Текст книги "Том Стволер"

Автор книги: Дарен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

– Значит, мальчишки не больше.

Я соглашаюсь:

– Не больше. Они сильнее.

– Ты не сильнее.

– Сильнее.

– Тогда докажи. – Громкая девочка говорит: – Докажи, что ты сильный. Вырвись от нас.

Девочка, которая не из Дании, говорит:

– Мне его отпустить?

– Нет. Держи. – Громкая девочка говорит: – Пусть он сам вырывается. Если он вырвется, значит, мальчишки сильнее.

Девочка, которая не из Дании, кивает. Держит меня крепко-крепко. Крутит мне руки. Я пытаюсь вырваться. Делаю такое лицо, ну, как будто я самый сильный. Но у меня ничего не выходит. Не могу вырваться. Не получается.

Громкая девочка говорит:

– Давай рассказывай про мальчишек. Чем они отличаются от девчонок?

Я думаю, думаю, думаю. Что бы такого сказать.

– Быстрее. – Громкая девочка задирает платье. Она сидит надо мной, и снизу мне видно, какие у нее трусики.

– Не надо, – говорю я со слезами. – Не писай на меня. Пожалуйста.

– Сейчас буду писать. – Громкая девочка говорит. – Мне уже хочется. Я выпила целый стакан апельсинной газировки. И еще съела мороженое. Так что давай говори быстрее. А то я уже не могу терпеть.

Я думаю, думаю, думаю. Чем мальчики отличаются от девочек? Что они умеют такого, чего не умеют девчонки? Мальчишки играют в футбол. И в войнушку. У них есть игрушечные пистолеты. Они вечно пачкаются в грязи. И еще любят драться. Но это не то. Совершенно не то. Это что они делают. А надо – что у них есть. Что у них есть такого, чего нет у девчонок?

Я думаю, думаю, думаю.

– Быстрее.

Я поднимаю глаза. Смотрю на трусики этой девочки, которая громкая. Смотрю на них, думаю, думаю, думаю. Все, я придумал. Я знаю, знаю. Я говорю быстро-быстро:

– У меня есть пиписка.

Все молчат. А потом громкая девочка сдвигает ноги и говорит:

– Покажи.

– Нет.

Громкая девочка опять раздвигает ноги.

– Все, не могу больше терпеть. Буду писать.

– Хорошо, – кричу я со слезами. – Я покажу, покажу. Только не говорите маме. Она будет ругаться. Она говорит, что пиписку нельзя показывать. Никому.

Я показал ей пиписку. Этой девочке, которая громкая. Мы с ней пошли в деревянный домик, который в саду. А девочка, которая не из Дании, и еще третья, которая из Испалии, они ждали снаружи. Громкая девочка закрыла дверь и сказала мне: «Ну, давай. Доставай». А мне было страшно. Я испугался, что она будет смеяться. Но она не смеялась. Она просто смотрела и думала, очень задумчиво думала. Наверное, пыталась понять, что это такое, когда у тебя есть пиписка. У нее такой нет. Я точно знаю, что нет. Я сам ни разу не видел, но я точно знаю, что у девочек нет пиписки. У них только дырочка.

Мы посмотрели мою пиписку, и теперь началось заседание девчоночьего клуба. Девчоночий клуб – он только для девочек. Мальчишек туда не берут. Только девчонок. Даже если бы я захотел вступить в клуб, меня все равно бы не приняли.

– А можно мне тоже в ваш клуб? – говорю. – В ваш девчоночий клуб.

– Нет. – Громкая девочка говорит: – Это клуб только для девочек.

– Ага.

Громкая девочка закрывает дверь. Они все там, в деревянном домике. А я снаружи. Меня не взяли. Я стучусь в дверь, говорю:

– Пустите меня. Если вы меня пустите, я покажу вам свою пиписку.

– Нет. – Громкая девочка кричит через дверь: – Я уже видела твою пиписку. Она дурацкая.

– Тогда пустите меня просто так, – говорю. – Я не буду показывать вам пиписку.

Все молчат, ничего не говорят. Не происходит вообще ничего. Только птицы поют на деревьях. Птицам весело, они поют. А потом дверь открывается. Громкая девочка высовывается наружу и спрашивает:

– Где твоя пиписка?

– У меня в брюках.

– Ну, тогда заходи.

Я захожу в домик.

Громкая девочка закрывает дверь.

Я говорю:

– Мне не нравится быть мальчишкой. Мальчишки – такие противные.

