Текст книги "Замок Дор"

Автор книги: Дафна дю Морье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Артур Квиллер-Кауч, Дафна дю Морье
Замок Дор

ПРЕДИСЛОВИЕ

Для меня «Замок Дор» – двойное открытие. Это не только роман, написанный, точнее, частично написанный Дафной Дю Морье, который я прежде не читала, но еще и роман, начатый и доведенный до половины героем моей юности, писателем и критиком сэром Артуром Квиллер-Каучем. Когда в сороковые годы я училась в школе, К. (так обычно называли этого великого человека) вдохновлял меня на чтение – и, надеюсь, на понимание – лучших произведений английской литературы. У меня все еще хранятся его великолепные литературоведческие очерки – три старых томика с пожелтевшими страницами, по сей день самый лучший из всех известных мне путеводителей по литературе. В предисловии к самому раннему из этих томиков, впервые опубликованному в 1918 году и с тех пор много раз переиздававшемуся, сэр Артур с изумительной ясностью излагает свою позицию: «Прежде чем начать устанавливать принципы литературы или эстетики, человек должен предоставить какие-либо доказательства своей способности наслаждаться лучшим и сторониться худшего».

И в качестве примера (он всегда дает примеры): «Под поэзией я подразумеваю на этих страницах то, что было написано Гомером, Данте, Шекспиром и некоторыми другими».

Тот факт, что этот большой ученый, суждения которого всегда тонки и глубоки, хотя порой и суровы, занялся удивительно романтичным переложением старой корнуэльской легенды о знаменитой паре трагических любовников, Тристане и королеве Изольде, интригует уже сам по себе. Но еще более пленительно то, что Дафна Дю Морье, которую дочь К. через длительное время после смерти отца попросила закончить этот роман, написанный им «где-то до середины, почти до конца главы», выполнила эту просьбу столь мастерски, что невозможно догадаться, с какого места она начала. Дафна Дю Морье замечает, что «не могла имитировать стиль К…. это значило бы грабить мертвых». Однако она знала его, когда была ребенком, помнила как радушного хозяина на многих воскресных ужинах и, «восстанавливая в памяти давно забытые разговоры», могла воссоздать образ этого человека и проникнуться его настроением.

Ей это удалось в высшей степени. К. перенес древнюю легенду в Корнуолл начала 1840-х годов, в район реки Фоуи, который он любил и хорошо знал. Тристан из легенды стал Амиотом Тристаном, бретонским торговцем луком с маленькой шхуны «Жоли бриз», которая курсирует вдоль побережья Бретани и регулярно заходит в Корнуолл, доставляя туда клубнику, абрикосы, лук и известь – на нее был большой спрос в корнуэльских гончарных мастерских, так как печи для обжига, которые пылали когда-то на берегу каждой бухты, были к тому времени заброшены. Шкипер «Жоли бриз» – чудовище, злобный пьяница, и Амиот сбегает с судна, чтобы избавиться от его садистской жестокости. После того как он спасает Линнет Льюворн, находившуюся в экипаже, когда лошади понесли, Амиот влюбляется в нее. Эта красивая молодая женщина совсем недавно вышла замуж за Марка Льюворна, хозяина гостиницы «Роза и якорь» в Трое. Марк, сварливый старик, который сходит с ума от ревности, до безумия любит свою молодую жену. Таким образом, сцена для действия готова.

У этих обреченных влюбленных бывают минуты, когда у кого-то из них появляется странное чувство, будто ими движет нечто мощное и древнее, какая-то сила, связывающая их с прошлым и направляющая на тот же трагический путь, который прошла легендарная пара, что жила и умерла много веков назад. Центральная фигура в их истории – некий доктор Карфэкс, вокруг которого, вероятно по замыслу К., должны были закручиваться все события, а он бы ими управлял, – как считает Дафна Дю Морье. Для нее это самый симпатичный и четко выписанный персонаж в романе, начинающемся с того, что этот местный доктор однажды ночью на земляном валу Замка Дор ждет, когда начнутся роды у жены кузнеца, и размышляет над тайнами земли, которая, быть может, «больше не создаст подобный цветок и все же не в силах будет позабыть его и воздержаться от попытки снова дать ростки». Доктор Карфэкс присутствует на протяжении всей истории, объясняя, скрепляя ее, и в конце романа он все еще здесь – старик, размышляющий над тайнами любви и грезящий об одной из «самых печальных историй любви в мире».

