Текст книги "Пекарня «уютный очаг» и её тихие чудеса (СИ)"

Автор книги: Дарья Кун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Глава 6. Незваные гости

День, наступивший после той тревожной ночи, начался с обманчивого спокойствия. Солнце встало над Веридианом ясное и холодное, отливая золотом инея, запорошившего крыши и лужайки. Воздух был чистым, колким, пахнущим дымком и промороженной землёй. Из труб вились ровные, почти неподвижные столбы дыма, словно город затаился и замер в ожидании.

Элли провела утро в напряжённой, почти лихорадочной деятельности. Месила тесто, раскатывала его, ставила в печь булки и караваи – всё это с удвоенной энергией, словно пытаясь заглушить внутреннюю тревогу физическим трудом. Каждые полчаса она поднималась на чердак, принося Лео еду и питьё. Мальчик был бледен и молчалив, но ночной ужас в его глазах немного отступил, уступив место настороженной усталости. Он ел предложенную кашу, пил тёплое молоко и снова засыпал, укутанный в одеяла, – исцеляющий сон, дарованный имбирным печеньем, всё ещё держал его в своих объятиях.

Элли старалась не думать о будущем. Она сосредоточилась на настоящем: на тёплом, послушном тесте в её руках, на трещащем огне в печи, на мирном дыхании спящего ребёнка над головой. Она почти убедила себя, что всё наладится, что опасность обойдёт её дом стороной.

Иллюзия рухнула ближе к полудню.

Колокольчик над дверью прозвенел резко, не так, как обычно. Не весёлым приветствием, а металлическим, тревожным щелчком. Элли, в тот момент вынимавшая из печи противень с румяными круассанами, обернулась.

В дверях стояли двое. Не местные.

Они были высокими, поджарыми, одетыми в длинные плащи из плотной серой ткани, без каких-либо опознавательных знаков. Плащи были безрукавными, накинутыми поверх тёмной, практичной одежды, и от них веяло холодом дороги и чуждостью. Их лица были скрыты в глубоких капюшонах, но Элли почувствовала на себе тяжёлый, изучающий взгляд.

Они вошли неслышными, скользящими шагами, и странным образом пространство пекарни сразу же сузилось, стало тесным. Даже воздух изменился – в него врезалась нота чего-то острого, металлического, чуждого уютному хлебному духу.

Один из них, тот, что был чуть повыше, остановился у прилавка. Его руки в тонких кожаных перчатках лежали на дубовой столешнице неподвижно, словно были высечены из камня.

– Хлеб, – произнёс он. Голос был ровным, безжизненным, лишённым каких-либо интонаций. Он не спрашивал. Констатировал.

Элли, почувствовав холодок страха, пробежавший по спине, кивнула и сделала шаг к витрине.

– Да, конечно. Свежий, только что из печи. Бук или ржаной?

– Не имеет значения, – ответил тот же голос. – Мы не по еде.

Его спутник, тем временем, медленно обходил пекарню. Его взгляд из-под капюшона скользил по полкам с баночками, по пучкам трав, по старой мебели. Он казался равнодушным, но Элли почувствовала, что он ничего не упускает, впитывает каждую деталь, как губка.

– У вас тихое место, – сказал второй, и его голос был чуть выше, с лёгкой, неприятной сипотцой. – Спокойное. Далеко от больших дорог.

– Мы любим наш покой, – стараясь, чтобы голос не дрожал, ответила Элли. – Чем могу помочь?

Первый незнакомец слегка наклонил голову.

– Мы ищем одного человека. Вернее, ребенка, мальчика. Лет десяти. Тёмные волосы, серые глаза. Возможно, выглядит испуганным. Возможно, болен. Вы не видели такого?

Сердце Элли упало и замерло где-то в районе желудка. Она сделала вид, что задумалась, перебирая в уме круассаны в витрине, чтобы руки не тряслись.

– Мальчика? Нет, не припоминаю. Веридиан – место маленькое, все друг друга знают. Чужих детей тут сразу заметили бы.

– Он мог появиться ночью, – не отступал незнакомец. Его бесстрастный взгляд, казалось, буравил её насквозь. – Просто приблудиться. Искать ночлег. Еду.

– Никто не стучался в мою дверь, – твёрдо сказала Элли. – А я сплю чутко.

