Текст книги "Семейный альбом"
Автор книги: Даниэла Стил
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)
– Спасибо за ужин. – Фэй робко улыбнулась, и он рассмеялся, открывая ей дверцу и помогая выбраться из джипа.
– Я ведь сказал вам, что это как «21»…
– В следующий раз потребую хаш.
Они снова подтрунивали друг над другом, но, доведя ее до палатки и раздвинув полог, он опять погрустнел, и в его глазах промелькнуло что-то тихое, глубокое и живое. Еще несколько часов назад он смотрел иначе.
– Зря я рассказал, только расстроил вас. – Он коснулся ее руки.
– А почему, Вард? Что в этом плохого? С кем еще вы могли бы здесь поговорить?
– Тут мы не говорим о подобном. – Он пожал плечами. – Все всё и так знают. – Внезапно слезы, с которыми Вард так упорно боролся, снова подступили к глазам, и он отвернулся, однако Фэй схватила его за руку и повернула лицом к себе.
– Это хорошо, Вард. Это хорошо… Вам нечего стыдиться.
Они плакали оба – он по умершей жене, а она по этой незнакомой девочке, по тысячам других погибших и тем, кому еще суждено погибнуть. Они плакали от страданий, потерь и страшного горя, неизбежного здесь. Потом он посмотрел на нее сверху вниз, нежно проведя рукой по шелковистым волосам. Более красивой женщины он никогда не видел. Вард совсем не чувствовал вины за эту мысль. Поняла бы его Кэти? Может быть, это уже не имеет значения, ведь Фэй не вернется сюда… Он никогда снова не прикоснется к ней так, как сейчас… и вряд ли когда-нибудь ее увидит. Он знал также, что хочет немедленно переспать с ней, пока сам не погиб, пока не погасла искра, вспыхнувшая в обоих с такой силой, словно рядом разорвалась бомба.
Фэй медленно опустилась на единственный стул и посмотрела на Варда. Он сел на ее спальник. Они молча держались за руки. Просидеть бы так целую вечность, и пусть где-то там идет своя жизнь…
– Я никогда не забуду вас, Фэй Прайс. Надеюсь, вы понимаете это.
– Я тоже буду вас помнить. И знать, что всегда, когда вспоминаю о вас, вы живы и здоровы.
И он поверил, что так все и будет. Она добрая, несмотря на известность и славу, на это вычурное платье из серебряной парчи. Она назвала это нарядом. Ну да, так и есть. Наряд. Часть ее красоты.
– Может, я удивлю вас – возьму и заскочу к вам на студию, когда вернусь домой.
– Обязательно, Вард Тэйер. – Ее голос звучал тихо и твердо, а глаза после слез стали еще красивее.
– А вы меня не вытолкаете вон?
Казалось, эта мысль его позабавила, а она всерьез рассердилась.
– Конечно, нет!
– Во всяком случае, я постараюсь.
– Хорошо.
Фэй снова улыбнулась, и тут он увидел, как она устала… Уже пятый час утра. Меньше чем через два часа ей вставать и ехать дальше, на следующий концерт. Несколько месяцев она вкалывала без остановки, на пределе сил. Два месяца в пути. А перед этим работала без единого выходного над большой картиной, и по возвращении ее ждет новый фильм. Фэй была настоящей звездой, и у нее головокружительная карьера, но все это, казалось, его не трогало. Она просто красивая женщина, с добрым, щедрым сердцем, и он уже был готов влюбиться в нее, даже за такое короткое время.
Вард встал, осторожно сжал ее тонкие пальцы и поднес к губам.
– Спасибо, Фэй… Даже если я никогда больше не увижу вас, спасибо за эту ночь.
Она долго не отнимала руки, но глаз не поднимала.
– Когда-нибудь мы обязательно встретимся. Он очень сомневался в этом, но ее словам хотелось верить. Неожиданно для самого себя он вдруг выпалил:
– Бьюсь об заклад, то же самое вы говорите и другим парням.
Она рассмеялась и тоже встала, а он медленно пошел к выходу.
– Вы невозможны, Вард Тэйер. Он оглянулся.
– А вы совсем неплохой человек, мисс Прайс. Теперь она стала для него просто Фэй, и он с трудом вспомнил, кто она еще? Да, Фэй Прайс… Кинозвезда… актриса… певица… знаменитость… Нет, для него она теперь просто Фэй. Во всяком случае, на эту ночь.
