Текст книги "Приключения капитана Сингльтона. Морской разбойник. Плик и плок"

Автор книги: Даниэль Дефо

Соавторы: Эжен Мари Жозеф Сю
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц)

Мы поняли его и дали ему шлюп, но под условием, чтобы он от нас не отходил и всецело подчинялся нам.

Виллиам чувствовал себя уже не так свободно, как прежде. А так как впоследствии шлюп понадобился нам, чтобы крейсировать с поручениями и возить уже настоящего пирата, пирата до мозга костей, да и я так скучал по Виллиаму, что обойтись без него не мог, ибо был он моим частым советчиком и товарищем во всех делах, – то я посадил на шлюп шотландца, смелого, предприимчивого, бравого парня, по имени Гордон, и поставил на судно двенадцать пушек и четыре петереро [237]237
  Петереро (исп. pedrero – каменщик) – род мортиры с тонкими стенками, весом в 1000 ф. (488 кг.); металла, при заряде в 2, 5 ф. (1, 22 кг.) пороху, каменные ядра на 100—200 метров. В дальнейшем стала применяться также и для стрельбы картечью и цепными ядрами (ядра, соединенные цепью и поражавшие неприятеля, как собственным весом, так и своим цепным скреплением; сковано вместе бывало и 3 и 4 ядра). В дальнейшем петереро стали называть мелкокалиберный фальконет («соколенок») (см. прим. 147).


[Закрыть], хотя, в сущности, людей у нас не хватало и на каждом корабле было экипажа меньше, нежели полагается.

Мы отплыли к мысу Доброй Надежды в начале октября 1706 года и прошли в виду мыса двенадцатого ноября месяца, испытавши в дороге немалое количество ненастий. На тамошних рейдах повстречали мы много торговых судов, равно английских и голландских, но не знали, куда идут они: на родину или с родины. Как бы то ни было, мы считали не совсем удобным становиться на якорь, так как не знали определенно, что это за суда, и не предпримут ли они чего-либо против нас, если узнают, кто мы такие. Но, нуждаясь в пресной воде, мы отправили к источнику за водой две лодки с португальского военного корабля, посадивши на них только португальских моряков и негров. В то же время мы выкинули португальский кормовой флаг и простояли так всю ночь.

Таким образом, нас не узнали и, во всяком случае, сочли за кого угодно, кроме как за то, чем мы были в действительности.

Когда около пяти часов следующего утра наши лодки в третий раз воротились с полным грузом, мы сочли, что запас воды у нас достаточный, и двинулись на восток. Но до того еще, как наши вернулись в последний раз, – тогда дул добрый ветер с запада, – мы различили в сером свете утра лодку под парусом, торопившуюся к нам, точно боясь, что мы уйдем от нее. Мы вскоре обнаружили, что то был английский баркас и что он полон людей. Мы никак не могли понять, что это обозначает. Но так как это была всего только лодка, то мы подумали, что ничего опасного нам не может угрожать, если мы ее подпустим к себе. Если же окажется, что лодка подошла с целью узнать, кто мы такие, то мы дадим ей полный отчет о себе тем, что захватим ее, – ведь в людях мы нуждались больше, чем в чем-либо ином. Но мы оказались избавленными от труда решать, как поступить с лодкой. Дело в том, что случилось так: наши португальские моряки, отправившись за водой к источникам, оказались совсем не так сдержанны на язык, как должны были быть по нашим ожиданиям. Но дело, коротко говоря, было вот в чем: капитан (я по особой причине в настоящее время не называю его имени), командующий ост-индским торговым кораблем [238]238
  Ост-Индская К" была основана лондонскими купцами в 1600 г. Она пользовалась настолько значительными правами в Индии, что фактически была совершенно независима от английского правительства. Содержимыми ею на свой счет армии и флоту и обязана Англия завоеванием Индии (XVIII век). Распущена в 1873 году.


[Закрыть], впоследствии имевшим желание пойти в Китай [239]239
  С Китаем шла оживленнейшая торговля. Европейцы ввозили туда шерстяные изделия, вывозили шелковые ткани, чай и т. д.


[Закрыть], по какой-то причине обращался очень сурово со своими подчиненными, и особенно грубо обошелся со многими из них возле острова святой Елены [240]240
  Остров святой Елены – в Атлантическом океане, на западе от Анголы. Открыт португальцами в Еленин день 21 мая 1501 г. С 1651 года – владение Ост-Индской Компании; был важен в качестве океанской стоянки.