И тут дверь опять открывается, и в домик заходит еще одна девочка. Она совсем маленькая, даже меньше меня. А я очень маленький. Она заходит и говорит:

– От мальчишек воняет какашками.

Громкая девочка смотрит на мелкую. Она, кажется, сердится.

Она говорит:

– Стейси, уйди. Мы сейчас заняты. Мы потом с тобой поиграем.

Стейси хмурится. Она тоже сердится. А потом разворачивается и уходит.

– Так на чем мы там остановились?

– Мы принимали меня в ваш клуб, – говорю. – Можно мне тоже в ваш клуб?

Громкая девочка смотрит на других девочек. Другие девочки смотрят на громкую. Только она уже больше на них не смотрит, она смотрит на меня.

Она говорит:

– Да. Но только если наденешь платье.

Девочка, которая не из Дании, говорит:

– Марго. – Она говорит это девочке, которая из Испалии. – Принеси Тому платье. Какое-нибудь из своих.

Девочка, которая из Испалии, Марго Меккано, сестра Марко Меккано, с которым мы учимся в одном классе, идет мне за платьем.

– Ура! – говорю я. – Меня приняли! В ваш девчоночий клуб!

– Еще не приняли. – Громкая девочка говорит: – Мы еще не провели церемонию вступления. Сейчас мы тебя отведем в заколдованный сад. Тут, в саду, есть одно место, оно заколдованное. Мы споем тебе песню и станцуем специальный волшебный танец и превратим тебя в девочку.

– А как же моя пиписка?

– Мы от нее избавимся, не волнуйся.

– Ага.

Я буду носить платье, я буду девочкой в девчоночьем клубе. Буду играть в саду. А потом, когда вырасту, выйду замуж. Буду любить милых домашних зверюшек. И пить апельсиновую газировку, и есть мороженое. Они перемешаются у меня в животе, и получится мороженовый лимонад.

Мы идем в заколдованный сад. Девочки встают в кружок, как феи из сказки, которые водят хоровод. Они держатся за руки и поют:

– Маленькая лилия, как тебя зовут? Лилия Малявочка, так меня зовут.

Я стою в центре круга. На мне – девчоночье платье. Оно все в цветочках и в каких-то дурацких оборочках. Я себя чувствую странно. Как будто… как будто…

Как будто это не платье, а торт. Как будто на мне надет торт, с розочками из крема.

Вообще-то я мальчик, но теперь я как девочка. Другие девочки танцуют вокруг меня и поют:

– Маленькая лилия, как тебя зовут? Лилия Малявочка, так меня зовут.

– Я никакая не Лилия Малявочка, – говорю. – Я Том Стволер.

Но девчонки меня не слушают. Они танцуют вокруг меня и поют:

– Маленькая лилия, как тебя зовут? Лилия Малявочка, так меня зовут.

– Нет, – говорю. – Я не Лилия Малявочка.

– Маленькая лилия, как тебя зовут? Лилия Малявочка, так меня зовут.

– Нет. – Я вырываюсь из круга и бегу со всех ног. Я в жизни так хорошо не бегал, вот как сейчас. Мальчишки все хорошо бегают, потому что они умеют. А девочки так не умеют. Я все-таки мальчик и бегу как мальчишка. Быстро-быстро бегу, со всех ног.

Я мальчик, но я сейчас в платье. Я не могу идти в платье домой. Потому что все будут смеяться. И называть меня девочкой. И говорить, что я очень красивая, и лезть целоваться. И еще – задирать на мне платье и смотреть на мою пиписку. И мама будет ругаться. И надает мне по попе.

Поэтому я прячусь. В саду, в кустах. Прячусь в укрытии. Как солдат в армии, на войне. Только солдат из девчоночьей армии, потому что я в платье.

Хочу домой. Не хочу быть в саду. Не хочу прятаться. У меня жутко урчит в животе. Он голодный – живот. Ему хочется кушать. Он уже не урчит, а рычит. Как голодный и страшный зверь. Сейчас он меня скушает.

Есть два разных страха. Первый страх – это когда тебе страшно остаться в саду одному на всю ночь, когда будет темно. Второй страх – это когда тебе страшно идти домой, потому что там тебя будут ругать и, наверное, бить по попе. Страх, который когда тебе страшно остаться в саду, заставляет меня идти домой. Страх, который когда тебе страшно, что тебе надают по попе, заставляет меня идти медленно-медленно. Уже темнеет. И я, кажется, потерялся.

Зато никто меня не видит. Потому что темно. И давно пора спать. Но я не могу сейчас спать, потому что я даже не дома. И даже не знаю, где дом. И не знаю, куда идти. То есть я знаю, куда идти. Но в темноте все другое. Когда темно, все по-другому.

