Текст книги "Ловушка чувств (СИ)"
Автор книги: Дарья Беженарь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
Глава 23
АРТЁМ
Все мои мысли со вчерашнего дня были только о сегодняшней встрече. Я буквально считал минуты – в голове крутились сценарии нашего разговора, её улыбка, звук её голоса. Внутри всё сжималось от нетерпения и лёгкой тревоги: а вдруг она передумает? А вдруг опять замкнётся в себе?
Я заезжал в магазин, набрал продуктов, чтобы сделать пиццу для Лены – её любимую, с четырьмя видами сыра и песто. Ещё прихватил бутылку её любимого Boccardi – пусть будет хоть какой‑то намёк на праздник, хоть день рождения уже и прошёл.
Подъезжая к её дому, я несколько раз проверил, всё ли взял. Руки слегка дрожали. Глубокий вдох – и я нажала на звонок.
Дверь открылась почти сразу.
Она стояла на пороге – в длинной футболке, голые ноги, волосы наспех подколоты, несколько прядей выбились, обрамляя лицо. И даже в таком простом, будничном образе она выглядела… ослепительно. Как будто сама обыденность становилась прекрасной, стоило ей оказаться рядом.
«Определённо, – пронеслось в голове, – что бы она на себя ни надела, она будет красавицей».
– Привет! Заходи, – улыбнулась она, и от этого голоса внутри всё перевернулось.
Начало хорошее. Я невольно выдохнул с облегчением. «Надеюсь, она меня сегодня не выгонит. Не сбежит. Не закроет дверь перед носом».
– Привет, – ответил я, шагнув внутрь.
Не удержался – наклонился и поцеловал её в щёку. Лёгкое прикосновение, но оно будто пропустило через меня разряд тока. Она чуть вздрогнула, но не отстранилась.
– Что сегодня готовим? – спросила она, и в глазах мелькнул интерес.
– Готовим? Ты будешь мне помогать? – я постарался скрыть волнение за улыбкой.
– Да, чем смогу.
– Тогда будешь натирать сыр. И достань мне противень.
– Будет пицца? – её улыбка стала шире.
– Именно.
Я достал ингредиенты, разложил на столе. Она подошла ближе, взяла тёрку, начала натирать сыр – аккуратно, сосредоточенно. Я наблюдал за её руками, за тем, как она слегка наклоняет голову, когда что‑то рассматривает.
Запах свежих трав и сыра наполнил кухню, создавая уютную, почти домашнюю атмосферу. Я раскатывал тесто, стараясь сосредоточиться на движениях, но взгляд то и дело возвращался к ней. Её пальцы ловко управлялись с тёркой, светлые пряди волос то и дело падали на лицо – она откидывала их лёгким движением головы, не прерывая работы.
Я подошёл ближе, встал за её спиной. Почти коснулся плечом её плеча – и по коже тут же пробежали мурашки. Наклонился, вдохнул аромат её волос, смешанный с запахом сыра и оливкового масла.
– Давай помогу, – тихо сказал я, накрывая её руки своими и показывая, как лучше держать тёрку.
Она не отстранилась. Наоборот – чуть повернулась, и наши взгляды встретились.
Я наклонился и поцеловал её. Сначала нежно, едва касаясь губ, – словно пробуя на вкус самое драгоценное, что у меня есть. Потом – глубже, увереннее, позволяя себе раствориться в этом мгновении, в её тепле, в её дыхании. Она ответила сразу и ее прижалось ближе.
Я подхватил её на руки и прижал её к подоконнику – прохладное стекло контрастировало с нашим разгорячённым дыханием.
Её губы снова нашли мои – теперь уже без колебаний, с жаром, с той самой отчаянной искренностью, которую я так долго ждал. Я провёл ладонью по её спине, ощущая, как она вздрагивает от каждого прикосновения. Её руки скользили по моим плечам, спускались к груди, снова возвращались к волосам – будто она пыталась запомнить каждую черту, каждый изгиб.