[Закрыть]. Дошло до того, что они сговорились между собою при первой же возможности покинуть корабль и долго мечтали о такой возможности. И вот некоторые из них, как оказалось, повстречались у источников с нашими людьми и стали расспрашивать, кто они такие и куда идут. И потому ли, что наши португальцы-моряки отвечали запинаясь, те заподозрили, что вышли мы на разбой, или же наши сказали им это простым и ясным английским языком (они все говорили по-английски вполне удобопонятно), или еще как вышло, только следствием всего этого оказалось то, что беседовавшие доставили к себе на судно новость о том, что идущие к востоку корабли – английские, и что идут они на «отчет», что на морском языке обозначает пиратство. И как только, говорю я, на судне прослышали об этом, то сразу принялись за дело и за ночь собрали все сундуки свои и одежду, и что только могли еще; перед рассветом вышли и часам к семи уже добрались до нас.

Когда они подходили к борту корабля, которым я командовал, мы окликнули их, как полагается в таких случаях, чтобы знать, кто они такие и чего хотят. Они отвечали, что они англичане и хотят к нам на корабль. Мы разрешили им причалить, но с тем, чтобы покуда только один из них взошел на борт и объяснил нашему капитану, в чем состоит их дело. При этом человек этот должен быть безоружный. Они охотно согласились.

И мы скоро узнали, в чем состоит их дело: они хотели присоединиться к нам. Что же до оружия, то они просили нас послать к ним человека, которому они и сдадут его. Так мы и поступили. Явившийся ко мне парень рассказал, как дурно обращался с ними их капитан, как он морил своих подчиненных голодом и обращался с ними, как с собаками. Он сообщил мне, что если бы остальные знали, что их примут, он убежден, что две трети команды покинули бы судно. Мы убедились, что парни твердо решили действовать и что моряки они дельные и ловкие. Но я сказал им, что не буду ничего делать без нашего адмирала, который был капитаном на втором корабле. Поэтому я послал свою пинасу [241]241
  Пинаса – длинная, узкая, легкая гребная и парусная лодка.


[Закрыть]за капитаном Вильмотом с приглашением приехать ко мне, но капитан чувствовал себя неважно и отказался приехать, предоставивши все дело на мое усмотрение. Но прежде, чем моя лодка возвратилась, капитан Вильмот крикнул мне в свой переговорный рупор [242]242
  Переговорный рупор – усилитель речи, схожий с громкоговорителем.


[Закрыть]так, что все, а не только я один, услышали его. Он окликнул меня по имени.

– Я слыхал, что это – парни честные. Скажите им, пожалуйста, что мы их приветствуем, и выставьте им чашу пунша.

И так как они не хуже моего слышали, что сказал капитан, то не было нужды повторять его слова. Как только рупор смолк, все рявкнули «ура», да так, что ясно было, как рады они тому, что попали к нам. Но мы привязали их к себе еще крепче тем, что, когда прибыли на Мадагаскар, капитан Вильмот, с согласия всего экипажа судна, распорядился выдать им из общего запаса все жалованье, причитавшееся им на судне, которое они покинули. В дополнение мы выдали им в виде поощрения по двадцати осьмериков на брата. И таким образом мы приняли их в равный пай со всеми нами. Парни-то были отважные и дюжие: всего было их восемнадцать, в том числе два мичмана и один плотник.

Двадцать восьмого ноября, претерпевши ненастье, мы стали на якорь в некотором отдалении от залива святого Августина [243]243
  Залив святого Августина – на западе южной части Мадагаскара.


[Закрыть], на юго-западной оконечности старого моего знакомца, острова Мадагаскар. Некоторое время простояли мы здесь, выменивая у туземцев превосходную говядину, и, хотя было так жарко, что мы не могли надеяться засолить ее впрок, я все же показал им способ, который мы применяли прежде при засолке: сперва солили селитрою, а потом вялили на солнце. Мясо от этого становилось на вкус приятным, но не таким казалось оно нашим, так как его нельзя было готовить по-обычному, а именно: запекать в пирогах, варить с ломтиками хлеба в бульоне и так далее, а особенно потому, что оно оказывалось слишком солоно, и сало его становилось или прогорклым, или застывало так, что его нельзя было есть.

Пробывши здесь некоторое время, мы стали понимать, что место это для нашего дела неподходящее. Я же, имея на этот счет свои собственные соображения, сказал, что это не стоянка для тех, кто ищет прибылей, что имеются на острове два места, особенно подходящие для нашей цели. Во-первых, залив на восточном берегу острова и путь оттуда до острова святого Маврикия [244]244
  Остров святого Маврикия – на западе Мадагаскара.