Все-таки я добираюсь до дома. Захожу через заднюю дверь. Включаю свет. Машу выключателю рукой и кричу: «Привет». Это он так включается, свет. Это специальный такой выключатель. Называется «хай-тек».

– Мам.

Где она? Ее нет. Ее нет на кухне, где она всегда моет посуду, и нет в гостиной, где она смотрит телик. Сейчас ее нет, и поэтому телик выключен. Я включаю его. Телик Терик. Только это не Терик, это совсем другой телик. Телик Терренс, который для взрослых. Он включается и говорит:

– Мы с вами взрослые люди, давайте поговорим об ответственности.

Я морщу нос. Мне не нравятся взрослые передачи.

– Меня зовут Телик Терренс, – говорит телик Терренс. – А вас?

Это он не со мной разговаривает. Я вообще даже не взрослый.

– Как вас зовут?

Я смотрю по сторонам. Никого нет.

– Как вас зовут?

– Том. – Я пожимаю плечами. – Только я еще маленький, я не взрослый.

– А почему ты еще не спишь? – Телик Терренс говорит: – Уже поздно, и детям давно пора спать.

– Я жду, – говорю. – Жду, когда мама скажет, что надо спать.

– А где твоя мама?

Я пожимаю плечами. Не знаю.

– А я знаю, где твоя мама.

– Где?

– В постели.

– Ага, – говорю. – Тогда я пойду к маме. Чтобы она меня поцеловала и сказала «спокойной ночи».

Телик Терренс качает головой. Голова у него квадратная.

– Она в постели. Но не в своей, а в чужой.

– В какой чужой?

– Том, ведь ты знаешь этого дядю.

– Какого дядю?

– Который молочник.

Я киваю. Этого дядю я знаю.

– На самом деле он никакой не молочник. Они с твоей мамой так притворяются. Как будто он молочник. Ради смеха.

Я пожимаю плечами. Не понимаю, чего здесь такого смешного.

– Том, ты что-нибудь знаешь про секс?

Я качаю головой.

Телик Терренс молчит, ничего не говорит. Просто смотрит на меня. Смотрит мне прямо в глаза. Я тоже смотрю ему прямо в глаза. Они у него квадратные. Мы долго-долго так смотрим, а потом он говорит:

– Секс – это как целоваться, только еще хуже.

Я морщу нос. Хотя я не знаю про секс, он мне заранее не нравится.

– Когда он приходит сюда, этот дядя, они с твоей мамой занимаются сексом.

– Нет, – говорю. – Они ничем таким не занимаются. Мама вообще этим не занимается. А если когда-нибудь и занимается, то только с папой.

– А где твой папа, Том?

– На нефтяной вышке. В море.

– Нет, он не в море. – Телик Терренс говорит: – Он в тюрьме. За наркотики.

– Ну и ладно, и пусть, – говорю. – Все равно они с мамой вообще никогда не занимаются сексом. Секс – это противно.

– Они занимаются сексом. – Телик Терренс говорит: – Но не друг с другом. Твоя мама – она занимается сексом с молочником, который по-настоящему не молочник. А твой папа – он занимается сексом с большими и волосатыми дяденьками.

– Ага.

– Они его бьют и делают с ним всякие нехорошие вещи, пока он спит.

Я киваю. Я знаю про нехорошие вещи. Это пиво и девочки.

* * *

Я поднимаюсь наверх. Снимаю это дурацкое платье. Прячу его в корзину, где грязное белье. Ну, которое надо стирать. Запихиваю в самый низ, чтобы было не видно. Иду к себе в комнату. Надеваю пижаму. Сую голову в дырку, которая для головы, потом сую руки и ноги в специальные дырки, которые для рук и для ног. Потом иду в ванную. Достаю писуна. Из специальной дырочки посередине, чтобы, когда захочешь пописать, не снимать всю пижаму. Писаю, убираю писуна обратно.

– Мам.

Где она? Ее нет даже в спальне. Я все-все посмотрел, везде. Даже поднял одеяло. И посмотрел под кроватью. А вдруг она прячется?! Но под кроватью ее тоже нет. И за шторами – тоже.

И за шторами, и в шкафу. В шкафу нет вообще ничего. Раньше там были мамины платья. У нее много платьев, и все синего цвета. Только теперь их там нет.

