Текст книги "Красная тетрадь"

Автор книги: Дарья Беляева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Запись 29: Обязанности по уборке комнаты

1) Жданов Арлен Георгиевич: генеральная уборка, мытье полов, инспекция.

2) Арефьев Андрей Романович: уборка мелких вещей, которые лежат не на своих местах.

3) Шиманов Владимир Александрович: уборка песка, который он сюда натащил.

4) Шиманов Борис Александрович: уборка песка, который он сюда натащил.

Запись 30: Завтрак

Сегодня на завтрак нам дали сырое мясо.

Эдуард Андреевич сказал, что для наших метаморфоз такое питание просто необходимо и это укрепит наши силы.

Резать мясо было тяжело, и с него подтекал розовый сок (я знаю, что это не кровь, потому что кровь из туши, согласно техническим требованиям, должна быть удалена).

На вкус оказалось вовсе не так отвратительно, как на вид, но Валя отдала свой кусок проходившему мимо Ванечке.

Надеюсь, он взял для Найды.

Впрочем, так как Вале нужен белок, я пожаловался на нее и ей положили еще один кусок мяса.

Думаю, Валя меня побьет, но она должна соблюдать правила питания.

Все должны соблюдать правила питания.

Запись 31: Галечка отвечает

ЗДРАСТВУЙ БРАТЕК Я ТИБЕ ПИШУ ТИПЕРЬ САМА! ДОМА БЕЗ ТИБЯ СКУШНА ПРИВЕЗИ РАКУШЕК БУДЬ ХАРОШИМ.

СПИ ПОСЛИ ОБЕДА И ХАРАШО КУШОЙ.

МАМА СКАЗАЛА ТЫ БУДЕШЬ САЛДАТИКОМ И МЫ ВСЕ БУДЕМ ТАБОЙ ГАРДИТЬСЯ.

ГАРЖУСЬ.

ГАЛИЧКА.

Запись 32: Планета ангелов

Первая процедура прошла успешно. Я почти совсем не волновался. Уже скоро закончится тихий час, а я только проснулся.

Остальные еще спят.

Теперь мы все будем спать во время тихого часа.

Я очень устал, хотя совершенно ничего не делал. Боли (не считая того, что голова гудит) тоже нет, но Эдуард Андреевич ее и не обещал.

Я расскажу, пожалуй, как это было. Я уточнил у Эдуарда Андреевича, могу ли я продолжать вести свою тетрадь, и он сказал, что я волен творчески развиваться в любом выбранном направлении.

Формулировка показалась мне странной, поэтому я уточнил.

Тогда Эдуард Андреевич сказал, что, если я хочу добиться успеха в жизни, мне никогда не стоит добиваться четко поставленных ответов на свои вопросы. Я так и не понял, почему.

Но потом он сказал: да.

Поэтому я сейчас опять пишу в своей красной тетради.

А вечером мы все равно, наверное, пойдем на море. Ничего не изменилось, оказалось нестрашно.

Медицинское крыло располагалось в первом корпусе, но было огорожено строго, проход туда осуществлялся только по пропускам.

Оно весьма отличалось от обычного медицинского крыла в нашем корпусе, где проводили кварцевание, ингаляции и прочие стандартные для оздоровительного комплекса процедуры.

Максиму Сергеевичу выписали красивый пропуск, которым он перед нами похвастался.

Мы несмотря ни на что держались бодро.

Я сказал Андрюше:

– Мы изменимся.

А он сказал мне:

– Я с детства об этом мечтал.

Фира сказала:

– Скоро я смогу отрезать себе палец, и у меня вырастет новый, как хвост у ящерицы.

– И это не все, – сказал Максим Сергеевич. – Если кто-нибудь вроде меня захочет убить тебя, Кац, за разбитое зеркало, которое мне придется возмещать из собственной зарплаты, этому кому-то, то есть мне, будет крайне сложно с тобой справиться.

– Вы же так на самом деле не думаете? – спросил я.

Максим Сергеевич сказал:

– Нет.

И как-то странно замолчал, осмотрел нас. Мы были одеты по-парадному, аккуратно причесаны. Фира даже заплела свои косы, от которых так устала за год.

– Красавцы, – сказал Максим Сергеевич. – Орлы!

И вдруг добавил с совершенно другой, минорной, интонацией:

– Жалко вас отпускать.

А потом он протянул пропуск охраннику, и тот отпер дверь, использовав незнакомую мне технологию (просто посмотрел в специальное устройство на двери).

В белом коридоре пахло сладковато и странно, как будто карболкой, хотя я не был уверен, что в таком месте, прямиком из будущего, недоступном для нас, используется карболка. Это, насколько я знаю, устаревший дезинфектант даже на нашей планете.

