Текст книги "Приключения капитана Сингльтона. Морской разбойник. Плик и плок"

Автор книги: Даниэль Дефо

Соавторы: Эжен Мари Жозеф Сю
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 35 страниц)

Но наш друг Виллиам подал нам лучший совет. Он подходит ко мне:

– Друг, – говорит он, – я слыхал, что капитан хочет возвращаться в Рио-де-Жанейро в надежде повстречаться со вторым кораблем, преследовавшим нас вчера. Правда ли это? Неужели ты собираешься так поступить?

– Ну, да, Виллиам, – говорю я. – А почему бы и нет?

– Как хочешь, – говорит он. – Ты волен поступать, как тебе вздумается.

– Это и я знаю, Виллиам, – сказал я, – но капитан такой человек, которому нужны разумные доказательства. А что ты хочешь сказать?

– А то, – серьезно говорит Виллиам, – что хочу узнать, чего добиваешься ты и все люди, которые идут с тобой? Того, чтобы добыть денег?

– Да, Виллиам, добыть их честно, по-нашему.

– А что ты предпочитаешь, – говорит он, – деньги без боя или бой без денег? Скажи, что бы ты выбрал, если, предположим, тебе пришлось бы выбирать?

– Ну, – говорю я, – понятно, первое из двух, Виллиам.

– Скажи же, – говорит он, – великую выгоду дал тебе этот корабль, который ты только что захватил? А ведь он обошелся тебе в тринадцать убитых и несколько раненых, но на торговом судне ты захватил бы добычу вдвое большую, а драться пришлось бы вчетверо меньше. Откуда ты знаешь, какая сила и сколько людей может оказаться на втором корабле, какие ты там понесешь потери, и какая тебе будет выгода, если ты его захватишь? Я полагаю, что тебе лучше оставить его в покое.

– Что ж, Виллиам, а ведь это правда, – сказал я. – Я передам ваше мнение капитану и сообщу вам его ответ.

Как и следовало, я пошел к капитану и передал ему рассуждения Виллиама. Капитан согласился с тем, что, действительно, драться надо нам тогда только, когда это неизбежно, главная же наша задача – это добыть деньги и притом с возможно меньшим для нас ущербом. Потому мы оставили задуманное предприятие и снова направились вдоль берега на юг, к реке Ла-Плате [211]211
  Ла-Плата (по-испански – серебро) – залив и река в Аргентине (Серебряной), южноамериканской республике.


[Закрыть], в надежде найти там какую-нибудь добычу. Особенно высматривали мы испанские суда из Буэнос-Айреса [212]212
  Буэнос-Айрес (Благорастворение воздухов) – порт и столица Аргентины. Основан в 1535 г.


[Закрыть]; они обычно очень богаты серебром, и одно такое судно вполне бы нас устроило. Мы крейсировали в этих краях около месяца, но никакой добычи нам не представилось. Мы стали совещаться, что же теперь предпринять, так как до сих пор не было у нас никакого решения. Я же все время считал, что нужно идти к мысу Доброй Надежды и оттуда к Ост-Индии. Я слышал несколько разжигающих историй о капитане Эйвери [213]213
  О капитане Джоне Эйвери (герое романа Дефо «Король пиратов, т. е. отчет о славных деяниях капитана Эйвери, самозваного императора мадагаскарского, в двух самоличных его письмах». 1720 г.) достоверно известно лишь, что он, будучи вторым помощником капитана, на стоявшем в Гройне в 1695 г. английском тридцатипушечном корабле, взбунтовал экипаж и ушел в Красное море. Утвердившись на острове Периме (Баб-эль-Мандебский пролив), он стал взимать дань с проходящих судов. В числе прочих он ограбил корабль Великого Могола на сумму свыше 300 000 ф. ст. (деньги в то время стоили, приблизительно, в двадцать раз дороже, чем теперь). Затем, преследуемый как Великим Моголом, так и Ост-Индской Компанией, он переселился на Мадагаскар, где в 1699 г. представлял собой настолько серьезную опасность, что совет английских министров обсуждал проект экспедиции против него. Далее Эйвери распустил экипаж и исчез. Команда была поодиночке выловлена и перевешана, капитана же, несмотря на крупную награду (500 ф. ст. от правительства и 400 ф. ст. от Ост-Индской Компании), обещанную за его голову, не нашли. Мадагаскарское поселение пиратов еще в 1706 г. предлагало свою военную силу – 800 человек – французскому королю Людовику XIV. Об Эйвери изустное предание говорит, что, по возвращении в Англию, он поручил бристольским купцам продать награбленные им драгоценности; купцы же эти драгоценности просто прикарманили и на требование денег угрожали выдать Эйвери властям, как пирата. Умер Эйвери «от горя и ярости в великой нищете».