Лицо его стало серьезным.
– Я увижу вас утром?
Вдруг Фэй почувствовала, как много это для них значит, и для нее даже больше, чем ему кажется. Ей хотелось увидеть его еще раз, до отъезда.
– Может, удастся перехватить по чашечке кофе перед тем, как начнется это сумасшествие?
Она знала, что экипаж и оркестранты не спали всю ночь, гудели с солдатами, медсестрами; так было везде, куда бы они ни приезжали. Им надо было расслабиться, и они не упускали случая весело провести ночь. Но на следующий день, перед отлетом, все меняется. Еще два часа продлится безумие, а потом они наконец погрузятся в самолет, который доставит их на следующую базу. Через все это она проходила почти ежедневно и знала, что в самолете все уснут и будут спать без задних ног до самой посадки, потом все начнется сначала. Ей предстояло многое сделать до отъезда, помогать грузиться, но может быть… Может быть, появится минутка и для него.
– Я найду вас.
– Я буду где-нибудь поблизости…
Но когда она пришла в столовую в семь утра, Варда не было: он срочно понадобился командиру. Только около девяти он нашел Фэй, у самолета – все ждали, когда прогреется мотор. В ее глазах мелькнул слабый намек на панику, что обрадовало его. Он выскочил из джипа и сразу заговорил:
– Простите, Фэй… Командир…
Голос потонул в шуме моторов. Режиссер начал давать распоряжения членам группы, столпившимся вокруг нее.
– Все в порядке.
Фэй улыбнулась своей блистательной улыбкой, но было заметно, как она устала – ведь не спала и двух часов. Вард сам почти не спал, но давно к этому привык. Фэй была в ярко-красном костюме и в сандалиях на танкетке, что заставило его улыбнуться. Последний писк моды, и где, – на Гвадалканале!.. Вдруг, как вспышка, в памяти возникло лицо Кэти, и он снова ощутил знакомую боль. Он взглянул на Фэй, но тут кто-то выкрикнул ее имя.
– Мне надо идти.
– Понимаю. – Они кричали уже оба, чтобы перекрыть шум. Вард сильно сжал ее руку. Страшно хотелось поцеловать ее в губы, но он не осмеливался. – Увидимся на студии.
– Что? – На ее лице отразилось страдание. Никто из всех встреченных здесь мужчин не взволновал ее так, как этот человек.
– Я сказал… увидимся на студии.
Фэй улыбнулась. Увидит ли она его снова?
– Поберегите себя.
– Конечно. – Но какие здесь могут быть гарантии? Их ни для кого нет. Даже для нее. Самолет могут сбить на пути к следующей базе. Они все уже привыкли и не думали об этом, покуда с кем-то не случалась беда – с товарищем, соседом по койке. Кэти… Вард старался отстранить ее образ. – Вы тоже позаботьтесь о себе. Что говорят таким женщинам? Желаю удачи? Она не нуждалась в этом. У нее было все. А было ли? Интересно, есть ли у нее сейчас мужчина? Но об этом слишком поздно спрашивать…
Она уже догоняла остальных, оглядываясь и махая ему рукой. Вдруг появился командир, чтобы сказать прощальное «спасибо». Фэй пожала ему руку, а тот долго смотрел ей вслед. А потом, уже у трапа, в самый последний миг она помахала и ему, и красный костюм исчез из его жизни. Может, это к лучшему. Скорее всего, он никогда больше ее не увидит. А Фэй смотрела на него сверху и спрашивала себя – чем же он так затронул ее душу? Может быть, пора возвращаться домой; похоже, мужчины, которых она встречала на гастролях, стали чересчур занимать ее, а это опасно. Нет, совсем не то. В нем было что-то такое, чего она никогда раньше не знала. Но об этом нельзя думать, надо жить дальше. А в ее жизни для него места не было. Он воюет на фронте, а ей хватает своих сражений – на гастролях, в Голливуде… «До свидания, Вард Тэйер, желаю удачи…» Фэй откинулась на спинку, закрыла глаза… Но его лицо, глубокие голубые глаза еще долго преследовали ее – лишь где-то через месяц она сумела выбросить Варда из головы. А потом он появился. Наконец.