[Закрыть].

По этой дороге обычно идут суда с Малабарского побережья, Коромандельского побережья [245]245
  Коромандельское побережье – на западе Бенгальского залива.


[Закрыть], от форта святого Георга [246]246
  Форт (крепость) святого Георга, или Мадрас – французский порт на юге Коромандельского побережья. К Англии отошел по Аахенскому миру 1748 г.


[Закрыть]и так далее, и, если мы хотим подстеречь их, здесь нам и нужно выбрать нашу стоянку.

Но, с другой стороны, мы не очень решались нападать на корабли европейских купцов, так как это были суда сильные и с многочисленным экипажем, и без боя там обычно не обходилось. Поэтому и был у меня другой замысел, который, думал я, даст барыши такие же, а может, и больше, не заключая в себе при этом ни опасностей, ни затруднений первой возможности. То был залив Моча, или Красное море.

Я сказал нашим, что торговля там развита, суда богаты, а Баб-эль-Мандебский пролив [247]247
  Баб-эль-Мандебский пролив – соединяет Красное море с заливом Аденским (в Индийском океане).


[Закрыть]узок, так что нам, несомненно, удастся крейсировать так, чтобы не выпускать из рук ни одной добычи, и перед нами будут открыты моря от Красного моря, вдоль Аравийского побережья, к Персидскому заливу и к Малабарской стороне Индии.

Я рассказал им, что еще заметил, когда во время первого своего путешествия обогнул остров, а именно, – что на северной оконечности этого острова много превосходных гаваней и стоянок для наших судов; что туземцы там еще мягче и дружелюбнее тех, среди которых мы находимся теперь, так как дурному обращению со стороны европейских моряков подвергались не так часто, как обитатели южных и восточных берегов острова; и что мы всегда можем с уверенностью отступить, если необходимость, – враги или непогода, – принудит нас к этому.

Все без труда согласились с тем, что мой замысел был целесообразен. И даже капитан Вильмот, которого я теперь называл нашим адмиралом, был одного мнения со мной, хотя сперва хотел отправиться на стоянку к острову святого Маврикия и там поджидать европейских торговых кораблей от Короманделя или из Бенгальского залива. Правда, мы были достаточно сильны для того, чтобы напасть даже на английский ост-индский корабль любой силы, хотя некоторые из них, говорят, несут до пятидесяти пушек. Но я напомнил капитану Вильмоту, что если мы нападем на такое судно, то наверняка будет бой и кровь, а потом, если даже мы и справимся с кораблем, груз его не окупится, так как мы не имеем возможности продавать его товары. При наших обстоятельствах нам выгоднее было захватить один идущий из Англии ост-индский корабль с наличными деньгами, быть может, до сорока или пятидесяти тысяч фунтов, нежели три корабля, идущих в Англию, хотя бы груз их в Лондоне стоит втрое дороже – и это потому, что нам негде было сбывать корабельный груз. Суда же, отправляющиеся из Лондона, помимо денег, полны обычно добра, которым мы можем воспользоваться: таковы запасы съестных припасов и напитков и тому подобные вещи, посылаемые для личного пользования губернаторам и в фактории английских сеттлементов. Поэтому, если нам и был смысл охотиться за судами наших земляков, то только за такими, которые шли за границу, а не домой, в Лондон.

Адмирал, сообразивши все это, решительно согласился со мной. Так, набравши воды и свежих съестных припасов на месте нашей стоянки, возле мыса святой Марии [248]248
  Мыс святой Марии – южная оконечность Мадагаскара, а не юго-западная, как пишет Дефо.


[Закрыть], на юго-западном углу острова, мы подняли якорь и пошли на юг, а потом на юго-юго-восток, чтобы обогнуть остров. После, приблизительно, шестидневного плавания мы вышли из кильватера [249]249
  Кильватер – струя, след за кормой корабля. Корабли идут в кильватер, кильватерной колонной – идут гуськом. Здесь – прибрежная полоса вод.


[Закрыть]острова и повернули на север, покуда не прошли порт Дофина [250]250
  Порт или форт Дофина (наследник французского престола) – порт на востоке южной части Мадагаскара.


[Закрыть], а там взяли на север через восток до широты в тринадцать градусов сорок минут, то есть, как раз до крайней оконечности острова, покуда наконец адмирал, держа прямо на запад, не вышел в открытое море, удаляясь прочь от острова. Тогда по его приказу мы повернули и послали шлюп обогнуть крайнюю северную оконечность острова и, пройдя вдоль берега, отыскать подходящую для нас гавань. Шлюп исполнил приказание и вскоре вернулся к нам с сообщением, что нашел глубокую бухту, с очень хорошим рейдом [251]251
  Рейд – место перед пристанью, где корабль, при полной нагрузке, может стоять.


