Текст книги "Пугалки для барышень. Не для хороших девочек"
Автор книги: Даниэлла Вуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
Брак
Видение в белом
Смею утверждать, что часы в международных аэропортах не дают представления о времени. Вернее, уточняю постановку вопроса, они не показывают, что есть обычное время. Под ними собираются беженцы из всех часов дня и ночи: кто-то никак не может проснуться в такую рань, кто-то перевозбужден от чрезмерного недосыпания. Указывая стрелками на свои цифры, эти часы не имеют в виду определенное время суток, нет, они хотят успокоить вас, давая понять, что секунды все еще измеряются где-то там великим всемирнымтик-так. Время движется совершенно произвольно, и все же мне удалось прибыть как раз не вовремя.
Это был огромный, блестящий хромированными поверхностями аэропорт где-то в Азии. Не помню, где именно. Пол напоминал мраморное озеро с отблесками великолепных светильников на поверхности. У меня перед глазами стоят километры магазинчиков дьюти-фри, кафе и баров – и все они закрыты, потому что мой транзит пришелся на те редкие часы, когда аэропорт закрывается и засыпает. Конечно, я была не одна. Пассажиры с трех-четырех самолетов влачились по залам аэропорта усталой, сонной вереницей. Счастливчики, которым повезло, заняли мягкие банкетки, стоявшие через каждые несколько метров вдоль коридора, а остальные уселись на полу или просто прислонились к стеклянной матовой стене зала прилета. Делать было нечего. Часам, которые нам предстояло убить, суждено было умереть медленной, мучительной смертью. «Пожалуй, – подумала я, – выражение терминальная скукабыло изобретено кем-то именно в закрытом на ночь аэропорту!»
Ждать пришлось довольно долго. Я делала все, что, по моим представлениям, должна делать молодая женщина, отправляющаяся в отпуск одна, на собственные средства, накопленные на своей первой нормальной работе. Я со скрипом открыла путевой дневник на первой чистой странице. И закрыла его. Некоторое время я бессмысленно таращилась на буквы и строки прихваченной в дорогу книги, как оказалось, слишком заумной, чтобы ее можно было читать в самолете.
А потом, просто от нечего делать, я пошла в туалет. Я сидела на стульчаке, внимательно читая рекламу гигиенических салфеток на двери; полные энтузиазма обещания свежего ветерка меня не убедили. Однако реклама подвигла меня на решение срочно побаловать себя чистыми трусиками, загодя положенными в сумочку, и побрызгаться дезодорантом. Я сделала все, что было в моих силах, и уже собиралась вернуться в холл, чтобы опять предаться скуке. Но, выйдя из кабинки, я вдруг увидела нечто неожиданное: у зеркала перед раковиной стояла женщина в шикарном свадебном платье.
– Черт! – воскликнула она с чисто британским акцентом.
О, это было далеко не простое платье! Белым атласом юбок и шлейфа можно было бы обернуть по крайней мере одноэтажный дом средних размеров. Тюлевой фаты, закрепленной на изгибах и локонах ее прически, могло бы хватить на противомоскитную сетку для целого полка женихов.
– Блин, чтоб тебя, – бормотала женщина, лихорадочно роясь в косметичке.
– Что-нибудь забыли? – ласково спросила я.
– Губную помаду. Наверное, оставила в туалете самолета. У меня, конечно, есть другие, но все они слишком темные или слишком яркие. А эта была приятного персикового цвета. Вот пропасть!
– У меня есть бледно-розовая, – сказала я, протягивая блестящий футляр помады под названием «Куколка», которая попала ко мне в подарочном наборе, одном из тех, в которые косметические фирмы сбрасывают свои отходы производства самых кошмарных оттенков. – Берите, если хотите.
– О, я не могу.
– Все в порядке. То есть я ей пользовалась, но у меня нет ни герпеса, ни чего-либо подобного.
– Я не про это. Боже мой! Мне так неудобно.
– Возьмите.
– О, вы правда можете мне ее одолжить? Вот эта помада самая светлая, которая у меня есть, но она слишком красная, чтобы носить ее с белым платьем. Я в ней буду как гейша какая-то. Я обязательно верну вам вашу помаду.
– Что вы, перестаньте! Я почти никогда не пользуюсь помадой, и вам она точно нужна больше, чем мне.
