Текст книги "Пекарня «уютный очаг» и её тихие чудеса (СИ)"

Автор книги: Дарья Кун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Глава 12. Магия сообщества

Утро, наступившее после исповеди Каэла, было хрустальным и звенящим. Мороз выбелил крыши и лужицы, превратив их в матовое стекло, и воздух колол лёгкие острой, обжигающей свежестью. Элли проснулась с ощущением, что её сон был глубоким и целительным, как травяные настои Мэйбл. Усталость ещё дремала в мышцах, но уже не властно, а покорно, отступая перед возвращающимися силами.

Она спустилась в пекарню, и первое, что сделала, – вдохнула полной грудью. Воздух пах привычно – тестом, древесиной, тлением. Но был в нём и новый, едва уловимый оттенок. Не запах, а скорее ощущение – как после грозы, когда мир вымыт и наполнен отрицательными частицами. Ощущение чистоты и… лёгкой уязвимости.

Элли растопила печь, замесила тесто, расставила противни – всё это на автомате, пока сознание её всё ещё переваривало вчерашнюю ночь. Слова Каэла, его боль, его доверие… они грели её изнутри сильнее, чем жар печи. Элли чувствовала себя не просто пекаршей, прячущей беглеца. Она чувствовала себя частью чего-то большего. Звеном в цепи, которая тянулась из прошлого через Агату к ней и теперь – к Лео и Каэлу.

Первой, как всегда, примчалась Мэйбл. Но на этот раз она не влетела вихрем, а вошла степенно, с озабоченным видом опытного полевого командира, оценивающего позиции после ночной перестрелки.

– Ну что, солнышко? – спросила она, снимая варежки и растирая замёрзшие пальцы. – Отходишь потихоньку? Выглядишь получше, чем вчера. А то была белая, как мои волосы.

– Всё хорошо, Мэйбл, – улыбнулась Элли, наливая ей чашку чая. – Просто… сильно устала вчера.

– Сильно устала, – передразнила её травница, хитро прищурившись. – Это у тебя не усталость, это опустошение магическое. Чувствуется за версту. – Она сделала глоток чая и удовлетворённо крякнула. – Но ничего, жилка у тебя крепкая, агатинская. Восстановишься. Только вот… – она понизила голос, – воздух сегодня какой-то тяжёлый. Чувствуешь? Как перед грозой. Только гроза эта не с неба.

Элли насторожилась. Она тоже чувствовала эту странную напряжённость, но списывала её на собственную истощённость.

– Что ты имеешь в виду?

– Не знаю, – честно призналась Мэйбл. – Но нутром чую – эти стервятники что-то затеяли. Сидят слишком тихо. А когда хищник сидит тихо – он либо спит, либо целится. – Она допила чай и поставила кружку с решительным стуком. – Ладно, мне пора. Решила я сегодня свои самые сильные, самые светлые саженцы рассадить у крыльца. Пусть растут, радуют глаз. А то слишком всё серо стало вокруг.

И она ушла, оставив Элли с неясным чувством тревоги.

Предчувствие Мэйбл оказалось вещим.

К полудню Элли начала замечать неладное. Сначала это были мелочи. Цветы на подоконнике – выносливая герань, что цвела круглый год, – вдруг поникли, сбросив несколько листьев. Тесто, обычно послушное и эластичное, сегодня стало капризным, липким, плохо поднималось. Даже пламя в печи горело как-то вяло, без привычного весёлого потрескивания, и хлеб подрумянивался медленнее, оставаясь внутри чуть влажным и сыроватым.

Воздух в пекарне стал тяжёлым, спёртым. Он по-прежнему пах хлебом, но этот запах был приглушённым, припылённым, будто его накрыли влажным одеялом. Элли чувствовала, как на её плечи ложится необъяснимая усталость, а на сердце – тоскливая тяжесть. Даже мысли текли медленнее, обретая тревожный, негативный оттенок.

