Текст книги "Том Стволер"

Автор книги: Дарен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Дарен Кинг
Том Стволер

Телик Терик

Мы с Териком смотрим телик. Только это не просто телик, а телик Терик. На самом деле Терик не смотрит телик, потому что он телик и есть. Он – телик Терик, и он со мной разговаривает. Он говорит:

– Привет, сейчас мы с тобой здорово повеселимся.

Я улыбаюсь. Люблю веселиться.

Телик Терик говорит:

– Тебе понравится, вот увидишь.

Я улыбаюсь.

Телик Терик говорит:

– Как тебя зовут?

Я думаю, думаю, думаю. Стучу пальцем по лбу.

– Спроси у мамы.

Я вылезаю из кресла и мчусь к маме на кухню, чтобы спросить, как меня зовут. Мама сидит за столом, что-то пишет. Даже не пишет, а просто смотрит на лист бумаги. А потом даже не смотрит. Закрывает глаза.

– Мам, – говорю. – А меня как зовут?

Она открывает глаза, оборачивается ко мне. Говорит:

– Том.

Я возвращаюсь обратно в комнату, бегу со всех ног. Я в жизни так хорошо не бегал, вот как сейчас. Забираюсь обратно в кресло, в то самое, где я сидел раньше, а потом с него слез. Я сижу снова в кресле и говорю:

– Том.

– Привет, Том. – Телик Терик говорит: – Меня зовут Телик Терик. Видишь, у меня два имени. Одно имя и одна фамилия. А у тебя есть фамилия?

Я киваю.

– И какая у тебя фамилия, Том?

Я думаю, думаю, думаю. Стучу пальцем по лбу. Потом кладу палец в рот. Телик Терик говорит:

– Спроси у мамы.

Я вылезаю из кресла и бегу в кухню, где мама. Бегу со всех ног, быстро-быстро.

– Мам. – Я хватаю ее за платье, которое синее. – Мам, а какая у меня фамилия?

Мама качает головой.

Я дергаю ее за платье, которое синее, и говорю:

– Мам, ну скажи. Какая у меня фамилия? Мама смотрит на меня, говорит:

– Стволер.

Стволер. Я улыбаюсь, киваю. Ну да. Конечно. Я знаю. Бегу обратно в большую комнату. Забираюсь обратно в кресло, с которого только что слез. И говорю Телику Терику:

– Стволер.

– А теперь скажи вместе. – Телик Терик говорит: – И фамилию, и имя. И что получится?

Я думаю, думаю, думаю. Потому что тут надо подумать как следует.

Телик Терик говорит:

– Спроси у мамы.

Нет, только не это. Опять бежать в кухню. Мне уже надоело бегать. Я вылезаю из кресла, бегу на кухню.

– Мам, а что получится, если вместе?

Мама качает головой.

– Мама, ну скажи, что получится, если сказать и фамилию, и имя вместе?

Мама говорит:

– Тебя зовут Том Стволер. Тебе девять лет. И ты мне мешаешь.

Том Стволер. Бегу обратно в большую комнату.

– Том Стволер, – говорю я Телику Терику.

– Доброе утро, Том Стволер. – Телик Терик говорит: – Давай поиграем в игру.

Я киваю. Давай поиграем. В игру.

– Садись поудобнее.

Я сижу на ковре по-турецки. Сижу очень удобно.

– Мы начинаем. – Телик Терик показывает мне картинку. На картинке какая-то тетенька пьет какой-то напиток. Напиток оранжевый. Это, наверное, апельсиновый сок с газировкой. Телик Терик говорит: – У всего есть название или имя. А ты никогда не задумывался, откуда они происходят, названия и имена?

Нет. Никогда.

– Эта тетенька пьет апельсиновый сок с газировкой. Ты тоже пьешь апельсиновый сок с газировкой. Ты никогда не задумывался, почему он так называется? Апельсиновый сок?

Я качаю головой.

Телик Терик показывает мне картинки. На картинках – фабрика, где делают апельсиновый сок. Телик Терик объясняет:

– Видишь, это такая фабрика. Здесь делают апельсиновый сок. Этот дяденька кладет апельсины в специальную машину. Она называется соковыжималкой. Потому что она выжимает из апельсинов сок. – Машина выжимает из апельсинов сок, точно как говорит Телик Терик. У нее такие большие давилки для выжимания сока. Они давят на апельсины, и из них выжимается сок. Телик Терик говорит: – Вот так на фабрике делают сок. Его выжимают из апельсинов, и поэтому он называется апельсиновым. Повтори. Апельсиновый сок.

