Текст книги "Похищенный"
Автор книги: Даниэла Стил
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
Мариэлла нисколько не сомневалась, что забеременеет быстро. Она знала это из собственного опыта и была удивлена, когда через несколько месяцев брака ничего не произошло. Когда прошло полгода, Малкольм настойчиво порекомендовал ей обратиться к известному гинекологу. Он сам отвез ее в Бостон, поместил в клинику и оставил на несколько часов под наблюдением опытных специалистов. К концу дня врачи пришли к заключению, что у Мариэллы нет проблем гинекологического порядка, и мистеру и миссис Паттерсон не следует расставаться с надеждой. Врачи уверили Малкольма, что беременность его супруги – вопрос времени, и дали несколько советов, которые вогнали Мариэллу в краску, но Малкольм твердо решил, что этим советам надо последовать.
Прошло еще шесть месяцев, советы врачей не принесли желаемого результата, и супруги по-настоящему забеспокоились. Каждый месяц, убедившись, что беременность так и не наступила, Мариэлла впадала в состояние, близкое к истерике. От нервного напряжения возобновились головные боли. Тогда-то она обратилась за консультацией к своему личному врачу. Ничего нового врач посоветовать не смог, и тогда он очень осторожно намекнул, что есть женщины, попросту не созданные для материнства. Он уже встречался с подобными случаями, когда молодые, здоровые женщины, не имеющие никаких женских заболеваний, выполняют все предписания врача, а зачатия не происходит. В этом никто не виноват, но…
– Бывает, – сказал он, понижая голос, – что богу зачатие не угодно.
– Это не мой случай, – робко произнесла она, опасаясь поднять глаза на доктора. Мариэлла ни о чем не рассказывала Малкольму, тем более не стала бы говорить теперь, когда она, по всей видимости, не могла зачать от него ребенка.
– У вас уже были беременности? – спросил врач. Опытный врач и сам знал ответ на свой вопрос – осмотр не оставил сомнений на этот счет. Но если женщина так старательно пытается сохранить свою тайну, он не вправе вынуждать ее к откровенности. Мариэлле необходимо было рассказать о своих проблемах, и ей показалось, что именно этому человеку можно доверить свой секрет. К нему она обратилась сама, старый врач был одним из немногих ее знакомых, кто никак не был связан с Малкольмом.
– Да, – кивнула она.
– Аборты?
Важный для диагностики вопрос. Бывает, что женщина вынуждена прибегать к подпольным абортам. И часто бывает, что в таких случаях она лишается возможности когда-либо иметь детей. Хорошо еще, если она останется в живых, побывав в руках этих «специалистов», которые занимаются нелегальными абортами.
– Нет.
– Понятно… – Врач сочувствующе кивнул. – Вы потеряли ребенка.
– Нет, – начала она, и вдруг голос ее задрожал:
– То есть да… Ребенок был… потом умер…
– Мне очень жаль, поверьте.
Мариэлла наконец рассказала врачу все, расплакалась, потом долго успокаивалась и через два часа, выходя из его кабинета, она чувствовала облегчение. Как будто сбросила тяжкий груз с плеч.
Он вдохнул в нее силы, сказав, что не сомневается – она обязательно будет иметь детей.
Он оказался прав. Прошло два месяца, и Мариэлла обнаружила с удивлением и радостью, что она ждет ребенка. А она-то уж думала, что это никогда не произойдет, и даже задавала себе вопрос, не предложить ли Малкольму развод, раз она не в состоянии исполнить его желание и подарить ему ребенка. И вдруг во мраке блеснул свет, и вот уже Малкольм, обрадованный, признательный, сидит около нее. Как только он узнал, что станет отцом, он засыпал Мариэллу драгоценностями и самыми разными подарками, стал приходить домой к ленчу, чтобы узнать, как она себя чувствует, обращаться с ней как с самым ценным и хрупким бриллиантом на свете и ежеминутно строить планы относительно будущего малыша. Несомненно, он ждал именно сына, но был готов радоваться и рождению дочери.