Она поднялась на чердак проведать Лео. Мальчик сидел, съёжившись, и его лицо было омрачено прежним страхом. Казалось, благотворное действие пирога испарилось, смытое этой новой, невидимой волной подавленности.

– Здесь что-то не так, – прошептала она, спускаясь вниз и оглядывая свою пекарню с растущей паникой. – Что-то не так.

И тогда её взгляд упал на угол у задней двери. Там, в самом тёмном месте, где стена соприкасалась с полом, она увидела это. Слабый, едва заметный сероватый налёт. Он напоминал плесень, но был тоньше, прозрачнее, и, присмотревшись, Элли показалось, что он… шевелится. Медленно, почти незаметно ползёт вверх по стене, оставляя за собой тленную, увядающую ауру.

Ледяной ужас сковал её. Элли поняла. Это было заклятие. Не грубое, разрушительное, а тихое, подлое. Заклятие увядания. Оно не ломало стены, не гасило огонь. Оно высасывало жизнь медленно, по капле. Оно губило радость, надежду, саму волю к сопротивлению. Оно должно было заставить её сдаться. Сломать её дух, чтобы она сама выдала тайну или позволила им войти.

Элли прислонилась к прилавку, чувствуя, как паника подступает к горлу. Она была ещё слаба после вчерашнего. У неё не было сил бороться с магией такого уровня. Девушка просто не знала, как это сделать.

В этот момент колокольчик над дверью звякнул, и в пекарню вошла миссис Клэр. Она была бледнее обычного и держалась за поясницу.

– Элли, дорогая, мне сегодня хуже. Спину совсем прихватило. Дай мне, пожалуйста, тот имбирный пряник, что всегда помогает… Ой! – Она остановилась, оглядевшись. – А у тебя что-то… не то. Воздух тяжёлый. Цветы завяли. У тебя всё в порядке?

– В порядке, – автоматически ответила Элли, нарезая пряник. Её руки дрожали.

– Да нет, не в порядке, – упрямо покачала головой старушка. – Это они, гады, наверное, накаркали. – Она взяла пряник, сунула в карман монету и, уже уходя, обернулась. – Знаешь что? Я принесу тебе завтра отросток своей герани. У меня такая крепкая, яркая, вся в цвету! Развеселит тебя. Мелочь, а приятно.

Она вышла, и Элли снова осталась одна со своей тихой паникой. Но через несколько минут дверь снова открылась. На пороге стоял рыбак Эдгар с огромным, ещё шевелящимся карпом в руках.

– Элли, держи! – сказал он, протягивая ей рыбу. – Первый улов сегодня! Сильный, боевой! Чуть удочку не сломал. Пусть порадует тебя. А то вид у тебя, прости, как у этой рыбы на берегу – глаз стеклянный и рот открыт. Бери, не спорь. Свари уху, силы поднимет.

Он положил карпа в раковину и ушёл, не взяв денег. Элли смотрела на рыбу, которая била хвостом по эмали, разбрызгивая воду, и в её сердце шевельнулось что-то кроме страха. Что-то тёплое и живое.

Потом пришла фермерша Агнесса и принесла корзинку свежих, отборных яблок. «Для пирогов, – сказала она. – Самые сладкие, с солнечного бока дерева».

Потом почтальон заглянул не только за булкой, но и чтобы рассказать свежую, смешную сплетню о трактирщике и его новой кобыле.

Потом дети из школы, проходя мимо, оставили на подоконнике горшочек с только что распустившимся подснежником.

Седрик явился с небольшим старинным зеркальцем. «Для пекарни, – объявил он. – Говорят, отражает не только свет, но и дурные взгляды. Повесь его на видном месте».

Даже угрюмый кузнец, зайдя за хлебом, пробурчал что-то насчёт того, что «заходи, если что – дверь поправлю, замки смажу».

