Текст книги "Директория IGRA"
Автор книги: Чингиз Гусейнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
– Мало что изменилось за тыщу лет, – вздохнул святой. – Сечение розгами, растяжение членов, поджаривание на горячих углях, или вешать вверх ногами, а под головой жечь костер. Прогресс минимальный: подъем со стряскою без огня или огонь со стряскою, и сверх того – висок горячим утюгом проутюжить.
– Не вижу, – Мустафа им: дескать, изучал в университете, – испанских железных башмаков с гвоздями.
– Как же, вот они, можете потрогать, – предложил святой. – А станок, в который заклепывалась голова, только у нас и сохранился.
Далее комнаты времен Rastrelli:
–... вот вам Младший, – объясняет святой, соскучившийся по изящному стилю, – с его выразительной трактовкой энергии масс, мощно выраженным портиком,
– Словно челюсть! – вставил черт,
–... колонной, увенчанной сильными раскреповками, и он предшествовал Старшему, у которого началось с тихого и скромного бюстика, а завершилось всплесками, когда виднейшие пробовали силы воссоздать переливы колоссальности.
Залы с примитивными иглами: всадят – весь стресс улетучивается,
и пластиковые пули тут, и водометы (кому гейзеры, кому грязевые извержения), саперные лопатки, слезоточивый газ, – картинки генеральных репетиций, как обуздать.
Ну вот, наконец-то – одиночные камеры, где прелесть как испытываются чувства (а Мустафе кажется – сауна).
– Терпеливо перенес – значит, Всевышний помог, и тогда отпускали.
– Надеюсь, – это Мустафа, – если мне придется туго, поможете.
– Разве я Всевышний?
– Вылитый!
– Черт знает, что он говорит! – воскликнул башка.
– Черт и знает! – Это святой. И к Мустафе: – Виновному всевышний не помогал, и тот раскалывался.
– Вы о временах ZV? – Никто не среагировал.
– Я только не помню, в какой последовательности: муж ранее жены или жена ранее мужа? Кстати, как у вас с женой?
– А что?
– Не чувствуете вины?
– ?
– А Ника?
– Извините, это – нельзя сердиться! – мое личное дело.
– Это во времена ZV, так?.. с вашей легкой руки и пошло, всякие игры.
– Вы преувеличивается – Ника проболталась! – мои заслуги.
– Не о вас персонально речь: ваша Вышка и рассекретила тайны, утратив... – и к черту: – А что утратив?
– Ясно что! Знаем мы о вихляниях твоего суперрукля, кружок у нас вел, хвастунишка-лгунишка! На грош амуниции, на рупь амбиции!
– Ныне покойного, – чтоб не очень хаяли.
– Я и забрал его за это в ад!
– Так кого же ранее вас, если придется?
Черт взглянул на часы: – Там уже началось.
В тот же миг – это случилось неожиданно, вскрикнуть не успел – Мустафа оказался (все еще представлялось, что за дверью – сауна) в коморке на одну лишь думу (душу?), и щелкнуло за дверью.
– Эй! Что за шутки?! Выпустите немедленно! – Голос в пустоту. Успокойся, сейчас откроют.
Все замкнуто. Дыши ровно. Без паники. Вот так: вдох – выдох, вдох выдох. Сохранить силы. Сразу вспотел. Воздуху! Это психоз. – Эй!.. – Не кричи. Всплывает из глубин паническое, сейчас задохнется: – Откройте! Нет, не стучать: ведь слышат! Оставят и уйдут? – Я задыхаюсь!..
Ни звука. Успокойся. Псевдонимы, в которых живем? Да, занимаюсь самовнушением. Надо беречь силы. Так глупо дал заманить! Ника спохватится! А вдруг и она с ними? Никого не предупредил! Хоть бы Нору!
– Есть кто? Глупые шутки! Откройте немедленно! Я ж могу умереть!..
ноги подкашиваются
сердце забилось
держаться
вздохнул глубоко
не дышится
воздуху!..
снова поэма-реквием?
беречь силы
вся спина мокрая
рубашка прилипла к плечам
вытереть лицо
пот стекает с волос
без паники!
слезы подступают.
Этого еще не хватало!.. – Считайте, что победили, выпустите меня, слыши те?! – Не выдержит. Не терять энергию! Слова не успокаивали.
слабость в теле
дрожь в коленях
сердце в глазах болит
почему не глаза?
– Да я вас!.. – Наконец-то! Голос оттуда:
– Ах, еще грозить! – Ждут, чтоб взмолился!
