Текст книги "Двадцать два несчастья 2 (СИ)"
Автор книги: Данияр Сугралинов
Соавторы: А. Фонд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
Но организм требовал свое. Голова слегка кружилась – верный признак того, что уровень глюкозы упал. А в стрессе без нормального питания долго не протянешь. Тело и так на последнем издыхании, незачем добивать его еще и голодовкой.
И тут впереди показалась знакомая вывеска – «Хинкальная». Я невольно притормозил, разглядывая неброский фасад грузинского ресторана. Раньше частенько сюда забегал на обед с коллегами. Любил их лобио, хинкали с телятиной, шашлыки и хачапури… От воспоминаний рот заполнился слюной. Жаль, что сейчас из всего меню мне годится не все, разве что овощи да мясо, но хоть что-то.
Так что решение отказаться от кофе и зайти пообедать туда далось легко. Наверное, и ностальгия сыграла роль.
Толкнув дверь, я вошел внутрь.
Знакомый интерьер встретил меня теплыми оттенками желтого и бордового на стенах, белыми скатертями, полотнами в стиле Пиросмани – пастушки на фоне гор, застолья, виноградные лозы. Обычно эта атмосфера меня успокаивала, но сейчас я чувствовал себя чужим. Словно зашел не в свое место. Что, в общем-то, было правдой, потому что я больше не тот человек, который здесь бывал.
Официантка Тамара, миловидная девушка с заплетенными в косу темными волосами, улыбнулась приветливо:
– Столик на одного?
– Да, пожалуйста.
Я ей приветливо улыбнулся, потому что хорошо знал Томочку, и она ответила на улыбку, но как-то неискренне. Я вспомнил, в каком теперь теле и как одет, и моя улыбка погасла.
Тамара провела меня в дальний угол, к маленькому столику у окна. Видимо, чтобы не спугнул постоянных клиентов-москвичей.
Я сел, машинально принял меню, хотя уже знал, что буду заказывать. Диета при ожирении и атеросклерозе – штука несложная, если понимаешь принципы.
– Лобио, пожалуйста. Салат по-тифлисски. Чихиртму. Хинкали с телятиной – три штуки. Овощи запеченные. Телятину на мангале, граммов сто пятьдесят, без маринада, без корочки. И «Боржоми».
Девушка записала, слегка удивленно глянув на меня – видимо, не думала, что я так хорошо знаю их меню.
– Все будет готово минут через двадцать, – сказала она и удалилась.
Я откинулся на спинку стула, глядя в окно. Люди шли мимо, спешили по своим делам, кто-то смеялся, кто-то говорил по телефону, погруженный в свой маленький мир. Жизнь текла своим чередом, как вчера и позавчера. А у меня за последние три часа все перевернулось. Опять.
Сколько раз уже за эти дни? Проснулся в чужом теле – раз. Узнал о скорой смерти – два. Выяснил про проблемы Сереги – три. Сделал операцию Лейле – четыре. Был уволен – пять. А теперь вот встретился с Ириной и потерял научное наследие – шесть и семь. При этом ровно неделя прошла с перерождения.
Да уж…
Жизнь превратилась в какую-то бесконечную полосу препятствий, где не успеваешь отдышаться после одного удара, как прилетает следующий. Я как тот чеховский герой-конторщик из «Вишневого сада», с которым мы по иронии судьбы однофамильцы. Прозвище его было Двадцать два несчастья, а у меня их уже сколько накопилось?
Ирина… Господи, как же больно было смотреть на нее. Не потому, что она меня не узнала – этого я и не ожидал. А потому, что я вдруг увидел ее совсем с другой стороны, глазами постороннего человека, и понял, насколько слеп был раньше.
Она даже не пыталась изобразить горе. Шелковый халатик, надетый на голое тело при совсем чужом человеке. Взгляд, загоревшийся алчным блеском, когда речь зашла о деньгах. Готовность пойти на свидание с незнакомым жирным аспирантом, лишь бы он эти деньги пообещал.
А ведь муж умер всего неделю назад.
Интересно, она вообще по мне горевала? Хоть каплю? Или сразу помчалась на Мальдивы отдыхать? И одна ли?
Я потер переносицу, пытаясь отогнать наползающую головную боль. Ладно, неважно. Ирина теперь – чужой человек. Моя прошлая жизнь. То, что больше не имеет значения.
