Текст книги "Во имя Абартона (СИ)"
Автор книги: Дарья Иорданская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Дарья Иорданская
ВО ИМЯ АБАРТОНА
Si non caste, tamen caute.
Если не целомудренно, то осторожно.
Глава первая, в которой делится время и пространство
1927 год, что примерно соответствует нашим двадцатым-тридцатым годам
– Вы все еще здесь? – были первые слова Мэб, леди Дерован, когда открылась дверь.
– Куда я должен деться-то? – поинтересовался Реджинальд Эншо и зевнул.
Он посторонился, двигаясь как обычно лениво, сонно, заполняя своей неуклюжей долговязой фигурой все пространство небольшой прихожей. Мэб бросила взгляд на чемоданы, которые Ролло, шофер ее матушки, донес до крыльца и поставил на нижней ступени. В дом Ролло, гордый, как его предки-завоеватели, входить не пожелал. Когда он шел по дорожке, неся два этих несчастных чемодана, весь его вид, поджатые губы, стреляющие по сторонам колючие глаза, буквально вопил: оскорбительная плебейская нищета! Была в представлении леди Дерован также нищета благородная: сиротки, продающие на улицах кресс-салат и их изможденные седьмыми или восьмыми родами матери, трясущейся, но благодарной рукой принимающие чашку супа. Отчего-то люди работающие, честно, со всей ответственностью, в число благородных не поступали. Сама Мэб регулярно подвергалась обструкции, когда кто-нибудь из родственников вспоминал «тот ужасный demarche!» восьмилетней давности.
В общем и целом Мэб была довольна своей жизнью, хотя каждый день ее и отравляли всяческие мелочи. Сейчас вот, чемоданы, плотно набитые книгами из семейной библиотеки, едва не попавшими на благотворительный базар; безделушками, которым на университетском базаре найдется место и кое-какими ценными находками. Весили чемоданы немало, Мэб не была уверена, что сможет оторвать их от земли, Ролло это давалось с трудом. Реджинальд Эншо не предлагал свою помощь, как, впрочем, и всегда.
Он уже ушел, оставив в крошечной прихожей стойкий запах трав, кожи и металла, всегда сопровождающий мастеров-артефакторов.
Мэб обернулась назад, на злосчастные чемоданы. Потом заглянула через узкий проем в гостиную. Устроившись в кресле на своей части этой весьма причудливо обставленной комнаты – больше всего пострадавшей от длящейся уже семь месяцев войны – Эншо читал газету. На плитке закипал чайник.
Мэб обнаружила вдруг, что устала, пропылилась настолько, что першит в горле, хочется чаю, хочется принять ванну, хочется содрать с себя проклятое дорожное платье, неудобные модные ботильоны, шляпку, в конце концов – хочется плакать. Всегда, возвращаясь из отчего дома, Мэб переживала эту неприятную минуту. Еще год назад, живя одна в роскошной профессорской квартире в Лидэнс-билд, она могла все это себе позволить: и поплакать, и пройтись нагишом по дому. Теперь же, деля коттедж с Эншо, Мэб вынуждена была постоянно оглядываться, напрягаться, соблюдать шаткий нейтралитет в их ставшей бесконечной войне.
Иногда, как сейчас, проблема решалась элементарно. Нужно было только подойти к Эншо, улыбнуться и попросить медовым голосом: «Реджинальд, вы не могли бы занести в дом мои чемоданы?». Но все это, начиная с улыбки, застревало у Мэб в горле, а любезность разбивалась о высокомерное безразличие Эншо. Мама называла это «плебейским гонором черни».
Бросив последний взгляд на чемоданы, Мэб оставила их, где стоят, и взбежала наверх.
Коттедж был невелик. Строили его когда-то для размещения на короткий срок гостей Университета, причем, гостей невысокого достатка, малых запросов, словом, не особенно ценных и желанных. Комнатки ни в какое сравнение не шли с привычным Мэб. В квартире в Лидэнс-билд у нее гардеробная была таких же размеров, как тут спальня. В ванной здесь едва помещалась эмалированная, расписанная ужасно безвкусными розанами ванна, раковина, а за деревянной створкой скрывался ватерклозет. Только одно примиряло Мэб с действительностью: мама пришла бы от увиденного в такой ужас, что онемела примерно на сутки. Но, конечно, леди Дерован никогда бы не посетила это скромное жилище: оно ведь расположено в университетском кампусе, и блудная дочь делит его с мужчиной!