Я стянул с неё футболку – движение почти невесомое, но от него по коже пробежала волна жара. Она не отстранилась, лишь на миг задержала дыхание, а потом, улыбнувшись, потянулась к моей рубашке. Её пальцы дрожали, но действовали уверенно: одна за другой пуговицы поддавались, обнажая кожу.
Когда моя рубашка упала на пол, она провела ладонью по груди, чуть царапнув ногтями, и я невольно напрягся от этого прикосновения. Её взгляд скользнул ниже, задержался на мышцах пресса, а потом она медленно подняла глаза – в них плескалось что‑то дикое, необузданное, и это сводило с ума.
Она наклонилась и провела языком по моей ключице – сначала едва ощутимо, почти невесомо, потом чуть сильнее, оставляя влажный след. Я закрыл глаза, впитывая каждое ощущение: тепло её губ, лёгкое давление зубов, когда она чуть прикусила кожу, едва заметное дуновение дыхания, от которого всё внутри сжималось.
Её губы поднялись выше, к шее, и я почувствовал, как учащается пульс под её прикосновениями. Она будто изучала меня – медленно, тщательно, не пропуская ни миллиметра. Каждый поцелуй отзывался в теле электрическим разрядом.
Я потерял контроль. Одним резким, но бережным движением подхватил её под ягодицы и, не разрывая поцелуя, понёс в спальню. Её руки обвились вокруг моей шеи, пальцы впились в плечи, а губы отвечали с такой же неистовой жаждой.
До кровати оставалось несколько шагов – и каждый из них давался с трудом: хотелось остановиться, прижать её к стене, продолжить здесь и сейчас, но я держал себя в руках, зная – впереди целое бесконечное мгновение.
Опустившись на постель, я на секунду отстранился, чтобы взглянуть на неё: растрёпанные волосы, блестящие глаза, припухшие от поцелуев губы… Она потянулась ко мне, начала медленно снимать с меня остатки одежды – движения точны, но в них сквозила та самая нетерпеливая дрожь, которая говорила громче любых слов.
Я ответил тем же – провёл ладонями по её телу, ощущая, как она вздрагивает от каждого прикосновения. Мы снимали друг с друга остатки одежды с жадностью, с безудержной страстью, будто пытались стереть все границы, все преграды, что стояли между нами.
Когда последняя вещь упала на пол, я замер на миг, впитывая её образ: она лежала передо мной, раскрытая, доверчивая, прекрасная в своей абсолютной искренности. Её взгляд – смесь вызова и нежности – заставил сердце биться чаще.
– Ты… – начал я, но она приложила палец к моим губам.
– Не говори ничего. Просто будь здесь. Со мной.
И я был. Полностью. Без остатка.
Мои губы снова нашли её, руки скользили по телу, запоминая каждую линию, каждый изгиб. Она отвечала тем же – её пальцы исследовали мою кожу, оставляли невидимые следы, заставляли кровь кипеть. Мы тонули друг в друге, терялись и вновь находили, сливаясь в едином ритме, в едином дыхании.
Время перестало существовать. Остались только мы, только наши тела, только это безумие, это пламя, которое сжигало всё лишнее, оставляя лишь суть – нас, таких, какие мы есть.
Я разорвал упаковку презерватива – движение резкое, почти нервное, пальцы слегка дрожали. В воздухе витало напряжение, густое, почти осязаемое.
Она наблюдала за мной, её дыхание участилось, глаза потемнели от желания.
Не отрывая взгляда, я надел его, чувствуя, как внутри всё сжимается от нетерпения. Каждое прикосновение к ней – как разряд тока, каждая секунда ожидания – пытка.
Я наклонился к ней, провёл ладонью по внутренней стороне бедра, ощущая, как она вздрагивает под моими пальцами. Её руки скользнули по моей спине, ногти слегка царапнули кожу – и это было последней каплей.