– Да, сегодня у меня свадьба, – сказала она и, взглянув на часы, добавила: – Кажется, еще сегодня.
Она обильно намазала губы помадой и одобрительно улыбнулась себе в зеркало.
– Анджела, – представилась она, повернувшись ко мне и прижимая руку к сердцу.
– Рози.
Так я и познакомилась с Анджелой Катберт (урожденной Вуттон), и так начался наш разговор, нашедший свое отражение в зеркале женского туалета. Короче говоря, именно здесь она поведала мне, каким образом очутилась в своем свадебном платье в закрытом на ночь азиатском международном аэропорту. Потому что ей было видение!
Итак, Анджела Вуттон узрела себя выпархивающей из серебряной куколки авиалайнера, словно великолепная белая бабочка. Она видела себя спускающейся по трапу самолета: легкий ветерок колышет ее фату и юбки, как лепестки распускающегося бутона. На фоне самолета и голубого безоблачного неба она появляется как воплощение неземной красоты, и ослепительной белизны атлас ее платья, словно надежное защитное покрытие, отражает лучи жаркого безжалостного солнца. Еще не знакомые с ней родители жениха видят из здания терминала, как она машет им рукой. И сразу, в тот же миг окончательно и бесповоротно проникаются к ней теплым, искренним чувством и влюбляются в нее.
Это видение открывалось Анджеле постепенно, словно издалека, медленно, но верно приближаясь к средоточию ее сознания. Вскоре Анджела открыла у себя способность вызывать эту великолепную картину в каждую свободную минуту. Когда в работе наступало затишье (она трудилась медсестрой в зубоврачебном кабинете, расположенном в центре Лондона, но ей уже недолго оставалась там работать), она уточняла детали умозрительной картины, усиливая знаменитую голубизну австралийского неба или шлифуя мужественные черты стюарда, чье лицо виднелось за ее правым плечом, когда она поднимала руку, чтобы помахать будущим родственникам. Некоторое время ей было достаточно наслаждения от просмотра воображаемого кинофильма. Но в тот день, когда она пошла покупать себе свадебный комплект белья, видение перешло в стадию проекта.
Проведя пару часов в четырех бутиках, Анджела ограничила свой выбор всего двумя комплектами. В каждом из них был белый кружевной корсет, который зашнуровывался на талии и подчеркивал форму груди. Они различались тем, что в один комплект входили подвязки и открытые кружевные стринги, а другой заканчивался фестонами на уровне подвздошной кости и включал шортики, которые красиво подтягивали ягодицы, но требовали чулок на резинках (которые не всегда выигрышно смотрятся на бедрах, если повернуться в профиль) «Сейчас не время для поспешных решений», – по думала Анджела, припоминая свое новогоднее обязательство более серьезно относиться к покупкам.
– Понимаете, я слишком заинтересована, чтобы быть объективной, – именно так объяснила она продавщице свою нерешительность и отправилась пить кофе, а заодно набросать на салфетке список аргументов за и против каждого варианта.
В теплом подвальном помещении с каменными стенами, играя ложечкой с посыпанной какао пеной капучино, она впервые ощутила желание показаться матери Джереми во всем своем свадебном великолепии. Раньше она склонялась к тому, чтобы прийти на первую встречу с родителями Джереми в светло-зеленых бриджах, босоножках на высоких каблуках и белой безрукавке с высоким воротом. Но здесь, в кафе, под жужжанье кофеварки, начала обретать форму гораздо более яркая идея. Анджела грызла миндальное пирожное, рассуждая о том, насколько глупа эта мысль и глупа ли вообще. Ведь они все равно собирались в аэропорт сразу же после свадебного обеда! Это будет очень сценично. Такое не забывается! Она ведь может это сделать, и она это сделает. Да-да, прилетит в свадебном платье прямо в Австралию. Она выйдет из самолета с букетом и руке, как будто минуту назад вышла из церкви, готовая к граду конфетти и поздравлений с поцелуями. Она поплывет по летному полю навстречу свекрови, и та скажет: «Ты выглядишь просто прелестно, милочка». И Анджела улыбнется, слегка покраснев от комплимента.