Но тогда что имеет?
Официантка принесла воду. Я выпил большими глотками, ощущая, как организм благодарно принимает жидкость. Обезвоживание – штука коварная, усиливает стресс, мешает думать ясно. А мне сейчас очень нужна была ясность.
Итак, флешка. Лысоткин с Михайленко присвоят мою работу. Все плюшки и награды, которые могли бы стать моими, уплывают в чужие руки. Годы исследований, тысячи часов анализа данных, бессонные ночи – все Валере под хвост.
Что делать? Жаловаться? Кому? У меня нет никаких доказательств. Я сейчас – никто. Безработный неудачник, алкоголик с горой долгов и испорченной репутацией. Кто меня послушает? Кто поверит, что эта работа принадлежала Епиходову, которого больше нет на свете?
Конечно, можно попытаться восстановить все заново. Собрать данные, провести анализ, написать статью. Но на это уйдут годы. Минимум три-четыре, если работать не покладая рук. А у меня времени – меньше месяца по прогнозу Системы. И это в лучшем случае.
Тем временем Тамара принесла лобио – ароматное, с кинзой и кисловато-бордовыми зернышками граната, рассыпанными по поверхности. Я машинально взял ложку и зачерпнул фасоль. Вкус оказался именно таким, как помнил – острым, насыщенным, с легкой кислинкой. Но никакой радости не принес, я словно жевал резину, и не потому, что блюдо плохо приготовили, а потому, что мысли крутились по кругу, не давая сосредоточиться на чем-то еще, кроме потерь.
Квартира и все мои накопления теперь у Ирины. Научное наследие присвоено подлецами. Последние иллюзии насчет жены, что она как-то поможет моим детям, развеяны за пять минут разговора. За несколько часов я потерял практически все, что связывало меня с прошлой жизнью. Даже фотографии остались там.
Хотя… стоп. Не совсем все. Данные ведь я скачал. С домашнего компьютера. Там была часть работы – не вся, конечно, но приличный кусок. Сырые данные, предварительные расчеты, черновики статей.
Достаточно ли этого, чтобы… что? Опередить Лысоткина? Опубликовать что-то раньше него?
Я отложил ложку, понимая абсурдность этой мысли. У Лысоткина – финальные расчеты, статус, связи в научном мире. Да и в хороший журнал с высоким импакт-фактором статью без очереди от какого-то ноунейма не примут. У меня – жесткий диск с набросками и репутация пьяницы, угробившего кучу пациентов.
Даже если я напишу статью, кто ее опубликует? Кто поверит казанскому Епиходову, что он вдруг совершил прорыв в нейрохирургии?
Принесли чихиртму – густой куриный бульон с яйцом и специями, от которого поднимался легкий пар. Я вдохнул аромат, почувствовал, как тепло разливается в груди, согревая изнутри. Хоть что-то приятное в этом дне.
Суп я ел медленно, будто пробуя заново забытое удовольствие. Он был горячий, густой, ароматный, и каждая ложка ложилась внутрь спокойным, плотным теплом. Потом принесли хинкали – три упругих, тяжеловатых мешочка, от которых шел тонкий аромат. Я аккуратно надкусил первый, придерживая за хвостик, и горячий мясной бульон мягко разлился по языку. Тесто, начинка… да все было настолько вкусным и гармоничным, что я без суеты доел второй и третий, не торопясь и не оправдываясь перед самим собой.
А ведь совсем недавно с диагнозом этого тела я бы даже не посмотрел в сторону подобной еды. Тогда все вокруг уверяли, что животный жир – прямая дорога к повышенному холестерину, а дальше к проблемам с сердцем. Но современные исследования реабилитировали и красное мясо, и сало! Оказалось, что холестерин из еды почти не влияет на его уровень в крови – организм регулирует его сам. Животные жиры действительно могут слегка повышать показатели, но далеко не так драматично, как считалось раньше.
Гораздо опаснее бесконтрольное переедание, отсутствие клетчатки, сладкое и лишние калории день за днем. И вообще, дело не в жирном бульоне и не в хинкали. Дело в мере. Когда питание сбалансировано, когда человек не живет на булках и жареном, тарелка хорошего бульона и три хинкали – это просто еда. Нормальная, вкусная, человеческая. И, как сказал бы я своим пациентам в прошлой жизни, никакого преступления против сосудов.