Я повторяю за Теликом Териком:

– Апельсиновый сок.

– Вот теперь ты знаешь, почему апельсиновый сок называется апельсиновым. А теперь… – Телик Терик говорит: – Теперь скажи еще раз, как тебя зовут.

– Том, – говорю. – Том Стволер.

– А почему тебя так зовут?

Я пожимаю плечами. Не знаю.

– Спроси у мамы.

Я встаю, иду в кухню.

– Мам, а почему меня так зовут?

– Я же тебе говорила уже столько раз.

– Мам, почему меня так зовут?

– Я вышла замуж за твоего папу. – Мама говорит: – Его фамилия – Стволер. И у меня тоже стала фамилия Стволер. А когда ты родился, ты получил ту же фамилию. Как у нас с папой.

– Про фамилию понятно. А почему я Том?

– Я же тебе говорила. Это я тебя так назвала. В честь героя мультфильма.

Я возвращаюсь обратно в большую комнату. Уже не бегу, а иду. То есть немножко бегу и немножко иду. Не очень быстро. Чтобы не упасть. Потому что, если ты вдруг упадешь, когда стараешься что-нибудь не забыть, ты обязательно это забудешь, когда упадешь.

Телик Терик говорит:

– И почему тебя так зовут?

– Э…

Я забыл.

– У всего есть название или имя. – Телик Терик говорит: – Вот меня как зовут?

Я улыбаюсь и говорю:

– Телик Терик.

– Спроси у мамы.

– Я знаю, как тебя зовут, – говорю. – Телик Терик. Я знаю.

– Нам с тобой предстоит многому научиться. – Телик Терик говорит: – Спроси у мамы, как меня зовут.

Я не совсем понимаю, зачем это нужно. Но иду к маме и спрашиваю.

– Я занята.

Я смотрю на нее, как она смотрит на лист бумаги.

– Мам, а что ты там пишешь?

Мама берет лист бумаги, скручивает его в трубочку и говорит:

– Том, иди посмотри телевизор.

Я возвращаюсь обратно в большую комнату. Смотрю на телик. Который Терик. И выключаю его совсем.

Вот моя комната. На двери написано мое имя – на листочке бумаги. Там написано… там написано… На самом деле там ничего не написано. Я все сделал неправильно.

Вот моя книжка. Она с картинками. На картинках – мультяшные зверики. Это самая лучшая моя книжка. Я ее всю раскрасил. Хотел выдрать картинки и повесить на стену. Но мама сказала – нельзя.

Вот мои рыбки. Они вырезаны из бумаги. Мы их делали в школе. Вырезали и клеили. А потом я принес их домой и повесил на ниточках. Вернее, их папа повесил. Папа – большой, очень-очень большой. Он работает на нефтяной вышке.

Вот моя пижама. В ней есть дырка, чтобы просовывать голову, и еще две дырки – для рук, и две дырки – для ног, и еще одна дырка, посередине, это чтобы доставать писуна, когда хочется писать.

Вот мой плюшевый мишка. Его зовут Клоун Подушкин Налог или просто Клоун Подушкин. Это мой самый хороший друг, самый лучший.

Суббота – такой день, особенный. Он не похож на другие, которые нормальные. В субботу я не хожу в школу, так же, как и в воскресенье, когда можно весь день сидеть дома и смотреть телевизор. Я в большой комнате. Включаю телик, спрашиваю у мамы:

– Мам, можно мне посмотреть телик?

– Нет. – Мама говорит: – Тебе пора собираться в школу.

– Но сегодня суббота.

– Сегодня понедельник. – Мама говорит: – Тебе надо в школу.

Она все перепутала. Сегодня не понедельник. Никакой не понедельник. Сегодня суббота. И уже даже не утро, уже заполдень. Заполдень – это когда еще день, но уже скоро вечер. Я знаю. Бывает утро, бывает день, потом – заполдень, вечер и ночь.

– Мам, а ты почему так оделась?

– Как так?

– Ну, вот так. В это синее платье.

Мама смотрит на свое платье.

– Я всегда ношу только синее.

– Да. Но почему ты сегодня такая нарядная?

– Это весеннее платье. Сейчас весна. – Мама говорит: – Том, иди собирайся. А то опять опоздаешь в школу.

