.

– Николай Глебович, надеюсь, у тебя есть хорошие оправдания?!

– Есть. Лопнувший аппендикс – вот мое оправдание.

– Как – лопнул? Где? – Владимир Алексеевич чуть заметно побледнел.

– У меня в руках. Над лотком.

Заведующий шумно выдохнул.

– Ну, молодец тогда.

Ник сдержанно кивнул в ответ.

– Ты же понимаешь… – видно, что Владимиру Алексеевичу немного неловко. – Что тут такая ситуация…

– Понимаю. Но ждать до утра я не рискнул.

– И правильно сделал. С матерью я сам поговорю, как объявится.

На улице в лицо дунуло ветром – сырым и теплым. Совсем весенним. Ник поднял воротник бушлата. Мартовский ветер коварен, а он вчера поленился надеть дома шапку.

– Доктор, постойте!

Ему? Обернулся. Вздохнул. Ему. Эх, надо было быстрее домой собираться.

Быстрым шагом к нему направлялась Татьяна Луцык. Остановилась в метре от него, смотрит пристально. Будет полноценный скандал? Или просто быстренько проорется и разойдемся? Ник не выдержал и еще раз вздохнул. Чего молчим? Раньше начнем – раньше закончим.

– Слушаю вас.

– Мне Владимир Алексеевич сказал… – она начала негромко, – что вы сегодня ночью Илюшу прооперировали…

– Были показания, – Ник старался говорить ровно. – Я Владимиру Алексеевичу все объяснил. И он принял мои доводы. Кроме того, мальчик себя нормально чувствует. Я был у него сегодня в реанимации, – а вот последнее он напрасно сказал, наверное. Ему же строго-настрого запретили…

– Я знаю, – она говорит все так же странно, неожиданно спокойно. А Ник все подсознательно ждал повышенного тона, крика. – Владимир Алексеевич сказал, что аппендицит лопнул прямо во время операции. Что была реальная угроза воспаления брюшной полости. И даже заражения крови.

Ого, заведующий постарался – нагнал жути. Ну, и почти не соврал – так, чуть сгустил краски, может быть.

– Да, все верно, аппендикс лопнул. Поверьте, – Ник изо всех сил пытался, чтобы голос его звучал убедительно, – я бы не стал без веской причины трогать вашего сына. Но ждать действительно было нецелесоо…

– Простите меня, – она вдруг всхлипнула, шагнула к нему и…

Этот модный кашемировый шарф матушка ему подарила на Новый год. И теперь в него громко и не стесняясь рыдала мама Ильи Луцыка. А Ник просто не знал, что делать – стоял столбом. Ну не отталкивать же? И уже тем более – не обнимать.

– Вы простите… я на вас тогда накинулась… просто вы так похожи… – слышалось между всхлипами. – Илья – все, что у меня осталось после Сережи… а ваш отец не виноват, я знаю… просто… я так испугалась, знаете… ваша фамилия… как предвестник смерти… нет, не так… Господи, простите меня – несу всякую чушь…

Так продолжалось еще пару минут. Ник так и стоял все это время молча. Он понятия не имел, как на такое можно и нужно реагировать. Все, любые действия казались сейчас нелепыми и неправильными. Но когда мимо прошел, бросив косой любопытный взгляд, его коллега, Ник не выдержал, аккуратно взял плачущую женщину за локоть.

– Послушайте, Татьяна…

– Да-да, простите, – это «простите» у нее просто зациклило. Но отстранилась так же резко, вытерла щеки. – Я… я просто…

– Все в порядке, – так принято говорить, кажется?

– Да уж, теперь точно в порядке, – она вдруг усмехнулась сквозь слезы. – Это все нервы, правда. Это срыв, – она помолчала немного. – Знаете, наверное, это судьба. Я была несправедлива к вашему отцу. Судьба дала мне шанс исправиться. Правда, я им… своеобразно воспользовалась. Вы простите меня, Николай Глебович?