– Ответите за самоуправство! – Молчат. – Какого беса вы меня мучаете? Что я вам сделал?!
– Но я с вами, – это святой.
– За мою смерть ответите!! – сорвал голос. Сразу стало трудно дышать.
колени уперлись о стену
так и повис
жив ли?
задыхаюсь!
это хрип.
Потерял счет времени, он ли сказал задыхаюсь? горло будто распухло мешает дышать.
Уже не понимает, где он, впал в забытье.
... Дверь резко отворилась, и Мустафа вывалился, ноги еще там, лежит бездыханный, но чувствует, что жив, теребят, не открывать глаза, нет сил спорить, чего-то желать, оставьте в покое, кто же его втолкнул? Он шел за башкой!.. Непременно посмотрите музей, детка! Не встанет ни за что – уперся ногой о дверной косяк, чтоб не втащили обратно. Снова запрут – не выдержит. Бежать! Но Титан!..
Он им такое устроит! Он их раздавит, эту мразь!..
– Ээ...э! Да он хилый, а мы-то думали!.. – Сквозь пелену, не ясно, чей голос. – Можно осудить невинного, имеющего слабое сложение, – Мустафа с трудом постигал смысл слов, – а можно и оправдать беззаконного, на силу и крепость свои уповающего, так? А попал к нам – нет ни невинных, ни беззаконных. – О нем? – Ну-с, отдохнули и хватит.
– Да, – это святой, – из такой глины, даже если обожжена, не вылепишь колосса. – Мустафу усадили на стул (экспонат?). – Ну-с, продолжим диспут. Итак, вы утверждаете... А что он утверждает? – спросил у башки.
– Болтал о ZV! – ответил вместо святого черт.
– Ну да, академик!
Знают!
– О!.. С каким наслажденьем мы будем играть в эти их... – и брань по адресу близнецов: Гласности + Контроля. И чуть ли не словами Мустафы: – Не брат и сестра, а муж и жена!
– Семья=то распалась!
– Не распалась! Помер мужик!
– Разве?
– Ну да, гласность овдовела и пошла, дабы чувственность утолить, по рукам! – Облик святого сразу стал земным. Что-то произошло, но что?
– Говорят, – заметил башка, – видели живого Контроля.
– Среди бомжей!..
– Что ж, триумвират, – заметил черт, – вынесет, конечно, вердикт, и каждому выпадет радость: кто получит пять – рад, что не десять, кто десять – что не двадцать пять, а этот – что избежал рсстрл'а. – Банально и старо! – Жаль, – вздохнул, – что возраст у нас уже не тот!
– Опыт! – успокоил башка.
– Подзабылось малость, – и на Мустафу святой смотрит, – иначе мы бы этого молодца в заповедные края, где карликовые березы и низкие кусты рябины. Потом под сопку. Ну как, хочется под сопку? Хилые нынче пошли, хотя, – святой размышлял в привычно-спокойном тоне, – чуть передержали в боксе, надо б по принципу маятника, чтоб привыкал и осваивал, и мы б ему новые испытания, поднимая шкалу. Дюжина разрядов – на первом споткнулись.
– Успеть бы хоть часть провернуть: иглы под ногти, поджаривание на костре, пивная бутылка – с пивом! – и чтоб сел на горлышко всем своим задом, по спине валиком с гвоздями, что еще?
– Да, пытки измельчали, – вздохнул святой, – прежде наказывали, испытывая: на схватку со львом, многоголовой гидрой, да чтоб похитил чудовище какое из подземного мира. Кары и моральные: в рабстве унизят, заставят носить женское платье... – Умолк, вспомнив про богатыря – без передыху двести девиц, покуда всех... а тут выпытывай всякие мелкие пакости.
– Отвлеклись, а время не ждет! – Это башка.
– Что еще? – устало изрек, отходя от видений с женщинами.
– Черт истосковался от безделья.
– Что намерены еще выудить?
– Сам и расскажет, в чем хотел чистосердечно покаяться: порочащие слухи, заговоры, диверсио и терро.
– Скучно, – зевнул святой, но зато Мустафа пришел в себя и втянулся в дискуссию:
– Времена эти, к счастью, прошли! Даже при Новом!
– Эх, доверчивость!
– Какие нынешние жертвы? Их нет!
– А завтра будут, – и стал разматывать клубок. – Вот тебе дразнящие маневры, кривая заказных убийств, – Мои разработки! – карусели, чтоб сесть в преззо, зональщики, что еще?