Мэб щелкнула задвижкой, сбросила платье на пол и открутила краны. Вода потекла не сразу, и как-то неуверенно, но она давно уже научилась справляться с этой проблемой: нужно просто стукнуть по трубам хорошенько. Первое время Мэб пыталась бороться с мелкими неурядицами этого дома при помощи магии, но быстро потерпела неудачу и пришла к выводу, что дедовские способы ничуть не хуже. В конце концов даже почтенная декан Боделин не гнушается их применять и частенько лупит по своему хрустальному шару, когда забарахлит.
Забравшись в теплую воду, пахнущую розами, Мэб откинула голову на бортик и прикрыла глаза. Нужно выдохнуть, выкинуть все из головы. А назавтра нужно сделать вид, что утомительная поездка в имение была не ежесезонной пыткой, а приятными каникулами, что встреча с семьей подбодрила и воодушевила. С каждым таким выездом делать вид становилось все труднее. Бабушка выживала из ума, мать год от года была все надменнее и сварливее, тетушка – все желчнее, а сестры и кузины… Мэб часто приходилось слышать, что мужчины в семье Дерован умирают молодыми по одной простой причине: не желают причинять лишние неудобства своим дамам. Иногда казалось, что это чистая правда. Мэб с тоской вспоминала отца, веселого, энергичного, деятельного. Приезжая с заседания, уставший, с гудящей после жарких дебатов головой, он с радостью превращался в рысака и катал крошку-Мэб по коридорам и лестницам особняка. Что это был за конь! С лоснящимся крупом, с сияющей шелковистой гривой, в которой путались звезды. И что это был за отец!
Мэб села, потирая лицо, отгоняя непрошеные слезы. Нынешняя поездка далась ей сложнее прочих. В этот раз на ежегодный весенний бал в имение нагрянули Женихи. Они ели, пили, отпускали сальные шуточки, думая, что их никто не слышит и не понимает, и обсуждали достоинства Мэб, точно она была породистой кобылой. Рассуждали о ней, как о пригодной к случке суке! А потом кто-то пустил слух, что невеста вопреки принятым в высшем свете обычаям далеко не невинна, шутки стали еще грязнее и резче, и дело закончилось грандиозным скандалом. Леди Дерован изволили наорать на дочь, и полный гнева голос матери все еще звенел в ушах.
– Putan! – кричала леди Дерован, путая языки. – Шлюха! Проклятая дрянь! Ты допустила, чтобы о тебе в обществе говорили подобные вещи! Ты позволила людям думать, будто ты – благородная дама! – утратила свою невинность, словно какая-то крестьянка! Ты не вернешься в этот рассадник разврата и порока, Мэб! Я обговорю все с лордом Дансью, он готов взять тебя и опозоренной. В любом случае, после свадьбы ты должна будешь оставить свою позорную работу.
Не желая ничего объяснять, Мэб в тот же час собрала свои чемоданы и покинула имение.
Запах роз обернулся вдруг гнилостной вонью. Мэб чертыхнулась, прогнала наваждение и, выбравшись из воды, завернулась в широкое банное полотенце. Из небольшого зеркальца над раковиной на нее мрачно глядела красивая молодая женщина. Красивая, молодая, занятая делом и свободная от предрассудков, и в Бездну маму, тетушку, сестер, кузин и всех женихов разом! Не думать же о них теперь!
В дверь настойчиво постучали.
– Профессор Дерован.
Мэб коротко чертыхнулась, сбросила влажное полотенце, влезла в широкий бархатный халат и, придерживая его у горла, открыла задвижку.
– Что вам нужно, профессор Эншо?
– Ваши чемоданы, – буркнул Эншо, не удостоив ее взглядом. – И впредь потрудитесь нанять носильщика.
