Текст книги "Директория IGRA"
Автор книги: Чингиз Гусейнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
Теперь личный номер!
Получилось с паролем!.. Могли б похитрее: чтоб еще имя бабушки в сочетании со временем суток и днем недели.
Но какой личный номер?? Вдруг снова повезет?
Наугад – вспомнил, как МУСТАФА говорил про дюжину зон, – нажал 12.
Ваш пароль не опознан системой.
Фронтальная защита! Чертова, – осенило, – дюжина! И успел нажать, прежде чем появится:
Сеанс окончен.
Ворвались... вихрь видений, высокое качество натурной съемки, заранее приготовились, установив камеры в нужных точках с обзором труб, трущоб, ну и танков тоже, пригнанных в зоны по обе стороны реки Вавилон (и в ближнее подстоличье).
Но прежде – в зоны опасные и неожиданные, а заодно – в условно свободные и временно пассивные, после того как... нет, еще раньше, а когда это military тайна:
из разных кварталов высыпали вооруженные ножами и прутьями и стали нападать на других... и так далее по сценарию.
Ножи, топоры, металлические прутья (арматура?), одинаково заостренные, бутылки с зажигательной смесью, всякое огнестрельное оружие из арсеналов, и клич, будто электронный голос, для разогрева толпы:
– Вы нас из наших зон, мы вас – из ваших!
Разгрызли проволочные заграждения и уткнулись в двери, обитые металлом, – выбить ломом!.. Зеркало в прихожей, осколки под ноги, двое налево, двое направо.
– Мама!
Уже схватили ее, красавицу квартала (заглядывались, когда шла, царственно неся пышноволосую голову), – рвут одежду, легкая ткань.
– Ударь, чтоб заткнулась! – повалил, придавив рукой грудь, хрустнуло что-то под локтем, и раздвинул ноги. – Смотри, как это делается!.. – И прямо на виду у всех, сильно и недолго. – А теперь ты!
Рвется (отец?) спасти – удар секачом по спине, выбили раму: – Эй, кто там? – Внизу, ждут.
Шмяк – тело на землю, оттащили к яме, облили бензином и подожгли.
Волокут из другого подъезда.
– Еще жив? – Некогда разбираться: набросить палас, та же канистра – и никаких следов.
На тесаке кровь, успеть обтереть о палас, и лезвие снова белеет сталью.
Парень с мегафоном:
– На станцию... (любой вокзал из дюжины в каждой зоне) прибыл состав с трупами наших! Никакой пощады!
Костер на площади между домами.
Трое гонят перед собой старика.
– Побойся Бога, – молит, – я же у тебя кумом был, когда твоему сыну обрезание делали!
– А теперь мы тебе за твоих обрезание сделаем! – Парень с головешкой сунул ее, еще горящую, под рубашку, тотчас вспыхнула, огонь подступает к лицу, мужчина падает: – Кончай! – вытащил горящий матрас и накрыл им тело.
Медленные съемки.
Женщина!
Новый кадр!..
Потащили к трансформаторной тумбе.
Пауза.
И уже голая лежит на земле.
Удар лопатой по спине.
Слово не поспевает за изображением.
Поднялась, замахала руками.
– Ну нет, не спасешься! – Плеснул из чайника бензин на тумбочку, кинул, отбежав, спичку, – вспыхнуло со взрывом.
Еще костер, в глубине двора, ноги торчат, пытается выползти – не дают, придерживая арматурным прутом.
– Готов! – докладывает.
– Раз-два, взялись!.. – перевернули машину, в ней – девушка, но шофер чужак.
– Сжигайте!
– Я ваша! Не смеете!
– Наша, а в машине врага! Чего медлите?!
Столб дыма над улицей.
А та, первая, очнулась дома – никого!
К соседям!
Укуталась в одеяло, вышла, прислонилась к двери, а потом распахнула одеяло:
– Смотрите! – выжжено папиросой. – Вы думаете, это я? Это не я, бормочет, – а другая. Но их всех я знаю, долго спорили, кто первый начнет. В больницу? Нет, не пойду, там их человек.