Пока черт говорил, святой вздремнул, башка разглядывал экпонаты:
– Коллега, – подключился он, – упомянул какую-то фамилию.
– Впервые слышите?
– Новый, Новый... – про себя черт, силясь вспомнить. – А это кто?
– Ну, бывший доктор который, философ.
– Ах Нооовый!.. Не у вас ли в Вышке родилось, кажется, суперрукль изрек: "Слаба ломовая лошадь!"? Этого твоего Нового, – и непонятные движения рукой, – уже тю-тю!
– Умер?
– Последние известия надо слушать! И всех других тоже!
– За такие слухи...
– Ох, притвора! Потому и сбежал, чтоб уцелеть!
– Объясните толком, что случилось?
– Ожил наш мертвец! Обрадовался!.. – вскричал башка.
– Какая к черту радость?!
– Черту и радость!
Вмиг вкатил он в зал, накинув на плечи белый халат, тележку с инструментами, как в хирургической.
– Может, пошутили и хватит?
– Только начинаем!.. Ну-с, – к Мустафе, – испытай сопротивляемость к болевым ощущениям, сегодня важно знать свой порог, не так ли?
– Триумвират, – заметил башка, – подобрался на славу, каждый с опытом, не мелюзга, или как там у вас? – Смотрит на Мустафу, зазывая на откровенность, а он – ни слова. – Мизер?
– И кто в Триумвирате? – оттянуть! И выпалил с ходу: – Мой тёзка МУСТАФА?
– А говорите, понятия не имеете, – укорил его святой.
– И вы не опасаетесь... – нет, грозить не следует.
– Интересы дела превыше земляческих!
– Еще Сильвий? – сказал невпопад.
– Ну, ему еще рано.
– Рыцарь Амброс?
– Гадаете или так?
То, что МУСТАФА – там, придало уверенность:
– Я требую, чтобы вы выпустили меня отсюда!
– К женщинам захотелось?
– Мне к Нике.
– Так уж быть, сжалюсь, – сказал святой: – Двоих вычислили, предстоит назвать главного.
А вдруг угадает?
– Рысс!
– Шанс упустили!
– Воспрянул-таки кролик!.. Дай сюда руку! Живо!
– А вы... – не успел сказать, как с проворностью юнцов подтолкнули его к стулу, повернули какой-то рычаг, и механические лопасти обхватили его ноги и спину, и на руки надели что-то вроде наручников. Высвободить руки!..
– Что до Ники... – черт глянул на часы. – Там тоже, надеюсь, не сидят без дела.
– Можно послушать, – сказал святой. – Где наша аппаратура? Внеси-ка, черту, – пульт.
Башка оказался проворней и выскочил из зала.
– ... а заодно, – вдогонку святой, – свяжитесь, пусть обратную связь подключат!
И тут же в микрофоне раздался пронзительный крик: "Ааа...а!.."
Пытку записали! Или с какой передачи, чтобы пугать.
"Скажешь или опять отрицать будешь, сука?"
"Что вы от меня хотите?"
"Тебя посылали узнать, а не стать шлюхой!"
"Что узнать?"
"Ну?!"
"Я понятия не имею о его намерениях!"
О ком это?
– Узнаете голос? – Это святой.
– Нет.
– А вы прислушайтесь!
Не может быть!
"Сбежал, чтоб избежать кары? Спрятаться у нас?"
– Это шантаж! – возмутился.
– Поберегите голос. Обратной связи нет.
"Ах тебе чуткости!?"
"Не делайте этого! Я боюсь!.. Ой, больно! Больно же!!"
"Когда будешь делать аборт от своего ёбаря, еще больнее будет!"
"Ой, мамочка! Не хочу! Не буду!" – истерика.
"Какие мы недотроги!.. Убери руки, не прикрывай, хе-хе, свою жураву!.. Руки по швам, живо!"
"Постой, – голос Вермы! – Сознайся, легче будет".
"В чем?!" – крикнула.
"Детка, тебе же ясно сказали".
"Мать!.. Ха-ха!" – Выключили.
– Теперь мы. Ну-с, где наши пальчики? – Лопасти крепко обхватили, не пошевелиться. Расслабься, не пытайся разжать. Наручники с подвижными клешнями! Любое движение – и кольцо суживается, захватывая следующие зубцы. К горлу, как тошнота, стал подступать психоз.
– А что если, – черт задумчиво, – голову заклепать в станок, а? – И к Мустафе. – Редчайший экспонат, будет что вспомнить!
