Текст книги "Нортланд (СИ)"

Автор книги: Дарья Беляева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

– Надеюсь, тогда вы скажете мне «спасибо», – сказал Отто.

На входе наши приглашения не только посмотрели, но и забрали. Я расценила это, как акт бессмысленного варварства. Когда мы вошли внутрь, я глазам своим не поверила. Картинки в журнале призывали меня представлять модный показ, как нечто линейное – строго огороженная территория сцены, места для зрителей. Помещение, в котором мы оказались, больше всего напоминало лабиринт, и весь он был усеян живыми цветами. Их запах кружил голову самым волшебным образом.

Я видела людей, которые собирали растоптанные цветы с пола и заменяли их новыми. Ирисы, камелии, маки, мои драгоценные фиалки – сколько их погибло ради этой быстротечной красоты. Стены, потолок, пол, все было в цветах. Наверное, стоило указать это в приглашении, подумала я. А что если бы у меня была аллергия? Интересно, отсюда уже увезли кого-нибудь с отеком Квинке?

О стенах думать было гораздо приятнее. К слову, я не была уверена в том, имеют ли они твердую основу. Возможно, все это было сооружено из цветов, наподобие зеленого лабиринта. По крайней мере, с потолком большинство этих стен не смыкалось и направления имело самые причудливые. Было много столиков, за которыми люди курили и пили вино, разговаривали, словно бы атмосфера вокруг них не была странной. На потолок из цветов проецировались изображения солнца, луны и звезд, смешивавшие сутки, как компоненты коктейля. По своему маршруту, словно призраки, ходили модели. Одинаково высокие, тощие девушки с отрешенными лицами. Они были лишены улыбок, и глаза их казались незрячими. Я подумала, что они на полпути от женщин к манекенам. На самом деле объяснение было не столь некрофилическим.

Они представляли одежду, а не себя. И как же она была прекрасна. Ткани на девушках, находившихся среди цветов, сами напоминали цветы. Такие яркие, невероятно нежные или наоборот, сооруженные в странные, вычурные линии. Эта одежда отличалась от всего, что я видела прежде и даже от того, что было сегодня на мне самой.

Она была искусством, но не просто картиной, заключенной в самой себе. Продолжением тела. Силуэты играли с линиями, присущими телу, иногда искажая их, иногда подтверждая, но всякий раз вступая с ними в странный резонанс. И в то же время, несмотря на эту странную, интимную особенность, они несли в себе образы. В основном, они были связаны с летом – морские волны, чайки, леденцы и лимонады. Столь разноплановые и столь близкие ассоциации. Летний зной.

Я почувствовала, что вдобавок к цветам прекрасно пахнет кремом для загара, песком и холодной водой. Все это было практически эротизированным удовольствием для всех органов чувств. Музыка плыла сквозь слух, где-то вдалеке шумел цифровой океан, обоняние и зрение услаждали образы прекрасного лета, гастрономические амбиции, судя по столикам, тоже были удовлетворены, кроме того любой желающий мог прикоснуться к моделям. Здесь не было бесчинств, свойственных Дому Жестокости. Наоборот, люди были так захвачены, загипнотизированы происходящим, что едва касались ткани, благоговейно и нежно, словно эта одежда была живым существом.

Мне отчего-то захотелось плакать. Лиза и Ханс вели нас, петляя вокруг столиков, а я думала только о том, чтобы скорее остановиться и принимать происходящее всем своим существом.

Рейнхард и Маркус сидели за столиком вместе с красивой девушкой, одетой поистине безупречно. На ней был классический мужской костюм, скроенный так хорошо, что ее право обладать им не оспорило бы ни одно эстетическое чувство. Волосы девушки были распущены, а галстук завязан, и этот контраст имел какой-то прекрасный, сексуальный смысл.

Кожа, волосы и глаза ее несли в себе золотистые искорки, в них тонуло представление о классической красоте, считавшейся драгоценностью. Лицо ее казалось холодным, но вместе с тем обаятельным. Она наблюдала за происходящим, раскуривая сигарету.

Рейнхард и Маркус встали при нашем приближении.

– О, мы не ожидали, что вы явитесь вовремя, – сказал Рейнхард. – Решили скоротать время за приятной беседой.

– Скоротать? И только-то? – спросила девушка. У нее был приятный голос, легко влившийся в музыку. Она вся имела некоторую гипнотическую природу, показавшуюся мне родной этому месту.

– Ни в коем случае, – сказал Маркус. – Рейнхард выразился таким образом исключительно от недостатка такта.