[Закрыть]и где много островков, вдоль которых имеются хорошие якорные стоянки, глубиною от десяти до семнадцати фазомов. Туда мы и направились.

Как бы то ни было, впоследствии нам пришлось переменить стоянку. В настоящее время у нас не было никакого дела, кроме как сойти на берег, познакомиться с туземцами, набрать свежей воды и съестных припасов, чтобы затем снова выйти в море. Тамошние жители были весьма сговорчивы и имели скот. Но, в виду того, что жили они на окраине острова, скот водился не в большом количестве. Тем не менее, мы решили избрать этот пункт местом для наших встреч, а сейчас выйти в море и поискать добычи. Происходило это в самом конце апреля.

Так и вышли мы в море и пустились к северу, к аравийскому побережью [252]252
  На побережье аравийского полуострова был расположен ряд крупных мусульманских торговых портов.


[Закрыть]. То был далекий переход, но так как от мая до сентября ветры обычно дуют с юга и юго-юго-востока, то погода нам благоприятствовала, и, приблизительно, в двадцать дней добрались мы до острова Сокотра [253]253
  Остров Сокотра – на юге от Аравии.


[Закрыть], расположенного к югу от аравийского побережья и к юго-юго-востоку от устья залива Моча, или Красного моря.

Здесь мы набрали воды и двинулись далее к берегам Аравии. Не прокрейсировали мы здесь и трех дней или около того, как я заметил парус и погнался за ним. Но, нагнавши корабль, мы обнаружили, что никогда не случалось ищущим добычи пиратам гоняться за более жалким призом: на корабле не было никого, кроме бедных полунагих турок, ехавших на паломничество в Мекку [254]254
  Мекка – город в Аравии, куда ежегодно съезжаются мусульманские паломники. В нем родился основатель ислама Мухаммед (Магомет). С 7-го в. – Мекка священный город мусульман и место их хаджа.


[Закрыть], к могиле их пророка Магомета [255]255
  Магомет – основатель мусульманства (ок. 570—632 гг.).


[Закрыть]. А на везшей их джонке [256]256
  Джонка – двухмачтовое палубное судно, главным образом, в Китае, Японии, Индии.


[Закрыть]не было ничего, заслуживающего внимания, кроме небольшого количества риса и кофе – и это было все, чем питались несчастные создания. Так мы отпустили их, ибо, право, не знали, что с ними поделать.

В тот же вечер погнались мы за другой джонкой, с двумя мачтами и несколько лучшей на вид, нежели первая. Захвативши ее, мы обнаружили, что идет она по тому же назначению, что и первая, но едут на ней люди позажиточнее. Здесь было что пограбить: кое-какие турецкие товары, брильянтовые серьги пяти или шести женщин, несколько прекрасных персидских ковров, на которых они валялись, да маленькая толика денег. Потом мы отпустили и этот корабль.

Мы провели здесь еще одиннадцать дней, но не видали ничего, кроме редких рыбачьих лодок. Но на двенадцатый день крейсирования завидели мы корабль. Сперва я даже подумал, что корабль этот английский, но оказалось, что это какое-то европейское судно, зафрахтованное для путешествия из Гоа, на Малабарском побережье, в Красное море, и очень богатое. Мы погнались за ним, захватили без боя, хотя на корабле и было несколько, но не много пушек. Оказалось, что экипаж его состоит из португальских моряков, плавающих под начальством пяти турецких купцов, которые наняли их на Малабарском побережье у каких-то португальских купцов. Корабль был нагружен перцем, селитрой, кое-какими пряностями [257]257
  Пряности – острые, пахучие, приятные на вкус приправы. Торговля заморскими пряностями была исключительно выгодна и являлась, помимо ввоза золота, первым видом заокеанской торговли нового времени.


[Закрыть]; остаток же груза состоял главным образом из миткаля [258]258
  Миткаль – бумажная ткань, не набивной ситец. Хлопок и хлопчатобумажные изделия европейской выделки появились лишь в XVII веке. Бумажные ткани и большинство шелковых ввозились с Востока. Слово миткаль – персидское.


[Закрыть]и шелковых тканей [259]259
  Китайские, индийские и персидские шелковые ручные изделия славятся и сейчас.


[Закрыть]; некоторые из них были очень дорогие.