– Нет, – возразил святой. – Голова у этих очень уж мягкая, не успеешь заклепать – расплющится.
– У кого это у этих?! – переспросил башка. – Я не потерплю расизма!
– Смеете измываться! – приступ психоза. Рубашка мокрая насквозь. Расслабься, без паники! Нельзя вырываться, но хоть как-то расшевелить лопасти. Кольцо сузилось, и в бок вонзились какие-то шипы, напрягся противостоять, уперлись в ребра и, соскочив с них, вдавились в кожу, еще движенье и – проткнут... – Мразь!.. – от боли впал в забытье. Но слышит!
– ... Сначала был кнут, толстая ременная полоса в палец толщиной. Связали назад руки и подняли вверх, потом ноги связали, пытатель (?) сел на ремень и стал вытягивать тело – руки вышли из суставов и выровнялись с головою, а другой бьет по спине кнутом. Тело надулось, лопалось, открывались раны, как от ножа. Не испустил не то что духа, но стона! Тогда ему связали руки и ноги, продели сквозь них бревно и положили на горящие уголья. Молчал! Начали водить по избитому и обожженному телу раскаленным железом. Снова молчал, и тут уставшие пытатели дали ему роздых. А затем обрили макушку, и по капле – холодную воду, японская (или китайская?) пытка, и тут он вытерпел ее, не произнес ни одного слова. А этот?
– ... Потом положили его между двух досок, палач отрубил сначала правую руку по локоть, потом левую ногу по колено, ну и голову... Туловище рассекли на части и воткнули на колья, как и отрубленную голову, а внутренности бросили собакам на съедение.
Facsimile рукописи (где оно, это факсимиле? и – чьей?). Ах это о Стеньке!
– ... кажется, у них в Арании пещера есть, где он скрывался.
– Ладно... – черт нехотя высвободил Мустафу из объятий лопастей и, тут же схватив его руки, ловко вдел пальцы в тиски – резко пронзила острая боль.
– Ээ... да он как в парилке, мокрый весь!
– Небось, под себя? Фи! – сморщился башка. – А еще говорили, что кафцы народ выносливый.
– То северные кафцы, а эти, южные – на словах лишь! (Ведомо святому).
– Ну что? – Черт Мустафе. – Снова будешь отрицать?
– ?
– Ну?! – Трудно дышать, сердце учащенно билось, задыхается. – Губы побелели! – За башкой будто наблюдение за состоянием здоровья пациента. Еще пузырями кровавыми пойдет!
Святой тотчас взял со стола флакончик – к носу Мустафы: – Дышите!
Нашатырь!.. Содрали слой в носу, с резью очистилась глотка. Трудно держать голову, лечь и забыться, в глазах чернота, не видит!! Это перед шоком!.. Мортехозупр (?).
– Укол давай! – донеслось до сознания. Сдернули, разорвав рубашку с плеча, и – укол в руку. Тотчас жар в груди, полегчало, вдруг услышал
множество голосов, слились, перебивая друг друга, какой-то прилив сил, радужные краски перед глазами, легкость в теле необыкновенная.
Быть этого не может – над ним склонился...
– МУСТАФА! – вскричал.
10.
Ангельски светится голубое окно компьютера, и мигающий курсор впечатывает новый
файл svoboda.
– Как узнали, что я здесь?! – Рядом с МУСТАФОЙ Рыцарь Амброс! – А то тут... – улыбнулся, – шутники чертовы! Ну да, – не уронить честь! – игрологу полезно через это пройти: теория – теорией, но и на практике испытать!.. И господин Рысс?! А говорили, – куда они подевались? – что возглавил другой?
Это потому, – обрадовался собственной прозорливости, – что я угадал, назвав Рысс'а!
– ... Не скрою, горд, что довелось с Вами в Вышке... – Бледности на челе, увы, прибавилось, и особая мужская пудра уже не помогает, интеллектуальная, говорили в Вышке, бледность. – Надеюсь, – спешит высказаться, опасаясь, что повторится прежнее, – что... Кстати, а где мои, как можно ласковей, чтоб не выдать озлобления, в котором легко прочесть страх, – пытатели? Эй, отзовитесь? Ох, поиздевались надо мной, снисходительно, – отменные знатоки своего дела!.. – И к МУСТАФЕ: – Надо спасать Нику! Истязать ее вздумали!
Что=то и Рыцарю Амбросу сказать!
– ... Спешил к вам предупредить, звоню – никто трубку не берет, Триумвират – это спасение!..
Ну да, что есть проще?
