Текст книги "Директория IGRA"

Автор книги: Чингиз Гусейнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Гусейнов Чингиз
Директория IGRA

Чингиз Гусейнов

Директория IGRA,

или компьютерный роман

с греховными страстями

и всякими иными эротическими переживаниями

в заданной программе ДЕЛОВЫХ ИГР,

которую в порядке эксперимента и глядя на зеркало

составил господин ЗИГНИЧ

1.

Не вырубился б свет!.. – энергошалости a la кризис? – и тогда ко всем прочим неудобствам тьмы сотрется на экране монитора текст, не успеешь скинуть файл на винчестер.

И потому не забыть прежде включить блок питания, б/п, модное некогда беспа, въелось в сознание, как и с перестановкой букв п/б – политбю, коим пугали непослушных, но кто о том помнит?

Надавил на кнопку автономного ЮПиэС (UPS и есть беспа!), засветился зеленый кружочек: можно работать, выбрав нужный шрифт, – латиницу чистую или со всякого рода тюркскими добавлениями, а на своем – не поймешь какой: неделю назад был шрифт арабский, позавчера осваивали латиницу, вчера была мода на кириллицу, сегодня – эдакая латинкирровая гремучая смесь Новое увлеченье на старости лет, юноша в свои пятьдесят (с хвостиком): довериться компьютеру, как живому, будто нерукотворный и полон неземных тайн, чтоб вкалывал, подчиняясь воле (кто – чьей!) молодого (?!) профессора (чуть ли не первый аранец-игролог!), реализуя фигурные, вроде квадратуры круга, модели Высшей школы кадров, или Вышки, неистощимой – во главе с Мустафой – на изобретения новых конструкций (жить по мировым стандартам, но программы – свои).

Полный темперамента и швец, и жнец, и на дуде игрец, вроде закоперщика, – вошло в словарь, хотя звучит грубо и даже оскорбляет ранг, тем более что в номенклатуре специальностей значится и его дело, подстать игрецу: он игролог и зовут его Мустафа, так и хочется петь, растягивая вольным дыханием это имя от края и до края строки, когда на душе легко:

М у у – с т а – ф а а,

и эхо в горах: ф а а – а – а ... а

А и поется – в шлягере рок-группы билингвов, где примо-бас его поздний сын (вот-вот получит паспорт – разница между первенцем и последышем любви тринадцать лет), – запищал б/п, и его глазок перекрасился в малиновый: предупреждает, что кто-то балуется и упало напряжение. Впрочем,

О Мустафа, о чем твоя печаль?

а по-арански яр, яр, яр, вошел, как рефрен, в

файл motiv

и хранится в директории IGRA, где ни единого лишнего знака, – семеро братьев, и каждая буковка блещет, словно начищенная медь, в аббревиатуре, – она возникла в винчестере, устройстве постоянной памяти, выстроившись столбцом, и замкнула имя, обозначив качества:

мнительный

умелый

страстный

талантливый

агнец

фортунный

ангел

Войти в компьютер – как провалиться в пропасть (преисподнюю?), засорен, словно космическое пространство, и откуда-то вдруг со стуком падает на экран, как на голову, отработанная деталь некогда запущенного спутника, непонятный набор букв, вроде

d u r v m w z z p y s f i x g

(не надо разгадывать, тем более что программа, хоть и самообучающаяся, моделирует игры с непредсказуемыми результатами), – пока не нажмешь Esc, чтобы прекратить, или выстраивается в линию, будто на параде, цепочка знаков

# @^ | ~~ } { ' ' ' @@ ## ~ ~ + + **

как шифрованное приветствие, поиск неземного контакта или признание в любви инопланетянина, чей нежный дух обволок блуждающий в космосе осколок.

Или выдает – Мустафа назвал это причудами оперативной памяти какие-то словосочетания, вроде:

Интермуральный инфаркт

Зачат ночью и нчью умрет

Лента Мёбиуса

Вползшая в могилу змея

Мазутный чад

Торопыжничество

Опыт нескончаемых, ретросчет им потерян, шоу с переодеваниями: был царь – стал шут, маскарадами, дистанционным управлением и гипнотическими сеансами чумных кашпиаров, торжественным шествием политических двойников, эти чрезвычайшщики, думцы, полные, естественно, дум, и жирующие жуиры, коммисты, они же – род людской, и утрачена связь между свободой как тюрьмой и несвободой как беспредельной волей.

