Текст книги "Замок Дор"
Автор книги: Дафна дю Морье
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА 10 Зелье без яблочных зернышек
Неделей позже доктор Карфэкс обедал и ночевал в «Розе и якоре» в качестве гостя месье Ледрю. Они нанесли еще два визита в Лантиэн, где пациент быстро выздоравливал. Нотариус съездил в Плимут, откуда вернулся с легким, но объемистым пакетом.
– Это прощальный подарок, – объяснил он доктору, – и я прошу вас отдать это ему завтра, с приветом от меня. Это приличная скрипка, с элементарными указаниями и упражнениями; здесь также запасные струны. Этот инструмент и запасные струны, несомненно, удивят его сначала, но попытки научиться играть на ней помогут скоротать время до полного выздоровления.
– Уж не знаю, помогут ли они скоротать свободные часы миссис Бозанко. Зачем это вам потребовалось подвергать ее такой пытке? – сказал доктор. – Но поскольку вы завтра отбываете, то, вероятно, предоставляете мне разбираться с последствиями?
Месье Ледрю улыбнулся:
– Судя по тому, что я узнал о вас, мой друг, вы охотно выполните это поручение… и, надеюсь, еще одно.
– Хм… пожалуй, я догадываюсь, о чем речь. Вы хотите, чтобы я на досуге порылся в архивах, картах и реестрах на предмет какого-нибудь названия – с помощью «Книги судного дня» [26]26
«Книга судного дня»– кадастровая книга, земельная опись Англии, произведенная Вильгельмом Завоевателем в 1085–1086 гг.
[Закрыть]или без оной, – которое встречается у Беруля, или у Готфрида Страсбургского, или в каком-нибудь еще conte [27]27
История, рассказ (франц.).
[Закрыть]или lai [28]28
Ле (франц.) – небольшая лирическая или эпическая поэма в стихах.
[Закрыть]о Тристане. Так? И сообщил бы вам?
– Могу я рассчитывать на эту дружескую услугу?
– И, могли бы вы добавить, на мое любопытство. Да, можете. Но должен вас предупредить: я занят, но деятелен; усерден, но ленив; раб своих бедных пациентов, но в остальном – раб или господин своих собственных капризов.
– Во всяком случае, я могу на вас рассчитывать? – спросил нотариус.
– Можете, – ответил доктор, лукаво взглянув на своего собеседника, – разве что у нас с вами, как у Беруля, Готфрида Страсбургского и остальных, внезапно оборвутся поиски подлинного Тристана. Любопытное совпадение: ни один поэт – или назовем его исследователем – не дожил до того, чтобы закончить эту историю. Его труд обычно заканчивал кто-нибудь другой.
Месье Ледрю улыбнулся.
– Что касается этого, – заметил он, – я рад оставить свою часть исследования в ваших надежных руках. И помните, что единственным поэтом, завершившим свою поэму, которая была утрачена, был Кретьен де Труа – так что, быть может, Карфэкс из Троя… – Он помедлил и, передав доктору графин, добавил: – Труа и Трой. Вы должны признать, что тут есть некоторое сходство.
Но доктора было не так-то легко одолеть.
– Я не желаю иметь ничего общего с вашими филологами и peut-êtres, [29]29
Догадки (франц.).
[Закрыть]– твердо заявил он. – Передайте мне, пожалуйста, эту книгу о кельтских названиях, которая так вас заинтриговала.
Они уже перешли к десерту. Доктор Карфэкс, угостившись третьим стаканом портвейна, расчистил перед собой на столе место для маленького томика, который протянул ему месье Ледрю.
– Полагаю, – продолжал доктор Карфэкс, глотнув из бокала, – что наш хозяин Льюворн купил винный погреб вместе с «Розой и якорем». Может быть, это черная неблагодарность с моей стороны, но меня раздражает, что он не может сказать, урожая какого года это вино, а я не такой знаток, чтобы определить выдержку на вкус. Все-таки приятно знать, что именно пьешь. Так, посмотрим… Да, тут есть ссылка на имя «Тристан», предположительно вырезанное на памятнике, который находится поблизости, всего в миле от Троя. «Имя „Дростан“ запечатлено в надписи в Корнуолле: „Drustagni hic jacet Cunomori filius“». [30]30
Здесь лежит Дростан, сын Куномора (лат.).