Дядя Мусорщик

Мусорщик – это такой специальный дяденька, который ездит по улицам в большой машине и собирает весь мусор. Машина пахнет, как мусор. Потому что это специальная мусорная машина, и в нее собирают мусор, который люди выносят на улицу в больших пакетах. Мусор – это ненужные вещи, которые выбрасывают на помойку, чтобы они не воняли дома. Мусорщик собирает пакеты с вонючим мусором и везет на помойку в своей машине.

Я иду в гости к дяде. Он очень хороший. Его зовут дядя Мусорщик. Он потому что работает мусорщиком.

Я кричу в щелку почтового ящика. Ну, который на двери у дяди Мусорщика. Я кричу.

– Дядя Мусорщик. Это я, Том. Пришел в гости.

Я жду перед дверью. Которая в доме у дяди Мусорщика. Жду, когда мне откроют дверь.

Дверь открывается. Дядя Мусорщик говорит:

– Том, дружище. Заходи, заходи. – Он говорит, что это приятный сюрприз. К нему никто никогда не заходит в гости. Потому что он мусорщик. Никто не хочет ходить в гости к мусорщику. – Как жизнь, дружище? Все пучком? – У него очень маленький дом, у моего дяди, который мусорщик. Там всего одна комната и две двери. Одна дверь, которая с улицы, и вторая, которая задняя. Эта вторая, которая задняя, выходит в узенький переулок, который у дяди вместо туалета. Дядя Мусорщик закрывает переднюю дверь и говорит: – Садись, дружище.

Я сажусь на матрас, на котором спит дядя Мусорщик. Когда ему в ящик бросают письмо, оно падает прямо ему на голову. Если вы соберетесь ему написать, пишите в любой другой день, кроме пятницы, потому что пятничное письмо придет утром в субботу и упадет ему на голову и разбудит. А он очень не любит, если его разбудить утром в субботу. Он говорит, что ему надо выспаться.

– А я вот киношку смотрю. У меня теперь новый видак.

– Что у вас новое?

– Видеомагнитофон. На самом деле он старый. Антикварная вещь. Теперь таких больше не делают. А я вот разжился по случаю. Смотри сюда. – Дядя Мусорщик показывает мне какую-то штуку. Я таких раньше не видел. – Это видеокассета. Для записи фильмов. Теперь таких больше не делают. Видишь? В окошке? Две круглые штуки. – Да, там есть окошко. И в окошке – какие-то штуки. – Они называются катушки. На них намотана пленка. Она такая… ну, в общем, пленка. Похожа на липкую ленту, только не липкая. Потому что на ней нет клея.

– А что тогда на ней есть?

– Там записана киношка.

Я смотрю на видеокассету. Смотрю очень внимательно. Но никакого кино на ней нет. Дядя Мусорщик смеется.

– Так ничего не увидишь. Нужен специальный видеомагнитофон. Вот смотри. – Дядя Мусорщик пинает какую-то штуку, похожую на коробку, которая стоит на ковре рядом с теликом, который тоже стоит на ковре. – Это видеомагнитофон. Его кто-то выкинул, а я взял. Очень даже хороший видак, рабочий. Кассету надо вставлять сюда, в эту прорезь. – Дядя Мусорщик вставляет кассету в прорезь на видаке, как почтальон, когда он опускает в дядин почтовый ящик какое-нибудь письмо, которое потом падает дяде на голову. Видак как будто глотает кассету. Как будто он ее съел. На передней панельке зажигается лампочка.

А потом – все. Ничего не происходит.

– А что он делает, этот видеомагнитофон?

– Он показывает кино.

– А где тогда это кино? Ну, которое он показывает.

– Надо нажать вот на эту кнопку. – Дядя Мусорщик говорит: – Только ты еще маловат для такого кино, дружище. Оно для взрослых. У меня сейчас только одна кассета, но я потом поищу тебе мультики. Думаю, что-нибудь найдется. Ты пока посиди, дружище, а я отскочу в переулок. Прогуляю лошадку. – И дядя Мусорщик идет в переулок. Я знаю. Он идет какать. Он, когда собирается какать, всегда говорит, что идет прогулять лошадку. Он выходит из задней двери, даже не надевая ботинок. Потому что ботинки уже на нем. Он же мусорщик и никогда не снимает ботинок.

Он уходит, а я сижу, жду. Смотрю на телик, который сейчас ничего не показывает.

Я смотрю на него и думаю: а если нажать эту кнопку? Интересно, что будет?

И когда я уже собираюсь нажать на кнопку, задняя дверь открывается, и входит дядя Мусорщик.

Я сижу на полу, на ковре, и вообще ничего не делаю.