[Закрыть]и о молодечествах, которые он творил в Индии. Эти истории были раздуты вдвое, вчетверо и даже тысячу раз больше. Так, в Бенгальском заливе он захватил богатое судно, на котором взял в плен знатную даму, как говорят, дочь Великого Могола [214]214
  Великий Могол – так, искажая слово монгол, европейцы называли правителей империи моголов (от 1526—1761) в Индии.


[Закрыть], у которой было великое множество драгоценностей. Нам же рассказывали историю о том, что он захватил монгольское судно, – как называли его безграмотные моряки, – груженое алмазами.

Я, собственно, хотел добиться от друга Виллиама совета, куда нам идти, но он каждый раз уклонялся при помощи какой-нибудь путаной отговорки. Коротко говоря, он никоим образом не хотел служить нам руководителем. Не знаю, было ли тут дело в его совести или он хотел избежать впоследствии возможных угрызений. Но мы, наконец, решили вопрос без него.

Мы колебались достаточно долго и много времени мотались возле Рио-де-Ла-Плата зря. Наконец, с наветренной стороны завидели мы парус и корабль. Это был такой, подобного которому – я уверен – давно в этой части света не видывали. Отнюдь не требовалось, чтобы мы за ним гнались; он шел прямо на нас, точно рулевые об этом заботились. Это было, скорее, делом ветра, нежели чего-нибудь другого; переменись как-нибудь ветер, корабль пошел бы в другом направлении. Предоставляю каждому моряку или человеку, смыслящему что-нибудь в кораблях, решить, какой вид был у этого судна, когда мы впервые увидали его, и что вообразили мы о его состоянии. Грот-мачта вышла на борт на добрых шесть футов над эзельгофтом и упала вперед, а верхушки брам-стеньги свисали в передних вантах у штага [215]215
  Штагом называют толстую смоленую снасть, которая удерживает мачту спереди.


[Закрыть]. В то же время ракса [216]216
  Ракса, или раке, – деревянные бусы на проволоке, по которым ходит гафель (полурея) на мачте.


[Закрыть]марселевой реи на бизане по какой-то причине сдала, и брасы бизаневых марселей (стоячая часть брасов крепко держалась на вантах грот-марселя) сорвали бизаневый марсель вместе с реей к черту; они нависали над частью шканцев подобно тенту. Марсель на фоке был поднят до трех четвертей мачты, но паруса были распущены. Передняя рея была спущена до самого бока, паруса не закреплены, и часть их свешивалась за борт. В таком состоянии шел на нас корабль под ветром. Словом, облик корабля являл собою для привычных к морю людей самое ошарашивающее зрелище. На корабле лодок не было, и флаг не развевался.

Когда мы сблизились, мы дали выстрел, чтобы судно изменило курс. Но оно не обратило внимания ни на выстрел, ни на нас, а продолжало идти по-прежнему. Мы дали второй выстрел, но ничего не изменилось. Наконец, наши суда оказались на расстоянии пистолетного выстрела [217]217
  Тогдашний пистолет бил приблизительно на 20—30 шагов; пушка – на 200—300 шагов.


[Закрыть]друг от друга, но никто не отвечал и не появлялся на том корабле. Тут мы уже решили, что судно где-нибудь потерпело крушение и что после того, как экипаж покинул его, прилив снова погнал его по морю. Приблизившись к кораблю, мы пошли вдоль его борта так близко, что услышали какой-то шум внутри корабля, а через порты увидели, что в нем движется много народу.

Тогда мы насажали в две лодки вооруженных до зубов людей и послали их тотчас же подойти, возможно ближе к кораблю и взобраться на него, при чем одна часть должна была взойти между якорных цепей по одну сторону, а другая с борта – по другую. Как только лодки подошли к борту корабля, на палубе появилось большое количество черных, как нам показалось, моряков. Коротко говоря, они так напугали наших, что лодка, которая должна была пристать к шкафуту [218]218
  Шкафут – часть верхней палубы вдоль борта между грот и фок-мачтами.


