Текст книги "Хроники Колыбели (СИ)"

Автор книги: Даниэль Брэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Призрак исчез, пройдя сквозь меня, выпив все силы, и за дверью громко икнул Дикки.

– Спроси ты, – сказала я, напрягая голос. – Она как-то связана с твоими предками, может быть, с дедом. Тебе вдруг ответит… Вернее, вдруг тебе ответит.

– А если она вообще осталась от старых жильцов?

– Какой же ты кретин, – в сердцах сказала я. – Она достала бы даже тараканов и могла тут появиться только после…

Все-таки после убийства?

Встать было сложно – руки не слушались, и я не могла опереться ими о пол, мышцы ног дрожали и не позволили мне даже напрячься достаточно, чтобы оттолкнуться.

– Слушай, – быстро пробормотала я, стараясь, чтобы речь звучала разборчиво. – Твоего деда обвиняли в убийстве, но труп так и не нашли. Как ты думаешь, это он ее убил?

– Откуда я знаю? – Его голос доносился откуда-то издалека.

– А разве тебе никто ничего не рассказывал? Совсем?

– Только то, что все знают… про обвинение и Колыбель.

Если я все равно ничего не могла, кроме как лежать обессиленным мешком, я решила хотя бы поразмыслить.

Если Изена обвинили, значит, повод для этого был. То есть служанка исчезла, и это был установленный факт. Наверное, было довольно много шума и долгих бесплодных поисков. А раз труп не нашли, что тогда? Он был спрятан?

Конечно. И спрятан, наверное, очень неплохо.

Если Изена обвинили бы в тот самый момент, когда забрали в Колыбель, то натолкнулись бы на призрак при обыске дома. Судя по его настойчивости, он допросил бы самого короля.

– Зачем?

– Да что же такое-то!

Я была готова разреветься от страха, беспомощности и покинутости. Где этот Гаррет, в конце концов? Неужели Дикки ему еще ничего не сказал?.. Почему я, идиотка такая, не выбралась отсюда сразу, пока не пришла эта… служанка? Он ведь говорил, что притащил меня к себе в дом. А дом у него только один!

– Зачем?

– Замолчи!..

Если Изена обвинили еще до того, как он попал в руки извергов из Колыбели Шейлбридж?

Дверь открылась, едва не задев меня деревянным углом, и оттуда вышел белый Дикки, за которым по пятам шел призрак. У мальчишки был до того испуганный вид, что мне стало не по себе, когда я представила это выражение на своем собственном лице. И я была не уверена, что выглядела хоть немногим лучше.

– Мне кажется, она правда хочет мне что-то сказать? – прошептал он так тихо, что я едва разобрала.

– Если она до сих пор нам не навредила, то либо да – она пытается что-то сказать, либо она не может нам навредить. За последнее я не ручаюсь.

– Зачем?

Она встала перед Дикки, отчего тот осторожно сделал шаг назад, а я пришла к выводу, что мы, в общем, немного привыкли к ней.

Трикстер, нужно уходить!

Но я не могла встать – тело, будто чужое, совсем меня не слушалось. То ли доведенное до предела Колыбелью и недосыпом, то ли призрак и правда выцедил из меня даже способность ходить.

– Зачем?

– Слушай ее, мальчик, – я заставила голос звучать уверенней. – Спрашивай, следи и она все тебе расскажет. Должна.

Я не могу ошибиться – она бросается к любому человеку, и раз она до сих пор оставалась тайной, то появилась она здесь только после того, как дом покинул последний жилец. Старик Изен.

Его увезли на медленную казнь, а призрак облюбовал старый дом. А до того? До того, при обвинении, обыске, допросе, если они были, служанки уже не было, а призрака еще не было?

А призрак будто обрадовался – исчез и появился чуть дальше от нас, размахнул руками и заговорил-завыл привычное:

– Зачем-зачем-зачем?

Впечатление было такое, что она поощряет мои догадки.

– Что ты хочешь? – заорала я, и раскачивающаяся на месте служанка резко повернула ко мне голову.