Нет, я должен обязательно передать, насколько белым и блестящим был коридор. Казалось, такой чистоты нельзя добиться в природе, нет, даже так: нельзя добиться в условиях реальности, где все постоянно загрязняется.

Я чувствовал себя отвратительным на фоне этой космической чистоты.

Боря прикоснулся к белой стене и тут же отдернул руку. Мне казалось, от его пальцев останутся пятна, но их не осталось, какой-то блеск поглотил его прикосновение, и вернулась изначальная чистота.

Процедурная оказалась такой же белой и очень просторной. В ней не было окон, только до странного плоский экран толщиной, может быть, с лист бумаги. На экране показывали море, яркое, сочное, как настоящее, оно плескалось.

Эдуард Андреевич стоял у экрана и смотрел на море.

– Это очень чувствительная вещь, – сказал он. – Экран будет показывать то, что успокоит вас, когда подключится к вам.

– Ничего себе! – сказала Фира.

Эдуард Андреевич повернулся к нам и сказал:

– Сегодняшняя процедура не представляет собой ничего особенного. Она, можно сказать, вводная. Мы исследуем ваш мозг и запустим некоторые процессы, которые пригодятся нам в будущем, во время прицельной работы.

Это, несомненно, должно было нас успокоить.

И я сказал:

– Это, несомненно, нас успокаивает.

Но потом выяснилось, что мы все равно очень волнуемся.

– Раздеваться? – спросил Андрюша.

– Нет, – сказал Эдуард Андреевич. – Просто ложитесь на койку и расслабьтесь насколько это возможно. А вот обувь снимайте.

Мы все принялись стягивать ботинки.

А потом я вдруг увидел нечто совсем странное. Володя, отбросив свои ботинки, вдруг обнял Борю и поцеловал его в лоб. Невероятно сентиментальная сцена, которой оба должны были стыдиться, но Боря вытерпел да не только вытерпел, а еще и прошептал что-то Володе.

Я аккуратно расшнуровал ботинки (чего никто другой не сделал) и пошел к своей койке. Только тут-то я и заметил, что натер ногу. Левая пятка носка промокла от крови.

На фоне окружающей белизны, красное пятно казалось отчаянным, красивым, но в то же время безумным, кричащим, лишенным какой-либо опоры в этом стерильном мире.

Я боялся оставить следы, но блеск снова поглотил их в секунду.

Я лег на койку, больше похожую, впрочем, на операционный стол, и вытянул руки по швам. В процедурной почти ничего не было, только этот экран, шесть коек, письменный стол и стул и небольшой шкафчик, встроенный в стену.

Из него Эдуард Андреевич достал хромированные браслеты.

Странное дело, халат Эдуарда Андреевича тоже был белым, но на фоне окружающего казался тусклым, темным, сероватым, совсем земным и грязным, как все земное.

Андрюша лег на соседнюю койку.

– Сейчас я надену на вас эти браслеты, – сказал Эдуард Андреевич. – От вас ничего не требуется. Вы будете смотреть на экран и вскоре уснете. Это очень мягкий процесс, он не похож на наркоз, и вы не испугаетесь, не потеряете сознание. Все будет максимально естественно.

– Хорошо, – сказал я.

Все молчали, и я чувствовал себя обязанным подавать голос, чтобы Эдуард Андреевич не думал, что мы его не слушаем.

Я взял Андрюшу за руку, он мне кивнул и слабо улыбнулся. С другом почти ничего не страшно.

Эдуард Андреевич сел за стол, сам надел один из браслетов, закрыл глаза и положил остальные шесть перед собой.

– Выглядит, как будто он колдует, – сказала Валя.

– Но все слышит, – сказал Эдуард Андреевич с улыбкой.

Мы смутились. Я сильнее сжал руку Андрюши.

– Не по-пацански как-то, – сказал Боря. Он лежал с другой стороны от меня.

Я сказал:

– Пожалуйста, не начинай сейчас.

Андрюша сказал:

– Думаю, мы сейчас все успокоимся.

Его рука никак не хотела нагреваться.

– У тебя все время такие холодные руки.

– Да, это моя особенность.

В этот момент, совершенно неожиданно, кто-то сунул палец мне в рот. Сначала я подумал, что это часть процедуры, но потом понял, что Эдуард Андреевич все еще сидит за столом.

А рука, конечно, принадлежала Боре.

Я сильно укусил его за палец.

Боря не отдернул руку, ждал, пока мне надоест, но мне не надоело, я продолжал сжимать зубы.