[Закрыть], отступила и не посмела приблизиться. Те же, которые вступили на палубу с другой лодки, видя, что первая – как они решили – отбита, и что палуба полна людей, поскакали обратно в лодку и отчалили. Тогда мы решили дать бортовой залп по кораблю, но наш друг Виллиам и здесь подал правильный совет. Видно, он раньше нашего понял, в чем дело, и подошел ко мне, ибо к тому судну пристал мой корабль:

– Друг, – говорит он, – мне кажется, что ты в этом деле заблуждаешься, и что твои люди также поступили неправильно. Я скажу тебе, как можно взять этот корабль, не прибегая к тем штукам, которые называются пушками.

– Как возможно это, Виллиам? – спросил я.

– А вот как, – сказал он, – ты можешь, захватить его одним управлением. Ты видишь, что у них никто не стоит на руле, и ты видишь, в каком они состоянии. Подойди к ним с подветренной стороны и перейди к ним на палубу прямо с корабля. Я убежден, что ты без боя захватишь корабль, так как с ним приключилась какая-нибудь беда. Только мы не знаем – какая.

Словом, так как море было гладкое и ветер слабый, я последовал совету Виллиама и встал под ветром у корабля. Немедленно наши вступили на него. Это был большой корабль, на котором находилось свыше шестисот негров, – мужчин и женщин, мальчиков и девочек, я ни одного христианина и белого человека.

Вид этого поразил меня ужасом; я немедленно заключил, – и это отчасти оказалось верным, – что эти черные черти освободились, перебили всех белых людей и побросали их в море.

Не успел я поделиться своей мыслью с нашими, как они пришли в такую ярость, что мне с большим трудом удалось удержать их: они готовы были изрубить всех негров. Но Виллиаму, после многих уговоров, удалось убедить их тем, что, находись они в положении этих негров, они сами попытались бы сделать то же; он доказывал, что по отношению к неграм совершили несправедливость, продавши их в рабство, что поступок негров подсказан им законами природы; что нельзя убивать их, так как это будет преднамеренным убийством.

Это убедило наших и охладило их первый порыв, так что они прикончили только двадцать или тридцать негров, а остальные все укрылись между палубами, на своих местах, думая, как нам казалось, что мы прежние хозяева, вернувшиеся на корабль.

Тут оказались мы перед непреодолимой трудностью, так как негры не понимали ни единого слова из того, что мы говорили, а мы сами не могли понять ни единого слова из того, что они говорили. Знаками пытались мы спросить у них, откуда они; но и этого они понять не могли. Мы указывали на кают-компанию [219]219
  Кают-компания – главная каюта, служащая офицерам столовой и гостиной.


[Закрыть], на отхожее место, на кухню, затем на наши лица, спрашивая, нет ли на корабле белых и куда они подевались, но негры не понимали, чего мы от них хотим. С другой стороны, они также указывали на наш корабль и на свое судно, задавали какие-то вопросы и много говорили и выражались очень серьезно, но мы ни слова не могли понять из всего сказанного ими и не знали, что обозначают их знаки.

Мы прекрасно только знали, что на судно они были посажены в качестве рабов, и, несомненно, какими-нибудь европейцами. Сразу убедились мы в том, что судно голландской стройки, но сильно переделанное; оно перестраивалось, должно быть, во Франции, ибо мы нашли на борту две или три французских книги. Впоследствии мы нашли также одежду, белье, кружева, старую обувь и много других вещей. Среди съестных припасов нашли мы несколько баррелей ирландской говядины и ньюфаундлендскую рыбу; и оказалось еще много доказательств тому, что на корабле были христиане, но никаких других следов их мы не видали. Мы не нашли ни единой сабли, ни единого мушкета, пистолета и вообще какого-нибудь оружия, кроме нескольких тесаков [220]220
  Тесак – короткая сабля с толстым обухом.


[Закрыть], которые негры спрятали внизу, где помещались. Мы спросили их, что приключилось со всем ручным оружием, при этом мы показывали сперва на свое оружие, а затем на те места, где висит обычно корабельное оружие. Один из негров сразу понял меня и знаками поманил на палубу. Там, взявши мою фузею, которую я еще некоторое время после взятия корабля не выпускал из рук, – я хочу сказать, попытавшись взять ее, – он сделал такое движение, точно швыряет ее в море. Из этого я понял, – как и подтвердилось впоследствии, – что они побросали в море все ручное оружие – порох, пули, сабли и так далее, считая, очевидно, что эти вещи, даже без людей, перебьют их.

Когда мы поняли это, нам стало ясно, что экипаж корабля, застигнутый врасплох этими отчаявшимися негодяями, отправился туда же, то есть, был выброшен за борт. Мы обыскали весь корабль, ища следов крови, и, как казалось нам, мы заметили их во многих местах; но солнечный жар растопил на палубе деготь и вар, так что с достоверностью различить эти следы невозможно было, за исключением только отхожего места, где, мы ясно видели, было пролито много крови. Люк [221]221
  Люк – лаз с откидной крышкой с палубы в нижние помещения.