Существует много вариантов легенды о Тристане и Изольде, и Дафна Дю Морье говорила, что прочла все, какие только смогла отыскать, прежде чем взялась завершить роман, и обнаружила противоречия и путаницу, с которыми ей пришлось разобраться, дабы удовлетворить свое собственное «чувство порядка». В незавершенной части романа К. земляной вал Замка Дор, где согласно легенде у короля Марка, мужа королевы Изольды, был замок, стал Лантиэном, фермой, принадлежащей Бозанко, местному фермеру, у которого Амиот находит пристанище и работу. Хотя Бозанко, его жена и двое детей не играют никакой роли в первоначальной истории, между старинным повествованием о Тристане и Изольде и романом много связующих нитей. У К. Линнет ухитряется упасть с воза с сеном на руки Амиоту, а когда ревнивый муж обвиняет ее в неверности, она смеется над ним, говоря, что вряд ли может утверждать, будто ее не касался другой мужчина, поскольку простой работник с фермы, Амиот, только что спас ей жизнь. За несколько столетий до этого королева Изольда дала похожий ответ королю Марку, после того как ей помог спуститься на берег Тристан, переодетый прокаженным, и она упала вместе с ним, в его объятиях, на причал. Несколько более сложная аналогия проводится между случайной смертью Тристана от отравленного копья друга и смертью Амиота после того, как он неправильно понял попытки доктора Карфэкса спасти его из заброшенной шахты и порезался складным ножом доктора, который только что использовали, чтобы вынуть камешек из копыта лошади. В 1840 году не было антибиотиков, напоминает нам Карфэкс, сокрушаясь над этим ужасным несчастным случаем.

Дафну Дю Морье часто – причем автоматически – причисляют к «романтическим романистам». Сэр Артур Квиллер-Кауч прежде всего ученый. В первую свою книгу о литературе он включает эссе о терминах «классический» и «романтический». Он считает эти ярлыки, которые часто приклеивают к великим поэтам, романистам, драматургам, бессмысленными и выступает против того, чтобы литературу рассматривали так, будто ее можно изучать, разделив на изолированные отсеки с абстрактными заголовками: «влияния», «тенденции», «-измы». Он утверждает – как мне думается, правильно, – что романы, пьесы, стихотворения пишутся благодаря редкому дару, с которым их авторы были рождены и который они оттачивали годами. «Шекспир, Мильтон, Шелли не писали „классицизм“ или „романтизм“. Они писали „Гамлета“, „Лисидаса“, [1]1
  Стихотворение английского поэта Джона Мильтона (1608–1674), посвященное его другу, утонувшему в 1637 г. – Здесь и далее примеч. перев.


[Закрыть]„Ченчи“ [2]2
  Пятиактная трагедия, написанная английским поэтом Перси Биши Шелли (1792–1822) в 1819 г. В ней автор философски осмысляет проблемы тирании и свободы.


[Закрыть]».

Этот чрезвычайно сложный, но в высшей степени увлекательный роман – пленительная история о любви и смерти, удивительным образом связывающая два далеких друг от друга века, история, написанная двумя очень разными, но очень талантливыми писателями.

Нина Боден

2003

Мой отец намеревался посвятить эту книгу мистеру и миссис Санто из Лантиэна.

Ф. Ф. К.-К.

Книга первая

Ты, и я, и Амиас,

Амиас, и ты, и я

Лес зеленый, увы, кличет нас.

Ты и я, жизнь моя, и Амиас.

Уильям Корнуэльский

ПРОЛОГ

Много лет тому назад, в начале 1840-х годов, в удивительно ясную октябрьскую ночь некий доктор Карфэкс стоял в дозоре с телескопом на земляном валу Замка Дор в Корнуолле. Его вызвали в кузницу, находившуюся поблизости отсюда, на перекрестке дорог. У жены кузнеца начались роды. Когда доктор прибыл туда, то обнаружил, что все идет должным образом. А поскольку он считал, что не следует вмешиваться в естественный ход событий, то оставил свою сумку на стуле в кухне и зашагал прочь по росистому лугу, наказав опытной повивальной бабке призвать его, когда возникнет необходимость. Пробыв некоторое время на валу, который от кузницы отделяло лишь одно поле, доктор, привычный к таким ночным бдениям, прошел, как обычно, через три стадии ощущений и достиг четвертой, неизведанной и самой волшебной.