Мэб дождалась, пока он скроется за поворотом короткого коридорчика, и, покряхтывая совершенно неаристократично, втащила чемоданы в свою комнату.
* * *
Реджинальд давно пришел к выводу, что Мэб Дерован получает удовольствие, испытывая пределы его терпения. Раньше терпеть ее высокомерие было проще: их разделяло шесть кварталов обширного студенческого городка и по меньшей мере четыре университетских здания. Иногда случалось пересекаться в библиотеке, в столовой, конечно – на общих собраниях, но там отлично удавалось соблюдать дистанцию. Единственным полем боя были учебные планы, которые перекраивались по живому. Мэб Дерован, одаренный теоретик и историк, с пеной у рта доказывала, что лишний час жизненно необходим студентам для прослушивания курса «Артефакторика – если уж вам так неймется – тринадцатого века на примере Короны Альфубы». Реджинальд со своей стороны упирал на практику и обещал эту самую корону со студентами повторить и без лекций профессора Дерован. Битва шла пятый год, число побед у обоих сторон было примерно равным, корону так никто и не повторил, и один только ректор ухитрялся находить во всем этом выгоду: занятия проводились профессорами с особой страстью, когда они желали доказать что-либо друг другу.
– Милый Реджи, – улыбался ректор на просьбу Реджинальда найти уже ему другого компаньона, сменить правила университета или хотя бы позволить уволиться, – ну где я вам найду специалиста лучше нашей Мэб? Она унаследовала в полной мере дар своей великолепной прабабки, история раскрывается перед ней. Наша Мэб – подлинная королева удачи. К тому же, признайте, вам будет скучно работать с Бартоломью Разовичем, к примеру.
Реджинальд соглашался, что да, Разович – не вариант, называл иные имена, смирялся с тем фактом, что ректору нравится наблюдать за непрекращающейся войной своих подопечных. А потом случилось то неприятное происшествие в Лидэнс-куотере. Во всем были повинны эксперименты одного из профессоров с отделения техномагии, но в глубине души Реджинальд подозревал, что это происки Дьявола или же ректора. Иногда казалось, что Михаэллис вон Грев – его земной наместник. От шести великолепных зданий Лидэнс-куотер, парка, конюшен – по счастью пустующих – и лабораторных корпусов остались руины. Никто кроме экспериментатора не пострадал исключительно по случаю: леди Уобли, третьекурсница-скандалистка устроила очередную драку в столовой, ее разнимали, потом разбирали дело, потом со всей обреченностью пили в пабе, оплакивая то обстоятельство, что нельзя выгнать из университета дочь одного из главных попечителей. Взрыв произошел в тот самый момент, когда профессура, большей частью пошатываясь, возвращалась домой. В порыве благодарности за спасенную жизнь Реджинальд простил юной скандалистке несданный зачет. А часом позже выяснилось, что для всех профессоров не найдется свободных квартир. Так Реджинальд оказался вынужден делить с леди Дерован не только студентов, часы и общий стол в столовой, но еще и дом.
Для двоих коттедж был слишком мал. Безусловно, Реджинальду приходилось оказываться и в значительно более стесненных обстоятельствах. Однако никогда еще совместное проживание не становилось до такого степени пыткой. В первый день они устроили безобразную свару из-за спален. Инициатором была, конечно, леди Мэб, которая четырежды назло меняла свое мнение, но и Реджинальд был хорош. Что стоило ему промолчать и уступить? Однако, эта женщина будила в нем темные первобытные инстинкты. Ни одного еще человека, будь то мужчина или женщина, ему не хотелось… покорить? Неудачное слово. Поставить на место? Тоже не вполне то… Победить. Да, победить.
На следующий день они поделили библиотеку, которая служила обоим также и рабочим кабинетом. Книг у обоих скопилось столько, что шкафов ощутимо не хватало и из-за места на полках война все продолжалась. Еще через день была разделена гостиная, причем весьма буквально – пополам. Леди Дерован достала из кармашка ярко-алый мел и провела черту. Комната оказалась весьма причудливо обставлена, превратилась в помесь дамского будуара с уголком мужского клуба, иногда, стоя на пороге, Реджинальд ощущал, что его мутит от открывающейся двойственности. Хотелось подойти и разломать изящную кушетку времен королевы Алиенны, всю в завитушках и розочках и вышитых подушках, расколотить чайенский фарфор на горке и порвать портрет в позолоченной раме. С него на Реджинальда неодобрительно взирал черноусый красавец лорд Дерован и словно говорил: я знаю, что в твоей голове творится, мальчик-грум.
