Текст книги "Удар молнии"
Автор книги: Даниэла Стил
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Может быть, у него заложен дом, и ему нужно отрезать как можно больше сисек, чтобы расплатиться с долгами. Откуда я знаю? Ты же к хирургу пришла, поэтому глупо ожидать, что он отправит тебя домой с миром, прописав аспирин. Нет, разумеется, он скажет тебе, что тебе просто необходимо отрезать грудь. Или хотя бы напугает тебя до полусмерти, чтобы покрыть себя, если у тебя действительно там что-нибудь окажется, во что я абсолютно не верю.
– Ты что, хочешь сказать, что он мне врет? Что он сделает мне операцию, даже если у меня нет никакого рака?
Рак. Они теперь произносили это слово так же, как «салфетка», «микроволновая печь» или «кровь из носа». Этот чудовищный термин стал частью их повседневного словаря, но Алекс все равно не могла без дрожи слышать его, особенно из собственных уст;
– Неужели ты считаешь, что он просто шарлатан?
Теперь она не знала, что и думать, а отношение к этому вопросу Сэма почти злило ее.
– Может быть, и нет. Наверное, он неплохой врач – иначе бы Андерсон тебе его не рекомендовал, – но нельзя доверять каждому, особенно каждому врачу.
– О юристах обычно говорят то же самое, – мрачно усмехнулась она.
– Девочка моя, перестань дергаться. Скорее всего у тебя ничего нет. Он сделает надрез на твоей груди, обнаружит там остатки молока, зашьет и скажет тебе, чтобы ты про это забыла. Не беспокойся раньше времени.
Сэм настолько жизнерадостно воспринимал то, что за два дня уже успело стать для нее трагедией'; что от этого она только больше нервничала.
– Но что, если он прав? Он сказал, что образование такого типа, особенно расположенное так глубоко в груди, скорее всего является злокачественным. А вдруг это действительно так?
Алекс не оставляла попыток поделиться с мужем своими тревогами, заставить его вникнуть в происходящее, но он просто не мог этого сделать.
– Да нет у тебя никакого злокачественного образования, – упрямо твердил Сэм. – Поверь мне.
Он напрочь отказывался разделить ее состояние. У Алекс создалось впечатление, что он просто скрывается от реальности за занавесом оптимизма и юмора. Настойчивая уверенность мужа в том, что у нее все в порядке, заставила Алекс почувствовать себя одинокой. Ей очень хотелось поверить Сэму, но она не могла. Он добился только одного – поколебал ее веру в доктора Андерсона и доктора Германа. Настолько, что во время короткого перерыва на второй день процесса она позвонила одному из врачей, рекомендованных Андерсоном.
Это была достаточно молодая женщина, опубликовавшая меньше статей, однако пользовавшаяся большим авторитетом и, по отзывам коллег, не менее консервативная, чем доктор Питер Герман. Ее звали Фредерика Уоллерстром, и она согласилась встретиться с Алекс на следующий день перед заседанием суда, в половине восьмого утра. Когда Алекс увидела ее, ей вдруг захотелось, чтобы доктор Уоллерстром несколькими теплыми и ласковыми словами избавила ее от всех мучений, чтобы она сказала ей, что все ее страхи напрасны, что опухоль доброкачественная и что ни один из тех ужасов, о которых она слышала, ее не коснется. Но мисс Уоллерстром была подчеркнуто сурова с ней и не сказала ни слова, пока не обследовала Алекс и не посмотрела снимки. Когда она наконец заговорила, ее взгляд был холоден, а на лице не отражалось никаких чувств.
– Я должна вам сказать, что доктор Герман был абсолютно прав в своих предположениях. На этой стадии обследования точно ничего сказать нельзя. Но я придерживаюсь мнения, что опухоль злокачественная.
Она говорила без обиняков и, казалось, совершенно не интересовалась тем, какое впечатление ее слова произведут на Алекс. Слушая эту женщину с короткими седыми волосами и сильными, похожими на мужские, руками, Алекс почувствовала, как ее ладони покрываются потом, а ноги начинают дрожать.
– Разумеется, мы можем ошибаться, но вы сами поймете, что мы скорее всего правы, – холодно добавила врач.