Голливуд
1945
2
На киносъемочной площадке царила напряженная, тяжелая тишина. Почти четыре месяца они ждали этого момента, а теперь всем хотелось замедлить его приход, перенести на другой день. Это был один из тех замечательных фильмов, где почти все прошло гладко. Казалось, работая над ним, все они стали друзьями, все с ума сходили по главному герою, и половина женщин, а может, и больше – влюбились в режиссера. Мужскую роль играл Кристофер Арнольд. Все говорили, что это самая яркая звезда среди мужчин в Голливуде. И не без основания. Он был профессионал, и сейчас все стояли и слушали его заключительный монолог. Он говорил тихо, из глаз лились слезы. Было бы слышно, если бы муха пролетела по Пасадене. Фэй Прайс в последний раз вышла на площадку. Голова опущена, по щекам катятся настоящие, неподдельные слезы. Арнольд смотрит, как она уходит… Вот, наконец, финальная сцена… Все кончено.
– Вот это да! – прокричал кто-то, и наступила бесконечная тишина, затем раздался пронзительный вопль, а потом все разом закричали, захохотали, стали обниматься, рыдать. Появилось шампанское для всей труппы. Актеры наперебой расхваливали друг друга, обменивались пожеланиями, и расставаться никому не хотелось. Кристофер Арнольд крепко обнял Фэй и, оттащив в сторону, заглянул в глаза, цепко держа за плечи.
– С тобой работать, Фэй, огромная радость.
– И мне было приятно.
Они обменялись долгой понимающей улыбкой. Когда-то, почти три года назад, у них был роман, и она колебалась, соглашаться ли сниматься в этом фильме. Но все прошло хорошо. Арнольд был джентльменом с самого начала и до конца, и только однажды слабый намек на что-то большее напомнил об их старой связи. Но потом, за три месяца работы, такого не случалось.
Фэй ласково улыбнулась. Он отвел руки.
– Я снова буду скучать по тебе, Фэй, хоть и думал, что все давно перегорело. – Оба рассмеялись.
– Я тоже. – Она огляделась вокруг. Все счастливы, все веселятся, режиссер страстно целуется с художником сцены, которая, так уж вышло, была его женой. Фэй нравилось с ними работать, а режиссер просто восхищал ее. – А что ты собираешься делать, Крис?
– Через неделю еду в Нью-Йорк, потом во Францию. Хочу провести несколько недель на Ривьере, пока не кончилось лето. Говорят, во Францию ехать не время, но что я теряю? – Кристофер подмигнул ей и в этот момент показался мальчишкой, хотя и был на двадцать лет старше. Он и впрямь самый великолепный мужчина в городке, и он понимал это. – Ну так поедешь со мной?
Как всегда неотразимый, он больше не волновал ее.
– Нет, спасибо. – Она улыбнулась и пригрозила пальцем. – Не начинай все сначала. Ты же хорошо себя вел всю картину.
– Но там же была работа. Это совсем другое.
– Ах так? – Она хотела сказать еще что-то шутливое, но вдруг с воплем вбежал посыльный мальчик. Фэй никак не могла разобрать его слов. На лицах людей появилось паническое выражение, все остолбенели, по щекам потекли слезы. Фэй взволнованно потянула встревоженного Арнольда за рукав.
– Что они говорят? Что? – у кого-то допытывался Крис, а Фэй старалась что-нибудь расслышать сквозь шум.
– Бог мой! – Он удивленно повернулся к ней, потом резко прижал к себе и снова отстранил. Голос его дрожал: – Все, Фэй… войне конец. Японцы окружены. В Европе война кончилась несколько месяцев назад. А теперь вообще все.
Разрыдавшись, она обняла его. На площадке все плакали и смеялись. Вносили новые ящики с шампанским. Шумно хлопали пробки.
– Конец! Конец! – И это уже не о фильме. Прошло несколько часов, прежде чем Фэй смогла уехать домой, на Беверли Хиллз. Боль от того, что закончилась работа над фильмом, давно прошла. Ее захлестнула радость – конец войне! Здорово! Ей был двадцать один год, когда бомбили Пирл-Харбор, а теперь, в двадцать пять, она взрослая женщина и находится на вершине карьеры.
