Текст книги "Во имя Абартона (СИ)"
Автор книги: Дарья Иорданская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Кто-то использовал на территории склянку с зельем, оно улетучилось, вроде бы без видимых последствий. Студенческая шалость. Однако…
– Вы хотите быть уверены, что оно не принесет вреда, – понимающе кивнул Кьюкор. – И что стандартные тесты?
– Показывают следы зелья на стенках, но не его состав, – развел руками Реджинальд.
– Высшее, стало быть… Не часто среди студентов попадаются шутники, способные сварить высшее зелье.
– Тем более хотелось бы найти автора и дать ему ремня и повышенную стипендию.
Кьюкор в ответ рассмеялся.
– Ну что ж, дело благородное. С удовольствием покажу товарищу по колледжу нашу новинку. Допивайте кофе и – за мной!
В лаборатории доктора Кьюкора царила почти пугающая чистота и удивительный порядок. Казалось, место каждой вещи подбиралось не иначе, как с линейкой и нивелиром. Реджинальд словно вернулся назад, в студенческие годы, в прославленные лаборатории и классы колледжа де Линси, чьим негласным девизом было: ordo anima rerum est. На столе в центре стояло причудливое соединение колб и трубок, накрытое магическим куполом, по которому пробегали голубоватые искры.
– Это он? – Реджинальд обошел вокруг стола, изучая прибор. – Причудливо...
– Да, вы правы, – улыбнулся Кьюкор. – Принцип действия достаточно прост. Помещенное в эту вот колбу зелье обрабатывается специальным составом, образуется газ, который проходит через три заговоренные трубки, разделяясь на изначальные составляющие. А потом оседает вот здесь. Реакция на индицирующей бумаге показывает состав. При дальнейшей обработке можно уточнять пропорции.
– Зачарованная трубка… – Реджинальд подошел ближе, а после того, как купол был снят, склонился над аппаратом. Прикосновение магии было удивительно знакомым. – Это артефакт? За основу взят рассеиватель чар?
– Вы правы, – улыбнулся Кьюкор. – Продемонстрировать вам действие?
Реджинальд кивнул.
– Выберите одну из колб с зельями, я не подглядываю, – в подтверждение своих слов доктор отвернулся.
Реджинальд подошел к указанному столу. Здесь в коробке стояло несколько дюжин пробирок с одинакового цвета зельем. Каждое было снабжено наклейкой с названием и составом. Вытащив одну наугад, Реджинальд вытащил пробку и осторожно принюхался. Да, без обмана – зелье от колик в животе с добавкой цвета.
– Что теперь?
– Выливайте в первую колбу, а теперь вон тот реактив. Стандартный транспарент плюс вытяжка из гриацина.
Реджинальд послушно выполнил все манипуляции, запоминая последовательность.
– Кора или листья?
– Лучше всего брать сочетание один к двум: две части листьев и одна – коры. Иные пропорции сбивают результаты по моим наблюдениям. А теперь мы зажжем горелку.
Повинуясь небрежному щелчку загорелась спиртовка под колбой, и в считанные секунды темно-серое зелье, смешавшись в реактивом, превратилось в серий газ, прошло через одну трубку, вспыхнувшую зеленым, через вторую, третью, разделяясь на тонкие нити. Во второй колбе, вернее – округлой стеклянной чаше с крышкой – каждая легла отдельно, причудливым завитком.
– Ждем две минуты, – Кьюкор указал на часы с секундомером, запустившиеся сами собой.
Когда наконец звякнуло, и часы отключились, он вскрыл магическую печать и, взяв стопку полосок индицирующей бумаги аккуратно снял следы со стенок. Последовавшая немедленно реакция была Реджинальду знакома: всякому студенту, внимательно слушающему на занятиях по фармацевтике, известно как реагирует бумага на различные вещества и соединения.
Разложив листы в ряд, Кьюкор бегло их изучил и улыбнулся.
– Лекарство от колик.
– Потрясающе! – Реджинальд зааплодировал. – Действительно, потрясающе!
– Собственно, у этого прибора только один недостаток, – хмыкнул доктор Кьюкор. – Он из Вандомэ. Сейчас мы думаем над его модификацией. Есть какие-нибудь идеи?