Иду собираться. Как велит мама. Сейчас понедельник, мама все правильно говорит. Я открываю свой шкаф, достаю школьные брюки, которые для школы, и надеваю их вместе с рубашкой, которая тоже для школы. Которая с короткими рукавами. Потом собираю портфель. Кладу учебник, тетрадку. Пенал, сделанный в виде космического корабля. Такого космического корабля, который с виду похож на пенал, только большой и летает в космосе.

Снова спускаюсь в большую комнату. Мама сидит, смотрит телик, хотя он даже не включен. Она говорит:

– Ты еще не ушел?

Я качаю головой.

– Иди скорее, а то опоздаешь.

Я киваю. Иду к двери, которая на улицу. И когда я уже собираюсь ее открыть, когда я уже нажимаю на ручку, дверь открывается сама. То есть не прямо сама: кто-то ее открывает снаружи. Кто-то заходит в прихожую. Это дяденька-молочник. Принес молоко. Я говорю ему:

– Простите, дяденька-молочник. Я очень спешу и уже не успею попить молока. И потом, сейчас даже не утро.

– Ну и ладно. – Дяденька-молочник смеется, проходит в дом и говорит: – А мама дома?

В школе все очень прикольно. Мы там делаем всякие штуки. Вырезаем и клеим поделки. Раскрашиваем картинки. Играем в игры с другими ребятами, девочками и мальчиками. В салки и догонялки. И еще в жмурки. И в поросенка посередке. И в море волнуется раз. И в где чей нос. Только такой игры нет, где чей нос. Просто я ее выдумал.

В школе прикольно, но только не в понедельник, который суббота. Я сижу на площадке, где мы обычно играем, когда на улице. Только сейчас я ни с кем не играю, потому что мне не с кем играть. Никого нет. Вообще никого. Потому что у всех суббота, а понедельник – только у меня…

– Ствол.

– Эй, Ствол.

– Ствол.

Это большие ребята из школы, которая для больших. Они не то чтобы совсем большие, ну, в смысле, не взрослые. Не такие, которые уже заканчивают учиться и идут на работу. Они только-только закончили школу для маленьких и перешли в ту, которая для больших. Но они все равно больше меня. Потому что я перейду в эту школу, которая для больших, только на следующий год. Их зовут Рыло, Тупняк и Стриженый. Тот, кого зовут Рыло, пинает мяч. Он пинает мяч мне и говорит:

– Хочешь с нами в футбол?

Стриженый говорит:

– Ага, хочешь с нами?

Тупняк говорит:

– Ага.

Я киваю. Я хочу с ними в футбол. В футбол – это зыко.

Рыло говорит:

– А что ты тут делаешь, Ствол? Сегодня же суббота.

Я говорю:

– Я пришел в школу. Сегодня суббота, которая понедельник. А в понедельник у нас уроки. Я пришел на уроки, учиться.

Рыло пинает мяч, пинает его в меня, то есть не прямо в меня, а в ту сторону, где я сижу, потом обводит его вокруг, останавливает и говорит:

– Ну, ты как хочешь, а мы пришли поиграть в футбол.

Стриженый говорит:

– Кто-нибудь, встаньте в ворота. – Он высокий, с такой смешной стрижкой: с одной стороны голова почти выбрита налысо, а с другой – длинные волосы. – Тупняк, встань в ворота.

Тупняк молчит, ничего не говорит. Он вообще редко когда разговаривает. Очень редко. Стриженый говорит:

– Ну, давай. Становись в ворота.

Ворота – не настоящие, а нарисованные. На забетонированной площадке. Тупняк смотрит на них. На ворота, которые нарисованы.

Рыло говорит:

– Пусть Ствол встанет в ворота. А я забью ему гол. Мячом по башке.

Я не хочу, чтобы мне забивали гол мячом по башке.

– Давай, Ствол. – Рыло говорит: – Будешь у нас вратарем. Сыграем в новый футбол. Называется башкабол. Правило точно такие же, как в обычном футболе. Только когда забиваешь гол, надо попасть не в ворота, а в башку вратарю.

Я пожимаю плечами. Прячу портфель в кусты. Иду, становлюсь на ворота.

Рыло, Тупняк и Стриженый начинают играть. Мяч летит на меня, прямо мне в голову, но я отхожу в сторону, и он в меня не попадает.

Рыло бежит за мячом и кричит мне на бегу:

– Ствол, ты не дергайся. Стой на месте.

Хорошо. Буду стоять на месте. Не буду дергаться. Это такая игра, башкабол. В нее играют с большими мальчишками. Рыло бьет по мячу…

Удар.

Уя.

Прямо мне по башке.

