Текст книги "Убежище идола"
Автор книги: Д. Графт-Хансон
Жанр:
Детские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
7. ТАЙНА УБЕЖИЩА ИДОЛА
ижина была маленькой, круглой и низкой, такой низкой, что когда проскользнувший внутрь Агьяман встал во весь рост, он почти коснулся головой ее тростниковой крыши. Он инстинктивно пригнулся, на минуту потерял равновесие, но тут же ухватился за балку и устоял на ногах. Сдерживая рвущееся со свистом дыхание, он, наклонившись, всматривался в темноту, в дальнюю комнату. Круглое отверстие в крыше впускало в ту скрытую от него комнату ночь, но ночь была темна, и так же темно было в хижине. Агьяман постоял немного тихо и молча и наконец решился.
– Опокува… – негромко позвал он в темноту. – Где ты, Опокува? Это я, Агьяман.
И тут же радостный, знакомый голос откликнулся на его зов:
– Ой, это ты? В самом деле ты, Агьяман? Ну, тогда он сработал, хорошо сработал…
– Кто сработал? – Агьяман даже испугался: о чем это она говорит?
– Как кто? – Опокува нервно хихикнула где-то там в глубине. – Крик овеа, конечно.
– Ах, ты об этом, – облегченно вздохнул Агьяман. – Ну да, мы услышали его, когда ночевали на дереве, там, на холме. И пошли на крик…
– А где Боафо?
– С собакой сидит в кустах, за хижиной… Мы пришли освободить тебя! Как к тебе войти? Или ты можешь выйти сама?
– Нет… – донесся до него грустный голос. – Моя дверь заперта снаружи, и она с той, с другой стороны, ее хорошо видно…
– Кому видно? – растерялся Агьяман.
– Ну, тем, у костра… – с заминкой произнесла Опокува. – Я вот смотрю и вижу из-под двери отблеск костра, значит, костер ее освещает… Они сразу тебя заметят, если ты подойдешь к двери.
Агьяман молчал. Он пытался что-то придумать, сообразить – быстрее, быстрей, времени оставалось так мало: вот-вот рассветет. Но ничего путного не приходило ему в голову.
– Сделай что-нибудь, Опокува! – взмолился он, совсем потерявшись. – Я ничего не могу придумать!
– Я тоже… – тихо прошелестело из темноты. – И у меня связаны руки и ноги… Я лежу на земле и не могу двинуться…
Агьяман замер от ужаса: они еще и связали ее! Наступило молчание… Что делать? Что же делать? Он прижался щекой к балке.
– Опокува! – позвал он. – Слышишь, Опокува, попробуй развязаться.
Теперь ему казалось, что только в этом дело. Ей надо освободиться от веревок, тогда она сможет открыть дверь, выйти.
– Скорее, Опокува, скорее! – торопил он, и она послушалась.
Агьяман слышал, как Опокува каталась по земле, стараясь освободиться, потом наступила тишина.
– Нет, не выходит, – призналась Опокува и добавила, утешая: – Послушай, Агьяман, даже если я выберусь из хижины, они скоро хватятся и бросятся за нами в погоню. Они знают лес как свою ладонь, и все в нем тропки, и все опушки…
– Что же делать?
Надежда покинула Агьямана: теперь все пропало… Но Опокува так не думала.
– Слушай, – горячо зашептала она. – Не хочу я, чтоб вас тоже поймали. Сейчас они думают, что я здесь одна, что просто заблудилась и случайно зашла в их лес. Им и в голову не приходит, что вы тоже здесь, что вообще в ущелье кто-то есть, кроме них… Бегите быстрей в город, к Нане Оту…
– Да ты что! – от возмущения Агьяман заорал во весь голос. – Ты что?! Бросить тебя одну?
– Да-да, одну, тише ты, тише! Слушай, я тут такое узнала… Это важно, пойми… Я такое тут обнаружила!..
О чем она говорит? Что она могла тут найти? И вдруг Агьяман вспомнил.
– Это ты о ягненке? – спросил он.
– Да нет! Слушай, теперь можно не очень спешить. Хочешь скажу, что случилось, когда он поймал Меня?
– Что? – Агьяман тоже понизил голос до шепота.
– Знаешь, кто он – тот, что спрыгнул тогда с дерева?