По всему экрану никого никого никого никого никого никого (кто б защитил).
Стоп – прервалась цепочка, в кадре голос:
– Не позволю! – бледное лицо.
– Это кто здесь народный гнев сдерживает? – и быстрые шаги по лестнице: человек с топором, мясник из соседнего гастронома. – А ну, отойди! И руку от двери убери, пока цела!
Случилось неожиданно: кровь ударила из обрубка руки, парень упал.
Покажите еще раз!
Два застывших кадра рядом: выжигается на груди папиросой крест и взмах топора: рука... – нельзя ли без натурализма?!
Новые зональные массивы, множество колес, – катятся из зоны в зону, колеса или нули?
в горах начался камнепад
Frigidarim
Трое спускаются по лесному склону в тутовую рощу, – где здесь горы и откуда взяться тутовнику? идут и идут, – нельзя ли ускорить? сели отдохнуть, ничейная зона? перевел в систему живой декламации:
– Подошли пятеро вооруженных.
– Кто? – вопрос из зала.
– Так ли уж важно?
– В мультипликации аранцы против эрмов.
И множество параллелей: абы – гюры, оссы – инги, чечы... – кто?
–... вооруженных двустволкой, резиновой дубинкой, двумя тонкими и одной толстой ракетой.
– Что-что?
– Не перебивайте, – голос Мустафы.
– Штык-нож, – ответил тот. – Я их всех в лицо знал, один даже со мной учился, мы с ним на школьной фотографии, имени не помню. Ткнули в грудь дуло двустволки: – Раздевайся! И живо всем разуться. Я к бывшему соученику, чтобы заступился, а он: "Не знаю и знать не хочу!" И заставили ходить босиком по колючим кустам ежевики, разбили бутылки, были свалены у родника, и босиком по битому стеклу, уложили
дать в ускоренном режиме!
лицом вниз и стали оскорблять мужское достоинство, я ответил матерным выражением (дословный перевод?). Соученик вдруг велел своим развязать мне руки, мол, хочет один на один.
И схватились Однорукий и Ух! Одноух (генерал?)?
– Никаких исторических аналогий!
Прокрутить в сверх-ускорении!
– ... Я приготовился, но меня ударили прикладом по уху, били резиновыми дубинками, поиздеваются и убьют, не выдержал один – побежал, тут же уложили выстрелом, второй тоже, но выстрелом свалили и его, пока перезаряжали двустволку, эх, будь что будет! я спрыгнул со скалы в глубокое ущелье и – к мосту через речушку, следом
далее как мультипликация!
засвистела пуля, угодив в плечо, успел, пока не раздался второй, спрятаться за тутовником, услышал, как пуля сорвала кору, у огорода пополз к бетонной плите, встал и – за холм, долго бежал, пал без сил у дороги, пролежав полдня, подоспели земляки, потом нашли в лесу убитых моих товарищей, в больнице рану оформили как ушиб, а не огнестрельное ранение.
– Разрешите, я доскажу!
– Вне сценария?
– Реплика! – игрант с бородой, старик: – Убитых на носилках принесли, тут машины с военными подоспели. Есть Бог, он видит – эрма у нас недавно убили, до него аранца, прежде эрма, чтобы отомстить, и не поймешь, чей первый выстрел кого первого сразил!
– Вот именно! Мы с вами недавно сражались (опытные турнирные бойцы) в разных вариантах сицилианской защиты, ферзево-королевских гамбитов, – не слишком ли много жертв?.. французской партии (сначала пешку на одну клетку вперед, а потом соседнюю – сразу на две!), и даже испробовали английское начало, не так ли?
Включить в игровой ряд!
Но тут вдруг в зал ворвались:
– Вы здесь... – и такая от гвалта буря, что окна настежь, осколки, словно с потолка, посыпались на головы, толпа хлынула на улицу и потекла вниз.
– Громи всех, кто... – слова утонули в гаме.