– Гол! – кричит Рыло и бежит по площадке, размахивая руками. Он забил гол. Он чемпион. Он кричит: – Гол!

Я говорю:

– Было весело, правда. А теперь мне пора домой.

– Нет, погоди. – Ко мне подходит Стриженый и говорит: – Матч – девяносто минут. Теперь пусть Тупняк забивает. Рыло, пусть он забьет.

Рыло кладет мяч на линию перед воротами.

Тупняк разбегается, но потом останавливается. Сует палец в ухо, наверное, чтобы прочистить мозги. Бьет по мячу…

Удар.

Мимо.

Мяч улетает в кусты. Рыло бежит за ним. Возвращается, спрашивает:

– Кто теперь?

Стриженый поднимает руку. Потом хватает себя за волосы. С той стороны, где есть волосы. Рыло кивает, кладет мяч на линию.

– Давай. Вмажь ему по башке.

Стриженый поправляет прическу, глядя на себя в зеркало. Только это не настоящее зеркало – это окно на первом этаже. В здании школы. Он поправляет прическу, оборачивается, смотрит на мяч и идет к нему. Не бежит, а идет, чтобы волосы не растрепались. Встает рядом с мячом…

Удар. Мимо.

Рыло идет за мячом. Возвращается и говорит, ухмыляясь:

– Учитесь у чемпиона.

Он не кладет мяч на линию, бьет сразу. С места. Мяч летит на меня, он все больше и больше… Уя.

Где я? Где…

Я лежу на бетонной площадке, смотрю на небо. Небо кружится, кружится…

Сейчас весна. Замечательный солнечный день. Самый что ни на есть подходящий день, чтобы гулять и играть в футбол с большими мальчишками. Вот они, все трое…

Нет, погодите. Это не большие мальчишки, это маленькие мальчишки. И они все какие-то одинаковые. Это мальчик из моего класса. У меня что-то с глазами, и мне кажется, что его трое. Хотя он один. Мальчик из моего класса.

– А где большие мальчишки?

Он подходит ко мне совсем близко, но молчит, ничего не говорит. Он вообще никогда ничего не говорит. Он не из нашей страны, он испалец. Его зовут Марко Меккано. Марко Меккано встает на колени и подбирает с земли какие-то маленькие кусочки, они сверкают, как звездочки, которые посыпались у меня из глаз, когда мне попало мячом по башке.

Мы живем в Лондоне, но дома у Марко Меккано нет ни капельки Лондона, здесь потому что живут испальцы. Ну, которые из Испалии. Марко Меккано и его папа с мамой. Мистер Меккано и миссис Меккано. Мистер Меккано берет меня, как оливку. Ну, знаете, как в рекламе. Когда дяденька из рекламы берет оливку и сжимает ее двумя пальцами, и из нее течет сок. Мистер Меккано – он просто огромный, с таким необъятным животом, а на животе у него ремень, тоже огромный, как кольцевая дорога вокруг живота. Он берет меня, как оливку в рекламе, приподнимает над полом и говорит:

– Hola, hola, hola.

Мистер Меккано передает меня миссис Меккано. Она подбрасывает меня к потолку, о который я бьюсь головой, а миссис Меккано ловит меня на лету и говорит:

– Hola, мой сладенький английский лучок. Hola.

Я киваю. Я хочу, чтобы меня опустили на пол.

Миссис Меккано опускает меня на пол. Я поправляю рубашку, которая задралась. Закрываю живот. У меня почти нет живота, а если сравнить с животом мистера Меккано, то его и нет вовсе.

Марко Меккано улыбается мне и говорит:

– Pesaroso. Excusa.

Я пожимаю плечами. Вообще не понимаю, что он хочет сказать.

Марко Меккано показывает на потолок, о который я только что ударился головой, и говорит:

– Arriba.

Я – Том. И я в полной растерянности. Марко Меккано тянет меня за рукав и показывает на лестницу. Он идет вверх по лестнице, а потом оборачивается ко мне и объясняет при помощи жестов, что мне тоже надо подняться наверх по лестнице.

– Arriba.

Я киваю. Я понял. Иду вверх по лестнице. Она не нормальная – лестница. Она непальская. На ней нет ковра, и ступени все в дырах. В них, конечно, нельзя провалиться, но нога застрять может. Я иду вверх по лестнице следом за Марко Меккано.

Мы заходим к нему, в его комнату.

Он говорит:

– Alcoba. Dormitorio.

Вполне нормальная комната, только непальская. Я говорю:

– У тебя такой толстый папа. Марко Меккано пожимает плечами.

