Текст книги "Боярыня (СИ)"
Автор книги: Даниэль Брэйн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
Пошел снег. Он мягкими хлопьями ложился на одежды, костер полыхал, и лапник и шишки были чем-то пропитаны, потому что совсем не чувствовался никакой запах, кроме хвойного. Может быть, потому и хоронят в церкви Милостивой?
Обратно мы шли снова через церковь. Меня провели к тому же входу, в который я и зашла, и я с удивлением заметила, что дорожку уже расчистили и закидали лапником. Теперь дворик был полностью зеленым, но это было не все, что ждало меня за пределами священного места.
Стража. Несколько вооруженных человек стояли возле моего возка и не отрываясь смотрели на двери церкви.
Глава седьмая
Я все еще была скрыта в тени, у меня все еще были шансы. Призрачные, как иначе, но были. Я остановилась, притворилась, что немного замешкалась, и священнослужители вышли вперед, а я обернулась и дождалась, пока ко мне подойдет Афонька.
– Где Наталья? – спросила я тоном капризно-утомленным и требовательным, мол, что с беременной взять, и пока Афонька озирался, прижав к себе ящик, быстро проговорила, понизив голос: – Во дворец меня повезешь. К императрице. И молчи!
Наверное, при богатых дворах конкуренция между холопами была посильнее, чем на знакомой мне съемочной площадке. Там все зависело от десятков других людей – агентов по кастингу и киноагентов, режиссеров, авторов произведений, сценаристов, продюсеров, здесь каждый получал ровно то, что заслужил: не столько преданностью, сколько умом и природной сообразительностью.
Афонька в два прыжка, не заботясь о том, что находился в церкви, подскочил к самому крепкому служке, вручил ему ящик, кивнул на возок, а сам вернулся ко мне и, подхватив под локоть, повел к возку. Он натянул такую маску озабоченности, что расступились даже священники, кое-кто покачал головой, выражая сочувствие, и только я боялась встретиться взглядом со стражей.
– Люди государевы, – с поклоном и очень почтительно позвал их Афонька, – ну, боярыня-матушка наша сомлела! Дверь открой, человече служивый!
Почему во всех фильмах так мало отдают экранного времени простолюдинам? Они должны быть главными героями. Никакие долларовые миллионеры, надевающие на себя вызывающего цвета трусы поверх костюма супергероя, не сравнятся с простым мужичком, которому хочется заработать или получить определенные бонусы. Афонька усадил меня в возок, отобрал у служки ящик и пристроил его ко мне в ноги, закрыл дверь, и я, похолодев, услышала, как ему что-то говорит стража.
Я была так закутана в плотные ткани, что фигурку Милостивой нащупать под одеждой не смогла. Решалось все или почти все, и это все зависело от мужика, неграмотного холопа. Если он принимал участие в заговоре, если он связан с убийцами моего мужа, он привезет меня прямиком к палачу.
– Куда? Ай, куда?.. – услышала я голос Натальи, и надежда на благополучный исход растаяла почти полностью. Мне остается молиться – что же, и в этом есть толк, потому что хочется верить в лучшее, даже когда умом понимаешь: лучшего не видать.
Лошади заржали, Афонька хлестнул их кнутом, Наталья нас не догнала. Возок разогнался и полетел по заснеженной улице, но куда?..
Я приказала себе не опускать руки. Даже в застенках палача у меня есть возможность требовать. Ведь есть она, не может ее не быть? Я же боярыня! Нет, я – мужеубийца. Пока не доказано обратное. Проклятые времена.
Принимая, что мне ничего не даст дорога, которую я увижу, я приоткрыла окно. Возок бежал ровно, но иногда подпрыгивал, и монеты в сундучке позвякивали. Если там достаточно денег, может быть, я смогу откупиться? Не от стражи, конечно, нет. Они не возьмут у меня ничего, у них служба, на которой они заработают в разы больше, если оправдают доверие высших чинов. Но… я могу попробовать откупиться от палача?