Слово Рози Литтл
О невестах
Само собой, многообещающий звон свадебных колоколов оказывает неблагоприятное влияние не только на женщин, предрасположенных к глупости от рождения. Если разумной женщине и случается раз-другой в жизни поглупеть, то скорее всего именно в бытность свою невестой. А этот период, естественно, начинается с помолвки и завершается вскоре после свадьбы, когда невеста выныривает из тюлевого тумана в жестокую очевидность мира, где некому будет вас целый час утешать, когда вы рыдаете над скупостью бабушки, отказавшейся купить вам подарок из предложенного ей списка.
Мира, в котором вдруг покажется возможным простить подружку, которая (вот вредина) напилась на девичнике и оказалась в центре внимания вместо вас, когда шумно разрыдалась и стала ныть, что никто не полюбит ее достаточно сильно, чтобы жениться.
Мира, где вопрос, куда посадить новую молодую жену дяди Трэвиса (она, знаете ли, моложе его младшей дочери), больше не повод для дипломатических интриг масштаба Кэмп-Дэвида и так далее. Короче говоря, имеется в виду мир, в котором внезапно и трагично оборвалось действие заклинания «все, что ты захочешь, дорогая, это же твой день!».
Я думаю, неслучайно традиционным украшением свадебного стола является заварной торт. По-моему, он представляет собой превосходную метафору предсвадебного состояния: профитроли громоздятся на блюде, как множество невестиных головок, в каждой из которых вместо мозгов положено немного заварного крема, густого и сладкого.
Когда мы вышли из туалета и вернулись в холл, я спросила, где живут родители ее жениха.
– В Западной Австралии. Час самолетом от Перта. Я слышала, там живет много англичан. А ты?
– На другой стороне материка. Восточные штаты, как говорят на западе.
– Правда?
– Почему они не смогли приехать на свадьбу?
– Ты не поверишь.
– Может, и поверю.
– Из-за паука.
– Паука?
– Отец Джереми доставал из сарая старую газонокосилку. Собирался пожертвовать ее какому-то благотворительному фонду, понимаешь? И тут его укусил белобрюхий паук, так что пришлось ампутировать палец. Тот, который показывают, когда надо кого-нибудь послать.
– Так ли уж он был ему необходим на твоей свадьбе?
– Ну, дело в том, что он ждал операции на колене. А из-за ампутации пальца эту операцию пришлось отложить, и они не могли позволить себе бизнес-класс, а ты же знаешь, каково летать этими дальними рейсами, даже если у тебя нет артрита коленного сустава. Но мы обещали им устроить что-то вроде показательной свадьбы, когда прилетим.
Мы прошлись по холлу до стоявших друг напротив друга кресел, которые заняли Анджела с Джереми.
На одном кресле спал Джереми в футболке и шортах. На другом стояли сумки Анджелы, которые мы переставили на пол, и почти что свежий букет орхидей и роз, который она нежно опустила себе на колени.
– А что думает об этом Джереми? – тихонько спросила я. – О том, что ты летишь в этом платье?
– А, он сказал, что я с ума сошла.
– Ты с ума сошла, – сказал Джереми.
– Разве твоя мама не рада будет увидеть меня в свадебном платье?
– Как хочешь, любимая, сегодня ведь твой день.
И правда, это был ее день. Все удавалось, как по волшебству. Скамьи в церкви были украшены чайными розами, макетами старинных скрипок и фиолетовыми лентами. Подружки невесты в пышных юбках из шелка-сырца позировали, изящные, как фарфоровые статуэтки, фотографу, который однажды снял фотосессию для «Вог». На свадебном приеме играл струнный квартет, и жених с невестой безукоризненно танцевали венский вальс благодаря взятым восьми месяцам уроков танцев. Обед триумфально завершился взятием похожего на башню свадебного торта.
Новобрачные приехали в аэропорт на лимузине, а примерно через два часа полета Анджела перегнулась к мужу через широкую ручку кресла бизнес-класса и проворковала:
– Вот видишь, не так уж все и плохо, правда?
Она с восторгом отвечала на неизбежные вопросы персонала и других пассажиров: «Да, мы женаты всего семь часов», «Австралия», «Нет, нет, я с ними еще не познакомилась».
