Текст книги "Пекарня «уютный очаг» и её тихие чудеса (СИ)"

Автор книги: Дарья Кун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава 17. Следующий шаг охотников

Тишина, установившаяся после провала заклятия увядания, длилась недолго. Она была не миром, а затишьем перед бурей, и каждый в Веридиане, даже не ведая о тайной войне, чувствовал это натянутое, как струна, ожидание.

На третий день всё изменилось. Серые плащи сменили тактику.

Первой под удар попала миссис Клэр. Элли узнала об этом от самой старушки, которая примчалась в пекарню не за своим обычным ржаным караваем, а словно ища убежища. Её лицо было бледным, а руки дрожали сильнее обычного.

– Элли, дорогая, – зашептала она, озираясь по сторонам, будто боясь, что её подслушают даже стены. – Они были у меня! Эти… эти серые тени!

Элли замерла с совком для муки в руке.

– Кто был? Что случилось?

– Те двое! – миссис Клэр схватила её за рукав. – Пришли утром, когда я герань поливала. Стоят такие, молчаливые, холодные. Говорят… – она сглотнула, – говорят, что знают, будто я часто к тебе хожу. И будто я что-то видела. Про мальчика какого-то. И если я вспомню что-то важное и расскажу им, то… то мне будет хорошо. А если нет… – её голос сорвался на шёпот, – то моя спина будет болеть ещё сильнее. Навсегда. И не только спина.

Ледяная ярость вспыхнула в груди Элли. Они угрожали старушке! Беззащитной, доброй старушке, которая только и делала, что поливала цветы и болтала с соседками!

– Что вы им сказали? – спросила она, стараясь говорить спокойно.

– Что я ничего не знаю! – всплеснула руками миссис Клэр. – Правда же! Я и впрямь ничего не знаю! Ну, кроме того, что ты у нас лучшая пекарша, и что… – она понизила голос, – что иногда у тебя на чердаке что-то шуршит. Мыши, возможно. Я им так и сказала – мыши! Но они не поверили. Смотрели на меня такими глазами… пустыми, стеклянными. Словно я уже мёртвая. – Она расплакалась, тихо, по-старушечьи.

Элли обняла её, гладя по костлявой спине.

– Всё хорошо, миссис Клэр. Всё хорошо. Вы ничего не знаете. Так и есть. И ваша спина будет в порядке. Я… я дам вам особенный пряник. От боли.

Она усадила старушку, налила ей чаю с успокоительными травами Мэйбл и дала свежий имбирный пряник, в который вложила всё своё умение и желание защитить. Миссис Клэр понемногу успокоилась, но страх в её глазах не исчез.

Вслед за ней в пекарню влетел, запыхавшись, рыбак Эдгар. Его обычно добродушное лицо было искажено гневом.

– Элли, ты не поверишь! Эти стервятники! Угрожали моему мальчишке! Маленькому Тому! Поймали его по дороге из школы, стали расспрашивать про тебя, про то, не видел ли он кого чужого возле пекарни! Сказали, что если он им всё расскажет, то дадут монетку. А если будет молчать… то ночью за ним придут водяные из реки и утащат на дно! – Он сжал кулаки. – Ребёнок всю ночь не спал, ревел! Я их! Да я им…!

Он был так взбешён, что не мог говорить. Элли с ужасом слушала его. Они добрались до детей. Перешли все границы.

– Успокойтесь, Эдгар, – сказала она, хотя сама дрожала от ярости и страха. – Том в безопасности. Водяных не существует.

– Для него существуют! – кричал рыбак. – Он же ребёнок! Они запугали его до полусмерти!

В тот же день стало известно, что серые плащи посетили трактир «Серебряный кот» и намекнули хозяину, что его лицензия на продажу эля может неожиданно «потеряться», если он не будет более сговорчивым. Они заходили к портнихе и спрашивали, не шила ли она одежду для незнакомого мальчика. Они останавливали на улице торговцев, обещая «крышу» и защиту от мнимых проверок в обмен на информацию.

Серые плащи не применяли силу открыто. Они травили город, как ядом. Сеяли подозрения, страх, раздор. Они пытались изолировать Элли, сделать так, чтобы город отвернулся от неё из страха за себя и своих близких.