Насытился я быстро, и запеченные овощи доел уже через силу. Телятину оставил наполовину, поняв, что больше не влезет, а переедать смысла нет. Какой смысл тогда потеть на пробежках?
Посидел еще минут пять, глядя в окно. Нужно было переварить не только еду, но и все произошедшее. Разложить по полочкам, найти хоть какой-то план действий.
Но полочки в голове оставались пустыми. Был только туман, усталость и ощущение тупика.
Промелькнули мысли о том, что и уехал я некрасиво. Родителям Сереги не позвонил, не предупредил, что уезжаю, Танюхе ничего не сказал, и… И тут меня жахнуло – я же совсем забыл про приглашение Дианы! Черт-черт-черт! Я обещал ей сходить в галерею на выставку!
Взяв телефон в руки, я увидел от нее несколько пропущенных вчера вызовов, но перезвонить не успел, потому что в «телеге» тренькнуло сообщение:
«Ты че, правда хотел меня убить?»
Глава 3
От удивления у меня вытянулось лицо – номер был неизвестный, ни имени, ни фото.
Я сперва хотел спросить, кто это, но потом подумал, вдруг номером ошиблись? Ну, или решили прикольнуться. Сейчас пранкеры все эти так развлекаются. Или мошенники.
Поэтому отвечать не стал, но буквально через минуту тренькнуло следующее сообщение:
«Ты чего меня игноришь?»
«Ты кто?» – спросил я.
Пришлось ответить, чтобы хоть понять, с кем имею дело. Да и интуиция подсказала, что это правильное решение. Обычно мне такое не свойственно, я еще с той жизни привык к бесконечному валу сообщений с просьбами, требованиями и просто жульническими предложениями, отвечать на которые не хватило бы жизни.
«Я та, которую ты хотел убить!» – опять пришел гневный наезд.
«За прошедшее время, насколько помню, я убил только двух тараканов, – осторожно написал я, попытавшись перевести все в шутку, – и то случайно».
«Это если не считать трех пациентов в больнице и меня!» – И куча гневных смайликов в виде головы черта с рогами и дымом из ушей.
Я чуть не подавился минералкой, которую как раз пил. Ну, точно, писала мне Лейла Хусаинова, кто же еще. А она не унималась и продолжала гневаться:
«Ты что там, совсем охренел? Ты почему меня опять игноришь! Я с тобой только начала разговор!»
«А кто ты?» – набил сообщение я, решив все же прояснить ее личность.
«Та, которую ты хотел убить, алкаш!» – почти дословно повторив, представилась она, впрочем, снова не называя имени.
Я начал набирать ответ. Хотел написать «Я тебя щас забаню, если будешь хамить», а получилось:
«Я тебя щас побанюсь!» – И чертыхнулся, поняв, что отправил что-то нелепое.
«Что?» – не поняла собеседница.
«Т9», – печально написал я.
«Бывает», – ответила она.
Вроде чуток перезлилась. Это я удачно опечатался.
Однако что дальше писать, я не представлял, поэтому написал ей, переняв ее же неформальный стиль интернет-переписки, стандартные вопросы доктора пациенту:
«Как ты? Вижу, раз писать можешь и тебе дали телефон, уже лучше?»
«Они не давали. Я у Фарида взяла телефон».
«Это еще один твой жених? Встречал другого на днях, хотел меня убить за то, что я тебя спас».
«Жаль не убил!»
«Это да, жаль. Ни один добрый поступок не должен остаться безнаказанным. Это девиз вашей семьи, да? Так что за Фарид? Тоже твой родственник, который хочет меня убить? Брат? Дядя? Дедушка твой?»
«Остроумный какой! Нет! Это охранник, но он тоже тебя хочет убить», – и смеющийся со слезами смайлик. Хороший признак.
«Пусть встает в очередь. Отец знает, что твой охранник нарушает твой режим?»
«Ой, хоть ты не начинай!» – Следом пришла куча смайликов в стиле «звезда в шоке».
Что на это ответить, я понятия не имел, поэтому промолчал, но Лейла не сдавалась:
«Ты почему молчишь⁈»
«Сек…» – ответил я, потому что подошла официантка.