Реджинальд покачал головой, как завороженный разглядывая прибор, стараясь запомнить его.
– Ну же, смелее, – Кьюкор толкнул его в плечо. – Зарисуйте! Как знать, может вам придут в голову подходящие изменения. У нас в команде, увы, нет хорошего артефактора.
– Если это возможно… – Реджинальд вытащил блокнот и принялся лихорадочно зарисовывать аппарат, сопровождая его подписями и комментариями.
Кьюкор приготовил еще кофе, а потом зарылся по пояс в шкаф, ухитряясь при этом прихлебывать из огромной кружки с эмблемой колледжа де Линси.
– Ага! Вот, возьмите, господин Эншо.
Реджинальд с благодарностью принял брошюру на вандомэсском, отпечатанную кустарным способом на дешевой машинке.
– Размножали при помощи дешевого копира, – посетовал Кьюкор, – но в целом понять можно. Языком, надеюсь, владеете?
Реджинальд кивнул.
– Одна только просьба, – улыбнулся доктор. – Если вам придет в голову светлая мысль, вы уж не держите ее при себе. Поделитесь с товарищем по колледжу.
Реджинальд жарко уверил Кьюкора в том, что непременно поэкспериментирует с аппаратом и поставит его в известность о результатах, пожал сухую крепкую руку и, бросив взгляд на часы, покинул лабораторию. До встречи с леди Мэб еще оставалось время, которое Реджинальд собирался потратить на покупки, чтобы необычным заказом не вызывать излишнее любопытство хранителя.
Глава девятнадцатая, в которой Мэб ревнует
Сколько бы Реджинальд не говорил о своей неприязни к столичной жизни, были здесь и свои плюсы. Нигде больше не было таких магазинов и лавок, торгующих всем необходимым. Даже в Абартоне, расположенном совсем недалеко, часто приходилось ждать поставок, выписывать необходимые вещи по каталогам, ругаться с продавцами и пенять на королевскую почту. В Кингеморе достаточно было просто пройтись по магазинам. Реджинальд за полчаса раздобыл все необходимое: колбы, трубки, нужные реактивы, серебряные иглы для гравировки, кислоту для травления. Все это было аккуратно запаковано в коробки и уложено в небольшой ящик на колесиках. Магазинным чароплетам Реджинальд не доверял, поэтому наложил несколько своих заклинания, чтобы уберечь хрупкий груз от опасности быть разбитым, раздавленным, украденным или утерянным. Бросив взгляд на наручные часы и обнаружив, что время еще есть, на вокзал он отправился пешком, размышляя о леди Мэб. Что она надеялась узнать?
Беда была в том, что особый дар леди Дерован – магическое везение – делал некоторые ее поступки необъяснимыми и непредсказуемыми даже для нее самой. В таких случаях лучше было положиться на ситуацию, позволить ей развиваться своим чередом. Если леди Мэб считает, что история Жанны Марто важна, значит в конечном счете так и будет. Наверное. У самого Реджинальда не было дара, и он не всегда понимал, как это у других людей работает.
– Профессор Эншо!
Окрик заставил Реджинальда вздрогнуть. На мгновение накатил страх: голос был знаком, его застигли врасплох! Потом, повернувшись, он выдохнул украдкой.
– Профессор Оуэн.
В действительности Дженезе Оуэн была – настоящая леди, графиня, немногим уступающая по положению и давности рода леди Мэб Дерован. И уж точно, не уступающая по красоте. Реджинальд был увлечен ей в студенческие годы, но девочки из Колледжа Принцессы недосягаемы для мальчиков-простолюдинов, пусть даже они учатся в де Линси. Уже потом, когда они вместе в один год поступили в Абартон на работу – ассистентами профессоров – он очень удивился, что Дженезе Оуэн помнит его имя. Она была красива, обаятельна, никогда не кичилась своим происхождением, но для Реджинальда все равно осталась леди из Колледжа Принцессы. Из-за этого в отношениях их был легкий холодок отчужденности.
– Устроили себе выходной?
– Приехал за покупками, – Реджинальд кивнул на ящик. – Взялся за поручение ректора и выяснил, что у меня кое-чего не хватает.