[Закрыть]Я, знаете ли, прохожу мимо этого Длинного камня, как мы его называем, почти каждый день – он находится на перепутье четырех дорог. Я много раз изучал его, используя стремянку; его поставили вертикально после того, как перенесли с первоначального места, в четверти акра оттуда. Это была надгробная плита, которая должна была лежать горизонтально – в каковой позиции и была найдена. Вы ее видели. Я помог вам обвести пальцем «Cunomori – или Cunowori? – filius». Что касается слова «jacet», то это можно лишь принять на веру. В любом случае это явно надгробная плита, так как на другой стороне – она, конечно, гораздо меньше пострадала от непогоды, потому что изначально лежала в земле, – надпись: «Thanatos Tau», которую не может не заметить даже случайный прохожий. Но что касается вашего «Dru»… Бог мой, Le Dru! [31]31
Веселый; сильный, крепкий (франц.).
[Закрыть]– да такая надпись вполне могла бы быть сделана и на вашей плите!
– Да… Ну не знаю… – прошептал нотариус.
Доктора Карфэкса так и несло вперед. Он мог одновременно сесть на несколько своих коньков, перепрыгивая с одной темы на другую.
– Итак, я не хочу иметь никакого отношения к вашим кельтским производным – вашим Дестанам, Дростанам и всем прочим. Наш Тристан, герой сотни легенд, возможно, лежал когда-то под этим надгробным камнем. Я, правда, в этом несколько сомневаюсь; в этих ле, написанных по-французски, Тристан был назван так по очень простой причине, которую они и приводят: его мать, испытав родовые муки и отправляясь следом за своим обожаемым умершим мужем, назвала ребенка Tristis, [32]32
Печальный (лат.).
[Закрыть]вот и всё. Ваши филологические догадки, сэр, – абсолютный вздор, а вот топография Беруля точна. Например, такие названия, как Лантиэн, Ворота Марка, Сент-Семпсон, где Изольда проходила, чтобы послушать мессу, Мальпас – или le Mal Pas, где Тристан под видом прокаженного помог ей высадиться на берег, – она вместе с ним упала на причал, так что смогла потом смело принести клятву, что никто, кроме прокаженного и, конечно, ее мужа Марка, не держал ее в объятиях. Ну что ж, эти названия только множат совпадения, которые…
Тут дверь открылась и вошла миссис Льюворн, за которой следовала Дебора с подносом; на нем кроме кофейника были еще два бокала на высоких ножках, спиртовка и серебряная кастрюлька.
Месье Ледрю и доктор Карфэкс поднялись на ноги и смотрели при свете свечей на ее фигуру – высокую, в бледно-голубом платье необычного покроя: оно свободно ниспадало вниз от самых плеч, а в разрезах длинных рукавов с золотой каймой видны были обнаженные руки. В ту ночь, позже, доктор Карфэкс задумался, отчего Линнет, это дитя, которому он помог появиться на свет девятнадцать лет тому назад, а ныне жена хозяина гостиницы Марка Льюворна, оделась подобным образом. А еще он подумал, что она одинока, у нее нет детей и вряд ли будут, а также о вечном притязании женщин на родословную и утраченное положение. Однако в эту минуту оба мужчины застыли, пораженные красотой ее наряда. Когда Линнет шагнула вперед, в синем пламени спиртовки бледно-голубое платье стало совсем голубым. Сделав знак Деборе, поставившей поднос на стол рядом с месье Ледрю и моментально отступившей в тень, она поклонилась гостям.
– Вы покидаете нас завтра, месье, и я принесла вам прощальный кубок – простите мне мою фантазию и мою смелость.
– Мадам, если это такой же напиток, как тот, который вы прислали мне недавно на ночь…
– Вы слишком устали, и я знала, что он пойдет вам на пользу.
– Это был живительный напиток. Уверяю вас, мадам, я сразу же заснул, и мне снились такие сны, что когда я проснулся, то почувствовал себя на двадцать лет моложе.
– Только и всего? – Бросив на него шаловливый взгляд, она подняла кастрюльку, собираясь подогреть ее над синим пламенем.