В памяти всплыло спасение. Тоже призрачное. Здесь все-таки был другой мир и обычаи были другие, взять хотя бы поклонение божествам – животным. Но все же: в одном из исторических фильмов был эпизод, когда осужденная вручила крест палачу, чтобы он пощадил ее, как свою сестру по вере. Было ли это правдой или сюжетным ходом, придуманным для эффекта, я не знала, но попытаться подобным образом спастись я была просто обязана. У меня есть фигурка Милосердной…
Пытаясь залезть под одежду, я всматривалась в то, что видела за окном. Боярские хоромы – нищенские домики – пристройки – сараи – башенки. Белый снег. Лапник – наверное, он несет религиозный смысл. Как и деревянные зайчики, обреченно сложившие лапки, и мыши, почему-то огромные, как коты. Снегопад разыгрался, люди с улиц поисчезали, вот бы и мне пропасть куда-нибудь?..
Если бы я не была беременна! Я попросила бы остановиться, выгребла бы часть денег, сколько смогла унести, и бежать. Но если бы я не была беременна, меня уже бы растянули на дыбе.
Возок резко свернул налево – я потеряла равновесие и чудом не завалилась набок. Послышался недовольный крик, а Афонька стегнул лошадей, и возок понесся по снежному полю: богатые дома больше не попадались, только хибарки, и ели, а может, сосны, или что тут росло, черт возьми… Еще поворот, потянулись рядочком молодые елочки, торчащие из сугробов, и высокая, белая с красным стена. Крики я слышала, несомненно, их слышал и Афонька, но скорость не сбавлял. Прекрасно, что здесь еще нет огнестрельного оружия – такого, что его можно в пару секунд привести в боевое состояние. И плохо, что возок тащат лошади, они устанут, споткнутся, и конец.
– Эй! Куда! – донеслось до меня страшное. – Куда, а ну стой!
– Боярыня Головина до ее императского величия! – заорал Афонька браво, и, видимо, никто еще не был в курсе, что я была подозреваемой в убийстве номер один.
Медленно – Афонька сбавил прыть лошадей – но мы проехали в ворота. Огромный двор, весь украшенный не только лапником, но и цветами, и флагами всех расцветок, полный людей, причем лишь часть из них была долгопола. В основном суетились и мерзли в расшитых кафтанчиках тощенькие красавцы. Я вспомнила любимый прием супергероики – зимой и летом полуголый герой, играющий мускулами, и рассмеялась. Нет, несмотря на то, что популярность и сборы у этого жанра зашкаливали, у меня были сотни причин его не любить. Неправдоподобие – первая.
Возок остановился, Афонька соскочил с козел, распахнул дверь.
– Оторвались, матушка-кормилица, ну, спеши! – умоляюще произнес мой спаситель. Что там про любимый троп «дева в беде»? Кто должен быть на его месте – роскошный и язвительный, двухметровый как минимум принц с кубиками по всему телу и полуголый, чтобы эти кубики были всем ясно видны? Вот она, реальность, вот кто спас меня – низенький, с козлиной бородкой холоп, еще и женатый. Ни драконом, ни наследником престола Афонька не обернется. Хотя как знать – про наследника… В это-то время!
– Вернусь, проси у меня что хочешь, – твердо сказала я ему на ухо, пока при всем честном и очень любопытствующем народе Афонька доставал меня из возка. – Деньги эти – твои. Забирай.
– Да что ты, матушка, – испугался Афонька и даже глазами захлопал. – За что же ты мне смерти лютой желаешь? Все видели ларчик-то! А ну как обвинят, что я украл?
А ведь он прав… Я кивнула, оставив решение на потом. Если я не успею, все будет бессмысленно.