Я раздуваю щеки, делаю толстое лицо. Развожу руки в стороны, изображаю толстого папу.

Марко Меккано кивает, и улыбается, и показывает пальцем вниз.

– Si, si, si. Obeso.

Я говорю ему:

– Мой папа лучше. Мой папа работает на нефтяной вышке, которая в море. У меня правильный папа. Не то что твой.

Марко Меккано садится к себе на кровать.

Я тоже сажусь рядом с ним на кровать и объясняю:

– Есть папы, которые неправильные, а есть которые правильные. Которые правильные, они самые лучшие. А мой папа – он лучше всех. Он работает на нефтяной вышке, которая в море. Называется «на буровой».

Марко Меккано кивает и хмурится. Я говорю, чтобы как-то его ободрить:

– Зато у тебя очень хорошая комната.

Марко Меккано пожимает плечами.

– Это твой медвежонок?

Марко Меккано берет своего плюшевого медвежонка, улыбается и говорит:

– Oso. Tasa Idiota.

– Его так зовут?

Марко Меккано кивает, улыбается и говорит:

– Tasa Idiota.

И целует медведя в нос.

Забавное имя для плюшевого медвежонка.

– А что еще у тебя есть?

Я смотрю по сторонам. Смотрю, что у него есть еще.

Марко Меккано встает с кровати и говорит:

– Globo. Mundo globo.

Я качаю головой:

– Нет, нет. Не глобо, а глобус. – Я произношу по слогам, так, как правильно: – Гло-бус. – Глобус, это такая карта всего мира, только круглая, как мяч. И еще глобус крутится. Я кручу глобус, нахожу море, самую середину, где все-все синее, и показываю туда пальцем: – Видишь? Вот здесь. Там мой папа. На нефтяной вышке.

Марко Меккано делает смешное лицо и говорит:

– Globo.

– Ты неправильно все произносишь. – Я говорю это совсем не обидно, мне вовсе не хочется его обидеть. А потом я вдруг слышу какой-то шум. – Тише. Что там за шум?

Марко Меккано закрывает глаза и как будто принюхивается. Как будто пытается уловить запах.

Только это не запах, а звук. Где-то на улице, за окном. Я подхожу к окну и выглядываю на улицу. Окно выходит на сад за домом. Там играют какие-то девочки. Очень шумно играют. Сразу видно, что им там весело.

– Hermana amistades. – Марко Меккано тоже подходит к окну. – Apestoso hermana.

– Может, тоже пойдем поиграем на улице?

Марко Меккано качает головой. Он не хочет играть на улице.

Он не хочет, а я хочу. Я бегу вниз по лестнице, ищу дверь, которая в сад. Вижу мистера и миссис Меккано и сразу от них убегаю. Не хочу, чтобы они меня тискали и подбрасывали к потолку. Мистер и миссис Меккано смеются, как будто я очень их рассмешил. Но я совсем не хотел их смешить. Я хотел поскорее добраться до сада, где играют те девочки. Они потому что такие красивые.

И вот я в саду, только девочек там уже нет. Есть только я, без никого. Чей-то голос говорит:

– Aceituna.

Я поднимаю глаза. Это Марко Меккано. Открыл окно в своей комнате и высовывается наружу и ест оливку. Рядом с домом растет оливковое дерево, ну, на котором оливки. Марко Меккано срывает оливку с дерева, ест ее и плюется в меня. Уже не оливкой, а косточкой.

Я смотрю на дерево. Оно очень большое, и сад тоже большой, и там много деревьев. Самые лучшие – это оливковые, на которых растут оливки. Оливки – это такие ягоды, они похожи по вкусу на оливковое масло. Ветки дерева тянутся прямо в окно Марко Меккано, тянутся ему в рот, оливки растут у него во рту, а потом – в животе, он их ест и плюет в меня косточки, он как живой автомат, который стреляет косточками.

Я прячусь за деревом. Смотрю вверх, на Марко Меккано, который высунулся из окна и высматривает меня, только он меня не видит. Потому что я спрятался.

Где же девочки?

Выглядываю из-за дерева. Смотрю вверх, на Марко Меккано, только его уже нет.