[Закрыть]был открыт; из этого мы заключили, что капитан и бывшие с ним люди отступили в кают-компанию, либо же, что находившиеся в кают-компании отступили в уборную.

Но больше всего подтвердило нам все случившееся то обстоятельство, что при дальнейшем расследовании мы обнаружили семь или восемь тяжело раненых негров, двое или трое из которых были ранены пулями, у одного же из них была сломана нога, и лежал он в плачевном состоянии, так как мясо было поражено гангреной [222]222
  Гангрена – болезнь, выражающаяся в омертвении и гниении пораженных частей тела.


[Закрыть]. Наш друг Виллиам заявил, что через два дня этот негр умер бы. Виллиам был чрезвычайно искусным лекарем, как он доказал это своим лечением. Все лекари на обоих наших судах (а было у нас их не меньше пяти, называвших себя дипломированными лекарями, не считая еще двух кандидатов или помощников) – все они утверждали, что негру нужно отрезать ногу, что без этого нельзя будет спасти ему жизнь; что гангрена захватила уже костный мозг, что сухожилия загнили, и, если даже вылечить ногу, негр не сможет пользоваться ею; Виллиам вообще ничего не сказал, кроме того, что он другого мнения, и что он считает, прежде всего необходимым исследовать рану, а тогда уже выяснится дальнейшее сообразно с этим. Он принялся возиться с ногою, и, так как он просил дать ему в помощь кого-нибудь из лекарей, мы приставили к нему в подмогу двух самых толковых из них с тем, чтобы остальные смотрели, если только считают это пристойным для себя.

Виллиам принялся за дело на свой лад, и лекари сперва осуждали его. Как бы то ни было, он продолжал свое дело и осмотрел все части ноги, где можно было только заподозрить гангрену. Словом, он срезал большое количество гангренозного мяса, и при этом бедняга не испытывал боли. Виллиам продолжал срезать мясо, покуда перерезанные кровеносные сосуды не стали кровоточить, и негр не закричал. Тогда Виллиам вынул осколки кости и, обратившись за помощью, составил, так сказать ногу, перевязал ее и уложил негра покойно.

Негр после перевязки почувствовал себя много лучше, чем прежде.

При первой же перевязке лекари стали торжествовать. Гангрена, казалось, распространилась дальше: вверх от раны и к середине бедра негра потянулась длинная красная полоса крови. Лекари заявили мне, что негр через несколько часов умрет. Я пошел взглянуть на больного и нашел, что Виллиам несколько изумлен. Но когда я спросил его, сколько, по его мнению, проживет бедняга, Виллиам серьезно поглядел на меня и сказал:

– Столько же, сколько и ты. Я совсем не тревожусь за его жизнь, – сказал он, – но хотел бы вылечить его, – если удастся, – не делая калекой.

Я заметил, что в то время он не оперировал ногу, но смешивал что-то для бедняги, чтобы остановить, как мне казалось, распространяющееся заражение и уменьшить или предупредить лихорадочное возбуждение, возможное в крови. Затем он снова взялся за работу и вскрыл ногу в двух местах над раной и вырезал большое количество мяса, начавшего загнивать, очевидно, от того, что повязка слишком сильно сдавила эти места; к тому же кровь, – в то время более обычного способная загнивать, – могла распространить гангрену.

Так вот наш друг Виллиам справился со всем этим, соскреб начавшую распространяться гангрену, и красная полоса исчезла, и мясо стало заживать, и дело налаживаться. В несколько дней положение негра улучшилось, – пульс стал биться ровно, лихорадка исчезла, и больной каждый день набирался сил. И, словом, через десять недель негр был совершенно здоров; мы оставили его у себя и сделали изрядным моряком. Но вернемся к судну. Нам так и не удалось толком узнать о нем что-нибудь. Лишь впоследствии нам о нем рассказали несколько негров, которых мы оставили на корабле и научили английскому; среди них, в частности, был и этот изувеченный парень.

При помощи всех знаков и движений, какие только удалось нам выдумать, мы допытывались, что сталось с белыми, но ничего не могли у негров узнать. Наш лейтенант был за то, чтобы пытать [223]223
  Пытка была нормальным в те времена способом принудить допрашиваемого отвечать.