Каждый житель Веридиана, заходивший в этот день в пекарню, чувствовал ту самую «тяжесть» в воздухе и гнетущую атмосферу. И каждый, по-своему, пытался её развеять. Не потому что знал о заклятии – они списывали всё на «дурной глаз» серых плащей или на усталость Элли. А потому что так было принято. Потому что в Веридиане не бросали своих в беде. Пусть даже беда эта была невидимой и непонятной.

Их маленькие жесты, их подарки, их тёплые слова были не магией в прямом смысле. Это были кирпичики. Кирпичики обычной, бытовой доброты, заботы, некоего объединения. Но, приносимые в пекарню один за другим, они начали творить чудо.

Элли, сначала ошеломлённая, постепенно начала чувствовать перемену. Тяжёлый, спёртый воздух понемногу начинал рассеиваться, словно его вытесняли ароматы свежих яблок, хвои от венка, что принесла кто-то из соседок, сладкий запах герани от миссис Клэр.

Цветы на подоконнике, получив компанию в виде нового ростка, понемногу начали расправлять листья. Тесто, в которое Элли, ободрённая поддержкой, снова вложила силы и надежду, стало послушным и упругим. Пламя в печи затрещало бодро и весело.

Элли подошла к тому углу, где ползла серая плёнка заклятия. Она замерла, наблюдая. Налёт всё ещё был там, но он перестал расползаться. Он словно упирался в невидимую стену, которая состояла из множества маленьких, невидимых глазу вещей: из запаха свежей рыбы, лежавшей в раковине, из ярко-красного яблока на столе, из смеха детей за окном, из доброго слова, сказанного соседом.

Заклятие увядания, рассчитанное на одиночество и отчаяние, не могло противостоять этому мощному, спонтанному потоку жизни и доброты. Оно было создано, чтобы отравлять, а здесь – исцеляли. Чтобы гасить, а здесь – разжигали. Чтобы сеять раздор, а здесь – царило единство.

К вечеру серая плёнка почернела, свернулась и осыпалась со стены, превратившись в обычную, ничем не примечательную пыль. Воздух в пекарне снова стал чистым, лёгким и наполненным знакомыми, уютными запахами.

Элли стояла посреди своей пекарни и смотрела на это простое чудо. Она не произнесла ни одного заклинания. Не нарисовала ни одного защитного круга. Она просто была частью своего городского общества. И оно защитило её. Так же, как она, своей выпечкой, своей добротой, защищала его все эти годы.

Девушка поднялась на чердак. Лео сидел у приоткрытого окна и дышал полной грудью. Его лицо было спокойным. Он почувствовал, что тяжёлая атмосфера ушла.

Элли села рядом с ним, и они молча смотрели на закат, окрашивающий крыши Веридиана в золотые и розовые тона. Где-то там, в тени, всё ещё прятались серые плащи. Но теперь Элли смотрела на них без страха. Они могли попытаться отравить её магию. Но они не могли отравить то, что было сильнее любой магии – дух самого Веридиана. Дух дома, который они все вместе создавали и защищали каждый день самыми простыми вещами: свежим хлебом, добрым словом, вовремя подаренным цветком.

Элли поняла, что её пекарня – не просто здание. Это было сердце города. И пока оно билось, наполненное теплом и заботой, никакие тёмные заклятия не были страшны. Потому что самое сильное волшебство творилось не в одиночку. Оно творилось сообща.

Глава 13. Тайна свитка

После провала заклятия увядания в «Уютном очаге» воцарилась новая, странная атмосфера. Она не была беспечной – угроза никуда не делась, – но появилось ощущение тихой, уверенной силы. Силы, которая исходила не от одной могущественной ведьмы или воина, а от всего сообщества, сплетённого тысячью невидимых нитей взаимной заботы.

Элли чувствовала это каждой клеточкой. Её собственная магия, истощённая после создания «Сердечного спокойствия», восстанавливалась медленнее, чем ей хотелось бы, но её заменяла другая энергия – тёплая, устойчивая, как хорошая закваска. Она пекла хлеб, и в тесто, казалось, само собой вплетались благодарность миссис Клэр за герань, бодрость Эдгара за карпа, сладость яблок от Агнессы.

