Текст книги "Во имя Абартона (СИ)"

Автор книги: Дарья Иорданская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Э-э-э… – юноша едва не икнул. – Сейчас?

– Сейчас, – величественно кивнула Мэб. – И с запросом мистера Эншопоторопитесь, пожалуйста.

– Да-да, как пожелаете, – едва не позабыв бумагу, Джерри скрылся за дверью.

Мэб подошла, облокотилась на стойку и, склонив голову, продолжиларассматривать дипломы и вырезки.

– Похоже на наш случай. Марто создал какой-то артефакт для связи, прототип нынешнего чарофона, но более… сложный. Прототип связал его с женой. Очевидно, в его расчеты вкралась фатальная ошибка, связь крепла, пока не истощила Марто и не убила его. А супруга, эта самая Жанна, попала в сумасшедший дом. В университетском справочнике говорилось, что она скончалась спустя четыре года после мужа. И ни слова о том, что ее повесили за девять убийств.

– Si non caste, tamen caute, – отозвался Реджинальд, весьма впечатленный.

– Да, нам следовало именно это взять своим девизом, – согласилась Мэб. – Дневник Марто хранится в музее, про него позабыли, впрочем, оно и понятно. Егоизобретения в большинстве своем, мягко говоря, провальны.

– Он был неплохим теоретиком, я читал несколько его работ. Но практик, очевидно, некудышный, – кивнул Реджинальд.

– Связь, которую он создал, подпитывалась любой магией, – Мэб нервно повелаплечами. – Пытались ли ее укрепить или ослабить, она впитывала все.

Несколько мгновений женщина разглядывала прилавок, а потом подняла наРеджинальда потемневший взгляд.

– Давайте постараемся не допустить повторения?

– Непременно, леди Мэб, – пообещал Реджинальд, касаясь ее руки. Это должнобыло стать жестом поддержки. Впрочем, он и сам не знал, чем это должно стать. Пальцы переплелись. Спустя минуту Реджинальд сумел отнять руку иотодвинуться.

Вернувшийся служитель Джерри глядел заискивающе.

– Сожалею, леди, но все материалы по подобным делам переданы в академию психических расстройств. Все остальные документы будет готовы к четырем.

Мэб смерила юношу строгим взглядом, точно подозревала, что он укрываетнеобходимые сведения, потом величественно кивнула и, взяв Реджинальда под локоть, потащила его к дверям.

– Досадно, – кивнул Реджинальд на ее невысказанное возмущение. – Но, возможно, это только совпадение.

– У меня совпадений не бывает, Реджинальд, – отрезала женщина. – Не с моимдаром.

У самого Реджинальда особого дара не было, и он не вполне понимал, как это в действительности работает, а потому не стал бы так слепо полагаться нанеизвестную ему силу.

– Будем надеяться, в библиотеке нам повезет больше.

* * *

Королевская библиотека, крупнейшее в стране собрание, оказалась переполненанародом. В залах царила та особая тишина, которую создают сотни людей, боящихся лишний раз вздохнуть, тишина плотная и осязаемая, изредканарушаемая шелестом страниц и осторожным шепотом. Библиотекарша, молодая, но уже сухая и строгая – все они по внутреннему ощущению Мэб рождались такими – просмотрела список книг, потом изучила Мэб с головы до ног и допустилаее в особый читальный зал. Реджинальда туда пустили с куда большей неохотой, что вызвало у него кривую ухмылку.

– Особые привилегии везде? – шепнул он на ухо Мэб и заслужил подозрительный взгляд библиотекарши.

Мэб пожала плечами. Сама она не видела в именном кабинете баронов Дерованничего дурного, ведь ее семья немало вложила в развитие библиотеки. Часть книг прежде принадлежала именно баронскому собранию, так что они заслужили здесь особое положение. Дарить книги начал еще прадед Мэб, ее дед и отец продолжилитрадицию, но, кажется, наибольшее число томов передала в Королевскую библиотеку ее мать. После гибели отца сюда перекочевали все многочисленные книги по авиации, инженерному делу и магии, которая также неведомым образомпопала в немилость. Мать, сколько Мэб себя помнила, читала тольконравоучительные пресные романы, в которых люди не походили на себя настоящих, сплошь состоя из искусственных, невразумительных, вязнущих на зубах добродетелей.