– А если она злокачественная, что вы мне порекомендуете, доктор Уоллерстром? – спросила Алекс, пытаясь напомнить себе о том, что в данном случае она заказывает музыку, она оценивает сидящую напротив нее женщину в белом халате и что окончательный выбор по-прежнему остается за ней. Но она все равно чувствовала себя маленькой девочкой, беспомощной и неспособной контролировать ситуацию, в то время как врач бесстрастно смотрела на нее.
– Разумеется, существует масса приверженцев лампэктомии, предлагающих делать ее практически во всех случаях, но я лично считаю, что риск, связанный с этим методом, слишком велик, и последствия такого решения могут быть самыми катастрофическими. Мастэктомия, особенно в сочетании с химиотерапией, – это самый надежный способ навсегда избавиться от болезни. Я придерживаюсь консервативного подхода, – твердо сказала доктор Уоллерстром, отметая все прочие школы – пусть даже солидные и авторитетные – без всяких колебаний. – Я сторонница мастэктомии. Конечно, вы можете предпринять что-нибудь еще – лампэктомию или облучение, например, но вы же деловая женщина и сами постепенно осознаете, что это нереально. У вас нет времени на длительное и кропотливое лечение, и впоследствии вы можете пожалеть о том, что не выбрали более радикального метода. Если вы сейчас предпочтете сохранить грудь, потом это может оказаться роковой ошибкой. Разумеется, вы можете рискнуть. Это ваше дело. Но лично я полностью солидарна с доктором Германом.
Она не только соглашалась с ним, но ей, казалось бы, нечего было добавить – ни капли тепла, доброты или чисто женского сочувствия к Алекс. Она была еще более безжалостна и хладнокровна, чем доктор Герман. Перед встречей Алекс думала, что они найдут общий язык хотя бы потому, что они обе женщины, но доктор Уоллерстром настолько не понравилась ей, что она еле дождалась окончания визита и, выйдя на улицу, с облегчением вдохнула свежий октябрьский воздух. Ей казалось, что она просто задыхается от всего услышанного.
Алекс приехала в здание суда в четверть девятого и была поражена тем, как мало времени врач потратила на такой серьезный разговор. Впрочем, серьезным он был исключительно для Алекс. Для всех остальных это был самый заурядный случай. Все очень просто – отрежь себе грудь, и проблема решена. Пока ты врач, а не пациент, все предельно легко. Для них это был вопрос теории и статистики. А для Алекс – ее жизнь, ее внешность, ее будущее. И принять решение ей было нелегко.
Алекс была разочарована тем, что, узнав независимое мнение второго человека, она еще больше уверилась в том, что с ней происходит что-то страшное и что возможностей для выбора у нее не так уж много. В глубине души Алекс надеялась, что доктор Уоллерстром хотя бы частично развеет ее страхи, сказав ей, что она просто перенервничала и повела себя глупо.
Но вместо этого она только подкрепила испытываемый Алекс ужас, заставив ее чувствовать себя еще более испуганной и одинокой. Необходимость в биопсии не отпадала, нужно было проанализировать состояние опухоли, и окончательное решение все равно было за Алекс и ее хирургом. Разумеется, оставался шанс, что опухоль окажется доброкачественной, но после всего, что она услышала в последние дни, это казалось ей все менее и менее вероятным.
Даже добродушный отказ Сэма поверить в худшее казался ей теперь абсурдным. Его непреклонное нежелание обсуждать с ней возможные варианты в сочетании с напряженным течением процесса и гормональными таблетками, которые продолжали влиять на ее настроение, привели к тому, что в течение всей недели Алекс с трудом удерживала себя в нормальном душевном и эмоциональном состоянии. У нее было такое ощущение, будто она идет по дну реки, борясь с давлением воды.
Единственное, что удерживало ее от того, чтобы утратить контроль над собой, – это невероятно сильная поддержка Брока во время работы. Когда суд полностью освободил Джека Шульца от всех обязательств перед истцом, это показалось ей чудом.
Судьи отказали истцу во всех его требованиях, и Джек должен был быть благодарен ей до конца своих дней. Процесс занял всего шесть дней, и уже в четыре часа в следующую среду дело было закончено. Победа в зале суда была единственной приятной вещью, которая произошла за последнее время.
Опустошенная, но удовлетворенная, Алекс сразу же после окончания судебного заседания поблагодарила Брока за его помощь. Это были самые тяжелые десять дней в ее жизни, о чем, кроме нее самой, никто не догадывался, и без работы в связке с Броком ей пришлось бы трудно.