– Пускай родится девочка, потом обязательно будет сын, – возбужденно говорил он, а Мариэлла смеялась. К тому времени живот ее значительно округлился, она стала плохо и беспокойно спать, побаивалась того, что будет дальше. Но в то же время она словно помолодела, и боль прошлого отступила на второй план перед новой жизнью, зарождавшейся в ней. Она часами сидела в своей комнате, прислушиваясь к движениям ребенка в животе и ожидая того момента, когда она сможет взять его на руки. Мариэлла знала, что пустоту, мучившую ее все эти годы, может заполнить только новый ребенок. Она повторяла себе самой, что родится уже не Андре, что это будет совсем другой малыш. Андре не вернется… Все равно, сын будет или дочь, Мариэлла примет ребенка всем сердцем, и Малкольм тоже.
Малкольм велел всем в доме всячески заботиться о Мариэлле, исполнять любую ее прихоть, заставлять ее правильно и регулярно питаться, оберегать ее, чтобы она не споткнулась, не упала, не переутомилась. Правда, слуги не так радостно восприняли ее беременность, как сам Малкольм. Они увидели возможность причинять ей новые мелкие неприятности. Особенно домоправительница, которая прожила в доме уже двадцать лет, пережила недолгое владычество обеих предыдущих жен Малкольма и относилась к Мариэлле как к нахальной особе, которая вторглась в чужой дом и которую рано или поздно можно будет спровадить. Перспектива рождения ребенка как бы укрепляла позиции Мариэллы, так что ее «домашние» недоброжелатели не радовались, а, наоборот, досадовали больше прежнего. Домоправительницу, горничных, шофера Патрика, ирландца, которого Мариэлла невзлюбила с первой встречи, даже повариху раздражала необходимость выполнять капризы Мариэллы, например, специально заваривать для нее чай, когда у нее болела голова. Головные боли Мариэллы рассматривались как проявления слабости, и слуги часто позволяли себе высказывания на этот счет. Даже нянька, которую Малкольм нанял для будущего ребенка, казалось, относилась к Мариэлле как к низшему существу. Это была англичанка с каменным лицом и с сердцем, по-видимому, из того же материала. Малькольм привез ее из одной из своих многочисленных заграничных командировок. Трудно было себе представить, что эта женщина способна нежно относиться к новорожденному. Когда она приехала (это случилось за месяц до предполагаемого рождения ребенка), Мариэлла пришла от нее в ужас.
– Малкольм, ей бы быть надзирательницей в тюрьме. Как можно ей доверить ребенка? – спрашивала Мариэлла, хотя на языке у нее вертелось другое: а зачем она вообще нам нужна? Об Андре Мариэлла заботилась сама, но воспоминания о том времени были слишком мучительны, так что она не спорила с Малкольмом всерьез. – Я могу и сама ухаживать за ребенком.
Но он только рассмеялся в ответ. Ему словно нравилось, что она не умеет защитить себя ни перед кем.
– Когда родится ребенок, ты будешь истощена. Тебе понадобится отдых. Мисс Гриффин сделает все, что нужно. У нее прекрасные рекомендации, есть опыт работы в детской больнице. Нам нужна именно такая няня. Ты, надо полагать, сама еще не знаешь, что тебе понадобится. Вот увидишь, с детьми совсем не так просто нянчиться, как тебе кажется.
Она-то знала наверняка, что с детьми проще, чем кажется ему, но сказать не могла. В восемнадцать лет у нее родился ребенок, с которым она управлялась без всяких помощников.
Мисс Гриффин начала с того, что заявила, будто головные боли Мариэллы являются признаком того, что организм матери серьезно ослаблен. Похоже было, что она хочет пристыдить самую боль, но голова болела слишком сильно, Мариэллу в такие минуты могли вылечить только темная комната и тишина. Для возникновения ее головных болей могли найтись тысячи причин. Напряжение, беспокойство, спор с Малкольмом, грубость горничной, простуда, инфекция, просто вечерняя усталость, жирная пища, даже стакан вина. Головные боли были настоящей пыткой для Мариэллы, ей постоянно приходилось извиняться, как будто бы они в самом деле были лишь ее капризом, как намекнула мисс Гриффин.