И зарычала. Из темного провала рта стекала призрачная слюна по призрачному подбородку, капала вниз и исчезала. Она развернулась ко мне, утратив неожиданно плавность движений, протянула руку, унизанную костлявыми когтями, и мне перестало хватать воздуха.

Что-то ледяное сжимало горло, но панически схватившись руками за него, я ничего не обнаружила.

– Перестань! Хватит, она не будет тебе мешать! Что ты хочешь?

Перед глазами темнело, я пыталась что-то делать, но выходили только конвульсии, нелепые взмахи рук, перебирание ободранными ногтями каменного пола.

– Отпусти ее!

Похоже, Дикки – нежное создание, не мог смотреть, как я умираю.

Призрак отпустил меня прежде, чем мир сжался в кровавую тьму, и я хрипло задышала, развалившись на полу. Предательские слезы текли из глаз, и на этот раз остановить их было сложнее.

Дыши – просто дыши.

– Зачем?

Я не видела больше, что происходит – просто закрыла глаза, стараясь дышать. Последние силы уходили на это.

– Зачем? – прошелестел призрак где-то далеко.

– Я… я пойду за ней.

А потом послышался вскрик, и я поняла, что еще немного – и я умру.

* * *

– Эй! – меня кто-то тормошил. – Там скелет…

Что? Какой скелет? Где скелет?

– Ты кто? – спросила я, ничего не понимая.

– Д-дикки. Ты чего это? Ты только не умирай, ладно? Я же…

– Какой скелет? – повторила я вопрос и открыла глаза.

Призрак стоял за ним, не издавая не звука, но покачиваясь, словно сомнамбула на карнизе.

Что-то в моей больной голове снова пришло в движение и начало расставлять все по местам.

– Твоего деда отправили в Колыбель за убийство. За ее убийство. Я не знаю, зачем, или почему, но она хотела иметь дело только с тобой, – руки неожиданно стали слушаться, и я приподнялась с пола, чувствуя, как коридор кружится, – потому что ты Изен. Внук того, кто ее убил. Похорони ее скелет, в общем… Иначе получишь скоро мертвого заложника. Вот Гаррет-то обрадуется.

Мне не удалось сконцентрироваться на Дикки взглядом, поскольку он разъезжался, словно бы косел. Я услышала, как он что-то негромко забормотал и ушел. А потом помотала головой, желая вернуть хотя бы ясность зрения, но только рука проехалась по полу, увлекая меня обратно.

Да что же такое.

Как я домой хочу…

Я немного полежала на холодном полу, все еще не в силах сдвинуться с места, и боясь даже думать, в какую ловушку попала. Успеет ли Гаррет меня найти, прежде чем мальчишка наделает глупостей, или прежде чем я умру здесь. Сможет ли Гаррет помочь Артемусу?

И как отреагирует Артемус на мою смерть? Такую бестолковую. Я хотела дать ей другое определение, в то же время уговаривая себя подумать о чем-то более необходимом, но не удавалось ни того, ни другого.

Почему или зачем?

Ну что она к нам привязалась с этим «зачем»?

Мимо прошелестели чьи-то шаги – призрака, вероятно, ведь Дикки топал, как детеныш отарка. И наступила тишина. И темнота – почему-то погас факел.

Интересно, с каких пор призраки умеют тушить огонь? Наверное, с тех самых, как могут душить живых и отнимать у них силы. А жив ли Дикки? Я уцепилась за первую подходящую версию, и она разлеталась по швам одним вопросом «зачем», и я выдала эту догадку мальчишке, желая избавиться от опасности. А между тем – ну почему «зачем»? Не «почему» – «почему вы меня убили»? А «зачем».

Почему?

Мысли путались в смыслах одинаковых слов. Темнота вскоре стала всеобъемлющей, она прокралась внутрь меня, заполнила все знакомые лица в памяти, все любимые лица, ответила на все вопросы. Мне показалось, что я превратилась в одно сплошное напоминание о беде Артемуса и о том, что придет Гаррет.