К вечеру в пекарне стало пустынно. Постоянные посетители, обычно заходившие поболтать и купить свежего хлеба, сегодня обходили её стороной. Лишь самые смелые или самые преданные заскакивали на секунду, быстро покупали что-нибудь и убегали, избегая встречи с её взглядом.

Элли стояла за прилавком и чувствовала, как стены её любимой пекарни, всегда бывшие защитой, начинают смыкаться вокруг нее, превращаясь в клетку. Страх стал словно осязаемым, его можно было почти пощупать руками.

И тогда появился он. Капитан городской стражи, Маркус. Он вошел не как обычно – громко, с шутками и дружескими замечаниями, а тихо, почти неслышно. Его обычно добродушное лицо было серьёзным и озабоченным. На нём была полная форма, что было редкостью в мирное время.

– Элли, – кивнул он, сняв шлем и положив его на прилавок. – Поговорить есть минутка?

– Конечно, капитан, – сказала она, чувствуя, как у неё холодеет внутри. – Чай предложить?

– Не стоит, – он отказался жестом. Помолчал, выбирая слова. – В городе… стало неспокойно. Ты, наверное, сама заметила.

– Я заметила, – тихо подтвердила Элли.

– Эти… гости, – он мотнул головой в сторону окна, – они проявляют активность. Обращаются к людям. С вопросами. С… предложениями. – Он посмотрел на неё прямым, честным взглядом. – Они спрашивают про тебя, Элли. И про твой дом.

Элли ничего не сказала, просто ждала, сжимая руки под прилавком.

– Они пришли и ко мне, – признался Маркус. – Официально. Предъявили бумаги за печатью Совета Пяти Городов. У них есть полномочия. Они ищут опасного преступника. Колдуна, который может навредить многим. – Он тяжело вздохнул. – Они говорят, что у них есть основания полагать, что он скрывается здесь, в Веридиане. И что кто-то… его укрывает.

Тишина в пекарне стала густой, как сливки.

– И что ты им сказал? – спросила Элли.

– Я сказал, что Веридиан – мирный город, – ответил Маркус. – И что мы сами разберемся со своими проблемами. Но они… они настаивают. Говорят, что если преступник не будет найден, это будет расценено как потворство и приведёт к… последствиям. Для всего города. – Он провёл рукой по лицу, и Элли увидела, как он устал. – Они требуют, чтобы я провёл обыски. Начиная с… с самых подходящих мест.

Их взгляды встретились. Он не назвал её пекарню, но это висело в воздухе между ними.

– И ты… ты собираешься это сделать? – спросила Элли, и голос её едва не подвёл.

Маркус помолчал, глядя на свои руки, натруженные и честные.

– Я давал присягу защищать этот город, Элли. Всех его жителей. – Он поднял на неё глаза, и в них была неподдельная мука. – Но я также знаю тебя. И твою бабушку. И я знаю, что ты не стала бы укрывать того, кто представляет настоящую опасность для других. – Он понизил голос. – Но эти люди… их бумаги настоящие. Их власть реальна. Если я откажусь, они могут прислать своих людей. Своих стражников. И тогда… тогда будет хуже. Для всех.

Он оказался перед невозможным выбором. Между долгом и справедливостью. Между присягой и дружбой.

– Что ты хочешь от меня, Маркус? – спросила Элли прямо.

– Я хочу правды, – сказал он просто. – Глаза в глаза. Есть ли у тебя кто-то? Тот, кого они ищут?

Элли посмотрела на него – на честное, мучающееся лицо капитана, который любил свой город и пытался поступить правильно. Она могла солгать. Должна была солгать. Но ложь застряла бы у неё в горле комом.

– Есть, – тихо выдохнула она. – Но он не преступник, Маркус. Он ребёнок. Испуганный, беспомощный ребёнок. И то, что они хотят с ним сделать… это ужасно. Хуже, чем ты можешь представить.

Маркус закрыл глаза, как будто от боли.

– Чёрт возьми, Элли… – прошептал он. – Что же ты наделала…

– Я попыталась помочь, – сказала она, и в её голосе зазвучала сталь. – И я не жалею. Если бы ты знал… ты поступил бы так же.