Только один человек из прислуги был добр к Мариэлле – Хейверфорд, старый дворецкий, англичанин. Он никогда не был назойлив, но держался неизменно любезно. Мариэлла любила его общество. В отличие от него мисс Гриффин с первых же дней постаралась завоевать особое доверие Малкольма, который нанял ее сам. И вскоре для нее, как и для прочих, Мариэлла стала нежеланной гостьей в собственном доме. Англичанка стала относиться к Мариэлле как к необходимому, но малоприятному устройству для производства детей. В конце концов Мариэлла начала не на шутку бояться мисс Гриффин. Ей хотелось, чтобы сейчас с ней были люди, которые любят ее, и она невольно вспоминала недели перед рождением Андре, когда рядом с ней был Чарльз. Часто она ложилась спать в слезах. Малкольм замечал это и каждый раз бывал удивлен и огорчен.
– Ты сейчас слишком чувствительна. Постарайся не принимать все так близко к сердцу, – попытался успокоить ее Малкольм. Но, поговорив с мисс Гриффин, он решил, что Мариэлла просто не в себе. Похоже было, ей постоянно хотелось плакать. Особенно сильно Мариэлла расстроилась в тот день, когда пришла в офис и встретила Бригитту. Она показалась себе такой толстой и уродливой по сравнению с секретаршей, что три дня подряд наотрез отказывалась сопровождать Малкольма на прием. Однако он был всегда терпелив и честно старался ее понять. Он видел, что к концу беременности Мариэлла была далеко не в лучшей форме. Она боялась, едва держала себя в руках. Малкольм старался помочь ей, как мог. Мисс Гриффин объяснила ему, что некоторые женщины настолько боятся болевого шока при родах, что теряют голову при одной мысли о том, что им придется испытать. Эти слова подтверждали первоначальную теорию няньки, что молодой матери не хватает силы воли, более того, ей не хватает мужества.
Мариэлла хотела, чтобы ребенок с самых первых часов своей жизни находился дома, но Малкольм твердо стоял на том, что он должен появиться на свет в больнице, где на случай непредвиденных осложнений есть самое современное оборудование. Мариэлла чувствовала, что ей будет спокойнее, если ребенок родится дома, она боялась, что ребенка могут украсть или подменить, и даже призналась в этом Малкольму. В сентябре арестовали Бруно Ричарда Хауптмана за похищение сына Линдбергов, и сейчас похищение ребенка вновь сделалось навязчивой идеей Мариэллы. Но Малкольм решил, что у нее просто расходились нервы, так как она была на седьмом месяце беременности. Для нее настали трудные времена, а истинной причины ее страхов не знал никто. Только ее лечащий врач догадывался, и при каждой встрече он пытался ее успокоить и убедить, что на этот раз все будет хорошо.
Накануне родов супруги Паттерсон были дома.
Малкольм сидел в своей спальне и разбирал какие-то бумаги. Когда начались схватки, Мариэлла потерпела какое-то время, потом пошла к Малкольму. Едва увидев ее, он сразу же бросился вниз. Патрик отвез их обоих в больницу, и Малкольм оставался около жены до тех пор, пока врач не распорядился уложить ее на каталку и увезти куда-то, откуда она должна была вернуться уже матерью. Сознание ее было затуманено обезболивающими препаратами, и она бормотала что-то о том, как все было не так в Париже, обращаясь при этом к Малкольму. Врач улыбался ему, они обменивались понимающими мужскими взглядами – она перенеслась в воображаемый мир.
– У нее все должно пройти легко, – сказал врач, когда ее увезли. – Я скоро вернусь к вам.
Малкольм ободряюще улыбнулся и опустился в кресло. Он заранее заказал для жены две отдельные палаты. Часы пробили полночь. В четыре часа двадцать три минуты утра на свет появился Теодор Уитмен Паттерсон.