– Без тебя бы я не справилась, – с искренней благодарностью сказала Алекс. Последние несколько дней совершенно вымотали ее.
– Это все твоих рук дело, – с восхищением ответил он.
Наблюдать за тобой в зале суда – одно удовольствие. Это похоже на балет или безупречно проведенную хирургическую операцию. Ты не пропустила ничего – ни единого шва, ни единого шага, ни единого разреза.
– Спасибо, – откликнулась Алекс, убирая с его помощью документы. Слова Брока напомнили ей о том, что она должна позвонить Питеру Герману. Ей было страшно снова с ним встречаться, а до биопсии оставалось всего пять дней. Ничего нового за прошедшее время она не узнала, за исключением того, что ее визит к доктору Уоллерстром только подтвердил предположения Питера Германа. А что касается ее мужа, то Сэм наотрез отказывался обсуждать с ней эту тему. Он сказал, что нечего поднимать шумиху вокруг того, что никогда не произойдет. Алекс очень надеялась на то, что он прав, но нельзя было поспорить с тем, что Сэм был единственным человеком, так оптимистично относившимся к происходящему.
Она пыталась порадоваться своей победе на процессе, но праздничного настроения у нее не было, несмотря на то, что Джек Шульц прислал ей огромную бутылку шампанского, которую Она взяла домой. Нервная и подавленная, она очень боялась надвигавшегося понедельника.
Через день после окончания процесса Алекс снова явилась к Питеру Герману, и на этот раз он с ней и вовсе не миндальничал, заявив в самых конкретных выражениях, что если опухоль таких размеров, расположенная так глубоко, окажется злокачественной, то ей предстоят умеренно радикальная мастэктомия и усиленный курс химиотерапии, и что лучше всего ей начать привыкать к этой мысли. Он объяснил, что у нее есть два варианта действий.
Первый – биопсия под общим наркозом, после которой она обсудит с ним дальнейшие действия, встретившись с врачом еще раз. Или же перед биопсией она подпишет специальный документ, который разрешит ему предпринимать все, что он сочтет нужным, сразу же после того, как будет проведена биопсия. Это позволяло делать общую анестезию один раз вместо двух, но от Алекс при этом требовалось полное доверие врачу. Герман объяснил Алекс, что обычно эти процедуры никто не объединяет, однако, сказал он, ему показалось, что Алекс хочется как можно быстрее решить эту проблему. Сложности могут возникнуть в одном-единственном случае – если она беременна. Герман сказал, что независимо от того, так это или нет, он не будет возражать, если она решит проводить эти процедуры раздельно.
Итак, окончательный выбор, так же как в случае с лампэктомией и мастэктомией, ей предстояло сделать самой. Алекс должна была решить, делать ли биопсию отдельно или в сочетании с самой операцией. По мере обсуждения этого вопроса с доктором Алекс начало казаться, что вместо того, чтобы растягивать агонию и снова возвращаться в больницу для операции, проще будет расправиться со всем этим ужасом за один прием.
Таким образом, она доверила доктору Герману принятие окончательного решения после биопсии. Это был самый тяжелый выбор после посещения доктора Уоллерстром. Несмотря на то что перспектива лампэктомии, позволявшей сохранить грудь, казалась ей очень соблазнительной, в конце концов она пришла к выводу, что безопаснее и вернее будет все-таки удалить грудь. У обоих подходов существовали горячие сторонники, пользовавшиеся большим авторитетом в медицинском мире, однако Питер Герман явно предпочитал первый, и Алекс, боявшаяся операции как огня, все же решила следовать его подходу. Она согласилась и на умеренно радикальную мастэктомию, если опухоль окажется злокачественной, и на химиотерапию, если в ней возникнет необходимость, хотя говорить об этом пока было рано.
Но больше всего ее мучила мысль о том, что она может оказаться беременной. Несмотря на то, что она просто обожала Сэма и Аннабел, ей было бы невероятно трудно, просто невозможно отказаться от нерожденного ребенка. Доктор Герман очень доступно объяснил ей, что в первом триместре беременности врачи предпочитают мастэктомию, а не лампэктомию, потому что в первом случае не нужно проводить курс облучения. Но мастэктомия обычно сопровождается химиотерапией, почти автоматически влекущей за собой самопроизвольный аборт. Это же касается и второго триместра, так что назначенная в этот период химиотерапия скорее всего убьет ребенка. Только в третьем триместре врачи готовы будут подождать и начать лечение после рождения ребенка.