Б/п уже не пищит: зажглось зеленое, и компьютер выстрелил очередную тайнопись в рифму:

Чернодымные клубы, (какие-то, не рзбр) трубы.

Из Вышки – только ногами вперед, ибо чин – идеал, господство пирамидального мышления в ситуаци, когда пирамида – осуждаемая фигура, особенно в свете этнокризиса и этновойн, условия задает компьютер, куда вводятся промежуточные результаты. Вышка – опытное поле, и круглый год выращивают сочную дыню или медовую тыкву, и ими пополняются чины трёхглавого чудища ЗИС, это Закондат + Исполнат + Сдебнат.

Нервные клетки охапками и поштучно, дар интуиции, а в Сонме Божков, над ЗИСом – его бывший игрант, тезка-земляк МУСТАФА (все буквы – большие и надобно б жирно выделить: вернулся и выделил: МУСТАФА); так что он Мустафа, т.с., маленький в Сонме, но зато большой в ЗИСе, ибо – Вышка готовит кадры игрантов.

Впереди – визит к МУСТАФЕ, выдать варианты: что станет с божками, если начнется. А пока...

Идет и идет по подземному лабиринту Вышки – низкие потолки, одинаковые стены, двери стеклянные, пол, устланный одноцветными плитами, столько лет плутает – не привыкнет к переходам из адмкорпуса в лекцблок, где лаборатории, и – в hotelкорпус, где в каникулы – валюта с туристов, слеты, симпозиумы, недавние дебаты конгресса гомосексов, вчера – млн, сегодня млрд на покупку париков и масок, утолить жажду новых божков охота в джунглях.

Все бы ничего – одна лишь печаль: Мустафа физически ощущает тяжесть нависшей над ним громады – десятков этажей Вышки.

вспотел... волнуется, что опаздывает... а еще идти и идти... почти бежит... задыхается... ну вот – уперся в тупик!

поэма-реквием?

возвращаться назад... и снова... ступеньки вниз...нескончаем переход... никого, кто б подсказал... звонок как сирена тревоги... новый поворот... кажется сюда... ступени вверх... – страх выстраивается строками, дыхания не хватает произнесть прозой:

остановится сердце!

пот градом со лба

снова тупик?!

наконец-то!

так и упадет однажды

в подземной коридоре

и розыск:

ушел – не вернулся

иссохнет

никем не найденный

и набредут случано:

скелет!

Мустафа уже на трибуне! Успел! За опозданье – казнь!

– ... Но должен вас предупредить, – говорит игрантам, обретая форму, – что не следует превращать игру в средство самовыражения, оголяясь в реализации творческого потенциала, – придумал только что, – а, упиваясь всевластием, сохранять вкус к перевоплощению. – И с патетикой: – Ты и палач, ты и жертва! И каждый в итоге, – долгая-долгая пауза, – жертва палача и палач жертвы!

(кто-то в тетрадке рисует гильотину. Уже было).

Увлекся, а уже полдень, петух пропел, позывные ТV, экран на всю стену, и бархатный голос диктора (парик виден) объявляет:

– Мустанги.

В стиле новых веяний: электрогитара звучит с оргоанной мощью и блюзовым оттенком, – кумир рок-гитариста – Джимми, а у сына Мустафы Арана, хоть бас, – Майкл, и мятежный дух витает над городом:

Яр, яр, яр – эротический трюк с акробатическими наклолнами неутомимых тел, а ля евразийство, коим, как спасением души, бредят, в исполнении двузячной рок-группы, и выше всех Аран, духметровый вундер, – в красках экрана смесь кровей.

О Мустафа!..

Веер (или парус) развернут, и отец, о чем Аран ревниво догадывается и его манит взглянуть, какая она... – Мустафа уже давно покинул игрантов – к ней спешит.

2.

Отцовский дом якобы (втайне куплен и отстроен заново), где она его ждет, а с нею

файл nika.

С каждой новой такое чувство, будто именно она и есть та, к которой тянет как никогда ни к кому, прежде не испытанное.

Перед уходом позвонил к ней. Гудки в пустоту (ушла к нему?).

"Алё, – голос чужой, отрешенный.

"Ника! – кто бы видел его лицо! Нет – глаза! А еще лучше – губы, как потянулись к трубке.