Мариэлла впервые увидела его как в дымке, когда доктор протянул его, завернутого в одеяло, к ней. У него было круглое розовое лицо, редкие светлые волосики, он удивленно смотрел на нее с таким выражением, как будто ожидал увидеть на ее месте кого-то другого, а потом издал громкий и долгий вопль. Все присутствующие заулыбались, а по щекам Мариэллы потекли слезы. Она-то думала, что его уже нет… Она так хорошо помнит его… Такая же круглая мордочка… удивленные глаза… только волосы были черные, как у Чарльза… черные, отливали сероватым блеском, как перья ворона… Это не он, но так похож на него! Она прижалась к нему щекой и ощутила какую-то древнюю, первобытную боль, и одновременно на нее накатила волна счастья, нежности, удовлетворения. Ребенка унесли, чтобы помыть и показать отцу. Мариэлла задремала, а врачи завершили последние процедуры.
Утром ее снова привезли в палату, где мирно похрапывал Малкольм, не дождавшийся ее возвращения. Около кровати на столике стояло серебряное ведерко со льдом, а в нем бутылка шампанского. Он проснулся сразу же, как ее привезли в палату. Мариэлла была уже в сознании, по крайней мере по сравнению с тем моментом, когда ее отсюда увозили. Она проснулась. Она была измучена, но счастливее, чем когда-либо за все последние годы. И она была горда: наконец-то ей удалось реализовать мечту Малкольма и исполнить свою обязанность, предусмотренную соглашением.
Малкольм наклонился к ней, чтобы поцеловать в щеку. Глаза его слегка покраснели от усталости, но он светился от счастья. Мариэлла спросила:
– Ты видел его?
– Видел. – Теперь Малкольм тоже плакал. Об этом он мечтал так долго. – Он прекрасный, он так похож на тебя.
– Нет, не похож. – Она помотала головой, пытаясь удержать невозможные слова, уже готовые сорваться у нее с языка: он похож на Андре. – Он такой родной… Где он?
Внезапно испугавшись, она посмотрела на санитарку. А вдруг он уже умер… С ним что-то случилось… Если его украли…
– Скоро его принесут. Он сейчас спит.
– Хочу, чтобы он был здесь. Со мной.
Мариэлла беспокойно смотрела на мужа. Малкольм взял ее за руку.
– С ним все хорошо.
– Я знаю… просто я хочу его видеть…
Теперь она не будет сводить с него глаз, не отпустит его от себя… никогда… Никогда не позволит, чтобы это опять случилось… Она огляделась по сторонам в поисках ребенка и не увидела его. Ее стал охватывать страх, и она испугалась, что сейчас разболится голова. Но вот все прошло, и Малкольм уже подносит к ее губам бокал с шампанским. Она только притворилась, что делает глоток. Наконец-то все закончилось, и даже действие лекарств, которые ей дали, уже проходит.
Потом ей принесли сына. Он спал, и она взяла его на руки и прижала к себе. Когда он проснулся, она расстегнула рубашку и дала ему грудь. Все так легко вернулось, как будто ничего и не было – ни горя, ни утраты, ни трагедии… ничего… С ней было вечное счастье материнства, и безмерная любовь к этому крохотному существу всецело поглотила ее.
Как зачарованный, Малкольм смотрел на Мариэллу и младенца и молчал, переполняемый восторгом и обожанием. Затем он уехал домой и мирно заснул в своей спальне с сознанием того, что отныне жизнь его полна, в ней нет недостач. Какие бы сомнения ни одолевали его за последние два года, теперь он был рад, что женился на Мариэлле. Раз есть ребенок, значит, все было не зря.
…Мариэлла с усилием открыла тяжелую дубовую дверь и тихо вошла в дом. Она была очень серьезна. Сегодня она видела Чарльза. После долгих лет разлуки. Она была потрясена этой встречей и взволнована.
– Добрый вечер, мадам. – Дворецкий уже снимал с нее шубу. Рядом стояла горничная, на случай, если понадобится помощь. Увидев их, Мариэлла вздохнула. У нее был тяжелый день. Стянув перчатки, она положила их рядом с черной кожаной сумочкой. Она все еще чувствовала пронизывающий холод, царивший в соборе Святого Патрика.
– Добрый вечер, Хейверфорд, – сказала она старику дворецкому. – Мистер Паттерсон дома?
– Думаю, что нет, мадам.
