Текст книги "Нортланд (СИ)"
Автор книги: Дарья Беляева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)
Я застонала, я была вся мокрая, и в то же время отчасти я не хотела заполнять голодную пустоту внутри. Мужское по-прежнему воспринималось мною со страхом.
Я забылась, погрузившись в болезненную яркость ощущений, и вынырнула только когда он навалился на меня и вогнал в меня член. Это было неожиданно, но почти не больно, потому что к этому времени я была мокрой насквозь. Я громко застонала, и он на секунду зажал мне рот.
– Не забывай о приличиях.
– В таком случае ты мог бы спросить, – сказала я. Или подумала, что сказала. Я не была уверена в том, что произнесла нечто вразумительное. Он прижимал меня к сиденью, и я скользила по нему с каждым толчком Рейнхарда, он держал руку у меня на лбу, чтобы я не ударилась о дверь.
Мне хватило нескольких его толчков, чтобы кончить. Он продержался немногим дольше, это был подчеркнуто быстрый секс, и в этом была его прелесть. Вернее, секс был вполне обстоятельный, но проникновение должно было завершить его, а не продолжить. Я почувствовала его разрядку – пульсацию во мне, усилившуюся хватку, с которой Рейнхард прижимал меня к себе, влажность его семени внутри, и это почти заставило меня кончить снова, настолько противоречило это ощущение моим представлениям о безопасности и чистоте.
Он поцеловал меня в затылок, затем приподнялся, и я поняла, что все это время дышала с некоторым трудом.
– Тебя куда-нибудь подвезти? – спросил он. Рейнхард тяжело дышал, и я тяжело дышала. Я с некоторым трудом собралась с мыслями, села.
– Нет. Я лучше пройдусь. У тебя есть салфетка?
После секса все слова, то есть вообще все, казались мне просто чудо какими циничными. Рейнхард пожал плечами:
– Могу спросить у водителя.
Он потянулся к кнопке, но я остановила его.
– Не надо.
Тогда Рейнхард опустился к моим коленям, поцеловал их, раздвинул мне ноги. Теперь, когда все закончилось, я ощутила неловкость с новой, неизведанной прежде силой.
Рейнхард вылизал меня дочиста, без стыда и с удовольствием. Он снова сел, запустил руку в карман и вытащил салфетку, промокнул губы.
– Так тебя точно не нужно подвезти?
Отчего-то я страшно разозлилась.
– Удачного совещания, Рейнхард.
– Приятно, что ты помнишь мое расписание.
Я распахнула дверь и вышла из машины, ожидая, что меня снова сопроводит дождь. Однако, выглянуло несмелое солнце, и я зашагала от машины прочь, шлепая по лужам самым нелепым образом.
Некоторое время я обходила машины и один раз едва не упала в лужу. Постепенно моя локационная система пришла в норму, и я все-таки выбралась с парковки. Я решила пойти самой длинной дорогой, чтобы подольше не возвращаться домой. Я дошла до бульвара с влажными липами и мокрыми скамейками. Солнце становилось все игривее, все смелее. Я чувствовала, как испаряется с асфальта влага.
Я села на одну из мокрых от дождя скамеек, достала из сумочки сигареты и спешно закурила, словно бы куда-то опаздывала.
Влажная листва, с которой веселилось солнце, казалась такой яркой, что глаза мои невольно следили за ней. Я и не заметила, как кто-то подошел ко мне.
– Привет, сестричка.
Я обернулась на голос. Передо мной стояла молодая девушка, нарядная, как кукла.
Глава 12. Фетишизированное мышление и действительность
У нее были особенные глаза, словно стеклянные. Ресницы ее были похожи на паучьи лапки, такие тонкие, такие нежные и разрозненные. Казалось, что ее сделали, в ней было нечто рукотворное. На девушке было нарядное платье в атласным бантом посередине, слишком старомодное и яркое, чтобы его забыть. Оглушающе-розовое, пышное, нежное, оно говорило детскими представлениями о красоте, такими искренними и притягательными, что сложно было с ними не согласиться. На ее ногах были белые, непрозрачные чулки, делавшие ее ноги похожими на фарфоровые ноги куклы.