– Посмотри на меня, – прошептал я, задерживаясь на грани.
Она подняла глаза – в них не было ни тени сомнения, только чистая, необузданная страсть. И тогда я вошёл в неё – медленно, осторожно, давая ей привыкнуть, чувствуя, как всё внутри сжимается от невероятного, почти болезненного наслаждения.
Её губы приоткрылись в беззвучном стоне, пальцы впились в мои плечи. Я замер на мгновение, впитывая каждое ощущение: тепло её тела, ритм её дыхания, биение её сердца, сливающееся с моим.
Потом начал двигаться – сначала неторопливо, растягивая каждое мгновение, но с каждым толчком теряя контроль. Она отвечала, подстраиваясь под мой ритм, её тело отзывалось на каждое прикосновение, каждый поцелуй, который я оставлял на её шее, плечах, губах.
Мы слились воедино – не просто тела, а души, мысли, желания. Всё, что было между нами раньше – обиды, недомолвки, страхи – сгорало в этом пламени, оставляя только чистое, первозданное чувство.
Её стоны становились громче, дыхание – прерывистее, и я чувствовал, как её тело напрягается, готовясь к кульминации. Я ускорил темп, глубже, сильнее, пока она не вскрикнула, выгнулась под мной, и волна наслаждения накрыла её с головой.
В тот же момент я потерял себя – растворился в ней, в этом мгновении, в этой бесконечной, ослепительной разрядке. Мы застыли, цепляясь друг за друга, будто боялись, что мир рухнет, если разомкнём объятия.
А потом – тишина. Только наше тяжёлое дыхание, стук сердец, постепенно возвращающийся к норме. Я опустился рядом с ней, прижал к себе, чувствуя, как её голова ложится на моё плечо.
Она провела рукой по моему плечу – лёгкое, почти невесомое прикосновение, от которого по коже разбежались мурашки. Я приоткрыл глаза, наблюдая, как она медленно приподнимается, собирает разбросанную одежду.
Без слов надела футболку – ту самую, что ещё недавно лежала на полу. Ткань мягко обволокла её фигуру, скрывая то, что только что было целиком моим. Я хотел остановить её, сказать что‑то, но слова застряли в горле.
Она тихо прошла к балкону, приоткрыла дверь. В комнату ворвался прохладный воздух, смешавшись с ароматом её кожи и наших общих ощущений. Щёлкнул зажигалка – первый вдох, медленный выдох. Сигаретный дым растворился в вечернем воздухе.
Я оделся и вышел вслед за ней на балкон. Обвил её сзади руками, прижал к себе. Вдохнул её аромат – смесь запаха её кожи и сигаретного дыма. Коснулся губами мочки уха, едва ощутимо, почти невесомо.
И как только я хотел сказать, что люблю её, как сердце готово было выпрыгнуть из груди от этой простой, но такой важной правды…
– Тебе пора! – отрезала она резко, даже не повернувшись ко мне.
– Что? – голос дрогнул, будто я не расслышал.
– Тебе пора, – повторила она, наконец взглянув на меня. В глазах – ни тепла, ни той нежности, что была ещё минуту назад.
– Что?! Твою мать, да ты издеваешься надо мной?! – вырвалось у меня, и внутри всё вскипело от обиды и непонимания.
Я схватил её за руки, слегка встряхнул, пытаясь достучаться до того, что ещё оставалось от нашей близости.
– Что происходит в твоей голове?! – прорычал я, с трудом сдерживая рвущиеся наружу эмоции. – Сколько ты будешь со мной играть?!
– Мне больно, отпусти! – её голос дрогнул, но в нём не было страха – только усталость.
– Мне тоже больно, мать твою! Ты достала меня уже! То, что только что между нами произошло… Это было прекрасно! И это было лучшее, что со мной случалось! – Я провёл рукой по волосам, чувствуя, как внутри всё сжимается. – Но, чёрт побери, у меня больше нет сил терпеть твои закидоны!