"Это ты... – узнав, расслабилась.

"Очень хочу тебя видеть.

"Правда? – это часто, много раз обманывали.

"Опять?

"Ой, больше не буду...

Проговорил в уме, не заметив, что уже дома (решетчатая ограда из кованого железа).

И снова проходит весь путь от самого-самого первого: легкий стон и сразу, а он только начинает, – впервые это чудо, когда повелевает, и неведомо откуда берутся силы. Ощущая до обморока полноту своего я и твоей отзывчивости, – это после скорого ее и – вместе.

– Я тебе что скажу... – и умолкла.

– Говори же.

– Ты не торопи.

– Ладно, не буду.

– Я каждый раз с тобой будто становлюсь... – опять молчит.

– Кем?

– Не будешь смеяться?

– Нет.

– Правда?

Мустафа, как уже не раз случалось, затаился в ожидании чего-то необычного. То ли сказала, то ли послышалось: новой женщиной.

Светофор их познакомил, его красный (?) свет. Шли каждый по своим делам: он – в Вышку, и в этот утренний час на оживленном перекрестке гляди в оба, а она вся – нетерпение, и голос с дрожью:

– Ой, опаздываю. – Уж не ко мне ли на лекцию? Лик кукольно красивый, большие карие, чуть удлиненные глаза. И через какие зоны прошла? (Милиционер разговорился с шофером самосвала, высунувшись из высокой будки). Побежали двое, и она б – схватил ее за руку:

– Куда?!

Вырвалась – срезала взглядом. Пухлые с четкими линиями губы – сжались, бутон не бутон, а сердце точь-в-точь, без нижнего острия, как его обычно рисуют, пронзая стрелой Амура (и даже стекающие капли крови).

Зажегся зеленый, и толпа устремилась на тот берег.

– Не туда ли спешите? – рукой на Вышку. Замялась. – Хотите попасть?

– Как-нибудь сама! – Сработал, еще со школьных лет, комплекс повышенной бдительности.

На симпозиуме по игрологии (собраны из всех зон) увидел ее: сидела в зале, а он – об эффектах игры, и, как это часто с ним, увлекся, взял в руку мел, которым редко кто пользуется, графически изобразил синусоиду колебаний от пафоса до стресса и даже попытался, в порядке шутки, извлечь корень квадратный из среднестатической личности (для познания фиктивной величины).

Идет сама к нему, в глазах то ли вызов, то ли затаенная робость, и он ей:

– Я вас заметил в зале, решил, что обознался. Коллеги?

– Ну что вы, я из начинающих.

– И уже преуспели?

Ты и поможешь!

Тебе – да.

Цветом кожи и чертами лица напоминает статуэтку, где-то видел, – с трещинкой у рта, а когда улыбается – шов проходит по улыбке. И в облике излом.

Симпозиум покатил на ужин в загородную шашлычную – домик из фанеры, с пластмассовыми столами и стульями, где вкусно кормят. На обратном пути сидели рядом в автобусе, туда ехали как чужие, а возвращались, наговорившись вволю, – увлекся юностью.

Сошли на бульваре: центр треугольника, и одинаковые лучи до обеих N, не надо вслух о Норе (и Нике тоже), – с первой штамп в паспорте, черноволоса и хранит красоту, другая светловолоса, симметрия эмоций. -... Ты обо мне не думаешь, – сказала Ника, – ты чувствуешь меня. И не уверена, – продолжила, пока пытался понять, о чем она, – что мне на пользу, если будешь обо мне думать.

Ну да, приоритет чувств – это и есть любовь, – фраза пришла потом, а ему бы экспромтом.

Раньше как бывало? (Нора права: совпадения с новыми заданиями.) Он улавливал (самовнушенье?): приглянулся ей, если не обратит немедленного внимания – она обидится, что пренебрег, – столько женщин стремится уйти от одиночества, а с Мустафой, в чем он убежден, легко, искренен в чувствах, и так день за днем. А потом однажды встреча не состоится, другая отложится, третьей что-то помешает, и, захлестнутые текучкой, расстаются до новых встреч – не постоянных, а эпизодических, пока и вовсе не угаснет.

Нет, Ника ни на что не претендует – лишь неожиданные просьбы, и рождаются после, это надежнее, нежели до: чтоб и она была законной.

– Но как?!

– Нет, скажи, что не откажешь. И не разозлишься.