– Ну и ну, Линнет! – воскликнул доктор Карфэкс. – Какая у вас отменная вещица из серебра! Вы можете сказать, сколько ей лет?
– Не могу, доктор. Знаю лишь, что она принадлежала моей семье и передавалась из поколения в поколение бессчетное количество лет. Эта кастрюлька вручается наследнице в день ее свадьбы, вместе с рецептом… Дебора, ты можешь удалиться.
Когда дверь за служанкой закрылась, Линнет продолжила:
– Думаю, доктор, это имеет какое-то отношение к свадьбе. Новобрачная получает два рецепта, на втором стоит подпись и написано: «Проспер Константайн. Да процветает род». [33]33
Проспер– в англ. языке имя, а также глагол «процветать» (prosper).
[Закрыть]Проспер – имя, часто встречающееся в нашем роду, сэр. Оно постоянно попадается в старой Библии, которую хранит мой отец. И вот что странно – точнее, было бы странным, если бы не существовала история на этот счет: эти два рецепта абсолютно одинаковы, повторяют друг друга слово в слово, за исключением того, что во втором предписывается растереть и подогреть три яблочных зернышка; и предназначен этот напиток только для свадебного кубка – так озаглавлен рецепт.
– И у вас есть эти рецепты?
– Да, поскольку, как вы знаете, я – последняя в роду, причем дочь. Но они у меня заперты. Да я их знаю наизусть, а что касается первого, то один раз я готовила этот напиток для своего отца, когда он, промокший и озябший, вернулся с рынка в Ликсэрде. А на днях я приготовила его вечером для месье Ледрю.
– И я подтверждаю его свойства, мадам. Я моментально уснул, а проснулся обновленным.
– Но расскажите же свою историю, Линнет!
– Она старая и, как мне кажется, довольно глупая, доктор. Однажды мне рассказал ее отец. Когда Адам состарился, возделывая землю в дикой местности, то позвал своего сына Сифа и сказал: «Я умираю, но не смогу спокойно лежать в могиле, которую ты мне выроешь, если ты не отправишься к вратам райского сада и не принесешь мне яблоко с древа познания, растущего в самом центре сада. И если, вернувшись домой, ты найдешь меня мертвым, разрежь яблоко пополам и, когда будешь меня хоронить, положи мне под язык три зернышка». Сиф отправился в райский сад, выбрал яблоко и вернулся домой. Но Адам был уже мертв. Сиф разрезал яблоко пополам, увидел, что в нем три зернышка, положил их отцу под язык и похоронил его. Потом из этих зернышек, как сказал мой отец, выросли три разных дерева, и первое было дубом, Ной срубил его, чтобы построить свой ковчег. А потом, через сотни лет, из этого дуба сделали крест, на котором распяли нашего Господа…
– Бревно, которое не подошло строителям ковчега… – пробормотал доктор Карфэкс.
– Вторым деревом, – продолжала Линнет, – был остролист. Это под ним Авраам нашел овна, когда собирался принести в жертву своего сына. Но тогда ягоды дерева были бледными и покраснели только через несколько столетий, когда их вплели в терновый венец. А третьим деревом была яблоня, дававшая такие же плоды, что отведала Ева. Она попала в сад царя Соломона, и мой отец сказал, что Суламифь, сбежавшая от царя со своим возлюбленным-пастухом, взяла с собой корзинку с яблоками и черенок от этого дерева. Соломон преследовал любовников по горам до самого берега, но они все-таки скрылись от него на корабле, и их высадили там, где царю было до них не добраться, – у подножия какой-то горы. Не помню, как там дальше: я была очень маленькой, когда слышала эту историю. Но отец вспомнит и расскажет ее вам, доктор, в любой день, когда вы будете проезжать мимо.
– Я думаю, – сказал доктор, улыбнувшись месье Ледрю, – что смогу продолжить эту историю, не консультируясь с вашим отцом. Много лет прошло с тех пор, как умерли эти любовники, и явился другой молодой пастух. Он сорвал яблоко с дерева, которое посадила Суламифь, – прекрасное золотистое яблоко, и три богини претендовали на него в качестве приза за красоту. Их звали Власть, Мудрость и Любовь. И глупый парень отдал яблоко Любви.