Он открыл глаза и долго смотрел на неё. Искал в её взгляде неуверенность, ложь, страх. Но видел только твёрдую решимость.

– Хорошо, – наконец сказал он, поднимаясь. – Я… я подумаю. Я дам тебе время. День. Может, два. Но это всё, что я могу. Они уже теряют терпение.

– Спасибо, – прошептала Элли.

– Не благодари, – мрачно сказал он, надевая шлем. – Я ещё не знаю, что буду делать. Но помни – если они решат действовать в обход меня… я не смогу тебя защитить. – Он повернулся к выходу, но на пороге остановился. – И, Элли? Будь осторожна. Они не шутят.

Он ушёл, оставив Элли одну в опустевшей пекарне. Наступившие сумерки казались особенно густыми и враждебными. Она понимала, что время, данное ей Маркусом, – это не подарок. Это отсрочка. Несколько часов на то, чтобы найти выход из ловушки, которая вот-вот захлопнется.

Она подошла к окну и выглянула на улицу. В знакомых очертаниях домов, в огнях в окнах, в силуэте старой мельницы, где, она знала, дежурил Седрик со своей трубой, она видела не просто город. Она видела городское общество, которое теперь дрожало от страха из-за неё.

Но она также видела и другое. Герань миссис Клэр на своём подоконнике. След лодки Эдгара на реке. Дымок из трубы Мэйбл. Это были не просто детали. Это были знаки жизни. Знаки того, что они все ещё здесь. Что они не сдались.

Она повернулась от окна, её глаза упали на бабушкину книгу рецептов. Она положила на неё руку, как бы ища совета, силы.

Война подобралась вплотную к её порогу. Но она не была одна. И пока это было так, у неё оставалась надежда. Маленькая, хрупкая, как птенец в руках, но настоящая. И она была готова за неё бороться. За себя. За Лео. За весь свой маленький, чудаковатый, драгоценный мир.

Глава 18. Решение действовать

Ночь после разговора с капитаном Маркусом была самой длинной в жизни Элли. Она не сомкнула глаз, сидя на кухне в полной темноте, прислушиваясь к каждому шороху за окном. Каждый скрип телеги, каждый лай собаки, каждый отдалённый голос заставлял её сердце замирать в ожидании неминуемого вторжения.

Она перебирала в уме варианты, как загнанный зверь, ищущий лазейку в клетке. Бежать? Куда? С Лео, слабым и напуганным, по зимнему лесу? Это было самоубийством. Сопротивляться? Силами кого? Её, Каэла и пары стариков против обученных, наделённых властью охотников? Смешно. Сдаться? Отдать Лео на растерзание? Эта мысль вызывала у неё физическую тошноту.

Рассвет застал её за тем же столом, с пустой кружкой остывшего чая в руках и с тяжёлым, как свинец, ощущением безысходности в груди. Первые лучи солнца, обычно такие желанные, сегодня казались ей безжалостными, освещающими её беспомощность.

Элли механически принялась за работу – растопила печь, замесила тесто. Движения были отработанными, но душа в них не участвовала. Она была пуста.

И тогда, когда она ставила в печь первую партию булочек, её взгляд упал на бабушкину книгу, лежавшую на подоконнике. На ту самую страницу с рецептом «Пирога единства», который она пообещала испечь для «совета мудрецов».

И её осенило.

Они не могли победить охотников силой. Они не могли убежать. Но они могли сделать нечто иное. Нечто, что было в духе Веридиана. В духе её пекарни.

Элли не могла сражаться с тьмой, пытаясь её уничтожить. Но она могла зажечь свет. Такой яркий, такой тёплый, такой неоспоримый, что тьме просто не останется места.

Идея родилась мгновенно, целиком, со всеми деталями, как будто ждала своего часа. Она была безумной. Рискованной. Но она была единственной, что не вело к поражению.

Элли бросилась к задней двери и выскочила во двор, не одевачсь. Несколько улиц девушка пробежала в считанные минуты. Взяв горсть мелких камешков, она начала бросать их в одно и то же окно на втором этаже дома напротив – в окно комнаты Мэйбл. Через несколько минут в окне появилось раздражённое, заспанное лицо старухи.

– Ты с ума сошла, девка? – проскрипела Мэйбл, открывая форточку. – Люди спят!

