Текст книги "Шаман"

Автор книги: Даниил Аксенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Глава 6. Полиция.

Жизнь Николаса Пайшиля можно было разделить на две части. Первая касалась детства и молодости, а вторая не существовала, представляясь черной дырой. Он родился в обеспеченной семье и был единственным и поздним ребенком. Родители баловали Николаса. Лучшая школа, спортивные секции, частые путешествия к морю – у него было то, что отсутствовало у многих его приятелей.

Он рос беспечным и счастливым. В десять лет, как и его близкий друг, хотел стать пожарником: мальчикам нравился вид красных машин, иногда проносящихся мимо с включенной сиреной, в двенадцать – врачом, эта профессия казалась Николасу преисполненной благородства, в пятнадцать – юристом, а получилось, что поступил на философский факультет университета.

Никто не мог назвать Николаса плохим человеком. Он был щедр со своими друзьями, в раннем детстве делясь с ними игрушками, в подростковом возрасте – карманными деньгами, а во время студенчества – развлечениями. Учась в восьмом классе сделал попытку спасти кошку от рук веселящейся молодежи, вознамерившейся покрасить ее в белый цвет несмываемой краской. После этого провел две недели в больнице и месяц в гипсе.

Философию он избрал потому, что искренне считал ее основой современных наук. Ему не нравилась точность, но нравилась глубокомысленность. Несмотря на то, что поступил в университет не на общих основаниях, а с помощью родителей, честно принялся за учебу. Николас всегда отличался усидчивостью и прилежанием. Из философов ему особенно нравился Кант, которого он считал одновременно рациональным и романтичным.

С женщинами у него тоже не было проблем. В восемнадцать лет от него забеременела дочка ректора одного из крупных вузов страны. Родители были этим очень довольны. Свадьба прошла с размахом.

Родилась девочка, через пару лет Николас пошел в аспирантуру, а в том же году его отец умер от болезни сердца. Пайшиль-младший обладал внешностью, притягивающей внимание женщин. Пока его жена сидела дома с ребенком, он посещал вечеринки. Чаще всего там присутствовали сокурсники или коллеги. Богемная молодежь. Он вовсе не был распутным, просто не умел отказывать. А посещая вечеринки, искренне считал, что это будет полезно для его будущей карьеры. Жена Николаса, прежде столь же избалованная вниманием, как и он, не смогла ужиться с ним. Обладая красивыми лицом и фигурой, даже будучи замужней женщиной с маленьким ребенком на руках, она не испытывала недостатка в поклонниках. Поэтому ушла от Николаса примерно через два года после начала совместной жизни.

У богемной молодежи и развлечения должны быть соответствующие. Николас часто бывал пьян и пробовал наркотики, включая тяжелые, что его, в конечном счете, и погубило. Он бросил аспирантуру, до смерти матери кое-как еще держался на плаву, а потом пустился во все тяжкие. Продал все, что можно продать, сидел в тюрьме, но не очень долго. Там же в честь своих бывших заслуг получил кличку 'Философ'. Выйдя из тюрьмы, обнаружил две вещи: что, во-первых, никому не нужен, а во-вторых, деньги не приходят просто так. Конечно, иногда со вторым пунктом дела не всегда обстояли плачевно, но Николас, не имея возможности покупать дорогие наркотики, деньги просто пропивал, чтобы не думать о пункте номер один.

Это продолжалось из года в год. Причем, становилось все хуже. Ночевки под открытым небом учащались. Копание в мусорниках приобрело систематичность. Круг знакомых сузился до таких же опустившихся людей, интересующихся лишь выпивкой. Его окружала грязь и мерзость. Да и он сам давно уже был под стать своему окружению.

Неизвестно, чем бы все закончилось и когда, не укради Николас-Философ бутылку в магазине. Эта кража была изначально обречена на провал. Появление бродяги в супермаркете не могло ускользнуть от внимания охраны. Но ему было все равно. Он просто хотел попытаться.

Кража была мелкой, поэтому его посадили в КПЗ, чтобы 'промурыжить' там несколько часов, а потом, как обычно, выбросить обратно на улицу. Он, человек без документов и места жительства, не стоил даже того, чтобы заводить на него дело. Все понимали, что этот бродяга не способен на крупные преступления. Слишком ничтожная личность.