Вначале он почувствовал отчужденность. Это ощущение, каким бы царственным оно ни казалось, посещает любого человека, даже с воображением очень средним, когда он стоит на вершине горы под звездами. Эту корону может примерить каждый из нас, и мы начинаем с презрением взирать на нашу планету, а заботы и волнения всех людей, населяющих ее, кажутся нам всего лишь мельтешением мошек под веткой дерева, покрывшейся летней листвой. Однако в подобном настроении есть свой изъян: будучи людьми, мы принадлежим земле; принадлежа земле, мы, подобно Архимеду, должны на чем-то стоять; но где бы мы ни стояли, при игре в астрономов приходится соблюдать условия игры, а именно: мы не можем замечать, что там копошится у нас под ногами.

Игнорируя эти соображения, доктор Карфэкс, все еще сосредоточенный на небесном своде, где над равниной моря Сириус сверкал, как кремень, Альдебаран походил на рубин, а Плеяды справа от него висели, как паутинка из лунных лучей, перешел ко второй стадии, также ему знакомой. Он созерцал огромный купол, который неуклонно вращался, а наша Земля (и он вместе с ней) с невероятной скоростью кувыркалась под этим звездным куполом.

И это вернуло его на землю (ибо хотя доктор и был наделен богатым воображением, он не был лишен здравого смысла): он увидел вокруг себя огромное количество темных ягод куманики, а также мириады маленьких листочков тимьяна; под ними спали бесчисленные насекомые, которые пробудятся следующим летом и наполнят воздух и все поле жужжанием. Внезапно наш мир снова сделался огромным – округлый мир с изогнутыми возвышенностями, которые спускались к более плавному изгибу моря. Само море…

 
…Великое море.
Крепкий корабль у ворот своего господина,
Море лежало и, как пьяный великан, рыдало во сне.
 

Нет – Море и Земля были великаном и великаншей, лежавшими в изнеможении после могучих объятий. И доктору – теперь превратившемуся из наблюдателя в слушателя – казалось, что в то время, как великан громко храпит, его подруге не спится. Ее грудь бурно вздымается от неясной тревоги, которой нет названия; и эта тайна предназначена для негои касается мужчин и женщин именно в этом краю – здесь, где он стоит. Однако она не имела отношения – столь важна была эта тайна – к тем людям, которые спали в своих домиках в долине, а также к тому, что происходило сейчас в доме при кузнице на перекрестке дорог, а также к тем, кто, быть может, бодрствовал сейчас, вспоминая об утрате и уносясь мыслями к церковному погосту средь холмов. Он хорошо знал этих людей – да и кому как не доктору знать их.

Нет, и опять не то. Это самое древнее окружье Замка Дор, заброшенное и поросшее куманикой, – сосок огромной вздымающейся груди, жаждущей облегчить душу.

День медленно угасал, прикрывая ставнем пространство и распахивая другой ставень – за которым время. Ведь с этого земляного укрепления открывается с одной стороны вид на бухту, а с другой – на глубокую реку в долине. Из этой бухты несколько столетий назад Цезарь soi-disant [3]3
  Якобы (франц.).


[Закрыть]отправился со своими кораблями завоевывать Рим. А в поле, отлого спускающемся от земляной насыпи, армия Парламента сдалась королю Карлу I во время его последней кампании на западе. Вон там, за изгородью, стояла карета короля, и он спал в ней в ночь накануне капитуляции. А в долине, за рекой, слышались выкрики: там гуляло войско.

Но эти воспоминания растаяли вместе с туманом в долине и рассеялись по лесам, нивам и пастбищам. Доктор знал, что не ради этих тайн он вслушивается в тишину, и не ради простенькой повести о распрях, феодальной вражде и тяжбах, из-за которых дробились поля там, внизу, или меняли направление тропинки прихода. Вся Англия – палимпсест подобных историй, на ней остались следы любви и ненависти; здесь под ореховыми деревьями рождались дети, совершались предательства, звучали мольбы и угрозы. Но все же это было не то. А тайна была здесь – да, здесь, совсем рядом… В лесу ухнула сова. Птица конек, усевшись на камень, возвестила наступление дня. Через минуту при неярком утреннем свете показался кузнец, спешивший через луг. Запыхавшись, он сообщил, что все хорошо, но необходимо присутствие врача. Доктор Карфэкс сложил телескоп и в задумчивости направился к кузнице. Слово, которое вот-вот могло сорваться с уст, так и не было произнесено.

ГЛАВА 1 Торговец луком

– Амиот!

Это непонятное слово было произнесено звучным голосом иностранца; однако не так, как его произнесли бы французы: на конце резко прозвучал звук «т», словно задели струну лютни. Засим последовал вздох. Слово и вздох, казалось, растаяли в старом зеркале, перед которым любовалась собой миссис Льюворн.