К сожалению, мне также было необходимо высказаться:

– Зачем ты это сделал? Что за глупость?

– На удачу, – сказал Боря.

– Это уж совершенно идиотское поведение.

Он поднял руку, его указательный палец блестел от моей слюны, ближе к основанию виднелись следы зубов.

– Эй, Володь, меня укусил очень обстоятельный пацан, теперь я тоже стану вязким, с тупыми, такими неповоротливыми мозгами. Серьезненьким таким. Больше не надо будет за мной следить.

– Может, станешь, – сказал Володя. – Мало ли как это все на людей влияет.

В этот момент Эдуард Андреевич сказал:

– Все готово.

И я понял, что времени почти нет. Я приподнял ногу, посмотрел на свою алую пятку, потом посмотрел на Андрюшу.

– Все будет хорошо, – сказал ему я. – Обязательно. Даже не думай о плохом. Наше руководство знает, что для нас лучше.

А потом я услышал, что Валя плачет. Не то чтобы это было громко, но все-таки она плакала.

Так что на нее первую Эдуард Андреевич надел браслет.

Я терпеливо ждал своей очереди и, несмотря на неприятное чувство в груди, в общем и целом оставался спокойным.

Эдуард Андреевич тщательно проверял браслеты.

– Надо, чтобы они были защелкнуты правильно, – сказал он. А я удивился тому, что там, в Космосе, крепления браслетов все еще нужно проверять.

Когда Эдуард Андреевич защелкнул браслет на моем правом запястье, я не почувствовал ничего особенного. Просто браслет, красивый, хромированный, блестит.

Я сказал:

– Теперь просто ждать?

Эдуард Андреевич внимательно посмотрел на меня, потом улыбнулся красивой, очень подходящей ему улыбкой и кивнул.

Жаль, его халат не казался теперь таким уж белым. Тогда я и спросил его насчет дневника. Он сказал ровно то, что я уже написал ранее, а в конце добавил:

– Кстати говоря, это может быть небезынтересно, если ты будешь вести подробный отчет о своих чувствах и ощущениях.

– Эй, – сказал Боря и протянул руку. – Я хочу уже свой волшебный браслет.

Когда Эдуард Андреевич защелкнул браслет на руке Бори, я посмотрел на экран. Пока ничего не изменилось, по ту сторону стекла все так же плескалось море.

Тревога моя больше не нарастала, но и никуда не девалась. Я старался лишний раз не шевелиться, мне не хотелось заснуть внезапно и в неудобной позе, хотя Эдуард Андреевич и обещал, что такого не произойдет.

Потом тревога в груди, это странное, опустошающее чувство, начала уменьшаться, уменьшаться и уменьшаться, пока не исчезла совсем. Мне стало очень просто, не то чтобы хорошо, но легко и спокойно. Постепенно, будто от этого спокойствия, а не от какого-то физиологического воздействия, я захотел спать.

Я зевнул, вид моря усыплял меня все сильнее, а потом вдруг картинка как-то странно мигнула и сменилась видом метро: люди шли к станции, поднимались и спускались на эскалаторах, приходили поезда. Для меня это было очень спокойное зрелище, как кровь, которая течет по венам города. Люди заняты, общество функционирует, и мы все так близко друг к другу. Я закрыл глаза, но картинка не исчезла, мне показалось, что я и сам иду в той толпе, спешу куда-то, хотя и не знаю куда.

Потом я уже вдруг ехал вдоль бетонного забора, серого в ромбиках, на него ложилась тень, а потом он выплывал из тени, но в целом все было однообразным. Не знаю, на чем я ехал, на поезде или на машине, но забор успокаивал меня, он казался бесконечным.

Однако вдруг кончился. И мне открылось поле с красными маками. Какие они были яркие! Какие красивые! Маки колыхались под легким ветерком, и я видел иногда их черно-желтые серединки. Исступленно, невероятно красивые, маки грелись под солнцем и стыли под звездным светом, и вскоре я перестал различать ночь и день, а потом маковое поле кончилось и наступила темнота.

Однако она не была абсолютной темнотой сна, той, в которой пропадаешь. Я ничего не чувствовал и особенно – своего тела. Нет, не только потому, что я не мог пошевелиться, я вообще не ощущал, что у меня есть руки, ноги или голова. Я был растворен в пространстве, в темноте и не являл собой физический объект.

Зато смутно, будто сквозь вату, я слышал, что происходит в процедурной. Открылась дверь, зашел Максим Сергеевич:

– Ну как они? – спросил он.

– Спят, – сказал Эдуард Андреевич.

– Понятно.