Двор был местами почищен, местами утоптан. Идти мне было легче, чем по церковному двору или двору моего дома, и все же – я не шла, я плыла. Несла свое тело и свой живот, и, может, со стороны моих прежних, привыкших к суете и бешеным скоростям современников это выглядело красиво, величаво и женственно, но это было мучительно. Сбросить десять килограмм хотя бы одежды – и стало бы легче дышать.
Я шла к дверям – крыльцо, расчищенные ступени, два стражника возле дверей. Я услышала конский топот и догадалась, что это мои преследователи. У самого крыльца я властно протянула руку, и кто-то подбежал и начал заводить меня на ступени – какой-то придворный или слуга, я умудрилась оглянуться – Афонька удрал, возле возка никого не было. Очень умно. Стражники у дверей смотрели поверх моей головы, и я не сомневалась – на своих же коллег. Сейчас они меня остановят. За пару-тройку шагов до того, как я могла бы попробовать, попытаться выпросить себе если не оправдание, то хотя бы отсрочку.
Шаг. И еще один шаг.
За моей спиной что-то происходило, и такая вот ирония в том, что за моей спиной постоянно что-то творилось, но обернуться мне было сложно – и узнать. Я разобрала конский топот и шарканье людских ног, и крики:
– Светлейший прибыл! Дорогу светлейшему!
Вероятно, здесь не принято сталкивать с дороги беременных женщин, но и обратное вполне может быть. Неизвестно, кто я больше – боярыня или преступница.
Стражники тушевались. Не знают, кого пропустить вперед, поняла я и обратила себе это на пользу. Я стояла перед дверями и ждала, пока светлейший, кем бы он, черт его возьми, ни был, подойдет и захочет войти во дворец. И от страха, возможно, хотя не сказать, чтобы я сейчас боялась сильнее, чем прежде, а может, и потому, что в моем положении спрогнозировать и предотвратить подобное было сложно, мои бедра изнутри стали мокрыми.
– Дорогу светлейшему! – гаркнул кто-то над моей головой, но я повернулась ровно так, как считала нужным: слегка, придав лицу недовольное выражение.
– Боярыня Головина, – раздался второй голос. – А ты, матушка, должна уже быть под арестом.
Светлейший или нет, но сияющий – определенно. Я сморгнула, прогоняя вставший перед глазами облик типичной звезды сцены, часто средней руки. Эпатаж помогает стать узнаваемым, но как сложно после избавиться от этого имиджа…
– Что, боярыня, от стражи удрала, государыню просить приехала? – с усмешкой спросил меня мужчина средних лет, гладко выбритый, в расшитом камзоле, на голове у него красовался завитый парик. – За себя или…
Взгляд мужчины упал на мой живот.
– От греха я избавила твоих людей, светлейший, – выдавила я сквозь зубы. – В обитель Милостивой стражу прислать, да ты, вестимо, умом помутился!
Неплохо у меня получилось. Светлейший склонил голову, жестом потребовал у стражи впустить нас. Я прошла первая, гордо подняв голову. Во всех мирах работает правило «хочешь чего-то достичь, делай вид, что этого ты добился». Беспокоило меня то, что ноги мои…
Только не сейчас?..
Я не знала, как в норме начинается родовая деятельность. Кроме того, что я приняла за околоплодные воды, и того, что за ними последуют схватки, я не знала практически ничего. Но потом я вспомнила то, что слышала ночью: «Со двора его сразу же. Скажем, что мертвого родила».
Если я начну рожать во дворце, мой ребенок будет в относительной безопасности.
– Отведи меня к владычице, – приказала я светлейшему так, будто сама являлась владычицей морской. Бояре – старая аристократия; Наталья мне говорила, была я бедная, но роду знатного, а светлейший манерами и внешним видом здорово напоминал дьяка Воронина: много блеска… человек, дорвавшийся до почестей и богатства. Может, дошел умом, тогда честь ему и хвала, а может, очарованием, и тогда он и опаснее для меня, и в то же время нет. Справляться с теми, кто прокладывал себе дорогу через постель, я умела. Пусть и в другое время.