– Присаживайтесь, леди Дерован, мистер… – библиотекарша не потрудилась узнать имя Реджинальда, и пауза повисла странная, точно в нее умещалось ругательство. – Сейчас вам будут доставлены книги.

Мэб присела на диванчик, откинулась на спинку и помассировала виски. Сегодня она намеревалась в полной мере воспользоваться своим даром, а это всегда былочревато упадком сил, которых и без того у нее оставалось немного. Реджинальд прошел по небольшому кабинету, с интересом рассматривая портреты на стенах.

– А вы похожи на отца.

– Во всем, – кивнула Мэб. – Как видите, моя мать… величественная амазонка.

На портрете кисти Бюша мама была изображена в античной хламиде, с лавровымвенком на голове и со свитком в руках. По задумке живописца это должно былосимволизировать ее интерес и покровительство наукам и изящным искусствам, однако казалось, в свиток завернут пистолет или нож. Реджинальд замер, поглядывая то на портрет, то на Мэб, будто сличая, а потом опустился в кресло.

Вернулась библиотекарша с тележкой, нагруженной ветхими томами и тетрадями. В воздухе запахло той особенной книжной пылью, от которой не спасает нирегулярная уборка, ни даже магия.

– Я возьму на себя медицинские справочники, – Реджинальд кивнул поджавшей губы библиотекарше.

– Что ж, – кивнула Мэб, жестом отсылая женщину. – На мою долю в таком случае остаются легенды и сплетни.

Некоторое время в кабинете царила библиотечная тишина, состоящая из шелестастраниц и скрипа перьев. Сосредоточившись, Мэб отрешилась от всего, «включила» свой дар. Она, не глядя на оглавление, раскрывала книгу точно в нужном месте и начинала читать с нужной строки. На листе библиотечной бумаги– цвета благородной слоновой кости, с гербом в правом нижнем углу – все рос список имен и дат, появлялись заметки, стрелки, дописки, комментарии. В какой-томомент пальцы свело с непривычки, библиотечное перо оказалось слишкомтолстым и неудобным, и Мэб, наплевав на воспитание, наложила чары. Теперь перо писало само, тихо поскрипывая. Изредка, подняв голову, она поглядывала наРеджинальда, но тот, казалось, полностью погрузился в чтение.

Глава семнадцатая, в которой история «Грёз спящей красавицы» наводит на невеселые мысли

Часы пробили три, когда Мэб разогнулась наконец, ощущая боль в спине, голод и чудовищное истощение. Перо, над которым она утратила контроль, упало, оставив безобразные кляксы на листах бумаги. Реджинальда привлек легкий стук, нарушивший ставшими привычными звуки, он поднял голову от книг и так же устало потер переносицу.

– Все, я полагаю?

Мэб кивнула. Щелчком пальцев она убрала кляксы, очистила стол, запачканный чернилами и потянулась к звонку. В животе предательски заурчало.

– Согласитесь пообедать со мной, леди Мэб?

– Как раз собиралась предложить то же самое, – Мэб с кривой улыбкой передала книги библиотекарше и поднялась. Комната поплыла перед глазами.

Сильные, уверенные руки подхватили ее, и в минуту слабости Мэб просто уткнулась лбом в плечо мужчины и зажмурилась. Амулет жег кожу, несильно, но вполне ощутимо, сдерживая вожделение, которое, казалось, было с ней теперь всегда. Сейчас чувства, которые испытывала Мэб, были несколько иного толка. Она нуждалась в поддержке, в этом объятии, и совершенно не хотела его разрывать. Первым отстранился Реджинальд, взял ее за подбородок, заставляя поднять голову, и недовольно зацокал языком.

– Вы, леди Мэб, совсем с ума сошли?

Наверное так и было. Во всяком случае, Мэб не видела ничего оскорбительного или раздражающего в действиях мужчины, больше того – ей нравилось в его тоне властное недовольство, которое прежде взбесило бы. Оно, в конце концов, означало, что Реджинальд Эншо о ней беспокоится.