[Закрыть]их до тех пор, покуда они не признаются; но Виллиам яростно восстал против этого. Узнавши, что некоторые собираются уже взяться за пытку, он явился ко мне.

– Друг, – говорит он, – умоляю тебя, не подвергай тех несчастных пытке.

– Почему же, Виллиам, – сказал я, – почему? Вы же сами видите – они не желают рассказать, что приключилось с белыми.

– Нет, – говорит Виллиам, – не говори этого. По-моему, они подробнейшим образом пересказали тебе все, что случилось.

– Как так? – говорю я. – Что узнали мы из их трескотни?

– Ну, – говорит Виллиам, – в этом, на мой взгляд, ты повинен так же, как и они. Не будешь же ты наказывать бедняг за то, что они не говорят по-английски; они, может быть, никогда до сих пор английской речи и не слыхали. Нет, я совершенно твердо убежден, что они самым добросовестным образом все рассказали тебе. Разве ты не заметил, как серьезно и как долго некоторые из них говорили с тобой? А если ты не понимаешь их языка, а они не понимают твоего, то в чем здесь их вина? Ведь, в лучшем случае, ты предполагаешь, что они не рассказали тебе всей правды, а я утверждаю обратное, – что они рассказали всю правду. Ну, как разрешишь ты вопрос, кто из нас прав – ты или я? Да что могут они сообщить тебе? Если ты даже на пытке задашь им вопрос, они его не поймут. Ты не будешь даже знать, говорит ли пытаемый «да» или «нет».

Я был убежден этими доводами. Все же нам много пришлось повозиться, чтобы помешать второму лейтенанту убить несколько негров с целью заставить остальных заговорить. Действительно, что случилось бы, если бы они заговорили? Он не понял бы ни слова и оставался бы по-прежнему уверен, что негры обязаны его понять, раз он спрашивает, были ли на их корабле лодки в роде наших, и что с ними случилось.

Ничего не оставалось, как только ждать, покуда мы научим негров понимать по-английски; до того времени надо было отложить историю. Дело обстояло так: нам никак не удалось узнать, ни где погрузили негров на судно, ни какой национальности были белые на корабле, так как негры не знали английских названий африканских побережий и не умели различать языков. Все же впоследствии допрошенный мною негр, тот, кому Виллиам вылечил ногу, сообщил, что белые не говорили ни на том языке, на котором говорим мы, ни на том, на котором говорят наши португальцы. Так что, по всей вероятности, на их корабле были французы или голландцы.

Затем негр рассказал, что белые обращались с ними свирепо; что били их беспощадно [224]224
  Обращение с перевозимыми на корабле невольниками было еще ужаснее, нежели с туземным населением колоний. Нередко были и бунты невольников.


[Закрыть]. У одного из негров была жена и двое детей, при чем среди них – дочь лет шестнадцати; один белый изнасиловал жену негра, а затем его дочь; это привело, по словам рассказывающего, в бешенство всех негров, а муж той женщины пришел в большую ярость; это так рассердило белого, что он решил убить негра. Но ночью негр высвободился и раздобыл большую дубину (под этим он понимал ганшпуг [225]225
  Ганшпуг – ручной рычаг.


[Закрыть]), и когда тот француз (это был, вероятно, француз) снова вошел в их помещение и опять принялся насиловать жену негра, последний занес ганшпуг и одним ударом размозжил ему голову. Затем, взявши у убитого ключ, которым отпирались колодки на неграх, он освободил около сотни их; они вышли на палубу через тот же люк, через который входили белые; завладевши тесаком убитого и, похватавши все, что было под рукою, они напали на людей, находившихся на палубе, и перебили их всех, и затем всех тех, кого нашли на баке; капитан же и прочие, находившиеся в каютах и в отхожем месте, защищались отменно мужественно, стреляли в них через бойницы и ранили многих, в том числе и его, а некоторых убили; после долгой стычки негры ворвались в отхожее место и убили там двух белых, но, правда, эти двое успели убить одиннадцать негров еще прежде, чем тем удалось ворваться в отхожее место. Остальные белые, успевшие через люк спрятаться в кают-компанию, ранили еще троих.

В это время их корабельный пушкарь успел укрыться в крюйт-камере [226]226
  Крюйтс-камера, или крюйт-камера – склад боевых припасов на корабле.