Она широко улыбнулась мне. У нее были большие, круглые глаза болотного цвета, распахнутые так широко, что, казалось, она удивлена. Аккуратные черты лица, чуть курносый носик и пухлые губы подчеркивали то игрушечное впечатление, которое она произвела на меня с самого начала. Настоящая куколка, если бы я была маленькой девочкой, мне бы непременно захотелось забрать ее домой.
Но мне было тридцать пять лет, а дома у меня жили бывшая Крыса и мой брат с гендерной дисфорией, вызванной психологической травмой.
– Здравствуйте, – сказала я вежливо. Девушка чуть склонила голову набок, как заводная игрушка, а потом села рядом со мной.
– Погода сегодня так себе, – сказала я. – Хотя, конечно, солнышко светит приятно. Но в целом все же не очень.
Что я вообще несла? Девушка смотрела на меня, потом вытянула ноги в белых чулках, и я увидела розовые бантики на ее коленях.
– Да, – сказала она. – В целом все же не очень. Слушай, сестричка, зачем бы незнакомке подходить к тебе на улице?
Я все мгновенно поняла и протянула ей пачку сигарет.
– Зажигалку дать? – спросила я. Девушка сморщила тонкий носик.
– Фу. Неправильный ответ.
– А какой правильный? – спросила я. Солнце придало ее темным, завитым волосам красноватый отлив. Ее волосы выглядели такими мягкими, мне захотелось прикоснуться к ним, как к шелку. Она мотнула головой, встряхнув кудряшками и сказала:
– Хорошо, сестричка, слушай. Я хочу пригласить тебя в гости.
Я замолчала. Если игнорировать странных людей, они частенько сами уходят.
– Ты ведь уже слишком старая, чтобы не разговаривать с незнакомыми, правда?
– Что? Старая?
– Ну, ты же из тех инфантильных женщин, которые чувствуют себя двадцатилетними в тридцать пять, потому что никогда в жизни не брали на себя ответственность.
– Откуда ты знаешь, сколько мне лет?
– Еще я знаю, как тебя зовут, Эрика.
Она засмеялась. Отчего-то ни одно слово не выходило у нее обидным, она была потрясающе легкомысленна, и все, что она говорила, было словно облачко пудры – рассеивалось быстро и казалось смутно приятным.
– Кто ты? – спросила я. Она пожала плечами.
– На это можно по-всякому ответить.
– Как тебя зовут? Ты ведь понимаешь, что это не слишком вежливо – показывать, что ты знаешь о других что-то, чего они не знают о тебе.
– Если только моя цель не шантаж.
– А твоя цель не шантаж?
Она звонко засмеялась, отчего-то мне вспомнился Себби Зауэр, однако ее смех был очаровательным и много более нежным.
– Нет, – сказала она, наконец. – Я совсем не хочу тебе ничего плохого. Просто Отто ну никак не может с тобой связаться. А я могу. Если честно, я нашла тебя по запаху.
Она втянула носом воздух, и я узнала это движение. Я вспомнила Ханса, вспомнила Рейнхарда, вспомнила свой звериный страх перед ними. Девушка подалась ко мне и обняла меня, прижавшись щекой к моей щеке.
– Я правда не хочу казаться пугающей. Некоторые меня боятся, но во мне ничего страшного нет. Ты сейчас, наверное, думаешь, что я тебе угрожаю.
– Я вовсе так не думаю.
Конечно, я думала именно так. Но мне казалось предпочтительным по крайней мере казаться спокойной.
– Думаешь, я чувствую это.
Она закусила губу, лицо ее приняло нетерпеливое выражение, и я быстро сказала:
– Так ты от Отто?
– Да. Он просил меня найти тебя.
– И ты хочешь проводить меня к нему?
Она засмеялась.
– А ты что думала, мы пойдем и съедим мороженое? Слишком холодно для этого, да?
– И ты гарантируешь, что если я сейчас не закричу, а пойду с тобой к Отто, то я выберусь оттуда живой.
– Ну, этого никто не может гарантировать. Жизнь полна неожиданностей, и все в ней случайно.
Заметив, как я напряглась, девушка покачала головой.
– На самом деле я гарантирую, что мы не сделаем тебе ничего плохого. Отто хороший. А меня сделал Отто, и я тоже хорошая. Я – Лиза.
– Надо же, я только что о тебе говорила.