– Да ты же злодейка, боярыня, о чем думаешь? – светлейший откровенно насмехался надо мной, я притворялась, что не замечаю. Еще один прекрасный способ выиграть у людей. – За твое лиходейство тебя в землю зарыть по плечи. Не станет государыня с тобой говорить.
– А ты за нее, светлейший, не решай, – так же издевательски и до предела высокомерно ответила я. Терять мне нечего – почти. – Не станет владычица говорить со мной – делай что хочешь. Станет – так делай что она повелит.
В этом мире женщина – ничто. Меня спасало происхождение. Деньги, влияние моего покойного мужа. Моя беременность, может быть. Живот нехорошо потянуло, я еле удержалась, чтобы не задышать тяжело.
– Ну будь по-твоему, боярыня, – ухмыльнулся светлейший и изящным жестом указал мне на анфиладу комнат. Что там было, я не знала, может, и не покои императрицы, а застенки палача, но народу вокруг нас собралось немало, и все замерли в ожидании. – И расскажи мне, как осмелилась, как силы хватило?
Силы?.. Не одна Наталья сообразила, что я слишком слаба, чтобы убить человека. Не таким образом. Яд – еще может быть, но ударом ножа?
– Ты ответь, как у меня хватило сил такой удар нанести, – я дернула плечом и все-таки поморщилась. С моим телом что-то происходило, и я знала этому название. – И где тогда ножны, светлейший? Или ты не приказывал мой дом обыскать?
Он даже споткнулся. А я думала – зря я сказала это ему в лицо или состояние розыска в эти времена таково, что моя оговорка меня и не спасет, и не погубит? Впереди маячили нежные дамы в открытых платьях и затянутые в камзолы мужчины, бояр среди них не было. Почему? Уцелели немногие, самые важные, как мой муж, или прячутся по палатам, берегут бороды?
Меня обсуждали – и осуждали. Это и не скрывали, дамы шушукались, кавалеры перешептывались. Во дворце было прохладно, мне в теплой традиционной одежде комфортно, а вот придворных заметно потряхивало. Светлейший хотел было пройти вперед, но я не позволила.
– Ой…
Возглас вырвался непроизвольно, но я моментально сделала непроницаемое лицо. Дамы отстранились, хотя я успела заметить парочку с утянутыми корсетами животами.
Идиотки.
Светлейший поклонился кому-то, кого я не различила в толпе. Женщин я не принимала в расчет, а мужчины были и молодые, и старые, и вальяжные, и какие-то робко-дерганые, так что кто среди императорской челяди главный, оставалось гадать.
– Что, князь, с чем пожаловал? – спросила светлейшего невысокая худощавая дама. Совсем еще молодая, я не дала бы ей больше двадцати лет. – Сердиты мы на тебя.
Я не сказала бы, что ее слова соответствовали действительности. Лицо у нее было равнодушное.
– Шел я к тебе, государыня, чтобы сказать – нашел я, кто казну обнес, – притворно скромно поклонился светлейший. Императрица, вот оно что, мне говорили – она вдова, а еще, что я знаю наверняка, она маг. И сильный. Всего этого недостаточно, чтобы предполагать, чью сторону она займет. – А привел еще и мужеубийцу.
Взгляд светлых, почти прозрачных глаз скользнул по мне с тем же безразличием.
– Зачем она нам, князь? – скривилась императрица и брезгливо махнула кому-то рукой, словно приказывала убрать клопа или таракана. – Отправь ее вон. А с тобой мы о казне потолкуем.
Глава восьмая
– Дозволь говорить с тобой, государыня! – выкрикнула я, пытаясь неуклюже поклониться, и низ живота пронзила боль, пока не сильная, но очень властная – если можно так говорить о боли, но да, с этой болью не совладать ни самой, ни с помощью лекарей, ее надо пройти до конца, вынести до конца.