Силы приведены в готовность, каждому карабин, спрятанный в кармане (!) плаща, в штатском – и не отличить, извилистые линии, зримые и незримые, явки, за которыми особый глаз, и жур-журы пропоют разными голосами, запах дорогих сигарет, цепкий, как у вьюна (?), взгляд, и отточенные – в самое яблочко – вопросы с прелестными акцентами, – говорят плохо, но зато понимание по высшему классу, и успеть переварить: две лишь фразы, но схвачена суть, и ясно, чем пахнет, стоит или нет (с ударением на о), главное – рычаг: повернуть и выйти к пяти млрд'ам, но прежде – нацелиться на своих (было около трехсот, а ныне... – нет, на все времена те же триста млн'ов!).
Особые мелодии наиважнейшей вести, частые броски в эфир, чтоб настроиться:
Говорят и показывают!..
УСТАФА выпущен в эфир, уверенное лицо, ни тени сомнения (морщин тоже), властный взгляд:
По поручению, – верхние этажи, чины, титулы, – и лично господина... ждут лицо, а тут – Триумвират!.. обращаюсь к вам, дорогие мои... – кто? прежде было братья и сестры, а тут – как? евразийцы? зонцы? люди гор и долин? не придумал: именно МУСТАФА мог без бумаги, удерживая в памяти обилие информации, и Рыцарь Амброс тоже, одна с ним типология, но акцент!.. а МУСТАФА говорит – не отличишь от Рысс'а, потому выбор пал на него (с учетом зональной этнопестроты).
– ... Уже в течение года, – многозначительная пауза, чтобы подготовить к преемственной связи с тем, что было до – до – до: чрезвычайщики, коммисты... – и прямо в покои несклоняемого Самый: обезвредить, тем более что все взяты на учет, обычная компьютерная библиография, – нытики, маловеры, скептики, шифровальщики, болтуны-бездельники, вовсе распоясавшиеся, – и полстраны как не бывало!
Пригодились ультрауловители, шкатулка легкая, как пух ("Это, – шутил МУСТАФА, – как человеку каменного века транзисторный приемник предпоследней модели"), для выявления людского балласта, какие-то лирические у них названия Селена, Эмилия, Ханна.
Параметры выносливости, доля послушания, бескорыстия, критицизма и бунтарства, степень адаптации к условиям подземным, космическим и морским, еще деления на шкале, понятные жрецам.
Автоматчики с ультрауловителями, и одному вздумалось (тоже шутит) нацелиться на МУСТАФУ лучами власти, тут же на экране – поющий Нерон, следом – пирующий в окружении посаженных на кол государь Валахии Влад-Дьявол, а персидскому шаху Несреддину на двух золотых блюдах рабы несут сорок фунтов вражьих глаз, и неразлучные в блеске зеркал РЕЛТИГ и НИЛАТС, и ряд был выдан с датами рождения – без дат смерти (как вечно живые?).
– Мы, Триумвират, – говорит народу МУСТАФА, – временные: уйдут, мол, уступив власть привычной триаде, настраивающей на покой,
раб(судьба)класс
кол(доля)крянство
труд(?)интельция
(наборщик за замену в труд'е звонкого д на глухое п погорит).
Да, осенние на границе с зимой пасмурные дни, и вся пресса, так совпало, говорила, дабы отвлечь, о капризах погоды с ее гипоксией, термическим дискомфортом, инверсией сезонного ритма и геомагнитными возмущениями, – выделить курсивом, будто намек или подтекст. Кстати, ультрауловителем был выявлен низкий ППД (потенциал полезного действия) аранцев и всех прочих кафцев (даже хвастливых эрмов!), а где шкала перспектива выживаемости, – цифра нуль.
Жаль!.. – сокрушались МУСТАФА и Рыцарь, – что с кафцами уйдут (если Селена-Эмилия-Ханна выдали правду), – и, перебивая друг друга, стали выкрикивать качества:
сердечность!
отзывчивость!
культ наслаждений!
поэтичность!
тамадизм!
рыцарство!
Это МУСТАФА, чтобы угодить, – и тут же вырвал из груди нечто розовое, трепещущее, теплое и бросил под ноги, стал топтать, пока не разодрал в клочья, и кот, невесть откуда появившийся на TV, прошмыгнув меж ног охраны, вмиг проглотил почерневшие окровавленные куски и тут же исчез, будто его и не было, но зато вся держава скандировала, как в популярной песне: Мус-та-фааа!