Сколько раз она твердила себе: «Этот год должен быть удачным». И не могла представить, как сделать, чтобы работать еще лучше. Возможно ли это? Да, возможно. Роли становились серьезней, объемней, похвалы – обильнее, деньги текли рекой. Единственное горе – смерть родителей.
Фэй печалилась, что они больше не порадуются за нее; Их не стало в прошлом году. Отец умер от рака, мать погибла в автокатастрофе, на скользкой дороге в Пенсильвании, близ Янгстауна. Она пыталась перевезти мать к себе в Калифорнию, но та не хотела уезжать из дома. Теперь Фэй осталась одна. Маленький домик в Гроув Сити, в Пенсильвании, продан год назад. У нее не было ни сестер, ни братьев. И, кроме преданной супружеской пары, которая вела хозяйство в ее маленьком красивом доме на Беверли Хиллз, у Фэй Прайс не было никого. Но она редко чувствовала себя одинокой, вокруг всегда толпились люди; она наслаждалась работой, обществом друзей.
Конечно, странно в ее годы не иметь семьи. Фэй никому не принадлежала и до сих пор удивлялась, как ей удалось достичь успеха и богатства за такое короткое время. Даже в двадцать один гол, в самом начале войны, ее жизнь была совсем иной, чем дома, а сейчас, после последних гастролей по линии Объединенной службы организации досуга войск, начавшихся два года назад, она еще больше устоялась. Фэй купила дом, снялась с тех пор в шести картинах. Жизнь казалась нескончаемым кружением премьер, выступлений, пресс-конференций, а в промежутках она вставала в пять утра и шла работать над фильмом.
Ее следующая картина должна была начаться через пять недель, а Фэй уже читала сценарий по нескольку часов каждый вечер, перед сном. Агент уверял ее, что новый фильм тянет на «Оскара», но она смеялась в ответ… Забавная мысль… ну, и кроме того, у нее уже есть один, и еще два раза она выдвигалась на этот главный приз Академии киноискусства. Но Эйб настаивал, и Фэй приходилось ему верить. Странным образом он заменил ей отца.
Она повернула направо, на Саммит Драйв, и через минуту оказалась возле дома. Привратник, живший в маленьком флигеле у ворот, с улыбкой выбежал навстречу.
– Хороший был день, мисс Прайс? – Старый, седой, он был благодарен ей за работу, которую она дала ему год назад.
– Конечно, Боб. А ты слышал новости? – Было видно, что он еще ничего не знает. – Война кончилась! – Она одарила его улыбкой.
Слезы выступили у него на глазах. Он был слишком стар, чтобы пойти на Первую мировую войну, но там погиб его единственный сын, и теперешняя война ежедневно напоминала ему о горе, которое они с женой тогда пережили.
– Вы уверены, мэм?
– Абсолютно. Война кончилась. – Фэй коснулась его руки.
– Слава Богу! – Голос старика задрожал, он отвернулся, чтобы вытереть слезы. Потом, заглянув в ее красивое лицо, повторил: – Слава Богу!
От полноты чувств она хотела поцеловать его, но подождала, пока он закроет роскошные медные ворота, всегда начищенные до блеска.
– Спасибо, Боб.
– Спокойной ночи, мисс Прайс.
Позднее он поднимется на кухню ужинать с ее дворецким и горничной, но Фэй не увидит его до завтра, когда снова придется выезжать. Он работает только днем, а вечером ее возит дворецкий, Артур, и открывает ворота своим ключом. Фэй предпочитала сама водить свой красивый синий «линкольн-континенталь» с откидывающимся верхом. Вечером Артур вывозил ее уже в «ройсе».
Вообще-то, впервые покупая машину, она была в некотором смущении, но автомобиль был так красив, что Фэй не смогла устоять. В возбуждении она села за руль, вдыхая запах роскоши, исходящий от кожаных сидений и толстого серого коврика под ногами. Даже деревянная отделка в этой великолепной машине была неповторимой. И наконец Фэй решила: покупаю.
В двадцать пять лет успех ее больше не смущал, она имела право на этот «более-менее» приличный автомобиль. Ей не на что тратить деньги, а зарабатывала она много, и совершенно не понимала, куда их девать. Что-то куда-то вложила по совету агента, но остальные ждали своего часа, и их надо было тратить.