– Обещаю. О разводе и не заикайся!

И она – про моллу!.. Ох, и находчива! Чтоб их брак был закреплен по стародавнему обычаю.

В чем корысть, и кто это всерьез принимает? Раньше счел бы дикостью, теперь – шалость, колорит. Во имя собственного самоощущения. Даже приятно, что хочет удержать его.

Использовать моллу в игрологии.

Заглянул в мечеть, условие – чтоб пришла в чадре. Купили розовый сатин, и Мустафа учил ее, вспоминая, как это делала бабушка, закутываться в чадру. В ней красивая (и смешная): обнимет, какая-то вдруг таинственная и – целомудренна, а он – первый у нее мужчина, – сбросит с головы чадру и целует в губы, глаза, шею, никак не насытится.

В старой части города, перед входом, Ника завернулась в чадру. Молла и два его свидетеля ждали. Мустафа и Ника сели на пол, подушечки на ковре, смесь ритуалов:

– Женщина, – начал молла, – согласна ли ты стать женой этого мужчины?

Ника предупреждена – только кивнуть. Потом согласие выразил Мустафа (в роли собственного деда, а Ника – бабушка), и молла скрепил их брачный договор – кябин, арабская вязь на плотном листке.

Ника молча прошла всю кривую улицу в чадре, сняла перед выходом из крепости и попросила у Мустафы – дрожь в голосе – бумагу, бережно взяла:

– Буду хранить, – сказала серьезно, чуть бледная. – Моя купчая!

Накануне в дар молле на фабрике сластей была специально заказана высоченная, как остроконечный колпак восточного шута, сахарная головка (тоже ритуал – чтоб слаще любовь была), и на вершине, словно знамя на покоренной высоте, – широкая красная лента, да еще уплачена валюта.

А первая просьба была не про моллу: он гладил ее пальцы, рассматривая простенькое колечко с гранатом, в тон старинной гранатовой броши, отстегнула, чтоб Мустафа разглядел: изящный якорь, чья тонкая золотая цепочка переплела маленькое сердце и обвилась вокруг креста:

– Это символы: крест – вера, якорь – надежда, сердце – любовь. – Мол, обрела с Мустафой.

Символы у аранцев? Якорь – дом (отцовский?), обрести пристанище, сердце – сердце и никакого креста. Лишь полумесяц.

Затихла: задумалась или переживанье какое? И – про обручальное кольцо, чтоб купил ей. Жениться?!

– Всего лишь символ, – уловила. – Я на твою свободу не покушаюсь.

– И как в тебе уживается?

– Что?

– Вера предков и молла.

– Это предрассудки. К тому же я не отрекаюсь от своей веры.

Что еще придумает? А придумает сны, – Мустафа как-то сказал, что верит в тайну сновидений, любит их разгадывать.

Еще недавно казалось: одна, другая... и все же центр – Нора, N (с Ники и пошло – назвать Нору усеченно).

Но что это такое – любить? Ника пытается вернуть его к самому себе изначальному. А какой он прежний? В каком таком веке?

В отрочестве услышанная фраза: Никчемный ни в горести, ни в радости (кто?). Не он ли?!

Маленькая уловка – распалить затем воображение: задуман, дескать, на великие свершения. Тут же, хитря, прерывал себя самокритицизмом, гася тщеславный пыл.

Поедем и поедем к маме, – пристала Ника. Мол, что ему стоит? Хоть и хозяин игр, но покинуть Вышку в решающие дни этно-эксперимента?

– Мама просила, – странно назвала ее: Верма (Вера-мама?) – Приезжай, говорит, со своим мужем.

– Так и сказала?

– А ты уже испугался!

– С чего ты взяла?! (Но ощущенье аркана было – шея зачесалась).

Однажды пришла, как договаривались, а его нет. Начало разрыва?

Был с Нель!

Оскорбленная, оставила в двери записку – длиннющее послание на телеграфных бланках (почта рядом). Недоумение, раздражение и – признание в любви:

"Я горжусь, что выбрал именно меня, и мне страшна мысль, как бы жила сейчас, если не встретила тебя? Появилось чувство, что наконец-то живу настоящей жизнью, не приблизительной, а той, к которой стремилась всегда и для которой создана была по глубинному замыслу Творца, и это состоялось".