– И Рейнхард приносит свои извинения! Дорогие друзья, это Клаудия Келер. Затаите дыхание, потому что вы лицезреете автора этого грандиозного шоу. От крохотного шовчика до подбора музыки, это все она.

Клаудия улыбнулась. Мне показалось, что она смутилась. Это тут же сделало ее человечнее. Я заметила, что она посмотрела на всех нас, но взгляд ее обошел Отто и Лизу, как пустое пространство.

Значит Отто, как его и просили, не привлекал внимания раньше времени.

– Что ж, – сказал Рейнхард. – Прекрасная Клаудия, нам следует откланяться. Дела-дела-дела.

Клаудия сдержанно улыбнулась, а я вдруг не выдержала и сказала:

– Вы прекрасны. То, что вы делаете – волшебство!

Я не ожидала, что эти слова вырвутся из меня помимо воли, мне вдруг стало неловко, но что самое интересное, Клаудия, чьему искусству сегодня отдавал дань сам кениг, кажется, смутилась сильнее меня. Я не глядя прошла вперед, едва не столкнувшись с одной из моделей в платье цвета океана, подол которого укладывался волнами и двигался, словно прилив, облизывающий берег.

Рейнхард развернул меня.

– Не сюда, Эрика.

Я посмотрела на него. Он выглядел таким экзальтированным, Маркус же наоборот казался очень задумчивым.

– Странно, – вдруг сказал он. – Что мы не разучились отличать красивое от уродливого.

Это и вправду было странно, но вселяло надежду того теплого толка, что пришла ко мне после разговора с Рейнхардом.

– И что, в таком составе мы и пойдем к кенигу? – спросила Ивонн. Она говорила спокойно, но на самом деле нервничала, как и мы все. Ханс сказал:

– Полагаю, чем больше свидетелей будет у нашего разговора, тем лучше.

Кениг сидел за одним из столиков, положив ноги на белоснежную скатерть. Щуплый, всевластный человечек. Его одежда снова удивила меня – чуждый крой, слишком яркие цвета.

Кениг пил шнапс, подливая туда какой-то синий, яркий сироп. Себби сидел рядом с ним. Я думала, что теперь, когда Себби отравил меня, когда я знала, что он стоит за всем, что происходит в Нортланде, он испугает меня больше. Но фигура кенига, тонкокостная, ничего не значившая, по-прежнему казалась мне скрывающей чудовищную силу, питающей государственную машину. Я отвела глаза, когда кениг сказал:

– О, добро пожаловать. Великолепное шоу в этом году, не правда ли? Богиня превзошла саму себя. Рейнхард, неужели ты привел моих маленьких пленниц? А где же Кирстен Кляйн?

– Не могу знать, мой кениг, – ответил Рейнхард.

– Маркус? Ханс?

Они оба покачали головами.

– Интересно, – сказал кениг, задумался на минуту, а потом вдруг вскочил на ноги.

– Как я соскучился по этим прелестным дамам! – он кивнул на Лили. Кениг взял недостающие стулья у столика каких-то, явно польщенных такой честью, солдат. Он усадил за один из них Лили, приподнял ее волосы, словно чтобы осмотреть застежку ее жемчужного ожерелья. Мы тоже сели. Лиза и Отто остались стоять, никто не предложил Лизе стул. Никто ее не видел.

– Так вот, – сказал кениг. – Не хочется портить этот приятный вечер. Рад, что вы нашли беглянок. Вы, должно быть, продвинулись и в поисках герра Брандта?

– Более чем, – ответил Маркус. Он закурил, надолго засмотрелся на пламя зажигалки.

– А что здесь делает фройляйн Байер? Я думал, ее свобода оговорена.

Мне снова стало неловко, я каждой косточкой почувствовала взгляд Ивонн, хотя теперь, я была уверена, она смущала меня ради развлечения.

– Симметрия, – сказал Рейнхард. – Мы подумали, что вам понравится, если они все явятся сюда, чтобы свидетельствовать перед вами об одном деле.

– Дела! Опять дела!

Кениг проводил взглядом одну из моделей, а затем сделал глоток шнапса. Себби не казался мне напряженным. Он не видел Отто. Это значило, что Отто куда могущественнее него. Может быть, Себби уже обвинил Рейнхарда и его фратрию в похищении Кирстен Кляйн. Может быть, он думал, что выиграл.

Я испытала удовольствие, представив, как ему пустят пулю в голову. Я вспомнила, как прекрасно дернулся Карл, выстрелив в себя. Красота в один момент покинувшей тело жизни. Так же было и с Хельгой.

Я закрыла глаза, слушая искусственный океан.