– Совет! – крикнула ей Элли, стараясь не шуметь. – Срочно! У меня есть план!

Затем она побежала к дому Седрика и постучала в потайную дверь в задней стене его лавки, о которой он однажды упомянул. Дверь приоткрылась, и на пороге появился сам антиквар в ночном колпаке и стёганом халате.

– Во имя всех древних артефактов, Элли, что слу…?

– Совет, Седрик! Немедленно! – прошептала она. – И передай Каэлу. Он где-то рядом, я чувствую.

Через полчаса все четверо собрались на кухне пекарни. Каэл появился бесшумно, как призрак, с запахом ночного леса на одежде. Мэйбл, закутанная в пёстрый платок, ворчала что-то про «ненормальных, которые будят старую женщину на заре». Седрик, уже переодетый в свой привычный камзол, но с заспанными глазами, нервно поправлял очки.

– Ну? – угрюмо спросил Каэл. – Они идут?

– Пока нет, – сказала Элли. – Но они придут. И капитан Маркус не сможет их остановить. У нас есть день. Может, меньше.

Она выложила им свой план. Всю его безумную, отчаянную суть. Она говорила не о защите, не о нападении, а о… празднике. О пире. О том, чтобы показать охотникам не крепость, которую нужно штурмовать, а дом, полный жизни, который нужно защищать.

– Мы не будем их прогонять, – говорила Элли, её глаза горели странным, лихорадочным огнём. – Мы пригласим их. Пригласим весь город. Устроим… праздник урожая. Или день благодарения. Неважно. Главное – чтобы все собрались здесь. Чтобы они увидели, что мы не прячемся. Что нам нечего скрывать. Что мы – одно целое.

Она предложила испечь не просто пирог, а множество маленьких пирожных, кексов, печений. Для каждого жителя – своё, особенное, с тем вкусом и той магией, которая нужна именно ему. Чтобы придать сил слабому, храбрости – робкому, надежды – отчаявшемуся.

– Мы окружим этот дом таким теплом, такой любовью, такой силой общности, что их тёмная магия просто… растает перед ним. Как лёд на весеннем солнце. Они увидят, против чего на самом деле воюют. И… может быть, усомнятся.

Наступило ошеломлённое молчание. Даже Каэл смотрел на неё так, будто она предложила танцевать под дождём из стрел.

– Ты… ты хочешь устроить вечеринку? – с недоверием проскрипела Мэйбл. – Пока эти убийцы рыщут по городу и угрожают детям?

– Я хочу показать им, что мы сильнее, – твёрдо сказала Элли. – Не силой оружия, а силой духа. Они хотят посеять страх и раздор? Мы ответим единством и радостью. Они придут за одним ребёнком? Мы покажем им, что он часть большой семьи.

– Это безумие, – пробормотал Каэл, но в его голосе прозвучало не отрицание, а… изумление. – Рискованное безумие.

– А есть другие варианты? – бросила ему вызов Элли. – Ты можешь убить их всех? Или мы можем спрятаться так, что нас никогда не найдут?

Он не ответил, лишь мрачно смотрел на стол.

– Мне нравится, – неожиданно сказал Седрик. Его глаза за стёклами очков блестели азартом. – Театрально! Грандиозно! Поставить спектакль на пороге апокалипсиса! Это… это по-настоящему героически!

– Героически-смертельно, – проворчала Мэйбл, но уже задумчиво. – Однако… в этом есть своя правда. Удар ниже пояса, но по-нашему. Не ожидают они такого.

– Они ожидают страха, – сказала Элли. – Они ожидают предательства, трусости, разобщённости. Они не ожидают… пирога.

Она посмотрела на Каэла. Её взгляд был просящим поддержки, но и полным решимости. Ей нужен был его ответ. Его вера.

Он долго молчал, глядя куда-то в себя. Потом медленно кивнул.

– Ладно. Попробуем. – Он поднял на неё глаза. – Но тебе понадобится помощь. Много помощи. Ты не сможешь одна испечь столько, да ещё и с… дополнительными ингредиентами.