– Ну?
– Ни за что не поверишь: это же верховный жрец Абуры!
– Кто? – забывшись, снова закричал Агьяман. – Хочешь сказать Окомфо Квеку Ампеа?
– Ну да! Я узнала его! Еще там, в лесу! Я чуть не крикнула от неожиданности, чуть не назвала его имя. Я даже рот зажала рукой, чтоб не заорать, не выдать себя…
– А я видел, – вспомнил Агьяман, – видел, как ты зажала себе рот. Только я не понял тогда, в чем дело, думал, ты это от страха… А потом, что было потом? Говори скорее, надо бежать за помощью…
– А тогда не перебивай, – рассудительно заметила Опокува.
Она выждала минутку, ожидая ответа, но Агьяман благоразумно решил промолчать, и Опокува продолжала.
– Так вот. Он потащил меня по лесу, быстро-быстро. Мне-то что: я лежала у него на плечах, а вот он… Знаешь, Агьяман, он несся как стрела, будто под ногами у него было ровное поле, а ведь я не заметила ни одной тропки. Мне кажется, он знал этот лес, как собственный дом. Он бежал, а я кричала и визжала, и колотила его кулаками, и щипала что есть мочи. Один раз я так впилась ему в плечо, что он завопил на весь лес. По-моему, я разодрала ему плечо, Агьяман. Потом я так его укусила, что он остановился и поколотил меня, здорово поколотил. У меня и сейчас все болит. Ух и орала же я…
Ну и ну, ай да Опокува! Пережить такое – и ничего: так об этом рассказывать, будто не о себе, посмеиваясь…
– Ну вот, – продолжала Опокува. – Я все орала и визжала, а он все бежал и бежал и, наконец, добежал до этой вот деревушки, до этих хижин. Тут нас окружили жрецы, просто целая куча жрецов – высыпали из домов, кричат, машут руками. Многие были такими усталыми, так тяжело дышали, будто долго бежали откуда-то… «Может, они тоже охотились на деревьях, как наш жрец?» – думала я, но никого, конечно, ни о чем не спрашивала…
Опокува замолчала.
– Ну же, говори… – торопил ее Агьяман, и она заговорила снова:
– …Они все шумели, все спрашивали друг друга о чем-то и почему-то злились, а некоторые молчали и смотрели на меня, как на какое-то чудо, но тоже – очень злобно они меня рассматривали. Я думала, что вот тут же, на поляне, меня и прирежут, а они вдруг смолкли, как по команде, и повернулись лицом к лесу. Смотрю, к нам идет какой-то старик – дряхлый, седой, волосы белые-белые, лицо в морщинах, худой, скулы торчат… Он шел ужасно медленно, и ноги его, наверное, дрожали – очень уж нетвердо ставил он их на землю. Но глаза, знаешь, Агьяман, глаза у него были совсем молодые, такие ясные… Я взглянула на него, и он мне даже понравился: в его глазах не было злобы. Я подумала: «Есть среди них, значит, человек добрый…» Мой страх немножко прошел, я как-то надеялась на этого старика.
Агьяман хмыкнул в темноте: добрый… среди жрецов! А Опокува продолжала:
– Кто-то принес высокую скамейку, и он сел напротив меня. Он сидел и смотрел на меня сверху вниз, с этой высокой скамейки, а все жрецы – на него. Видно было, что они чего-то боялись, беспокоились вроде о чем-то… Он смотрел долго – разглядывал меня с ног до головы и все молчал и молчал. От этого молчания мне стало как-то не по себе, так тревожно… Но тут как раз он и заговорил. «В первый раз за долгие годы чужой проник в наше убежище, – сказал он. – Хорошо, что это всего лишь девчонка… Но все равно – мы не можем позволить ей отсюда уйти, потому что никто не смеет ступать по этой земле, никто не должен знать, где мы живем…» – «Что прикажешь с ней делать?» – спросил Квеку Ампеа. И тут я поняла, что старик – верховный служитель и все они – ничто в сравнении с ним. «Пусть она станет одной из нас», – сказал старик и улыбнулся мне. Сердце у меня замерло: что это значит? Как я могу быть такой же, как вот они? Этого я не знала, но испугалась очень. А он продолжал: «Так хотят духи наших предков, которые привели ее сюда… Им нужны не только жрецы, но и жрицы. Мы обучим ее трудному нашему искусству. Пусть посвятит она свою жизнь идолу…»
Мой мучитель, Квеку Ампеа, был очень доволен, да и другие – тоже. Они все закивали головами, а старик обратился прямо ко мне. «Девочка, – сказал он, и голос его был как мед, – ты нас не бойся. Никто не причинит тебе здесь вреда. Духи хотят, чтобы ты им служила. Потому-то они и привели тебя к нам, в наш заповедный лес. И помни: нет ничего прекраснее, чем служить духам предков. Отвечай, согласна ли ты посвятить свою жизнь идолу?» – «Нет! – закричала я. – Нет! Я хочу домой, к себе, к людям!..»