Кивком она поблагодарила его и пошла к лестнице, не зная еще, поднимется ли она на третий этаж, в детскую, или пройдет к себе в спальню. Нередко случалось, что ей хотелось зайти к Тедди, а потом она решала, что не стоит. Поначалу она сама удивлялась своим противоречивым чувствам к сыну. Она сама не ожидала, что будет так безумно любить его, так обожать… гораздо больше, чем в первый раз… В восемнадцать лет она и не была способна на такую страстную любовь к ребенку. А потом не могла себе представить, что сможет так сильно полюбить кого-то другого. И в то же время она пряталась от него, держала свою огромную любовь глубоко в секрете. Слишком опасно позволить себе неограниченно полюбить его. Ведь если что-нибудь случится и на этот раз, она этого не переживет. Поэтому она заставляла себя быть с ним сдержанной, едва ли не равнодушной. Но порой ей не удавалось притворяться, и тогда она отчаянно нуждалась в нем, посреди ночи бежала босиком наверх, к нему, а потом стояла и смотрела, как он спит. Он был самым красивым ребенком на свете, она никого не видела красивее, он самый теплый, самый сладкий, родной, он лучше всех на свете. Он стал наградой за ее боль. Это бог вознаградил ее за все ее потери. Только ради него она и будет жить.
Конечно, ее муж тоже очень любил сына, особенно ему импонировали смышленость ребенка и его легкий характер. И Малкольм, в отличие от Мариэллы, никогда не беспокоился понапрасну за безопасность сына. Он знал одно: Тедди – прекрасный, веселый ребенок, он приносит радость всем, кто его знает.
А еще у Малкольма появилось желание удвоить это счастье, и в течение года после рождения Тедди Малкольм надеялся, что Мариэлла снова забеременеет. Но все усилия опять были напрасны, а Тедди уже был, и Малкольм был теперь не столь настойчив. Не добившись успеха, он оставил усилия, и теперь они с Мариэллой спали в разных комнатах. Она как будто не возражала, и оба были вполне довольны жизнью. Мариэлле тридцать лет, у нее есть любимый сын, заботливый муж, далеко не у каждой женщины в этом возрасте все это есть, а у Малкольма появился наследник, о котором он так давно мечтал. Обоим достаточно того, что они имеют.
Теперь Мариэлла была спокойнее, чем прежде, и только вопрос о безопасности Тедди по-прежнему мучил ее. Она была готова защищать сына до последнего вздоха. Больше двух лет прошло с тех пор, как вымогатели убили сына Линдбергов, а Мариэлла все еще вела себя так, как если бы за каждым углом прятался похититель детей.
Малкольм был неизменно благодарен ей. Она прекрасно заботится о ребенке, она великолепная мать, хорошая жена, она родила ему такого ребенка, о каком он мечтал, – замечательного, умного, прелестного, светловолосого. Чего еще он мог хотеть в жизни?
Медленно поднимаясь по лестнице, Мариэлла все еще колебалась, идти ли наверх. Она чувствовала, что сейчас не в том настроении, чтобы выносить присутствие няньки, и ей не хотелось тревожить Тедди, который был сейчас с мисс Гриффин. Но внезапно она услышала его голос. Его смех донесся из верхнего холла, и она невольно улыбнулась. Сегодня утром она уже видела его, так что следует приказать себе успокоиться. Надо быть спокойнее, иначе он станет ее всепоглощающей страстью. Каждый раз она начинала снова эту бесконечную игру с собой, против себя, когда она не разрешала себе чего-то, запрещала себе проводить с ним целые дни, приходить к нему каждый раз, как ей этого хотелось. Она знала, что надо сдерживать свою любовь к нему, иначе она сойдет с ума, если с ним что-то случится. Конечно, на самом деле сын уже прочно занял свое место в ее душе, его нельзя было оттуда вырвать. Но, ограничивая свое общение с ним, она полагала, что сохраняет свободу и независимость от него. К сожалению, в результате все остальное время ребенок бывал отдан во власть неукротимо заботливой мисс Гриффин. Малкольм настоял-таки, чтобы мисс Гриффин осталась с мальчиком, а Мариэлла и за четыре года не привыкла к ней. И мисс Гриффин по-прежнему относилась к Мариэлле как к ущербной женщине. Головные боли, нервы, вечная боязнь каких-то похитителей, зачем-то сдерживаемая и явно нездоровая страсть к ребенку, периодически скрываемая под напускным равнодушием… Мисс Гриффин считала все это признаками неполноценной личности. Своими взглядами мисс Гриффин делилась с кем угодно каждый раз, как приходила на кухню. Лишь бы нашлись охотники послушать. Зато Малкольмом гувернантка восхищалась, Малкольма она уважала и о Малкольме втайне грезила. Она была старше миссис Паттерсон всего на четыре года и, будь судьба к ней немножечко благосклоннее, могла бы занять то место, которое занимала сейчас восторженная, нервная миссис Паттерсон, которая все еще толковала о похищении у Линдбергов, как, мол, это было ужасно, да где она сама была, когда услышала о том преступлении. Конечно, дело неприятное, но ведь шесть лет прошло, да у Линдбергов с тех пор двое сыновей появилось.