Доктор честно сказал ей, что у нее нет почти никаких шансов на то, что опухоль окажется доброкачественной. Ему не раз приходилось видеть опухоли такого типа. Единственное, на что он надеялся, – это на неглубокую степень проникновения и отсутствие метастазов, что позволит сделать вмешательство минимальным. И разумеется, он рассчитывал, что рак не зашел дальше первой стадии. При этих словах Алекс почувствовала, что у нее перед глазами снова все расплывается, и силой воли заставила себя вслушаться в его слова и понять их.
Ей захотелось, чтобы рядом оказался Сэм, но он так активно отрицал наличие хотя бы малейшей проблемы, что ей даже в голову не пришло попросить его присутствовать.
– А ваша предполагаемая беременность? – спросил Питер Герман, когда она уже собралась уходить. – Насколько это возможно?
Этот фактор мог повлиять на некоторые их действия.
– Сейчас я не могу этого знать, – печально сказала она. В выходные это должно было выясниться.
– Вы не хотите ни с кем проконсультироваться перед биопсией? – спросил доктор, снова показывая свою «человечную» сторону. Он делал это редко и скупо, но то, что он все-таки пытался проявить какое-то участие, было приятно. – Это особенно важно, если вы решите сделать обе операции в один день, на случай подтверждения предположения о злокачественной опухоли. Тогда вам имеет смысл поговорить с психотерапевтом или другими женщинами, которые через это прошли. Обычно мы рекомендуем группы психологической помощи, особенно после операции. Это очень эффективно.
Алекс посмотрела; на него и сокрушенно покачала головой:
– На это у меня нет времени. В особенности если я буду вынуждена не появляться в офисе в течение нескольких недель.
Ей необходимо было сдать дела, и она уже попросила Мэтта Биллингса поработать за нее, а значительную часть работы скинула на Брока, будучи уверена в том, что он ее не подведет. Но она не стала объяснять им, в чем причина ее временного исчезновения, признавшись только в том, что собирается пройти курс лечения, который может продолжаться от двух дней до двух недель. Оба ее коллеги были готовы помочь ей. Брок выразил надежду, что ничего серьезного с ней не происходит, а Мэттью даже и в голову не пришло, что это нечто большее, чем изменение формы носа или подбор контактных линз. Его жена сделала нечто подобное около года назад, и ему казалось, что Алекс в таких вещах совершенно не нуждается; впрочем, он всегда был убежден в том, что все женщины помешаны на своей внешности. Алекс выглядела совершенно здоровой, и он даже предположить не мог, насколько серьезно ее состояние.
– Как вы считаете, когда я смогу вернуться к работе? – в открытую спросила она врача.
– Скорее всего через две или три недели – это будет зависеть от того, как вы перенесете операцию. И потом, неизвестно, как ваш организм отреагирует на химиотерапию, которую мы начнем примерно через четыре недели после операции. Некоторые женщины справляются с этим легко, у других же возникают проблемы.
Питер Герман уже все решил. У нее рак, грудь надо отрезать, а потом делать химию. Может быть, Сэм и прав, и это всего лишь фабрика мясников, режущих груди, чтобы заплатить за аренду, но поверить в это было трудно. Сам тон доктора Германа свидетельствовал о том, что у нее была серьезная проблема.
На выходные он пригласил ее в больницу для анализов крови и рентгена груди, после чего они обсудили невозможность переливания ей ее собственной крови через такой короткий промежуток времени. Однако доктор сказал ей, что даже при радикальной мастэктомии переливание крови требуется крайне редко и, если это понадобится, он организует сдачу донорской крови. Больше говорить было не о чем.
Выразив желание связаться с ней в выходные, когда она поймет, беременна или нет, и, получив ее согласие, Герман отпустил свою пациентку. Алекс вышла из его кабинета на деревянных ногах.
Вернувшись в офис, она провела там остаток дня, а потом пришла домой к обеду. Только Кармен заметила, какой притихшей и замкнутой стала ее хозяйка. Алекс не стала рассказывать Сэму о своем визите к доктору Герману, пока они не легли спать. Когда она наконец заговорила, Сэм уже проваливался в дрему и почти никак не отреагировал на ее слова. Закончив свои подробные объяснения, Алекс обнаружила, что ее муж спит сном праведника.