Слова вырвались наружу, как давно сдерживаемый крик. Я отпустил её руки, отступил на шаг. Смотрел в её лицо, надеясь увидеть хоть проблеск понимания, но видел лишь холодную решимость – будто между нами уже выросла стена, которую я не в силах разрушить.
– Артём… Я просто… Всё эти нежности после… Это всё не для меня. Я не привыкла к такому. Это ведь просто секс. Зачем всё усложнять?
Её слова ударили, как пощёчина. На секунду я замер, пытаясь осмыслить услышанное. Потом медленно выдохнул, и в этом выдохе растворилась последняя капля надежды.
– Просто секс? – повторил я тихо, почти шёпотом. – Правда? Ну зачем всё усложнять…
Слепая злость захлестнула меня с дикой силой. Внутри всё взорвалось – боль, разочарование, ярость. Не осознавая, что делаю, я рванул на кухню. С размаху опрокинул поднос с пиццей, которую мы так и не успели поставить в духовку. Тесто разлетелось по полу, соус и песто оставили яркие пятна на светлом кафеле.
– Спокойной ночи! – бросил я, даже не глядя на неё.
Тишина. Тяжёлая, давящая. Только отдалённый гул города за спиной и биение собственного сердца, которое отдавалось в ушах набатом.
Развернулся. Сделал шаг к двери. Ещё один. И ещё.
Хлопок. Громкий, резкий. Как последний аккорд в симфонии, которую мы так и не смогли доиграть до конца.
Я шёл прочь, а в голове стучало одно: «У меня больше нет сил». Каждый шаг отдавался тупой болью где‑то в груди. Я пытался дышать ровно, но воздух будто не доходил до лёгких.
За спиной – ни звука. Ни оклика, ни просьбы остановиться. Ничего.
И от этого «ничего» становилось ещё больнее.
Глава 24
ЛЕНА
После того, как Артем ушел, я опустилась на пол, обхватила себя руками и разрыдалась. Слезы катились по щекам, обжигая кожу, а я даже не пыталась их остановить – пусть льются, пусть вымывают эту боль, эту путаницу в голове.
Я оттолкнула его. Теперь окончательно и бесповоротно. В груди всё сжималось от мысли, что это конец – но иного выхода не было.
Мне было очень хорошо с ним. Чересчур хорошо. Так, что сердце замирало от одного его взгляда, так, что каждый миг рядом казался ярче, полнее, значимее. Так не должно быть. Я не должна зависеть от мужчины – от его прикосновений, его слов, его присутствия. Не должна ждать его звонка, ловить каждый знак внимания, растворяться в нём, забывая о себе.
Я всегда знала: у нас нет будущего. Мы слишком разные, наши пути ведут в разные стороны. Это было ясно с самого начала – просто я позволила себе ненадолго поверить в сказку.
Рано или поздно всё закончилось бы. И чем дольше мы были вместе, тем больнее было бы потом. Я видела это. Чувствовала. Потому и оттолкнула – чтобы не дать себе увязнуть глубже, чтобы не позволить этой привязанности поглотить меня целиком.
Но почему же тогда так больно? Почему внутри всё рвётся на части, будто я не просто закрыла дверь, а разорвала что‑то жизненно важное?
Я уткнулась лицом в колени, пытаясь унять дрожь. В голове крутилось одно: «Так надо. Так правильно». Но сердце не слушалось, оно кричало другое – то, что я боялась признать.
Всю неделю я была сама не своя. Не находила себе места, будто потеряла якорь в бушующем море. Внутри всё выворачивалось наизнанку: то жар опалял каждую клеточку тела, то ледяной озноб пробирал до костей, то внезапная слабость подкашивала колени. Мне до боли, до ломоты в пальцах хотелось позвонить ему, написать хоть слово – просто услышать его голос, низкий, бархатный, от которого всегда мурашки по спине. Сказать, что я ошиблась. Что не могу без него. Что я… влюбилась в него, как школьница – глупо, отчаянно, без оглядки, вопреки разуму и обстоятельствам.