– Поручение? Ах, да, вы, наверное, об амулетах для наших студентов, – Дженезе Оуэн улыбнулась. – Ужасно неприятно, что поднялась такая шумиха. Я слышала, Джермин грозился жаловаться в министерство.
– Доктор Джермин грозится пожаловаться в министерство каждый раз, когда ему что-то померещится, – пожал плечами Реджинальд.
– Полагаете, нам не о чем беспокоиться? Наверное, вы правы, – Дженезе Оуэн улыбнулась. – Это ведь всего лишь дети. Каким поездом вы уезжаете, Реджинальд?
В ее устах имя звучало намеком, обещанием. Ничего подобного, одернул себя Реджинальд. Это все действие чар, колдовство уже начинает туманить разум, и надо побыстрее добраться до дома, чтобы…
Чтобы собрать аппарат и начать исследование зелья. Мысли о Мэб Дерован, голой, стонущей, извивающейся под ним Реджинальд огромным усилием воли выкинул из головы.
– В девять, профессор Оуэн.
– Я ведь много раз просила: зовите меня Дженезе. Мы с вами однокурсники, разве нет? – улыбка этой женщины могла освещать темные закоулки. – Если у вас есть время, может быть, выпьете со мной чаю?
Нехотя Реджинальд согласился. Отказывать у него не было повода, невозможно было быстро придумать причину, по которой он должен срочно бежать. Потом ему пришло в голову, что если Дженезе Оуэн столкнется с Мэб Дерован, выйдет неловки. Сложно будет найти объяснение тому, почему они здесь вместе. Но было уже поздно. Профессор Оуэн выбрала столик под зонтом, поставленный прямо на тротуаре – погода стояла теплая, и их уже выставили перед каждым кафе – подозвала официанта, и теперь внимательно рассматривала меню, выспрашивая, что здесь готовят с применением магии, а что без нее.
– Когда занимаешься проклятьями, становишься самую малость параноиком, – сказала она с извиняющейся улыбкой. – Вы даже не представляете, сколько дел может сгоряча натворить магически одаренный человек. Да даже лишенный дара в определенном душевном состоянии может… я увлеклась?
– Я не разбираюсь в проклятьях, – улыбнулся Реджинальд, – но мне, честное слово, любопытно послушать. Черный кофе.
После тщательного изучения меню – со все той же смущенной извиняющейся улыбкой – профессор Оуэн также сделала заказ и откинулась на спинку стула, разглядывая Реджинальда с интересом. Под этим взглядом стало немного не по себе. Хотя Дженезе Оуэн и была очень светлой, почти пепельной блондинкой с тонкими, точно серым карандашом проведенными бровями и почти прозрачными ресницами, глаза у нее были очень темные, почти черные с едва заметным красноватым отливом. Глаза практикующего мастера проклятий. На практике это означает: изучение проклятий и способов их снятия, но сложно было отделаться от ощущений, что эта женщина может одним словом уничтожить человека.
Реджинальд отвел взгляд.
– Правда ли, что существуют самопроклятия?
– И еще как, – закивала Дженезе Оуэн. – Собственно, это и есть главная проблема над которой мы бьемся уже много лет. Видите ли, Реджинальд, люди, сознательно насылающие проклятья, все же понимают, что они делают, осознают последствия. Среди них, конечно, попадаются преступники, но в большинстве случаев такие мастера заняты мирным делом. Проклятье, насланное сгоряча, содержит в себе определенное условие срабатывания и снятия. Мало кто из нас действительно хочет причинить вред другому человеку, даже если очень зол. А вот самопроклятия… Ужасная, ужасная проблема. Если человек верит, что его прокляли, то уже неважно, так ли это. Даже не важно, есть ли у этого человека магический дар или нет. Он просто разрушает себя изнутри. Снять такое проклятье может только он сам, освоив определенные практики. Мы обучаем им, но как правило, когда обнаруживается, что проклятье действует, предпринимать что-либо уже поздно. Это не леди Дерован там?
Реджинальд обернулся резче, чем следовало. Мэб стояла на противоположной стороне улицы, двумя руками стиснув ручку своего саквояжа, прямая, как струна. Он не видел с такого расстояния выражение ее лица, но отчего-то не сомневался, что женщина зла. Что-то такое было в ее фигуре.