[Закрыть]; один из его людей подвел баркас под корму и, собравши оружие и все боевые припасы, какие удалось только достать, погрузил их в лодку; затем он посадил туда капитана и всех, кто был с ним в кают-компании. Когда все, таким образом, оказались в лодке, они решили попытаться взять судно на абордаж и снова завладеть им. Так они яростно набросились на корабль и сперва убили всех сопротивлявшихся им. Но к этому времени все негры уже находились на свободе и добыли себе оружие, и, хотя ничего не понимали в порохе, пулях и в ружьях, белым все же справиться с неграми не удалось. Как бы то ни было, тогда они отправились к носу судна и пересадили к себе также всех, которых покинули на кухне корабля. Эти последние держались стойко, несмотря на все нападения, и даже убили тридцать или сорок негров, но под конец и они были вынуждены также покинуть корабль.

Негр не мог сказать мне, где, приблизительно, это приключилось, – близко ли от африканских берегов, или далеко, и за сколько времени до того, как корабль попал к нам в руки. Он сказал только, что это вообще было очень давно, как они это называли: судя потому, что нам удалось узнать, случилось это через два или три дня после того, как они отплыли от Африки. Они сообщили нам, что убили около тридцати белых, пробивая им головы ударами ломов, ганшпугов и всем, что попадалось под руки. А один сильный негр железным ломом убил троих уже после того, как сам дважды был прострелен насквозь; а потом ему прострелил голову сам капитан у двери в отхожее место; эту дверь тот негр выбил ударом лома. И поэтому, вероятно, и обнаружили мы столько крови у двери в отхожее место.

Тот же негр рассказал нам, что они побросали в море весь порох и все пули, какие только нашли; они побросали бы в море и пушки, если бы только смогли поднять их. Когда мы спросили его, как это случилось, что паруса пришли в такое состояние, он ответил:

– Они не понимать, они не знать, что делать паруса…

Это обозначает, что они не знали даже того, что судно движется при помощи парусов, не знали, зачем паруса нужны, и что с ними делать. Тогда мы спросили его, куда они направлялись, и он ответил, что этого они не знали, но думали, что попадут домой, на родину. Я спросил его особо о том, что, собственно, они подумали, когда впервые увидали нас? Он сказал, что они страшно испугались, так как решили, что мы те самые белые, которые уехали в своих лодках, а теперь вернулись на большом корабле с двумя лодками и сейчас перебьют их всех.

Таков был рассказ, которого мы добились после того, как научили их говорить по-английски и различать названия и назначение находящихся на корабле предметов, о которых им приходилось говорить. Мы заметили, что негры слишком просты, так что их показания не расходились между собою и совпадали во всех подробностях. Они все рассказывали одно и то же, и это подтверждало истину сказанного ими.

После того, как мы завладели кораблем, перед нами возникло затруднение – что делать с неграми? Португальцы в Бразилии охотно купили бы их и были бы довольны сделкой, не покажись мы им в качестве врагов и не будь известны им как пираты. По этой именно причине мы не смели приставать к берегу в этих краях или вступать в сношения с плантаторами, боясь поднять против себя всю страну. И можно было быть уверенными, что, если бы в их портах имелось что-нибудь похожее на военные корабли, они напали бы на нас всеми своими сухопутными и морскими силами.

Но лучшего нельзя было ожидать, если бы мы пошли и на север. Некоторое время мы подумывали о том, чтобы отвезти негров в Буэнос-Айрес и там продать их испанцам. Но негров было поистине слишком много для тамошнего рынка. А везти их кругом до Южных морей [227]227
  Южные моря – Тихий океан.


[Закрыть]– единственная оставшаяся возможность – было так далеко, что в пути мы не смогли бы прокормить их.

Под конец наш старый, никогда не теряющийся друг Виллиам снова выручил нас, как часто делал это, когда мы попадали в безвыходное положение. Он предложил, что, в качестве хозяина корабля, он с двадцатью верными парнями двинется и попытается самолично торговать с плантаторами на бразильском берегу, но только не в главных портах, так как это не разрешается [228]228
  Торговля неграми ограничивалась, начиная с XVIII века, рядом запрещений (здесь у Дефо еще одна хронологическая ошибка). Окончательно отменена была в Англии законами 1807 и 1811 гг.; в иных государствах позже. Рабовладельчество официально уничтожено было последними (впрочем, см. примеч. 137) Соединенными Штатами в результате войны 1861 – 1866 гг. за освобождение негров, между северными и южными штатами.


[Закрыть].

Мы все согласились с его предложением, а сами решили направиться к Рио-де-Ла-Плата, куда собирались уже и раньше; встретиться же условились у порта Сан-Педро [229]229
  Порт Сан-Педро (святого Петра) сейчас не имеет никакого значения.