– Вот именно! – воскликнула Элли. – Я не буду одна. Мы все будем. – Она обвела взглядом всех троих. – Мэйбл, тебе нужно будет собрать самые сильные, самые светлые травы. Для аромата, для энергии. Седрик, тебе – организовать людей. Разнести приглашения. Создать настроение. Сказать, что это… благодарность городу за верность. Каэл… – она посмотрела на него, – тебе нужно будет быть моими глазами и ушами. Следить за ними. Предугадать их ход. И… присмотреть за Лео. Если что-то пойдёт не так…

– Я присмотрю, – коротко кивнул он.

Решение было принято. Безумное, отчаянное, но единственно верное.

Они разошлись, чтобы привести план в действие. Седрик первым ринулся в бой, отправившись будить городских глашатаев и разносчиков сплетен. Мэйбл заторопилась к своим грядкам и закромам, бормоча заклинания над будущими сборами. Каэл исчез, чтобы занять позицию для наблюдения.

Элли осталась одна в пекарне. Перед ней лежала гора работы, неподъёмная для одного человека. Но она не была одна. Она знала это.

Девушка подошла к бабушкиной книге и открыла её на случайной странице. И улыбнулась. Там был рецепт песочного печенья «Радость общения». «Подавать в кругу друзей, – было написано изящным почерком Агаты. – Размешивать, вспоминая лучшие моменты вместе проведённого времени».

Элли принялась за работу. Месила тесто, взбивала сливки, растапливала шоколад. Но теперь это был не просто процесс готовки. Это был ритуал. Каждое движение было наполнено намерением. В муку она вкладывала память обо всех улыбках, что видели эти стены. В масло – благодарность за каждую добрую покупку. В сахар – сладость дружбы и поддержки.

Вскоре в пекарню начали приходить первые помощники. Не потому что знали о плане, а потому что почувствовали призыв. Сначала пришла Агнесса-фермерша с корзиной свежайших яиц и кувшином густых сливок. «Слышала, ты затеяла большую выпечку, дорогая! Держи, пригодится!»

За ней явился Эдгар-рыбак с огромным куском свежего сливочного масла. «Для крепости! Чтобы пироги не подвели!»

Потом прибежали дети с пакетами орехов, собранных в окрестных рощах. Потом соседки принесли сушёные ягоды, варенье, мёд.

Никто не спрашивал, зачем это нужно. Они видели решимость на лице Элли, чувствовали особую, сосредоточенную атмосферу в пекарне, и их руки сами тянулись помочь. Они месили тесто, мыли посуду, начищали до блеска медные кастрюли.

Пекарня, обычно место уединённого труда, превратилась в самый настоящий штаб. Воздух гудел от голосов, смеха, звона посуды. Пахло ванилью, корицей, жжёным сахаром и чем-то ещё – надеждой, единством, готовностью к чуду.

Элли руководила процессом, как дирижёр оркестром. Её усталость куда-то исчезла, сменённая странной, ясной энергией. Она видела, как её идея оживает, обрастает плотью и кровью, как весь город, сам того не ведая, вкладывает свою силу в общее дело.

Она поднялась на чердак, чтобы проведать Лео. Он сидел у окна и смотрел вниз, на кипящую жизнью пекарню. На его лице не было страха – лишь любопытство и лёгкое изумление.

– Готовься, – сказала ему Элли, садясь рядом. – Завтра мы покажем им, кто мы такие. Все вместе.

Он посмотрел на неё и жестом спросил: «Мы сможем?»

Она взяла его руку в свою. Рука мальчика была тёплой и доверчивой.

– Мы сможем, – сказала она с уверенностью, которую чувствовала каждой клеточкой. – Потому что мы не одни.

Она спустилась вниз, обратно в гущу работы, и её взгляд упал на дверь. За ней, в холодном мире, ждали охотники. Но здесь, внутри, творилось нечто большее, чем просто выпечка. Здесь творилась магия. Самая настоящая. И она была сильнее любого страха.

Глава 19. Большая выпечка

Ночь перед решающим днём в Веридиане была не просто тёмной. Она была звенящей. Напряжённой, как тетива лука перед выстрелом. Воздух, обычно наполненный запахами спящего города – дымком из труб, влажной землёй, цветущим ночным жасмином, – сегодня был стерильным и холодным. Даже звёзды, усыпавшие чёрное бархатное небо, горели слишком ярко, слишком резко, словно ледяные иглы.