Она не взяла ничего почитать в самолете, а кино решила не смотреть, потому что наушники испортили бы ей прическу. Она уже дважды прочла инструкции по безопасности в кармашке на спинке сиденья и думала о том, какая это была бы трагедия, если бы ей пришлось выкинуть свадебные туфли в случае эвакуации пассажиров по надувному спуску. Туфли были шелковые. Как и маникюр на ее безымянном пальце, они были помечены монограммой с ее (новыми) инициалами. Они стоили больше ее заработка за полмесяца. После первого обеда в самолете заботливый стюард по имени Кайл принес ей стопку глянцевых журналов. Она внимательно оглядела его стрижку с высветленными прядями и безукоризненные ногти. «Наверное, гей, – подумала она. – Какая жалость!»
Анджела знала, что ей не следует даже одним глазком заглядывать в последний номер журнала «Будущая новобрачная». Читать журнал для невест всего через несколько часов после заключения брака – это все равно что обречь себя на страшные муки. Но она все-таки заглянула в журнал и была жестоко наказана. Ведь на его странице она увидела обручальное кольцо, которое было гораздо, гораздо красивее, чем то, которое всего несколько часов назад появилось на безымянном пальце ее левой руки. Кольцо в журнале было прекрасно. Выглядело ослепительно. И очень оригинально. Традиционному комплекту из кольца для помолвки и соответствующего по стилю обручального кольца, который выбрала Анджела, более мудрая невеста из журнала предпочла одно широкое кольцо с роскошным сочетанием бриллиантов и золота. И как это не пришло Анджеле в голову раньше?
Она-то думала, что успешно решает свою проблему импульсивных покупок, но здесь, в «Будущей новобрачной», было найдено доказательство того, что она совершила промах в таком серьезном вопросе, как выбор свадебного кольца. Когда же, о, когда она, наконец, приучит себя всегда заглядывать в магазин за углом, прежде чем делать покупку?
Впрочем, рассудила она, еще не все потеряно. Придется ей поносить свое колечко с бриллиантом императорской огранки и простое обручальное кольцо год или два, а потом она получит новый комплект. Она была уверена, что Джереми не будет возражать. Нельзя же ожидать, что стильная женщина будет все время носить одни и те же украшения.
– Тебе удобно во всем этом великолепии? – спросила я Анджелу.
– Боже мой, нет, конечно. У меня все руки чешутся под кружевами, а жесткие вставки корсета давят на соски.
Она встала и потянулась, поворачивая изящную шейку, отчего от сложной конструкции из завитков и кос отделилась еще одна светло-русая прядь. На минуту ее внимание привлек спящий на мраморном полу молодой человек: его подружка прикорнула рядом, положив ему на живот голову с разметавшимися черными кудрями.
– Сразу понятно, что он австралиец, правда? – сказала Анджела, снова садясь. – Взгляни на его ноги – прямо как деревья.
Растрепанный Джереми, проснувшись, распрямился в кресле и уже читал финансовый журнал. Его худые ноги, торчащие из синих шорт, были покрыты темными волосами. Он зевнул и почесал пальцем ноздрю.
Я заметила, как по лицу Анджелы пробежала легкая тень брезгливости, прежде чем она снова повернулась ко мне.
– Обещай мне кое-что, Рози, – сказала она с тем истинно сестринским выражением на лице, с каким иные женщины обращаются к тем, которых выбрали в качестве временных союзниц. – Обещаешь?
– Что?
– Сначала обещай.
– Ладно, обещаю.
– Обещай перед любой покупкой всегда заглядывать в магазин за углом, прежде чем принять решение.
Вскоре после того, как новобрачная поделилась со мной этим перлом мудрости, на ее рейс объявили посадку. Шагая к выходу и влача за собой с четверть акра белого атласа, она обернулась ко мне и в последний раз помахала на прощание. Я поняла, что никогда больше ее не увижу. Но ее неоконченная драма не давала покоя моему воображению.
Прошло несколько дней. Гуляя вдоль реки в городе, полном необычных звуков и незнакомых запахов, я все еще продолжала думать, как все закончилось. Вряд ли Анджела предусмотрела, что букет придется сдать на таможне. Я совершенно ясно представляла себе, как она хлопает ресницами перед парнями в форме таможенников и спрашивает, какое отношение имеют предупреждения о портящихся фруктах и фруктовых мушках к ее прекрасному букету? Я не думала, что это тронет таможенников, но они, по доброте своей, подождут, пока Анджела не выйдет через высокие вращающиеся двери, прежде чем выкинуть белые розы и розовые орхидеи в грязное мусорное ведро аэропорта.