Фэй выглядела не так экстравагантно, как большинство звезд ее времени. Те носили изумруды и бриллианты, покупали диадемы, демонстрировали их на встречах с публикой, с другими киношниками, носили собольи шубы, меха горностаев, шиншилл. Фэй одевалась сдержаннее, вела себя скромнее, хотя у нее тоже были красивые наряды и две-три превосходные шубы. Пальто из песца Фэй просто обожала, в нем она походила на изящную светловолосую эскимосочку. Фэй надевала его прошлой зимой, в Нью-Йорке, и видела, как люди застывали с открытым ртом, когда она проходила мимо. Еще у нее было темно-шоколадное соболье пальто, купленное во Франции, ну, и обыкновенная норка, на «каждый день», весело думала она…
Как изменилась ее жизнь! В детстве Фэй всегда ходила в стоптанных туфлях, ее родители были слишком бедны. Великая депрессия тяжело прошлась по ним, родители долго оставались без работы, очень долго. Отец перенес это крайне тяжело, перебивался случайными заработками и в конце концов возненавидел свою жизнь. Мать нашла место секретарши, но это казалось Фэй бесконечно скучным занятием. Вот почему кино виделось ей волшебством. Как хорошо на несколько часов убежать от серой жизни! Она откладывала каждый пенни, попадавший ей в руки, и, накопив на билет, сидела в темноте, раскрыв рот, и не отрываясь смотрела на светящийся экран. Может быть, тогда кино и запало ей в душу, и она поехала в Нью-Йорк искать работу модели…
А теперь поднимается по трем мраморным ступенькам собственного дома на Беверли Хиллз, а дворецкий-англичанин с серьезным лицом открывает ей дверь и, несмотря на величавость, улыбается ей глазами. Когда поблизости нет жены, он всегда называет Фэй «молодая мисс». Она самая прекрасная хозяйка из всех, у кого он раньше работал, и, несомненно, самая молодая. Никогда не задирает нос, как остальные голливудские звезды, не кичится своей популярностью и всегда обаятельна, вежлива, заботлива. За этим домом приятно ухаживать, да и делать особенно было нечего. Фэй редко развлекалась, большей частью работала. Им надо было просто содержать дом в чистоте и порядке. Такая работа и Артуру, и Элизабет очень нравилась.
– Добрый день, Артур.
– Мисс Прайс, – он всегда держался чрезвычайно чопорно. – Прекрасные новости, не так ли? – По ее широкой улыбке дворецкий сразу понял, что она знает.
– Конечно!
У них не было сыновей, но остались родственники в Англии, которым здорово досталось из-за этой войны, и Артур очень беспокоился за них. Он превозносил до небес военно-воздушные силы Великобритании, и время от времени они обсуждали события на театре военных действий. Теперь войны больше нет, и эта тема закрылась навсегда.
Фэй направилась в кабинет, села за маленький письменный стол, чтобы изучить почту, и подумала: сколько же мужчин, из тех, кого она видела во время гастролей, осталось в живых, сколько никогда не вернется домой… Слезы навернулись на глаза. Фэй взглянула на идеально ухоженный сад и бассейн у дома. Как трудно вообразить здесь тот ужас, который творился в мире. Страны разрушены, города превращены в руины, люди гибли; и она снова вспомнила – а это бывало частенько – о встрече с Вардом. Она больше о нем не слышала, но он до сих пор не ушел из ее мыслей. Вспоминая о нем, Фэй ощущала вину, что больше не ездила на гастроли. Просто не было времени. Его никогда не хватало.
Она снова посмотрела на свой стол, на пачку писем от агента, отсортированные счета, пытаясь отвлечься от тягостных дум. В последнее время ее мало что занимало, кроме съемок. Никакой личной жизни. Год назад, правда, она не на шутку увлеклась одним режиссером, вдвое старше ее, но в конце концов поняла, что больше влюблена в его работу на съемочной площадке, чем в него самого. Ей очень нравилось слушать его, смотреть, что он делает, но волнение души и сердца ушло, и с тех пор в ее жизни ничего серьезного не было.
Фэй не годилась для обычных голливудских романов и большую часть времени проводила в одиночестве, избегая общества, как могла. Она вела слишком тихую жизнь для звезды и постоянно спорила с другом и агентом Эйбом, журившим ее за добровольное затворничество, уверяя его, что никогда не достигла бы успеха, если бы не сидела дома и не занималась ролями. Так она собиралась провести и следующие пять недель, и пусть Эйб ворчит сколько вздумается.