В пекарне «Уютный очаг» света не гасили до самого утра.

Внутри кипела работа, невиданная ранее. Это не была привычная, размеренная подготовка к рабочему дню. Это было настоящее производство, конвейер добра и надежды, запущенный на полную мощность.

Элли стояла у большого стола, заваленного мисками, ситами, мерными стаканами и открытой бабушкиной книгой. Но она уже почти не смотрела в рецепты. Она действовала интуитивно, её руки сами знали, что делать. Она была дирижёром, а инструментами были мука, сахар, масло и… души жителей Веридиана.

Мэйбл, сдвинув на затылок платок, с неожиданной ловкостью управлялась с огромным котлом, где варилось некое зелье, пахнущее не травами, а… праздником. Пахло корицей, яблоками, мёдом и чем-то неуловимо-волшебным, что заставляло учащённо биться сердце и вызывало лёгкую, безотчётную улыбку. Это был «аромат единства», как назвала его старуха, базовый ингредиент для всех будущих шедевров.

– Подсыпь ещё шафрана, солнышко! – командовала она Седрику. – Для солнечного настроения! И не жалей! Не для экономии стараемся!

Седрик, снявший свой пышный камзол и закатавший рукава рубашки, с усердием истинного учёного растирал в огромной мраморной ступке лепестки шафрана, лепестки календулы и щепотку золотистой пыльцы, которую он с таинственным видом извлёк из потайного отделения своего футляра.

– Драконья пыльца! – объявил он, подбрасывая щепотку в котёл. – Для масштаба предприятия и величия духа!

Каэл не пек и не варил. Он был тенью, молчаливым стражем и главным поставщиком. Он появлялся из темноты с охапками хвороста для печи, с вёдрами чистейшей ключевой воды, с корзинами редких зимних ягод, которые, казалось, он находил по наитию. Его движения были решительными и точными. Он предугадывал потребности раньше, чем они возникали: вовремя подставлял руку, чтобы поддержать тяжёлую миску, поправлял съезжающую с плиты кастрюлю, молча протягивал Элли именно ту специю, о которой она только что подумала.

Их взгляды всё чаще встречались над столом, запылённым мукой. И в этих мгновенных, молчаливых обменах было больше понимания, чем в долгих речах. Он видел её усталость и ставил перед ней кружку с крепким, горьким травяным чаем. Она видела, как он напряжённо вслушивается в звуки за окном, и касалась его руки, словно говоря: «Я здесь. Всё хорошо». Это было нежное, зарождающееся чувство, пробивающееся сквозь толщу страха и усталости, как первый подснежник сквозь снег.

А потом случилось нечто, чего Элли не планировала. На крутой лестнице, ведущей на чердак, скрипнула ступенька. Все замерли. Из полумрака наверху спустился Лео.

Он стоял на последней ступеньке, бледный, но с твёрдым подбородком. Он смотрел на кипящую деятельность внизу, на взрослых, занятых своим важным делом, и в его глазах читалось не детское любопытство, а решимость.

Элли хотела было подбежать и уговорить его вернуться, спрятаться, но Каэл остановил её лёгким касанием руки.

– Пусть остаётся, – тихо сказал он. – Ему тоже нужно чувствовать, что он часть этого.

Лео медленно сошёл вниз и, не говоря ни слова, подошёл к столу. Он посмотрел на гору неочищенных яблок, взял нож и начал чистить их. Его движения были неуверенными, но старательными. Он не смотрел ни на кого, полностью сосредоточившись на своей задаче.

В пекарне на мгновение воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в печи и ровным поскрипыванием ножа в руках мальчика. Затем Мэйбл фыркнула – одобрительно – и снова принялась размешивать свой котёл. Седрик улыбнулся и пододвинул Лео миску для очисток. Каэл молча положил рядом с мальчиком ещё одну корзину яблок.

Это было его решение. Его маленький, но важный вклад. Его выход из тени.

Работа закипела с новой силой. Элли, вдохновлённая, приступила к самому главному – созданию индивидуальных пирожных. Она не пекла их партиями. Каждое было уникальным, как человек, для которого оно предназначалось.

Для миссис Клэр – медовые коврижки с имбирём, тёплые и обволакивающие, «чтобы косточки не ныли и на сердце было светло».