Утром в пятницу она разобрала свой рабочий стол. Брок пришел к ней, чтобы забрать некоторые бумаги и пожелать удачи на следующей неделе.
– Я надеюсь, что все пойдет так, как ты хочешь, что бы это ни было.
Брок догадывался, в чем дело, потому что в одном из ее телефонных разговоров случайно услышал слово «биопсия» и весь похолодел. Но все равно он надеялся, что ничего серьезного с ней не произойдет и она быстро вернется к работе.
Поспешно попрощавшись с напарником, Алекс дала Лиз свои последние инструкции. Она пообещала звонить, чтобы передавать сообщения, а через несколько дней, если она еще не вернется, прислать ей работу на дом.
– Берегите себя, – тихо сказала Лиз, нежно обняв Алекс, которая с трудом сдерживала слезы и вынуждена была отвернуться.
– И вы берегите себя, Лиз. До скорой встречи, – ответила она, пытаясь казаться уверенной. Сидя в такси по дороге к садику Аннабел, она беспрестанно рыдала. Была пятница, и они должны были идти на балет.
Съев ленч в кафе, Алекс и Аннабел отправились прямиком к мисс Тилли. Девочка была счастлива. Мама снова принадлежала только ей, а не «разговаривала с судьей». Доедая мороженое с горячим сиропом, Аннабел не терпящим возражений тоном заявила, что ей совершенно не нравится, когда мама пропадает на своих процессах.
– Я попытаюсь не делать этого часто, – ответила Алекс.
Она еще не говорила дочери о том, что в понедельник уедет в больницу, поэтому в субботу она попыталась обсудить эту проблему с Сэмом. Она считала, что лучше всего будет сказать, что она едет в командировку, потому что слова «больница» девочка испугается.
– Даже не думай об этом, – раздраженно сказал Сэм, – ты вернешься домой в тот же день.
Он казался сердитым и говорил злым голосом.
– Я не уверена в этом, – тихо ответила Алекс, расстроенная тем, что он отказывается посмотреть правде в глаза. Он избрал самый легкий путь – путь отрицания. – Если они сделают операцию, я буду лежать в больнице по крайней мере неделю.
Она пыталась заставить себя, да я Сэма тоже, смириться с этим, но он даже не хотел ни о чем слышать.
– Слушай, ты перестанешь или нет? Ты начинаешь меня сердить. Что случилось? Тебе что, сочувствие нужно?
Алекс никогда не видела его в такой ярости – как будто она коснулась какого-то нерва. Она вдруг подумала, что его беспокойство, по-видимому, связано с воспоминаниями о его матери. Но каковы бы ни были причины его раздраженности, Алекс все это заставляло нервничать еще больше.
– Да, ты прав, – повернулась она к нему в конце концов, рассерженная в первый раз после того, как все это началось, мне нужна твоя поддержка. Этот твой упрямый отказ поверить в то, что происходит, отнюдь не облегчает мне жизнь. Неужели тебе не приходило в голову, что я могу нуждаться в твоей помощи? Мне очень трудно. Через два дня я могу потерять грудь, а ты настаиваешь на том, что ничего подобного не случится.
Глаза Алекс наполнились слезами, пока она говорила это.
– Ничего не случится, – хрипло ответил он, а потом отвернулся, чтобы скрыть свои Собственные слезы. Больше он на эту тему не говорил, и в воскресенье она поняла, что Сэм не собирается все это с ней обсуждать. Он просто не мог. Это слишком его пугало, слишком напоминало ему о матери. Но Алекс в результате осталась совсем без поддержки. У нее была куча знакомых и несколько довольно близких подруг, но она редко виделась с ними, за исключением коллег. Она всегда работала, и у нее совершенно не оставалось времени на друзей. Ее лучшим другом был Сэм, а теперь оказалось, что он не может ни смотреть в лицо тому, что может с ней произойти, ни помочь ей. А звонить кому-нибудь еще ей казалось глупым. «Привет, это Алекс Паркер, мне завтра сделают биопсию груди, ты не хочешь поприсутствовать?.. На самом деле мне могут сделать и операцию, если опухоль окажется злокачественной, но Сэм говорит, что все это для того, чтобы врач мог купить себе „мерседес“…» Связаться с друзьями ей было трудно – труднее, чем признать, что Сэм покинул ее. Но это было действительно так, и это было ужасно. Вечером она объяснила Аннабел, что уезжает по делам на несколько дней.