Довольно долго Мариэлла стояла в холле, прислушиваясь к смеху ребенка, улыбаясь, а потом, как будто какие-то невидимые духи увлекли ее, и она медленно прокралась по мраморным ступеням на третий этаж. Каблуки ее элегантных замшевых туфель громко застучали, когда она направилась к сыну. Подойдя к закрытой двери детской, она услышала, как он хохочет. Надо бы постучаться, она знала, что мисс Гриффин будет недовольна, если войти неожиданно, но ей нравились сюрпризы, поэтому она осторожно нажала на латунную ручку, и дверь медленно открылась. Малыш тут же обернулся, она увидела его золотые кудри и громадные голубые глаза. Узнав ее, мальчик расплылся в улыбке.
– Мамочка! – Он прямо полетел к ней в объятия, а она уже отвечала на его улыбку такой же счастливой улыбкой. Она подняла его и прижала к себе, а он уткнулся в ее шею и засопел. – От тебя хорошо пахнет!
Он всегда замечал ее духи. К тому же он всегда обращал внимание на то, как она выглядит, и она любила быть красивой в его глазах. Все остальные женщины, которых он знал, были так некрасивы, за исключением Бригитты, папиной секретарши, которая однажды пришла к ним в гости и подарила ему немецкие книжки и немецкие конфеты. Эта Бригитта говорила, что в Германии все самое лучшее, но мисс Гриффин потом сказала, что это не правда. Мисс Гриффин говорит, что на самом деле все самое лучшее в Англии.
– Как поживаете, мой прекрасный принц? – спросила Мариэлла, поцеловала его и опустила на пол. Гувернантка глядела на нее с неодобрением.
– Очень удачно, что вы зашли, миссис Паттерсон. Мы как раз собирались пить чай.
По правде говоря, Мариэлла считала, что Тедди не стоит пить чай, но для мисс Гриффин чай был священным ритуалом, и после некоторых колебаний Малкольм дал традиционному чаепитию свое верховное одобрение. Мариэлла же осталась при своем мнении, что молоко с печеньем полезнее, да и Тедди больше любил молоко.
– Добрый вечер, няня, – неуверенно улыбнулась Мариэлла. Она никогда не знала, как эта женщина примет ее, поэтому всегда испытывала неловкость в ее присутствии. Столько лет спустя невозможно было что-либо доказать Малкольму, и временами Мариэлле казалось, что мисс Гриффин останется в доме навсегда. К тому же Тедди всего четыре года, и невозможно сказать, что он не нуждается в няне.
Горничная, заносчивая ирландка по имени Эдит, подала чай на три персоны. Мариэлла никогда не любила ее, но ее наняла домоправительница, и ее обожала мисс Гриффин. С шофером Эдит тоже была в дружбе. У нее крашеные рыжие волосы, развязные манеры, но белье Тедди и мисс Гриффин в образцовом порядке. Она всегда с интересом следила за гардеробом Мариэллы.
– Ну, и что ты сегодня делал? – спросила Мариэлла у Тедди с заговорщицким видом. Он очень серьезно посмотрел на нее и ответил:
– Играл. С Александром Уилсоном. У него есть поезд, – сообщил он самую главную новость, после чего стал подробно рассказывать, как устроена железная дорога, как нужно устанавливать мосты, деревни, вокзалы, почему поезд ездит и как бы ему хотелось получить такой поезд надень рождения. Странный месяц декабрь, столько счастья он принес Мариэлле и столько горя…
– Может быть, Санта-Клаус и принесет тебе поезд.