– Правда? Обо мне уже все говорят?
– Пока нет.
Лиза встала, покачалась на пятках, как маленькая девочка, и вдруг дернула меня за руку, так что я слетела со скамейки прямо в ее объятия. Она казалась совсем крохотной, даже чуть ниже меня, а уж я в линейках по росту всегда стояла последней. Сила, с которой она дернула меня и удержала, казалась мне абсурдной. От солдат гвардии этого ожидаешь – крупные мужчины, созданные для того, чтобы надзирать и наказывать, сила была их неотъемлемой частью.
И я подумала, а Лиза равна им по силе, или все же они превосходят ее, потому что изначальные их данные различались?
– Прости, – сказала она. – Так мы идем?
Я кивнула. Я не была напугана, нет. Я была в пугающей ситуации, но после Дома Жестокости, полного кровожадных, голодных тварей, одна единственная Лиза казалась мне вполне переносимой.
Мы пошли по бульвару. Лиза наблюдала за своими туфельками, чьи носы блестели на солнце, она шла, заводя одну ногу за другую, смешным, нелепым и очаровательным образом.
– Как так ты нашла меня по запаху? – спросила я. – Что это значит?
– Это значит, что я тебя унюхала.
Она не была глупой, но ей нравилось говорить так, словно она дурочка. Это был вопрос стиля, вопрос ее образа.
– Ты знаешь, что я имею в виду.
Лиза сказала:
– Я запоминаю человеческие запахи. Отто, к примеру, я могу найти за тысячу километров.
– Думаю, ты преувеличила.
– Ну, немного преувеличила. Но я правда хорошо его нахожу. Он дал мне твою зажигалку. Я знаю запах твоих пальцев и сигарет.
– Так вот, кто ее утащил.
– Отто любит брать чужие вещи.
– Но тогда почему его не могут найти?
Лицо у Лизы стало самодовольное, и она простодушно сказала:
– Потому что он лучше других. Отто умеет прятаться.
– Ты имеешь в виду, что он хороший стратег и тактик?
Лиза засмеялась.
– Нет, он плохой стратег, а тактик из него еще хуже. Но он может скрывать не только свои мысли. Никто из них не вспомнит его запах, даже если они будут спать с его вещами. Вот они и бесятся. Они, значит, идеальные солдаты, которые должны справляться с любой задачей. А не могут! Хотя Отто плохой стратег, плохой тактик и способен дважды за день упасть, наступив на развязанные шнурки. Но они ничего не могут с ним сделать.
Она выглядела по-детски радостной, и я поняла, что мне вовсе не хочется ни бежать, ни звать на помощь. Лиза вызывала у меня приятные чувства. Она была странной, но в ней не было оглушительной неправильности. А может я просто слишком устала бояться чего бы то ни было.
– Как ты питаешься? – спросила я. – Ведь у тебя нет…
Живых людей, чтобы лакать их полную страха и боли кровь. Некоторое время мы шли молча. Небо совсем прояснилось, теперь по нему растекся глубокий, яркий синий цвет, такой сильный, что, казалось, дождь просто смысл с неба всю пыль, обнажив самую его суть.
Духота испаряющегося с земли дождя казалась пьянящей, пахло землей и зеленью. Бульвар был почти пуст, люди, в основном, спешили с работы домой, им было не до красот природы. Мы прогуливались по залитому солнцем асфальту между ровными рядами деревьев. Лиза расправила платье, потеребила многочисленные кружева и только потом сказала:
– Крыски, мышки, кролики. Но это маленькие существа. Их мало. Поэтому я всегда голодная.
Она помолчала, втянув мой страх, сказала:
– Это маленькие существа. Они умирают от этого.
Большие, подумала я, иногда тоже. Розовый язычок Лизы скользнул по губам. Во всех них было нечто животное. И если до этого момента мне казалось, что это привнесено извне, какая-то странная, чужеродная часть, то теперь я понимала – она человечна. Все они человечны. У нас внутри, у каждого из нас, сидит голодный зверь, но в этом нет ничего иного, чем мы сами.
Таков человек, и нет смысла сравнивать его с хищниками, потому что человек – тоже хищен. Они не были сбалансированы, оттого их животная природа, всем нам присущая, казалась более явственной.