Второй незнакомец в это время остановился у лестницы, ведущей на второй этаж. Он не поднялся на неё, а лишь задержал на ней взгляд на секунду дольше, чем нужно.

– У вас большой дом. Много укромных уголков. Чердаки, подвалы… Мальчик мог спрятаться, а вы бы и не узнали.

– В подвалах у меня хранятся запасы, а на чердаке – старый хлам, – поспешно сказала Элли, чувствуя, как предательский румянец заливает её щёки. – Мыши там водятся, а не дети.

Незнакомец у лестницы медленно повернул голову в её сторону. Элли не видела его лица, но ей почудилась на его губах тонкая, холодная улыбка.

– Мыши. Да. Частая проблема.

В этот момент колокольчик над дверью снова звякнул, и в пекарню, как маленький спасительный ураган, влетела Мэйбл. Она была вся запорошена инеем, с красным от мороза носом и охапкой свежесобранных зимних трав в руках.

– Ну, просто дубак на улице! – протрещала она, сметая с себя снег. – Кости промораживает до самого мозга! Элли, солнышко, дай мне чашечку чего-нибудь горяченького, а то я сейчас как сосулька растаю прямо тут на полу! Ой! – Она наконец заметила незнакомцев и на мгновение притихла, оценивающе их оглядев. – Гости? Издалека, поди? По плащам видать – не нашего шитья.

Двое в серых плащах обменялись едва заметными взглядами. Их бесстрастная маска на мгновение дрогнула, столкнувшись с её наглой, не знающей границ любознательностью.

– Мы задаём вопросы, – сухо сказал первый незнакомец, обращаясь к Мэйбл, но глядя на Элли.

– Вопросы? – переспросила Мэйбл, подходя к прилавку и бесцеремонно разглядывая их с ног до головы. – Какие такие вопросы можно задавать в пекарне, кроме «почём булки»? Ищите, чего поесть? Так Элли вам лучшие в округе круассаны испечёт. А то смотрите какие тощие, замёрзшие, ветром вас, поди, сдуть может. Нехорошо это. Мужчина должен солидно выглядеть, чтоб на него опереться можно было.

Элли, поймав её взгляд, увидела в нём не просто болтливость, но предупреждение и поддержку. Мэйбл что-то заподозрила.

– Наш разговор закончен, – первый незнакомец отодвинулся от прилавка. Его терпение, казалось, было исчерпано. – Если увидите мальчика – сообщите местным властям. Он… болен. Опасен для себя и для других.

С этими словами они развернулись и вышли из пекарни так же бесшумно, как и появились. Дверь закрылась за ними, но холодное, тревожное ощущение их присутствия осталось, витая в воздухе, как дурной запах.

Элли прислонилась к прилавку, чувствуя, как у неё подкашиваются ноги.

– Ну и типы, – фыркнула Мэйбл, подходя к ней и без спроса наливая себе чашку чая из стоявшего на плите чайника. – Смотрели, как грифы на падаль. Искали мальчика, говоришь? Больного? Да ну их. От кого это они, интересно?

– Не знаю, – прошептала Элли, всё ещё не в силах прийти в себя. – Просто пришли и стали спрашивать.

Мэйбл прищурилась, её острый взгляд изучал бледное лицо Элли.

– А чего ты вся белая, как мука? Испугалась? Правильно. От таких надо держаться подальше. Пахнет от них бедой. Настоящей, не нашей, бытовой. – Она отхлебнула чаю и понизила голос. – И кстати, о мальчиках. Слуховой окно на чердаке у тебя… оно же всегда закрыто было? А сегодня утром я мимо шла – вижу, приоткрыто. Сквозняком, поди, распахнуло?

Элли почувствовала, как кровь отливает от лица. Она ничего не ответила, лишь опустила глаза.

Мэйбл тяжело вздохнула.

– Так и знала. Ладно, не говори ничего. Старая я, многое видела. Знаю, когда человек совестью мучается, а когда – страхом. У тебя сейчас оба в глазах. – Она допила чай и поставила кружку на стол с решительным стуком. – Только смотри, солнышко, знай меру. Иногда доброе сердце прямо в пропасть заводит. А я тебя в пропасть терять не хочу. Пекаря хорошего искать – тоже не сахар.