Для Николаса время давно потеряло смысл. Дни были похожи один на другой. Заключение в КПЗ тоже не имело никакого значения. Не в первый раз. Он воспринял это безучастно, кутаясь в плащ, подобранный на помойке. Появление в камере соседа, молодого мужчины, тоже не произвело на Николаса никакого впечатления. Сосед – как сосед. Чистенький, хоть и хромой. У бродяги не было никаких предчувствий относительно того, как изменится его жизнь после этой встречи. Он просто подремывал, равнодушный ко всему, кроме желаний поесть и напиться.

Миг изменения застал его врасплох. Еще секунду назад он почти спал, ни о чем не думая, а теперь вот встрепенулся, поднялся со скамьи и посмотрел на свои руки, извлеченные из-под плаща, круглыми от ужаса глазами. В этот миг в его теле память бродяги встретилась с давно забытой личностью молодого человека из хорошей семьи, любящего жену, дочку, родителей и почитающего Канта.

Станислас не ожидал такого эффекта. Он не вполне отдавал себе отчет в том, что сделал. Да и вообще не думал о том, что может последовать. Тем неожиданнее оказалось произошедшее.

Его сосед вскочил, дико посмотрел по сторонам, и с отчаянным воплем стал сдирать с себя одежду.

– Ты чего?! – с тревогой крикнул полицейский, сидевший за столом.

Но бродяга не слышал его. Сорвав плащ, а потом и драный пиджак под ним, он подбежал к решетке, поскуливая, схватился за нее и несколько раз сильно дернул, словно пробуя на прочность. После этого без всякой паузы запрокинул голову назад и изо всех сил ударился лбом о решетку. А потом еще раз. И еще.

Станислас подумал, что сделал нечто ужасное. Что его сосед сошел с ума. Но, поймав взгляд бродяги, понял, что это не так. Взгляд был абсолютно разумен. В нем лишь плескалось отчаяние невиданной силы.

Пенске впал в панику. Он хотел броситься к этому человеку, помочь ему как-то, возможно, все исправить, но почувствовал холодное и успокаивающее прикосновение где-то в самой глубине своего сердца. Станислас понял, что это.

'Не переживай, – словно говорил Помор, – Ты сделал все правильно. Все идет как надо'.

Это помогло. Станислас ощутил покой и ... невероятный голод. Этот голод охватил всю его сущность. Он почувствовал, что ему нужно незамедлительно что-то съесть. Его тело задрожало мелкой дрожью, на лбу выступил холодный пот, голова закружилась. Пенске попытался встать со скамьи, покачнулся и упал, потеряв сознание. Последнее, что он услышал, был скулеж бродяги с разбитым лбом и крики полицейского в рацию, зовущего подмогу.

Станислас пришел в себя в небольшой комнате с белыми стенами. Он лежал на кушетке, а над ним нависало какое-то лицо.

– Ну что, оклемался? – участливо спросил чей-то голос, – Что же ты, на инсулине, а ничего никому не сказал!

Молодой человек еще плохо соображал, поэтому несколько раз моргнул, пытаясь рассмотреть черты лица человека, говорящего с ним. Большой нос, резко выраженные морщины около рта и между бровей, сочувствующий взгляд – вот что он запомнил.

– Я не на инсулине, – заплетающимся языком пробормотал Станислас.

– Как же так? – удивился голос, – По виду типичная гипогликемия, да и глюкоза внутривенно помогла. От диабета что-то другое принимаешь, что ли?

Пенске с трудом сглотнул.

– У меня нет диабета, – прошептал он.

– А что тогда есть? – удивление в голосе нарастало.

– Ничего нет. Я здоров. Практически.

– Сколько тебе лет? – с тревогой поинтересовался голос, – Какое сегодня число?

– Двадцать шесть лет. Восьмое число, – пробормотал Станислас.

– Н-да. Сесть можешь?

– Постараюсь.

Пенске попробовал оторвать голову от кушетки, но тут же откинулся обратно. Потолок 'поплыл'.

– Что, голова кружится? – догадался собеседник.

– Да, – Станислас зажмурил глаза и открыл их снова. Это немного помогло.

– Тебе пожрать нужно, вот что, – подытожил голос и закричал, – Эй, лейтенант! Он оклемался!

Раздался скрип открываемой двери. Над Станисласом нависла еще одна голова, украшенная форменной фуражкой.

– Фельдшер, что с ним? – спросил человек в фуражке.

– Думаю, что у него диабет, но он отрицает. Ему пожрать нужно. Как можно быстрее.

– Пожрать? – в голосе лейтенанта прорезалось недовольство, – Где я возьму жратву? Сейчас не время!