– А вы что, – говорю, – уже прогуляли лошадку? Уже покакали?

– Нет, потом выйду. Попозже. Там какой-то приятель гуляет с собакой. – Дядя Мусорщик нажимает на кнопку, которая на видаке, только это другая кнопка, которая вытаскивает кассету. Дядя Мусорщик убирает кассету в карман своей куртки, которую он называет «куртец». – Это кино только для взрослых.

– Я уже взрослый.

– Ты еще маленький, Том, дружище. Если я покажу тебе эту киношку, твоя мама меня убьет.

– Не убьет. Она вообще ничего вам не сделает, потому что она занята.

– Да? И чем же она занята?

– Она занимается сексом. – Я говорю это шепотом. – С тем дяденькой.

– С каким дяденькой?

– Который молочник. Только он не настоящий молочник, а такой, понарошку. Это было по телику.

– По вашему новому телику, который весь навороченный?

Я киваю.

– Зря он тебе говорит о таких вещах. Это не для детей. – Дядя Мусорщик стучит пальцем по кассете, которая у него в кармане. – Это только для взрослых.

– Просто я его ночью включил, когда было совсем-совсем поздно. А днем я смотрю детские передачи. Днем он Терик, для маленьких. А ночью – Терренс. Для взрослых.

– Она меня все равно убьет. Когда закончит, ну, с тем, чем она занимается.

– Наверное, она никогда не закончит. – Я тихо качаю головой. – Потому что она забрала свои платья.

– Какие платья?

– Все, которые были.

– Том, дружище, я что-то не понимаю.

– Они были в шкафу, – говорю. – Ее платья. А теперь их там нет.

– И куда они делись?

Я достаю из кармана конверт.

Но дядя Мусорщик даже не смотрит на то, что я там достаю. Он идет к задней двери, открывает ее и выглядывает наружу.

– Похоже, этот приятель с собакой ушел.

Дядя выходит на улицу, в переулок за домом. Ему надо скорее прогулять лошадку.

Я смотрю на конверт. Там написано: «Терпение кончается. Просьба выслать еще терпения». Я уже собираюсь открыть конверт, посмотреть, что там внутри, но тут задняя дверь открывается, и заходит дядя Мусорщик.

– Чертова псина. И как человеку в таких условиях прогуливать лошадку?!

– А вы что, стеснялись собаки? Это же собака, она животное. Ее не надо стесняться.

– Собака здесь ни при чем. Я говорю про ее хозяина.

– А он что, тоже прогуливает лошадку?

Дядя Мусорщик смеется.

– Нет, он выгуливает собаку. Которая можно сказать что прогуливает лошадку. А человеку потом по-человечески не присесть.

Я киваю. Теперь мне все понятно. Он так хорошо все объясняет. Он вообще очень умный, мой дядя Мусорщик. Пусть он и мусорщик, но он очень умный. Я поэтому к нему и пришел. Чтобы показать ему этот конверт. Я говорю ему:

– Посмотрите, что у меня есть.

– Это что, Том, дружище?

– Конверт.

– Откуда он у тебя?

– Он был на кухне, лежал на столе. Это от мамы письмо. Она потому что его написала. И оставила на кухне. Когда уходила.

– Свалила, значит, мамашка.

Я киваю.

– И когда это случилось?

– Вчера. Был понедельник, который в субботу. Я пошел в школу. А потом, когда я пришел домой, она свалилась… нет, не свалилась. Свалила.

– В субботу в школу не ходят, Том. В субботу все отдыхают. Это выходной день. И сегодня тоже выходной. А завтра будет рабочий. Завтра мне на работу. Если она заработает, эта дура. Ну, в смысле, машина. Там есть такой механизм, в кузове. Сзади. Называется уплотнитель. Только он что-то не уплотняет. Открывать будешь?

Я смотрю на конверт у себя в руках. Качаю головой.

Дядя Мусорщик на меня даже не смотрит. Он снимает ботинки. Не те, которые на нем, а которые лежат в куче в углу. Он их снимает с какой-то штуки, которая под ними.

– Знаешь, что это такое? – Дядя Мусорщик говорит: – Это микроволновка.

– Что?

– Микроволновая печь. Теперь таких больше не делают. Теперь вместо них интернетские. Но она хоть и старая, зато удобная. И очень быстро готовит еду. Всего за минуту.

Я открываю рот.

– За минуту?

Дядя Мусорщик кивает.

– Кстати, насчет еды. – Дядя Мусорщик лезет в карман. – Знаешь, что это такое?