В этом была еще одна проблема. Леди Мэб Дерован была невероятно хороша собой. Иногда, забывшись, она теряла привычную маску самодовольного превосходства, и начинало сосать под ложечкой. Что-то особенное тогда чудилось в этой красоте, поистине колдовское, перед чем хотелось преклоняться. А иногда, словно позабыв, что перед ней молодой здоровой мужчина – или же, как казалось порой Реджинальду, желая указать ему место – Мэб Дерован показывалась вот так, с влажной после ванны кожей, в одном халате, и тогда трудно было оторваться от капель воды, стекающих по гладкой щеке и шее.
Ты для нее – носильщик, – одернул себя привычно Реджинальд. – Мальчик-грум. Выкинь-ка из головы эти глупости.
И, спустившись на первый этаж, он, налив себе чаю, углубился в дела куда более реальные и насущные. Учебные планы требовали пересмотра.
Глава вторая, в которой вскрывается подарок и назревает война между Колледжами
В заведующие Университетским музеем Мэб вызвалась добровольно еще в студенческие годы, и с тех пор не раз, и не два, и даже не десять раз пыталась скинуть с себя это ярмо. Должность была почетной, а потому неоплачиваемой, а музей больше походил на свалку древних артефактов, утративших силу и никому не нужных. Для исследователя это место представляло определенный интерес, потому что на протяжении десятилетий, а может быть и веков это место содержалось в чудовищном беспорядке. Казалось порой, что здесь можно сыскать саму Чашу Праха, утраченную тысячу лет назад. Сейчас Мэб не отказалась бы от этого сокровища, ведь оно, согласно народным преданиям, не только оживляло мертвых, но и избавляло от похмелья. Вчера вечером Мэб самым бессмысленным образом напилась. Она спустилась в гостиную – с восьми до полуночи эта комната была в ее распоряжении согласно договору, который был составлен, кажется, на второй неделе совместного проживания. Устроившись на дюшес-бризе*, Мэб откупорила бутылку варсенского крепленого и пару часов пила, жалуясь отцовскому портрету на жизнь, на ссору с матерью, бытовые неурядицы и приближение весенних экзаменов. И вот, с утра она проснулась здесь же в неудобной, какой-то постыдной позе, свесившая голову с кушетки и утопившая волосы в варсенском. Пришлось вскакивать, борясь с головной болью, промывать волосы, сушить их магией – Мэб терпеть этого не могла, рожденный чарами горячий воздух портил прическу, и выбегать из дома. Реджинальд на свое счастье уже ушел на утреннюю лекцию, а вот Мэб на свою опоздала. Швырнув студентам стопку тестовых работ, она послала ассистента за кофе, и примерно полчаса медитировала, но ситуацию это никак не исправило.
– Чаша Праха, – мечтательно проговорила Мэб, заглядывая в прохладу старого музейного хранилища. – Где же ты?
Каталогизировать университетскую коллекцию Мэб начала около девяти лет назад, но так и не продвинулась дальше первого шкафа. Наверное, не стоило начинать с медальонов-амулетов, но в те годы именно они интересовали юную студентку Дерован больше всего. Сейчас уже поздно было что-либо менять. Сверившись с каталожным ящиком, Мэб вытащила не до конца развеявший свои чары целебный диск и приложила к виску. Боль понемногу ушла. Вернув диск на место, Мэб устроилась в вертящемся кресле, раскрыла тетрадь и нашла чистую страницу.
– Вы все в трудах, Мэб, дорогая.
Голос ректора многократно повторило коварное музейное эхо. Мэб оглянулась через плечо и улыбнулась.
– Эншо украл у меня четыре часа, как вы знаете.
Ректор поморщился.