– Хочешь, чтобы он у вас без сознания валялся? – спросил обладатель большого носа.

– Опять, что ли?!

– Да он еще толком не оклемался. Не будет еды – все по новой начнется. Я его вообще могу в больницу забрать. С чем он у вас?

Лейтенант выругался.

– Если бы я знал! Майор приказал доставить. Если он не отбросит коньки, то отпустить не могу!

– Не отбросит, – согласился фельдшер, – Если поест.

– Побудь пока с ним. Сейчас я что-нибудь достану. Вот же денек! Один себе всю башку разбил, другой в отключке...

Лейтенант удалился, бормоча ругательства.

– Ну что, лучше тебе? – спросил фельдшер.

Станислас прислушался к своим ощущениям: он не чувствовал ни рук, ни ног, в голове шумело.

– Нет.

– А здесь чего забыл? В полиции?

– Не знаю, привезли меня, – отвечать на вопросы не хотелось, но Пенске подозревал, что фельдшер задает их неспроста, а поддерживая контакт с ним, не позволяя сознанию 'уплыть'.

– Работаешь ты кем? Профессия есть?

– Инженер.

– Молодец! Вышка есть, значит. А мне вот не повезло, – посетовал фельдшер, – Пролетел мимо медфакультета... сколько раз не пытался... А сейчас – возраст уже... Эх.

Станислас прикрыл глаза.

– Нет, приятель, так не пойдет, – фельдшер потряс его за плечо, – Чем ты еще занимаешься? Есть хобби какое-нибудь?

Пенске устал говорить и думать. Ему было все безразлично.

– Шаманизм, – произнес он первое, что пришло в голову.

– Ого! – расхохотался собеседник, – Это что, пляски с бубном? Слышал, что травка еще нужна!

– Не нужно, – прошептал Станислас, – Мне не нужно ни бубна, ни травки. У меня и без них все получается.

– Да ты шутник! А девушка у тебя есть? Или жена?

Ответить Пенске не дали. Вернулся раздраженно сопящий лейтенант, сжимая в руках пакет с едой.

– Вот, – сказал он, кладя пакет на кушетку рядом со Станисласом, – Пусть жрет пока не лопнет! Чтоб его!

Через полчаса Пенске чувствовал себя гораздо лучше. Он сидел по-прежнему на кушетке в медпункте при полицейском отделении. Фельдшера с большим носом, работавшего на скорой и уехавшего по другим вызовам, сменила медсестра, хозяйка медпункта. Это была пожилая и неулыбчивая женщина. Она листала газету, периодически неодобрительно посматривая на Станисласа, и показывая всем своим видом, как ее тяготит это соседство. Но молодому человеку было все равно, где сидеть: здесь или в камере. Он пытался понять, что произошло.

То, что случилось с бродягой, более менее ясно, а вот что с ним, со Станисласом? Почему он потерял сознание? Откуда этот голод? У Пенске было лишь одно рациональное объяснение. Когда он воздействовал на дух своего сокамерника, то это могло потребовать оплату, энергию. Что из себя представляет энергия, требуемая для изменения духа, Станислас не знал, но у него было предположение, что он ее берет от себя. По крайней мере, это объясняло голод.

Когда за ним пришел полицейский, он все еще думал, безуспешно пытаясь выдвинуть альтернативную гипотезу.

– Идти можешь? – первым делом поинтересовался тот же самый лейтенант, заглянув в медпункт.

– Могу, наверное, – ответил Станислас.

– Тогда пошли, майор ждет, – голос полицейского был в высшей степени недружелюбным.

Пенске осторожно поднялся с кушетки. Вроде все было нормально. Он направился к выходу, попрощавшись с медсестрой. Она не ответила.

Станислас и полицейский пошли по коридору с голыми стенами, окрашенными в желтый цвет. На фоне этих стен пронумерованные белые двери смотрелись нелепо. Пенске подумал, что у подрядчика, выполнявшего ремонт здания, имелись проблемы с цветоощущением. Или сходные проблемы были у заказчика.

– Майор примет тебя в своем кабинете, а не в комнате для допросов, – лейтенант почему-то счел своим долгом уведомить об этом Станисласа.

Но тому было все равно, где примет его майор. Главное – чтобы хоть что-то прояснилось с задержанием.

Постучав в одну из дверей, лейтенант, не дожидаясь ответа, раскрыл ее нараспашку и вошел вместе с Пенске.