Тамара поставила передо мной счет, аккуратно сложенный пополам на маленьком подносе.
Я развернул бумажку, пробежавшись глазами по цифрам: вышло три тысячи триста пятьдесят рублей. Учитывая мое нынешнее финансовое положение, бездумное транжирство, кольнула совесть, но я ее успокоил: все же я теперь не нищеброд, а без пяти минут миллионер! Лишь бы деньги поскорее поступили на новый виртуальный счет.
Достав из кармана потрепанный бумажник, я отсчитал и положил на поднос четыре тысячи – слегка помятые купюры, которые еще неделю назад показались бы мне целым состоянием.
– Спасибо, Тамара, – сказал я, поймав ее взгляд. – Сдачи не надо.
Она удивленно моргнула, явно не ожидая чаевых от такого клиента, как я, и осторожно, словно боясь, что я передумаю, забрала поднос и поблагодарила. Улыбка ее стала теплее.
– Заходите еще, – сказала она, оставляя меня одного.
«Извини, – набрал я, возвращаясь к телефону и прерванному разговору с Лейлой. – Теперь могу говорить. Так что с тобой? Как ты себя чувствуешь? Голова не болит? Кружится? Ты давно уже из комы вышла? Сколько прошло времени? И почему ты решила, что я хотел тебя убить? Жених сказал?»
«А я уже думала, что ты утопил телефон, а сам пошел и повесился», – получил я язвительный ответ.
«Нет. Сижу, плачу вот», – ответил я.
«Почему плачешь?»
«А потому что ты меня несправедливо упрекаешь! И вообще злобно подозреваешь хрен пойми в чем!»
«Но ведь ты был пьяным на той операции…» – появилось ответное сообщение.
«Именно так! Ты под наркозом аж задыхалась от моего перегара, да?»
«Не язви!»
«Ты первая начала язвить!»
«А ты мужчина!»
«Согласен! Только поэтому я тебя и не упрекаю в том, что ты меня хотела убить!»
«Но это ты хотел!»
Я промолчал. Через секунду тренькнуло опять:
«А почему ты не упрекаешь меня? И за что меня упрекать?»
«За то, что я провел сложнейшую операцию, спас тебе жизнь, а меня за это выгнали с работы. Угрожает твой жених. Твой отец. Твой этот… долбанутый Рубинштейн…»
«Зря ты так… Соломон Абрамович – няшка!»
«Няшка? Ну-ну».
«Он няшный пупсик. А вот ты – нет!»
«Ну и общайся со своим Рубинштейном, раз так. Надо было, чтоб лучше он тебе операцию делал!»
«Он не доктор».
«Зато не алкаш».
«Юморист придурошный…»
На это сообщение я отвечать не стал. Сидел. Пил кофе. Рассматривал посетителей в кафе. Думал.
Надо из Казани однозначно валить. Иначе мне эта семейка жить не даст. Деньги у меня теперь есть. На первое время. Так что я могу начать в любом месте. Сейчас я немного пришел в себя после переноса, мысли уже так не путались, и я мог проанализировать ситуацию более четко: и получалась какая-то ерунда. Ситуация с провинностью Сергея мне все больше и больше казалась пресловутой «совой на глобусе». Словно кто-то решил сделать постановку и обвинить во всем Сергея. Но декорации оказались слишком уж хлипкими и сейчас разваливались прямо на глазах.
Опять тренькнуло сообщение:
«Не обижайся!»
«Но ты же хотела обидеть меня, значит, я должен обижаться. Вот я дисциплинированно сижу и плачу».
«Но почему?»
«Иначе ты вообще никогда не угомонишься. И будешь бомбить меня сообщениями, пока я не умру».
«Я не такая!»
«Отдай телефон обратно этому своему Фирузу».
«Он не мой! И это не Фируз, а Фарид!»
«Да хоть Гарри Поттер».
«Так его еще никто не называл!» – И куча смеющихся смайликов.
«Слушай, как ты думаешь, почему сперва твой няшка Рубинштейн дал мне разрешение делать операцию, а потом, когда все прошло успешно, устроил мне целую войну?»
«Давай я голосом, буквы плывут уже».