Опокува замолчала. Агьяман молчал тоже, пораженный услышанным. Через некоторое время до него донесся тихий голос девочки:
– Ух, какими грозными стали вдруг их лица! Только старик все еще улыбался. «Хорошо, – согласился он, – ты вернешься домой, но не сейчас. Ты вернешься, когда постигнешь всю нашу мудрость и наши тайны, когда станешь великой жрицей…» – «Нет-нет! – кричала я. – Я не хочу быть жрицей!» – «Ты будешь ею», – сказал он, и голос его не был уже так мягок, как прежде. Мед в его голосе исчез, исчезла улыбка с его лица, и оно стало таким, что я насмерть перепугалась. «Ты будешь ею, – повторил он, – и тогда мы отпустим тебя в твою деревню. Но ты уже будешь нашей. Ты станешь сообщать нам обо всем, что происходит, рассказывать о тех, кто собирается просить совета у Нананома. И те, кто придут к нам, увидят, что мы все о них знаем, и это перевернет их сердца… И всякий раз, когда народ твой постигнет беда, ты будешь посылать людей к нам, и ты станешь богатой и уважаемой, и имя твое отныне будет внушать людям страх…»
Он говорил все громче и громче, чуть покачиваясь, как во сне: «Они будут приносить в жертву идолу коз, кур и овец, они будут давать нам деньги, много денег, слышишь, девчонка? И многое, очень многое перепадет тебе, о будущая жрица. И тебе не придется больше добывать себе пропитание, не придется ничего покупать. Ты просто возьмешь корзину и пойдешь на базар, и отберешь у торговцев все, что тебе угодно. Подумай над этим, дерзкая девчонка. У тебя будет все, если ты останешься с нами».
Он взглянул мне в глаза грозным взглядом, и ужасная улыбка искривила его губы… «Так ты не хочешь быть жрицей?» – спросил он, и я крикнула: «Нет!» А потом я попросила: «Отпустите меня домой! Я хочу домой!» И тогда в глазах старика вспыхнул огонь, а улыбка исчезла с его губ. «Запомни, – сказал он, – мы не отпустим тебя, если не станешь ты жрицей Нананомпоу. Никогда!» И тут он подозвал к себе Окомфо Квеку Ампеа. Тот подошел и встал со стариком рядом. «Мы не отпустим тебя, – повторил жрец. – Мы не позволим тебе рассказать о том, что ты видела среди нас этого человека. Ты хочешь, чтобы все узнали, что он – наш человек в Абуре? Да, он работает на нас, он привел к нам Нану Оту, заставил его просить у нас помощи…» Старик засмеялся: «Мы, конечно, поделимся с ним вашими дарами идолу». – «Отпустите меня, я никому ничего не скажу! – крикнула я. – Не скажу ни слова о том, что видела, что слышала здесь…» Конечно, Агьяман, я врала. «Мне бы только отсюда выбраться…» – думала я. Но старик был очень умный. «Нет, девчонка, – расхохотался он, – твои губы лгут. Меня ты не обманешь: я ведь родился не вчера, очень долго я живу на свете…» – «Честное слово, – просила я. – Ну, честное-пречестное, не скажу…» – «Скажешь… – злобно смеялся старик. – Не умоляй, мы тебя не отпустим, маленькая упрямица. И мы знаем, что делать с такими, как ты: если не хочешь служить духам предков живой, ты послужишь им мертвой…»
– Ой, – ойкнул Агьяман. – Да как же… Да что же… – Казалось, он растерял все слова.