– Почему ты мне не сказал? – спросила она Джереми.
– Не переживай, девочка, я куплю тебе новый букет.
– Но он будет не такой.
– Какая разница, малыш?
– Для меня очень большая! Но тебе, похоже, все равно!
Да, вот так она огрызнется, но сразу же пожалеет об этом. Она ведь знает, что невесты не огрызаются. Невесты спокойны, безмятежны и счастливы.
«Соберись, Анджела! – скажет она себе. – Это же твой медовый месяц!»
Это слово казалось таким сладким в исполнении туристического агентства на Пикадилли. Медовый месяц! Она чувствовала, как звуки буквально тают во рту, когда он произнесла это слово, обращаясь к бесцветной девушке за стойкой, которая, без сомнения, жалела, что это не она летит в Австралию в свой медовый месяц. «Да, мне можно позавидовать, – думала Анджела, – даже если у меня нет орхидей!» И она вычеркнула букет из своей воображаемой картины и вместо этого сосредоточилась на том, как будет махать рукой – совсем как принцесса.
Когда молодожены Катберт заняли свои места в австралийском авиалайнере и стартовали к финишу своей свадебной эпопеи, Анджела взяла мужа за руку. Она заулыбалась, как кинозвезда, увидев, как луч света сверкнул на ее золотом обручальном кольце. Остался всего час. Всего лишь час, маленький кружок времени размером с циферблат ее часов «Раймонд Уэйл» (которые, конечно, безупречно сочетались с часами Джереми). Когда погасли таблички «Пристегните ремни», стюардесса в обтягивающем ее изящные формы синем костюме протянула новобрачным, маленькую бутылку шампанского и два пластиковых стаканчика.
– Мы хотим вместе с вами отпраздновать ваш торжественный день, – улыбаясь, проговорила она с сильным австралийским акцентом.
День был ветреный, как раз такой, когда разгораются пожары в степи, и самолет трясло. В одной из зон турбулентности, потеряв равновесие, стюардесса опрокинула прямо на белую атласную юбку Анджелы стаканчик красного вина, предназначенный для джентльмена в следующем ряду. В глубине души, на самом-самом ее дне, Анджела понимала, что девушка не виновата. Но понимание было запрятано слишком глубоко и не помешало ей завопить:
– Дура! Посмотри на мое платье! Ты хоть представляешь, сколько это платье стоит? Нет! Конечно, нет! Ты его погубила, глупая, неуклюжая корова!
Стюардесса стала смущенно извиняться и промокать пролитое вино.
– Перестань! Не трогай! Ты только хуже сделаешь, кукла безмозглая!
– Послушайте, извините, она вспылила. У нас был действительно трудный день, – вмешался Джереми.
– Как ты смеешь? Ты еще смеешь ее выгораживать?
– Послушай, ты ведешь себя неразумно.
Тут Анджела заметила, что уголок рта ее мужа дрогнул в едва заметной улыбке.
– Ты надо мной смеешься?
– Ну, вообще-то… Извини, милая… Ты и правда немного смешно выглядишь.
Анджела вскочила с места, проплыла по проходу между креслами в конец салона, в тесный туалет, который она почти наполнила пышными залитыми вином юбками, и начала плакать. Когда слезы кончились, она посмотрела на себя в зеркало. Под безжалостным светом флюоресцентных ламп она увидела свое заплаканное, помятое лицо. Наверное, где-то в пути они пересекли линию дат. Все было кончено. Кончился ее счастливый день.
Но она так легко не сдастся. Она вытерла размазавшуюся тушь и глубоко вдохнула, наполняя легкие решимостью. Она вернулась на свое место и сидела рядом с Джереми в сдержанном молчании (нет, поймите, она вовсе не дулась), пока самолет не приземлился и не остановился.
– Еще раз поздравляем. И мне действительно очень жаль, – сказала неловкая стюардесса, передавая Анджеле сумки с полки над сиденьями.
– Я понимаю, что вы не нарочно, – сказала Анджела.