Для Эдгара-рыбака – пряные кексы с тёмным изюмом и орехами, «крепкие, как морской узел, и надёжные, как его лодка».

Для детей – воздушные безе, розовые и белые, тающие во рту, «чтобы сладкими были и сны, и мысли».

Для самого капитана Маркуса – простой, но массивный ломоть цельнозернового хлеба, с толстой корочкой и сытным мякишем, «символ его долга и нашей веры в него».

Для Седрика – изящное песочное печенье в виде звёзд и полумесяцев, посыпанное золотой пудрой, «для полёта фантазии и веры в чудо».

Для Мэйбл – твёрдые, горьковатые пряники с лимонной цедрой и большим количеством перца, «чтобы язык был острым, а дух – несгибаемым».

Для Каэла… для Каэла она пекла долго. Не пирожное, а небольшой хлебец из тёмной ржаной муки, с диким мёдом и лесными ягодами. Плотный, питательный, без лишних сладостей, но с глубиной вкуса. «Чтобы знал, что у него есть дом. И что его ценят не за силу, а просто так».

Когда она протянула ему ещё тёплый хлебец, их пальцы соприкоснулись. Каэл взял его, их взгляды встретились, и в его глазах она прочитала нечто такое, от чего у неё перехватило дыхание. Это была не просто благодарность. Это было признание. Глубокое, безмолвное, как лесная тишина.

– Спасибо, – прошептал он, и это одно слово значило больше, чем любая поэма.

Рассвет застал их за финальными приготовлениями. Горы готовой выпечки покрывали каждую горизонтальную поверхность в пекарне, издавая невероятный, головокружительный аромат. В воздухе висел сладкий, хрустальный звон – звон надежды, запечённой в корочке и креме.

Элли, обессиленная, но счастливая, опустилась на табурет. Её руки дрожали от усталости, одежда была в муке и ягодных пятнах, но на душе было светло и спокойно. Она сделала всё, что могла.

Мэйбл, Седрик и даже Лео (он уснул прямо за столом, положив голову на руки) дремали, разметавшись где попало. Бодрствовал только Каэл.

Воздух был густым и сладким, как патока, – пахло мёдом, миндалём, растопленным шоколадом и едва уловимыми нотами ванили и счастья.

Элли, обессиленная, но странно просветлённая, села на ступеньке лестницы, ведущей на второй этаж. Она скинула заляпанный мукой и кремом передник, и распустила волосы. Они тёмным водопадом спадали ей на плечи, и девушка медленно, почти механически, расчёсывала их старой деревянной гребёнкой, смотря в потухающие угли печи.

Она не слышала, как бесшумно открылась и закрылась задняя дверь. Не слышала неслышных шагов по полу. Она почувствовала его присутствие – плотное, спокойное, как тень старого дуба, – лишь когда он остановился в нескольких шагах от неё.

Каэл стоял, засунув руки в карманы своих простых холщовых штанов, и смотрел на неё. На его лице не было привычной суровости. Была какая-то новая, непривычная мягкость, смешанная с глубокой усталостью и… нерешительностью.

– Все спят, – тихо сказала Элли, не оборачиваясь, продолжая водить гребёнкой по волосам. Её голос звучал хрипло от усталости.

– Да, – ответил он, и его низкий голос, обычно такой резкий, сейчас был глухим и бархатистым, как шорох листвы в безветренную ночь.

Он сделал шаг вперёд, потом ещё один, пока не оказался рядом. Он не садился. Он просто стоял, глядя на её профиль, освещённый дрожащим светом углей.

– Ты… – он начал и замолчал, словно подбирая слова. – Ты сегодня была… невероятна.

Элли слабо улыбнулась, не поднимая глаз.

– Мы все были. Мэйбл, Седрик, ты… даже Лео.

– Не так, – покачал головой Каэл. – Ты. Ты была… сердцем этого. Всё это… – он сделал широкий жест, охватывая всю пекарню, – вышло из тебя. Как река из источника.

Элли наконец подняла на него глаза. В полумраке его лицо казалось загадочным и прекрасным.

– Я просто пекла, Каэл. Как всегда.