Опокува хмыкнула в темноте.
– Знаешь, я тоже вот так же ойкнула. Все, что угодно, только не это… Слова его падали на мою голову, как большие тяжелые камни. Я уже видела, как эти дикари приносят меня в жертву. Все вдруг стало кружиться вокруг меня – и лес, и жрецы, и седой старик. Они кружились все быстрей и быстрей, а потом пропали, утонули во тьме, и я упала на землю. И больше я ничего не видела, не слышала и не чувствовала, Агьяман. Совсем ничего… Когда я очнулась, я лежала здесь, в этой хижине без окон, со связанными руками и ногами. А теперь я не знаю, что со мной будет… Но как здорово, что вы здесь! Я так и знала, что вы меня ищете, что не бросили меня в беде! Потому я и посылала сигналы, стала кричать голосом овеа, как только стемнело… Знаешь, вот вы рядом – и все не так страшно, и еще – очень хочется есть, просто страшно хочется!
– И мне, – признался Агьяман.
Вот странно, только что он, оцепенев от ужаса, слушал о том, как Опокуву приговорили к смерти, но стоило ей сказать про еду, как весь страх вдруг исчез… Даже стыдно…
– Мы ведь после тех самых ананасов так ничего и не ели, – чуть виновато начал он и тут же перебил сам себя: – Слушай, но что же нам делать? Нельзя так тебя оставлять, ведь они убьют тебя!
– А я думаю – нет. – Голос Опокувы звучал не так уж печально. – Но даже если они и в самом деле решили убить меня, время у нас еще есть. Они не тронут меня, пока не закончатся дни паломничества. Это же не по правилам: приносить человеческие жертвы в священные дни. Им надо дождаться, когда все уйдут. Вот тогда… Но этого «тогда» не будет, Агьяман. Слушай, что я придумала…
Голос Опокувы упал до едва слышного шепота:
– Иди к Боафо, а утром – с ним вместе в город. Расскажите обо всем вождю. Только он может спасти меня.
– А ты? – Сомнения снова стали одолевать Агьямана. – Ты говоришь, они не посмеют… А вдруг посмеют? Ведь мы уже были у идола, уже принесли дары… Значит, церемония кончена…
Нет, он не мог оставить ее одну. Уйти к Боафо, а Опокува – здесь, в темноте, связанная. Нет, невозможно! Опокува, казалось, все поняла и перестала уговаривать. Теперь она уже приказывала:
– Иди. Быстрее! Церемония еще не окончена: еще идут и идут паломники… Только дождитесь рассвета – теперь уже скоро, совсем скоро… А с рассветом – в путь.
Агьяман не двигался. Он стоял молча, напряженно всматриваясь в темноту. Рассыпалась и затихла барабанная дробь, там, у костра, прекратились ритуальные пляски…
– Скорее! – вскрикнула Опокува. – Кто-то идет к хижине! Я слышу чьи-то шаги. Беги, а то пропадем!
Раздумывать было некогда. Тревога в голосе Опокувы мгновенно передалась Агьяману. Словно вспугнутый лесной зверь, прянул он в темноту. Через минуту он был уже рядом с Боафо.
– Бежим отсюда, – шепнул он. – И не спрашивай ни о чем. Потом расскажу.
– Куда бежим? – быстро спросил Боафо.
– Куда-нибудь… Подальше отсюда… Здесь опасно. Мы погубим Опокуву.
Боафо не посмел ни о чем спрашивать: сейчас было не до расспросов.
– Бежим опять к нашему дереву, – торопливо прошептал он. – Там мы дождемся утра.
Найти дорогу назад оказалось не так-то просто. Убежище идолов они отыскали сразу: шли на костер да на крик овеа. А тут они совсем растерялись. Ночь была темна, и темным был лес. Ослепленные светом костра, они двигались наугад, не зная, как выбраться из ущелья. Они шли быстро, почти бежали – быстрее, быстрей, подальше от служителей грозного идола! Мпотсе молча бежал впереди. Оглядываясь, ребята видели, как маленькой звездочкой, запутавшейся среди густых деревьев, горит костер. Звездочка становилась все меньше и меньше и, наконец, погасла. И тогда Агьяман остановился и сказал:
– Слушай, мы от них убежали, нас не ищут и не поймают. Теперь надо отыскать дерево. Но как найти его?