Ну, где же девочки? Их уже нет. Я их не вижу и даже не слышу. И не чувствую, как они пахнут. Они, наверное, вообще не пахнут. Потому что они красивые. Симпатичные. Смотреть на девчонок – это как будто смотреть на цветы, и на солнышко, и на мороженое, и на маму. Я иду их искать. Куда же они подевались? Я сейчас разозлюсь. Они, наверное, прячутся от меня, как я прячусь от Марко Меккано, только он косточками плевался, а я косточками не плююсь, у меня даже нет косточек, чтобы плеваться. Эй, девчонки, вы где?! Тут в саду столько деревьев, за которыми можно спрятаться, и они где-то прячутся, эти девочки. Прячутся от меня за деревьями. Им меня видно, а мне их – нет. Они прячутся и смеются надо мной. А я их ищу, этих девочек, которые… Я что-то нашел.

Наклоняюсь, смотрю. Это такая девчоночья штучка, чтобы носить на руке. Украшение. Браслет. Очень красивый браслет, розовый с белым, как будто цветы и ракушки нанизаны на ниточку друг за другом. Я смотрю на него. Думаю, думаю, думаю. Стучу пальцем по лбу. И вот что я придумал: главное, это не что я нашел, а – где. Браслет лежит на дорожке, которая маленькая и отделяется от большой, где я сейчас. Я сворачиваю на маленькую дорожку и иду по ней. Ищу этих девочек, которые…

Я опять что-то нашел.

Это кукла, она тоже девчоночья. Все девчонки играют в куклы, в свои девчоночьи игры. Я поднимаю ее, смотрю. У нее голубые глаза, такие большие-большие. Чтобы лучше меня видеть. Только кукла, конечно, меня не видит, потому что она не живая, она игрушечная. Она вообще не настоящая. А я настоящий. Я опять думаю. Очень задумчиво думаю. Стучу пальцем по лбу. Потом кладу палец в рот. И вот что я придумал: все эти штуки – они девчоночьи, значит, их обронили те девочки. Значит, они были здесь. Они здесь играли, а потом ушли. Но, наверное, они где-то рядом. Я иду по дорожке, смотрю под ноги, а вдруг я еще что-то найду…

Вот, нашел.

Это трусики. Тоже девчоночьи. Девчоночьи – они точно такие же, как мальчишечьи, только красивее. На них узор из цветочков и такая смешная оборочка вместо резинки. Я поднимаю их. Думаю, думаю, думаю. Кладу палец в рот, так удобнее думать. А думать приходится очень задумчиво, очень-очень. Я знаю, что думать о трусиках, которые девчоночьи, это нехорошо, если мама узнает, она будет ругаться. Но как же не думать о трусиках, если вот они, трусики. Это девчоночьи трусики, значит, девчонки должны быть где-то поблизости. Только их нигде нет. Где они? – вот вопрос.

Может быть, в том деревянном домике?

Я подхожу к деревянному домику, тихо-тихо. Я не буду его трогать. Он весь деревянный, и можно занозить руку, и тогда будет больно, и придется бежать с плачем к маме. А мама возьмет металлический пинцет и достанет занозу. Потом посадит ее в саду, и из нее вырастет дерево. Потом дерево срубят, распилят на доски, а из досок построят деревянный домик.

Я не буду трогать его руками, ну, домик. Чтобы не занозиться. Лучше я заберусь на дерево. И я лезу на дерево, которое стоит рядом с домиком, лезу на самый верх, высоко-высоко. А потом лезу вниз и спускаюсь на крышу домика. Очень тихо, чтобы меня не услышали. Ложусь на живот. Ползу к самому краю. Свешиваюсь вниз головой и смотрю в домик.

Да, они там, эти девочки. В домике.

Только они перевернуты вверх ногами.

Э…

Я думаю, думаю, думаю.

Нет, они не перевернуты вверх ногами, это я висю… нет, вишу вниз головой, и поэтому мне кажется, что все перевернуто вверх ногами. Они сидят в домике, эти девочки, и разговаривают. Не перевернуто, а нормально. Когда вниз ногами и вверх головой. Мне все слышно, о чем они говорят. Потому что окно разбито, и они говорят громко. Первая спрашивает:

– А кем ты станешь, когда вырастишь?

– Ну, – отвечает вторая. – Когда я вырасту, я стану дамой. Из Дании. Да. Дамой из Дании.

– Но ведь ты не из Дании. – Громкая девочка говорит: – Ты отсюда. Ты не можешь быть дамой откуда-то из другого места. Потому что ты не оттуда.

– Я поеду туда. – Девочка, которая не из Дании, говорит: – И буду там жить долго-долго. А потом, когда я вернусь, я уже буду оттуда.

– Тебя мама не пустит.