– Да, теперь я припоминаю… правда, имена были другие. Значит, это очень старая история?
– Очень старая, моя дорогая.
Линнет налила напиток, от которого исходил пар, в бокалы и предложила гостям.
– А кончается история тем, что кто-то из семьи моей матери – вы же знаете, доктор, что когда-то наш род был очень знатным, – приехал сюда, в Корнуолл, и привез с собой эту яблоню. Ее называют «пепин Константайнов», и она дает плоды только на кончике ветки. Моя мать посадила черенок в Замке Дор на другой день после своей свадьбы.
– Линнет! – позвал снизу ворчливый голос.
Миссис Льюворн подошла к двери и открыла ее – Дебора, оставаясь невидимой, очевидно, стояла за дверью на страже.
– Дебора! – Миссис Льюворн задула спиртовку и, поставив ее вместе с кастрюлькой на поднос, вернулась к дверям. – Отнеси это вниз и скажи хозяину, что я приду, как только закончу обслуживать этих джентльменов. Вам нравится этот укрепляющий напиток, джентльмены?
– Линнет! – снова донеслось снизу.
– Он чудесный, – сказал доктор Карфэкс, сделав пару глотков, осторожно, чтобы не обжечься. – Но я не заметил там никаких следов яблочных зернышек, – добавил он, подняв бокал за ножку, так что красновато-оранжевая жидкость засверкала при свете свечи.
Линнет взглянула на него с вызовом; между ними плыл тонкий пар из бокала, и в его дымке глаза ее потемнели и стали не синими, а фиолетовыми, даже красновато-фиолетовыми.
– Вероятно, они были бы нехороши для вас обоих, – усмехнувшись, ответила Линнет и вышла.
Доктор Карфэкс чуть слышно пробормотал:
В том взгляде были и рай, и ад,
И похоть, и жажда любить,
Столь исступленная, что навряд
Сам дьявол бы смог утолить.
– Что это вы напеваете, друг мой? – осведомился нотариус.
– Ничего, а точнее – строки из стихотворения одного старого поэта, который как-то раз оказал мне честь и поделился своими поэтическими откровениями. Это была странная история о ведьме, колдующей над чудесным зельем. Кстати о поэтах, – продолжал доктор Карфэкс, и взгляд его, дотоле задумчивый, выразил откровенное веселье. – Я повсюду искал, но безуспешно, автора следующих строк – вы только послушайте!
Царь Давид вел веселую жизнь,
А также и царь Соломон.
Много наложниц имели они
И много прекрасных жен.
Но старость скрутила обоих царей —
Неизбежно стареем мы.
И стал Соломон свои притчи писать,
А Давид – свои псалмы.
Когда в ту ночь месье Ледрю заворачивался в одеяла, со стариковской опаской думая о путешествии, намеченном на завтрашнее утро, и чуть ли не молясь о том, чтобы хорошенько выспаться, дабы подготовиться к нему, в дверь снова легонько постучали, и, как раньше, вошла Дебора с подносом.
– С поклоном от хозяйки, сэр. Она шлет вам этот напиток в качестве прощального кубка.
Огонь в камине еще весело пылал, отбрасывая отблески по всей комнате, и тень от старого балдахина казалась еще темнее. Случайный блик упал на резную дубовую балку над изножьем кровати.
Месье Ледрю осушил бокал, задул свечу и откинулся на подушку. Свет от камина все еще играл на старой дубовой отделке комнаты, и дуб тянулся зелеными побегами к потолку. А он сам, влюбленный, проходил под деревьями. Он спешил навстречу своей первой любви. Блики огня в камине, падавшие на мертвые панели, превратились в солнечные лучи, проникавшие сквозь ветви. Потом у него прихватило сердце, и он умер – совсем мирно; заострившиеся черты его старческого лица разгладились, и на нем появилась улыбка.
Доктору Карфэксу в ту ночь тоже снился чудесный сон, начавшийся с воспоминания об аромате шиповника; он спешил по какой-то тропинке, чтобы вдохнуть этот запах, и ему навстречу прямо из прошлого выехала верхом девушка в широкополой шляпе. Улыбнувшись, она спешилась; губы их соприкоснулись; они заключили друг друга в объятия – и тут его разбудил стук в дверь: Марк Льюворн сообщил ему новость.