«Тебе вообще в телефон нельзя! Ты из комы давно вышла⁈ Куда дежурные смотрят⁈»
На экране высветилось, что она записывает голосовое сообщение.
Ну что ж, мне уже интересно, что она скажет. Хотя куда они все смотрят, почему она в телефоне сидит? Ей покой нужен! И где она взяла мой номер?
Когда телефон уведомил, что пришло голосовое сообщение, я включил его и услышал тихий и слабый девичий голос:
– Мне кажется… нет, я уверена… что меня пытались убить. Много раз. Сейчас все складывается в цепочку. Это давно уже происходит… и я не знаю, почему так. То на меня шкаф чуть не упал… то лошадь понесла… на ипподроме… и я слетела с нее, но только ногу сломала, а потом выяснилось, что подпругу слабо затянули… А потом летом в дачном домике… Я заснула после пробежки, а проснулась от жуткой головной боли… В доме нашли следы постороннего вмешательства в систему кондиционирования. Если бы я проспала еще час – меня бы не спасли… А в бассейне вдруг… – Она всхлипнула, и я не разобрал слово. – … оказался. Почти чистый. Ты представляешь, сколько его надо было туда налить! Но я… тогда не успела влезть туда… мне позвонили, и Грей, мой пес… он плавать любил… не выжил… В еду что-то добавляли… цикуту, что ли… Повариха потом отравилась, когда это выяснили… А еще мне букеты цветов присылают… красивые такие, с лютиками и маргаритками… я очень люблю маргаритки… любила… теперь уже не люблю… а туда цветы аконита добавили… я же иногда ногти грызу, они, видимо, знают об этом… я бы взяла такой… И вот машина… Я ведь часто езжу сама… Тормоза «отказали» на проспекте Победы… но все говорят, что тормоза в порядке были… просто подушка почему-то не сработала… – После этого послышались сдавленные тихие рыдания и на этом голосовое сообщение закончилось.
В любое другое время я бы подумал, что девушка – изрядная фантазерка, но не сейчас. Сейчас я ей верил. Потому что своими руками залезал ей в черепную коробку. И травма была именно такой: от удара головой о стойку, руль или лобовое стекло. А это значит, что и подушка безопасности не сработала.
«А ты на кого-то думаешь?» – спросил я.
«Нет».
«А как считаешь, за что тебя могут хотеть убить? Деньги отца?»
«Нет. У меня есть старший брат. Ему все достанется».
«А что тогда?»
«Деньги дедушки. Он же мне все завещал».
«А брату что же?»
«Брат от первого брака отца. Сводный. А дедушка – мой только. Мамин папа».
«Погоди… А Ильнур Хусаинов… он же твой отец?»
«Да, он мой отец», – написала Лейла.
Но не успел я удивиться отсутствию логики в поведении Хусаинова, как она добавила:
«Но он мне не родной».
«Понятно. Держись там, я постараюсь разобраться. Какая-то фигня происходит».
«Хорошо», – на удивление покладисто ответила Лейла.
«А сейчас выключай телефон и ложись поспи. Тебе нельзя напрягаться. А то будешь пускающим слюну овощем. Я зря старался».
«Ты меня пугаешь!»
«Пугаю. А куда деваться, раз ты недисциплинированная такая пациентка оказалась».
«Я больше не буду! » – Следом косяком шли разные эмодзи, от которых я вздрогнул: сердечки и плюшевые мишки.
Хмыкнув, я написал:
«Только переписку нашу потри».
«Окей!» — бодро ответила девушка и отключилась.
А я задумался.
Когда она сначала поливала меня обвинениями, я воспринял это как обычную истерику избалованной девицы, у которой скачут эмоции. Но в голосовом сообщении я увидел другое: голос Лейлы был слабым, а агрессия сменилась испугом. Она поделилась со мной, чужим человеком, откровенностью, и это было объяснимо.
Тяжелая черепно-мозговая травма нарушает работу префронтальной коры, отвечающей за контроль эмоций. Человек после комы реагирует импульсивно, постоянно переключается между злостью, страхом и потребностью в опоре. Поэтому, и я в этом уверен, ее «ты хотел меня убить» относилось не ко мне лично. Скорее всего, это был крик о помощи девушки, у которой рухнул весь ее безопасный и комфортный мир.