Потом упреки:

"... после всех твоих ласк, ты вскакиваешь в самый неподходящий момент и говоришь виноватым голосом – это Нора позвонила! – невольно возникает сомнение, что так же по ее звонку ты можешь порвать наши с тобой отношения. А ведь неизбежно в какой-то момент тебе придется защищать не только себя, но и меня, нас.

Я хочу, чтобы подспудно в тебе вырабатывалась независимость, уверенность, не учу тебя плохому, упаси Боже, но, решившись на двойную жизнь, ты столкнешься с необходимостью что-то в своей жизни изменить. Если мне нельзя рассчитывать на твою защиту – вот! это уже серьезно! – то придется самой защищать нас двоих.

Да, во мне порой злые силы поднимают голову, чаще под воздействием внешнего мира: это зависть и ревность, в душе начинают звучать голоса: "Если можно другим (ей), почему нельзя мне?" Есть и просто искушения, не знаю, как у вас, а у нас считается большим грехом введение человека в соблазн. У меня альтернатива – принять твою N как данность не только твоей, но и моей жизни, или вовсе не встречаться с тобой. Я понимаю, что у тебя в сердце есть место и для N, хотя по алфавиту я иду первая (Ника-Вероника?), это радует..."

Когда помирились, шутил Мустафа:

– Ты идешь и раньше М (о себе).

– Нет, я бы хотела, чтобы ты был впереди.

– Как восточный муж?

– Захватчик!

– Я между вами, это точнее.

– И кто перетянет?

Никто.

А я попробую.

И поиграем.

О дурных качествах тоже, каждое имеет свое изображение: как выглядит ревность, не знает (восьмерка бубей!), а вот зависть ... – и расскажет о фреске Джотто в капелле дель Арена в Падуе, куда ездил с земляками, и долго потом толковали, примеряя к себе: ссохшееся тело, огромное ухо, под ногами – языки пламени, а через голову проходит, выползая изо рта, змея... еще миг – и она вопьется в висок.

"А то, что я тебе жена, – торопливо писала далее Ника, – имеет вот какой смысл: категория верности – ее нет в любовнице. Если перед лицом Высших сил ты – мой единственный, а я – твоя, то мы муж и жена. Ты согласен? Если "да", не буду более мучить тебя". И цитата еще: "У любви нет возраста, она всегда в стадии рождения", – это сказал Паскаль. Я очень это чувствую сейчас".

Сбоку приписка: "Буду через час. Твоя Н."

–... Ты в школе неплохие, наверно, сочинения на вольную тему писала, скажет ей Мустафа, и Ника вскинет брови – ответ ее прозвучит напыщенно:

– Рожденное кровью сердца ты называешь сочиненьем?!

– Я так сказал, чтоб спровоцировать этот наш с тобой романтический диалог.

Прочтя ее послание, Мустафа встревожился и в смятении, сунув записку в карман, тут же написал и оставил в двери свою, рискуя, что попадет кому другому (Аран! или Нора?).

Нет чтоб войти, и не спеша, – стоя на крыльце, как и она, настрочил на клочке бумаги (вырвал из записной книжки):

"Тороплюсь. Надо снова бежать (непредвиденный вызов). Ты поставила много серьезных вопросов. К ним я не готов. Твои наблюдения справедливы, но скажу честно: я страшусь изменений, к которым внутренне ты стремишься. До сих пор с другими были, как мне теперь очевидно, игры (а в уме... нет-нет, не в тексте: и даже с Нель?), а с тобой – всерьез, но твоя стремительность для меня скорость губительная. Отсутствие стабильности невыносимо для меня. И к стабильности отношений с тобой, как они сложились, я тоже привык, и потому не хочу терять тебя..."

И ушел: пусть прочтет и знает!

Когда вечером поздно вернулся – в двери ее новое послание, одно лишь Жду, и он поспешил к ней.

Ночь примирения была бурная.

Расписать лиризуя.

Набрал курсивом на экране: Со слезами.

Искомое слово слеза. Enter – продолжить, Esc – выйти.

Нажал Enter.

И тут же программа выдала: Слеза – признак плача.

Без тебя известно.

Кому известно, а кому – нет.

Одна слеза катилась, другая воротилась. Слеза слезу погоняет.

Что еще из лирики? И соленый привкус в губах.

Искомое слово соль. Enter!

Поднести хлеб-соль. Без соли не сладко.