Она ушла, оставив Элли наедине с её страхами. Тихое утро закончилось. В воздухе пекарни, пахнущем хлебом и корицей, теперь висел невидимый, но отчётливый смрад опасности.

Элли закрыла глаза, пытаясь унять дрожь в руках. Они знали. Они что-то знали. Или догадывались. Их вопросы были не просто расспросами – они были уверенным прощупыванием, попыткой простучать почву, посмотреть на её реакцию.

Она поднялась по лестнице в свою комнату и, не включая света, подошла к окну, выходящему на улицу. Осторожно раздвинув занавеску, она выглянула.

Двое в серых плащах не ушли. Они стояли на другой стороне улицы, в тени большого вяза, и о чём-то тихо беседовали. Затем они разошлись в разные стороны. Один направился к дому Седрика, другой – к трактиру «Серебряный кот».

Они не уезжали. Они начали опрос. Методичный, неторопливый, вселяющий страх в сердце каждого, кого они спрашивали.

Элли опустила занавеску и прислонилась лбом к холодному стеклу. Страх сдавил её горло холодными пальцами. Она представила, как эти двое ходят от дома к дому, задают свои бесстрастные вопросы, сеют подозрения и страх. Сколько времени пройдёт, прежде чем кто-то вспомнит что-то? Прежде чем кто-то заметит странные звуки на чердаке пекарни? Прежде чем чья-то болтливость или желание выслужиться не обернётся против неё?

Она спустилась вниз, в пекарню. Она должна была работать, должна была делать вид, что всё в порядке. Но руки плохо её слушались. Тесто казалось липким и непослушным, печь – капризной, запахи – слишком резкими.

Она пыталась загнать страх обратно, в дальний угол сознания, но он выскальзывал и разливается по всему телу ледяной волной при каждом звоне колокольчика над дверью. Каждый новый покупатель теперь казался ей потенциальным шпионом, каждое слово – намёком, каждый любопытный вопрос – угрозой.

Весь день прошёл в этом напряжённом, изматывающем ожидании. Она ловила обрывки разговоров на улице, взгляды, брошенные на её дом, и ей везде чудилось внимание и подозрение.

К вечеру, когда последний покупатель ушёл и она заперла дверь, наступила тишина. Но это была не мирная, уютная тишина, а зловещая, гнетущая пауза. Пауза перед бурей.

Элли потушила свет и в полной темноте поднялась на чердак. Лео спал, укрытый одеялом, его лицо в свете луны, пробивавшемся в слуховое окно, казалось спокойным. Он ничего не знал о серых плащах, о страхе, который полз по городу, как ядовитый туман.

Она села на пол рядом с его тюфяком, обхватив колени руками, и смотрела, как он спит. Хлебный запах, поднимавшийся снизу, больше не утешал её. Он казался ей теперь приманкой, знаком, указывающим на её дом.

Они были здесь. Они искали. И они не уйдут, пока не найдут.

Тихий, повседневный ужас поселился в «Уютном очаге». Он прятался в тенях под прилавком, шелестел страницами бабушкиной книги, скрипел половицами на чердаке. И Элли знала, что это только начало.

Глава 7. Вынужденный союз

Три дня. Семьдесят два часа. Каждый из них растянулся в бесконечную, напряжённую ленту из страха, подозрений и притворства.

Серые плащи не исчезли. Они стали частью пейзажа Веридиана, его новой, тревожной достопримечательностью. Их можно было видеть то беседующими с главой стражи на площади, то высматривающими что-то с моста через речку, то просто неподвижно стоящими в тени деревьев на окраине, их безликие капюшоны повёрнуты в сторону пекарни «Уютный очаг». Они не делали резких движений, не угрожали открыто. Их оружием была сама их незыблемая, холодная уверенность. Они ждали. И весь город, затаив дыхание, ждал вместе с ними.

Атмосфера в Веридиане изменилась. Исчезла лёгкая, привычная болтовня на улицах. Разговоры у колодца или в лавках стали тихими, короткими, люди оглядывались через плечо, опасаясь быть услышанными. Даже дети играли как-то тише, инстинктивно чувствуя взрослую тревогу. Уютный мирок городка покрыла тонкая, невидимая, но прочная плёнка страха.