Книга вторая
Я знаю: очень много в мире тех,
Кто повесть о Тристане прочитал.
ГЛАВА 11 Воз с сеном
Прошел год. Как-то теплым июньским вечером – сумерки сгущались так медленно, что серп луны, висевший над Замком Дор, был едва заметен на голубом небе, – косари фермера Бозанко сидели большим полукругом под изгородью, ограждавшей поле (Ворота Марка), попивая чай, которым их угощала миссис Бозанко, и передавая друг другу тарелки с пирогом, варенье и густые топленые сливки. Сено было скошено вовремя и уже убрано – за исключением одной копны. Что касается последнего воза, то тут следовало соблюсти церемонию: фермер верил в старые обычаи. После того как будет убран урожай пшеницы, в амбаре устроят обед – с сидром и песнями, чтобы отпраздновать это событие. Но уборка сена завершалась чаепитием под изгородью. Доктор Карфэкс и мистер Трежантиль тоже были приглашены.
Перед тем как прибыл кипяток, некоторые из косарей попытались танцевать под звуки скрипки Амиота. Но они проработали весь день и очень устали, их томила жажда. И теперь они с радостью поглощали угощение, перебрасываясь грубоватыми шуточками и, так сказать, сельскими любезностями. Миссис Бозанко столь усердно потчевала их чаем и пирогами, что время от времени они утирали со лба пот: мужчины просто рукой, а женщины, сидевшие в шляпах, которые защищали их от солнца, делали это более деликатно, носовым платком.
Воз с последним снопом, загруженный с особым тщанием, стоял от них в нескольких ярдах, в верхушку копны были воткнуты вилы. Чуть подальше, в тени, две лошади, Весельчак и Милашка, щипали траву, мелодично позвякивая упряжью и отгоняя мух и комаров длинными хвостами. Они не были стреножены, но не выходили за черту, которую просто провел в воздухе Амиот. Теперь он был возницей мистера Бозанко, и эта парочка обожала его. Кстати, и двое детей, Мэри и Джонни, – тоже. Амиот рассказывал им всяческие истории, но делал это как-то странно. Казалось, он извлекает их откуда-то из глубины или они рождаются в какой-то сказочной стране. При этом у него на коленях всегда лежала скрипка, но он не играл на ней, а лишь время от времени пощипывал струны, как будто помогая таким образом своей памяти. И вдруг, в самый волнующий момент, он прерывал свой рассказ, говоря, что дальше не знает, и просил детей продолжить.
Сейчас Амиот сидел между доктором Карфэксом и Мэри, и, когда мимо плотной фалангой пролетала стая грачей, направлявшаяся домой, в Пенквайт, он взглянул на небо.
– Они летят выше, чем вчера, – прокомментировал мистер Трежантиль.
– Семьи снова сбиваются в стаи, – заметил Амиот, пощипывая струны своей скрипки. – Всю весну они разбивались на пары.
– Что это за мелодия, парень? – спросил доктор Карфэкс.
– Не могу вам сказать, сэр. Это глупая старая песня, которую я слышал в детстве, много лет назад.
– А у нее есть слова?
– О да, она очень длинная. Но я помню только последние две строчки. И совсем не помню, сэр, о чем эта песня.
Амиот погладил скрипку и начал скорее мурлыкать, нежели петь:
Доктор Карфэкс, который как раз в эту минуту подносил спичку к своей трубке, замер и пристально посмотрел на него, спичка тем временем погасла.
– А ты не мог бы повторить ее? – медленно произнес доктор.
Амиот послушно повторил, на этот раз четче произнося слова, а потом умолк, бросив застенчивый взгляд на всю компанию.
– Это любовная песня, сэр, – прошептал он, – но я не могу сказать, кто ее написал. Пожалуй, она слишком печальная для такого случая. – И он принялся наигрывать веселую джигу:
N'y pleurez plus, ma fille,
Ran, tan, plan, Tireli!
N'y pleurez-vous, ma fille,
Nous vous marierons riche.