– Не украл, ангел мой, не украл! Вы ведь знаете, как важен этот факультатив в свете новых распоряжений министерства о…
– Дополнительных экзаменах на звание королевского артефактора, – Мэб досадливо поморщилась. – Я иногда не могу понять, вы пишете Эншо речи, или наоборот – пользуетесь его наработками?
– Осенью факультатив будет у вас, – пообещал ректор.
– Может быть, лучше помощник? – Мэб с тоской оглядела заваленный бумагами и коробочками стол. – Ох, ректор, право, удачно, что вы зашли. Моя дорогая кузина Анемона решила преподнести Университету драгоценный подарок.
Михаэллис вон Грев был достаточно близко знаком с хронически незамужней Анемоной Девар, а потому скривился так, словно съел лимон.
– Еще одна сонетка?
– О нет, не беспокойтесь. Дорогая кузина, кажется, оставила попытки выйти за вас, – Мэб с трудом спрятала улыбку. Ногтем разрезав воздух, она извлекла из магической сумы небольшую шкатулку. Во все стороны полетела мелкая пыль. – А-апчхи! Анемона нашла это в своем коттедже на чердаке. Судя по клейму там определенно что-то магическое.
Ректор задумчиво кивнул, водя пальцем по крышке.
– Вы заглядывали?
Мэб покачала головой.
– Увы, не было времени. Желаете открыть?
Вон Грев забрал у нее ключи и, хмыкая в ответ на какие-то свои мысли, открыл небольшой замочек. Откинул крышку. Внутри шкатулка оказалась значительно больше, чем это можно было предположить.
– Пространственная магия! – восхитился ректор. – Отменно сработано.
– Жаль, что из-за частых сбоев от нее пришлось отказаться… – встав с кресла, Мэб по пояс залезла в шкатулку, оказавшуюся на поверку объемистым сундуком, заполненным книгами, коробочками и свертками. – Мне бы не помешал такой шкаф, в мой платья уже не влезают. Здесь, насколько можно понять, артефакты и книги по артефакторике. Бог ты мой! «Серебряное зеркало», 1624 год, Бремен!
– Пожалуй, мы не будем говорить леди Девар, что это поистине царский подарок, – кисло улыбнулся ректор. – Мне бы не хотелось выражать…
– Да, кузина может ожидать особой благодарности, – ухмыльнулась Мэб. – Я изучу содержимое, а потом передам книги в библиотеку.
– Возможно… – осторожно начал ректор.
– Нет, я не буду прибегать к помощи Эншо, – отрезала Мэб, мгновенно поняв, к чему он клонит. – Благодарю покорно, я справлюсь.
– По крайней мере сообщите ему, что мы теперь располагаем экземпляром «Зеркала». – попросил вон Грев. – Он недавно просил меня раздобыть хотя бы неполный список. Мэб, я бы и сам, но, видите ли, у меня ужин сегодня с попечителем. Ах, да, у меня к вам просьба.
Мэб вскинула брови, придав своему лицу выражение вежливого, ничего не обещающего ожидания. Просьбы ректора были зачастую неудобны и неприятны, особенно когда дело касалось попечителей. Мэб совершенно не хотелось отправляться на ужин с очередным престарелым лордом, который будет три часа рассказывать ей забавные истории своей молодости, связанные с «бедным покойным стариной Дерованом». Отец, должно быть, в гробу вращался, слыша эти чудовищные «забавные» россказни.
– Вы не могли бы устроить нашему гостю небольшую экскурсию сегодня? Кристиан Верне много лет провел в колониях, и ему прежде не доводилось бывать у нас.
– Кристиан Верне? – все раздражение разом схлынуло. Вспомнилось привлекательное, утонченное, породистое лицо, совсем недавно мелькавшее на страницах светской хроники. – Тот самый миллиардер из Западной Ватаи?
– Я знал, знал, ангел мой, что вы заинтересуетесь, – ухмыльнулся вон Грев. – Сегодня в четыре я буду ждать вас у Скульптуры. Буду рад вас познакомить. Надеюсь, я могу рассчитывать, что вы угостите нашего гостя ужином.
– Ужином нашего гостя угостит паб «По крылом у Морвенны», – фыркнула Мэб. – Ноя могу пообещать отличную экскурсию, он не заскучает.