[Закрыть], как его называют испанцы, расположенного на устье реки, которую они называют Рио-Грандэ [230]230
  Реки Рио-Грандэ (Великая река) протекают: одна посередине Бразилии, другая на юге (севернее Уругвая). Речь идет о второй – ближней к тогдашним испанским колониям.


[Закрыть]. Там у испанцев расположено небольшое укрепление и немного народа, но мы считали, что никого нет.

Здесь мы остановились, крейсируя взад и вперед и высматривая, не встретится ли нам судно, идущее из портов или к портам Буэнос-Айреса, или Рио-де-Ла-Плата, но мы не видели ничего, заслуживающего внимания. Как бы то ни было, мы занялись приготовлениями к выходу в море: наполнили водою все бочки и добыли рыбу для повседневного пропитания, дабы сберечь возможно больше из имевшихся запасов.

Виллиам в это время отправился к северу и высадился на берег около мыса святого Фомы [231]231
  Мыс святого Фомы – на северо-востоке Бразилии.


[Закрыть]. Между этим местом и Туберноскими островами [232]232
  Туберонские острова – на северо-северо-востоке от Бразилии.


[Закрыть]он нашел способ снестись с плантаторами, скупившими у него всех его негров – мужчин и женщин, и за хорошую цену. Виллиам, хорошо говоривший по-португальски, рассказал им на вид вполне правдоподобную историю о том, что он сильно сбился с пути, что корабль его не имеет съестных припасов и вообще не знает, где находится, и поэтому вынужден либо пойти на север до самой Ямайки, либо же продавать негров здесь на этом берегу. История эта звучала вполне правдоподобно, и поверили ей без труда. Действительно, если вспомнить, как плавают обычно работорговцы, и что случилось в данном путешествии, то каждое, слово будет звучать как истина.

Благодаря этой уловке и честным сношениям с покупателями Виллиам прослыл за то, чем был – хочу сказать, за совершенно честного парня. При помощи одного плантатора, который пригласил соседних плантаторов и устроил совместную покупку, распродажа пошла быстро. Менее чем в пять недель, Виллиам продал всех своих негров, а под конец и самый корабль. Затем он сел со своим экипажем и двумя негритянскими мальчиками, которых оставил непроданными, на шлюп – один из тех шлюпов, какие плантаторы обычно посылают на корабли за неграми. На этом шлюпе капитан Виллиам, как мы тогда назвали его, и нашел нас в порту Сан-Педро на южной широте в тридцать два градуса тридцать минут.

Ничто не могло поразить нас более чем вид идущего вдоль побережья под португальским флагом шлюпа, который двинулся прямо на нас после того, как – мы видели это – заметил оба наши корабля. Когда он подошел поближе, мы выстрелили из пушки, чтобы остановить его, но шлюп немедленно ответил салютом из пяти пушек и выкинул английский кормовой флаг. Тогда стали мы догадываться, что это друг Виллиам, но никак не могли понять, каким образом он оказался на шлюпе, когда мы отправили его на корабле в добрых триста тонн. Но он скоро рассказал нам всю историю, результатами которой мы по многим причинам были вполне удовлетворены. Как только шлюп стал на якорь. Виллиам явился ко мне на корабль и тут-то отдал нам полный отчет: как начал торговать при помощи португальского плантатора, жившего недалеко от побережья; как сошел на берег и подошел к первому же попавшемуся дому, и попросил хозяина продать ему свиней, делая вид, что остановился у этого берега только для того, чтобы набрать пресной воды и закупить съестных припасов; хозяин же, не только продал ему семь жирных свиней, но и пригласил его к себе в дом, угостивши его и его пять спутников превосходнейшим обедом, тогда он пригласил плантатора к себе на корабль и, в благодарность за оказанную любезность, подарил негритянскую девушку для его жены.

Эта любезность вынудила плантатора на следующее утро в большой грузовой лодке послать на корабль корову, двух овец, ящик со сластями, сахару, большой мешок табаку и вдобавок снова пригласить на берег капитана Виллиама. А затем они стали стараться превзойти друг друга любезностями. К слову заговорили о том, как бы продать несколько негров. Виллиам, делая вид, что оказывает услугу, согласился продать плантатору для личных услуг тридцать негров; за что тот заплатил Виллиаму наличными по тридцать пять мойдоров за голову. Но плантатор вынужден был с величайшей осторожностью доставить их на берег. По этой причине он попросил Виллиама сняться с якоря и выйти в море, повернуть к берегу приблизительно милях в пятидесяти севернее, где у маленького залива плантатор выгрузил закупленных негров на плантацию, принадлежавшую его другу, которому он, видимо, мог доверять.