– А вот и пустит. – Девочка, которая не из Дании, говорит: – Я буду старше, чем мама. Когда я вырасту.

– Не будешь старше. Когда ты вырастешь, твоя мама вырастет еще больше. – Громкая девочка говорит: – Так не бывает, чтобы кто-то был старше, чем мама.

– Мой дедушка старше, чем мама.

– Он потому что мужчина. – Громкая девочка говорит: – Мужчины всегда старше женщин. На два года старше. Всегда. Ты что, не знаешь? Ты вообще ничего не знаешь.

– Я знаю много чего.

– Например?

Девочка, которая не из Дании, говорит:

– Я буду королевой.

– Не будешь ты королевой. – Громкая девочка говорит: – Ты будешь бедной пейзанкой.

Еще одна девочка, третья, смотрит на громкую девочку и говорит:

– А кто такая пейзанка?

– Жена фермера, в деревне. – Громкая девочка смотрит на девочку, которая не из Дании, и говорит: – Вот кем ты будешь. Бедной женой фермера.

Девочка, которая не из Дании, качает головой.

– Я буду королевой. И я прикажу, чтобы тебя казнили. Повесили на веревке. И ты будешь висеть, пока твои глаза не превратятся в бриллианты. А когда они превратятся в бриллианты, я их выковыряю и продам. И куплю себе красивое платье. И выйду замуж. За храброго рыцаря, который съедобный. Нет, не съедобный. С хорошим вкусом.

– Не выйдешь ты замуж за рыцаря. – Громкая девочка говорит: – Потому что ты будешь уродиной. И рыцарь, который с хорошим вкусом, тебя испугается и убежит. И ты останешься старой девой. А потом выйдешь замуж за какого-нибудь отшельника.

Третья девочка, которая редко когда говорит, смотрит на громкую девочку и спрашивает:

– А кто такой отшельник?

– Это такой очень противный старик, который все время живет один. И еще он воняет.

Девочка, которая не из Дании, качает головой.

– Он не будет вонять. Я его вымою. И причешу. И мы с ним сделаем ребеночка.

– Вы с ним сделаете ребеночка, только он будет мертвый. – Громкая девочка говорит: – И нянька выбросит его на помойку. Или съест.

Третья девочка, которая редко когда говорит, смотрит на громкую девочку и спрашивает:

– Это что?

– Что? Нянька или помойка?

Третья девочка показывает на что-то. На окно. На меня.

– А, ты об этом. – Громкая девочка говорит: – Это какой-то мальчишка. Давайте его поймаем.

Они меня не поймают, я от них убегу. Я уже убегаю. Слезаю с крыши, даже, вернее, не слезаю, а падаю. Приземляюсь на что-то мягкое. Прямо на голову. Как солдаты, которые по телевизору. Я почти как солдат, только маленький. Я еще маленький, я – Том Стволер, и я бегу со всех ног. Я в жизни так хорошо не бегал, вот как сейчас.

Сейчас я бегу, убегаю, и поэтому мне некогда думать.

Я потом буду думать, когда не буду бежать.

Наверное, хватит бежать, я уже долго бегу, очень долго. Надо сесть, отдохнуть. Отдышаться. Я сажусь и отдыхиваюсь… нет, отдышиваюсь. Сердце колотится в животе: бум-бум-бум. Как будто меня отругали, и мне обидно. Но меня не ругали, и мне не обидно. Я здесь. В саду. Сад очень-очень большой, просто огромный. Я смотрю по сторонам. Вообще ничего не видно. Видно только деревья. Я как будто солдат, только не в армии, а в саду. Я в армейском саду, прячусь от девочек. Девочки – они как будто враги. Ну, которые плохие. Которые не за наших. Они меня ищут, хотят взять в плен. Только у них ничего не получится. Они потому что девчонки, а я – мужчина. Я – солдат, прячусь в саду от врагов. Нужно сделать все правильно, как положено в армии: замаскироваться, нарисовать на лице полоски. У меня нет с собой краски, но можно взять землю и смешать ее со слюной. Да, я все правильно делаю. Развожу землю слюной, пальцем рисую полоски у себя на лице. На щеках и на лбу. Как положено в армии.

Я прячусь в кустах и ползу по земле. По канавкам и кочкам. Приподнимаюсь, чтобы оглядеться, и опять пригибаюсь, чтобы меня не заметили. Мне смешно, я смеюсь. А потом не смеюсь. Потому что все очень серьезно. Я же в армии, я солдат, и мне надо прятаться от врагов.