– Не забудьте про наших призраков. Рассчитываю на вас, профессор Дерован, – ректор дежурно склонился к руке Мэб с поцелуем и выбежал.
Забавно было наблюдать, как он – весь такой пухлый, круглый и немного нелепый – катается точно мячик по территории Университета, ухитряясь оказываться везде одновременно. Мэб он в целом нравился, но ей всегда казалось, что нечто не вполне приятное кроется за приветливой улыбкой Михаэллиса вон Грева. Во всяком случае, его не стоило недооценивать. Он хотел что-то получить с попечителя, а следовательно в ход шло самое лучшее оружие – красота Мэб Дерован. В другое время она бы оскорбилась, но не сейчас. Ей самой хотелось познакомиться с Кристианом Верне, так что это был, скорее, удобный случай. Мэб завела будильник с расчетом, чтобы у нее был примерно час – переодеться и привести себя в порядок – и вернулась к содержимому шкатулки кузины Анемоны.
* * *
После утренних занятий у Реджинальда образовались редкие полчаса свободного времени. Идти в столовую и сталкиваться с деятельным ректором и его богатым гостем, о котором с самого утра сплетничали и студенты и некоторые преподаватели, совершенно не хотелось. Реджинальд свернул от университетских корпусов в парк, у торговца каштанами купил пару мешочков этого лакомства – сладкое было среди его редких, непредосудительных слабостей – и устроился прямо на траве, набросив на нее легкую кисею защитного заклинания. Каштаны были свежие и вкусные, небо синим с редкими легкими облачками, словно нарисованными акварелью. И день был приятный и тихий, если не задумываться о том, что царит за пологом тишины, обычно окутывающим парк.
Реджинальд не один год пытался изучить это занятное явление. Вроде бы, никто из университетских магов не накладывал на парк чары, как и на лодочную станцию возле Длинного Озера, а до постройки Университета здесь была лишь чащоба, настолько непроходимая, что на нее не заявляли свои права ни лэрды, ни маги. Ни одного некроманта здесь не водилось, здесь не высились в древности зловещие башни, и святые тут также не ступали на землю. И все же, словно кто-то благословил эти места. Тут было тихо и покойно, и так хорошо было лежать, закинув руки за голову, разглядывая небо.
Однако, иногда эта чудесная особенность парка играла с посетителями злую шутку. Шум все же добрался, обрушился разом, громкий, полный гнева и обиды. Перепалка. Досадливо морщась, Реджинальд поднялся, сдернул кисею и развеял по ветру. Сунув пакетик с недоеденными каштанами в карман, он пошел на этот шум, обогнул кусты и наткнулся на добрую дюжину красных от гнева четверокурсников.
Большинство из них принадлежало к Колледжу Арии, они стояли тесной сплоченной кучкой, выставив перед собой руки с перстнями и зачем-то сжав в кулаки. Не вполне было понятно, собираются ли они колдовать, или же кидаться в рукопашную, чтобы решить конфликт при помощи старой доброй драки. Напротив них стояли, величественно, точно шпили Королевского Собора, трое студентов Королевского Колледжа. На лицах их застыло привычное выражение скуки и брезгливости.
– Барнли, Эскотт, Миро? – Реджинальд повернулся к арийцам. – Хэсс, Лугансон, Вайли, Смит, Рочстер, Экклеон, Эштон. Потрудитесь объяснить, что здесь происходит?
– Кое-кто забыл свое место, – немедленно отозвался Миро, известный заводила, родившийся в семье герцога вполне буквально с золотой ложкой во рту. Ну, или в заднице, как обычно казалось Реджинальду.
– Именно так, профессор, – подтвердил Смит, сверля противников взглядом. – Они… Они…
Воздух завибрировал от с трудом сдерживаемых заклинаний. Хорошо еще, никому из студентов не пришло в буйную голову снять перстень и колдовать в полную силу.
– Прекратить! – Реджинальд набросил на обе группы спорщиков полог, заслужив полный ненависти взгляд Миро. – Что здесь происходит? Миро? Смит? Я вас слушаю.