Вместо развлечений Фэй решила поехать на несколько дней в Сан-Франциско к приятельнице, старой актрисе на пенсии, с которой подружилась в самом начале карьеры, а на обратном пути – навестить друзей в Пабл Бич. Затем собиралась провести уик-энд с Херстами, в их большом загородном поместье, с целым зверинцем диких животных.
А потом – скорее домой, отдохнуть, расслабиться, учить роль и читать хорошие книги. Окунуться в собственный бассейн и жариться на солнце, вдыхая аромат цветов и слушая жужжание пчел, – что может быть прекраснее.
Фэй закрыла глаза; она не слышала, как вошел Артур. Он сдержанно кашлянул, и она вскинула ресницы. Для человека его роста и возраста Артур ходил удивительно неслышно, по-кошачьи. Сейчас он стоял перед ней, в десяти футах от стола, во фраке, полосатых брюках, в туго накрахмаленной рубашке со стоячим воротником, при галстуке и держал серебряный поднос с чашкой чая. Она купила этот сервиз в Лиможе и очень любила его. Он был белый, с нежными голубыми цветочками, словно кто-то, слепив чашку, подул на цветы, и они осели на ней…
Артур поставил чашку на стол, подстелив белую льняную салфетку. Ее Фэй тоже купила сама, но уже в Нью-Йорке; еще довоенная, итальянская. Элизабет добавила блюдечко с печеньем. Обычно Фэй не баловала себя, но до следующей картины еще пять недель; в конце концов, почему бы нет? Она с улыбкой взглянула на Артура, тот сдержанно поклонился.
Когда он тихо удалился, Фэй оглядела любимую комнату: полки заставлены книгами – старыми, новыми, очень редкими; ваза со свежесрезанными цветами; статуэтки – их она стала собирать несколько лет назад; красивый абиссинский ковер, дымчато-розовый с бледно-голубым, и по этому фону – цветы; английская мебель – она так заботливо ее выбирала; серебряные вещицы, отполированные Артуром до блеска. Дальше, в холле, чудесная французская хрустальная люстра, в столовой над английским столом, окруженным чиппендейлскими стульями, висит еще одна люстра. Дом всегда доставлял Фэй удовольствие, и не только из-за красоты, но и из-за того, что являлся резким контрастом той бедности, в которой она выросла. Поэтому каждый предмет казался еще более драгоценным: и серебряный подсвечник, и кружевная скатерть, и великолепные античные вещи – все это было символом ее успеха.
Такой же красивой была и гостиная, с розовым мраморным камином и изящными французскими стульями. Фэй нравилось смешивать английский и французский стили, соединять современность и старину. На стене висели две довольно милые картины импрессионистов – подарки очень близкого друга. Неширокая, весьма элегантная лестница вела наверх. Там ее спальня, вся отделанная зеркалами и белым шелком, в точности такая, какой рисовалась в детских фантазиях. На кровати лежало покрывало из песца, на диване – меховые подушки, мех наброшен и на кресло. В спальне был белый мраморный камин; такой же камин украшал ее зеркальную гардеробную. Ванная вся из белого мрамора. И была еще в доме небольшая комнатка, где Фэй закрывалась допоздна, изучая сценарии, или писала письма друзьям. Маленький, но прекрасно ограненный бриллиант, ее дом!
А за кухней находились комнаты слуг; во дворе – большой гараж, огромный сад, просторный бассейн с баром и раздевалкой для друзей. Здесь было все, что она хотела, собственный мирок, как она часто говорила. Фэй не любила его покидать и сейчас уже жалела, что на следующей неделе пообещала поехать к старой подруге.
Однако когда Фэй приезжала к ней, сомнения оставались позади. Несколько лет назад Гарриет Филдинг была известной бродвейской актрисой, и Фэй очень уважала ее. Гарриет многому ее научила, и сейчас Фэй хотелось обсудить с ней новую роль. Без сомнений, роль будет серьезной. И главный герой не из легких – редкостный бездельник, как рассказывали Фэй. Она никогда раньше не работала с ним, но надеялась, что не ошиблась, согласившись на роль. Гарриет тоже уверяла, что она сделала правильный выбор. Роль намного серьезней всех предыдущих и требовала большого опыта.