– Нет, – он наклонился, оперся руками о колени, чтобы быть с ней на одном уровне. Их лица оказались совсем близко. От него пахло дымом, ночным лесом и чем-то ещё… чем-то напряжённым и живым. – Ты не «просто» делала что-либо. Ты… ты вкладываешь душу. Во всё, что делала. В каждую крошку. – Он замолчал, и в тишине было слышно, как трещит головёшка в печи. – И эта душа… она сильнее любой магии, которую я знал.

Элли замерла, глядя на него. Гребёнка выпала у неё из рук и с тихим стуком упала на пол. Она видела его глаза – тёмные, серьёзные, полные какого-то невысказанного, огромного чувства, которое пугало и манило одновременно.

– Каэл… – начала она, но он перебил её, и его голос прозвучал с новой, отчаянной прямотой.

– Я не умею говорить красиво. Не умею… объяснять. Но когда я с тобой… – он сглотнул, и его кадык нервно дёрнулся, – тишина внутри меня меняется. Она становится… не пустой. А наполненной. Как лес после дождя. Как… как этот дом. – Он посмотрел вокруг, на тени, пляшущие на стенах. – Я смотрю на тебя, и мне не хочется бежать. Мне хочется… остаться.

Он выпрямился, отвернулся, словно испугавшись собственной откровенности.

– Забудь. Я не это хотел сказать. Просто… усталость.

Но Элли уже поднялась. Её сердце колотилось где-то в горле. Она была ошеломлена, сбита с толку, растеряна. Она всегда считала его молчаливой скалой, неприступной крепостью. А сейчас эта крепость сама открывала ворота, и оттуда лился такой незащищенный поток эмоций, что у неё перехватывало дыхание.

Она видела, как он сжал кулаки, как напряглись его плечи. Каэл готов был уйти. Уйти в свою привычную тишину, спрятаться за свою стену хмурости, испугавшись её молчания, её неготовности.

И это зрелище – этот сильный, гордый мужчина, такой уязвимый в своей попытке быть честным, – растопило последние льдинки нерешительности в её душе.

– Каэл, – снова позвала она, но теперь её голос звучал твёрже.

Он обернулся, и в его глазах она увидела ту самую боль, то самое ожидание удара, которое она так часто видела в глазах Лео.

Элли не сказала больше ни слова. Она просто сократила расстояние между ними, поднялась на цыпочки и прикоснулась губами к его губам.

Поцелуй был не страстным, а нежным, вопрошающим, бесконечно бережным. Как первое прикосновение к только что распустившемуся цветку. Она чувствовала, как он замер, как всё его тело напряглось от неожиданности, а потом… потом расслабилось. Словно с него свалилась тяжёлая, невидимая ноша.

Он не ответил ей сразу. Сначала его губы оставались неподвижными, ошеломлёнными. Потом они дрогнули. И наконец, медленно, неуверенно, стали отвечать. Его руки поднялись и легли на её талию – не сжимая, а просто касаясь, словно боясь, что она вот-вот рассыплется, как мираж.

Когда они наконец разъединились, дыхание их было сбитым, а лица раскрасневшимися. Они стояли, лоб ко лбу, в сгущающихся сумерках пекарни, и всё вокруг казалось замершим, выжидающим.

– Я… я не хотел… – начал он снова, но Элли положила палец ему на губы.

– Молчи, – прошептала она. – Просто молчи.

Она взяла его большую, шершавую руку и прижала её к своей щеке.

– Спасибо, – сказала она, и её глаза блестели в полумраке. – Спасибо, что сказал. Что доверился мне. – Она сделала паузу, собираясь с мыслями. – Я… я тоже чувствую. Эта тишина, когда ты рядом… она не пугает. Она… обнимает. Как тёплое одеяло. Я знаю, что с тобой мне ничего не страшно. И… и я тоже не хочу, чтобы ты уходил. Никогда.

Он смотрел на неё, и в его глазах происходила целая буря – недоверие, надежда, изумление, и наконец – тихая, всепоглощающая радость. Он не улыбнулся. Его улыбка была не на губах. Она была в глазах. В том, как они смягчились, как в них появился тот самый свет, что она видела лишь мельком.

– Никогда – это долго, – глухо сказал он, но в его голосе не было сомнения. Было только обещание.