Лео тоже изменился. Подавленность, навеянная заклятием, рассеялась, и на смену ей пришла осторожная, но настоящая уверенность. Он больше не забивался в угол при каждом шорохе. Он начал осваивать своё маленькое пространство на чердаке – аккуратно заправлял постель, расставлял по полочке немногие свои пожитки: деревянную птицу, подаренную Каэлом, несколько гладких камешков, кружку для воды. Он даже пытался жестами что-то рассказывать Элли – о птицах за окном, о вкусе еды, о снах.

Именно в это утро, когда Элли поднялась к нему с завтраком – овсянкой с мёдом и новым, экспериментальным печеньем с орехами и цедрой апельсина для бодрости, – он сделал нечто неожиданное.

Мальчик не сразу принялся за еду. Он сидел на своём тюфяке, его лицо было серьёзным и сосредоточенным. Затем он медленно, почти торжественно, вытащил из-под подушки тот самый, всегда находившийся при нём, обгоревший свиток. Лео долго смотрел на него, словно взвешивая что-то в уме, перебирая пальцами обугленные края пергамента. Потом, сделав глубокий вдох, он протянул его Элли.

Элли замерла с тарелкой в руках. Это был жест огромного, абсолютного доверия. Свиток был его последней тайной, его самым драгоценным секретом. И Лео добровольно отдавал его ей.

Она медленно поставила тарелку на пол и взяла свиток. Пергамент был шершавым на ощупь, испещрённым мелкими трещинами. Он пах дымом, старой кожей и чем-то ещё – металлическим, неприятным. Элли развернула его с предельной осторожностью, боясь, что он рассыплется в прах.

То, что она увидела, заставило её шумно выдохнуть.

Это не было заклинанием. Во всяком случае, не в том смысле, как она их понимала – с витиеватыми буквами, магическими формулами, призывами к силам.

Перед ней был чертёж. Искусный, подробный, выполненный тонкими, точными линиями тушью. Он изображал нечто, напоминающее странный, сложный механизм или инструмент. Были видны шестерни, поршни, стеклянные колбы, соединённые лабиринтом трубок. В центре конструкции располагалось нечто вроде кресла с ремнями для фиксации, а от него расходились провода к большому, похожему на аккумулятор, цилиндру, испещрённому рунами.

Но самое ужасное были не детали механизма. А короткие комментарии, сделанные на полях тем же мелким, безжалостным почерком.

«Источник, – было написано у кресла. – Носитель. Фиксация обязательна во избежание потерь при экстракции».

«Проводники магической эссенции, – у трубок. – Сплав серебра и черного железа для минимизации сопротивления».

«Накопитель, – у цилиндра. – Стабилизация извлечённой силы перед переносом».

И самое чудовищное, внизу, под всем чертежом: «Протокол извлечения. Максимальная эффективность достигается при жизни источника. Посмертная экстракция даёт не более 40% от потенциала».

Элли смотрела на эти строки, и у неё холодели руки, а в животе поднималась тошнота. Это не было заклинанием. Это было инструкцией по пыткам. По выкачиванию жизни, магии, самой души из человека. Из ребёнка.

Теперь она понимала всё. Понимала, почему Лео так боялся. Почему на его руке было клеймо. Он был не просто беглецом. Он был «источником». «Носителем». Живой батарейкой для этого… этого ужасающего устройства.

Она подняла глаза на Лео. Он смотрел на неё, и в его глазах стоял немой вопрос и надежда – надежда на то, что она поймёт. Что она не отвернётся.

– Лео… – прошептала она, и голос её дрогнул. – Это… это то, что они хотели с тобой сделать?

Он энергично кивнул, и его глаза наполнились слезами. Он сделал несколько быстрых жестов, показывая на себя, потом на чертёж, потом изобразил, как что-то вырывается из его груди, а сам он падает без сил.