А Мустафа, услыхав мелодию, будто очнулся и, не отдавая отчета своим действиям, но понимая, что это – гибель, неожиданно, как в юности, применил давнишний бойцовский прием 1: 0 выбросил вперед руку, и всей пятерней, силы откуда-то взялись – память мускулов! – ухватился за подбородок МУСТАФЫ, резко потянул к себе, чтобы сорвать, да, да, никаких сомнений, – маску.
В руках – ком резины!
– Хвалю за сообразительность, браво!..
Перед ним – святой!
Сорвали с себя маски (как снимают противогаз) черт и башка.
Хохотали долго и всласть (у черта смех был сухой и злой), а башка, копируя ясно кого, смеялся так заразительно, что и Мустафа не выдержал: только что глаза выражали ужас, а уже хохочет с мучителями.
– Какой неподдельный пафос! – сказал башка, вытирая слезы.
– Да, владеет мудростью, – это святой.
– А замыслы? Замыслы-то прекрасны! – молвил черт, а башка, чтоб окончательное выговорилось им, произнес что-то о повелениях, которые отменны.
Мустафа тотчас ощутил бессилие в теле, грохнулся на сиденье, не соображая, что это – стул-экспонат, и они могут... пусть! исчезло ощущенье боли.
Реагируя на шум, залаял Титан.
– Впусти его, – велел черту святой, и пес, спрыгнув вниз, – прямо к Мустафе.
Ну вот, новый мучитель!.. Но слабость пересилила страх, он даже не отшатнулся, лишь вздрогнул: будь что будет.
Титан разверз у самого носа Мустафы черную свою пасть, Это конец, я не выдержу! схватил, взяв в нее целиком, всю окровавленную кисть руки, и Мустафа напрягся в ожидании чего-то страшного: Сейчас прокусит! и вдруг стал заботливо лизать ладонь, тщательно обсасывая большой палец, лижет и лижет, Мустафа ощущает острые зубы и крепкую челюсть, но они бережно держат руку, и от прикосновения мягкого, теплого, липкого языка, обволакивающего раны, боль стихает, будто ее слизали.
Пес проделал то же с левой рукой и, словно почувствовав, что перестарался – хозяин разгневается! – подскочил к святому, лизнул руку черта, глянул, завиляв хвостом, на башку, а потом, мол, надоело дурачиться, сел в сторонке и навострил уши: что будет дальше?
Святой зевнул, прикрывая рукой рот:
– Охх... Да-с, поиграли и хватит. Надеюсь, гость не в обиде.
– Что с ним делать? – спросил черт, будто Мустафа вещь какая.
– Захочет – останется на мальчишник, нет – скатертью дорога.
Неужто кончилось?
– Может, – черт произнес по слогам нечто непонятное Мустафе, раньше времени радовался! – по-па-у-чччить? А то я не вполне удовлетворен.
– Выдержит?
– Такую речь толкнул! Не мешало б наказать, спасибо нам потом скажет!
– Ну-с, пошли! – и все двинулись к лестнице, будто забыв про Мустафу, – собака первая, за нею святой.
– Как же я? – вырвалось у Мустафы невольно.
– За нами, друг, за нами! – позвал башка.
Та же скатерть, и кружка, из которой пил – как давно это было!.. Что-то торчит из кармана: ах да, маска МУСТАФЫ – сорвал и не помнит, когда сунул в карман.
– Ан-нет! – Черт увидал. – Наш экспонат уркали (обыграл урку)! За такое!.. ай-яй-яй!..
– У нас дубликат, пусть берет на память, – распорядился святой.
Черт отошел, но лишь с тем, чтобы... что он несет? Какую-то сетку, – и не успел Мустафа додумать, как черт проворно накинул ему на голову клубок капроновые! – нитей, сетка тотчас захватила его всего, запуталась в ногах, Мустафа, не удержавшись, упал на скользкий линолеум, забарахтался, пытаясь выпутаться, и только тут понял: попаучить! паучья сеть!.. 0 и он, как муха, попавшая в нее! Нет, не смеет – уйти в себя, не мельтешиться, не тратить силы – нить не рвется!
– Открой глаза! – скомандовал черт. – Ну?! Ищи концы и выпутывайся, я помогать не буду!
Мустафа лихорадочно перебирал нити. И по мере того, как искал выход, в нем вздымалась паника, никогда не найдет! Нити липли к пальцам, снова сразу вспотел, соль въелась в глаза.
– Ищи! – торопил черт.