– Как необычно, – улыбнулась профессор Оуэн. – Леди Мэб терпеть не может Кингемор.
Мэб перешла улицу, мало обращая внимание на проносящиеся автомобили. У Реджинальда сердце ёкнуло, когда один успел затормозить всего в паре шагов от женщины. Она, кажется, ничего не заметила. Подойдя к столику, Мэб уронила саквояж на землю и сухо поздоровалась.
– Профессор Оуэн, профессор Эншо, какая встреча.
* * *
Реджинальд сидел, расслабленный, спокойный, умиротворенный, и внимательно слушал Дженезе Оуэн. Мэб не видела его лица, но во всем теле чувствовалась улыбка. Настоящий дар – вот так улыбаться всем своим существом. Мэб это взбесило. Еще больше взбесила ее улыбочка на лице Дженезе Оуэн, фальшивой черноглазой куклы. Насквозь фальшивой. Мэб прекрасно знала, что никакая она не блондинка, и этого эффекта – светлых волосы при черных глазах – добивается при помощи мастеров лучшего в столице косметического салона. Чтобы произвести впечатление.
У Мэб было немало недостатков, и часть она сама признавала, но она никогда не пыталась произвести дешевое впечатление на мужчин, зачаровать их. Запугать. Дженезе занималась именно этим. Охотница. Кошка.
Сейчас, это было видно по блеску в глазах, объектом ее охоты стал Реджинальд Эншо. Ему предназначались глубокие, жаркие взгляды и томные сладкие улыбки, и смех, рассыпающийся фальшивым серебром по улице. А Мэб хотелось подойти, вцепиться в волосы этой лживой куклы и вырвать их по одному. Это не будет сложно, ведь в конце концов такое количество косметических заклинаний к добру не приводит.
Ее заметили. Сперва в ее сторону посмотрела Дженезе Оуэн, вызывая неприятный холодок – так всегда бывает, когда на тебя смотрит мастер проклятий пусть даже с самыми добрыми намерениями – а затем и Реджинальд повернул голову.
Мэб быстро, не разбирая дороги, перешла улицу и встала возле стола.
– Профессор Оуэн, профессор Эншо, какая встреча.
Какого черта вы здесь делаете вдвоем? – вот что хотела спросить Мэб.
А потом пришло понимание, и оно горчило на языке. Это ревность. Ненастоящая ревность, ведь что ей за дело до Реджинальда Эншо? Пусть он уделяет свое драгоценное внимание Дженезе Оуэн, пусть спит с ней, да пусть бы чары связали их двоих по рукам и ногами! Наколдованная ревность, но оттого не менее острая и болезненная. Мэб медленно разжала кулаки.
– Присаживайтесь, – галантный, черт бы его побрал!, Эншо выдвинул ей стул, и Мэб села, продолжая рассматривать Дженезе Оуэн. Стоило немалого труда отвести взгляд. – Я тоже…
– Я выяснила то, что нам нужно, Реджи, – сказала Мэб раньше, чем прикусила язык, даже раньше, чем сообразила, что несет. – Мы можем ехать.
«Реджи»?! Она назвала его «Реджи»?! Вот так запросто, фамильярно, точно они старые приятели или, хуже того, любовники? О, проклятье! И проклятье, что профессор Оуэн улыбнулась так понимающе.
– Честно говоря, дорогая леди Дерован, я не ожидала увидеть вас здесь с…
– Это деловая поездка, – поспешно отрезала Мэб и, боже, теперь любой бы заподозрил, что ей есть, что скрывать. – Мы готовим совместные лекции.
– Наконец-то! – заливисто рассмеялась Дженезе Оуэн, и все же до чего фальшиво звучал ее смех. – Думаю, ректор обрадуется.
– Вот уж не уверен, – в ответ рассмеялся Реджинальд. – Его главное развлечение – наши с профессором Дерован склоки. Что он станет делать, коли мы поладили?
– Он найдет, кого стравить, – проворчала Мэб, борясь с тошнотой. – Идемте, Реджинальд.
– Извините, профессор Оуэн, – Реджинальд послал этой драной кошке очаровательную улыбку. – До встречи на балу.