А я в ее глазах стал единственным, кто не заинтересован в ее смерти. Ведь между пациентом и доктором возникает особая интимность, и поэтому, к концу переписки, когда она выдохлась физически, из нее полились откровенные переживания и страхи.
И тут последний фрагмент паззла встал на свое место.
Я выдохнул, а потом снова набрал полную грудь, потому что прозрел.
Если на Лейлу было столько покушений… то и к нам она попала неслучайно! Как неслучайно и то, что Харитонов так легко допустил меня к операции. Меня! При двух действующих нейрохирургах! И Рубинштейн… Ох, не зря они меня поставили – сто пудов надеялись, что я добью девчушку! И перед этим какую подготовку провели – три мертвых пациента на одного Серегу повесили, чтоб уж наверняка. Вот только…
Я мрачно усмехнулся. Да уж, поломал им все планы. А теперь они ломают мне жизнь. И Хусаинову на самом деле плевать на падчерицу.
Нет, братцы, не на того напали.
Допив «Боржоми», я встал и вышел из ресторана.
Поежился от свежести после уюта «Хинкальной», поднял воротник куртки, засунул руки в карманы.
Надо возвращаться в Казань. Здесь мне больше делать нечего – все, за чем приехал, либо получил, либо потерял навсегда.
А вот там… Там у меня еще много дел.
А еще, похоже, помимо Танюхи и Валеры, у меня появилась новая подопечная, которую нужно спасать.
* * *
Самолеты, поезда и междугородние автобусы были для меня исключены. Береженного бог бережет. Оставался только тот же путь, каким я добрался до Москвы, – автостоп.
Поэтому я направился к ближайшей станции метро. По пути достал телефон и полистал несколько форумов. Как добраться до Казани? Ага, метро «Щелковская» или «Первомайская», потом автобус за МКАД, и там уже ловить попутки на М7.
По дороге наткнулся на магазин здорового питания. Зашел из интереса, но взял только «зожные» конфеты для Танюхи и ее Степки: на базе смеси орехов, фруктов и темного шоколада без сахара. Как гостинец, да и в знак благодарности, что присмотрели за Валерой.
Спустившись в метро, я, проходя сквозь турникет, ощутил знакомый запах подземки, и эскалатор плавно потащил меня вниз, мимо рекламных плакатов, которые мелькали один за другим. Некоторое время я развлекался, выискивая что-нибудь странное в рекламе. Ну мало ли, вдруг мне все это просто снится? Или я попал на альтернативную Землю? Но нет, все было в порядке, как обычно.
Когда прибыл поезд, я вошел в вагон, забитый процентов на семьдесят. Все сидячие места были заняты. Я протиснулся чуть вглубь и занял место над каким-то спящим мужиком.
Рядом со мной стояла девушка лет двадцати пяти в белых беспроводных наушниках, уткнувшаяся в экран телефона. Она отрешенно скроллила ленту. Чуть дальше мужчина средних лет в мятом деловом костюме держался за поручень одной рукой, покачиваясь в такт движению поезда, а другой листал что-то в смартфоне, причем его лицо выражало какое-то тихое раздражение, словно весь день прошел не так, как ему хотелось. У окна сидела пожилая женщина с огромной цветастой хозяйственной сумкой на коленях. Двое подростков в спортивных куртках негромко переговаривались между собой, изредка смеясь над чем-то, а напротив них молодая мать с утомленным лицом пыталась успокоить капризничающего малыша лет трех, укачивая его на руках.
Станции сменяли одна другую, люди выходили и входили, и я уже начал мысленно прикидывать планы, когда заметил мужчину у противоположной двери. Лет пятидесяти, может, чуть больше, с неухоженной щетиной, в потертой камуфляжной куртке и штанах, с нездоровым землистым оттенком лица и выступившими на лбу влажными каплями пота.
Он стоял, ссутулившись и наклонив голову. Одной рукой сжимал поручень с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Дышал он часто, но тяжело, с трудом, словно каждый вдох давался с усилием, а губы были слегка синюшными.
Остальные пассажиры, судя по всему, решили, что он просто пьяный. Девушка рядом демонстративно отодвинулась, сморщив нос, мужчина в костюме бросил брезгливый взгляд и отвернулся. Никто не собирался вмешиваться или просто не замечал.