– Идемте, леди Мэб, – Реджинальд сгреб бумаги в ее саквояж и подхватил Мэб под локоть.

Она с трудом переставляла ноги, голова кружилась, а перед глазами плясали темные пятна – так бывает, если неосторожно посмотреть на солнце или хотя бы яркую лампу. Многократно Мэб давала себе зарок научиться, наконец, пользоваться даром, чувствовать его, но всякий раз откладывала. В конце концов, удача – не такое большое достоинство, на нее нет смысла полагаться слишком часто. И вот, она еле идет, обвиснув в руках Реджинальда Эншо, даже не зная – куда. Этот человек ее оберегал, поддерживал, то и дело шептал что-то ободряющее, а иногда Мэб чувствовала слабое касание чужой силы.

– Укрепляющее зелье, девять капель на стакан минеральной воды. И не беспокоить, – строго проговорил Реджинальд, усаживая ее в кресло.

Стакан, поднесенный к губам, Мэб почти не ощущала, как и вкус напитка, наверняка хинно-горький – таковы все укрепляющие настойки. Только на пятом глотке зрение вернулось, сфокусировалось, и в голове наконец прояснилось. Теперь она могла самостоятельно пить, но Реджинальд не отодвинулся, продолжая поддерживать ее голову, и поднялся с колен только когда Мэб допила.

– Вы – безрассудная особа, леди Мэб, – проворчал он, садясь в кресло напротив. – Я бы сказал «идиотка», но вы ведь обидитесь.

– Идиотка, – согласилась Мэб и огляделась с удивлением. – «Лебедь»?

Выбор ресторана ее озадачил, слишком уж он был шикарный. Реджинальд, впрочем, здесь чувствовал себя уверенно: вызвал официанта, сделал заказ – не спрашивая Мэб, которая, впрочем, сейчас все равно почти не чувствовала вкуса – и откинулся на спинку стула, задумчиво изучая вид из окна на Королевское озеро. Отсюда великолепно было видно насыпной остров, громаду Королевского дворца и выстроившиеся на рейде яхты.

– Вам не нравится «Лебедь»?

Мэб покачала головой. Против самого ресторана она не возражала, здесь была отменная кухня, шеф-повар родом из Вандомэ и вышколенный персонал, тихий и практически невидимый. Просто цены здесь были настолько высоки, что в ней просыпалась природная жадность, воспитанная поколениями весьма экономных, несмотря на все свое состояние баронов. Ресторан был слишком утончен, чтобы называть его оплотом нуворишей, но и слишком дорог.

– Я могу это себе позволить, – пожал плечами Реджинальд. – Нет, вне всяких сомнений я бы предпочел что-то попроще, но только в «Лебеде» есть своя лаборатория, которой я доверяю. Давать вам зелье из первой попавшейся столичной аптеки мне не хотелось.

Мэб задумчиво кивнула, разглядывая отвернувшегося к окну мужчину. Он всегда был одет очень просто, сдержан, неприхотлив – взять хоть те же перемороженные пельмени, и в то же время удивительным образом вписывался в интерьер «Лебедя», где все говорило о дороговизне. Не кричало, разбрасывая искры золота, а скорее – сдержанно намекало, что большинству людей это место не по карману.

– И что еще вы можете себе позволить? – осторожно спросила Мэб.

– Не все ли вам равно, леди? – недовольным тоном отозвался Реджинальд.

– Простите, неуместное любопытство.

Принесли салат, свежий и хрустящий, с пряной заправкой – как раз такой Мэб любила – легкое белое вино и свежевыпеченный хлеб. Оставив любопытство до лучших времен, она отдала обеду должное: и салату, и жаркому с печеным картофелем под лимонной цедрой, и маленьким тартинам с ростбифом. Ели в тишине. Мэб несколько раз порывалась начать разговор, но всякий раз осекалась. Говорить о деле не хотелось, это испортило бы великолепный вкус блюд, а любая отвлеченная тема превращала обед в свидание. Наконец принесли горку с десертами, кофе и для Реджинальда и травяной укрепляющий чай для Мэб, и теперь уже можно было переходить к делу.