– Господин майор, задержанный доставлен, – небрежно отпрапортовал полицейский.

– Можете идти, – махнул рукой лейтенанту человек, стоявший у шкафа, забитого какими-то книгами и папками.

Затем он посмотрел на Станисласа и произнес:

– Проходи и присаживайся.

Майор был среднего роста, полноватый, с большой пролысиной на макушке. Его маленькие глазки смотрели хитро и недоверчиво. В руках он держал платок и привычным движением протирал им свои пальцы. У Пенске мелькнула мысль, что руки хозяина кабинета часто потели.

Станислас уселся в предложенное кресло. Майор некоторое время молча постоял у шкафа, что-то разглядывая на полках, потом подошел к собственному кожаному креслу с высокой спинкой и сел.

– Ну что, можешь отвечать на вопросы? – поинтересовался он равнодушным тоном, – Не упадешь тут в обморок?

– Нет, не упаду, – уверенно сказал Пенске.

– Ну вот и ладно. Я – майор Райтович. Старший следователь. Ты знаешь, почему ты здесь?

– Нет, – искренне ответил Станислас.

Хозяин кабинета посмотрел на собеседника, потом отвел взгляд и о чем-то задумался, медленно постукивая пальцами по лакированной поверхности стола. Казалось, что он принимает какое-то решение. Прошло около двух минут, прежде чем он вновь посмотрел на сидящего перед ним.

– Было бы лучше, если бы ты сам все рассказал.

Молодой человек слегка пожал плечами:

– Мне нечего рассказывать.

– Подумай. Хорошенько подумай. Расскажешь все сам, подпишешь протокол и сегодня снова будешь ночевать дома.

Об этом знакомый Станисласу юрист тоже рассказывал. Излюбленная игра полицейских, когда им нечего предъявить человеку, а хочется это сделать, заключается в том, чтобы тот сам рассказал о своих проступках. Для этого могут использоваться самые разнообразные методы, включая довольно болезненные. Юрист в пылу пьяной откровенности советовал в таких случаях либо все отрицать, а если этого не позволяет самочувствие, то брать на себя заведомо нелепые и несуществующие преступления, которые однако нужно долго и нудно проверять.

– Я ничего плохого не совершал, – твердо заявил Станислас, – Если меня в чем-то подозревают, то я могу попросить связаться с адвокатом?

Он ожидал продолжения неясных и многозначительных фраз, но понял, что судя по виду майора, у того не было никакого желания играть в подобную игру. Райтович брюзгливо скривился.

– Подожди со своим адвокатом, – сказал он, – Что ты делал вчера днем?

– В котором часу? – уточнил Станислас.

Вопрос в какой-то степени обрадовал его. Он точно знал, что днем не совершал ничего противозаконного. Вечером – да, возможно. Но не днем.

– Около часа-двух.

– Ничего. Был дома.

– Никуда не выходил?

– Да нет... В магазин только.

– В какой?

– Фудмаркет около моего дома.

– А потом что делал?

– Ничего. Пошел домой.

Майор Райтович снова начал вытирать платком свои пальцы. Его движения были медленны. Никто не знал, что таким образом он выгадывает время для обдумывания ситуации. К платку майор перешел после того, как бросил курить. Закуривание сигареты он часто использовал с той же целью – выгадать время. Но, к сожалению, курить разрешалось не везде, поэтому платок был даже удобнее.

Райтович служил в полиции уже много лет, придя сюда впервые молоденьким офицером. Сначала старался честно выполнять свой долг. Примерно около года. А потом подпал под влияние общей атмосферы, царящей в коридорах полицейского отделения. Полицейским было можно все или почти все. Их никто толком не контролировал. Каждый из сотрудников органов знал, что в случае чего такой же полицейский, как он, покроет его. Это было негласное правило, с которым никто и никогда не боролся. Поэтому мало кто из полицейских мог избежать соблазна. Они брали взятки, угрожали открытием дел, закрывали дела опять-таки за взятки, некоторые особенно циничные могли открывать и закрывать дела на одного и того же человека по несколько раз, если им казалось, что тот еще в состоянии заплатить. Однако несмотря на тотальную коррупцию, внешне изо всех сил поддерживалась иллюзия нормального состояния. Произносились правильные речи, заводились дела на своих же коллег, если их преступления получали слишком уж большую огласку, по приказанию сверху проводились 'чистки' правоохранительных органов, которые, впрочем, вычищали более-менее честных или принципиальных людей. Несмотря на эти ухищрения, происходящее в полиции бросалось всем в глаза. Люди ей не доверяли, а иногда откровенно боялись. Однако ни у кого не было никакой возможности повлиять на ситуацию. Система тотальной поруки оказалась чрезвычайно стойкой.