Но каждый раз, когда пальцы сжимали холодный корпус телефона, в голове звучал ледяной, трезвый голос: «Так надо. Нам всё равно пришлось бы расстаться. Нас осудят. Никто не поймёт. Решат, что я соблазнила парня младше себя. Осуждение всё равно заставит его бросить меня – рано или поздно».
Эти мысли жгли изнутри, выжигали душу, но я цеплялась за них, как за спасательный круг, боясь отпустить. Лучше сейчас. Лучше резко. Лучше больно, но сразу – чем медленно умирать от каждого нового взгляда, от каждого прикосновения, от каждой улыбки, которую он дарит мне, от каждого «люблю», которое так и не прозвучало вслух.
Сегодня мне позвонила Аня и попросила заехать к ней. Сказала, что это очень важно.
Ехать к Ане домой – значит встретиться с Артёмом. Как я посмотрю ему в глаза после того, как выгнала его, словно бездомного пса? Как объясню, почему оттолкнула, когда больше всего на свете хотела прижаться к нему, вдохнуть запах его кожи и никогда не отпускать?
Я хочу его увидеть. Очень хочу – до дрожи, до спазма в горле. Но уверена, что он этого больше не хочет. Что для него я уже просто призрак из прошлого, который лучше не будить.
Когда я подъехала к их дому, машины Артёма не увидела. Значит, его нет дома. Сердце ёкнуло – то ли от облегчения, то ли от острой, неожиданной грусти, острой, как осколок стекла в груди. Может, Аня сказала, что я приеду, и он уехал, чтобы не пересекаться со мной? Скорее всего, так и есть.
Аня встретила меня на пороге. Глаза сияют, на лице – та самая улыбка, которую я помню с детства: искренняя, тёплая, немного смущённая. Она взяла меня за руки, заглянула в глаза и сказала:
– Я беременна.
Я обняла её, искренне радуясь за сестру. Но мысли мои были где‑то далеко – в той квартире, на том балконе, где всё рухнуло в один миг. Я представляла, как Артём сейчас где‑то ходит, дышит, живёт своей жизнью, и в этой жизни больше нет меня. Представляла его улыбку, его руки, его взгляд – и от этих картин внутри всё сжималось в тугой комок боли.
– Ты счастлива? – спросила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, не выдал бурю, рвущуюся наружу.
– Безумно, – ответила Аня, прижимая руки к животу. – Мы так ждали этого.
Я кивнула, улыбнулась, но внутри всё сжалось. Счастье сестры должно было наполнить меня теплом, но вместо этого я чувствовала лишь острую пустоту, зияющую дыру там, где когда‑то билось сердце. Потому что рядом с ней был человек, который любит её, хочет быть с ней, строить будущее. А у меня… у меня не было ничего, кроме страха, сомнений и воспоминаний, которые жгли душу, как раскалённое железо.
Мы сели за стол, Аня заварила чай, начала рассказывать, как они планируют всё устроить. Я слушала, кивала, улыбалась, но мысли снова и снова возвращались к Артёму. К его голосу, его прикосновениям, его запаху. К тому, как он смотрел на меня – будто я единственная женщина во вселенной.
«А если я позвоню? Если скажу, что передумала? Что готова бороться за нас, несмотря ни на что?»
Но тут же перед глазами вставали лица знакомых, шепотки за спиной, осуждающие взгляды. Я видела, как он постепенно отдаляется, как в его глазах появляется усталость от борьбы с общественным мнением, с моими страхами, с моей нерешительностью.
Нет. Так будет лучше. Для него. Для меня. Для всех.
Я допила чай, обняла сестру, пообещала помогать ей во всём. Она сказала, что хочет спать и ушла в свою комнату. А я… я пошла в комнату Артёма. Всё равно его не было дома.