– Боюсь, полезного я узнала немного.

– Что-то сверх сказанного в учебнике? – уточнил Реджинальд, занятый выбором пирожного. Кажется, тарталетки и эклеры занимали его куда больше проклятого зелья.

Не удержавшись, Мэб утащила прямо у него из рук птифур со сливками и малиной.

– Много, но это и не удивительно. В учебнике про это зелье было два абзаца – чтобы только мы могли его узнать.

Пирожные в «Лебеде» сильно уступали всей остальной кухне.

– Честно сказать, я и того не помнил, – поморщился Реджинальд. – Перечитал на днях. Зелье такое-то создано тем-то тогда-то и для того-то. Ни толковых характеристик, ни причин сотворения этого… безобразия. Оно и запоминается-то только потому, что это первое газообразное зелье, воздействующее на расстоянии.

– Что касается причин, то все очень просто, – Мэб склонила голову к плечу, выбирая второе пирожное, а потом решила, что оно не стоит того, чтобы перебивать вкус обеда и чая. – Герцог Грюнар был раздавлен предательством своей первой жены, бежавшей на Хап-он-Дью с любовником. Убив их обоих, он промучился примерно год, а потом встретил Прекрасную Юфемию, дочь барона Хапли с того же самого острова. Они полюбили друг друга, сочетались браком и какое-то время жили счастливо, но вскоре Грюнара стали одолевать сомнения, не предаст ли его и эта женщина. И он заказал Уорсту что-то вроде зелья вечной любви.

– А получилось то, что получилось, – кивнул Реджинальд. – Погибли они, насколько я помню, трагически.

Мэб кивнула.

– Да, года два связь крепла, а потом они, изведенные ревностью, убили друг друга, – она поежилась. Подобный исход был чудовищен. – В девяти зарегистрированных случаях применения зелья (пять до его запрета и еще четыре после) все в конце концов заканчивалось почти так же. Либо люди умирали от истощения, либо убивали друг друга. Трое покончили с собой. Случаев избавления – ноль.

Мэб замолкла и содрогнулась. Влюбленные – и ненавидящие друг друга; те, кто принял это зелье добровольно, и отравленные им – итог всегда был один. И сейчас как никогда остро Мэб понимала, что так же может окончиться и ее жизнь. Конечно, в большинстве случаев до такого печального исхода проходило два или три года, но едва ли тем можно было утешиться.

– А вы, – она кашлянула, пытаясь избавиться от комка в горле, – вы узнали что-нибудь?

Реджинальд покачал головой, избегая смотреть ей в лицо.

– Это зелье повышенной сложности, к тому же – запрещенное. Нигде нет его точной формулы, а все исследования сводятся к одному: приготовление антидота невозможно, поскольку неизвестен состав.

– Значит…

– Скушайте пирожное, – мягко посоветовал Реджинальд.

– Ненавижу слово «кушать», – огрызнулась Мэб.

– Ну так слопайте и дослушайте меня, – спокойно отозвался Реджинальд. – Последнее исследование зелья проводилось больше двухсот лет назад, до того, как зародилась такая наука, как токсикология, до появления современной аппаратуры и новейших методов исследования. И вы не представляете, как далеко эта наука шагнула за последние лет восемь-девять. Я возлагаю немалые надежды на криминалистику. Пока же…

– Пока же, – закончила за него Мэб, – мы знаем, что зелье это приготовить практически невозможно. Идемте, займемся вашей токсикологией.

Пока Реджинальд расплачивался с таким видом, словно его не волнует сумма счета – словно бы красовался перед женщиной – Мэб боролась со слабостью и отчаяньем. Ее по рукам и ногам связывает зелье, которое невозможно побороть, больше того – приготовить, и оно ее убьет. Откуда вообще взялся этот пузырек с «Грёзами»?!

На улице Мэб постояла немного, греясь в лучах солнца и надеясь, что это принесет облегчение. Потом взгляд ее упал на купол Королевского госпиталя, возвышающегося над окрестными домами, уродливый, довлеющий надо всем.