Сама-то она знала, что одну из комнат нижнего этажа уже отвели под железную дорогу, для которой Малкольм купил все необходимые атрибуты, а рабочие уже собрали ее там и установили декорации деревень и вокзалов, все в точности, как Тедди видел в этот день в доме Уилсонов.
– Я буду ждать. – Он посмотрел на нее задумчиво, а потом опять заулыбался и придвинулся чуть-чуть ближе. Он любил сидеть вот так, совсем рядом с ней, вдыхать запах ее духов, чувствовать у себя на щеке ее шелковые волосы, и тогда она принималась целовать его, совсем как тогда, когда увидела его в первый раз. Из всех людей, кого он знает, мама – самая замечательная, он любит ее больше всех на свете…даже больше, чем железную дорогу…
– А ты сделала что-нибудь хорошее? – Он всегда так серьезно спрашивал, как будто ему действительно было до этого дело. Малкольма и Бригитту он с таким же видом спрашивал, как дела на работе, и Малкольм всегда улыбался. А еще он всегда говорил, что Бригитта очень красивая, почти такая же красивая, как его мамочка, и девушке из Берлина это было приятно. Она вообще считала Тедди очаровательным малышом, и Мариэлла иногда разрешала ей сходить с ним в зоопарк, а один раз Бригитта показывала ему Эмпайр-стейт-билдинг[3]3
Эмпайр-стейт-билдинг – одна из достопримечательностей Нью-Йорка, высотное здание, насчитывающее более ста этажей. Построено в 1931 году.
[Закрыть]. Эта экскурсия привела Тедди в полный восторг. Вернувшись в тот день домой, он сказал даже, что любит Бригитту.
– Я сегодня ходила в церковь, – тихо ответила Мариэлла. Мисс Гриффин неотступно смотрела на нее. Тедди удивился, потому что обычно его тоже брали в церковь, а сегодня не взяли.
– А сегодня что, воскресенье?
– Нет, – улыбнулась она и подумала, будет ли она когда-нибудь в состоянии рассказать ему правду. Ей казалось, что пройдут годы, и она сможет наконец поговорить с ним откровенно. Может быть, потому что он – мужчина. Но она только добавила:
– Но я все равно решила зайти в собор.
– Там хорошо?
Она кивнула. Там и вправду было хорошо… и грустно… Она увидела Чарльза, которого не видела много долгих лет. У нее не хватило духа сказать Чарльзу про Тедди. Это было бы несправедливо. Чарльз воевал с фашистами в Испании, рисковал жизнью, возможно даже, искал смерти, как искала когда-то она. Но теперь у нее был прелестный ребенок, луч надежды и света в ее пустой жизни. И сегодня, в этот особенный день, она не решилась рассказать Чарльзу, что у нее теперь есть ребенок. Она смогла сказать ему только про Малкольма. И она знала, что не будет ему звонить. Это невозможно… это безумие… Он остался в другой жизни…
– Я сходила в собор Святого Патрика. Знаешь, такая большая церковь, очень большая. Мы там уже были на Пасху.
Он серьезно кивнул.
– Я помню. А еще пойдем?
Она еще долго просидела с ним, болтая, обнимая его, потом почитала ему книжку. Наконец мисс Гриффин сказала, что пора купаться. Тедди умоляюще взглянул на мать:
– А ты останься. Пожалуйста!
Ей и самой этого хотелось больше всего на свете, но непреклонная мисс Гриффин не простит ей такого нарушения.
– Я могла бы сама его искупать, – робко предложила Мариэлла, хорошо зная, какая последует реакция. Мисс Гриффин не терпела вмешательства в ее дела.
– Спасибо, не нужно, миссис Паттерсон, – сказала мисс Гриффин, решительно поднимаясь из-за стола. – Теодор, поцелуй маму на ночь и скажи:
«Спокойной ночи. Утром увидимся».
Мариэлла поняла намек.