Зачем-почему…

И тут меня осенило.

– Эй! Она исчезла…

Еще одна мысль-напоминание, что этот мальчишка может помочь, стоит сказать ему правильные слова, заставила меня открыть рот.

– Ты ее похоронил?

Дикки кивнул и сел рядом.

– Я нашел ее могилу. Так странно – как будто эту женщину закидали землей и камнями, а потом откопали снова.

Морг. Вот почему Изен спускался в Морг.

Наверное, из-за того, что мне оставалось совсем немного времени, я начала понимать то, что не могла назвать иначе, как озарением свыше.

– Я думаю, ее убили какие-то грабители, – спокойно сказала я. – А может, кавалер, или родственник. А может быть, даже сам твой дед. И времени у убийцы было достаточно, чтобы ее как следует спрятать. Дом стоит на отшибе, но если был день или лунная ночь, проще было закопать ее в самом доме, а не пытаться избавиться от трупа, рискуя попасться кому-нибудь на глаза. Я даже уверена, что, если ее убил не твой дед, то сам он был где-то неподалеку, и может, даже все знал и видел. Только не мог или не хотел помешать.

Бедный Изен даже в Колыбели пытался исправить свою ошибку.

– Когда стражники стали искать пропавшую служанку и обыскали дом, а я уверена, что они обыскали, возможно, не слишком тщательно, Изен понял, что второй раз ему может так не повезти. И он вытащил труп, чтобы похоронить его там, где никто уже не свяжет убитую с этим домом.

Он спускался в Морг, считая, что это подвал его дома… И раз за разом он искал разрытую могилу, чтобы успокоить несчастную служанку.

– А что было дальше? Он не смог? Не успел? У него случился приступ? Что-то заподозрила стража? Вот что призрак спрашивал – зачем. Зачем его лишили покоя. Зачем Изен осквернил могилу, пусть и такую, спешную и неумелую. Мертвые должны спать спокойно, мальчик…

Дикки вздохнул. А я почувствовала, как меня затягивает куда-то в странное небытие…

– Если ты меня не вытащишь на свежий воздух, я тоже умру, – вяло сообщила я, даже не размышляя, насколько это правда.

На улице прохладно, на улице Гаррет немного ближе, на улице мне может стать легче. Впрочем, здесь я не права – мне уже не уйти отсюда самой, ноги до сих пор не слушались. Да и руки уже тоже. Или до сих пор.

Трикстер, Энни, ты сводишь меня с ума!

Дикки послушался, не сказав даже ни слова, поднял меня на руки и потащил, поднимая за собой тонны застоявшейся пыли.

Я чувствовала себя идиоткой – меня тащит на волю мой же похититель, я сильнее, но уйти не могу. Интересно, каким идиотом себя чувствует Дикки? Хотя почему каким? Он и есть идиот, раз слушается меня.

А Артемус между тем где-то там умирает.

И я умираю.

Я умираю потому, что хотела его спасти.

Дикки нес меня куда-то, то и дело останавливаясь, задыхаясь, бедному мальчику тоже пришлось несладко. Что бы он там ни задумал, он решил не следовать своим планами, и я была готова его простить.

Перед смертью, наверное.

Пусть он и был вольной и невольной причиной моей смерти. И потому, что затащил меня в этот дом. И потому, что ничего не знал о той опасности, которая нас подстерегала.

А мне хотелось чувствовать совсем другие руки, а еще – другие губы, и, возможно, не только губы, потому что сейчас мне стало совсем не важно, что вдалбливали в меня с рождения. Эти странные глупые предрассудки лишили меня человека, который был мне нужен, как никто и никогда.

Мне не хватало воздуха, я захрипела. Дикки испуганно свалил меня на пол и замахал на меня чем-то, то ли руками, то ли куском ткани, но я сознавала, насколько бесполезны его усилия.

Мне не было страшно, меня охватила тоска. Я уйду, а Гаррет, Мафусаил, Артемус останутся здесь, и я даже призраком никогда не увижу их.