– Фройляйн Байер!

– Да, мой кениг?

– Вы боитесь?

Я открыла глаза. Его лицо было так близко от меня, что я чувствовала его дыхание.

– Безумно, мой кениг.

– Августин, я же говорил называть меня так. Почему же? Разве я плохой правитель?

Он смеялся над нами. Что мы могли ответить?

– Я не могу представить себе правителя лучше вас, – ответила я. Это не было ложью. Я вправду не могла и помыслить о ком-то другом на его месте. Я услышала, как засмеялся Себби. Кениг отстранился, и я почувствовала заметное облегчение. Океан снова обрел свою целительную силу. От запаха цветов закружилась голова.

– Но разве мы не стали жить лучше, фройляйн Бреннер?

– Вправду, Нортланд богат, как никогда, – ответила Лили.

– Фройляйн Лихте, а как считаете вы?

– Я считаю, что вы мудро распоряжаетесь нашей великой страной.

И я снова подумала: мы ведь чувствуем себя совершенно одинаково. Три женщины с такими разными судьбами, но страх один на всех.

Мы явно забавляли кенига. Он покачнулся на стуле и вдруг весело сказал:

– Я сделал для вас то же самое, что Дэн Сяопин для коммунистического Китая.

И я вдруг спросила, сама не понимая, откуда во мне столько наглости:

– Что такое Китай?

Но кениг только засмеялся.

– Такая страна из сказки, – сказал он, наконец. Но я не знала этой сказки. Кениг обернулся к Маркусу.

– Так вот, дорогой, о чем вы здесь хотели потолковать?

И я подумала, что фратрия Рейнхарда для кенига взаимозаменяема, он словно разговаривал с одним человеком. Это для меня фратрия принадлежала Рейнхарду, ведь я ближе всего к нему. Но кениг не считал их раздельными личностями.

– Вы, наверняка, хотели поговорить о Кирстен Кляйн, – сказал Рейнхард.

– Ты угадал. Но если у вас есть другие темы, то я готов внимать!

– О, – сказал Маркус. – То, о чем хотели рассказать мы, затрагивает и Кирстен Кляйн. Правда в самой малой степени. Когда вы арестовали меня, вы сразу решили сделать из меня солдата?

– Конечно, нет, Маркус. Более того, я имел против этого некоторое предубеждение.

Я посмотрела на Себби. Он со скучающим видом водил пальцем по стулу. И я поняла, отчего он так молчалив рядом с кенигом.

– Почему же?

– Сложно сказать. Мне не хотелось, думаю, впускать в самую интимную из структур Нортланда столь инородный элемент. Начальник управления проектом "Зигфрид", впрочем, был слишком заинтересован в увеличении количества людей, подвергнутых лоботомии, в проекте. Все риски еще не выявлены, все соки не выжаты. Представляешь, какие дороги это откроет нам, если ты и Ханс, и другие, докажете нам эффективность сотворения солдат из людей, прежде наделенных полноценной психической жизнью?

– Да, – сказал Маркус. – Безусловно, мой кениг. Дело в том, что Себби очень не хотел видеть меня в проекте "Зигфрид", потому что, когда Себби смотрел, как меня пытают, он имел неосторожность сказать лишнее.

Я посмотрела на Себби. Он улыбнулся мне, и кениг не переспросил.

– Так вот о Кирстен Кляйн, – продолжил он, словно бы Маркус ничего не говорил. Я посмотрела на Отто. Он тяжело вздохнул, а затем поймал взгляд кенига, и больше кениг не отворачивался. Он вдруг зябко передернул плечами.

– Лишнего?

– Он сказал, что управляет всем в Нортланде.

– Он явно преувеличивает.

Кениг положил руку Себби на плечо, но Себби нервно стряхнул ее.

– Я тоже так подумал. И, видимо, Себби решил, что так полагал бы любой. Поэтому я все же оказался в проекте «Зигфрид». Поэтому я еще жив. Однако, после истории с герром Брандтом, мы пришли к выводу, что Себби, может быть, не так уж сильно преувеличивал.

Кениг одним махом опустошил стакан со шнапсом. Рейнхард подозвал одного из официантов, заказал еще бутылку, а кроме того – шампанское.

Продолжал Ханс.

– Так вот, мой кениг. Выяснив кое-что о прошлом герра Брандта, мы предположили, что Себби обладает набором тех же уникальных качеств.

А я подумала, как забавно, что они называют его именно Себби. Не герр Зауэр, не Себастьян. Детское прозвище капризного мальчишки.

Кениг вдруг прижал пальцы к вискам.