– Вот это меня и пугает! – засмеялась Фэй, когда они с подругой любовались заливом. – А что, если провалюсь? – Она как будто снова очутилась рядом с матерью, хотя Гарриет и была совсем другой – более образованной, намного практичней и разбиралась в работе Фэй. Маргарет Прайс гордилась дочерью, но никогда толком не понимала, что она делает, мир Фэй был чужим для нее. Но сейчас в городе ее детства у Фэй никого не остаюсь. Зато у нее была Гарриет. – Я серьезно. Вдруг провалюсь?
– Во-первых, не провалишься. А во-вторых, если и так, а это с нами иногда случается, ты снова соберешься, попробуешь, и в следующий раз выйдет удачней. Брось, Фэй, ты никогда раньше не трусила, – раздраженно сказала Гарриет, но Фэй понимала, что раздражение было наигранным. – Просто готовься, и все будет прекрасно.
– Надеюсь, вы правы.
Гарриет немного помолчала, и Фэй улыбнулась. Старая актриса действовала на нее успокаивающе. Они пять дней бродили по холмам Сан-Франциско и болтали обо всем – о жизни, войне, карьере. И о мужчинах. Гарриет – одна из немногих, с кем Фэй могла быть откровенной. Такая мудрая и вместе с тем забавная – Фэй благодарила судьбу за то, что в ее жизни есть эта женщина.
Когда речь зашла о мужчинах, Гарриет поинтересовалась, – в который раз! – почему Фэй никак не остановится на ком-то одном.
– Просто не на ком.
– Глупости, наверняка есть кто-то подходящий. – Гарриет испытующе посмотрела на юную подругу. – Может, ты боишься?
– Может быть. Но в принципе они мне неинтересны. У меня есть все: орхидеи, гардении, шампанское, экзотические вечеринки, прекрасные ночи, выходы на приемы, дорогие подарки; но это не то. Все они какие-то ненастоящие. Ни одного нормального мужика.
– Все у тебя не слава Богу! – За это, впрочем, Гарриет и любила Фэй. – Конечно, герои Голливуда – не для жизни. Ты всегда была достаточно умна, чтобы понимать это. Но в Лос-Анджелесе есть и другие мужчины, не тс, что годятся только для интрижек – притворщики и повесы. – Они обе знали, что внешность Фэй, ее деньги и положение привлекали орды мужчин, слетавшихся, по словам Гарриет, как мухи на мед.
– Может, у меня не было времени встретить кого-то подходящего?
Забавно, она никогда даже представить себе не могла, что с кем-то из них устроит свою жизнь, даже с Гейблом. Она хотела видеть рядом с собой человека, искушенного в житейских делах, более земного, так сказать, чтобы он, вернись Фэй обратно в Гроув Сити, расчищал бы снег зимой по утрам, срубал елку на Рождество детям, гулял с ней, сидел рядом у огня, а летом ходил бы на озеро. Она ждала человека, с кем можно было бы поговорить, кто ставил бы не работу, а ее и детей на первое место… Но кто не жаждет поймать звезду и получить роль в очередном фильме. Думая про это, Фэй мысленно вернулась к новой картине и снова принялась рассказывать о тонкостях сценария, о технике, которую хотела попробовать. Она любила использовать в игре что-то новенькое. Поскольку у нее не было семьи, она всю энергию вкладывала в карьеру и всегда добивалась огромного успеха. Но Гарриет мечтала, чтобы в жизни Фэй появился настоящий мужчина, чувствуя, что это помогло бы девушке подняться до нужных высот, что она еще во многом наивна, но если бы появился любимый, Фэй окончательно состоялась бы и как женщина, и как актриса.
– А вы придете посмотреть меня на площадке? – повернулась Фэй к Гарриет, умоляюще глядя на подругу. Сейчас она походила на ребенка. Гарриет мягко улыбнулась и покачала головой.
– Ты же знаешь, как я все это ненавижу, Фэй.
– Но вы мне так нужны.
Фэй вдруг впервые показалась Гарриет очень одинокой, и она ободряюще похлопала подругу по руке.
– Ты тоже нужна мне, девочка. Но в советах актрисы ты теперь не нуждаешься. Ты талантливее меня. Все будет отлично. Я знаю это. Мое присутствие на съемках только отвлечет тебя.