Крик мой из-за этой боли вышел настолько отчаянным, что императрица дрогнула. Ее рука так и застыла, на бесстрастном лице появилась задумчивость.
– Не ради себя молю, – выдохнула я, прислушиваясь к телу. Чем оно меня еще удивит?
– Ну говори, – неохотно повелела императрица. – Расскажи нам.
– Дозволь с глазу на глаз с тобой говорить, владычица, – осмелела я. В толпе трясущихся от холода дам и господ, которые, видно, недоедают, может стоять соучастник. Казна. Что если мой муж был как-то связан с этой кражей?
– Скора ты, боярыня, на просьбы, – ухмыльнулась императрица. – За тобой стражу выслали, а ты у нас аудиенции просишь. – До меня дошло, что «у нас» – не у неопределенного круга лиц, а просто юная государыня набивала себе цену. – Но будь по-твоему. А ну все вон.
Слова у ее императорского величества расходились с делом. Отдав такой приказ, она поманила к себе светлейшего и жестом же велела ему наклониться ниже. Императрица что-то сказала ему, лицо светлейшего дернулось, он сглотнул, но все же что-то прошептал ей в ответ. На красивом, не сказать чтобы лучащимся добром, лице императрицы не отразилось ничего. Или для нее слова светлейшего не стали неожиданностью, или она прекрасно владела собой, несмотря на юные годы.
Светлейший выпрямился.
– И вот что, князь, – императрица, прищурившись, взглянула на меня, – пришли стражу. А то они за боярыней Головиной еще до-олго бегать будут.
Конец. Впрочем… Я поклонилась еще раз, как могла, и вытерпела новый приступ боли. Все еще несильной.
– Ну, говори, боярыня, – императрица подобрала пышную юбку, устроилась на кресле. Я сделала к ней несколько шагов, обернулась, убедившись, что хоть двери и не закрыли, в помещении больше нет никого. Затем я опустила взгляд вниз – дворец дворцом, но клининг уступал клинингу любого торгового центра. На полу лужицы, снег с обуви и подолов натаял, значит, если что-то потечет из меня, не заметят…
Что мне сказать? Что меня спасет, если только что императрица фактически отдала прямой приказ о моем аресте? Что сказать, ведь я даже не знаю, убивала ли боярыня Головина своего мужа или нет. И если убивала… это она, не я. А я? Я просто хочу родить и вырастить этого ребенка.
– Я… – голос сорвался. Немудрено. – Оставь меня в моих палатах, государыня. Я ведь никуда не убегу, – и я положила руку на свой живот. – Вели разыскать настоящего убийцу… кем бы он ни был.
В волосах императрицы сверкали крошечные бриллианты. Не может быть, подумала я, эти камни стали так обрабатывать гораздо позже. Но здесь другой мир?..
– Разыска-ать, – императрица тянула слова с едва заметным акцентом и рассматривала меня как диковинку. – Ты была с боярином, матушка. Что же тебя искать?
Я набрала в грудь воздуха.
– Я не могу сама спускаться по лестницам, государыня. Вели расспросить мою челядь, кто и когда помог мне из моих палат вниз сойти. И кто приходил к боярину, когда уходил. Кто его видел… живым. – Снова боль. Милостивая, дай мне сил. – Пусть меня лекарь осмотрит, – я подняла руку к голове – как смогла. – Даже моя баба заметила, что у меня шишка на голове.
– Забавно говоришь, – засмеялась императрица. – Расспросить челядь… Да разве она правду скажет? А сама что нам поведаешь?
– Ничего, государыня, – я поклонилась… и так и застыла: это не бриллианты играли в волосах императрицы, а крошечные огоньки. Магия?.. Я сообразила, что пялиться так на ее величество, возможно, мне не дозволено, и выпрямилась. – Я не помню, владычица. Вот тут, – я опять приподняла руку, – как отрезало. Не помню я ничего.
Императрица задумалась. Я ждала. Опять боль, на этот раз не такая и сильная.