Nous vous marierons riche,
Ran, tan, plan, Tireli!
Avec un gros marchand d'oignons
A six liards de quarteron. [35]35
Не плачьте больше, моя девица, / Тру-ла-ла, Тирели! / Не плачьте, моя девица, / Мы выдадим вас за богатого. / Мы выдадим вас за богатого, / Тру-ла-ла, Тирели! / За оптового торговца луком / По шесть лиардов за четверть фунта (франц.).
[Закрыть]
Доктор Карфэкс нахмурился и снова занялся своей трубкой. Момент был неподходящий для того, чтобы продолжать изыскания, но ему вдруг неожиданно вспомнился бедный Ледрю и его роковой сердечный приступ прошлой осенью. Бретонский парень делал успехи в английском под руководством Трежантиля, но как продвигался сам Трежантиль в изучении местных названий? Это занятие доктор прописал ему в дополнение к наблюдению за грачами. Надо бы не забыть спросить об этом, но не сейчас.
– Расскажи нам какую-нибудь историю, Амиот, – попросил Джонни.
– Да, расскажите, пожалуйста, – присоединилась миссис Бозанко. – Только пусть эта история будет веселой, а то дети ночью глаз не сомкнут.
Джонни пристроился рядом с Амиотом, и тот начал, легонько пощипывая струны:
– Там, где я жил, когда мне было столько же лет, сколько сейчас Джонни, был лес. Я думаю, у любого в детстве, где-то в душе, есть лес. Но это был настоящий лес, хотя в нем и случались удивительные вещи. Сначала вы видели там сосны – что-то вроде опушки, и деревья там стояли как колонны в церкви. А потом вы выходили к озеру, посреди которого был остров, и там водились лебеди – о да, все так и было, и старики об этом рассказывали. Так вот, еще дальше, в каменном бассейне, был родник, от которого питалось озеро. Я помню, это озеро называлось Louc'h Rouan, что означает «озеро королевы». А вокруг родника повсюду был красный песок – красный, как кровь. Вода была зеленой и очень чистой, но такой глубокой, что, хотя она и находилась в каменном желобе, дно невозможно было увидеть. Старики говорили: если окунуть в эту воду вилку, а потом воткнуть ее в красный песок, то из леса придет гроза и ветер будет так реветь, что с деревьев облетят все листья. Потом гроза пройдет, туда слетятся птицы и будут петь на голых ветках. Я никогда не осмеливался проделывать такое – я был очень юн. За родником тропинка петляла между деревьями, а дальше были водопады… Теперь продолжай ты, Джонни.
– Это правда, – с жаром подхватил Джонни. – Я ходил вчера этой дорогой – мимо Миллтауна. Мама укрыла меня шалью и сказала, чтобы я спал, как примерный мальчик. Но когда она ушла, я встал и пошел мимо Миллтауна…
– Во всяком случае, он удрал, – перебила его Мэри, втайне завидуя. – Терпеть не могу вранье.
– Это не вранье, – возразил Джонни. – Это сон, если хочешь… Сначала я дошел до виадука, и надо мной грохотали поезда. А потом был Билли Трегенза, он поймал в камышах кузнечика и съел его…
– Вот уж это сущее вранье, – не выдержал старый Трегенза. – Да я никогда в жизни не делал ничего подобного!
– Вы были совсем как настоящий, – защищался Джонни. – А у вас за спиной проходила тропинка… между деревьями… Как же их называют? Лиственницы? Да, Билли Трегенза сказал мне, что это лиственницы.
– Да ничего подобного!
– Не лучше ли тебе отправить этого… этого сорванца в постель? – обратилась Мэри к матери.
– Нет, пусть уж закончит, – сказал доктор Карфэкс. – Это замечательная история, и мне очень интересно.
– А потом, – продолжал Джонни, – вдали, наверху, показался голый мальчик, и под ним плескалась вода. Я даже не могу передать, какой он был голый…
– Мэри права, – вмешалась миссис Бозанко, – отправляйся-ка ты спать, и немедленно.