– Энни! – позвал меня кто-то из темноты Колыбели, и я закрыла глаза и умерла.

Глава 12

Пришла в себя я оттого, что кто-то пытался открыть мне глаз.

– Отстань, – вяло попросила я и отдернулась.

– Рад, что ты пришла в себя.

– Отстань…

– Прости, но никак не могу.

Я напряглась – голос никак не походил на испуганный говор Дикки, заглатывающего окончания в сильном волнении. Впрочем, кто-то, кто был не Дикки, не особо и волновался, я не слышала голоса спокойнее и увереннее.

Хотя…

Что происходит? Я что же, так и не умерла?

– Энни?

Я открыла глаза и увидела склонившегося над собой Артемуса. От неожиданности я заморгала и совсем запуталась.

– Ты жив, – прохрипела я и закашлялась.

Неожиданно оказалось, что горло болело так, будто его резали зазубренным тесаком, а потом невыносимо долго зашивали тупой иглой. Меня тут же подняли сильные руки и дали отдышаться после короткого, но мучительного приступа.

– Это ты жива, – укоризненно сказал он. – Если бы Гаррету не пришло письмо в моем присутствии, принесли бы мне твой труп. Легче?

Я кивнула и почувствовала, как он ослабляет захват.

– Давай, посмотри на меня, подыши спокойно и постарайся ничего не говорить пока.

Я послушалась, вглядываясь в усталое, бледное лицо Артемуса, дышала, вспоминала, с чего все началось.

И хотела плакать.

Артемус выглядел все так же ужасающе старым и больным. Но спокойным, в отличие от меня, и я неловко его обняла, чувствуя, что не могу сдерживать слезы.

– Энни, – он с готовностью погладил меня по спине, – послушай, Гаррет тебя обманул. Я не болен, и я говорил тебе об этом, и я совсем не собираюсь умирать. Ну скажи, почему ты мне никогда не веришь? Иногда мне кажется, что ты считаешь меня чудовищем.

– Что? – от неожиданности я икнула. – Не болен? Что значит – обманул?

И зашлась в страшном кашле.

– Тихо, – Артемус взял меня за плечи, – успокойся для начала. И ради всего святого, молчи, я способен тебе все объяснить и без твоих вопросов. Тихо.

Каждый раз, когда я пыталась что-то сказать, больное горло будто раздирали чем-то, но молчать было выше моих сил, и я попыталась шептать, отчего снова закашлялась.

– Горло твое и грудь болят, потому что я был неосторожен. Но ты умирала, когда мы с Гарретом появились у того дома, и у меня было мало времени. Через пару дней горло я вылечу, а синяки на груди пройдут сами. Никто не умрет, Энни, ни ты, ни я. Молчи, ладно?

Я кивнула и снова обняла Артемуса, не в силах поверить его словам. Как это – не болен? И как это – Гаррет меня обманул? Зачем?

От этого вопроса я поморщилась. Наверное, я возненавижу это слово до конца своих дней.

Почему Гаррет меня обманывал? И в чем?

– Ты уже в порядке и сможешь встать, – с непонятной интонацией сказал Артемус. – Поднимайся, нужно поесть и выпить чего-нибудь горячего. Вся твоя слабость от голода.

Ноги и руки действительно снова мне подчинялись, будто и не было того бессилия на полу проклятого особняка, но поднималась я с опаской, цепляясь за крепкую руку Артемуса и радуясь, что я могу это делать. Могу цепляться, а главное – цепляться за его руку. Сложно было даже понять, какая из причин радостнее.

И все же – Гаррет меня обманул? Гаррет? Нет, я не очень удивилась, он часто недоговаривал и врал мне, впрочем, как и я ему. Но… это дело было слишком серьезное, чтобы лгать. Почему?

Я села на подушку в крупную и яркую клетку у горящего камина и прислонилась спиной к теплым кирпичам. Ноги все же дрожали, и кружилась голова. А когда в комнате запахло свежим кофе, я почувствовала, что ужасно голодна.