Нет смысла дуться на человека в день своей свадьбы. Новобрачная должна быть счастливой. И великодушной. А раз больше некому позаботиться о ее счастье, придется ей показать свое моральное превосходство и сделать все самой.
У люка самолета она настроилась. Она выйдет, улыбнется и помашет рукой. Все просто: выйти, улыбнуться, помахать. Но едва она шагнула вперед и ступила на трап, как налетевший яростный порыв ветра сорвал фату с ее головы и понес над взлетной полосой к видневшимся в дали соснам лесопосадок.
Мистер и миссис Катберт наблюдали эту необычную сцену через огромное стекло зала прилетов. Под ураганным ветром залитые вином юбки Анджелы стали серьезной помехой движению: они громко хлопали на ветру, пока она с трудом одолевала первые несколько ступенек. Когда модельеры создают шелковые свадебные туфли-лодочки, даже если те стоят больше средней зарплаты за полмесяца, они, к сожалению, не проверяют их на устойчивость. Вот почему, спустившись до половины лестницы, Анджела поскользнулась и проделала остаток пути на заднице.
– Ах, бедняжка! – воскликнула мама Джереми, пряча насмешливую улыбку за носовым платком.
Как в хорошем немом кино для сцены, которая последовала за падением, субтитры не понадобились. Катберты увидели, что хотя Джереми и бросился на помощь своей прекрасной даме, ему не удалось удержаться от смеха. Они также заметили, что Анджела сочла Джереми виновным в несчастном случае. С ее губ с огромной скоростью посыпались слова, которые каждый любитель телетрансляций крикетных матчей мог бы расшифровать без малейшего труда. Некоторое время Джереми воспринимал эту тираду с безропотным видом, потом воздел руки к небу, повернулся к невесте спиной и решительным шагом направился к зданию терминала.
– Неплохо для первой семейной ссоры, – одобрительно покачал головой мистер Катберт-старший, когда Анджела швырнула Джереми в голову сначала одну шелковую туфельку с монограммой, затем другую.
Джереми поднял одну из туфелек и, не глядя, бросил назад через плечо, однако его высокий пас был перехвачен игроком австралийской футбольной команды «Шаркс», возвращавшейся с празднования закрытия сезона. Его собратья заулюлюкали, требуя продолжения игры. Анджела погналась за одним из них, но парни проделали еще одну серию быстрых передач. И тут бесстыжий ветер задрал кверху пышные юбки и накрыл Анджелу с головой, предоставив футболистам возможность поглазеть на ее кружевные трусики и подвязки.
Здесь я ее и оставляю: посреди погони за туфелькой с монограммой, в водовороте подхваченного ветром белого платья. Признаюсь честно, что струсила и покинула ее в этот момент, так как у меня просто не было сил вынести следующую сцену. Я довела Анджелу до той минуты, когда она оказалась в нескольких метрах от родителей мужа, но не дальше. Я достигла в этой истории точки, соответствующей тому моменту телефонного розыгрыша на радиостанции, когда я обычно перехожу на другую волну, или той минуте кинофильма, когда нелепый комический герой, в очередной раз попав в дурацкое положение, заставляет меня вскочить с места и с перекошенной миной пробираться в темноте к выходу из кинозала. Хотя странно, правда? Странно, что я вдруг начинаю проявлять такую чувствительность, когда сама же и столкнула героиню с лестницы.
Понуждаемая легкими уколами совести, я с виноватым видом вернулась к тому моменту истории, когда Анджела вышла на верхнюю площадку трапа самолета, и немного постояла рядом с ней, оставаясь на высоте ее положения, чтобы полюбоваться открывающимся отсюда видом. Мне пришло в голову, что, может быть, и не стоило спускать ее с лестницы. И еще, что я сэкономила на сострадании героине, его должно быть чуточку больше.
Возможно, несмотря на свою глупость, невеста все же не заслуживала такого унизительного наказания. Но сейчас, стоя рядом с ней на верхушке трапа, я все больше и больше убеждалась в том, что уберечь ее от падения было не в моей власти. Я поняла, что это неизбежно и даже было предсказано в одной народной мудрости: Анджеле Катберт (урожденной Вуттон) суждено было съехать вниз по ступенькам на пятой точке. И вряд ли кому-либо еще удастся с такой же полнотой реализовать в жизни поговорку «Хвалилась, хвалилась да набок завалилась».