– Вам не за что… Да, конечно, – поняв, что так будет проще и быстрее.

– И перед отцом извинитесь за меня. Я знаю, что он сделал все, что мог. И даже больше, наверное. Я, правда, не уверена, что он помнит…

– Он помнит.

– Он очень… очень талантливый доктор. Просто… просто нам не повезло, – Татьяна прерывисто вздохнула. – Николай Глебович, могу я вас просить быть нашим лечащим врачом?

Он удивился, но решил не спорить.

– Да, конечно.

– Спасибо.

– Тогда, на правах вашего лечащего врача… Не знаю, сказал ли вам Владимир Алексеевич, но паховый канал я тоже подшил – чтобы два раза не резать.

– Вы замечательный доктор. Как и ваш отец.

Чудны дела твои, Господи. Так он думал, глядя в спину заходящей обратно в здание больницы Татьяны Луцык. А когда обернулся – тогда понял, что на самом деле они чудны теперь. Потому что в паре шагов за его спиной стояла Люба. Стояла, скорее всего, уже какое-то время. А у него сегодня образцово-показательные выступления, видимо. Он шагнул ей навстречу.

– Привет.

– Привет.

У нее слегка удивленный вид. И она невозможно хороша – румянец, растрепанные мартовским ветром волосы, ярко-синий воздушный шарф и клетчатое пальто с перехваченной кожаным ремнем тонкой талией.

– Это была мама пациента. Я… ее сына сегодня прооперировал, – он зачем-то посчитал нужным пояснить.

– Ясно. Часто у тебя… такое?

– Впервые.

– Впечатляет.

Она иронизирует? Серьезно? И вообще – зачем она здесь?

– Ник, послушай. Я приехала, чтобы… – Люба словно прочитала его мысли. – В общем, я хочу попросить у тебя прощения.

Сегодня его день. Все у него прощения просят. Ник дернул плечом.

– Это не обязательно.

Но смотрит он почему-то в сторону. Ему ужасно идет это короткое двубортное темно-серое пальто, и даже торчащий из-за воротника капюшон неизменной толстовки – сегодня кирпично-красной – не портит.

– Ты хочешь сказать, что ты на меня… что я тебя… не обидела тогда? В нашу… последнюю встречу?

Он какое-то время еще смотрел мимо нее. А потом все-таки перевел взгляд на ее лицо. Губы дрогнули, и в лице его, в глазах вдруг появилось что-то совсем детское. Детское, растерянное и…

– Обидела.

Он сказал это так, что она просто не смогла устоять на месте. Снова на цыпочки, руки на шею, притянуть к себе и шепнуть в многострадальный кашемировый шарф:

– Прости меня. Пожалуйста, прости меня.

Руки его не промедлили ни секунды. Как же хорошо, что снова можно обнять ее! Как ему этого не хватало. Странно, неправильно и непривычно не хватало.

Они стояли так, обнявшись – стояли какое-то время. Наверное, на них пялились из окон больницы, наверное, кто-то из коллег и знакомых проходил мимо. Ему было все равно. Он стоял, прикрыв глаза и прижавшись щекой к ее виску. Хорошо. Просто хорошо. Как же хорошо…

Еще чуть приподняться, чтобы дотянуться губами до уха.

– Простил?

– Да что ты такое говоришь! – руки его сжимаются еще крепче. – Я тоже тогда… отличился. И ты прости меня, пожалуйста. Я просто тогда уставший был ужасно. И не надо было мне приезжать. Но я…

– Тшшш… Не надо… – выдохнула ему на ухо. А потом отстранилась. – Давай посидим где-нибудь, а? Поужинаем, поговорим? Я так… – она осеклась. Но несказанное «соскучилась» все равно будто бы прозвучало.

– Пойдем, – улыбнулся – немного растерянно и радостно одновременно. – Тут недалеко есть пиццерия. Ничего особенного, но не отравят точно.

Крупная рука в черной кожаной перчатке уверенно обхватывает изящную ладошку в ярко-синей.