Элли отшатнулась, прижимая свиток к груди. Ей было физически плохо. Теперь слова Каэла об «источнике», о «топливе» обрели новый, чудовищный смысл. Это было не метафорой. Это стало реальностью.

Ей нужно было показать это Каэлу. Немедленно.

Она аккуратно свернула свиток, жестом поблагодарила Лео за доверие и, стараясь не бежать, спустилась вниз. Она чувствовала, как свиток жжёт ей руки, словно он был раскалённым углём, а не куском старого пергамента.

Элли не могла просто пойти к нему. Серые плащи следили. Но она должна была предупредить Каэла, передать информацию.

И тут её осенило. Она вспомнила про Седрика. Его лавка была идеальным местом для встреч и передачи сообщений под видом обычных покупок.

– Присмотри за пекарней, – бросила она Мурке, которая, как всегда, дремала на прилавке, и, накинув платок, вышла на улицу, зажав свиток в кармане.

Воздух снаружи был холодным и колким, но он не смог освежить её разгорячённое тревогой лицо. Она шла быстро, не оглядываясь, чувствуя, как свиток отягощает каждый её шаг.

Лавка Седрика, как всегда, пахла пылью, старой бумагой и тайнами. Сам антиквар возился где-то в глубине, разбирая груду старых рам для картин.

– О, сиятельная создательница булочных чудес! – провозгласил он, увидев её. – Какими судьбами? Ищете ли вы древний фолиант с кулинарными рецептами погибшей цивилизации? Или…

– Каэл, – прервала его Элли, понизив голос до шёпота. – Мне нужно, чтобы он пришёл. Срочно. Как можно незаметнее.

Выражение лица Седрика мгновенно сменилось с театрального на серьёзное. Он кивнул, мгновенно поняв всё без лишних слов.

– Конечно. У меня как раз есть кое-что для него. Старая карта… охотничьих троп. Он просил посмотреть. Я отправлю ему сигнал. – Он подмигнул и скрылся за стеллажом, откуда послышался лёгкий звон колокольчика – не того, что над дверью, а другого, с более низким, бархатистым тембром.

Элли поблагодарила его взглядом и, сделав вид, что рассматривает старый глобус, стала ждать.

Каэл появился быстро – не из леса, а из потайной двери в задней части лавки, завешанной гобеленом. Он был настороже, его глаза сразу же нашли Элли.

– Что случилось? – тихо спросил он, подходя.

Не говоря ни слова, Элли протянула ему свиток. Он взял его, развернул, и его лицо стало каменным. Он пробежал глазами чертёж, комментарии, и Элли увидела, как по его скулам пробежала судорога, а глаза сузились до щелочек, в которых вспыхнул холодный, смертельный гнев.

– Где ты это взяла? – его голос был низким и опасным, как рычание.

– Лео дал, – прошептала Элли. – Он… он доверил мне.

Каэл снова уставился на чертёж, его пальцы сжали пергамент так, что тот затрещал по швам.

– Я знал, что они не остановятся, – прошипел он. – Но такое… Я думал, они просто ловят и… перевоспитывают. А это… это машина. Конвейер по переработке сигнатур.

– Что это такое? – спросила Элли, уже зная ответ, но нуждаясь в его подтверждении.

– Это то, чего они всегда хотели, – сказал он, и каждый его звук был обледеневшим от ненависти. – Окончательное решение. Зачем тратить силы на контроль, на подавление воли, если можно просто… забрать. Выкачать всё до капли. Очистить силу от ненужной «шелухи» – личности, памяти, эмоций. И использовать в чистом виде. Для своих целей. Для оружия. Для власти. – Он ткнул пальцем в рисунок. – Это не просто устройство. Это их священный Грааль. И этот мальчик… – он посмотрел на Элли, и в его взгляде была бездонная жалость, – он не просто беглец. Он доказательство. Возможно, даже… носитель какой-то редкой, особой силы. Раз они разработали и применяют… такое.