– Он был такой голый, – продолжал Джонни, прижимаясь к Амиоту, – что мне захотелось с ним подраться. Я крикнул ему, но он не обратил никакого внимания. Я так запыхался, что не знал, смогу ли его ударить… И тут оказалось, что это каменный мальчик в фонтане. А еще в фонтане была золотая рыбка, а с другой стороны мимо темной изгороди проходила какая-то леди…
– Какая еще леди? – спросила его сестра.
– Глупая, леди – это леди, ее всегда отличишь…
– Но какая она была?
– Какая?.. Примерно как миссис Льюворн.
Именно в эту минуту к ним вдоль изгороди шла Линнет Льюворн. На ней была амазонка, а край длинной юбки она перекинула через руку.
– Вы как раз вовремя, миссис, – сказал фермер, вскакивая на ноги и приветствуя ее. – Не окажете ли нам честь выпить чашку чая?
– Нет, спасибо, – ответила Линнет. – Я просто проехалась верхом до кузницы возле Замка Дор и оставила там Мерлина, чтобы его подковали. Мне сказали, что сегодня вечером вы везете последнюю копну, и я решила вас поздравить.
– Вот она. – Бозанко указал пальцем на воз с сеном. – Нужна только девушка, чтобы посадить ее сверху. Запрягай-ка лошадей, парень, – обратился он к Амиоту, – и принеси лесенку. Мэри, детка, как насчет того, чтоб проехаться, как королева урожая?
Но Мэри дулась: ее задело то, что брату разрешили так поздно рассказывать истории.
– В другой раз, отец, – ответила она. – Мне всегда позволяли ехать на возу домой во время праздника последнего снопа.
– Ну что ж! Тогда полезайте наверх вы, миссис Льюворн. – И после паузы, со смешком: – Правда, по правилам это должна быть девица.
– Неважно, – отрезала миссис Бозанко, бросив проницательный взгляд на Линнет, которая в эту минуту зарделась. – Пусть миссис Льюворн окажет нам честь и заберется наверх, если она не возражает.
Линнет кивнула и полезла по небольшой лесенке, которую придерживал подбежавший Амиот. Он впряг Весельчака и Милашку, и воз, покачиваясь, точнехонько прошел через ворота и свернул направо, на узкую дорогу – такую узкую, что на кустах по обе стороны виднелись клоки сена, выдранные с предыдущих возов, и такую крутую, что Амиоту приходилось все время придерживать Милашку под уздцы. Лошади двигались в тени меж высоких изгородей. Косцы следовали за ними, напевая то поодиночке, то хором. На повороте дороги последние лучи солнца осветили Линнет на верхушке копны и вызолотили вилы, которые она держала.
Один раз Амиот взглянул вверх: на фоне неба она казалась лучезарной. А Линнет отметила про себя его сильные плечи, уверенные движения и то, как он ловко управлялся с лошадьми.
Наконец они прибыли к сеновалу и остановились возле огромного стога. Трегенза и еще один работник, имени которого Линнет не знала, зашли спереди и начали по лесенке взбираться на воз. Их силуэты с вилами в руках вырисовывались в бледном свете уходящего дня.
Амиот, отпустив уздечку Милашки, вознамерился помочь Линнет спуститься.
И тут в считанные секунды чуть было не случилось непоправимое – но беда миновала. Впоследствии Линнет вспоминала лишь, что Амиот посмотрел на нее – ворот его рубашки был распахнут, голая шея присыпана сенной трухой. Тут же, пытаясь спуститься, она запуталась каблуком в юбке и, чтобы удержаться на возу, схватилась за рукоять вил. Вилы соскользнули, но Амиот подхватил их и отбросил в сторону как раз в тот момент, когда зубья чуть не вонзились ей в бок. Линнет упала ему на руки, и тут копна сена, которую вилы больше не удерживали, опрокинулась и укрыла их обоих.
– Ловко сработано, – пробормотал доктор Карфэкс.
– Вот так сено, просто красота! – шутливо воскликнул фермер. – Ну и вовремя же ты подоспел, парень!
Щеки у Линнет горели, Амиот же был бледен, как будто только что увидел привидение. Да и ничего удивительного – ведь какая беда могла случиться! Он с отрешенным видом смотрел на вилы, а потом отшвырнул их – смертоносные зубья воткнулись в большой стог сена.