– Здесь шумно! Я едва слышу, что ты говоришь.

Рейнхард улыбнулся Отто. Он сказал:

– Сейчас все прояснится. Дайте себе минуту, мой кениг.

И действительно, под взглядом Отто глаза кенига стали чуть менее затуманенными. Казалось, он даже протрезвел. Когда официант принес две бутылки, Рейнхард налил кенигу ледяной шнапс, затем откупорил шампанское.

– Наши девицы, – сказал Рейнхард. – Расскажут, что именно умеет герр Брандт. И, если вам будет угодно, примеряйте это на Себби.

Ивонн и Лили стали говорить. Взгляд Отто бегал от одной к другой. Казалось, этот взгляд один проявлял их.

– Герр Брандт, без сомнения, опаснейший человек, – сказал кениг, выслушав абсолютно честную историю о побеге, о Лизе, обо всем, что умел Отто. – Его скорейшим образом нужно устранить.

Отто вздрогнул, но взгляд его остался неподвижным.

– Да-да, разумеется. Но что насчет Себби?

Себби вдруг вскочил из-за стола, выкрикнул:

– Ты понимаешь, Рейнхард, в чем ты хочешь меня обвинить?! Я ближайший соратник нашего кенига, и если ты надеешься, что…

– Я ни на что не надеюсь, Себби, – Рейнхард поставил шампанское на стол так, что оно расплескалось, золотые искорки сверкнули и погасли. – И ничего не боюсь. Все мы временны и смертны, Себби, дорогой.

В ответ он зашипел:

– Если ты не хочешь, чтобы твое время кончилось слишком быстро…

Но что именно Рейнхард должен был сделать в таком случае, мы так и не узнали. Отто подошел к Себби, заглянул в его прекрасное лицо, и Себби вдруг сказал:

– Да! Да! Тысячу раз да! Или вы думали, что он сам додумался бы до того, что делать там, наверху!

Наверху? Я подумала, что ослышалась.

– Вы думаете, он бы справился там? Он бы справился хоть с чем-то? Достойный своих предков правитель! Я сделал из него что-то. Даже не кого-то!

Музыка стихла, солдаты и люди вокруг смотрели на нас. Даже модели остановились и были теперь похожи на статуи.

– Я заставил его дать Нортланду богатство! Что могла экспортировать эта нищая, отсталая страна, с середины сороковых пребывающая в неведении! Нищие люди, нищие города! Нортланд может экспортировать только покорность!

Казалось, Себби никогда не остановится. Это бы не слова Отто. Отто ничего ему не внушал. Он просто заставлял Себби говорить правду.

– Он взял меня, чтобы я был милым личиком с обложки. Но я оказался куда умнее, куда дальновиднее! Я сделал то, чего никогда не смог бы сделать ваш чокнувшийся вместе со всеми поколениями своего гнилого семейства, кениг. Да, я изменял его мысли! Но если бы я этого не делал, где были бы, по-вашему, вы? Были бы вы вообще?

Он говорил о великой патриотической акции, о небоскребах, о телевидении. И о смертях, сотнях, тысячах смертей. Я видела, что Себби боится. Он говорил против своей воли, и, в то же время, я была уверена, что он мечтал однажды сказать все это вслух.

Слишком уж Себби любил себя и свою нескромную роль в мироздании.

Только вот она подошла к концу. Мне казалось, я слышу шорох занавеса, готового опуститься. Кениг был очень спокоен, словно бы все эти слова проходили мимо него. Но это было не спокойствие неведения. Он слушал. Теперь в нем было то, чего я не замечала до этого. Самообладание. Казалось, что настоящий кениг куда менее взбалмошный, чем тот, которого представлял Себби. Отто казался бледным, он дрожал все сильнее. Наконец, Себби замолчал. Через пару секунд он выдохнул:

– Мой кениг.

Только кениг не обратил на него никакого внимания. Он отставил шнапс, сосредоточенно поискал что-то в кармане и вытащил оттуда пулю. Кениг положил ее на стол. Одну единственную, такую беспомощную без пистолета, куда ее можно было поместить. В этот момент Рейнхард выхватил револьвер и выстрелил Себби в голову. Он дернулся, затем повалился назад, и это было все. Не осталось никакого Себби, и эта долгая интрига мгновенно показалась мне такой бессмысленной.

Так быстро.

Я слишком сильно ощутила запах крови, меня затошнило. Даже бесчисленные цветы не могли его заглушить.

Отто осел на пол вместе с Себби. Кениг посмотрел на него.

– Так это он заставил Себби говорить?