Но она не была иной, чем, скажем, моя собственная. Я не была кем-то другим, стремясь причинить кому-то боль или желая почувствовать внутри себя член Рейнхарда. Я была такой же жадной и чувствительной. Но я не умела этим пользоваться.
– Отто говорит, я не должна трогать людей.
– Наверное, Отто прав, – ответила я задумчиво. Я позволяла ей вести себя, следовала за шуршанием ее кружев и мягким голосом.
– Но это неважно, – сказала Лиза. – Все неважно, кроме того, куда мы с тобой сейчас поедем.
И я подумала: надо же, ей, наверное, никогда не бывает страшно. Она может ходить по ночам, не боится солдат, не боится преступников, не боится, что ее собьет машина. Мы вышли к остановке и стали ждать трамвая. Когда он зазвенел вдали, и я взглянула на рельсы, из которых словно рвалось в мир второе солнце, Лиза сказала:
– Только одиноко немножко.
Я вспомнила о связи, важной и неразрывной, которая была между Рейнхардом, Маркусом и Хансом. Фратрия.
– Отто сказал, у меня есть братишки.
– Трое.
– Да, трое. Рейнхард Герц, Маркус Ашенбах и Ханс Бергер. Они, наверное, меня ищут.
Я замолчала, надеясь, что трамвай подойдет, и мы сможем продолжить этот разговор позже. Но неожиданно, ровно перед тем, как двери трамвая распахнулись перед нами, я сказала:
– Рейнхард знает о тебе. А это значит, что знают и другие. По крайней мере, он говорил о том, что ты пропала.
– Я не пропала, – сказала Лиза. – Отто меня спас.
Она легко вскочила на подножку трамвая, театрально приподняла ногу, показав мне высокий каблук, а затем, засмеявшись, прошла в салон.
Я последовала за ней. Мы сели среди неприветливых, уставших людей, и Лиза принялась болтать ногами. Потом она наклонилась ко мне и сказала:
– От тебя им пахнет. Моим братом.
– На самом деле ты зря тоскуешь, они не самые приятные люди.
Лиза склонилась ко мне, прошептала мне на ухо:
– Потому что они жуткие?
В шепоте ее было нечто пугающее, похожее на змеиное шипение. Но когда она отклонилась чуть назад, я увидела, что Лиза улыбается.
– Нам недалеко ехать, – сказала она. Легкая и прекрасная, Лиза была похожа на фарфоровую фантазию маленькой девочки, или на сахарную фигурку, венчающую свадебный торт. Она не могла существовать, как и Рейнхард. Идеальная девочка из чьего-то странного сна.
– Я просто не понимаю, – прошептала я. – Чего от меня хочет Отто?
– Он хочет, чтобы у тебя не было проблем.
– В таком случае, он опоздал.
– Ну, да. Я так ему и сказала: ты опоздал, Отто, у всех опять из-за тебя проблемы, глупыш. И разве тебе не страшно приглашать их к себе домой? Они же могут тебя предать!
Она прижала руки к сердцу, словно в нем достигла цели вероломная стрела. Лиза чуть откинула голову и высунула розовый язычок, потом воспрянула.
– Ты привлекаешь слишком много внимания.
– Забудь об этом. Никто ни на кого не обращает внимания. Все слишком заняты тем, чтобы его не привлечь.
– Если ты этим не занята, у тебя, наверное, освободилось много ресурса для того, чтобы заняться чем-то полезным.
– Ты только притворяешься злой, – сказала Лиза, надув губы. – На самом деле ты пугливая и жалостливая.
Но я не притворялась злой. Интересно, стоило счесть это комплиментом или оскорблением? Я выгляжу, как человек, который притворяется плохим, хотя не ставлю себе такой цели, но значит ли это, что я плохой человек?
Я смотрела в окно, размышляя над этим вопросом, а Лиза перебирала мои волосы, трогала их, заплетала и распускала.
– А ты кудрявая, когда они короткие?
– Я не помню.
За окном проплывали цветущие деревья и дома с аккуратным арками, потемневшие от времени – трамвай пересекал старые кварталы, аккуратные и нервные улочки, наполненные запахом цветочных лавочек и булочных. Невысокие постройки, растягивавшиеся иногда на половину улицы, балкончики с кованными решетками и замкнутыми, поросшими плющом уютными двориками, все это я любила.