Наверное, Максим Сергеевич хотел уйти, я услышал его шаги, но вдруг шаги стихли.

– Я их никогда не муштровал. Из всех, кто им преподавал, из всех, кто за них ответственен, я самый бесполезный человек. И почему меня выбрали? Почему? Может, потому что у меня нет в голове поганого червя?

– Может, чайку, Максим Сергеевич? – спросил Эдуард Андреевич своим приятным голосом.

– Ну давайте.

Время текло медленно, они о чем-то разговаривали, но я нырнул глубже в темноту, и слова перестали казаться мне понятными.

Потом пришел Станислав Константинович. Эдуард Андреевич сказал:

– Заходи, Стасик, мы тут чай пьем.

– Как дети?

– Мне девочки жаловались, что вчера вы их напугали, – сказал Максим Сергеевич.

– Подшутить решил, когда узнал, куда Милка собирается.

– Успешно?

– Орали как резаные. Уверены ли вы, Максим Сергеевич, что им не рановато в Космос?

– Не уверен, – сказал Максим Сергеевич. – Дети есть дети. Как там все проходит?

– Пока без сюрпризов, – сказал Эдуард Андреевич. – Космос – это очень хорошо, конечно. Но далеко не весь.

Станислав Константинович сказал:

– Только не говори, что ты про…

– Да, – сказал Эдуард Андреевич. – Я бы и сам не хотел про это, но молчать тоже не могу. Конфетку хотите, Максим Сергеевич? А вы были когда-нибудь на планете ангелов?

– Не был и даже не слышал, но конфетку хочу.

Станислав Константинович сдавленно засмеялся, потом резко замолчал. Эдуард Андреевич сказал:

– Знаете, Максим Сергеевич, почему ее называют планетой ангелов? Так-то это какая-то азиатская колония с мудреным названием. Но почему планета ангелов-то?

– Почему?

– Потому что там шмары отращивают себе крылья.

– Хоботы и хвосты, – добавил Станислав Константинович.

– Огромные зубы и когти.

– Да и вообще что угодно. У них там невероятные технологии модификации. С нашими, природными, не сравнить, но каких только операций не делают.

– И крысы размером с питбуля бегают.

– Везде мусор.

– Мусор и огромные торговые центры с бутиками.

– И бомжи.

– С модификациями.

– Жара безумная, но все время влажно.

– Лицо опухает так, будто тебя искусали пчелы.

– Курить нигде нельзя.

– Особенно вдоль стены местного императора, а она идет через всю планету.

– И смог.

– Такой смог!

– В парке гуляют огромные ящерицы. Как динозавры!

– Нормальная система вентиляции воздуха только в круглосуточных магазинах.

– В местные сигареты добавляют яд местной рыбы, от которого начинается мигрень, поэтому покупать можно только контрабандные с соседней планеты.

– За оскорбление императора еще и смертная казнь.

– Но там вообще много за что смертная казнь.

Так они говорили долго, и я понял, что планета ангелов – совершенно безрадостное место с высоким уровнем социального неравенства.

Наконец Максим Сергеевич сказал:

– Вижу, вас впечатлило.

– Да, – сказал Станислав Константинович. – Теперь, когда я вижу азиата, на меня накатывает ужас.

– Мир удивителен и разнообразен, – сказал Максим Сергеевич.

– Ну, выпьем за это, – сказал Эдуард Андреевич. – Чаю, я имею в виду.

– Выпьем!

Я подумал: Станислав Константинович и Эдуард Андреевич, по всей видимости, действительно хорошие друзья и многое пережили вместе. После этой мысли все снова стало зыбким и неясным, я слышал что-то еще о планете ангелов, на которую лучше не попадать никому, слышал далекие-далекие голоса, а потом окончательно уснул глубоко и спокойно.

Когда я очнулся, то чувствовал себя уставшим и разбитым, словно бы не спал, а наоборот, напряженно работал. Такое бывало в самые тяжелые дни в школе, когда тренировки и уроки шли до позднего вечера.

Немного болела голова, пересохло во рту. Эдуард Андреевич тут же дал мне воды. Вода показалась мне ледяной.

– Ты как, Жданов? – спросил он.

– Устал, – сказал я.

– Неудивительно.

– Но не помню, что со мной происходило. Только помню какие-то разговоры про планету ангелов.

– О, это тебе еще рано слышать. Надеюсь, время изымет большую часть сведений из твоей памяти.

Я проснулся первым. Андрюша выглядел как обычно, он просто спал. На лице его не было никакой мучительной гримасы. Боря перевернулся набок, руки сложил так, как делал обычно, когда обнимал подушку. Володя сопел во сне.