Впервые за долгое время Фэй нуждалась в моральной поддержке на съемочной площадке. И все еще ощущала внутреннюю дрожь, простившись с Гарриет в Сан-Франциско и отправляясь вдоль побережья туда, где жили Херсты, скромно называвшие свое поместье «Дом». Всю дорогу она думала о Гарриет.
Почему? Она и сама не знала, но сейчас ей было одиноко, как никогда раньше. Она скучала по Гарриет, по старому дому в Пенсильвании, по родителям. Впервые за последние годы Фэй показалось, что в ее жизни чего-то не хватает, но никак не могла понять, чего именно. Она пыталась убедить себя, что нервничает из-за новой роли, но дело было не в этом. В ее жизни уже давно не было мужчины. Гарриет права – плохо, что она никак не сделает свой выбор, но Фэй никого не могла представить рядом с собой.
Просторы имения Херстов показались ей пустыннее, чем обычно. Там собралась дюжина гостей, все шумно веселились, но Фэй вдруг поняла, как все это ей чуждо, а люди неинтересны. Единственное, что имело смысл – работа. Только два человека привлекали Фэй – Гарриет Филдинг, жившая в пятистах милях от Лос-Анджелеса, и ее агент Эйб Абрамсон.
В конце концов, до боли в челюстях наулыбавшись за эти бесконечно однообразные дни, Фэй с облегчением отправилась назад. И приехав домой, открыв своим ключом ворота, пройдя наверх в белое великолепие спальни, почувствовала себя в сто раз счастливее, чем за всю последнюю неделю. Как хорошо дома! Гораздо лучше, чем в большом имении Херстов.
Фэй со счастливой улыбкой повалилась на песцовое покрывало, скинула туфли и, уставившись в потолок, на прелестную маленькую люстру, с волнением подумала о новой роли. На душе снова потеплело. Подумаешь – нет мужчины. Зато есть работа, и она счастлива, очень счастлива.
Весь следующий месяц она трудилась денно и нощно, впиваясь в каждую строчку новой роли – пробовала разные жесты, мимику, взгляды, днями бродила по дому, говорила сама с собой, пытаясь влезть в шкуру женщины, которую предстояло сыграть. В этом фильме муж сводит ее с ума, отбирает ребенка, и она пытается совершить самоубийство. Но постепенно поймет, что во всем виноват только он, вернет ребенка и убьет мужа.
Финальный акт отмщения волновал Фэй и внушал сомнения. Как отреагирует публика – потеряет ли симпатию к ней или полюбит еще больше? Заденет ли она чувства зрителей? Завоюет ли их сердца? Это было чрезвычайно важно для нее.
Начинались съемки. Фэй появилась на студии точно в назначенный час; сценарий лежал в портфеле из крокодиловой кожи, который она всегда носила с собой; чемоданчик с косметикой и вещами тоже был при ней. Фэй прошла в свою уборную спокойной деловой походкой, которая одних очаровывала, а других бесила. Фэй Прайс прежде всего была профессионалом, взыскательным к себе до педантичности, но никогда не требовала от других того, чего не могла потребовать от себя.
Студия обычно давала служанку, чтобы помогать Фэй переодеваться, хотя некоторые актрисы приводили своих. Но Фэй никак не могла представить себе Элизабет здесь и оставляла ее дома. Женщины, которых предоставляла студия, отлично знали свое дело. На этот раз к ней приставили англичанку Перл, она и раньше работала с ней. Женщина была чрезвычайно разумна, и Фэй наслаждалась ее остроумием. Перл работала на студии давно, и некоторые сцены в ее пересказе до слез смешили Фэй. И в это утро она с радостью снова встретилась с нею. Англичанка развесила платья, вынула косметику, избегая дотрагиваться до портфеля, поскольку однажды уже совершила такую ошибку и накрепко запомнила, что Фэй не терпит, когда кто-либо сует нос в ее сценарий. Она принесла кофе с молоком, приготовленный так, как любила Фэй. В восемь утра пришла парикмахерша. Перл подала актрисе яйцо всмятку и тоненький тост. На площадке знали, что англичанка способна творить чудеса, обожая брать актрис под свою опеку, но Фэй никогда не злоупотребляла своим положением, и той это нравилось.