Я киваю. Я знаю. Это рыба.

Дядя Мусорщик держит ее за хвост, машет ею в воздухе. Она как будто плывет, только в воздухе, а не в воде. И еще от нее плохо пахнет.

– Вот, разжился по случаю. Хочешь есть?

– А что, уже пора обедать?

Дядя Мусорщик смотрит на часы.

– Ну, в общем, можно и пообедать. Полпятого и полминуты. Кстати, хорошие часики. Тоже разжился по случаю. Показывают часы, минуты, секунды и половины секунды. Видишь, вот так. И еще какой сегодня день. Это очень удобно, когда знаешь, какой сегодня день.

– Мы будем есть эту рыбу?

– Сейчас приготовим и будем есть. Вместе с осликом, который прогуливает лошадку. – Дядя Мусорщик кладет рыбу в микроволновку, закрывает дверцу. Нажимает на кнопку. Микроволновка включается. Там на дверце – окошко, и поэтому видно, как рыба крутится там, внутри. Мы с дядей Мусорщиком сидим, смотрим, как она крутится. Дядя Мусорщик говорит:

– Что-то вид у тебя голодный.

– Я сегодня не завтракал.

– Чего так?

Я пожимаю плечами.

Дядя Мусорщик нажимает на кнопку, микроволновка пищит и открывается. Дядя Мусорщик сует внутрь палец. А потом тыкает пальцем в рыбу.

– Нет, еще сыровата. Вот тут, у жабр. – Он опять закрывает микроволновку. Нажимает на кнопку. Микроволновка включается. – То есть в последний раз ты что-то кушал еще вчера вечером, на ужин?

– Нет, – говорю. – Вчера вечером я гулял. А когда гуляешь на улице, ужинать не получается.

Дядя Мусорщик меня не слушает. Он нажимает на кнопку. Микроволновка пищит и опять открывается. Дядя Мусорщик сует внутрь нос. А потом тычется носом в рыбу. Нюхает, достает рыбу за хвост и кладет сверху на микроволновку.

– Ну вот, дружище, теперь готово. – Дядя Мусорщик приподнимает матрас и достает из-под матраса тарелку. – Лучший фамильный сервиз. Я его берегу, даже как пепельницу не использую. Потому что вещь ценная, дорогая. Смотри, Том. – Он показывает мне тарелку. Вытирает ее рукавом. Поднимает повыше, чтобы мне было хорошо видно. На ней нарисован ослик. Который прогуливает лошадку.

– Она что, антикварная?

– Типа того. – Дядя Мусорщик говорит: – Уж постарше тебя, это точно. Даже постарше меня. Когда я был в твоем возрасте. – Дядя Мусорщик перекладывает рыбину на тарелку. – Бери вилку, и давай кушать.

– А где взять вилку?

– В ботинке, где ручки.

Я ищу этот ботинок, где ручки. Это самый обычный ботинок, только в нем стоят ручки. Ручки и всякие штуки, которые на них похожи. Карандаши. Ножницы. Кусачки для ногтей, которые на ногах. И еще вилки. Я беру себе вилку.

– Дядя Мусорщик, а вам надо вилку?

– Да не, я так обойдусь, Том, дружище. – Дядя Мусорщик показывает мне фокус. Он подбрасывает рыбу в воздух вместе с тарелкой, только тарелка остается у него в руках, а рыба летит вверх. Ну, как будто выпрыгивает из воды. Как будто она живая. Только она не живая. Она приготовленная. Это просто такой фокус. Рыба падает на лицо дяди Мусорщика. Он улыбается мне из-под рыбы и откусывает кусок.

– Чего ты смеешься, Том? Ты что, ни разу не видел, как едят рыбу с лица?

Я смеюсь. Это очень смешной фокус.

Дядя Мусорщик ест рыбу с лица. Он говорит:

– Раньше все люди так ели. До того, как придумали вилки. – Дядя Мусорщик роняет рыбину на тарелку. – Давай, малыш. Угощайся.

Мне очень здорово повезло, что у меня есть дядя Мусорщик. Дядя Мусорщик – он вообще самый лучший. Лучший дядя на свете. Я возвращаюсь домой, от дяди. Иду домой к маме. Она обязательно вернется. Она моя мама и она меня любит.

Я на улице. Стою перед домом. Жду. Жду, когда придет мама. Жду, жду и жду. Но она не приходит. Где же мама?

Уже прошел час, и еще полчаса, и еще немножко, а мамы все нет и нет. Уже почти вечер, а мамы нет.