Сад очень-очень большой. А я – нет. Я маленький. И чем дальше я забираюсь в глубь сада, тем он больше и больше, а я – меньше и меньше. Я уже совсем маленький. Кажется, я потерялся. Сад все больше и больше, тишина – громче и громче. Деревья – все выше и выше. Звери – пушистее. Колючки – колючее. А потом как-то вдруг получается, что я добираюсь дотуда. До конца света.

Тут уже ничего не поделаешь. Я сдаюсь. Я встаю и иду назад. Прямо к девочкам. Пусть они меня ловят. Они победили.

Я иду совсем мало, не больше минуты, и вот они, девочки. Вышли из-за деревьев, бегут ко мне. Сейчас они меня схватят. Та девчонка, которая самая громкая, она у них за командира. Она кричит им:

– Хватайте его.

Девочка, которая не из Дании, хватает меня за руку и держит. Она говорит:

– И что мы будем с ним делать?

Громкая девочка думает. А потом говорит:

– Мы его будем пытать и допрашивать.

– Где?

– У ворот.

Меня ведут к воротам, как пленного. Девочка, которая не из Дании, выкручивает мне руку. Громкая девочка идет впереди. Она командир, она показывает дорогу. И вдохновляет примером. И еще отдает приказы. Мы идем по дорожке в саду. Идем к дому.

Я поднимаю глаза. Марко Меккано снова выглядывает в окно. Живой автомат для плевания косточками. Он – тоже мальчишка, и он – за меня. Сейчас он будет меня спасать. Расстреляет девчонок сверху. Вот только зарядится косточками. Но он не стреляет. Он уже так объелся оливками, что в него больше не лезет.

А значит, и косточек тоже не будет.

Громкая девочка ведет нас дальше. Мимо дома, к воротам. Она открывает ворота, и девочка, которая не из Дании, выходит наружу. Потом громкая девочка закрывает ворота, и та, которая не из Дании, остается снаружи. А которая громкая и еще одна, третья, которая редко когда говорит, просовывают мои руки через прутья решетки. Девочка, которая не из Дании, берет меня за руки и держит. То есть сам я внутри, а мои руки – снаружи.

Там, снаружи, уже начинается улица, где ездят машины. Если бы я был большим, ну, в смысле, взрослым, я бы вышел на улицу, сел бы в машину и уехал. А девчонки бросились бы в погоню. В своей девчоночьей машине, которая розовая. А я, в синей машине, ехал бы быстро-быстро, и они никогда бы меня не догнали. Но я не взрослый. И я не могу выйти на улицу. Потому что меня поймали и крепко держат. Девочка, которая не из Дании, крутит мне руки. Громкая девочка сидит на воротах сверху. И еще одна, третья, девочка стоит на страже. Она – из Испалии. Она сестра Марко Меккано, и она редко когда говорит, потому что она не умеет правильно говорить. А остальные две девочки – это ее подружки, они пришли к ней поиграть в саду.

– Ладно, приступим. – Громкая девочка говорит: – Тебя как зовут?

– Том Стволер.

– А еще как-нибудь? Ну, придуманными именами.

– Ствол, – говорю. – Еще Ствол. Я все скажу, только не бейте меня. Пожалуйста.

– Девочки никогда не бьют мальчиков, Том. Я буду тебе задавать вопросы. И если ты мне не ответишь. Если ты не расскажешь мне все-все про мальчишек… Тогда я сделаю пи-пи. Прямо тебе на голову.

– Нет. – Я пытаюсь вырваться, но у меня ничего не выходит. Эта девочка, которая не из Дании, держит меня крепко-крепко. Громкая девочка пододвигается и теперь сидит прямо надо мной. Она раздвигает ноги. – Нет, не надо. Пожалуйста. – Я говорю: – Мама будет ругаться.

– Да, она будет ругаться. И больше не пустит тебя на улицу. Так и будешь всю жизнь сидеть дома. – Громкая девочка говорит: – А теперь рассказывай. Про мальчишек. Все-все рассказывай. Они какие?

– Они такие же, как девчонки. Только лучше.

– Лучше?

– Ну. – Я пожимаю плечами. Получается как-то не очень. Неудобно пожимать плечами, когда тебя держат за руки. – Не лучше, а больше.

– Ты что-то не очень большой.

– Да, я знаю. Я маленький. Эта девочка, – я киваю на девочку, которая из Испании, – мы с ее братом учимся в одном классе. Он ее младший брат, и мы с ним в одном классе, и поэтому я меньше вас.