– Не могу! – глотал слюну. Молить о пощаде! И тихо – к святому: Помогите мне... – Просить нельзя, вспомнил.
– Такое легкое дело. Отчего вы такой неумелый?
Нет, не спешить: дышать-то ты можешь!
– Ищи, ищи, а не то я, – пригрозил, – так запутаю!
Есть критическая точка, и он должен ее пройти!.. Скрючился, будто кто-то тянет нить, собирая и путая концы. Закрыл глаза, ловит ртом воздух, не отдышится.
– ... Эй! – стал теребить его черт. – Мустафа не отзывался. – Умрет еще!
Впал в забытье – голос, даже визг (башки) как издалека:
– Я предупреждал!
Титан нагнулся над Мустафой, лизнул лицо. От запаха пса – у его носа! – Мустафу передернуло. То ли Титан нащупал спасительную нить, то ли черт потянул ее ловко, – Мустафа высунул голову из сети и, все еще не веря в свое избавление, не торопился из нее вылезти, не спеша встал... Вот она, сеть, – в его руках!
Спасибо, – Титану. – Я плохо о тебе думал.
Не напрашивайся на дружбу.
– Может, останетесь на мальчишник? Вы так рвались сюда.
Не говоря ни слова, Мустафа побрел к выходу, держась за стену, открыл дверь и вышел, забыв ее закрыть за собой, на террасу.
И только тут пес залаял, признав в нем чужого, который ходит по его владениям.
Прощай, Титан!
По ступенькам вниз (сырость обожгла горящую глотку), дотащиться б до ворот! Хотел прикрыть рукой рот, чтоб не дышать холодным воздухом, и острая боль пронзила локоть, Мустафа аж вскрикнул, и тут снова – на сей раз грозно – раздался за спиной лай.
Из-за туч появилась луна, и при ее свете различил в конце улицы какую-то фигуру: Ника?.. Вышла следом: он – из музея (?), она – из дома напротив. Молча смотрят друг на друга, не понимая, что с ними: неузнаваема, ничего из прежнего – трещинка у рта, придававшая затаенную робость, раскололась и не склеить.
– Мустафа, что они с тобой сделали?
Нет сил говорить.
Устало побрели в сторону, кажется, станции, может, к лесу? Идти, так легче, – забыл о машине, смутно помнил, как сегодня 0днем, нет, это было вчера, открыл ворота и въехал на площадку перед домом.
Пойдут и остановятся, вглядываясь на узкую дорогу, которая тянулась меж двух рядов высоких сосен, и просвет неба суживался вдали.
Ника что-то шептала, отвлечется и снова шепчет – что-то про маму: Нет, нет!..
Предрассветные сумерки? Становится светлее. Земля под ногами твердая, побаливают руки и тяжесть в теле, видят небо, оно розовеет, кажется, запели птицы... нет, какие птицы? давно улетели... И о машине вспомнил – но вернуться назад?!
Еще чуть-чуть побыть одним в тиши, идти, выдыхая из себя отраву, и гарь в горле. А он и не знал, какая у него душа (и что она есть), неспособная устоять. Смутно лишь виделась его атака – как бросился на них, сообразив про маски.
Что-то случилось, и тишина, как уже не раз было в последнее время, обманчива. Надо вернуться.
– Ты подожди здесь! – Ника не слышит будто. – Я сейчас за машиной, мы поедем.
– Не оставляй меня одну, я боюсь.
В тех домах, казалось, не было жизни: темные окна, за которыми ничего не видно. Лязгнули ворота, когда их распахнул. Нет страха, лишь стремленье бежать. Они нас видят! Выскочат, схватят их, обессиленных, втащат обратно... Машина, к счастью, быстро завелась, и они выехали на дорогу.
Возвращалась уверенность.
Что ж, и это он испытал, ему – наука (?).
Ника ни жива-ни мертва, руки мелко-мелко дрожат. Коснулся их ладонью. Ледяные пальцы. Но дрожь прошла. И даже улыбнулась ему (кривая трещинка у рта).
Включил радио, может, какая музыка? Молчание. А потом какие-то, через интервал, позывные. Так и ехали, думая, что вот-вот пробьется хоть какой голос под тревожные звуки. Мустафу сковало оцепененье: ни выключить, ни искать другую волну.
Маму вспомнил. Нет, раньше, когда сетку на него накинули (еще раньше когда в одиночной камере заперли, и он невзначай вскрикнул: Мама!). Так и не навестит ее могилу. Сколько раз уже было: хочет поехать, но не удается. Лишь на миг укор – и тут же забывает.