Мы захватили корабль и увели к Сокотре, но, право, не знали, что делать с ним по тем же причинам, что прежде были изложены, ибо все находившиеся на корабле товары для нас имели малую цену или не имели вовсе цены. Через несколько дней нам удалось дать понять одному из турецких купцов, что, если он согласен заплатить нам выкуп, то мы возьмем некоторое количество денег и отпустим купцов.

Он сказал мне, что, если мы отвезем одного их них за деньгами, они согласны на это. Тогда мы оценили груз в тридцать тысяч дукатов [260]260
  Дукат (княжеская) – старинная серебряная, затем золотая итальянская монета.


[Закрыть]. После этого соглашения мы отвезли на шлюпке одного купца в Дофар [261]261
  Дофар – арабский порт.


[Закрыть], находящийся на Аравийском полуострове, где богатый купец выложил за них свои деньги и приехал обратно на нашем же шлюпе. Получивши деньги, мы добросовестно выполнили наше обещание и отпустили задержанных.

Через несколько дней мы захватили арабскую джонку, шедшую от Персидского залива к Моче, с большим грузом жемчуга. Мы выгрузили из нее весь жемчуг, – он, кажется, принадлежал каким-то купцам в Моче, – и отпустили, так как больше на джонке не было ничего, заслуживающего нашего внимания.

Мы продолжали крейсировать в тех местах, пока не заметили, что наши съестные запасы убывают, и тогда капитан Вильмот, наш адмирал, сказал, что пора подумать о возвращении на стоянку. То же говорили и все остальные, так как все были немного утомлены почти трехмесячным скитанием взад и вперед, давшим совсем слабые результаты, в особенности, по сравнению с тем, чего мы ожидали. Но мне не по сердцу было расставаться так, без всяких прибылей, с Красным морем, и я стал убеждать наших помедлить еще немного, на что они, после моих убеждений, согласились. Но три дня спустя, к великому нашему несчастью, мы поняли, что встревожили все побережье до самого Персидского залива тем, что высадили турецких купцов в Дофаре; теперь этим путем не решится тронуться ни один корабль, и, следовательно, ожидать здесь чего-либо было безнадежно.

Новости эти меня сильно поразили, и больше я не мог противостоять требованиям экипажа возвратиться на Мадагаскар. Как бы то ни было, раз ветер все еще дул с юго-востока, мы были вынуждены повернуть к африканским берегам и мысу Гвардафуй [262]262
  Мыс Гвардафуй – крайняя северо-восточная точка Африки, выступающая в Аденский залив.


[Закрыть], так как у берега ветры более переменчивы, нежели в открытом море.

Здесь наткнулись мы на добычу, которой не ожидали и которая вознаградила нас за все наше ожидание. В самый тот час, когда приставали к берегу, заметили мы идущее вдоль побережья к югу судно. Оно шло из Бенгалии, из страны Великого Могола, но штурманом [263]263
  Штурман – корабельный офицер, ведавший ходом корабля и рулевым управлением.


[Закрыть]был голландец, если не ошибаюсь, по фамилии Фандергэст, и много моряков-европейцев, из которых трое англичан. Корабль был не в состоянии сопротивляться нам. Остальной его экипаж состоял из индусов, подданных Могола, из малабарцев и тому подобное. Было там пять индусских купцов и несколько армян [264]264
  Армяне фактически вели всю торговлю ближнего (отчасти и среднего) Востока с Европой. Армянские купеческие кварталы имелись не только в портах Средиземного моря, но и в Лондоне и Гамбурге.


[Закрыть]. Кажется, торговали они в Моче пряностями, шелками, алмазами, жемчугом, миткалем и так далее, то есть, добром, которое производит их родина, и теперь на корабле мало что оставалось, кроме денег – все осмерики, а это, кстати сказать, и было то, что требовалось нам. И все три моряка-англичанина перешли к нам, то же хотел сделать и штурман-голландец, но оба купца-армянина стали умолять нас не брать его, так как, помимо него, никто больше из экипажа не умел управлять судном. Так, по их просьбе, мы вынуждены были отказать штурману, но зато взяли обещание с купцов не делать ему ничего дурного за то, что он хотел перейти к нам.

Этот корабль принес нам около двухсот тысяч осьмериков. Говорили они, между прочим, что на этот корабль собирался сесть какой-то еврей из Гоа, который должен был иметь при себе собственных двести тысяч осьмериков. Он ехал с целью отдать их на хранение. Но его счастье выросло из его несчастья: он заболел в Моче и не мог сесть на корабль.