– Всего доброго, профессор Эншо, леди Дерован, – ответная улыбка Дженезе Оуэн была сладка, как мёд. Фальшивый мёд или отравленный, Мэб не решила.
Подхватив свой саквояж она направилась к зданию вокзала. Реджинальду при его росте и длинных ногах не составило труда нагнать ее за несколько шагов. Пальцы крепко сжали локоть.
– Мэб, что за муха вас укусила?
– Идите к черту! – огрызнулась Мэб.
До чего же гадко она ощущала себя. Гадко и глупо. Почему проклятые «Грёзы» не могли ограничиться физическим влечением, зачем им воздействовать, и так разрушительно, на эмоции? Зачем заставлять нервы плавится в этом котле?
Мэб поспешно стерла горячие злые слезы, брызнувшие из глаз.
– Леди Мэб, – прикосновение к щеке заставило ее содрогнуться и отшатнуться. И она упала бы, не поймай ее Реджинальд в объятья. – Что с вами?
– Ничего. Просто ложь. Иллюзия. И я… вы ведь понимаете, нам лучше оказаться дома как можно скорее.
О, это Реджинальд понимал, судя по блеску в глазах, по тому, как неохотно он отнял руку. Желание было уже так близко, оно поднималось от кончиков пальцев на ногах, дрожью отзывалось во всем теле. Все труднее было контролировать свои порывы. Мэб мутило, тошнило, в горле образовался вязкий тугой комок. Уже начали путаться мысли. Еще немного, и все, о чем она сможет думать – этот мужчина.
– Отпустите меня, – Мэб выпуталась из объятий. – Не будем провоцировать проблемы.
– Как пожелаете, – сухо кивнул Эншо. – Идите, леди Мэб. Я куплю билеты.
Глава двадцатая, в Мэб действует вопреки себе, а Реджинальд не поступает, как ему хочется
В купе, казалось, стало еще теснее, должно быть, оттого, что Мэб распирало от противоречивых чувств. Здесь была и ревность, и злость – на себя и на Эншо, и уж конечно на Дженезе Оуэн; здесь была тревога, ощущение чего-то дурного; была похоть, отдающая ломотой в костях; и снова ревность. И была досада на свой позор и на все эти чувства разом. Мэб не могла усидеть на месте, все вертелась, смотря при этом в одну точку за окном. Там было темно, поезд уже покинул город, пригороды, и ехал теперь через поля, черные, спящие, без малейшего признака жилья, без единого огонька. Взгляду не за что было зацепиться, но Мэб запретила себе поворачивать голову и смотреть на Эншо.
– Леди Мэб, что происходит?
Оттенок тревоги в его голосе, мягкость тона, волнующий тембр ударили по нервам. Они были уже достаточно оголены. Растравлены – точно кислотой. Мэб, плохо соображая, что делает, поднялась – взгляд не отрывается от темноты за окном – сделала короткий шаг, рукой резко опуская столик. Послышавшийся щелчок хлестнул по нервам, точно кнут. Мэб подобрала юбку, неудобно узкую, скомкала на бедрах, мало заботясь о сохранности ткани, села, широко расставляя ноги, на колени Реджинальда и принялась медленно, по одной расстегивать пуговицы на его жилете и рубашке. Он застыл, не помогая, не поощряя и не сопротивляясь, только пальцы крепче стиснули край диванчика. Как ему удается бороться с этой похотью, сжигающим желанием взять и насовершать глупостей? Как вообще можно бороться с жаждой обладания, от которой все крутит и ломает, точно в самой тяжелой болезни?
Мэб распахнула рубашку, провела ладонями по груди Реджинальда, вниз, по животу, в который раз отмечая, как атлетично он сложен. И ведь никто не видел профессора Эншо на теннисном корте или в спортивном зале. Как ему это удается?
– Мэб…
– Заткнитесь, – потребовала она резко. Говорить было тяжело, во рту была вязкая горечь, словно недозрелую хурму съела.
Мэб склонилась к шее Реджинальда, впилась в нее губами, желая оставить метку. Кожа была чуть солоноватой на вкус и пахла кедром – дешевое университетское мыло. Кожа была чистой и гладкой, и такой приятной на вкус и на ощупь, что Мэб увлеклась, спускаясь поцелуями вниз, изогнув до боли позвоночник. Пальцы, впившиеся ей в бедра, не позволили упасть.