Элли пыталась держаться. Она пекла хлеб, улыбалась покупателям, вела обычные беседы. Но её улыбка стала натянутой, а взгляд – бегающим. Каждый звонок колокольчика заставлял её вздрагивать, каждый шаг за пределами пекарни казался ей громоподобным. Она почти не спала, проводя ночи у приоткрытого окна своей комнаты, вглядываясь в ночные тени, пытаясь различить в них серые силуэты.

Лео, чувствуя её напряжение, снова замкнулся. Он почти не ел, не спал, сидя на своём тюфяке и обхватив колени руками, его глаза были прикованы к запертой двери чердака. Даже имбирное печенье, которое Элли пекла с удвоенной силой, почти не помогало. Страх, витавший в воздухе, был сильнее любой кулинарной магии.

На четвертое утро Элли поняла – она не справится. Она сломается. Её арестуют. А Лео… с Лео случится что-то ужасное. Одиночество и страх съедали её изнутри, парализуя волю. Ей нужна была помощь. Нужен был кто-то, кто не боится. Кто знает о тёмных сторонах мира больше, чем она. Кто умеет молчать.

Выбора, по сути, не было. Только один человек в округе подходил под это описание.

Мысль о том, чтобы пойти к нему, к Каэлу, была горькой пилюлей. После их последней встречи, после его колкостей и холодности, она дала себе слово держаться от него подальше. Но сейчас её гордость была роскошью, которую она не могла себе позволить.

Решение созрело внезапно, с жестокой ясностью. Она дождалась, когда утренняя толпа покупателей схлынет, наскоро собрала небольшую корзинку – булка ещё тёплого хлеба, несколько круассанов, горшочек мёда. Не как подношение, а как… как оправдание для визита. Как будто она просто зашла по делам.

– Я ненадолго, – сказала она Мурке, которая, казалось, смотрела на неё с немым укором. – Присмотри за домом.

Выйти за порог было испытанием. Каждый прохожий, каждый взгляд, брошенный на неё, казался подозрительным. Она шла по Пряничному переулку, а затем свернула на Тропу Старой Мельницы, ведущую за пределы города, чувствуя, как на её спине горят невидимые глаза серых плащей. Она не оборачивалась. Оборачиваться было бы признанием вины.

Воздух за городской чертой был другим – более свежим, резким, наполненным запахами хвои, мха и влажной земли. Солнце светило ярче, но не грело – его свет был холодным и ясным. Тропа, сначала широкая и утоптанная, быстро сузилась, превратившись в едва заметную тропинку, вьющуюся между вековых елей и замшелых валунов. Тишина здесь была иной – не тревожной, а глубокой, древней, нарушаемой лишь шелестом листьев под ногами, перекличкой птиц и отдалённым шумом ручья.

Элли шла, и её городской страх понемногу начал таять, растворяясь в этом безразличном, величественном спокойствии леса. Здесь проблемы Веридиана, серые плащи, её собственная тревога казались мелкими и незначительными. Лесу не было до них дела.

Она шла долго, почти час, пока не увидела впереди, на небольшой поляне, приютившейся у подножия скалистого холма, хижину Каэла.

Это было нечто среднее между домом и частью леса. Стены были сложены из толстых брёвен, промазанных глиной, крыша – из дранки, поросшей мхом. К одной стене прилепился запасник для дров, крытый корой, к другой – сушилка для трав и шкур. Перед хижиной был разбит небольшой огород с целебными травами и овощами, огороженный низким плетнём. Дымок из каменной трубы вился тонкой, почти прозрачной струйкой, сливаясь с небом. Всё здесь дышало самодостаточностью, уединением и тихой, суровой силой.

Элли остановилась на краю поляны, внезапно осознав всю абсурдность своего предприятия. Что она скажет ему? «Здравствуйте, у меня на чердаке прячется мальчик от людей в серых плащах, не могли бы вы помочь?» Он рассмеётся ей в лицо. Или, что более вероятно, хмуро захлопнет дверь.

Она уже было развернулась, чтобы уйти, когда дверь хижины скрипнула и открылась. На пороге появился сам Каэл. Он был без плаща, в простой холщовой рубахе с закатанными по локти рукавами, обнажавших жилистые, загорелые руки. В одной руке он держал топор, в другой – полено. Увидев её, он замер, и его лицо, обычно непроницаемое, выразило крайнее изумление, быстро сменившееся привычной настороженностью.