К тому времени, когда мы брали этот корабль, в моем распоряжении, сверх моего судна, был только шлюп, так как в корабле капитана Вильмота обнаружилась течь, и он ушел на стоянку еще до нас и прибыл туда в середине декабря. Но порт, куда он прибыл, не понравился капитану, и он отправился дальше, оставивши на берегу большой крест с укрепленной на нем свинцовой дощечкой, где написал приказ направиться к нему, к большим бухтам у Мангахелли [265]265
  Мангахелли – очевидно, залив Махаджамба.


[Закрыть]. Там он нашел превосходную гавань. Но здесь мы узнали новость, надолго задержавшую нас, в результате чего капитан обиделся, но мы заткнули ему рот причитавшейся ему и его экипажу долей из двухсот тысяч осьмериков. Но вот история, помешавшая нам явиться к нему. Между Мангахелли и другим пунктом, называющимся мысом святого Себастьяна [266]266
  Мыс святого Себастьяна – незначительный изгиб берега в Махаджамбе.


[Закрыть], как-то ночью прибыло к берегу какое-то европейское судно. То ли из-за ветра, то ли из-за отсутствия лоцмана корабль сел на мель, и снять его не удалось.

В это время мы стояли в бухте (или гавани), где, как я сказал, была наша условленная стоянка, но мы еще не успели сойти на берег и не видали, таким образом, приказа, оставленного адмиралом.

Нашему другу Виллиаму, о котором я долгое время ничего не говорил, однажды сильно захотелось сойти на берег, и он пристал ко мне, чтобы я дал ему с собой небольшой отряд, с которым можно было бы без опасности осмотреть окрестность. Я был против этого по многим причинам и, между прочим, сказал ему, что он мало знает здешних туземцев, что они народ вероломный, и я не хочу, чтобы он уходил.

Но неотвязчивость Виллиама заставила меня уступить ему, так как я всегда очень полагался на его рассудительность. Коротко говоря, я дал ему разрешение идти, но с условием не отходить далеко от берега, на тот случай, что, если их что-нибудь вынудит отступить к морю, мы смогли бы заметить их и перевезти на лодках.

Виллиам ушел рано поутру. В своем распоряжении он имел тридцать превосходно вооруженных и отменно крепких парней. Шли они весь день, а к вечеру подали нам сигнал, что все обстоит благополучно; для этого они разложили большой костер на верхушке заранее назначенного холма.

На следующий день они спустились с холма по другую его сторону, держась морского берега, как обещали, и увидели перед собой очаровательную долину. Посреди нее текла река, которая несколько ниже, казалось, увеличивалась настолько, что могла поднять небольшие суда. Они немедленно двинулись к этой реке, и тут их поразил звук выстрела; судя по всему, выстрел этот был дан неподалеку. Они долго ждали, но ничего больше не услыхали. Тогда они пошли вдоль берега реки. То был прекрасный пресный поток, который скоро расширился. Они продолжали идти, покуда он внезапно не разлился в нечто в роде заливчика или гавани, милях в пяти от моря. Но самым поразительным было то, что, подойдя на более близкое расстояние, они ясно увидали в устье заливчика или гавани корабельный врак.

В то время была высшая точка прилива, так что врак не очень возвышался над водой, но по мере того, как они приближались, он становился все заметнее. Вскоре прилив схлынул, и врак остался лежать на сухом песке и оказался корпусом внушительного корабля, большего, нежели можно было ожидать для этих мест.

Через некоторое время Виллиам, взявши подзорную трубку, чтобы повнимательнее разглядеть врак, был поражен свистом пролетевшей мимо него мушкетной пули, тотчас же вслед за этим он услыхал выстрел и увидел на том берегу дымок. На это наши немедленно выстрелили их трех мушкетов, чтобы узнать, если возможно, в чем дело. На звуки выстрелов на берег из-за деревьев выбежало множество людей, и наши легко могли увидеть, что это были европейцы, хотя и неизвестно какой нации. Как бы то ни было, наши, окликнувши их возможно громче, и кое-как раздобывши длинную жердь, поставили ее торчком и повесили на нее белую рубаху в качестве флага мира. Люди на другом берегу разглядели его в подзорные трубки, и вскоре после того наши увидели, как от того берега, – как им показалось, но в действительности из другого заливчика, – отчалила лодка. Она быстро направилась к нашим, так же показывая белый флаг в качестве знака мира.

Нелегко описать удивление и радость обеих сторон при встрече в столь отдаленном краю не только белых, но и англичан. Но можно себе представить, что произошло, когда они стали узнавать друг друга и когда обнаружили, что они не только земляки, но и товарищи, так как это было то самое судно, которым командовал наш адмирал Вильмот, и которое мы потеряли в бурю у Тобаго, после того, как условились повстречаться на Мадагаскаре!