– Со стола боярина пропало кое-что, – добавила я. – Шкатулка и письмо. Он писал что-то.
– Письмо?
Императрица вздрогнула, и искры полыхнули… о боже, из ее глаз. Такое я видела лишь в мультфильмах. «Посмотри на меня!..» Жутко до дрожи, я и вправду окаменела, будто на меня взглянула Медуза Горгона.
– Что за письмо? Вспоминай, матушка! – нетерпеливо приказала императрица. – Видела ты, что он писал? Знаешь кому?
Я покачала головой. Искренне. Но это ее заинтересовало – может быть, боярин Головин знал, кто обнес казну, может, об этом письмо и было?..
– А, – императрица махнула рукой, зло прошипела что-то сквозь зубы на непонятном мне языке. – Что ты, боярыня, такая… никчемная? – Она поднялась, мы были с ней одного роста, только я – беспомощная роженица, а она – всесильный маг и правительница. Одно ее движение, и я обращусь в прах, одно ее слово, и я обращусь в пепел. – Большая потеря для нас – боярин Головин. Мудр был и знающ.
Она потерла виски. Искорки перескочили на ее пальцы, императрица их стряхнула, словно капли.
– Вот что, боярыня, – медленно и негромко произнесла она. – Коли не врешь про письмо…
Я помотала головой. Да, я его не видела, но знала, что оно было. Свои умозаключения я собиралась оставить при себе.
– Если не помнишь ничего, откуда про письмо знаешь?
Ей вряд ли больше двадцати лет, но я тысячу раз подумала бы, прежде чем заступать ей дорогу.
– Пальцы у боярина в пятнах, – призналась я, – свежих. Перо валялось на полу. И следы были – чернила набрызгали. И шкатулка, она на столе стояла. Когда боярина убили, ее не стало.
Это тоже мои выводы. Шкатулка могла пропасть и раньше. Но – вот и плюс нынешних времен: мои слова не опровергнуть. Почти. Или все равно – слово против слова… против слов. Я рискую.
– Кто этому научил тебя, боярыня? – прозрачные глаза императрицы расширились. Она гипнотизирует взглядом – не столько страшно, сколько неприятно, но лишь неприятно было бы, стой она напротив меня в брендовых шмотках и со смартфоном последней модели. Маг – не конкурент в бизнесе. – Откуда мысли у тебя такие?
Да видишь ли, милочка, я прожила почти полвека в мире, где до соседнего государства можно добраться за два часа, где людям пришивают новые руки, где видят перед собой человека, который находится на другом конце земли… Кстати, Земля не плоская. Я получила образование, стала тем, с кем считаются, я заработала столько денег, что перестала исчислять их тысячами, только десятками тысяч, и так же решала чужие судьбы – почти как ты.
Но ответила я другое.
– Не знаю, государыня. Словно вел меня кто.
Императрица, казалось, потеряла ко мне интерес. Она оставила меня, подошла к окну, постояла там, что-то высматривая. Я же слушала – где стража, которая явилась за мной.
Императрица хлопнула в ладоши несколько раз. А, вот и стража… Но на призыв вбежал тощий франт с животом, размеру которого даже я могла сейчас позавидовать.
– Светлейший где? – недовольно бросила императрица. – Кликни его к нам.
Пузан умчался. Проворен он был, конечно, не чета мне. Светлейший тоже терся где-то поблизости, явно не желая упускать либо царскую милость, либо, если не повезет, царский гнев.
– Ну, князь? – императрица вздернула подбородок, губы ее брезгливо поджались. – С тобой мы потом потолкуем. Ошибся ты, князь. Или оговорил.
Минуй нас пуще всех печалей – как там дальше? Очевидно, на царскую ласку светлейший рассчитывал все же больше.