– Идите один, Реджинальд, вы без меня точно справитесь. А я разузнаю о Жанне Марто.

Мужчина посмотрел на нее с тревогой.

– Вы уверены, леди Мэб? Вы очень бледны…

– Я в полном порядке. У нас не так много времени, нужно вернуться домой сегодня, так что не будем тратить его попусту. Встретимся в восемь на площади у вокзала, – Мэб забрала у Реджинальда саквояж и, печатая шаг с излишней энергичностью, направилась в сторону госпиталя.

* * *

Первым порывом было бежать за Мэб: она выглядела бледной, уставшей, и, казалось, едва стоит на ногах. Потом Реджинальд напомнил себе, что каким-то образом женщина дожила до тридцати лет, значит и до вечера с ней ничего не случится. В конце концов, она должна лучше него разбираться в собственных способностях и последствиях их применения. Все же Реджинальд простоял на дороге, пока Мэб не скрылась за поворотом, и только потом поспешил к институту.

Книг было много. Новые методики появлялись почти ежемесячно, что-то публиковалось в периодических изданиях, попадало на страницы газет, но в большинстве случаев оставалось известно только специалистам. Реджинальд выписывал несколько профессиональных журналов, был более-менее знаком с происходящим, но все же оказался не готов к тому, сколько технических новинок появилось за последний год. Глубокое исследование крови, сверхточный магоскоп, позволяющий выделить мельчайшие примеси в зелье, реактивы настолько сложные, что сами по себе были чем-то невероятным. А ведь еще пять или шесть лет тому назад состав зелья определяли на вкус!

Отыскался среди бумаг и отчет о последнем исследовании «Грёз», перепечатанный в самом начале века в университетском вестнике Эньюэлса. Это последнее Реджинальда озадачило. В Эньюэлсе никогда не изучались глубоко медицина и фармацевтика, куда больше университет, обучающий детей финансистов и новой, купившей себе титулы знати, был ориентирован на экономику и юриспруденцию, дисциплины, полезные в бизнесе. Университетский вестник публиковал в год не больше двух статей, посвященных исследованиям зелий, и это были по большей части разработки, могущие принести деньги. Внезапный интерес Эньюэлса к давно запрещенным «Грёзам» настораживал.

Как и предполагал Реджинальд, в 1714 году анализ «Грёз» был неполным. Тогда в распоряжении исследователей имелись всего лишь полдюжины ненадежных способов, среди которых главными считались: понюхать, попробовать на язык, изучить на просвет. Учитывая свойства зелья, то, что оно легко превращалось в газ совершенно произвольного цвета и улетучивалось, а запах его почти невозможно было описать, все исследование было совершенно провальным. Единственной заслугой доктора Барнли, автора этого отчета, можно было считать то, что он приблизительно определил состав зелья, опираясь на известные ему свойства минералов и трав и химические реакции. В «Грёзы», к примеру, входил лапчарник, но какой из девяти видов этого весьма распространенного на континенте растения? И что именно? Кора, вытяжка из листьев, сок, кожура плода? Когда речь заходит о зельях такой сложности, значение приобретает любая деталь.

Отложив университетский вестник, Реджинальд взялся за публикации о новейших исследованиях, делая пометки в тетради. Добравшись до середины стопки – да, здесь не помешало бы магическое везение леди Мэб – он наткнулся наконец на нечто по-настоящему ценное. Реджинальд поднялся, едва не свалив на пол книги и журналы, и кинулся к служители.

– Этот прибор у вас имеется?

Джерри, не ожидающий такого напора, откровенно бездельничающий и словно школьник раскачивающийся на стуле, свалился на пол с деревянным грохотом. Поднявшись, потирая отбитый зад, он с самым недовольным видом заглянул в тетрадь.

– Проба Маршана, мистер Эншо? Это совсем новый метод, мы еще не решили, надо ли…

– Есть у вас работающий прибор?!

– Видите ли, мистер Эншо, это разработки… то есть Вандомэ… – Джерри мямлил хуже первокурсника, не подготовившего урок.