Подлинный Нортланд с его бездушно серой и громоздкой архитектурой начинался чуть дальше, а здесь все было попыткой вернуться к жизни, какой она была до войны. Эрзац прошлого сам давно ставший прошлым.
Мы вышли на остановке, Лиза сказала:
– Знаешь, я всегда хотела сестричек вместо братиков.
– Да. Я тебя понимаю. Моя мечта в этом плане исполнилась.
Я засмеялась, и хотя эта шутка была понятна мне одной, она доставила мне истинное удовольствие.
– Брат и сестра. Эти слова соединяют, да? Или даже этот смысл вышел за пределы слов. Мне кажется, я кожей чувствую, что такое брат.
Лиза чуть передернула плечами, словно ей внезапно стало зябко, а потом метнулась в булочную. Здесь пахло теплом, хлебом и сахарной пудрой, так что я с удовольствием подождала, пока Лиза возьмет булочки с корицей. Она протянула одну мне, от другой откусила, а третью оставила в бумажном пакете. Наверное, для Отто.
– Спасибо, Лиза.
– Не за что, – сказала она. – Я даже не подумала, что нужно сказать мне "спасибо".
Мы прошли вдоль улицы до перекрестка, свернули, а Лиза все крутила головой по сторонам, словно была здесь впервые.
– Бесконечное число самых прекрасных форм, – сказала она.
Я некоторое время думала над тем, что она имела в виду, словно над самым серьезным вопросом. Так бывает, когда перечитываешь написанную тобой фразу беспричинно и множество раз, пока не находишь там ошибку, которую мозг приметил раньше, чем осознал.
– Это из "Происхождения видов".
– Ага, – сказала Лиза. – Оттуда.
Все это было безумно, чрезвычайно важно. Происхождение видов, эволюция, бесконечное число самых прекрасных форм.
Бесконечное число форм. Но прежде, чем мысль эта оформилась в нечто последовательное, Лиза взяла меня за руку, втащила в один из дворов. Он был просторный и зеленее зеленого от прошедшего дождя.
Лиза взбежала по лестнице вверх, волоча меня за собой.
– Я сейчас упаду!
– Я тебя держу!
Она была такой быстрой, что в путешествии с ней смешались все цвета и контуры. Все стало акварельным, превратилось в набор мазков. От этой скорости я даже начала терять сознание, и к тому времени, как я очнулась, мы были уже высоко-высоко. То есть, высоко для двадцати секунд путешествия. Из окна я видела бульвар с высоты пятого этажа.
– Голова не кружится? – обеспокоенно спросила Лиза.
– Меня сейчас стошнит.
– Это со многими в первый раз. Отто тоже стошнило. И…
В этот момент я начала падать, но Лиза подхватила меня.
– А ты очень слабая.
Пахло прохладным камнем и пылью. На последнем этаже жилой была лишь одна квартира. Номера остальных давным-давно стерлись, а звонки покрылись старинной пылью. Пространство было темное, но, несмотря на всю свою заброшенность, неуловимо приятное.
Палец Лизы с длинным ноготком уперся в золотистую кнопку звонка, единственную, которая не скрылась под вуалью пыли. Нам открыл Отто, безо всякой осторожности, которая должна была быть свойственна государственному преступнику. На нем была мятая майка и парадные брюки со стрелками.
– О, – сказал он. – Привет, Эрика.
Отто выглядел так, словно меня не ждал. Он почесал затылок, потом по-щенячьи смущенно повел головой. Лиза кинулась к нему и одарила его звонким поцелуем.
– Проходи, Эрика. Я приготовлю тебе чай.
– Спасибо, – сказала я. – Но ради этого не стоило подсылать ко мне девушку-солдата.
Девушку-солдата? Я не знала, как ее называть. Они всегда были солдатами, гвардией. Я не видела других подобных существ, не входивших в эту систему. Так что у Лизы не было четкого определения.
Я прошла в квартиру вслед за Отто, ожидая увидеть пристанище вечного студента – заваленное книжками, далеко не идеально чистое и бестолковое пространство вечного вдохновения. Это было ожидаемо, но этого не произошло.