Боафо остановился тоже, беспомощно посмотрел на Агьямана. Откуда он знает, где искать подходящее для ночлега дерево?
– Надо просто идти вперед, – сказал он, подумав. – Идти и не останавливаться, пока не выберемся из ущелья. Должны же мы когда-нибудь выбраться?
– Должны, – согласился Агьяман. – Помнишь, как мы шли сюда: в лицо нам дул ветер… деревья стояли далеко друг от друга. Сперва мы поднялись на холм, а потом стали спускаться… Идем: может, по дороге попадется удобное для ночлега дерево.
Так они решили и пошли дальше. Они шли молча, не разговаривая, сквозь ночь и черный в этой ночи лес, шли, думая только о том, чтобы не сбиться с пути, выбраться из долины. Мпотсе по-прежнему бежал впереди, изредка оглядываясь на хозяев. Наконец начался подъем, ущелье кончилось. Но они так устали, так им хотелось спать, что Боафо предложил забраться на первое попавшееся дерево. Он хотел привязать к дереву Мпотсе, но Агьяман остановил его.
– Не надо, – сказал он. – Пусть бегает на свободе, охотится. Он ведь тоже ничего сегодня не ел, может, поймает мышь или еще кого…
– А вдруг убежит? – забеспокоился Боафо.
– Может, и убежит, – согласился Агьяман, – но вернется. Он же знает, что мы здесь, на дереве. Он нас не бросит, верно я говорю, Мпотсе?
И Мпотсе завилял хвостом, подтверждая правоту слов. Потом он рванулся и исчез в темноте. А ребята залезли на дерево и устроились как могли. Конечно, дерево не очень-то было приспособлено для ночлега, сидеть на нем было трудно, особенно для Боафо, но выбирать не приходилось. Оба они ужасно хотели спать, но прежде чем заснуть, Агьяман пересказал Боафо все, что услышал в хижине от Опокувы.
В это самое время Нана Оту возвращался в свою резиденцию. Он был у вождя Манкесима Наны Аду и теперь шел но городу в сопровождении четырех старейшин. Нана Оту шел молча, погруженный в тяжелые думы, и старейшины не смели его беспокоить. Мысли вождя Абуры были сейчас не с ними, они были с Агьяманом и Боафо, с Опокувой. Куда они запропастились? Ему доложили об их исчезновении во время обеда, в полдень – сказали, что никто с утра их не видел, никто, кроме служанки, накормившей ребят завтраком. На обед они не явились. Стали искать, и тут-то выяснилось, что всех троих нет с утра. Женщины переполошились.
– Не надо волноваться, – успокаивал их Нана Оту. – Сегодня – большой базар, может быть, они отправились на площадь и вот-вот вернутся. Оставьте для них обед.
Он сказал так и забыл про ребят: они частенько пропускали обед, увлеченные чем-нибудь, и бегали где-то до вечера. Но к вечеру всегда возвращались. Нана Оту отправился отдохнуть после обеда и вышел из спальни только к заходу солнца. На веранде играли ребята, но его гостей среди них не было. Нана Оту спросил служанку и получил тот же ответ: никто с самого утра их не видел.
Нана Оту нахмурился: не могли же они до сих пор быть на базаре?
– Что-то случилось, – сказал вождь своему толкователю и взглянул на солнце.
Оно было уже у самого горизонта. Алый свет залил двор, окрашивая в красный цвет высокие стены дома.
– Но что же могло случиться? – недоумевал толкователь.
– Не знаю, – покачал головой Нана Оту. – Если они отправились на базар, то почему до сих пор не вернулись? Должны же они хотя бы проголодаться, да и базар давно кончился…
– А вдруг они не на площади?.. – осторожно начал Опанун Фунн.
– Где же им еще быть? – рассердился вождь: как посмел толкователь угадать его тайные мысли?..
– Может, они отправились к идолу, – продолжал свою мысль Фунн.
– Зачем? – нахмурился вождь.
– Не знаю… – задумчиво протянул Опанун Фунн и покачал головой.