– Я начну сначала, хорошо? – спросил он, вручая мне большую, наполненную крепким кофе кружку и мясо на тарелке. – А ты ешь.

Я снова кивнула и с благодарностью на него посмотрела. Теперь, когда я была почти уверена, что Артемус вне опасности, еще сильнее захотелось быть к нему ближе. Но он отошел от меня, сел у кровати на пол и потер руками усталое лицо.

– Гаррет знал, что болен не я и помощь нужна другому человеку, но как видишь, умело использовал наши с тобой отношения.

Трикстеров интриган!

Глотать тоже было больно, и я с сожалением отставила мясо от себя, надеясь, что мне не откажут во второй кружке кофе.

– Почему ты не ешь?

Я показала на горло и скривилась.

– Я не подумал, прости. Сейчас я что-нибудь… Ладно, в общем, слушай. Понятия не имею, какими мотивами Гаррет руководствовался, времени выяснять у меня совсем не было, да это было и не так важно. Я, собственно, даже не знаю, что именно он тебе наплел. Гаррета залезть в Колыбель попросил я, нужны были бумаги о пациенте Изене, который болел вечной бессонницей. Ты знаешь, что это?..

Я замотала головой. Нужно было сказать, но я понимала, что кроме кашля все равно ничего путного у меня не выйдет.

Я поставила чашку, поднялась, подошла к столу, нашла лист бумаги и перо, и корявым почерком стала писать. Артемус подошел и мягко отобрал у меня перо.

– Я знаю, Энни, что Изена лечили от нарколепсии. И также я знаю, что сначала ему поставили другой диагноз. Вечная бессонница. Ты же знаешь, что один из Хаммеритов провел в Колыбели детство, ведь так?.. Инспектор Дрепт, – Артемус прижал меня к себе, а я уткнулась носом в его грудь и всхлипнула. – Конечно, он был совсем ребенком, но еще перед тем, как Гаррет сунулся в Колыбель в первый раз, мы расспросили его и знали почти с достоверностью, что там происходило. Дети очень наблюдательны, если знать, как и о чем их спрашивать. Даже когда они становятся взрослыми, вытащить из них воспоминания несложно, и в этом, поверь, нет никакой магии. Совсем никакой.

Артемус мягко подвел меня к моей подушке возле камина, усадил и сел рядом, так и не выпустив меня из объятий.

– Ты видела у меня книги. Разгадать суть болезни по такому названию действительно было несложно, но мне пришлось много разного прочитать, чтобы как минимум отличить, где бумаги доктора Петтихью касаются нарколепсии, а где – вечной бессонницы. Я думаю, что именно бессонница интересовала его как врача куда сильнее, настолько, что он даже принял желаемое за действительное, поставив Изену неправильный диагноз. И я был уверен, что эти записи Петтихью не уничтожил – они могли оказаться важными для его исследований.

Я подняла голову и закивала, глядя Артемусу в глаза. Он погладил меня по голове с такой нежностью, что я снова чуть не разрыдалась от облегчения. Артемус протянул мне чашку с кофе, который уже немного остыл.

– Я как-то обратил внимание, что Рем уж слишком на нервах и усталый. И поскольку я обязан замечать такие вещи, то успел достаточно понаблюдать, как ему становилось все хуже и хуже. Он почти не спал, несколько часов дремоты или неглубоко сна – и это все. И они все уменьшались, Энни, он спит все меньше, и все невозможней иметь с ним дело. Я – дурак, считал, что он слишком нервничает из-за чего-то, но…

Я кивнула, радуясь, что Артемус действительно здоров. Но кофе был по-прежнему горячий и так обжигал горло, что показать эту радость мне так и не удалось.

Я немного отстранилась от Артемуса и задумчиво скривилась, и он с удивлением посмотрел на меня. Мне стало интересно, успела ли вдова Бетанкур что-то передать Хранителям, или мне стоило предупредить Артемуса о своей догадке.