Коридор был уставлен стеллажами, на которых ряд за рядом, словно жутковатая армия, стояли фарфоровые куклы. Их лица были фотографически точны, фарфор, однако, превращал эти великолепные подобия человеческого в посмертные маски. Безупречные платья, атлас и кружева в самых невероятных сочетаниях и расцветках, казались произведениями искусства. Я словно попала в музей. И в то же время в этом сходстве кукол с людьми было что-то чудовищно жуткое.
Мастерство, которое столь велико, что порождает красоту равную ужасу. Я восхитилась и почувствовала страх одновременно, выдохнула.
– О, – сказал Отто. – Это моя коллекция. Тебе нравится? Вот это ты.
Он указал куда-то направо, и я прошла чуть дальше, чтобы увидеть куклу удивительно похожую на меня. Он повторил мои черты в миниатюре, казалось, каждую веснушку воспроизвел, форма губ, цвет глаз – все было сделано так идеально, словно он только на меня и смотрел. Кукла даже в миниатюре воспроизводила мои пропорции – маленький рост, большая грудь, узкие бедра, так что я поняла, что Отто пялился не только на мое лицо. На мне было пастельно-голубое платье с обхватывающими горло кружевами воротника. Как и все другие, оно было чудовищно старомодным и отчасти напоминало то, что носила Лиза. Разве что в нем было еще больше вычурности и длины.
– А вот тут Лили, – сказал Отто. – И Ивонн.
Я посмотрела влево, куда он указал, и увидела своих миниатюрных, фарфоровых подружек. Даже родинка над губой Ивонн присутствовала там, где ей и полагалось. На кукле Лили было чудесное розовое атласное платье, блестевшее серебристыми нитями, Ивонн была в рубиновом бархате.
Я увидела, что на туфельках кукол болтаются бирки с именами, на белой ткани золотистыми нитями прошиты вензеля.
– Здесь все женщины, которых я когда-либо знал.
Я отчего-то вспомнила, как Рейнхард упомянул о поджогах, которые Отто, возможно, устроил в Хемнице.
– Только, пожалуйста, не убивай меня, – сказала я. – Я никому не скажу, что ты серийный убийца.
– Конечно, не скажешь, – пожал плечами Отто. А потом, наверное, понял, как это звучит, и быстро добавил:
– Потому, что я не серийный убийца.
Мы все замолчали. Я многозначительно оглядела стеллажи. Они были в этой квартире словно бы вместо стен – тянулись в кухню, уходили в комнаты. Я бы не удивилась, если бы куклы обнаружились даже в ванной.
– Да, – сказал Отто. – Я понимаю, как это выглядит.
А я вдруг поразилась масштабу. Каждая женщина, которую он когда-либо знал. Мама, родственницы, подружки во дворе, одноклассницы и девочки из параллельного класса, продавщицы в магазинах, библиотекарши, медсестры.
Он запомнил их так хорошо и точно, сумел воспроизвести таким непостижимо прекрасным и пугающим образом. Отто Брандт был без сомнения самым талантливым человеком, которого я когда-либо знала. У него был великий дар, который не отличал гениальности от помешательства.
– Хорошо. Зачем ты, в таком случае, украл мою зажигалку? Ты ведь не думал, что с помощью нее твоя Лиза когда-нибудь будет меня искать.
– Не думал, – ответил Отто, пожав плечами. – Я вообще ни о чем таком не думал. Просто мне хотелось иметь что-нибудь твое.
Он засунул руку в карман и вынул оттуда тюбик губной помады.
– А это принадлежит Ивонн.
– Так, – сказала я. – И где сейчас Ивонн?
Отто замолчал. Лиза вдруг запрыгала вокруг меня.
– Можно я хоть капельку ее пораню! Только капля! Она так боится!
Отто посмотрел на меня долгим, темным взглядом, а потом сказал:
– Ивонн на кухне. И нет, Лиза, это же живой человек!
Вся эта волшебная, тягучая сила его взгляда мгновенно опала, оказалась безделушкой. Отто почесал затылок и сказал:
– Извини, я задумался.
И я поняла, что это был старый, добрый Отто. Паренек, который никого и никогда не обидит, даже не знает, как это делается. Отто обезоруживающе улыбнулся, получилось у него это до того грустно и нелепо, что я вдруг обняла его.
– Я очень рада, что с тобой все в порядке.