Наступило молчание. Нана Оту не двигался, он стоял и упорно думал о чем-то, и рядом с ним, в глубокой задумчивости, стоял толкователь. Оба смотрели на солнце, которое, словно огромный красный мяч, медленно тонуло за горизонтом. Но вот солнце скрылось. Ночь окутала двор темнотой. Дети перестали играть и разошлись по своим комнатам. Нана Оту ходил по веранде, Опанун Фунн следил за ним взглядом. Несколько раз Опанун Фунн хотел что-то сказать, но не решался. Потом не выдержал.
– Надо искать, – промолвил он. – Надо искать, пока не настала ночь. Надо просить помощи, вождь…
– У кого? – Нана Оту подошел к толкователю, заглянул ему в лицо.
– Мы здесь чужие, – сказал Фунн. – Мы здесь чужие и лесов не знаем, мы не найдем. Надо просить помощи у Наны Аду. Пусть бьют в гонг, пусть гремят барабаны и кричит глашатай. Пусть люди знают, что мы ищем ребят: двух мальчиков и одну девочку в цветастом платье и с веселым лицом. Люди помогут нам, Нана Оту.
– Хорошо, – сказал Нана Оту. – Так мы и сделаем. – Лицо его просветлело, надежда оживила вождя. – Послать к вождю Манкесима! Сейчас же…
И Опанун Фунн вместе с двумя старейшинами отправился к вождю Манкесима.
– Опишите глашатаю пропавших детей, – сказал им вождь на прощание.
Старейшины покинули дом, а Нана Оту остался ждать на веранде. Он не шел в комнаты, и слуги вынесли на веранду керосиновые лампы. Язычки пламени колебались от дуновения ветерка, причудливые тени плясали на стенах. Нана Оту ждал.
Между тем весть об исчезновении детей разнеслась среди людей Абуры. На веранде стали собираться те, кто пришел вместе с вождем в Манкесим. Тихо подошли служанки – местные жительницы. Они молча сели в сторонке, изредка поглядывая на ворота: вдруг ворота откроются и появится неразлучная троица? Все молчали. Потом одна из служанок осмелилась напомнить вождю об ужине, но он только покачал головой. Да и никто в этот вечер не ужинал: люди ждали вестей от Наны Аду.
Казалось, прошла вечность – в глубоком молчании. Но вот вдали забили барабаны, зазвучал тревожно гонг. Потом настала мгновенная тишина, и в этой тишине, далеко-далеко, разнесся протяжный крик городского глашатая:
– Слушайте, слушайте… слушайте все…
– Наконец-то, – облегченно вздохнул Нана Оту.
Во всем городе открывались двери, жители Манкесима выходили из домов и слушали этот протяжный вопль – случилось что-то особенное, раз кричит глашатай, да еще в такое неурочное время.
– Нана Аду и его старейшины повелели сказать, что друг Наны Аду – вождь Абуры, благородный Нана Оту – попал в беду… – В ясном воздухе крики слышались отчетливо, чисто. – Вождь Абуры пришел к нам в город просить помощи и совета у великого идола Нананомпоу. С вождем пришли его гости – два мальчика и девочка…
Глашатай подробно описал каждого, а потом прокричал, повысив свой звучный голос:
– Этим утром они ушли из дому и пропали. Если кто-нибудь видел кого-то из них или знает кого-то, кто их видел, пусть немедля идет к вождю Абуры и скажет. Человек этот получит вознаграждение…
Наступила тишина. Замолчал глашатай, и люди Абуры молчали тоже. Потом глашатай снова ударил в гонг – в знак того, что закончил. Через некоторое время где-то вдали, в другом конце города, снова ударили в гонг и снова закричал глашатай – вождь Манкесима сделал все, чтобы о беде знал весь город. А Нане Оту оставалось только ждать.
И вот ворота открылись, и во двор вошли старейшины и толкователь, а с ними – глашатай. Они привели с собой пожилого человека и юношу. Все подошли к Нане Оту, обменялись приветствиями. Первым заговорил глашатай.
– Расскажи обо всем вождю, – сказал он, и юноша стал говорить.
– Мы с братом, – сказал он и кивнул на пожилого мужчину, – пришли в Манкесим, чтобы спросить совета у великого Нананома. – Голос его дрогнул, он испуганно оглянулся, словно кто-то стоял за его спиной. – Утром мы отправились к идолу, а по дороге нас обогнали трое ребят. Они похожи на тех, о которых кричал глашатай. С ними была собака – черная с белым, ведь правда? – Он обернулся к брату, и брат молча кивнул.