Элли почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она прислонилась к стеллажу с книгами, чтобы не упасть.

– Мы должны… мы должны уничтожить это. Никто не должен об этом узнать.

– Уничтожить? – Каэл горько усмехнулся. – Это всего лишь копия. Бумажка. Идея уже родилась. Она будет жить, пока жив хоть один из них. – Он снова посмотрел на чертёж, и его взгляд стал задумчивым, холодным. – Но это… это также и ключ. Понимаешь? Теперь мы знаем, что они ищут. И почему они не отступят. Они не могут позволить ему жить. Он – ходячее доказательство их преступления. И потенциально – ключ к разгадке их технологии для врагов.

Он аккуратно, почти с отвращением, свернул свиток и сунул его за пазуху.

– Это остаётся у меня. Тебе лучше об этом не знать. – Он посмотрел на неё, и его взгляд стал тяжёлым. – Теперь ты понимаешь, во что ты ввязалась, Элинор? Это не игра в прятки. Это война. И ставка в ней – не просто жизнь одного мальчика. Ставка – это сама суть магии. Право на то, чтобы она оставалась живой, свободной, частью души, а не… батарейкой.

Элли кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Громада реальности обрушилась на нее, придавив своей тяжестью.

– Что нам делать? – наконец выдавила она.

– Делать? – Каэл повернулся к выходу, его силуэт на фоне запылённого окна казался огромным и мрачным. – Мы готовимся. Они теперь пойдут ва-банк. Заклятие увядания не сработало. Они знают, что здесь есть сопротивление. Следующая их атака будет… грубее. – Он уже был почти у двери, но остановился. – И, Элинор? Скажи мальчику… скажи ему спасибо. За доверие. Это было смело.

И он исчез так же быстро, как и появился, оставив Элли одну среди древностей и запаха прошлого.

Она медленно вышла из лавки Седрика. Солнечный свет, ударивший ей в глаза, показался слишком ярким, слишком нормальным для того мира ужаса, который она только что увидела на пожелтевшем пергаменте.

Она шла обратно к пекарне, и каждый знакомый дом, каждое лицо прохожего теперь виделись ей в ином свете. Это был не просто её уютный мирок. Это была крепость. Хрупкая, прекрасная крепость, которую она должна была защитить. Не только ради Лео. Ради всего, во что она верила. Ради права своей магии пахнуть корицей и добротой, а не жжёной плотью и страхом.

Войдя в пекарню, она первым делом поднялась на чердак. Лео сидел и с тревогой смотрел на дверь. Увидев её, он жестом спросил: «Ну что?»

Элли подошла и опустилась перед ним на колени. Она взяла его руки в свои – маленькие, худые, с ужасным клеймом-змеёй.

– Спасибо, что доверился мне, – сказала она тихо, глядя ему прямо в глаза. – Это было очень смело. И очень правильно. Теперь мы знаем. И мы не позволим им тебя забрать. Обещаю.

Он посмотрел на неё, и в его глазах читалось не детское доверие, а понимание воина, который знает цену битве. Он кивнул – один раз, коротко и твёрдо.

Элли спустилась вниз и принялась за работу. Она месила тесто для вечерних пирогов, и движения её были решительными и точными. Страх никуда не делся. Но теперь он был не парализующим, а мобилизующим. Он превращался в решимость.

Она смотрела на свою пекарню – на горшки с геранью, на зеркальце от Седрика, на связку лука у печи – и видела в этом не просто уют. Она видела арсенал. Арсенал против тьмы. И она была готова его использовать.

Тайна свитка была раскрыта. Игра была окончена. Начиналась настоящая война. И они должны были победить. Потому что проиграть означало позволить миру стать холоднее, темнее и бездушнее. А на такое её пекарня, её магия, её Веридиан пойти не могли.