Я медленно вошла, словно боясь нарушить священную тишину.
Рассматривала стены, кровать, понюхала его духи на полке – аромат, от которого колени снова подкосились. На кровати лежала футболка, которая ещё пахла им. Я поднесла её к лицу, глубоко вдохнула, и на секунду мир перестал существовать. Только этот запах, только эти воспоминания, только эта боль.
Положила футболку обратно, сделала шаг к двери. И тут из душевой вышел Артём – в одном полотенце, обмотанном вокруг бёдер.
О, мой Бог… Как же я за ним соскучилась. До боли в груди, до слёз, до судорожного вздоха. Я даже не услышала звук воды, пока рассматривала его комнату, погрузившись в свои мысли.
– Что ты тут делаешь? – спросил он безрадостным голосом, но в глазах – буря.
– Я… я была у Ани, – пролепетала я, чувствуя, как голос дрожит, как колени подкашиваются.
– Я понял. А тут ты что делаешь? – его тон резал, как лезвие.
– Думала, тебя нет дома. Машины нет… – я пыталась собраться, но слова путались, мысли разбегались.
– Ещё раз. Что ты делаешь в моей комнате? – Артём приближался ко мне всё ближе и ближе, как хищный зверь к добыче, каждое его движение – напряжение, каждая черточка лица – невысказанный гнев.
– Я… – я огляделась по сторонам, ища спасения, сделала шаг в сторону, чтобы сбежать, раствориться в воздухе, исчезнуть.
Но он успел меня поймать. Резко, почти грубо прижал к себе – и мир взорвался. Его губы нашли мои, поцелуй – жадный, отчаянный, полный невысказанной боли и тоски. Он целовал так, будто хотел выместить всю обиду, всю злость, всё то, что копилось в нём все эти дни.
А потом – резко развернул к столу, задрал мою юбку. Послышался шелест упаковки презерватива. Одно резкое движение – и он вошёл, не давая ни секунды на раздумья, не оставляя пространства для сомнений.
Я вскрикнула – не от боли, а от шока, от внезапного осознания, что всё это реально. Что он здесь. Со мной. Снова. Что его руки держат меня так крепко, будто боятся, что я исчезну. Что его дыхание обжигает шею, а сердце бьётся так же бешено, как моё.
Его движения становились всё быстрее, всё жёстче, но в них была не только страсть – в них была невысказанная любовь, боль, тоска. В каждом прикосновении – вопрос: «Зачем ты ушла? Почему ты сделала это?»
В какой‑то момент он замер, тяжело дыша. Я почувствовала, как его пальцы слегка расслабились на моей талии, как он прижался лбом к моей спине.
– Зачем ты пришла? – прошептал он, и в его голосе прозвучало не злость, а что‑то другое – то, что я боялась назвать. То, что заставляло моё сердце биться чаще.
Я не ответила. Не смогла. Потому что сама не знала ответа. Потому что пришла не осознанно – пришла сердцем, которое не слушалось рассудка, которое кричало: «Он мой. Он нужен мне. Без него я не цела».
После того, как мы оба взорвались от удовольствия, мир на секунду остановился – будто время замерло, оставив нас в этом мгновении, полном невысказанных слов и невыплаканных слёз. Потом он медленно отстранился, помог мне поправить одежду. Ни слова. Ни взгляда. Только тишина – тяжёлая, давящая, словно свинцовая плита, придавившая нас обоих.
Я повернулась к нему. В горле стоял ком, в глазах – туман из невыплаканных слёз. Хотела что‑то сказать – «Прости», «Люблю», «Не отпускай»… Но он уже отступил на шаг, лицо – каменное, взгляд – холодный, отстранённый.
– Тебе пора! – резко бросил он, и эти слова ударили, как пощёчина.