– Увы, но Петтихью тоже не знал, как излечить бессонницу, – грустно сказал Артемус. – Я просмотрел все, что принес Гаррет. Так что…

– Вдова Бетанкур, – прошептала я одними губами, но Артемус меня не понял. Я решительно вручила ему чашку, снова подошла к столу и написала:

«Летиция Бетанкур может помочь тебе».

Артемус встал за моей спиной, глядя, как я выписываю кривые строчки.

– Причем здесь она? – нахмурился он.

«Она в девичестве Петтихью. Думаю, она собирается на тебя выйти и продать записи с настоящими исследованиями своего деда».

– Подожди… Она заказала Гаррету бумаги Петтихью? – Я закивала. – Зная, что их там нет?

«Она рассчитывается с вами за своих должников, которые поставляют вам продукты. Она видела Рема. Или тебя».

– Ах вот в чем дело! – Я видела, как разгораются интересом глаза Артемуса. – Да ты же у меня умница, Энни! Значит, она хотела, чтобы мы догадались, в чем проблема с нашим больным, так? И за любые деньги выкупили у нее подлинные исследования?

Он нежно меня обнял и снова увел к камину, усаживая на прежнее место.

– Как думаешь, мне стоит помириться с Гарретом? – он так широко улыбнулся, что я не выдержала и засмеялась, тут же закашлявшись. – Мы, видишь ли, немного повздорили.

Пока я отходила от раздирающей боли, Артемус гладил меня по спине. А потом снова вручил кружку с кофе. Я допила кофе залпом, желая смягчить немного горло, и умоляющим взглядом попросила еще одну.

Наблюдать, как Артемус возится с кофе не в привычной атмосфере своего аскетичного кабинета, где он был изначально выше остальных, где он был на своем месте, а я ощущала себя гостьей, доставляло сейчас удовольствие не меньшее, чем его присутствие и прикосновения. Мне казалось, что Колыбель высосала из меня все, что было можно – чувство реальности, привычки, душевное равновесие, и какая-то часть меня все-таки осталась там, на границе между пугающей тьмой коридоров и ненастоящим прошлым. Но теплота знакомой квартиры ненадолго вымела из меня странные ощущения. На самом деле я была уверена, что пару суток сна, хорошей еды и вод знакомых улиц вернут все на места. Возможно. Но не сейчас. Сейчас я еще слишком хорошо все помнила.

Бумагу и перо я захватила с собой, не желая снова бегать, когда какая-нибудь мысль снова попросится на свободу.

«В Колыбели страшно», – запись-признание, я даже не знала, для чего. Мне не нужно было утешение по этому поводу, но рассказать, каково это – бродить там, словно в другом мире, почему-то было необходимо.

Я ждала, пока Артемус наливал мне кофе, а потом читал короткие слова.

– Да… Гаррет рассказывал в прошлый раз. В этот… я не хотел, чтобы ты туда шла, и я понятия не имел, что ты это сделала. Мне жаль, Энни, я должен был обратить достаточно внимания на то твое появление у меня. Но тогда я просто подумал, что тебе нужна моя поддержка или что-то случилось. Мне жаль.

Он бережно прижал меня к себе, позволяя зарыться лицом в теплую старую кофту, спрятаться от всего мира. Но, к сожалению, не от воспоминаний.

«Она живая и очень злобная. Гаррет чуть не выкинул меня из окна в высокой башне, а я чуть не убила его заклинанием. И мы даже не подозревали, что делаем. Она будто свела нас с ума».

– Ты знаешь, что любые события оставляют свои отголоски в мире, даже наш с тобой разговор оставит. А когда столько страданий и безумия приходится на одно единственное здание много лет подряд, и заканчивается все страшной смертью нескольких десятков детей, десятка безумцев и всего персонала, сложно ожидать, что страдания не воплотятся. Оно живет злобой, дышит ей и не знает ничего, кроме нее. Вся сущность Колыбели состоит в причинении страданий, она больше ничего не умеет.