Как оказалось, прослышали они о нас, еще добравшись до южной оконечности острова, и тут же отправились в Бенгальский залив, где повстречали капитана Эйвери. Они соединились с ним и захватили много добычи, в том числе корабль с дочерью Великого Могола и неисчислимыми сокровищами – деньгами и драгоценностями. Оттуда направились они к Коромандельскому побережью, а затем к Малабарскому в Персидском заливе, где также захватили несколько призов и затем поплыли к южной оконечности Мадагаскара. Но ветры, упорно дувшие с юго-востока через восток, позволили им подойти к острову лишь с севера. Потом яростная буря с северо-запада отогнала их от капитана Эйвери и принудила укрыться в устье залива, где они и лишились корабля. Они рассказали нам также, что слышали, что и капитан Эйвери лишился корабля неподалеку отсюда.

Осведомивши таким образом друг друга о своих приключениях, – преисполненные радости, бедняги заторопились вернуться, чтобы поделиться радостью со своими товарищами. Несколько их людей остались с нашими, а остальные отправились обратно. Виллиаму так хотелось повидать всех остальных, что с двумя спутниками, он отправился вместе с теми на тот берег, в маленькое становище, в котором они жили. В общей сложности их было, приблизительно, сто шестьдесят человек. Им удалось перенести на берег свои пушки, кое-какие боевые припасы, но большая часть пороха отсырела. Как бы то ни было, они соорудили ладные подмостки и на них поставили двенадцать пушек, что являлось достаточной защитой с моря. А на самом конце подмостков устроили корабельный спуск и маленькую верфь, где все усердно работали, строя небольшой корабль, – смею так назвать его, – чтобы в нем отправиться в море. Но эту работу они бросили, как только узнали о нашем прибытии.

Наши вошли к ним в хижины и были поражены количеством увиденного там добра: золота, серебра и драгоценностей. Но все это, по их словам, было пустяками по сравнению с тем, что имеется у капитана Эйвери, где бы он ни находился.

Пять дней дожидались мы наших, не получая от них никаких известий. Я считал уже их погибшими, но после пятидневного ожидания с удивлением увидел идущую к нам на веслах от берега корабельную лодку. Я не знал, какое дать о ней распоряжение, и почувствовал себя значительно облегченным, когда наши сказали мне, что с лодки окликают нас и машут нам шапками.

Несколько времени спустя лодка подошла к нам ближе, и я увидал, что в ней стоит наш друг Виллиам и подает нам знаки. Наконец, они взошли на борт. Но одновременно я заметил, что из наших тридцати, отправившихся с ним, налицо было только пятнадцать человек; я спросил, что сталось с остальными.

– О, – говорит Виллиам, – они в полном здравии.

Я тут же с нетерпением стал расспрашивать, в чем дело, и он рассказал нам всю историю, которая, понятно, всех нас удивила. На следующий день мы снялись с якоря и направились на юг, чтобы соединиться с кораблем капитана Вильмота в Мангахелли, где мы и нашли его, немного, как я сказал, обиженного нашим запозданием. Но впоследствии мы успокоили его рассказом о приключении Виллиама.

А так как оказалось, что становище наших товарищей было близко от Мангахелли, наш адмирал, я, друг Виллиам и несколько человек экипажа решили сесть на шлюп и съездить проведать их и переправить их со всем добром, имуществом и поклажей на наши суда. Так мы и поступили. Мы повидали при этом лично их становище, укрепления, сооруженную ими батарею пушек, все сокровища и людей, – все так, как о том рассказывал Виллиам. Затем, после некоторого привала, мы посадили всех на шлюп и увезли с собою.

Это произошло за некоторое время до того, как мы узнали, что случилось с капитаном Эйвери. Месяц спустя, по указаниям лишившихся корабля, мы послали наш шлюп обойти берег и, если удастся, отыскать, где он находится. После недельных поисков наши нашли его и узнали, что он так же, лишился корабля и находится в скверном положении, похожем во всех отношениях на то, какое испытали наши.

Шлюп вернулся только дней через десять, привезя капитана Эйвери со всею силою, какой когда-либо на моей памяти располагал он. Теперь, когда мы соединились все, общий итог был таков: было у нас два корабля и шлюп, на которых находилось триста двадцать человек, что было недостаточно для этих судов, так как для одного только большого португальского военного корабля требовалось экипажа около четырехсот человек. Что же до наших пропавших, а теперь найденных товарищей, общее их количество равнялось ста восьмидесяти человекам или около того. А у капитана Эйвери было приблизительно триста человек, из коих было десять человек плотников, главным образом, снятых с призов, так что, коротко говоря, вся сила, которой располагал капитан Эйвери на Мадагаскаре в 1699 году [267]267
  Тут явная ошибка в счете лет. Ошибка эта сознательная. Тем же обстоятельством объясняется и преувеличенная итоговая цифра.