– Не обнимай меня. Я серийный убийца.
– Ты врешь, просто у тебя гаптофобия.
– Ладно, хорошо, только перестань меня обнимать.
Я отстранилась, и Отто обратился к Лизе.
– Зачем ты ее вообще сюда привела?
– Потому что ты сказал, что хочешь увидеть ее.
– Я не так сказал. Я сказал, что хочу узнать, в порядке ли она. И если в порядке, то не надо было ее трогать.
– Она грустная сидела на скамейке.
Отто, словно забыв обо мне, прошел на кухню, и я последовала за ним. Куклы сопровождали меня на всем протяжении пути. Мне казалось, что стеклянные глаза следят за мной. Отто совершенно виртуозно воспроизводил оттенки радужек. Это не были коричневые, зеленые или синие цвета, как у обычных кукол.
Словно бы настоящие, человеческие глаза – с переливами, пятнышками, неравномерным, изменчивым оттенком. Будто в каждую из этих стекляшек была поймана живая, бьющаяся душа. Ткани, стекло, фарфор – все это стало в руках Отто существом почти живым, почти дышащим. Пойманные девочки, еще немного, и они станут настоящими, еще чуть-чуть, и их будет жалко.
Я смотрела в лица, различающиеся так же сильно, как и человеческие, и гадала, кто эти женщины, как их зовут, кем они работают, и что любят. Почему Отто выбрал для них именно такие наряды и крал ли он их вещи?
– Знаешь, – сказала я. – Ты все-таки очень странный.
Ответила мне Ивонн.
– Я сама ему всегда это говорю.
Кухня была маленькая, тесная, не то что бы убогая, бедная, но скромная на грани. Ивонн здесь явно не нравилось, а вот Лили пыталась изобразить благодарность. Перед ними были две кружки с горячим чаем и миска с лимонными печеньями. Мы широко друг другу улыбнулись.
– Как же я рада, что вы живы! Что вы здесь делаете?
– А не понятно было сразу? – спросила Ивонн. – Решили жить с Отто, он же такой видный мужчина.
– Прячемся, – сказала Лили мрачно. Палец ее коснулся покрывшейся трещинками ручки чашки, и Лили вздохнула с тоской, а затем попыталась улыбнуться еще шире, так что даже у меня скулы свело. – А как ты выбралась? С твоей подругой все в порядке?
– Да, – сказала я. – Сложная история. Мне помог Рейнхард.
Лили вдруг вскочила.
– Ты видела Маркуса? С ним все в порядке?
Я задумалась. Стоило ли считать, что с Маркусом все в порядке после того, что я видела и слышала о нем. Наверно, нет. Но у Лили стал такой сияющий, готовый к радости взгляд, что я сказала:
– Более чем.
Лиза протиснулась между Лили и Ивонн.
– Спасибо, сестрички. Так вы волнуетесь друг за друга? Продолжайте! Я не хочу мешать!
Лиза оперлась подбородком на ладони и выжидающе посмотрела на меня. Отто прошелся по кухне, потом в странный момент и самым нелепым образом отодвинул передо мной стул.
– Садись, я сделаю тебе чай. Кофе нет. Ничего нет.
Отто посмотрел куда-то вдаль, в серый квадратик маленького окна, словно вместе с кофе в мире не стало любви, прощения и спасения.
Ивонн взяла с подоконника свои тонкие сигареты и закурила. Обе они были в красивых платьях с кружевами, и я подумала, что Отто делает вещи и для живых женщин. Аккуратные платья, ничуть не хуже роскошной одежды фрау Бергер. Ивонн явно была собой довольна. На этой скромной и тесной кухне она смотрелась словно бы ожившая картинка из журнала, переворачивая страницы которого, обитателям этой квартиры полагается только завистливо вздыхать.
А потом я поняла – на Ивонн и Лили были те же платья, что и на куклах, которых показывал Отто. Он поймал мой взгляд, быстро сказал:
– Совершенно случайно у меня нашлись платья их размеров. Я хорошо шью.
– Совершенно случайно, – сказала Ивонн, и мне показалось, что она сейчас обольет Отто кипятком. У нее бывал совершенно зверский взгляд, и хотя Ивонн ничего страшного не делала, теперь я представляла, как легко она может отправить человека в нокаут.