– Но пока не страшно, – сказал я.

– Ну и хорошо, – сказал мне Эдуард Андреевич. – Отдыхай.

И правда, встать было решительно невозможно. Даже когда мы все проснулись, еще как минимум полчаса пришлось нам провести на койках.

А потом, когда Максим Сергеевич отвел нас в палату, мы впервые уснули во время тихого часа и проспали почти до самого вечера.

Но это вовсе не так страшно, как я думал.

На этом пока что закончу, а то нужно собираться на море или мы уже не успеем искупаться.

Запись 33: Тема для размышлений

Знаешь, что я прошептал Володе, когда мы так мило обнимались? Я прошептал, что ты такой долбоеб.

И Володя согласился, конечно.

Запись 34: Хватит читать мой дневник!

Хватит читать мой дневник, тебе должно быть стыдно так нарушать чужое личное пространство.

Запись 35: Интересная идея

Хорошее замечание от человека, который закладывает соседей!

Запись 36: Мое самочувствие

1) Немного болит голова.

2) Я больше не хочу спать.

3) Легкое головокружение.

4) Чуть-чуть неприятно в горле, но я не могу сказать, что оно болит.

5) Я расчихался на пляже.

Запись 37: Самочувствие Андрюши

Я чувствую себя никак.

Запись 38: Мой папа

Теперь, когда Космос ближе, я думаю о папе чаще. Я ведь ничего о нем не знаю, у меня нет даже фотографий.

Что он за человек?

Похожи ли мы?

Что касается внешности, я уже писал, я кое-что установил. Но ведь некоторые черты характера тоже передаются генетически. Поймем ли мы друг друга?

Я, конечно, приложу все силы, чтобы его найти, когда окажусь в Космосе. Думаю, это вполне осуществимо. Но вдруг я ему совсем не понравлюсь? Может, он хотел другого сына, больше похожего на Володю или Борю.

Или он даже никогда обо мне не думал?

Или он вовсе не будет гордиться тем, чего я добился. Или не будет верить в то, во что я верю.

Но когда я представляю его, несмотря на все эти переживания, все-таки он выходит похожим на меня. Мне кажется, ему тоже небезразлична социальная справедливость, а еще он ответственный и ко всему относится серьезно. Может быть, он рискует своей жизнью ради других людей. Или просто выполняет свою работу хорошо для того, чтобы общество могло функционировать правильно.

Он живет совсем один, потому что думает о маме и обо мне, тоскует, представляет меня, какой я, и тоже воображает меня похожим на самого себя.

Но еще он живет совсем один, потому что это повышает продуктивность его труда, а продуктивность труда для него – главное. Он всего себя отдает любимому делу, и лучшая награда для него – на совесть выполненная работа.

Пусть даже только иногда, перед сном, он думает о том, что где-то далеко есть я и я такой же, как он. Отец мысленно обращается ко мне и заповедует мне быть смелым и честным человеком.

Но так ли смело и честно было оставить мою маму?

От этого мои мысли приходят в беспорядок, и я представляю уже совсем другого человека. Этот человек не думает ни о ком, кроме себя, он заботится только о развлечениях, не задумываясь, обманывает других и использует их для достижения своих целей.

Мы, конечно, похожи: у нас одинаковый нос с горбинкой, и очень похожи брови, а еще овал лица, да и вообще, конечно, я стану похожим на него мужчиной, когда вырасту.

Но в то же время мы являем собой два противоположных полюса, наши характеры ни в чем не пересекаются и мы никогда не поладим.

А сегодня я вдруг подумал: жизнь часто останавливается на чем-то среднем.

Наверное, в чем-то мы с папой похожи, а в чем-то противоположны. Вряд ли он такой хороший, но и плохой – тоже вряд ли. Обычный человек, какие на всех других планетах.

И мне придется приложить усилия, чтобы стать для него родным, но это принципиально возможно.

Маятник качается от радости и предвкушения к тревоге и злости, а потом замирает в среднем положении. Мне такая мысль совсем не свойственна, я ведь всегда делю мир на черное и белое, я большой максималист.

Все случается в жизни, где ничего совершенного нет – так любит говорить моя бабушка.

Я не совсем с ней согласен: изначально в жизни, конечно, нет ничего совершенного, но мы должны посвятить свои энергию, ум, силу попыткам сделать ее лучше, и тогда, через много поколений, наши потомки увидят ту самую совершенную жизнь, которой не было у нас.

Ради этого все, как мне кажется, и существует, чтобы улучшаться со временем.

Надеюсь, мой папа верит в это тоже.