– Кое-кто… – процедил юный герцогский наследник.
– Это я уже слышал.
Смит, а следом за ним и его приятели отчаянно покраснели.
– Я жду, – напомнил Реджинальд. – И недолго. У меня через десять с половиной минут начинаются занятия. К слову, Миро, Эскотт, вас я на них давненько не видел.
– Эти… люди, – выдавил Миро, явно имея в виду что-то другое, – осмеливаются нарушать устои и традиции, в которых ничего не смыслят.
– Это, интересно, какие?
– Они осмелились создать… клуб! Студенческий клуб! – возмущение юного Миро выглядело неподдельным, и оттого еще более комичным. – После того, как они отказались проходить посвящение в…
– Посвящение?! – вспыхнул Вайли. – Вы называете посвящением ту свальную оргию, в которой участвуете?
– Да что ты делаешь здесь, пасторский сыночек?
– Ах ты!…
– ДОВОЛЬНО!!!
Реджинальд редко прибегал к магии, имея дело со студентами. С годами она пропитала всю его жизнь, и зачастую проще было щелкнуть пальцами, чем встать и налить себе чашку чая. Но он всегда помнил, как неприятно становиться в юном возрасте объектом чужого колдовства. Однако сейчас терпение его лопнуло. Средь ясного синего неба сверкнула молния.
– Мне это надоело, молодые люди. Вы немедленно отправляетесь на занятия, а после – в дисциплинарный кабинет, где подробно излагаете причину, по которой до конца недели будете перекапывать грядки в оранжерее. Для справок, это: неподобающее поведение, драка, несанкционированное применение боевой магии, я все видел, Вайли, Лугансон, Барнли. И если я хотя бы еще раз, Миро, услышу о вашем клубе и его любопытных обрядах, вами заинтересуется Совет. Вон отсюда!
Заклинание, туго спеленавшее молодых людей, вышвырнуло их из рощи. Миро, обернувшись напоследок, показал неприличный жест и пробормотал какое-то проклятье. Брошенное неумело, через волны чужих чар, оно рассыпалось искрами у ног Реджинальда.
– Отвратительный парень, – проворчал продавец каштанов. – Вам бы быть с ним поосторожнее, профессор. Мстительная порода.
– Я переживу, – пообещал Реджинальд, купил еще один пакетик каштанов и отправился на занятия.
Глава третья, в которой проводится экскурсия и разбивается склянка
– Леди Мэб, – ректор первый поднялся со скамейки, прервав беседу, и склонился к руке Мэб. – Позвольте вам представить: Кристиан Верне.
Он был даже лучше, чем на снимках. Они не могли передать харизмы, того почти животного обаяния, которым дышал этот поджарый загорелый человек в белом костюме, великолепно оттеняющем насыщенную смуглость его кожи. А вот волосы у него наоборот – выгорели и казались золотыми нитями. Они искрились на солнце, притягивая к себе взгляд.
– Леди Мэб, – Верне также поцеловал ей руку, и пришлось подавить дрожь. Легкое прикосновение обещало слишком многое. – Как я счастлив нашей встрече. Я надеялся застать вас на ежегодном балу вашей матушки, но, увы, прибыл слишком поздно.
– Это я уехала слишком рано, – улыбнулась Мэб не в силах противиться яркой белозубой улыбке. – Но теперь я полностью в вашем распоряжении. Экскурсия?
Верне предложил локоть, и Мэб оперлась на него, вдыхая терпкий, чуть сладковатый на ее вкус, но все равно будоражащий воображение аромат парфюма.
– Идемте, леди Мэб. Это я полностью в вашем распоряжении.
В Университете безусловно было на что взглянуть. Его заложили шестьсот лет назад, и с тех пор неоднократно расширяли и перестраивали, наполняя произведениями искусства и магическими чудесами. В одном месте высилась изящная, витая, точно игла колющая небо башенка Астрономической коллегии. В другом раскинулась библиотека, построенная по проекту самого Дебанорры, с прозрачным куполом, позволяющим читать в свете звезд и лун магические книги. Аллея Ректоров тянулась с севера на юг, и каждый бюст был чем-то примечателен. Кто-то – выдающейся личностью, которую он запечатлел. Кто-то курьезами и студенческими байками. Мэб всегда здесь нравилось.