– Роанатский снобизм! – процедил Реджинальд. – Чертежи, подробное описание, что-нибудь?

– Доктор Кьюкор собрал такой прибор, – выдал наконец Джерри что-то полезное. – Он проводит исследование в своей лаборатории и…

– И я хочу с ним увидеться, немедленно.

– Нет-нет-нет, – замахал руками Джерри. – Доктор терпеть не может, когда его беспокоят во время…

– Как и все мы. Он сейчас на месте? – Джерри кивнул. – Ну так идите, юноша, и доложите, что с ним хочет поговорить человек по срочному делу. Постойте. Доктор заканчивал Абартон? Какой колледж? Неважно. Скажите, что его хочет видеть выпускник де Линси.

Джерри, ворча себе под нос, скрылся за дверью, а Реджинальд остался стоять у стойки, барабаня по ней пальцами и бесцельно перелистывая страницы своего блокнота. Молодой служитель вернулся спустя несколько минут, сильно удивленный.

– Доктор примет вас, следуйте за мной.

Реджинальд сунул блокнот в карман и поспешил за Джерри.

Глава восемнадцатая, в которой Меб и Реджинальд разговаривают с докторами

До сей поры Мэб относилась к благотворительности с уважением и некоторой неприязнью одновременно. Меньшая часть ее знакомых делала пожертвования по велению души, подавляющее большинство таким образом покупало себе душевное спокойствие, восхищение, налоговые льготы и тысячу иных выгод. Для нее самой тут не было ни удачных вложений, ни иных плюсов. Не считать же таковым личный кабинет в Королевской библиотеке? Она и безо всяких вливаний в книжное собрание могла получить его, стоило только попросить. И вот, в госпитале Мэб впервые порадовалась, что ее фамилия – Дерован.

Когда она представилась и назвала причину своего визита, дежурный, не мешкая, связался по чарофону с начальником психиатрического отделения, а после лично отвел гостью к тому в кабинет. Все здесь было светлым, дышало чистотой и какой-то… радостью, почти восторгом. Словно само здание пыталось как-то компенсировать пациентам и их родным случившееся несчастье.

– Извините, леди Дерован, – отчего-то страшно смутился доктор Блэк, сухощавый, лет пятидесяти, с совершенно седой, не по возрасту, шевелюрой. – Артефакты.

И отключил их. Мэб облегченно выдохнула, сбрасывая наведенную эйфорию. Как-то она в последние дни слишком остро реагирует на магическое воздействие. Следует изучить этот вопрос. Что, если «Грёзы» воздействуют на нее и таким образом? Останется ли это воздействие, когда эффект самих чар будет снят?

– Мы стараемся успокаивать своих пациентов, поменьше прибегая к лекарствам, – виновато улыбнулся доктор Блэк. – Чаю? Может быть кофе?

– Нет, благодарю, – качнула головой Мэб. Ее не оставляло острое недоверие к больничному чаю. А ну, как он тоже будет с особым эффектом? – А… магическое воздействие пациентам не вредит?

– По большей части нет, леди Дерован. А тех, на кого магия оказывает слишком сильное влияние, мы помещаем в отдельный корпус. Так… вы, как мне сказали, заинтересовались какой-то из наших давних пациенток?

– Более, чем давних, – кивнула Мэб. – Даже не знаю, можно ли считать ее вашей пациенткой… Жанна Марто.

– Марто… Марто… – доктор Блэк склонил голову к плечу, что придало ему сходство с птицей. Потом щелкнул пальцами. – Точно! Это очень давняя история, леди Дерован…

Он сделал многозначительную паузу, разглядывая при этом Мэб с удвоенным вниманием, точно искал у нее следы психического расстройства. Вот-вот включит амулеты и попросит принести успокоительного чаю.

Мэб улыбнулась и принялась вдохновенно врать.

– Мы с моим компаньоном, господином Эншо, хотим разработать для своих студентов цикл лекций о неудавшихся экспериментах артефакторов. И чета Марто привлекла наше внимание.

– Обычно, – очень серьезно заметил доктор, – студентам говорят о выдающихся личностях.