Однажды (это было давно) позвонили, что не указал, где похоронены родители:
"Адрес кладбища вам? Ряд? Место?"
С ГРОБ'ом никто не смел так говорить – зарубили поездку, пришив к досье бумажку, что невоздержан, дерзок, груб – к иной, служебной, характеристике: Дисциплинирован, чуток, отзывчив, скромен в быту, хороший семьянин... Что еще, вспомнить, – как можно забыть: Неуклонно повышает свой идейно-теоретический уровень.
Придет на кладбище – не найдет могилу матери: разрослось оно, и не отыщешь, если давно не посещал.
– Ты не спеши, в город нас все равно так рано не впустят.
– Почему?
– Комендантский час.
– Уже?
– Что же будет?
– Игра.
– Деловая?
– Как бы не так!
Играя, будут допрашивать.
Под лопаткой остро кольнуло и отпустило. Боль прошла через плечо, оно заныло: укол! И пальцы одеревенели. Пошевелил ими, потом заметил вмятины от тисков. Титан!.. – улыбнулся.
– Чему ты улыбаешься? – спросила.
Играя, зачитывать приговор.
Впрочем, играя, вершили и при ZV, – искусный поккерист Пиккуль, в чью камеру несли бутерброды, к которым привык, семгу и брауншвейгскую, приходили с колодой карт, вдруг трезвел: "Ох, братцы, далеко зашла наша игра! Как бы вам не лишиться классного партнера!"
И зная по опыту прошлых игрищ, что за чем последует и дабы не повторяться, плодя архивы, которые негде хранить, ибо выгоднее сдавать помещение в аренду за валюту, а из нее – зарплата архивным клеркам, хранящим нечто, уже сегодня воздадут должное жертве, если уцелела, или ее потомству раз в год паюсная в баночке икра (и маца!).
Играя...
нет, тут автоматика, никакого дикого рсстрл'а: затылок осужденного, заслоняя незримый луч, открывает дорогу разрывной пуле.
И без ожиданий будущего, которого нет, и оно лишь моделируется в очередной деловой игре, развернутой ко всем зонам, где за каждым поворотом, а их видимо-невидимо на этой горбато-низинно-ямской территории, вбиты надолбы, а кое-где и минные поля, но нашлись говоруны-мечтатели, для которых, было б желание! интересно не то, что уже было или есть, а что будет, если даже и не случится вовсе.
При этом скупая прозрачность схемы обретает витиеватость и велеречивость, тем более, что засорены директориями, legissi'ями, файлами, ferra'ми диски и, прежде всего, norton не в меру компанейского, энерго пьющего, до поры до времени терпеливо сносящего всякого рода клавиатурные манипуляции... – тут бы и собрать вместе разрозненные осклоки ком + пью + тер'а, чтобы было ясно, что речь о живом и не до конца познанном существе.
И оно может, освобождаясь от стрессов, выстреливать нечто непредсказуемое, сбрасывая излишки информации, как романтический конь надоевшего седока, или прозаический осел поклажу.
Путаница вышла с финишем, вкралось созвучие с фениксом и сфинксом, и потому тугим на ухо, которым сподручней и по нраву больше говорить, нежели кому бы то ни было внимать, услышалось привычное final, а на самом деле fatum. Как же иначе: чем больше гласности – тем больше слухов и разночтений.
Но прежде – о забытых, хотя, может, и не очень существенных деталях прошлой ночи. Пытатели разрешили Мустафе уйти, но не успел дотронуться до двери на крыльце, как черт его окликнул:
– А маска?
Что за маска? Ведь как будто договорились.
– Маска МУСТАФЫ!
Мустафа швырнул ее, разжав кулак, и она, сморщенная, упала к ногам черта, и решительно спустился с крыльца, пожалев в следующий миг, что расстался с вещественным для Триумвирата доказательством.
Ника – некоторые уточнения: когда сидела в машине, решила, что это конец их отношениям, тем более что Мустафа произнес:
– Оно и к лучшему...
И, уйдя в себя, стала продумывать прощальные – на сей раз и в самом деле – строки своей записки, которую, как вернутся, непременно оставит Мустафе:
Простимся...
Почти два месяца мысленно отрывалась от тебя, приучала себя к мысли, – уловила, что дважды мысль, – о потере. Я чувствовала, что слышу твою музыку, как хороший музыкант партитуру. И наш последний разговор на нюансах (какой?.. – задумается Мустафа, читая ее послание, но так и не вспомнит).