– Мэб.
– Я сказала – заткнись! Или я тебя заткну! – рыкнула Мэб, продолжая исследовать тело мужчины, оглаживать, щипать. Хотелось везде оставить свои метки, чтобы такие, как Дженезе Оуэн, не зарились на чужое.
Кровь стала густой и горячей, как шоколад, она еле текла по венам, прогревая кожу изнутри, не давая дышать. Губы пересохли. Все это перестало ощущаться чужим, фальшивым, перестало быть наваждением. В желании самом по себе не было ничего дурного, лживого, опасного. Просто мужчина и женщина, молодые, сильные, здоровые, и между ними влечение, которое требует немедленного удовлетворения.
Еще немного, и ласки стали не наслаждением, а досадным препятствием; превратились в щипки, которыми Мэб хотела наказать своего любовника. Упираясь коленями в обшивку диванчика, раздражающе грубую, она приподнялась, одной рукой высвобождая член Эншо, а другой ухватившись за резные завитки на спинке. Опустилась медленно, зажмурившись, закусив губу, упиваясь каждым движением, каждой долей дюйма. Медленно, плавно, до конца. Охнула.
Поезд мерно покачивался, и слабая тряска передавалась их соединенным телам. Странная, упоительная вибрация, которой, впрочем, скоро стало недостаточно, и Мэб начала двигаться, обеими руками уцепившись за плечи Реджинальда, все ускоряя темп, пытаясь достичь удовлетворения. Оно все ускользало. Перед глазами плясали черные пятна, что-то тягучее, одновременно упоительное и жуткое спиралью скручивалось внизу живота. Кожу покалывало. Судорогой сводило ноги, как случалось с ней во время оргазма. И все же, подлинное наслаждение было где-то там, впереди, оно было точно живое, мыслящее существо, и дразнило ее огоньками вдали. Мэб все ускорялась, сипло дыша. Изо рта вырывались короткие всхлипы, заглушаемые стуком колес. Быстрее, быстрее, сильнее, резче, еще чуть-чуть. Почти!
Сорвавшись в темноту, такую же фальшивую, как и страсть, как и наслаждение, Мэб вспомнила, что не закрыла дверь на засов. Зайдет проводник, и вот ему будет сюрприз.
А потом все же наступила темнота, черная и мертвая – до боли.
* * *
Реджинальд пытался отдышаться, но точно что-то застряло в груди, и воздух выходил сипло, со свистом. Рука, которой он удерживал Мэб от падения, затекла. Справившись наконец с дыханием и безумно колотящимся сердцем, он аккуратно снял женщину с колен, уложил на диванчик и привел в порядке свою одежду. Мэб продолжала лежать неподвижно, бесстыдно разметав ноги. Один чулок был спущен, на втором ползла тонкая стрелка, и почему-то именно эта последняя деталь смутила Реджинальда. Он одернул задранную, скомканную юбку и осторожно коснулся лица женщины.
Это перестало быть наслаждением.
Сейчас секс приносил только боль, почти физическую. И дело было не только в понимании, что страсть наколдована и в действительности они и не глянут друг на друга. Нет, было и еще что-то, какая-то ядовитая нотка, привкус гнили на языке. Было больше желания причинить боль другому, чем доставить удовольствие себе. Появилась грубость, совершенно несвойственная ни Реджинальду, ни Мэб, точно чары мстили за пропущенную ночь, как вредный профессор. Это сравнение заставило Реджинальда негромко, сипло рассмеяться. Смешки застревали в горле.
Мэб пошевелилась. Медленно, опираясь на локоть, она привстала, потом села и сжала голову обеими руками.
– Боже…
Хотелось пошутить, что-то об изнасиловании, кляпах и грубых ласках, но и это застряло в горле, особенно когда Мэб скрючилась, уткнувшись лицом в колени, и разрыдалась.