Это передвижение способствовало не только дружбе Виллиама с плантатором, но и познакомило его с другими плантаторами, друзьями первого, которые также хотели пробрести себе негров. Так что поодиночке они раскупили всех негров так быстро, что, когда под конец один богатый плантатор купил себе сто негров, у Виллиама уже ничего не осталось. А первый плантатор поделил своих негров с другим плантатором, который стал торговать затем у Виллиама его корабль и все, находившееся на нем, выменявши его на чистенький, большой, хорошо построенный и прекрасно оборудованный шестидесятитонный шлюп с шестью пушками; впоследствии мы поставили на нем двенадцать пушек. За корабль Виллиам получил, кроме шлюпа, еще триста золотых мойдоров и на эти деньги нагрузил шлюп до отказа съестными припасами, а особенно хлебом, свининой и сверх того шестьюдесятью живыми кабанами. Помимо всего прочего, Виллиам добыл восемьдесят баррелей хорошего пороха, что нам очень пригодилось. Кроме того, он забрал и все съестные припасы, бывшие на французском корабле.

Рассказ Виллиама доставил нам большое удовольствие, в особенности, когда мы узнали, что, помимо всего, Виллиам получил чеканенным или весовым [233]233
  При огромном количестве обращавшегося в Европе вывезенного из Америки золота иногда обнаруживалась нехватка денег. В таких случаях расплата шла весовым золотом. Одна испанская золотая монета (онза) именуется своим золотым весом (унция).


[Закрыть]золотом и частью испанским серебром шестьдесят тысяч осьмериков.

Мы были в особенности рады шлюпу и стали совещаться, не лучше ли бросить наш большой португальский корабль, а сохранить только первый наш корабль и шлюп – все равно людей у нас еле хватало на все три судна, да и вообще большой корабль, считали мы, был слишком велик для нашей работы. Как бы то ни было, благодаря тому, что возник этот спор, первый наш спор о том, куда идти был разрешен. Мой товарищ, как я называл его теперь, то есть тот, кто был моим капитаном до того, как мы захватили португальский военный корабль, стоял за то, чтобы идти в Южные моря и взять курс по западному побережью Америки, где нам, безусловно, удастся захватить богатые испанские суда. А там уже, если того потребуют обстоятельства, мы из Южных морей сможем легко добраться до Ост-Индии и, таким образом, обогнуть земной шар, как то до нас делали другие.

Но у меня имелось другое предложение. Я бывал в Ост-Индии и с тех пор придерживался убеждения, что, пойди мы туда, мы сделали бы, безусловно, выгодное дело, и у нас будет и безопасное место для отступления и добрая говядина для пропитания среди моих старых друзей – туземцев Занзибара или Мозамбикского побережья, или острова святого Лаврентия [234]234
  Остров святого Лаврентия – один из островов в Мозамбикском проливе.


[Закрыть]. Мысли мои, говорю я, были настроены на этот лад, и я прочитал моим товарищам столько наставлений о выгодах, которые они наверняка получат, пиратствуя в заливе Моча [235]235
  Залив Моча (вернее – Моха), – ближняя к Баб-эльМандебу часть Красного моря.


[Закрыть], в Красном море, и на Малабарском побережье или в Бенгальском заливе [236]236
  Бенгальский залив – на Индостане и на востоке Индокитая. Бенгалия – часть Индии (на севере залива), соединяющая Индию с Индокитаем.


[Закрыть], что прямо-таки ослепил их.

Этими доводами я убедил их, и все мы решили отправиться на юго-восток, к мысу Доброй Надежды. А следствием этого решения явилось то, что мы решили сохранить наш шлюп и отправиться с тремя судами, не сомневаясь, – в чем я убедил их, – что в дальнейшем пути найдем для них достаточно людей, а если и не найдем, то сможем всегда, когда пожелаем, бросить один из кораблей.

Конечно, мы не могли сделать ничего иного, как назначить капитаном шлюпа нашего друга Виллиама, добывшего нам этот шлюп благодаря такой хорошей рассудительности. Виллиам нам весьма любезно ответил, что не будет командовать ни шлюпом, ни фрегатом. Но, если мы шлюп дадим ему в качестве его доли в гвинейском корабле, – на что мы охотно согласились, – он останется в нашем обществе в качестве продовольственного склада, раз мы по-прежнему будем приказывать ему и он будет находиться под тем же насилием, каким его увели.