И наобум выстроились (в линию): поваренная горная каменная озерная морская выварная вареная бабья заячья

Уже чудит – Esc! Искомое слово губы. Не забыла программа!

Губы чешутся – целоваться. Молоко на губах не обсохло. Прикусить губу. Заячья губа. Надуть губы. Губа не дура. Пригубить. Алые губы.

Алое алое алое – и в разных позах, будто компьютер подглядел.

Потом пошли переиначенные строки любовных поэм, коих на Востоке дюжинными пачками, и что=то о макулатуре и куда с нею обращаться.

Кто составлял программу?!

Уловленное недоумение тотчас вывернулось наизнанку (?) весьма занятной пульсирующей догадкой о соавторстве любимой женщины (чьей??), – впрочем, любимая не при чем: женщины более, нежели мужчины, подвержены (нескончаем надоедливый диспут) алогичности в поведении и сознании, непредсказуемы эмоциями, оттого результат контекстного поиска в программе (коль скоро возникла догадка о женщине-соавторе) оказался весьма неожиданным все по тому же методу случайных или псевдослучайных чисел.

Но сначала были упреки Мустафы: не могла его дождаться! полюбил и никогда, пока бьется сердце, не оставит! сколько бы ни пришлось тебе ждать, знай, что приду!..

И она признавалась в алогизме своей реакции – искренностью на искренность! – что ей не в тягость ожидание, что (ее словами) счастье во внутреннем покое, уверенности, что дождусь тебя, а когда ждала, подуло откуда-то теплым ветром, начались томления, как прекрасно, что они имеют конкретный адрес, все внутри замирает от близости с тобой, – сама не знаю, почему вдруг рассердилась? Даже (и сама поразилась) стала на колени.

– Ну что ты! – он поднял ее, это впервые у него такое, и долго стояли, прижавшись друг к другу.

– Нель.

Ника, вздрогнув, отшатнулась:

– Кто сказал Нель? Ты?

– Я?! Тебе послышалось.

Экранный шантаж (но он же вышел из программы!).

–... У тебя занятный, – сказал ей, – компьютер. – Прозвучало как намек. – Завлекающий.

Иносказанье?

– Может, завораживающий?

алое алое алое на весь экран. Он целовал ее алое, когда приехали к нему.

– Господи, как хорошо, когда о тебе думают!

– О Господе?!

– Я о себе... Совсем другая жизнь!

Не по-мужски: вызывать, используя власть над нею, на исповедь.

Вздремнут и снова (полусонность, послушность...) поиск удобной позы, и каждый раз она новая, съежилась простыня, натер локти и колени до красноты, щипало, когда мылся.

– Ты легкий , – она ему. Хочет почувствовать его тяжесть? Нет, утомиться под тяжестью твоего тела.

Расставания всегда были трудные и долгие: наступал момент, когда не терпелось остаться одному, и он видел в этом своем желании готовность к предательству, мучился, что не может перешагнуть через эгоизм, а она цельна в чувствах. Не потому ли, думал, Нора отошла от него?

Взглянуть на себя со стороны: выскочка, непонятно чем занятый. Клерк, думающий, что он – здесь и ввернуть – демиург. Рычаги? Но ведь никакой реальной власти! Еще ученики: как делать карьеру, и для избранных – как захватить власть (?); девчонка-любовница, подцепила почтенного семьянина, какая она по счету, эта его новая?

Достаточно ли пальцев рук или подключить и пальцы ног?

– Ты что-то зачастил в свой дом, – Нора ему и, как всегда, неожиданно: не сразу скажет, сначала обдумает и – самую суть.

Это еще до Ники, но тоже на N, – он их всех (конспирация?) на N, и даже сам поверил, хотя лишь одна – по-настоящему, редкое имя Нель, с которой... Она, в сущности, и научила его (соседка не в счет!). Такая горячая была пора, что, казалось, заново родился и понял это.

– А ты давно не интересуешься моими делами.

– Этими, да, не интересуюсь.

– Я о делах иных. Ведь рассказывал тебе.

– О чем?

– Ну... – замялся. С другими решителен, а с нею теряется. Надо твердо: – О ZV.

– Впервые слышу.

– Ты ж меня не допускаешь до себя. – Тут бы и добавить, сказав правду: В темноте мне вдруг почудилось, что Ника – это ты, когда у нас начиналось, и все было так прекрасно, точнее – как если бы он с нею проделывал то, что с Никой: и долго, и по-разному, ощущая легкость и владея собой.