– Но я хочу не утром. Я хочу сейчас. «Я тоже хочу остаться сейчас, – хотела сказать Мариэлла. – Хочу сама выкупать тебя, приготовить тебе ужин, лечь с тобой в кроватку, баюкать тебя, пока не заснешь, а потом целовать твои глазки, носик, щечки. Но никто ей этого не позволит. В детскую можно прийти в гости, попить чаю и попрощаться».
– Родной мой, завтра пойдем гулять в парк. Может быть, сходим к пруду, где лодки.
– Завтра Олденфилды приглашали на день рождения, миссис Паттерсон.
В самом деле, у них свои светские обязанности, а тут Мариэлла вмешивается…
– Значит, погуляем с утра.
Она решительно взглянула на мисс Гриффин, но бесполезно, эта всегда сделает по-своему, потому что Малкольм за нее и она это знает. Здесь, в детской, Мариэлла всякий раз ощущала такое бессилие, словно она вообще не существует и не существовала никогда. – Погуляем с утра! – Она ободряюще улыбнулась Тедди, но по его пухлым щекам уже потекли слезы. Утро – это не скоро, до утра еще слишком долго, долго для них обоих.
– Останься, пожалуйста!
Но в ответ она грустно покачала головой и на мгновение прижала ребенка к себе. Потом встала, стараясь казаться веселой, а его, плачущего, увели в ванную. Выходя, Мариэлла тихо закрыла за собой дверь. Ей всегда казалось, что уходить от него жестоко, им занимаются только чужие, даже не друзья, им и сама Мариэлла не осмеливается возражать. Ее привели в этот дом, чтобы она родила ребенка. Она выполнила свою миссию и теперь была не нужна. С этим трудно жить. Тяжело ощущать себя бесполезной и нежеланной. Нет, она все равно благодарна Малкольму и за эту жизнь, и еще за Тедди… Вот и все. Потому-то он так бесконечно ей дорог.
Думая о нем, она прошла к себе в комнату, переоделась в длинное розовое атласное платье, подошла к зеркалу и долго и печально смотрела на свое отражение. Годы, несомненно, ее пощадили. Она дважды рожала, но фигура ее осталась стройной, как прежде, правда, лицо немного осунулось, черты стали резче, определеннее. По-настоящему выдавали ее боль только глаза, они говорили ясно, что Мариэлла прожила несколько жизней. Тут-то она обнаружила, что снова думает о Чарльзе, о том, что он всего в нескольких кварталах от их дома. В какую-то безумную секунду ей захотелось позвонить ему, но тут же Мариэлла поняла, что этого делать нельзя. Им нечего сказать друг другу, только взаимные обвинения, оправдания, сожаления. Ответов на их вопросы нет и не будет.
Вскоре домой пришел Малкольм и сообщил ей, что вечером он приглашен на ужин к деловому партнеру. Это получилось неожиданно, поэтому он долго извинялся перед Мариэллой, целовал ее в макушку, а потом поспешил к себе в комнату переодеваться. Она попросила принести ей ужин в комнату. Некоторое время она механически перечитывала одну и ту же страницу книги, не понимая смысла, хотя честно старалась. Мысли ее были далеко от книги.
Воспоминания о Чарльзе завладели ею на весь вечер. Чарльз в Париже, храбрый, бешеный, молодой… В Венеции… Медовый месяц в Риме… Чарльз смеется… Ласкает ее… Они плавают в озере… Бегут куда-то… Потом – последние их недели… Швейцария… И вот – сегодня… Она уронила голову на руки и расплакалась. Воспоминания невыносимы.
Поздняя ночь, все в доме стихло. Мариэлла на цыпочках пробралась наверх, посмотреть на спящего ребенка. Опустилась на колени возле его кроватки, поцеловала его бархатный лоб, потом так же тихо вернулась в свою одинокую спальню. Нестерпимо хотелось позвонить Чарльзу, но слишком многим она была обязана Малкольму и не могла его предать. Малкольм так много сделал для нее. Нельзя звонить Чарльзу, что бы она ни чувствовала… как бы ни любила его… Неважно, чего хочет сейчас Чарльз… Она знала, что ее жизнь с Чарльзом Делони закончилась, и закончилась навсегда.