Но я увидел другое. И, будто услышав мои тревожные мысли, проснулась Система и вывела перед глазами бледным, едва различимым текстом:
Диагностика завершена.
Основные показатели: температура 36,2 °C, ЧСС 118, АД 92/58, ЧДД 28.
Обнаружены аномалии:
– Острый инфаркт миокарда (передняя стенка левого желудочка).
– Кардиогенный шок (начальная стадия).
– Гипоксия (критическая).
Текст тут же погас, словно Система выжала из себя последние крохи энергии и снова ушла в спящий режим. Но мне хватило и этого, подтверждение только укрепило мою уверенность в том, что действовать нужно немедленно.
Я шагнул вперед, протискиваясь сквозь плотно стоящих пассажиров, которые недовольно расступались, и подошел к мужчине. Заглянул в лицо, пытаясь установить контакт.
– Вам плохо? – спросил я, хотя ответ был очевиден.
Мужчина с трудом поднял на меня мутный взгляд, попытался что-то сказать, но вместо слов издал только хрип. Рука его соскользнула с поручня, он начал заваливаться набок, и мне пришлось перехватить его.
– Человеку плохо! – громко сказал я, оборачиваясь к остальным пассажирам. – Помогите, пожалуйста!
Несколько человек повернули головы, но никто не двинулся с места. Типичная апатия, проявляющаяся в нежелании вмешиваться, в страхе перед лишними проблемами, в привычке проходить мимо.
Так, нужно обращаться лично, иначе ничего не добьюсь. С толпой иначе нельзя, у толпы должны быть имя, фамилия и персональная ответственность.
– Эй, ты! – Я пнул под колено мужчину в деловом костюме, сидевшего перед нами. – Да, мужик, я к тебе обращаюсь! Тут у человека инфаркт! Вызови сто двенадцать! Сейчас же! Скажи, что человек с сердечным приступом в вагоне метро, станция… «Электрозаводская». Скажи, что нужна скорая и дежурный!
Мужчина кивнул и достал телефон. Хорошо, что не стал выяснять и отмазываться, молодец. Более того, он поднялся и указал на сиденье.
– Кто рядом, освободите место! – скомандовал я стоявшим поблизости и соседям мужчины. – Помогите уложить его нормально!
Люди начали нехотя подниматься, девушка в наушниках испуганно отшатнулась, но пожилая женщина с клетчатой сумкой неожиданно быстро поднялась с места и помогла мне усадить мужчину, а потом и уложить. Я расстегнул ему куртку, ослабил воротник рубашки, чтобы обеспечить хоть какой-то приток воздуха.
– Не вставайте, – сказал я ему, глядя в остекленевшие глаза. – Сидите спокойно. Дышите ровно. Сейчас поможем.
Поезд начал тормозить, приближаясь к станции.
– У вас есть лекарства? Нитроглицерин? Таблетки какие-нибудь? – спросил я, но мужчина только мотнул головой, его дыхание становилось все более поверхностным.
Давление у него было низким, и давать нитроглицерин в такой ситуации рискованно. Но мужчина задыхался, боль скручивала его так, что он едва держался в сознании. Каждая секунда имела значение. Я понимал риск, но выбора не было, и потому повысил голос:
– У кого-нибудь есть нитроглицерин? Срочно! Аспирин хотя бы!
Пожилая женщина, уже помогавшая мне, порылась в своей клетчатой сумке и достала маленькую коробочку.
– Вот, у меня есть, – сказала она, протягивая блистер. – Я сама сердечница.
– А аспирин?
– Есть, – кивнула она и вынула вторую упаковку.
– Спасибо вам огромное, – бросил я ей и повернулся к мужчине, который уже начинал оседать. В глазах его я прочел ужас, он был в сознании, но не понимал, что происходит.
Открыв ему рот и вложив туда таблетку аспирина, я сказал:
– Разжуйте и проглотите. Это важно.
Когда он послушался, я аккуратно выдавил из блистера таблетку нитроглицерина.
– Откройте рот еще раз, – приказал я, приподнимая его подбородок. – Под язык. Быстро.
Он с трудом разжал губы, и я положил таблетку под язык. Нитроглицерин должен подействовать – расширить сосуды и хоть немного облегчить сердцу работу. Если мы, конечно, не опоздали.