Магический дар у нее проявился рано. Он становился в семьях старой знати все большей редкостью, и потому, не слушая возражений жены – леди Дерован всегда испытывала к волшебству какую-то брезгливость – отец взял девятилетнюю Мэб и привез сюда. Поставив ее на бортик фонтана, где резвились чудесные золотые рыбки, он отправился за ректором, а Мэб успела нажелать-нагадать себе разных чудес. Золотые рыбки ее слушались.
– Но вас же не приняли на учебу в таком юном возрасте? – Верне обернулся на фонтан, мимо которого они проходили.
– Конечно нет, – рассмеялась Мэб. – Я поступила в подготовительную школу, потом в Академию леди Фавори, и только в шестнадцать попала наконец в эти стены. Не раньше, чем все остальные. Но я уже знала, что меня ждет.
– И, обладая даром, вы всегда хотели стать историком? – хмыкнул Верне недоверчиво.
– Мой дар на самом деле скромен, Кристиан, – улыбнулась Мэб. Они уже были накоротке, хотя истекло не больше часа. – У меня врожденное везение. Все остальное может любая средней руки ведьма.
Мэб в подтверждение своих слов щелкнула каблучками и из пыли перед ними соткалась процессия дам и кавалеров в одежде века позапрошлого.
– Меня привлекает история, Кристиан. У нее можно многому поучиться. У истории магии, тем более. Уверена, я нашла бы немало интересного в Западной Ватае.
– По большей части гнус, антисанитарию и древние кровавые ритуалы, – покачал головой Верне. – Хотя я верю, вы везде найдете что-то подлинно прекрасное.
Мэб открыла рот, чтобы ответить на этот комплимент, отшутиться, но тут раздался окрик: «Осторожнее!» и нечто тяжелое сбило ее с ног и придавило к земле. Что-то зашипело.
– Слезьте с меня! – Мэб оттолкнула Эншо и, выгнув шею, посмотрела на место, где только что стояла. Там теперь разливалась зловонная лужа. – Проклятье!
Это было одновременно и ругательство, и констатация факта. Проклятье медленно подсыхало на солнце, и уже нелегко было определить, какой оно призвано было причинить вред.
– Боюсь, леди Дерован, оно предназначалось мне, – Эншо поднялся и протянул руку, которую Мэб проигнорировала, предпочитая принять помощь Верне. Эншо сделал вид, что ничего не произошло и стал отряхивать от пыли форменную мантию. – К моему глубочайшему сожалению Миро плохо целится.
– И к моему, – огрызнулась Мэб, но быстро взяла себе в руки и заговорила медоточивым тоном. – Кристиан, позвольте вам представить: мой коллега и компаньон*, профессор артефакторики Реджинальд Эншо.
Верне окинул Эншо заинтересованным взглядом, медленно, с головы до ног, а это был непростой, долгий путь, учитывая рост артефактора.
– Вы не из Остейских Эншо, часом?
– Некоторым образом, – хмыкнул Эншо. – Мой прадед копал на кладбище близь Осте могилы за полушку. Прошу меня простить. Еще раз извините, профессор Дерован.
Мэб скрипнула зубами и с сожалением изучила платье. Оно было великолепно еще десять минут назад, теперь же брызги проклятья, неспособные причинить вред ей самой, прожигали дыры в великолепном трикотаже.
– Вы в порядке? – встревожился Верне.
– Все хорошо, Кристиан, вам не о чем беспокоиться. Это всего лишь студенческая шалость.
– Ничего себе шалость! – ужаснулся попечитель.
– Заклятье слабенькое. В худшем случае я подхватила бы насморк, – слукавила Мэб, которая совершенно не представляла, чем таким злопамятный сучонок Миро целил в Эншо, и про себя пообещала – оставить мальчишку без зачета в этом семестре. А вернее сказать, не «ставить юноше баллы из глубокого уважения к его отцу». – Но, боюсь, о моем платье того же не скажешь. Вам придется любоваться на меня в форменной одежде.