"Ты вариативен. Все другие, с кем я была, – польстила ему перед расставаньем Нель, – меркнут перед тобой. Себе на беду научила тебя, подлеца, – и смеется, в ее устах звучит не грубо. – Знаю, бросишь меня, чтобы на других испытать обретенную со мной мужскую уверенность".

– Ты только в такие моменты обсуждаешь свои дела? Наверно, кому другому, вернее, другой рассказывал.

И защищал тебя!

Каждая копала под Нору, выискивая (как и она сама – в других) изъяны, и это отталкивающе действовало на Мустафу, будто косвенно осуждается его выбор, – тотчас желания угасали.

Нель даже диагноз Норе поставила по-привычке, как все медики: Мустафа сам виноват, кто за язык тянул рассказать о странном случае, что однажды жена не впустила его, выскочила на балкон и кричала, что к ней вламывается грабитель, набежали соседи, милиционер явился, долго уговаривали, чтобы открыла дверь.

"Может, – чей-то ехидный шепот, но слышно всем, – она не одна, там у нее кто-то есть?.." – пока не пришла из школы Аля, – поначалу и ей Нора не верила, думала, что подучили.

Нель сказала про какую-то манию – забыл, а переспрашивать не стал, кажется, страха, обиделся, будто болен сам, а не жена, и, защищая Нору, сказал, что сочинил, хотел удостовериться в ее, Нель, медицинских познаниях.

С Никой ведь тоже – мама ей сказала, и она поделилась с Мустафой: жена узнает и в припадке ревности плеснет в лицо кислотой... Мустафа возмутился, и не успел рта раскрыть, как чуткая Ника тотчас уловила: У меня мама такое вдруг брякнет!..

–... Как же впервые про ZV слышишь? Я даже помню, когда рассказывал: ты варила варенье абрикосовое (может, действительно перепутал?). – А отчего у тебя вдруг нос раздулся (раньше было почему вздрюченный)? Выпустила невидимые антенны: – Ну да, – поймала его думы, – как новая дамочка – тотчас и новое задание.

Все реже и реже с Норой, пока она не стала N, а потом и вовсе прервалось: там не трогай, этого не касайся, здесь будь осторожен, что ты делаешь?! (больно или неудобно), – исполнением лишь долга Мустафу не удержать, ему нужна импровизация, отзывчивость, упреждение желаний и множество иных причудливостей.

Какой ей смысл идти на явный разрыв? Чтоб потом наслушаться всяких о себе небылиц и слухов? А мы-то думали!.. И пошли судить-рядить: Уж если у Мустафы с Норой!.. Дескать, и без того на свете ничего святого, а тут рушится идеальная (?) пара! Расставаться нелепо, окажемся под развалинами.

– Ты, как всегда, проницательна. Это, что у нас не получается, как источник вдохновенья, чтоб построить дом или написать роман, а деловая игра и есть роман!..

– Твой излюбленный, – на сей раз спокойно, – тост: все, что ни делает мужчина, делает ради своей дамы. И на преступление пойдет, и подвиг совершит.

– Разве нет?

– При условии, разумеется, постоянного обновления объекта.

– Пусть так! – и смотрит дерзко.

Я собью твою спесь!

– А если жена уже вчера изменила?

– !

– И сегодня ей приглянулся другой?

– Что ж, – нашелся с ответом, поняв, что вредничает, – завтра к ней придет понимание мужа.

– Ты хочешь сказать, что третьим увлечением будет собственный муж?.. Увы, я пока во власти вчерашнего дня.

И Мустафа опоздал, выбитый из колеи, на встречу с Никой. Или с Нель?

Перед прощаньем Ника заговорила о своих записках – напомнить, чтоб не повторилось ее унизительное ожиданье.

Никогда не спрашивала: Когда увидимся? – всегда торопливое: Как не хочется расставаться! И он – уже само обещание.

– Я позвоню... – Ждет, чтоб ушла.

– Весь наш роман... – Мустафа вздрогнул. – Да, это роман, ты не согласен?

– Нет, что ты, – проговорил поспешно, – ты права! – и не сдержал усмешки: ох уж эти его сверхчуткие женщины!..