– Вы заблудились? – спросил он, и его голос прозвучал ещё более глухо и отрывисто, чем обычно, в лесной тишине.

– Нет, – выдавила из себя Элли, чувствуя, как горит лицо. – Я… я к вам.

Он молча оценил её с ног до головы, его взгляд задержался на корзинке в её руках, затем снова поднялся к лицу. Он не приглашал её войти.

– Дело какое?

Элли сделала шаг вперёд, стараясь не смотреть ему прямо в глаза.

– Мне нужен… совет. Касательно трав. Один рецепт бабушки… не получается.

Она знала, что звучит неубедительно. Он продолжал молча смотреть на нее, и под этим взглядом ей хотелось провалиться сквозь землю.

– Травы, – наконец произнёс он, и в его голосе послышались нотки лёгкой, язвительной насмешки. – У Мэйбл лавка полная. И советов у неё – на весь Веридиан хватит. Зачем тащиться в лес?

– Ваши… ваши травы лучше! – поспешно сказала Элли, чувствуя, что тонет в собственной лжи. – Они… лесные. Дикие. В них больше силы.

Он бросил полено на землю и воткнул топор в колоду, стоявшую рядом с порогом. Звук получился громким, резким, заставившим Элли вздрогнуть.

– Силы, – повторил он, и это слово прозвучало как обвинение. – Опять завелись о силе. Я же говорил. Неумелым рукам – не дело.

– Я не неумеха! – вспыхнула Элли, задетое за живое самолюбие на мгновение пересилило страх. – Я просто…

Она замолчала, понимая, что вот-вот выдаст себя. Она стояла перед ним, сжав ручки корзинки до побеления костяшек, и не могла вымолвить ни слова. В горле стоял ком.

Каэл наблюдал за её борьбой с собой с холодным, почти научным интересом. Наконец он тяжело вздохнул.

– Ладно. Говори, что стряслось. Вижу, тебя не от трав тут крутит.

Его неожиданная прямота обезоружила её. Вся подготовленная ложь рассыпалась в прах. Она посмотрела на него, и всё её отчаяние, вся накопившаяся за эти дни усталость и страх вышли наружу.

– Они ищут мальчика, – выдохнула она, и голос её сорвался на шёпот. – Те люди в серых плащах. Они ходят по городу, спрашивают всех. Они… они смотрят на мой дом. Я знаю, что они что-то подозревают.

Она ждала насмешки, грубого отказа. Но Каэл слушал молча, его лицо стало ещё более суровым и непроницаемым. Только глаза, цвета старого мха, сузились, стали острее.

– И что? – спросил он наконец. – Ты к чему это мне рассказываешь? Сходи к стражникам, к старосте. Пусть разбираются.

– Он у меня! – вырвалось у Элли. Она не планировала говорить это, но слова выскочили сами, под давлением переполнявших её эмоций. – Мальчик. Он пришёл ночью, испуганный, голодный. У него… у него ожог на руке, странный. И свиток обгоревший. Он не говорит, только жестами. И он так боится этих людей… Я не могу его выдать. Я не могу!

Она замолчала, тяжело дыша, ожидая его реакции. Каэл не шевелился. Казалось, даже воздух вокруг него застыл. Прошла долгая, мучительная минута.

– Дура, – тихо, но с невероятной силой произнёс он. – Совсем дура. Взяла и приютила у себя бродягу с тёмным прошлым. Сунула нос в дела, которые тебя не касаются. И теперь прибежала сюда, чтоб и мне шею намылить.

– Он ребёнок! – запротестовала Элли, и в глазах у неё выступили слёзы.

– Он напуган до смерти! Они говорят, он болен, опасен… но я не верю! Я вижу в нём только страх!

– Страх бывает разный, – холодно парировал Каэл. – Иногда страх – это единственное, что остаётся у вины. Ты подумала о последствиях? Не только для себя. Для всего Веридиана. Эти люди… – он мотнул головой в сторону города, – они не отступят. Они сожгут полгорода, чтобы найти то, что ищут. И ты решила встать у них на пути? Одна? С помощью своих булочек?

Его слова были жестокими, но в них была горькая правда. Элли снова почувствовала всю глубину своей наивности и беззащитности.