– А куда они шли? – Голос вождя дрогнул.
– Не знаю… Но тропа вела к идолу… – испуганно понизив голос, сказал юноша.
– Да-да, еще немного – и они пришли бы к нему, – добавил его брат.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил в волнении Нана Оту.
– Я хочу сказать, что они свернули с тропы прямо в лес. Я удивился: что им там надо? Я следил за ними, пока они не исчезли…
– Ой! – всплеснула руками одна из служанок. – В лес! Ой, они там пропали, пропали!..
– Они свернули с тропы, говоришь ты, – медленно повторил Нана Оту. – Это плохо…
– Плохо, плохо, – испуганно подтвердил глашатай. – Никто не смеет ходить по заповедному лесу, никому не позволено ступать по священной земле. Если то, что сказали эти люди, правда, тогда все может случиться… Люди исчезали в священном лесу навсегда, пропадали навеки, никто о них больше не слышал…
Нана Оту закрыл лицо руками. Все молчали. Каждый представлял себе те бесчисленные опасности, какие подстерегали ребят. Потом Нана Оту поблагодарил юношу и его брата и отпустил их, сказав, что завтра они получат вознаграждение.
– Ну, что будем делать? – обратился он затем к старейшинам. – Если они в самом деле отправились в убежище идола, надо идти их спасать.
– Но не можем же мы нарушить запрет? – возразил один из старейшин. – Мы не смеем ступить на землю священного леса: проклятье самого Нананомпоу падет на наши головы…
– Разве не слышал ты, Нана Оту, про судьбы тех, кто преступал запрет? – поддержал старейшину другой старец.
– Слышал, – задумчиво подтвердил вождь Абуры. – Но если, говорите вы, никто не возвращался из леса, значит, мы потеряли детей навсегда, так?
Старейшины молча опустили головы.
– Но ведь это не мои дети, – продолжал Нана Оту. Голос его звучал сурово. – Они – наши гости, их прислал ко мне мой друг, верховный вождь Асантехéнсе. А вдруг он подумает, что мы принесли их в жертву нашему идолу? Кто может предвидеть, на что он тогда решится?
– Ты прав, Нана Оту, – сказал Опанун Фунн. – Надо идти в лес во что бы то ни стало.
– Но это запрещено, вы же знаете! – подал голос глашатай.
– Придется просить разрешения у Наны Аду, – решил Нана Оту и сам отправился к вождю Манкесима.
Нана Аду уже все знал. Он не ложился спать в ожидании вождя Абуры, и его старейшины не шли спать тоже. Он встретил Нану Оту с почтением и сочувствием, он готов был помочь ему, но старейшины твердили одно: «Никто не смеет ступить на священную землю – это запрет самого Нананома, и не смертным его отменять». Старейшины говорили о традициях и законах, о смертельном риске, об опасностях, поджидающих незваных гостей в священном лесу…
Совет продолжался долго. Нана Оту стоял на своем. Он спорил со старейшинами, уверял их в том, что все понимает, что никогда не посмел бы преступить законы, но Асантехенсе – его друг. Не может же он, вождь Абуры, предать дружбу? И сами ребята… Разве они не его гости? Разве не повелевает старинный долг гостеприимства спасти их?
Они спорили и спорили, и наконец Нана Аду сдался.
– Хорошо, – сказал он. – Я пошлю в лес самых лучших, самых мужественных моих воинов. Пусть они идут вместе с вами, но пусть духи знают, что я противился этому, и сам я не ступлю на запретную землю.
– А я ступлю, – решительно сказал Нана Оту. – Я сам поведу твоих воинов, Нана Аду. И пусть духи гневаются на меня, пусть знают, что я настоял на этом. Лучше гнев Нананома и тех, кто ему служит, чем горе друга!
Так сказал Нана Оту, поблагодарил вождя Манкесима и покинул дворец. Договорились, Что двинутся на поиски рано утром и встретятся у тропы, чтобы сберечь время. Нана Оту верил, что решил все правильно, и потому, придя домой, сразу заснул и спокойно спал до утра.