Сколько же им занимаются, этим сексом? Наверное, долго. Но мне нужно точно знать сколько. Надо спросить у кого-то из взрослых. Я иду через дорогу, к другому дому, который напротив.

Подхожу, стучусь в дверь.

Жду у двери. Когда мне откроют. Дверь открывается. Наружу выходит тетенька с рыжими волосами. Смотрит куда-то поверх меня. Я потому что маленький.

– Я здесь, внизу, – говорю. – Я еще маленький.

Тетенька с рыжими волосами смотрит вниз, на меня.

– Я хочу у вас что-то спросить. Ну, про это.

– Про что «про это»?

– Ну, про это. – Я говорю это шепотом. – Про секс.

– Нет, спасибо. Сегодня что-то не хочется.

Я говорю ей:

– Не только сегодня. И вчера тоже. Вчера и сегодня. Вообще каждый день.

– Ты еще маленький. – Тетенька с рыжими волосами хмурится и говорит: – Меня посадят.

Она, кажется, сердится.

– Нет, – говорю. – Вы не поняли. Я не хочу заниматься сексом. Я хочу только спросить. Долго им занимаются или нет? А если долго, то сколько?

– Детям вообще не положено знать, что это такое. – Тетенька с рыжими волосами говорит: – И уж тем более спрашивать, сколько им занимаются.

– Я знаю, что это такое. Это как целоваться, только еще хуже.

Тетенька с рыжими волосами качает головой. И закрывает дверь.

Я стою и смотрю на дверь. Потом снова стучусь.

Дверь открывается. Тетенька с рыжими волосами говорит:

– Ну, что еще?

– Вы мне не ответили, – говорю. – Я вас спрашивал, а вы не ответили. А мне надо знать.

– Что тебе надо знать?

– Моя мама сейчас занимается этим самым, и мне надо знать, сколько им занимаются.

Тетенька с рыжими волосами смеется.

– Спроси у папы.

– Не могу, – говорю. – Он в тюрьме. На нефтяной вышке.

– Тогда, наверное, долго. Если он в тюрьме, и они с твоей мамой занимаются этим самым.

– Нет, – говорю. – Мама не с ним занимается, а с молочником. Который по-настоящему не молочник.

– Мальчик, ты прекращай читать эти плохие книжки.

Я качаю головой.

– Я не читаю плохие книжки.

– Тогда где ты набрался таких идей? Про молочников и домохозяек?

– Она говорила, что он молочник. Но когда он пришел, она нарядилась в свое самое лучшее платье. Которое прозрачное.

– Наверное, это любовь.

– Нет, – говорю. – Она его вовсе не любит. Она любит меня. Она – моя мама.

– Это еще ничего не значит. Вот я, например, не люблю свою маму.

– У вас есть мама?

Тетенька с рыжими волосами трогает свои волосы, которые рыжие. А потом показывает наверх.

– Она там, наверху. У себя в спальне.

– А сколько тогда вам лет? Если у вас есть мама.

– Не груби старшим, мальчик.

Я морщу нос. Не люблю, когда меня ругают.

– Ладно, я не хотела тебя обидеть. Просто это невежливо-спрашивать у человека и тем более у женщины, сколько ей лет. И тем более у женщины в моем возрасте.

– Мне девять лет.

– Ну, а мне сорок два. Теперь понимаешь, почему это было невежливо – спрашивать, сколько мне лет?

– А сколько же лет вашей маме?

Тетенька с рыжими волосами смотрит на небо.

– Она вообще древняя, как динозавр. Хочешь печенья?

Я киваю. Люблю печенье.

Тетенька с рыжими волосами открывает буфет, вынимает оттуда печенье. Имбирное, с орешками. Такое большое и круглое.

Я беру одну печенюшку, кусаю.

Тетенька с рыжими волосами тоже берет печенюшку.

У меня печенюшка большая, а у тетеньки – маленькая.

– Вкусные, правда?

Тетенька с рыжими волосами кивает. Жует и глотает. Все, она уже съела свою печенюшку. Я смотрю на свою печенюшку.

– Они такие большие, правда?

– Ты что, с одной штучки наелся?

– Нет, – говорю. – Не наелся. Я еще съем одну или две. Я потому что сегодня не ужинал. И я очень голодный.

– А что, твоя мама тебя не кормит?

– А мамы нет дома. Она ушла заниматься сексом и никак не приходит. Я все жду, а она не приходит.

– То есть она сейчас со своим дружком?

Я киваю.