– Я не знаю, что делать, – призналась она, и голос её дрогнул. – Я не могу его выгнать. И не могу защитить одна. Вы… вы знаете лес. Вы знаете травы. Вы чувствуете… силу. Я видела это. Вы можете знать, что это за люди. Как от них спрятаться. Хотя бы… хотя бы просто посоветуйте. Мне больше не к кому обратиться.

Она умолкла, исчерпав все свои доводы. Элли стояла перед ним, маленькая, испуганная, в своей городской одежде, с глупой корзинкой в руках, и ждала приговора.

Каэл отвернулся от неё и уставился на тёмную стену леса. Его профиль был резким и напряжённым. Казалось, внутри него шла борьба.

– Нет, – наконец произнёс он, и слово прозвучало как удар топора. – Не моя война. Не мои проблемы. Я ушёл от всего этого. Я заплатил слишком дорого за свой покой, чтобы вот так, из-за чужой сентиментальности, снова в это ввязываться.

Он повернулся к ней, и в его глазах горел холодный, неприступный огонь.

– Уезжай. Отдай им мальчика. Скажи, что нашла его в лесу. Спасешь себя и свой город. Это единственный разумный выход.

Элли смотрела на него с ужасом и разочарованием. Она ожидала отказа, но не такой жестокости.

– Я не могу, – прошептала она. – Я не могу этого сделать.

– Тогда живи с последствиями, – безжалостно бросил он. – Но меня в это не втягивай. И не приходи сюда больше. Мне не нужны чужие проблемы.

Он развернулся и, не оглядываясь, зашёл в хижину, захлопнув дверь у неё перед носом. Глухой щелчок засова прозвучал как приговор.

Элли стояла на поляне, словно парализованная. Холодный ветер обдувал её разгорячённое лицо, забираясь под одежду. Корзинка с хлебом выпала у неё из рук и упала на землю. Она не заметила. В ушах у неё звенело от жестокости его слов.

Она не знала, сколько простояла так, прежде чем смогла пошевелиться. Она развернулась и побрела обратно по тропе, в сторону города. Лес, который на пути сюда казался ей умиротворяющим, теперь выглядел мрачным и враждебным. Ветви деревьев цеплялись за её платье, как скрюченные пальцы, пытаясь удержать, шепча ей вслед о её глупости.

Она шла и чувствовала себя абсолютно одинокой. Брошенной. Преданной. Он был её последней надеждой, и он захлопнул дверь. Теперь она была одна против всего мира. Одна с ребёнком на чердаке и охотниками у порога.

Слёзы текли по её щекам, но она даже не пыталась их смахнуть. Они замерзали на ветру, оставляя на коже ледяные дорожки. Она проиграла. Ещё не было битвы, но она уже проиграла.

Она не заметила, как добралась до окраины Веридиана. Первые дома казались чужими и неприветливыми. Она шла по пустынным улицам, не поднимая глаз, не желая никого видеть.

Возле своей пекарни она остановилась. Напротив, в тени всё того же вяза, стоял один из серых плащей. Он не смотрел на неё. Он смотрел на её дом. И в его позе было не просто терпение, а уверенность хищника, который знает, что добыча уже в ловушке и осталось лишь дождаться, когда она обессилит.

Элли быстро, почти бегом, зашла внутрь, захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной, пытаясь перевести дыхание. Сердце бешено колотилось. Страх, который она ненадолго оставила в лесу, вернулся к ней, утроенный, разрушающий.

Она была одна. Совсем одна.

Элли поднялась по лестнице в свою комнату, рухнула на кровать и зарылась лицом в подушку, стараясь заглушить рыдания. Отчаяние сдавило её горло, лишая воздуха, воли, надежды.

Она не знала, сколько пролежала так, когда услышала тихий скрип на чердаке. Лео. Он, наверное, проснулся. Он ждал её. Ждал еды, защиты, надежды. А она могла предложить ему лишь слёзы и страх.

Элли заставила себя подняться, умыла ледяной водой лицо, стараясь скрыть следы слёз. Она должна была держаться. Хотя бы для него.

Она направилась к лестнице на чердак, чтобы отнести ему ужин. Её руки дрожали. В голове стучало лишь одно слово, повторяемое с жестокой, безжалостной частотой: «Одна. Одна. Одна».