– Леди Мэб… – Реджинальд почувствовал себя беспомощным. Он знал, как следует поступать с плачущими студентками, да и в большинстве случаев мог разрешить их небольшие, незначительные проблемы. Сейчас проблема была общая, почти неразрешимая. – Мэб…
Реджинальд осторожно коснулся спины женщины. Та дернулась, отодвигаясь на край. Поезд тряхнуло на повороте, клацнул замок и дверь отъехала в сторону, открывая пустой коридор с мигающими лампами под потолком, залитый неприятным темно-янтарным светом. Надо же, все это время было незаперто. Реджинальда бы это смутило еще месяц назад, но сейчас все это уже перестало иметь значение, у него были проблемы посерьезнее испорченной репутации.
Поднявшись, Реджинальд закрыл и запер дверь и присел на диванчик напротив.
– Мэб, посмотрите на меня, пожалуйста. Мэб!
Она медленно выпрямилась, пытаясь вытереть слезы тыльной стороной ладони.
– Мы очень скоро разберемся с этой проблемой, – пообещал Реджинальд.
– Хорошо бы, – сипло отозвалась Мэб. – Что дальше? Мы возьмемся за плеть?
Реджинальд представил себе Мэб Дерован, связанную, обездвиженную, беспомощную, и это зрелище на мгновение показалось ему необыкновенно заманчивым, взывая к самым темным инстинктам. Никогда он не был ценителем подобных удовольствий, хотя за годы студенчества наслушался и насмотрелся всякого. Вечеринки, на которые студентов из де Линси иногда приглашали ученики Королевского Колледжа, никто не контролировал, и там можно было получить любой желаемый, а чаще нежелаемый опыт. Игры со связыванием, пытками, причинением «изысканной боли», как это называлось, не доставляли Реджинальду удовольствия ни в качестве палача, ни в качестве жертвы. Но как знать, до чего они в самом деле дойдут под влиянием чар.
Чары или нет, но сейчас Реджинальду больше всего хотелось поцеловать Мэб, ее влажные искусанные губы с крошечной трещинкой, с выступившей каплей крови, мелко дрожащие от близких, с трудом сдерживаемых рыданий. На всякий случай он отодвинулся дальше к окну, скрестил руки на груди в нелепом защитном жесте и, как сама Мэб совсем недавно, уставился в окно. Они проехали небольшую деревню, редкое скопление огоньков.
– Я кое-что раздобыл, леди Мэб. Один аппарат, с ним можно будет провести глубокий анализ зелья и разложить его на составляющие.
– Хорошо… – Мэб медленно подвинулась к окну, села, стиснув колени, обхватив себя за плечи и лбом прижавшись к прохладному стеклу. – Хорошо…
– А вы? Узнали что-нибудь полезное?
– Вам так охота поговорить? – грубо спросила Мэб.
Нет. Вовсе нет. В действительности хотелось обнять ее, прижать к себе, вдыхая тонкий аромат духов и лекарств – запах надолго остающийся в волосах после посещения любой больницы – хотелось поцеловать ее, чтобы убрать с лица это потерянное, испуганное выражение.
– Помолчим, – попросила Мэб и закрыла глаза.
– Как пожелаете.
За окном было темно. Лампа в купе, тусклая, удивительно плохого качества для вагона первого класса, давала слишком мало света для чтения. Если закрыть глаза, под веками вставали слишком яркие, заманчивые картинки, от которых унявшаяся похоть вновь сжимала тело, сводила мышцы судорогой. Оставалось только смотреть на Мэб, чей усталый, потерянный, почти жалкий вид отбивал всяческое желание. Так и прошел последний час поездки – в тягостном молчании.
Наконец поезд остановился с лязганьем, похожим на всхлип. Проводник заколотил в дверь.
– Станция Абартон, конечная!
Мэб поднялась, подхватила свой саквояж и первая выскочила на перрон. Реджинальд нагнал ее уже на лестнице, ведущей с перрона к озеру. Еще пару ярдов можно было пройти по мощеной дорожке под молочно-белыми магическими фонарями, а потом дорога сворачивала к профессорскому городку, путь же их лежал по траве вдоль воды. Над озером висел все тот же туман, переливающийся разными оттенками сиреневого и алого, и выглядело это зловеще, впрочем, должно было отпугивать студентов, во всяком случае, наиболее разумных. Увы, Реджинальд сомневался, что таких много наберется.
Оказавшись в тени плакучих ив шагах в десяти от ярко освещенной дороги, Мэб застыла, обеими руками сжав ручку саквояжа и уставившись на озеро.