Тем временем поезд остановился, двери с шипением распахнулись. Я высунулся и крикнул:
– Дежурный! Дежурный по станции! Нужна помощь! Человек умирает!
На платформе я увидел несколько удивленных лиц, но никто не спешил подходить.
Мужчина в костюме протиснулся ближе, протягивая мне телефон:
– Они говорят, скорая выезжает, спрашивают, в сознании ли он.
– В сознании, но едва, – быстро ответил я. – Говорите, что подозрение на острый инфаркт миокарда! Цианоз, холодный пот, затрудненное дыхание! Дали нитроглицерин! Пусть везут реанимацию!
Мужчина повторил в трубку мои слова, а я продолжал следить за состоянием пациента. Дыхание его оставалось поверхностным, но, кажется, не ухудшалось. Пульс на сонной артерии прощупывался, хотя и был слабым, нитевидным. Нитроглицерин начал действовать, это было хорошо.
Мне помогли вынести инфарктника на платформу, где наконец показался дежурный – мужчина средних лет в форменной жилетке, который, увидев происходящее, быстро направился к нам. За ним бежала молодая девушка с аптечкой.
– Что случилось? – спросил дежурный.
– Сердечный приступ, – коротко ответил я. – Дали нитроглицерин. Скорая едет?
– Да, уже выехала, – кивнул дежурный. – Сейчас поможем.
Девушка открыла чемоданчик, и я увидел там тонометр, еще один блистер нитроглицерина, валидол. Скромный набор, но лучше, чем ничего.
– Давление измерьте, – сказал я. – И приготовьте еще одну таблетку нитроглицерина на случай, если понадобится.
Она кивнула, быстро наматывая манжету тонометра на руку мужчины. Я продолжал следить за его дыханием и пульсом, держа пальцы на сонной артерии. Каждая секунда на счету, и мне нужно было удержать его в сознании до приезда скорой.
– Как вас зовут? – спросил я, наклонившись к его уху. – Слышите меня? Как вас зовут?
– Вла… Влади… Владимир, – с трудом выдавил он, и я почувствовал облегчение. Значит, в сознании, держится.
– Владимир, вы молодец, – сказал я, похлопав его по плечу. – Держитесь. Скоро приедет скорая, вас увезут в больницу, там помогут. Просто дышите спокойно, не напрягайтесь.
– Как… зовут… тебя? – спросил он, схватив меня за руку.
– Сергей.
Он показал на свой карман и сказал:
– Телефон… мой вытащи… номер… свой запиши…
– Зачем?
– Запиши, сказал! – На мгновение его голос обрел силу, и я послушался, сделал, как он хотел, хотя понятия не имел, зачем ему мой номер.
Тем временем девушка с тонометром посмотрела на дисплей и сглотнула:
– Девяносто на пятьдесят семь. Пульс сто двадцать.
Низкое давление и тахикардия. Классический кардиогенный шок. Ситуация критическая, но мужчина пока держится.
– Еще одну таблетку нитроглицерина не давайте, – быстро сказал я девушке. – Давление и так низкое, можем ухудшить состояние. Просто следите за ним.
Через несколько минут, которые тянулись как вечность, на платформе показались двое медиков в ярких жилетах, толкающих перед собой каталку.
Когда они подбежали, я, не дожидаясь вопросов, начал докладывать:
– Мужчина, примерно пятьдесят лет, острый коронарный синдром. Цианоз, повышенное потоотделение, затрудненное дыхание. Дали нитроглицерин под язык около пяти минут назад. Давление девяносто на пятьдесят семь, пульс сто двадцать, нитевидный. В сознании, но оглушен.
Один из медиков, крепкий мужчина с седыми висками и усталыми глазами, бросил на меня быстрый оценивающий взгляд:
– Вы врач?
– Хирург, – коротко ответил я.
Он кивнул, принимая информацию, и вместе с напарником они начали перекладывать Владимира на каталку. Я помог им, поддерживая пациента за плечи, и они повезли его по платформе к выходу.
Я стоял, глядя им вслед, и чувствовал, как адреналин постепенно отпускает, оставляя после себя усталость.
Пожилая женщина с клетчатой сумкой, которая помогала в вагоне, тронула меня за руку.