Девочка расстроилась, но сказала, что все понимает, что папа будет о ней заботиться. У Алекс навернулись на глаза слезы, когда она это услышала. Аннабел крепко ее обняла и сказала, что будет очень скучать, что сделало расставание еще более мучительным.
– А ты вернешься в пятницу, чтобы отвести меня к мисс Тилли? – спросила она, глядя на маму огромными зелеными глазами, в то время как Алекс пыталась восстановить самообладание.
– Я попробую, детка, я тебе обещаю, – хриплым голосом произнесла она, прижимая к себе дочь и молясь, чтобы не произошло ничего ужасного. Может быть, доктор Герман ошибается и ей повезет. Прощание с Аннабел заставило ее почувствовать себя очень беззащитной и испуганной. – А ты обещаешь мне быть хорошей девочкой и не расстраивать папу и Кармен? Я буду по тебе очень скучать.
Гораздо больше, чем она думала, сказала себе Алекс, задыхаясь от слез. Но и биопсия, и то, что за ней могло последовать, должны были спасти ей жизнь. Она хотела быть с Аннабел как можно дольше. Всегда.
– А почему ты уезжаешь, мама? – грустно спросила Аннабел. Казалось, она почувствовала, что Алекс чего-то не договаривает.
– Потому что мне нужно. Для работы. – Это звучало неубедительно даже для ее собственных ушей.
– Ты слишком много работаешь, – мягко сказала Аннабел. – Когда я вырасту, я буду заботиться о тебе, мама. Я тебе обещаю.
Аннабел была настоящим ангелом, и Алекс с болью в сердце думала о том, что им придется на некоторое время расстаться.
Мысль о том, что завтра утром она уйдет от своей дочурки в неизвестность, разрывала ей сердце, и она еще долго прижималась к Аннабел, прежде чем наконец выключила свет и отправилась готовить обед для них с Сэмом.
Но Алекс очень нервничала и была невыносима. Она могла думать только о том, что ей предстоит. А Сэм в течение всего обеда демонстративно обходил эту тему. Закончив есть, он отправился читать какие-то отчеты, а Алекс еще раз зашла в спальню Аннабел. Ей хотелось немного полежать рядом со спящей дочерью, почувствовать на щеке ее кудряшки и сладкое дыхание. Потом, стоя в дверном проеме, Алекс подумала, что девочка похожа на маленького ангела.
Она вошла в свою собственную спальню с молитвой на устах, чтобы завтра в больнице произошло чудо. Ей хотелось только одного – жить, даже если ради этого придется пожертвовать грудью.
Сэм спал перед экраном телевизора, когда она наконец скользнула в кровать. У него тоже была тяжелая неделя – к ним приезжали с деловым визитом арабы из Саудовской Аравии. Но он мог бы сказать ей хоть одно теплое слово по поводу того, что ей предстояло утром. Не обидеться на него было невозможно. Целый час она пролежала в кровати, мечтая и не решаясь заговорить. Сэм наконец зашевелился, но только для того, чтобы снять джинсы и джемпер и лечь рядом с ней.
– Сэм? – ласково позвала она. Ей хотелось, чтобы он проснулся, чтобы поговорил с ней, обнял ее, даже занялся с ней любовью, но он был где-то далеко, за миллионы миль от нее, полностью равнодушный к ее проблеме.
– М-м-м?
– Ты спишь? – Было ясно, что он спал. Алекс хотела разбудить его, но растолкать мужа было невозможно. – Я тебя люблю, – прошептала она, зная, что он ее не слышит. Он не слышал ничего, он был в своем собственном мире – слишком далеком, чтобы помочь своей жене или хотя бы признать, что с ней происходит что-то страшное. Сэм просто боялся втягиваться во все это, и Алекс это знала. Но такой одинокой, как сейчас, она себя не чувствовала никогда. В каком-то смысле он бросил ее на произвол судьбы.
Отправившись перед сном в ванную, она обнаружила то, чего ей хотелось меньше всего. Вопреки их попыткам двухнедельной давности, вопреки гормонам, которые она пила, у нее началась очередная менструация. Теперь ее ждали только биопсия и, возможно, операция. Но не ребенок.