– Возьмешь сыскного дьяка, стражу возьмешь и дом боярина Головина обыщешь. Искать будешь письма свежие, пятна чернильные, где их быть не должно, и людей, чьи руки пера не касаются. А еще, – императрица покосилась на меня, – шкатулку. Какую – сам поймешь.
Живот мой снова потянуло, я закусила губу. Как бы ни была молода эта девочка, она сидела на троне не зря. Может, ей не двадцать лет, а намного больше, и кажется такой юной она потому, что она маг?
– Воля твоя, матушка-государыня, – как мог отчетливо произнес растерявшийся князь. – Только что и как я искать буду?
– А то как сам решишь, – фыркнула императрица. – За заслуги титул как получил, так и лишиться его можешь. Мы дядюшке клятву за его людей не давали, они тебя наградили, мы тебя разжалуем. Нам докажи, что ты князем зваться достоин. Ступай. И боярыню в палаты ее отвези да лекаря нашего к ней пришли, – она прикоснулась к своему виску, и я машинально сделала то же самое. Черт, по моему лицу течет пот, и это не потому, что мне жарко. – Как бы не рожать пора ей пришла.
Да, милая, ты проницательна, и я надеюсь, что это магия, а не твой ум. Потому что если все будет зависеть от твоего царского ума – неизвестно, что для меня хуже: что было до того, как я сюда вошла, или что стало…
Меня взяли под локти и повели. Я переставляла ноги – волочила их и очень хотела рявкнуть на двух дам – судя по одежде, не придворных, а дворцовой прислуги. Не по чину мне была помощь аристократок, успела подумать я, прежде чем боль стала уже ощутимой. Схватки усиливались и учащались, и это, насколько я понимала, было самое начало. Когда меня усаживали в кресло в комнатке, где уже поджидал похожий на сверчка господин, по моим ногам опять потекло, и я не выдержала.
– Доктор, у меня отошли воды! – заявила я. – Совсем немного, но дважды. Взгляните, все ли со мной в порядке.
Господин уронил монокль. Я проследила, как обе приведшие меня женщины принялись шарить по полу – безрезультатно. Но, собственно, лекарю ничего не надо видеть, руки есть.
– Вам стоит приделать к нему цепочку, доктор, когда найдете… Если найдете. Вы так и будете стоять столбом?
В дверь постоянно просовывались головы и тут же исчезали. От страха меня начало трясти, я несла сущий бред, не задумываясь, как это звучит. Одна из женщин нашла монокль, вручила его с поклоном доктору, тот сунул его в карман.
Я положила руки на живот. Есть техники дыхания, и это не эзотерика, это наука. Есть… много чего есть, но я не была к такому готова, я не знала что делать, как делать, в каком порядке. Почему-то пришел в голову эпизод из какого-то медицинского процедурала: роженица выдыхала через трубочку, но когда именно? Сценарий как всегда сократили ради эффекта в кадре. Пока мне хотелось не дышать, а плакать. Тихо так, беззвучно, потому что никто не поможет мне…
Кроме Марьи? Натальи? Мне нужно домой. Или нет: мне нужно, чтобы их прислали сюда, сию же секунду.
– Эй, – всхлипнула я, – эй, пошлите за моими холопками. Наталья и Марья. Они мне нужны.
Императрица приказала везти меня в палаты, но этого допускать никак нельзя. Страшно, больно, мысли путаются, и голос ниоткуда, определивший судьбу моего еще не рожденного малыша, кажется выдумкой, частью сна.
– Никак не можно, боярыня, – рассматривая меня почти в упор, откликнулась одна из женщин. – Здесь жди. Молись, боярыня.
Прозвучало как угроза, но я вспомнила. Милостивая – богиня, которая могла бы быть выдумкой, объектом поклонения, если бы я не видела мор и молнии. Если бы я не видела искры и странно, страшно блеснувшие глаза мага.