«И они все там. Все дети, весь персонал, все больные. Они плачут и зовут, вздыхают, кричат. Там столько голосов! Почему нельзя ее разрушить? Я видела сердце Колыбели, оно тоже может бояться».

Писать было утомительно и долго, но может, после этого голоса оставят меня в покое? Я не хотела сегодня заснуть и снова увидеть Колыбель, позволить уснувшему разуму снова показать мне все страхи.

– Потому что никто не берется. Кто в здравом уме подойдет к Колыбели?

Он осекся и виновато улыбнулся.

– Энни, то, что ты сделала… Не думай, что я не благодарен. Но у меня в голове не укладывается, что ты решилась пойти туда.

«Мне было страшно».

Кофе был теплым и не раздирал горло так сильно, как в первый раз. Но говорить я не решилась – кашель слишком выматывал меня, заставляя огромный молот биться в голове. Но как же хотелось сказать все, не укорачивая вертящиеся в голове фразы, вылить кошмар холодных комнат, ужасного кресла для лоботомии, в теплый воздух привычного мира.

Я наморщилась, сдерживая слезы.

Было еще кое-что там, то, что я узнала, теряя остатки сознания и концентрации, и забыла. Кто отчаянно выкрикивал мое имя, звал – человеческим голосом, и я была уверена, что это не был морок с глупой считалкой.

Артемус верно понял то, что я написала.

– Ты ведь была у меня, ты могла спросить прямо. Думаешь, я убил бы Гаррета за то, что он тебе рассказал?

Я потянулась к перу, но он меня остановил, заглядывая в глаза.

– Я знаю, что ты напишешь. Ты мне не веришь по старой привычке. Ты думаешь, что я разделяю тебя и работу настолько, чтобы пожертвовать тобой и твоими интересами. Если того потребуют обстоятельства. Ведь так?

Я смутилась от того, как он верно сформулировал свои слова – будто порылся в моей голове, услышал обрывки мыслей и сложил их вместе. И кивнула – не хотела врать после всего того, что принесла нам ложь Гаррета.

Артемус беспомощно улыбнулся и пожал плечами, а я, чувствуя себя виноватой, обняла его, желая лаской загладить неприятную правду.

– Мы поговорим об этом потом, – вздохнул он, осторожно целуя меня. – Энни, единственное, что мне осталось непонятным – это призрак в доме Изена. Тот мальчишка слишком испугался Гаррета, чтобы рассказать все внятно. Да и… Гаррет сразу дал ему в зубы, честно говоря. – Я улыбнулась, хотя Дикки мне было немного жаль. – Да и времени я не хотел терять – ты лежала здесь без сознания, а Гаррет смылся, как только понял, что ты выживешь.

Слово «выживешь» немного покоробило меня, но я отчетливо помнила, как умирала там, и могла представить испуг Артемуса.

– Так что я понял только, что призрак жил давно и в его появлении замешан покойный Изен. Не надо, не пиши, подожди, пока я не вылечу твое горло.

Но я не послушалась. Призрак и Дикки, вползшие было в голову, исчезли.

Я вспомнила о том голосе в Колыбели. Он был особенно четко слышен возле выхода, когда я потеряла сознание, он был знаком мне, и я его узнала. Я ему обрадовалась – за секунду прежде, чем забыть.

Дрожащие пальцы – а я вдруг почувствовала кислый вкус кофе, словно бы он не был до этого восхитительно-прекрасным, вывели еще три слова:

«Ты был возле Колыбели».

И еще:

«Я тебя слышала. Ты звал меня».

«Ты все знал почти с самого начала».

«Ты оставил меня там», – я не посмела написать, слишком дрожали руки.

– Так значит, ты меня слышала, – сказал Артемус. – И не откликнулась.

Я отодвинулась от него, потеряв вдруг желание прикасаться к кому-либо.

«Голосов было много».

– Приняла меня за одного из них? Из мертвых.

Я пожала плечами. Какое это теперь имеет значение? И обняла себя за плечи, сраженная своим неожиданным спокойствием. Может быть, я слишком устала переживать, а может быть, я просто слишком устала, но всплывшая в голове правда не вызывала того, что вызвала бы неделю назад. Разочарование, гнев, обиду и желание все сокрушить.