[Закрыть]или около того, сводилась к нашим трем кораблям, так как своего корабля он, как вам известно, лишился. А людей в общей сложности никогда не бывало больше чем тысяча двести человек.

Приблизительно месяц спустя после того, как все наши экипажи соединились, мы согласились, – так как Эйвери был без корабля, – разместиться всем нашим на португальском военном корабле и шлюпе и отдать капитану Эйвери и его экипажу в полное их распоряжение испанский регат со всей оснасткой и со всем оборудованием, пушками и боевыми припасами. И так как были они безмерно богаты, то заплатили нам за это сорок осьмериков.

Затем мы стали обсуждать, что нам теперь предпринять. Капитан Эйвери, нужно отдать ему справедливость, предложил нам построить здесь городок [268]268
  В век своего расцвета пираты создавали иногда целые государства. Так, пиратская держава была, например, на островах Галаппагос (Черепашьих в Тихом океане, недалеко от Южной Америки), на Мадагаскаре в конце XVII и в начале XVIII века, разгромленная только в 20-х годах (одно время во главе поселения стоял известный пират Плаатэйн, превративший его в крупное торговое предприятие: объединил Мадагаскар под своей властью, торговал неграми, завел бухгалтерскую отчетность и т. д.), и ряд других.


[Закрыть], устроиться на берегу, возвести сильные укрепления и фортификационные постройки. Богатств у нас было достаточно, при чем мы могли бы увеличить их, стоит нам только захотеть, и мы, поселившись здесь, могли бы с успехом бросить вызов всему миру. Но мне удалось убедить капитана, что это место не безопасное для нас, если мы будем продолжать промышлять набегами, ибо тогда все нации Европы и, уже, во всяком случае, этой части света постараются истребить нас без остатка; если же мы решимся жить здесь в уединении и устроиться, как честные люди, бросивши пиратские дела, тогда, понятно, мы сможем устроиться и поселиться, где вздумается. Но в таком случае, сказал я ему, самое лучшее будет столковаться с туземцами и приобрести у них кусок земли где-нибудь в глубине острова, на судоходной реке, по которой смогут ходить для развлечения лодки, но никак не корабли, могущие угрожать нам; устроившись, завести скот – коров и коз, которыми кишит эта страна, – и тогда зажить здесь не хуже любого мирного обывателя. Я признал, что считаю это лучшим исходом для тех, кто хочет бросить пиратство и успокоиться, но одновременно с этим не желает возвращаться на родину и лезть в петлю, то есть рисковать этим.

Капитан Эйвери, хотя открыто и не заявлял, к чему он лично больше склоняется, пожалуй, все же был против моего предложения селиться в глубине страны. Более того, ясно было, что он поддерживает мнение капитана Вильмота, что нужно устроиться на берегу и в то же время не прекращать набегов. Так они и порешили. Но, как я узнал впоследствии, приблизительно пятьдесят человек из их людей отправились в глубь страны и там обосновались. Не знаю только, там ли они еще теперь и сколько их осталось в живых. Но думается мне, что они еще там, и число их увеличилось значительно, ибо, как говорят, среди них есть несколько женщин, хотя и немного. Дело в том, что они впоследствии пленили направлявшееся в Мочу голландское судно и захватили на нем пять женщин и трех или четырех девочек-голландок. Три из них вышли замуж за некоторых из наших и отправились с ними жить на их новой плантации. Но об этом я говорю только понаслышке.

Итак, по мере того, как мы проводили здесь время, наши, – заметил я, – все сильнее расходились в мнениях. Одни были за то, чтобы идти одним путем, другие – другим путем, и под конец я стал бояться, что они разделятся [269]269
  Ссорами и расхождениями пиратов полны свидетельства участников и современников.


[Закрыть], и может оказаться, что нам не удастся набрать людей в количестве, достаточном для того, чтобы управлять большим кораблем. Поэтому я, заставши капитана Вильмота наедине, принялся говорить с ним об этом, но вскоре обнаружил, что он сам склонен оставаться на Мадагаскаре и, так как на его личную долю приходилось большое количество добра, то втайне подумывает о том, каким бы путем лучше пробраться на родину.