Она обернулась. Кто-то говорил в комнате, совсем рядом с ней. Ее служанка Дебора?

Но на пороге не оказалось никакой Деборы. Миссис Льюворн сразу же сообразила: старое зеркало, хоть и потускневшее, все же отразило бы того, кто там стоял. В треугольной спальне, стены которой были обшиты панелями, пахло затхлостью – спальней давно не пользовались; солнечный свет, отражавшийся от побеленного дома, стоявшего напротив, по другую сторону узкой улицы, пробивался сюда как бы украдкой. Полчаса назад Линнет Льюворн раздвинула портьеры и открыла окно, вознамерившись предаться изучению своего облика в зеркале – вполне простительное занятие, учитывая, что она была всего лишь год как замужем. Став хозяйкой этого дома, гостиницы «Роза и якорь», которая пользовалась доброй славой. Ее старый муж, которому принадлежала эта гостиница, по-своему боготворил жену. Она, как говаривали в округе, «очень даже неплохо устроилась». Девичья фамилия Линнет была Константайн; ее отец в прошлом был кузнецом и лет девятнадцать тому назад владел кузницей и домиком, расположенными высоко на холме, возле Замка Дор.

Если чело Линнет и затуманила легкая тень недовольства, когда она раздвигала портьеры, то это можно объяснить отвращением юности к спертому воздуху в старой спальне. Но теперь от досады не осталось и следа: она делала то шажок назад, то полшага на цыпочках вперед, вертясь перед зеркалом, которое алчно, как скупец, удерживало ее отражение.

Дело в том, что муж подарил ей платье, которое Линнет выбрала по своему вкусу, – они должны были отправиться на скачки в Замок Дор. Платье было из муслина бледно-зеленого цвета, с рисунком из бутонов роз. Ее шляпа идеально подходила к новому платью – широкополая шляпа с бледно-зелеными лентами, которые завязывались под подбородком. И зонтик от солнца тоже удачно сочетался с нарядом. Она наполовину раскрыла его, чтобы удостовериться в этом, но вовремя вспомнила, что раскрывать зонтик в комнате – дурная примета.

– Амиот!

Теперь сюда примешался и голос Деборы. Какая досада, что этот иностранный джентльмен выбрал именно день скачек в Замке Дор! Весь вчерашний день они с Деборой скребли и чистили, проветривали постельное белье, натирали старый неровный пол, орудуя мягкими щетками и используя пчелиный воск. Подойдя к окну, Линнет услышала раздраженный голос Деборы – сейчас он доносился из-за угла дома:

– Два шиллинга! Да это просто грабеж!

– Plaît-il? [4]4
  Что? (франц.)


[Закрыть]

И тут Линнет догадалась, в чем дело. В это время года прибывали шхуны из Бретани, и юнг посылали на берег продавать связки лука, по цене, которая превышала стоимость лука в лавке по соседству. Точно так же было в сентябре прошлого года – именно в тот месяц она приступила к ведению домашнего хозяйства.

Впоследствии Линнет никогда не могла объяснить, почему она так быстро отвернулась от зеркала и проскользнула мимо двери большого зала, где звенели стаканы и ее старый муж выкрикивал: «Ату!», рассказывая компании какую-то охотничью байку. Она немного задержалась у двери, ибо, как хорошая жена, хотела удостовериться, что ее муж не хватил лишку, а затем спустилась по лестнице.

Линнет примерно представляла себе, что увидит за порогом дома, – городскую площадь, опустевшую, как всегда, в обеденное время; сегодня она была даже более безлюдной, чем всегда: народ потянулся на холм, где обычно проводились скачки. Фермеры и охотники, которые сейчас допивали бренди и докуривали сигары в зале «Розы и якоря», вскоре сядут в свои экипажи и отправятся на скачки, проезжая между зелеными живыми изгородями и попыхивая трубками, набитыми скверным табаком. Через какое-то время за ними последует и Линнет, сидя в ландо рядом со своим мужем, который обожал хвастаться женой. Ее имя значилось на афишах скачек: она должна была вручить кубок стоимостью в двадцать гиней победителю в скачках с препятствиями. Линнет два-три раза прорепетировала перед старым зеркалом жест, которым она будет награждать победителя.

Спустившись по лестнице, она вышла на крыльцо. На ступеньке руки в боки стояла Дебора и распекала молодого человека в залатанной синей матросской рубахе и штанах, пестревших заплатами. Штаны были слишком коротки, так что видны были голые лодыжки. На голове у него был берет, на ногах – деревянные сабо, за спиной – шест, на котором болталось пять-шесть связок лука.