Майор был истинным детищем этой системы. Он настолько хорошо в нее вжился, что уже давно утратил всякое представление о законе, который был призван охранять. Конечно, по отношению к другим Райтович охотно применял как дух, так и букву закона, но как бы он удивился, если бы кто-нибудь сказал ему, что закон касается и его. Майор бы счел это плохой шуткой. Или не очень плохой, в зависимости от настроения. Он твердо знал, что вместе с грандиозным зданием полиции находится над законом.

Перед ним сидел молодой человек. Райтович был уверен, что может сделать с ним все, что угодно. И этому не помешают никакие адвокаты. Если он, майор, захочет, то этот человек будет обвинен в любом из множества нераскрытых дел, которые шлейфом тянулись за каждым коррупционным и неэффективным полицейским управлением. Конечно, для обвиняемого существовал небольшой шанс на оправдание в суде, но попортить ему жизнь майор вполне мог. Расследование иногда занимало месяцы, а то и годы. Все это время подозреваемый мог находиться в тюремной камере.

Но, к счастью для Станисласа, на него не распространялись подобные желания. Молодой человек не знал, что еще вчера в мыслях майора перешел в разряд товара. А к товару была применима иная логика. Давний знакомый майора, уважаемый бизнесмен, позвонил вечером и попросил отыскать мужчину, якобы напавшего на него после выхода из магазина. Он указал точное время, принес требуемую сумму и дело было открыто. Зная время нахождения подозреваемого в магазине, получив доступ к видеосъемке, а также учитывая тот факт, что Станислас платил кредитной карточкой, отыскать его не составило труда. Тем более, что бизнесмен опознал его на видеозаписи, произведенной в супермаркете.

Однако, когда подозреваемый был уже доставлен и почти 'взят в оборот', бизнесмен снова позвонил майору и попросил его закрыть дело. Просьбу, как водится, снабдил обещанием соответствующей суммы. Райтович выполнил пожелание старого знакомого. Но произошедшее оставило неприятный осадок на его душе. Он был отнюдь не дурак. И сразу понял, что бизнесмену не нужен товар в качестве арестанта. Ему были нужны адрес и имя вот этого самого молодого человека, сидящего перед майором. Райтович догадывался, для чего понадобились эти данные вкупе с освобождением молодого человека. Все же убийство в тюрьмах – чересчур хлопотное дело, вовлекающее в процесс множество посторонних лиц, не говоря уже о стоимости. А вот убийство обычного человека на свободе, о котором известно все, – совсем другой коленкор. Это дешево и быстро. Разумеется, у майора не было полной уверенности в том, что дело обстоит именно так, но он охотно допускал, что это – один из самых вероятных вариантов. Мог ли бизнесмен получить данные Пенске без открытия дела? Мог, конечно. Но на это бы ушло гораздо больше времени. А так, силами местной полиции тот уложился буквально в несколько часов. Это говорило о том, что, возможно, бизнесмен очень торопился.

Майор ни в коей мере не беспокоился за судьбу мужчины, находящегося в его кабинете. Это был просто винтик, галочка в рапорте. Майора даже не интересовало, почему и как тот перешел дорогу бизнесмену. Райтович беспокоился о более важном: о том, что ему не заплатили сполна и использовали 'втемную'. Поэтому товар, конечно, должен быть отпущен, но немного... подпорчен.

– Что ты будешь делать после того, как я тебя отпущу? – внезапно спросил майор у Станисласа.

– Вы меня собираетесь отпускать? – обрадовался тот, – Если так, то пойду домой.

Райтович снова забарабанил пальцами по столу. Но Пенске уже переполняли вопросы, он почуял, что его дела идут на лад.

– А могу я поинтересоваться, почему меня задержали? – спросил он.

– Ошибка вышла, – ответил майор, позевывая, – Один пострадавший ошибочно показал на тебя. Все уже выяснилось.

– Тогда я могу идти? – спросил Станислас.

– Да. Можешь. Я тебе выпишу пропуск. Хотя вот что... ты бы не ходил домой, – тон у майора был многозначителен, – Переночуй у родителей. А то они беспокоятся, все телефоны уже в отделении оборвали. Съезди к ним. Порадуй стариков.