– Да, – кивнула Мэб. – А потом они совершают в десятый раз те же самые ошибки.

Мысль о подобных лекциях вдруг показалась ей действительно привлекательной. Ведь какая идея! Следует поговорить об этом с Реджинальдом, покопаться в архивах, в музее, выбить из ректора финансирование пары экспедиций.

Потом Мэб вспомнила, что, разобравшись с «Грёзами», они с Реджинальдом разойдутся в разные стороны, и поскучнела.

– Насколько я поняла – во всяком случае, в университетской энциклопедии так сказано, причиной душевного расстройства госпожи Марто был эксперимент ее супруга?

– Вы совершенно правы, – доктор откинулся на стуле и, взяв небольшой, остро заточенный карандаш, принялся вращать его в руках. – Хрестоматийный, так сказать, случай в нашей науке. Можно даже сказать, с него и началась чаропатия.

– Чаропатия?

– Термин не устоявшийся, – смутился доктор. – Мы еще только вводим его в обиход. Чаропатия, леди Дерован, это разрушительное воздействие некоторых видов магии на человеческий разум.

– Очень интересно. Вы позволите, я запишу? – Мэб раскрыла саквояж и изучила целый ворох бумаг, в беспорядке, одним комом туда засунутый. Надо уже завести себе блокнот, как сделал Реджинальд.

Желание в чем-то брать с Эншо пример, смущало.

– Я воспользуюсь парой листов вашей бумаги? – спросила Мэб.

За этим последовал долгий, пристальный взгляд, и наконец доктор Блэк кивнул. Что, интересно, с точки зрения этой, как ее? чаропатии говорит отсутствие о преподавателя-мага тетради для записи? Ведь это точно знак!

– Итак, насколько я поняла из университетских записей, профессор Марто начал изобретать прототип современного чарофона, действующий на более сложном, ментальном уровне, и связал подобными чарами себя и свою жену?

– Совершенно верно. Знаете, леди Дерован, я бы пожалуй не стал называть его исследования «прототипом чарофона». Марто занялся – и очень неаккуратно – изысканиями в области телепатии.

Мэб хмыкнула. Исследования телепатии были до не столь давнего времени настоящей черной дырой для государственного бюджета. Сейчас, по счастью, их наконец признали бесперспективными, хотя обмен мыслями на расстоянии все еще казался очень многим заманчивой идеей.

– В любом случае он установил со своей супругой, Жанной, связь на ментальном уровне, очень глубокую, которая подпитывалась его магическим даром. Жанна Марто колдуньей не была, надо сказать, что не помешало связи окрепнуть самым чудовищным образом.

– Он умер от истощения?

– Боюсь, – покачал головой доктор Блэк, – произошло кое-что значительно худшее. Он умер от полного упадка сил, магических и жизненных. В последние недели, сохранились фотографии, он был похож на скелет, обтянутый кожей. А его супруга… Она наоборот, окрепла, избавилась от некоторых недугов.

Мэб украдкой вытерла вспотевшие ладони.

– Вы полагаете, она получила силу мужа?

– Вероятнее всего – да, и эта сила разрушительно подействовала на ее разум, приведя к сильнейшему чаропатическому расстройству. У нее начались приступы буйства после смерти Мартоа, и ее поместили в клинику. Там она начала убивать пациентов, проламывать им головы. Сперва полагали, что это делал один из санитаров, но и после его ареста убийства продолжились. В конец концов Жанну Марто удалось взять на месте преступления. Она утверждала, что делает это для мужа, разговаривает с ним и следует его воле.

– Насколько я понимаю, безумцы часто слышат голоса… – осторожно предположила Мэб. – И видят галлюцинации…

– А Жанна Марто могла их визуализировать, вероятно, благодаря полученной телепатически магической силе своего мужа. Она показала следователям картинки, которые видела в голове: мужа, взывающего к убийству.

– И чем закончилась эта история? Ее казнили?