– Смеешься? – возмутилась. – Сама мысль о долгой разлуке невыносима, я места себе по ночам не нахожу, а ты... – Не дал договорить:

– Я просто удивился совпадению наших настроений!

– Вот я и говорю, – тотчас оттаяла (или испугалась?) – что весь наш роман держится на тонком волоске недолгих встреч... Нет, не пугайся, я умею терпеливо ждать, но как же сделать, чтобы несколько дней мы могли быть вместе?

Не зная, что сказать, Мустафа растерянно смотрел на нее: скорей бы ушла, и чтоб остался один. Так всегда, и с нею тоже: гасить чувства, когда привязываются к нему.

–... И разошлись, как в море корабли, – невзначай вырвалась банальность.

Ника встревожилась:

– Ты так не шути!

Ушла, а голос ее витает:

"В эту нашу встречу ощущалось где-то, очень в глубине, скрытое раздражение, почувствовала! надеюсь, не ко мне лично, ты устал безмерно, истоньчилась твоя душевная оболочка до самого... слово пропало, поэтому тебе болезненны любые прикосновения. Разве не права?". Ее доверчивость трогательна: и завладевает им.

Еще какие-то в доме голоса, и будет уловлена некая тайна, и бас Арана, – не поймет, чего больше в этом голосе: задора? тревоги? празднует победу или оплакивает неведомый позор?

Тщетно пытается, преодолев внутри какие-то преграды, выговориться и оттого кричит, нагнетая шумовыми эффектами беспокойство, и тут же спад заунывная на непосвященный слух, но щемящая для знатоков, а то и непонятная, как все, что делается вокруг, и только иллюзия разработок, мелодия.

Надо же, вдруг такой ясный сон – сублимация бунта или ожидания, давно никаких сновидений, Мустафа и Ника сидят за столом на кухне, а у плиты Нора, и он удивляется наглой своей откровенности, говоря Нике, не сказать невзначай Нель! но лишь кажется, что это Ника, – видит ее впервые, молодую литовку (?), которая у них в гостях, иностранка:

– Выходите за меня замуж, – делает ей предложение.

Спокоен, не волнуется, естественной ему кажется и реакция Норы, ну да, у нее же есть свой! лишь улыбка у ее рта, и не улыбка, а привычная ирония. А Ника, нет – литовка! сосредоточена на своем, молчит, глядя на чашку чая.

– Или вы считаете, – не без кокетства, – что я для вас стар? Говорите, не обижусь.

– Нет, что вы, – вспыхивает, – это другое, мне трудно выразиться, я не могу здесь жить, я уеду отсюда.

– А как же ваша мама?

– Разве у меня есть мама?

– Вы же рассказывали. Я даже знаю ее имя: Верма.

– Ах, Верма!.. Ну да, – смутилась, что отрицала. – Но она мне не мама, это тетя, и живет своей жизнью.

– Куда вы уедете?

– Разве не знаете? Я же литовка, – во сне понимает, что это не так, но верит, – и поеду к себе на родину, я так люблю Вильнюс!

– Я тоже! – восклицает Мустафа.

– Неужели захотите поехать со мной?

– Да! – Пора сбросить с себя прошлое и начинать все сызнова, жизнь в чужой нынче стране кажется заманчивой, хоть и понимает, что отъезд нелеп: жить эмигрантом, – помнит, слово это было увидено как эМ-игрант, не зная языка? Но зато кто о чем! доступ божков на литовское небо закрыт!..

Очень захотят – въедут на облачке.

Тут в разговор вступает Нора:

– Я надеюсь, – обращается к литовке, – что мое молчание вы понимаете как согласие на ваш брак. – Ни тени обиды. Мустафе это больно слышать, но желание разорвать все прежние нити так велико, что поддакивает Норе. – Я вам мешать не буду.

Какая у него жена молодец! благодарен, что не устраивает сцен, готов выполнить все условия молодой литовки, с которой еще ничего не было: лишь бы согласилась стать его женой – испытать с нею!

Литовка была так зрима – Мустафа сожалел, что проснулся, – а в незнаньи ее языка, когда он ее будет любить, столько, ему казалось, ранее неизведанного... увы, не дождался ее согласия, еще бы чуть-чуть продлиться сну, и он бы... При Норе? И чтоб Ника, которая вселилась в литовку, узнала, что он предпочел ей другую, хотя та – она сама?..