– Что? Ты… – голос дрогнул, сорвался. Я не могла поверить, что он говорит это. Что после всего – после этой вспышки, этой близости, этого момента, когда мы были так близки, как никогда, – он просто выставляет меня за дверь.
Он подошёл к двери, распахнул её широким, резким движением, всем своим видом показывая: «Уходи. Ты здесь больше не нужна».
В этот момент я всё поняла. Это была месть. Чистое, холодное возмездие за тот день, когда я сама выпроводила его из своей квартиры. Когда оттолкнула, не дав сказать ни слова, не дав объяснить. Когда решила, что так будет лучше – для него, для меня, для всех.
Теперь он делал то же самое. Возвращал мне мою же боль. Показывал, каково это – быть отвергнутой, выброшенной, словно ненужная вещь.
Я стояла, не в силах пошевелиться.
Внутри всё кричало, рвалось наружу – но я знала: если сейчас начну умолять, просить, объясняться, будет только хуже. Он не услышит. Сейчас он не слышит ничего, кроме голоса своей обиды.
Медленно, словно сквозь вязкий туман, я сделала шаг к двери. Потом ещё один. Он не попытался остановить меня, не сказал ни слова. Только стоял, скрестив руки на груди, и смотрел – холодно, отчуждённо, будто я была просто тенью, случайным прохожим.
Когда я переступила порог, он закрыл дверь. Тихо. Без хлопка. Но этот тихий щелчок замка прозвучал в моей голове, как выстрел.
Я шла по коридору, а в ушах стучало одно: «Он сделал это. А я… я даже не попыталась бороться».
Я завела машину и поехала к себе домой. В динамиках тихо пел Майкл Джексон. По щекам безостановочно текли слёзы, оставляя влажные дорожки, которые я даже не пыталась стереть.
«Я это заслужила, – твердила себе. – То, как он со мной поступил… Это лишь отголосок той боли, которую я причинила ему».
Но от осознания справедливости происходящего легче не становилось. Боль не утихала – она пульсировала в груди, сжимала горло, мешала дышать. Я чувствовала себя использованной, выброшенной, словно ненужная вещь. Словно всё, что было между нами, свелось к одному‑единственному моменту – и теперь я была не нужна.
И в этой боли я вдруг ясно увидела его. Представила, как он тогда, в прошлый раз, уезжал из моей квартиры. Как садился в машину, сжимал руль до побелевших пальцев, смотрел в пустоту перед собой. Наверное, он тоже думал: «Это справедливо. Я ей не нужен».
Мы словно обменялись ударами – один в ответ на другой. Один в ответ на другой. И теперь оба лежим на ринге, тяжело дыша, не в силах подняться, но и не желающие протянуть руку для примирения.
Дорога размывалась перед глазами – не от дождя, а от слёз, которые всё лились и лились, будто мой организм решил выплакать всё, что копилось неделями. Светофоры мигали красным, жёлтым, зелёным – а мне казалось, что это бьётся сердце, которое я так старалась защитить, отгородив его от него.
«Зачем я пришла в его комнату? – думала я, сжимая руль. – Зачем позволила себе надеяться, что всё можно исправить одним прикосновением, одним поцелуем?»
Потому что теперь я знала: даже если мы встретимся снова, даже если попытаемся начать всё сначала – между нами всегда будет этот момент. Этот холодный взгляд, эта открытая дверь, этот тихий щелчок замка.
Песня в динамиках закончилась, наступила тишина. Настоящая, глухая тишина, которую не нарушали ни слова, ни мысли, ни даже боль. Только стук сердца. Только дорога впереди. Только одиночество, которое я сама выбрала.
Я припарковалась у дома, но ещё долго сидела в машине, глядя в одну точку. Слёзы высохли, оставив на лице ощущение стянутости и пустоты. Выключила двигатель. Вытащила ключ. Но выйти не могла.
Потому что за этой дверью ждал не дом. За этой дверью ждала пустота. Та самая, которую я так боялась почувствовать – и которую всё‑таки нашла.