Доктор отмер наконец, ему как будто переключили тумблер. Но он не подошел ко мне, не начал осматривать, зато выдал длинную тираду на незнакомом языке, и не поняла его не только я, но и женщины. Доктор нахмурился, повторил то же самое, тыча пальцем почему-то на дверь, потом коротко посмотрел на меня и дважды произнес одну и ту же фразу.
Женщины переглянулись. Я переждала схватку и попыталась принять позу поудобнее. Мне предстоит так провести… несколько часов, и все это время эти трое будут искать какое-то барахло, изрекать непонятное и играть в гляделки. Мило.
– Боярыня, – осторожно начала одна из женщин, – косы бы тебе расплести, но здесь негоже.
В дверь заглянули два выбритых молодых парня.
– Пошли вон! – заорала я. Доктор подпрыгнул и опять очень сердито заговорил. Парни исчезли. – Вы двое, приведите того, кто его понимает? Пожалуйста?..
Женщины зашептались. Доктор потерял терпение и выбежал, на меня навалилась схватка, я закрыла глаза и стала считать. Как и что ни пойдет… все, что я могу, это знать время. Количество схваток, промежутки. Когда я открыла глаза, женщин в комнате уже не было, а передо мной стоял простоватого вида мужичок.
– Очнулась, матушка? – заботливо спросил он. – А дохтурь где?
– Не знаю. – Мой голос был настолько чужим, что я испугалась всерьез. – Ты кто?
– Толмач, матушка. Дохтурь по-нашему не разумеет.
Переводчик – именно то, что мне сейчас нужно, хохотнула я истерически, чем мужичка неслабо напугала. Может, такое поведение в родах в эти времена считалось чем-то сродни колдовству, и я вспомнила, что Пимен назвал меня ведьмой, и выходит, что между магией императрицы и иным ведовством разница есть, вполне возможно, от почета до смерти, не факт еще, что смерти не насильственной.
Двери открылись, в комнатку впихнули доктора. Я взмолилась тем, кто незримо присутствовал здесь и мог меня, наверное, слышать – какого черта появление моего младенца на свет похоже на бездарный фарс? Доктор заорал на мужичка, тот вздрагивал и тряс головой, я закрыла глаза, считая секунды. Раз, два, три…
– Боярыня? – проскрипел мужичок у меня над ухом. Я сбилась со счета и обругала его. – Дохтурь велел его после позвать.
– Передай, что схватки у меня длятся двадцать секунд, – на одном выдохе сказала я. Сейчас я подумала, что ошиблась, роды начались не во дворце, а раньше, может, пока я была в бане или в церкви, я не заметила дискомфорт, я ведь не совсем я, тело мне незнакомо. Наталья осматривала меня вчера и сочла, что рожать мне еще рано, но кто знает, что в это время и в этом мире считают началом родов? – И если он уйдет, я пожалуюсь государыне.
Толмач почесал голову под смешной шапкой-колпаком, обернулся к доктору, и я с ужасом услышала вместо связной речи невнятное крякание. Толмач помогал себе жестами и мимикой, каждое слово выразительно выкладывая перед собой как кирпич на стену, и доктор смотрел на него с непониманием.
Переводчик почесал голову еще раз и принялся объяснять снова. Я подумала – это заговор? Они таким образом планируют меня убить или все происходящее… не то что нормально, но настолько незначимо, как в мой век вызывать скорую помощь из-за укола иглой? Заболеешь столбняком, и будут принимать меры, но никто не отправит бригаду на визг «я уколола палец»?
Так и есть. Я нашла время распластаться со своим животом в императорском дворце, и всех, кто оказался вовлечен, это лишь раздражает.
От злости я сползла на кресле ниже и раскинула ноги. Завизжать, и что произойдет?
Доктор заскрежетал на переводчика, тот устроил целую пантомиму, даже зачем-то присел пару раз. Я почувствовала схватку, вдохнула, но не успела закрыть глаза, заметив у двери движение. Два лица, опять два любопытствующих лица, и одно мне было знакомо намного лучше, чем хотелось бы.