– Нет, нет, леди Дерован, – поспешил отмахнуться доктор. – Уже тогда все понимали, что, не отвечающая за свои поступки, женщина не должна нести за них вину. Ее поместили в особое, закрытое отделение клиники, пытались достучаться до ее разума. Она впадала в буйство, ее связывали, некоторое время держали в карцере. Она скончалась спустя семь или восемь лет, тихо, во сне.

– В газетной статье, которая мне попадалась, было написано, что Жанну Марто повесили…

– О, это было сделано для успокоения общественности, – улыбнулся доктор.

Мэб едва заметно поморщилась. Для успокоения, конечно. А вовсе не для того, чтобы спокойно, не оглядываясь на прессу и защитниц вот такого рода заключенных – тридцатые годы были временем настоящей эпидемии «сумасшествия» и тысячи женщин мужья отправляли с глаз долой в клиники. А еще можно было, не заботясь о репутации, изучать загадочный недуг, противоречащий всему, что было известно о магии.

Будь это любовно-приключенческий роман, вроде тех, что любила читать Анемона, и Марто закрыли бы в клинике, чтобы исследовать способ передачи магических способностей. По счастью, в реальной жизни в этом не было смысла. Это как вскрывать кому-то голову, чтобы понять, как это он умеет так рисовать.

– И каков был вердикт?

– Чаропатия, к сожалению, оказалась неизлечима, – печально улыбнулся доктор Блэк. – Как неизлечима и до сих пор. Мощные магические силы так разрушительно действуют на мозг, что последствия оказываются необратимы.

Мэб сделала последнюю пометку и сложила листы пополам.

– Что ж, доктор, спасибо. Полагаю, пример выйдет очень поучительный.

Блэк поднес ее руку к губам и поцеловал, и это прикосновение вызвало во всем теле протестующую дрожь. А еще – знакомую, тянущую боль вожделения. Мэб посмотрела на часы. Нужно как можно скорее вернуться домой и… Краска прилила к щекам, когда воображение нарисовало картины, одна развратнее другой. О, небеса всемогущие! О чем ты думаешь, Мэб Дерован!

Мэб скомкала прощание с удивленным доктором – он, кажется, начал на нее посматривать особенным, профессиональным взглядом – и выскочила на улицу.

* * *

Доктор Кьюкор встретил Реджинальда с распростертыми объятьями и парой мензурок «особой желтой» – напитка, которым в колледже де Линси новичков неизменно проверяли «на вшивость». Пришлось терпеливо кивать, брать одну из мензурок и опрокидывать в себя полное перца и имбиря пойло. Реджинальд умудрился не закашляться, хотя слезы брызнули из глаз – «особая» была на порядок крепче, чем делали студенты – и получил одобрительный удар по плечу. Доктор выпил свою порцию и наконец пожал руку. Этот социальный ритуал в де Линси не считали столь уж особенным.

– Рад встретить товарища-алюмни, – Кьюкор активировал плитку под чайником, и спустя пару мгновений в кабинете запахло кофе. Это был второй любимый напиток в колледже: его студенты часто не спали допоздна со своими занятиями и экспериментами. – Криминалистика, или, может быть, медицина?

– Артефакторика, – качнул головой Реджинальд. – Преподаю в Абартоне с самого выпуска.

– Заменили старика Барнса? – улыбнулся Кьюкор. – Признаться, когда я учился, все мы ждали со дня на день его выхода на пенсию.

– Многие все еще ждут, – усмехнулся Реджинальд. – Сейчас он работает только с дипломниками.

– Господи, да сколько ж ему?! Девяносто, не меньше! – восхищенно присвистнул Кьюкор и разлил кофе. Устроившись в кресле для посетителей рядом с Реджинальдом, он продолжил. – Насколько я понял, вы заинтересовались аппаратом Маршана? Наметились перспективы его использования в артефакторике?

– А собственно, чем черт не шутит? – улыбнулся Реджинальд. – Но нет, пока это интерес частного порядка. Я до сих пор стараюсь следить за новинками. Видите ли…

Говорить правду было нельзя, однако, требовалось как-то объяснить свой интерес к столь специфическому прибору. В конце концов Реджинальд решил сказать немного того, немного сего, чуть приврать, чуть приукрасить и самая толика правды напоследок.