– Что-то не так, верно? – она зябко повела плечами. – Я что-то испортила во время вчерашнего ритуала…
Сильный порыв холодного сырого воздуха с озера, пахнущий тиной и рыбой, заставил ее пошатнуться. Реджинальд после недолгих колебаний – будет сопротивляться, и черт с ней! – снял пиджак и набросил женщина на плечи. И стиснул ее плечи, не давая дернуться, отстраниться, проявить, скажем, гордость – или что там еще помешает принять заботу?
– Мы даже не уверены, что в этом ритуале есть реальная польза, леди Мэб. Не забивайте себе голову.
Мэб его слова не убедили, но она все же отвернулась от озера и медленно пошла вдоль берега. Десяток шагов, взобраться на небольшой пригорок, и они оказались на неширокой аллее, с двух сторон засаженной жасмином и акацией. Кустарники собирались вот-вот расцвести, были уже усыпаны бутонами белого и бледно-желтого цвета. Среди ветвей тут и там искрились магические фонари, повешенные давным-давно – еще на зимних праздниках. Они почти выдохлись, утратили яркость, и казались теперь далекими звездами. Когда они совсем исчезнут, придет время живых светлячков.
Дорога была хорошо утоптанной, каждый день ею пользовались сотни студентов и преподавателей, однако Мэб все же ухитрилась споткнуться – о камень, или о корягу. Она выругалась где-то совсем рядом, в сумраке – темный силуэт, и Реджинальд подошел.
– Обопритесь на меня.
– Не нужно, – резко ответила Мэб и пошла быстрее, торопясь миновать темный собор, массивную громаду Главного корпуса, весь студенческий городок.
Вся дорога до коттеджного поселка заняла минут сорок, и все это время Мэб Дерован столько усилий прилагала, чтобы сделать вид, что они не вместе, что в конце концов Реджинальд отстал, позволил ей идти одной. Вот она скрылась за живой изгородью, окружающей поселок, он выждал еще пару минут и также шагнул следом. Здесь было привычное яркое освещение, и ночь больше не казалась зловещей, даже когда фонари мигнули и погасли. Всего лишь – полночь, их тушат в это время, чтобы свет не мешал спать честным гражданам.
Потребовалось несколько минут, чтобы глаза привыкли к ночному сумраку, разгоняемому только слабым светом звезд и легкой россыпью сигнальных огней, пущенных по кампусу комендантом. Они покружились немного, узнали Реджинальда и полетели дальше. Скрипнула калитка, которую Реджинальд уже давно обещал себе смазать. Застучали каблучки по каменной дорожке. Вспыхнул упредительно фонарь, осветив лужайку, цветы, крыльцо. Мэб обернулась.
– Спасибо за пиджак, – сказала она, впервые за долгое время сменив тон.
Реджинальд подошел, чтобы забрать его, и замер. Тишина стояла совершенная, нарушаемая только стуком сердца, и еще – еле слышным зудом, словно гудением комара.
– Подождите, леди Мэб!
Оставив свой багаж у крыльца, Реджинальд взбежал по лестнице и несколькими скупыми пассами активировал защитный контур. Он переливался перламутром, в одном только месте – возле замочной скважины – разбрасывая алые искры.
– Вы поставили на наш дом защитное заклинание? – насмешка в голосе Мэб была такой чудесной, естественной человеческой реакцией, что не обидела, а скорее согрела.
– Да, – кивнул Реджинальд. – Там подготавливаются к работе амулеты, их нельзя оставлять без защиты. И не зря я это сделал. Взгляните.
Мэб подошла и тоже склонилась над замочной скважиной, их лица оказались совсем рядом. Запах цветов, древесной смолы и лекарств смешался с ароматами ночного сада, вскружив голову. Всего-то и надо, что чуть шевельнуться, чтобы губы их соприкоснулись. Отчаянно хотелось узнать, какова она на вкус? Чего больше, цветов или смол на этих губах?
– Топорно сработано, – проворчала Мэб. – Чем они вообще пытались это взломать?
Реджинальд очнулся, хотя ему еще пришлось тряхнуть головой, приводя свои мысли и чувства в порядок.