– Нечестивец! Ступай-ка попроси два шиллинга у Папы Римского – нет, эй ты, вернись!

Торговец луком повернулся, собираясь уходить, как раз в тот момент, когда на пороге появилась миссис Льюворн. При внезапном окрике Деборы он медленно обернулся. Это был поразительно красивый парень с угрюмым выражением лица. У него были чудесные карие глаза, кожа сильно обветрилась от непогоды.

Ринувшись к нему, Дебора повернула его кругом.

– Посмотрите-ка, госпожа!

– О, какая жестокость!

На спине у молодого человека виднелось большое красное пятно, оно начиналось над лопатками и приходилось как раз под шестом с луком, рубаха в этом месте пропиталась кровью.

– Кто это сделал?

– Где ваш корабль?

– И вообще, как тебя зовут? – осведомилась Дебора.

– Амиот.

– Вот глупая! – вмешалась миссис Льюворн. – Он же тебе сказал это каких-нибудь пять минут назад!

– Сказал мне? Да я первый раз слышу! – возмутилась Дебора.

Миссис Льюворн стояла в смущении, положив руку на перила крыльца. У нее было странное ощущение, как будто что-то прорвалось из прошлого, дабы сплестись с тем, что произойдет сию минуту. Казалось, вся площадь притихла, словно вымерла.

– Амиот, – повторил торговец луком. – Амиот Тристан. – С минуту он размышлял над их вопросами, затем добавил на своем ломаном языке: – Со шхуны «Жоли бриз», из Бреста. Mais tenez, mesdames, le patron! [5]5
  Ах, сударыни, это хозяин! (франц.)


[Закрыть]

Гигантского роста мужчина нетвердой походкой вышел из бара, где дремал после выпивки. Он остановился, чтобы вытереть рот, потом взгляд его упал на торговца луком.

– Petit cochon! – взревел великан. – Pas un chapelet vendu! Attends seulement! [6]6
  Маленькая свинья! Ни одной связки не продано! Ну погоди же! (франц.)


[Закрыть]– И он разразился потоком французских и бретонских ругательств.

Линнет немного понимала по-французски, но бретонский был ей неведом. Она резко повернулась к этому человеку:

– Весь его лук продан, я купила все связки. Но не вы ли сделали это? – Она указала пальцем, в то время как Дебора снова повернула молодого человека к ним спиной. – Если это так, то вы скотина!

Великан снисходительно улыбнулся, давая понять, что знает женщин.

– Эти парни, мадам, ленивые свиньи – все как один. Они понимают только кнут, иначе их ничему не научишь.

Раздался хриплый кашель, и из-за спины великана выглянул муж Линнет, Марк Льюворн, владелец «Розы и якоря». Ему было лет шестьдесят.

– Что тут происходит? – спросил он резким голосом. Тон у него был недовольный и не терпящий возражений. Увидев свою жену, он сразу же перестал замечать что бы то ни было. – Что тут происходит? – повторил он еще более резко. – Моя дорогая, разве я не просил вас совершенно определенно прийти и раздать сигары?

– А разве Дебора не раздала сигары?

– Это совсем не то. И я хотел, чтобы потом вы присели и отхлебнули глоточек из моего стакана. Рядом с моим местом было поставлено кресло. Это ваше платье – я заплатил за него кругленькую сумму. Что мое – то мое, не так ли? – обратился он к бретонскому шкиперу.

– Да еще если это такая прелесть, – согласился великан-людоед, отворачиваясь от него, чтобы окинуть плотоядным взглядом двух женщин.

Хотя миссис Льюворн старалась не смотреть на Дебору, следующие ее слова были обращены именно к ней:

– Я купила этот лук. Забери у него эти связки.

Шкипер, пошатываясь, сделал шаг вперед – возможно, чтобы помочь, в то время как Линнет полезла в карман юбки за кошельком.

– По два шиллинга за связку? – спросил шкипер у хозяина гостиницы, чтобы удостовериться.

Но в тот самый момент, как Дебора сняла связки с шеста, торговец луком поднял его над головой и, размахивая им, бросился к великану, как будто собирался размозжить ему голову. Дебора взвизгнула. Линнет затаила дыхание. Великан сделал шаг назад. Руки у него болтались, как у гориллы. Но тут эта сцена была прервана. Послышались шаги кутил, которые гурьбой скатывались по лестнице со второго этажа, и почти одновременно властный голос приказал:

– Прекратите! Какого черта!.. – А затем: – Halte-la! [7]7
  Стой! Довольно! (франц.)


[Закрыть]