Артемус не отводил от меня взгляда, но стал серьезен. Он что, правда рассчитывал, что я не вспомню? Или что не услышу?

Его вина в глазах – достаточно привычная – тоже не вызывала особых эмоций.

– Энни, – мягко сказал он. – Ты не понимаешь, я в Колыбели – это очень плохая идея. Чем ярче ум и способности, тем изощреннее ее пытки. Ты справилась со своими, чуть не угробив Гаррета. Если бы не справился я, не было бы никаких «чуть». Я знаю, что такое Колыбель, и я знаю, где мне нужно остановиться.

Я вздохнула. Его слова были интересны, но мысли о выборе, что сейчас я могу избавиться от Артемуса и этой странной, обреченной привязанности, захватили воображение.

«Ты оправдываешься».

– Пытаюсь объяснить, что мной руководила не только трусость.

А вот это интереснее.

«Ты ее боишься?»

У меня был повод, даже несмотря на то, что Артемус вытащил меня с того света, я могла покончить с этим раз и навсегда. Это было заманчиво, особенно если думать, забыв об эмоциях, которые так неожиданно спрятались.

– Прости, Энни, – вздохнул он. – Возможно, я должен был туда пойти, учитывая по какой причине оказалась там ты, но это было… нерационально. Я был уверен, что вдвоем вы выберетесь.

Но если я навсегда порву с Хранителями, чего я больше получу – выгоды или обратного?

Мне нужно было подумать, но Артемус ждал, сидя рядом со мной, и я волновалась. Я всегда волновалась, когда он ждал чего-то от меня. А разум шептал, что он делает достаточно, чтобы забыть об этом маленьком предательстве, и будет делать еще больше, если я проявлю благоразумие.

И потом – главное, а я никак не могла забыть своих мыслей перед обмороком – он нужен мне, он меняет меня и становится на определенную ступень в моей жизни. Ступень важную, заменить которую некем. И которую, даже несмотря на едкое противное чувство в груди, я менять не хотела. Может быть, я сама становлюсь чудовищем, меряя свою привязанность выгодой?

Ведь ему я тоже нужна – он тратил на меня достаточно времени и своих сил, и что немаловажно – терпения. И получал в ответ гораздо меньше, как мне казалось, просто потому, что я сама не располагала всем тем, что было у него. Ни знаниями, ни силой, ни связями. Я платила ему почти что одной привязанностью и заботой – редкой, как и наши встречи. И помощью, пожалуй, которую он почему-то просил у меня, имея под рукой весь орден одаренных послушников.

– Я пропустил момент, когда вы выбрались из Колыбели, потому что возникли проблемы. А когда вернулся и увидел запертые ворота, понял, что вас здесь нет. И пошел следом, предполагал, что тебе нужна помощь. К сожалению, тебя так сложно выследить, Энни, что я в итоге вышел на Гаррета.

Оправдания были идиотскими, и я бы с куда большим удовольствием выслушала виноватую тишину. Но Артемус изначально был ведущим, а я изначально согласила на роль ведомой, так что не мне было жаловаться.

Я искоса взглянула на него и нацарапала на исписанном листе то, что так просилось:

«Не оправдывайся».

Я надеялась, что когда-нибудь я расскажу, о чем думала в этот момент, и он оценит мой поступок. В конце концов, Гаррету я прощала гораздо большее, и буду прощать дальше. Для начала, конечно, отвертев ему голову за бессовестное вранье и прогулку по проклятой лечебнице.

Я была неправа только в одном – в тех своих последних мыслях. Я тогда жалела, что так и не позволила Артемусу перейти порог обычных объятий, жалела, что не решилась подарить ему свое доверие – перед смертью. И его, и моей.

Последние мысли нередко переходят ту грань, которую в обычной жизни человек не станет переходить. Я не стала.

И, пожалуй, не стану.

Конец

.