И я подумала, что явление Отто могло бы кого-нибудь удивить, если бы кениг только что не отдал приказ убить фактически свою ипостась.

Наверное, Отто слишком устал, чтобы удерживать внимание людей вокруг. Он слишком устал даже, чтобы испугаться. Рейнхард и Маркус переглянулись, Ханс сделал шаг к Отто. Кениг встал со стула, переступил через тело Себби с какой-то вычурной брезгливостью и подошел к Отто.

– И почему я должен верить, что ты не заставил его солгать? Почему я не должен судить твоих новых друзей и тебя за кражу Кирстен Кляйн?

Лили прошептала:

– Он не заставлял, он ничего не внушал!

Но ее слова услышала только я. О, этот слабый протест, вот бы мне быть способной хотя бы на него. Я была в силах только смотреть, но даже взгляд мой непременно соскальзывал с кенига на Себби.

С кенига на тем, кто фактически был кенигом. Вот теперь я могла назвать его просто Августином.

– Так почему? – спросил кениг. Отто зажмурился, и тут Лиза легко подняла его с пола, она крепко обнимала Отто, и я увидела – Лиза готова драться. Со своими братьями, со всеми солдатами здесь, сколько хватит сил и безо всякой надежды на победу. Наверное, это почувствовал и Отто.

– Почему? – повторил кениг в третий раз.

– Потому что я верен Нортланду. Потому что я хотел вам помочь, – прошептал Отто одними губами. Кениг вдруг расплылся в широкой улыбке и крепко обнял его.

Так я поняла, что Отто занял место Себби. Убивший дракона, сам стал драконом при сотне свидетелей. И никто больше не мог ему ничего противопоставить.

Рейнхард вытянул ногу, пнул тело Себби и крикнул:

– Что ж! Отпразднуем смерть врага нашего народа!

И тогда я поняла, что с меня хватит. Я думала, что выбегу из зала, как девочка-подросток в дурацком фильме. Но я встала, вежливо сказала:

– Прошу прощения, мне стало дурно.

И только тогда побежала. Никто меня не остановил. У всех были занятия поинтереснее, присутствие при смене мировой парадигмы, к примеру. Я выбежала из здания и щедро набрала в грудь свежего, ночного воздуха. Но и в нем мне чудился теперь запах крови.

Я вдруг, непонятно отчего, заплакала. Все ведь было хорошо, Отто справился. Но я заревела, словно какая-то раненная, отчаявшаяся от боли корова. Я плакала среди дорогих черных машин с тонированным окнами, окруживших меня, словно хищники, прибывшие на запах крови.

Не от меня, подумала я, он идет не от меня. Ответ пришел сразу же: этот запах исходит ото всех нас.

Я почувствовала прикосновение Рейнхарда, он обхватил меня сзади, прижал к себе.

– Успокойся, – сказал он. – Что случилось? Теперь все изменится, Эрика. Все станет лучше. Все будет очень, очень хорошо. Нортланд изменится.

Но мне не стало легче от его слов. Еще неделю назад я бы почувствовала радость. Сейчас ее не было. Я вывернулась из его рук, закричала:

– Мы не могли выиграть! Мы не могли победить ни в какой войне! Потому что все это – зло! Это великое зло, во всем этом нет ничего человеческого! Здесь нет ничего, кроме зла! А зло никогда не победит, Рейнхард! Ты можешь быть сильнее, быстрее, умнее, но зло никогда не победит!

Я раскинула руки, словно пыталась обхватить весь Нортланд.

Рейнхард сказал спокойно и тихо:

– Мы и не побеждали. Мы проиграли. Самым позорным в истории образом.

– Что такое, мать его, Китай?! Что значит "наверху"? Куда мы экспортируем покорность?

Я выкрикивала каждое слово, они вырывались из меня с болью, и все же это были слова. Это был голос. У меня все-таки был голос.

Рейнхард сказал:

– Посмотри наверх.

И я запрокинула голову, со злостью посмотрела в небо.

– Там над нами целый мир. Он огромен и очень разнообразен. И это пока не Нортланд.

– Пока? – спросила я очень тихо. А потом закричала снова:

– Какого черта?! Эта проклятая земля полая?! Или все это искусственное?! Если в небо бросить камень, оно заискрит?!

Я ничему не удивлялась. Пусть бы все оказалось, как в брошюрках, которыми снабжали Роми ее друзья-шизофреники. Мы не могли победить. Мы никогда не побеждали.

Слава Богу, что мы никогда не побеждали.

Рейнхард обнял меня, и я зарыдала, уткнувшись носом в его кожаный плащ.