– Но мы не об этом, – быстро сказала я, села и оказалась прямо напротив Лизы. Ее круглые, зеленые глаза с интересом меня изучали, а потом она послала мне воздушный поцелуй.
– Так как вы выбрались? – спросила я, не в силах отвести взгляд от Лизы.
– Она, – Ивонн кивнула на Лизу. – Нас и вытащила. То есть, некоторое время мы просто стояли, прижавшись к стене и не понимали, что нам делать.
– Знакомо, – сказала я. – У меня тоже что-то подобное было.
– Да, – сказала Лили. – Затем я предложила просто лечь и умереть.
– О! – сказала Лиза. – Вот здесь вступаю я! Отто сказал мне выручить вас, потому что знал, что вы в беде. Я думала и тебя спасти, но потом решила, что не пойду внутрь, где много моих братьев. В конце концов, думаю они могли бы почуять меня. Я ведь чувствую их.
– Словом, Лиза нам помогла. Она была такой…
– Быстрой? – спросила я. Лили кивнула и с благоговением посмотрела на Лизу, та вскинула голову.
Отто, который стоял у окна все это время, вдруг обернулся и принялся сцеплять и расцеплять пальцы.
– Я не хотел, чтобы все так получилось.
– Как ты узнал, что мы там? – спросила я. Отто пожал плечами. Потом со злостью отмахнулся от дыма сигареты Ивонн.
– Потому что я читал мысли Карла.
– Здорово, – сказала я. – То есть, ты можешь и то, и другое.
– И даже больше, – сказала Лили. – Он просто уникален.
Она обернулась к Отто, сказала:
– Это не значит, что я одобряю твои увлечения или считаю тебя приемлемым для общества.
– Резонно, – кивнул Отто.
Мы некоторое время помолчали, а потом Отто начал рассказывать таким тоном, словно бы мы втроем (вчетвером, если считать Лизу) собирались его избить. Отто говорил, глядя куда-то поверх нас, на одну из кукол. Я подумала, может быть это его рукотворная мама. Отто был, пожалуй, самым странным человеком, которого я когда-либо встречала. Но он волновался за меня, за Ивонн, за Лили, он поил нас чаем и пытался помочь. Я вдруг испытала давно забытое, может быть даже в детстве, чувство искренней теплоты к человеку, с которым не была близка, не дружила по-настоящему и, честно говоря, не так давно проклинала его.
Я ела лимонное печенье, пудрово-сладкое и нежное, слушала историю Отто, еще более странную, чем стоило бы предполагать. Отто даже назвал дату своего рождения, хотя это было совершенно необязательным условием. Биография его предстала передо мной, словно история болезни.
Отто говорил, что мама его утверждала, будто бы отец его был солдатом. Сам Отто однако не был в этом уверен, свою маму он охарактеризовал как "странную", и я поняла, что если уж этот эпитет пришел в голову Отто, то скорее всего она была сумасшедшей, каким-то чудом избежавшей Дома Милосердия. Отто не опускал унизительных подробностей бедного детства в и без того небогатом городе Хемнице, которое ему, к тому же, портили люди, выступающие против поджогов. Отто с детства любил смотреть на женщин не так, как это делают другие мальчики. Женщины казались ему прекрасными в совершенно мифологическом смысле.
Он любил создавать их, как другие создают стихи или картины. Словом, Отто не хватало только начать душить животных для того, чтобы считаться полноценным проектом серийного убийцы. Он с гордостью упомянул, что никогда никого не мучил. Потом, правда, задумался и сказал, что все же почти никогда.
Ивонн велела ему побыстрее переходить к делу, и Отто перескочил от раннего детства к юности, когда он обнаружил в себе умение читать чужие мысли и скрывать от других свои. Куратор в их школе так и не смог выяснить, кто поджигает мусорные корзины. Затем Отто понял, что может и контролировать мысли других людей. К примеру, он мог заставить их не думать о чем-то. Таким образом, его соседи так никогда и не сказали, что поджогами занимался именно он. Создавалось впечатление, что все эти великие открытия в жизни Отто происходили исключительно сообразуясь с его пироманией. Однако, Отто упомянул, что болезненную тягу к огню преодолел. Затем он задумался и снова добавил, что преодолел ее только почти.