Тетенька с рыжими волосами открывает буфет. Наверное, хочет достать мне еще печенья. Она добрая тетя, хорошая. Она достает мне печенье. Но почему-то вдруг замирает с печеньем в руках. Смотрит на меня. Говорит:

– У нее, стало быть, есть дружок?

Я киваю.

– Такой высокий?

Я киваю.

– С кудрявыми черными волосами?

Я киваю.

– Это мой муж. Вот урод.

– Э…

– Это мой муж. – Тетенька с рыжими волосами хмурится и качает головой. – Я так и знала. Ты живешь через дорогу? А твою маму зовут Тина?

Я киваю.

Тетенька с рыжими волосами ставит печенье на стол. То есть бросает его на стол, и оно теперь все поломалось. Имбирное, с орешками.

– Теперь ты понимаешь, почему я такая сердитая?

– Вы совсем не сердитая, – говорю. – Даже наоборот. Вы хорошая и добрая.

– А вот муж так не считает. Иначе он бы от меня не сбежал. Вечно он думает не головой, а головкой. Куда он его поведет, его член, туда он и пойдет. – Тетенька с рыжими волосами трясет головой, как будто трясет мельничку с перцем, ну, которая для перца, чтобы делать из перца перечный порошок. – Забежал только на пару минут, чтобы взять пачку печенья.

Я смотрю на печенье. Я совсем не наелся. Я бы съел еще штучку. Или даже две.

– Это было в субботу.

– Да, – говорю. – В понедельник, который в субботу. Я пошел в школу. Мама сказала, что мне нужно в школу. А потом, когда я вернулся, ее уже не было.

Тетенька с рыжими волосами берет стул и садится за стол.

– Убью гада, своими руками убью. Я-то думала, с ним что-то случилось. Может быть, провалился в какую-то яму. Жутко переживала, всю ночь не спала. А тут вот в чем дело. Лучше бы он сам себе шею свернул. Ты прости меня, мальчик, я совсем не хотела сердиться. – Тетенька с рыжими волосами глядит на меня, и вид у нее очень сердитый. – Ты ведь Том? Тинин сынишка?

Я киваю.

– А я Одри Стирка. И как ты теперь? – Тетенька Одри Стирка качает головой. – Один, без мамы.

Я улыбаюсь.

– Со мной все в порядке. У меня есть дядя, он мусорщик. Его зовут дядя Мусорщик.

– То есть он за тобой присмотрит?

Я киваю.

– И кушай как следует. Следи, чтобы дядя тебя кормил. – Тетенька Одри Стирка дает мне печенье. Всю пачку. – Возьми вот печенье.

Уже поздно, и мне пора спать. Но я не ложусь. Меня потому что некому уложить. Я сижу на кровати. На самом краешке. Но не ложусь. И не надеваю пижаму. И не снимаю ботинки. Вообще ничего не делаю.

– Клоун Подушкин, – говорю я Клоуну Подушкину. – Пора спать, Клоун Подушкин.

Клоун Подушкин сидит, ничего не делает. Он плюшевый мишка, а мишки, которые плюшевые, они ничего не умеют делать.

– Ну, давай, Клоун Подушкин, – говорю я. – Тебе пора спать.

Клоун Подушкин даже не шевелится. Он потому что игрушечный. Я так думаю, это очень невесело, быть медведем. Тем более плюшевым. Когда ты вообще ничего не умеешь, а тебя все ругают. А ты только падаешь с кровати. И на тебя наступают ногой.

Я достаю из-под подушки пижаму. Надеваю ее на Клоуна Подушкина. Вернее, запихиваю в нее Клоуна Подушкина. Потому что он маленький, он игрушечный, а пижама большая, она для детей.

– Ну, давай, – говорю. Я уже начинаю сердиться. – Ложись спать.

Клоун Подушкин вообще ничего не делает.

– Ну, давай, – говорю. – А то получишь по попе. Хочешь, я расскажу тебе на ночь сказку?

Клоун Подушкин молчит, ничего не говорит. И вообще ничего не хочет. Он плюшевый мишка, а они никогда ничего не хотят. Даже сказку. И даже чтобы их обняли перед сном.

Я снимаю с него пижаму, вернее, вынимаю его из пижамы, потом снимаю ботинки, которые на мне, надеваю пижаму. Я устал, хочу спать.

Уже утро, и я проснулся.

Да, уже утро, только оно совершенно неправильное. Мамы нет. Она не пришла, чтобы меня разбудить. Не рассердилась и не сказала, какой я нехороший мальчик. Не сказала: «Вставай, а то в школу проспишь. Тебе пора в школу, учиться».