Что это?! Мустафа не понял – только что были игровые кадры, и вдруг на экране – отражающий? следящий? комбинирующий? в записи? прямой эфир?.. – перемещенье на натуру!
Выключить и бежать!
Мустафа нажал Esc. Но... экран продолжал светиться новыми кадрами, и вдруг... нет, тут ошибиться он не может, – снова увидел Нику!
На сей раз ее волокли... это рядом с его домом! – будка, похожая на трансформаторную, и канистра, бензин?! и уже за будкой... свалили и бьют ногами, а потом тащат бездыханную, босые ноги, кровавые на земле следы, – и бросили тело.
Бежать!..
В коридоре – никого!
Оставил секретную (?) папку!
Не войти: изнутри отворяется! Спросить не у кого, вымерло все будто.
На лифте – вниз.
Тот же полковник: в пропуске проставить час с минутами (и подпись!). Как подписывался МУСТАФА? Рискнет!
От недавней велеречивости – ни следа.
Домой!.. Гунн? Было однажды:
– Хочешь понять? А ты через себя!
– Разве я о чем спросил?
– Вопрос в твоем взгляде. Да, жить стоит. Какой толк? Никакого!
– Абсурд?
И головой вниз с овального облачка, парит, кружится, расставив широко руки и ноги, словно звезда какая, и пятая ее конечность, то бишь луч, голова (которая и кружится).
Бежать, чтобы спасти.
– Аран?! – услышали голос и бросили трубку. Снова набрал: трубку подняли, как только что, и тут же опустили. А потом бесконечное занято (выдернули шнур?).
Нашелся тихий переулок, припарковал к глухой стене.
– Нора? Хорошо, что ты дома!
– А где я должна быть?.. Что случилось, отчего у тебя такой вид?
– Я звонил, и у вас вешали трубку.
– Никто не звонил.
– Где Аран?
– Что с ним? – встревожилась.
– Я спрашиваю, где он?
– Только что ушел на репетицию... Что-нибудь с твоими ученицами?
Ну да: игровые съемки!
– У тебя в мыслях только это!
– Думаешь, не знаю о твоей N?
N это ты!
– Никуда из дому, слышишь? Придет Аран, пусть сидит дома и ждет моего возвращения. Будут спрашивать, отвечай, что... – А что ей ответить? – На задании!
– Боевом?
Сначала забрать у МУСТАФЫ их секретные (какие теперь тайны?) выкладки!
– Но объясни толком, что все это значит? Опять твои, – усмехнулась, пророчества? И привиделся многоголовый дракон?
– Это очень серьезно!
– Наконец-то перестанешь играть в свои игры!.. – Ее излюбленное: переизбыток страстей, особенно если молодые девицы, – путь к инфаркту.
Кто о чем!
– ... А вот и Аран. – Влетел, весь взмок. – Он вырывает у меня трубку.
И с ходу:
– Ты и твои божки!..
– Что случилось?
– Нас задержала толпа! В нашей, как ты говоришь, зоне!
– Кого вас?
– Мол, под ширмой билингвов скрываются эрмы!
– Сказал бы, кто ты!
– Да, – бросил я им в лицо (это потом он распетушился!), – в моих жилах течет эрмская кровь!
– Эрмская?! Шутить с бандитами?!
– Не волнуйся, и про аранское свое происхождение им сказал!
– И что же?
– Такое им пропел, что все ахнули!
– Всех наповал?
– О Мустафа, о чем твоя печаль? С тем и отпустили!..
(Бежали!)
... Перед филармонией толпились люди, Мустафа объехал со стороны сада, но и там запрудили дорогу, а из чаши, распахнутой к морю, – какое тут море?! ах да, искусственное! вещала двуязычная митинговая смесь.
Полотнище меж двумя высокими домами, трещит под ветром плакат:
Арания для аранцев!
Будто не векторная зона на Горбатой площади, а регион, – это по инерции, хотя уже никакой Арании, как и Солнечных камней, впрочем, и Теплых холмов тоже, нет и в помине, – списывают друг у друга лозунги, зеркальное отражение:
Неаранцы вон из Арании!
Пробьешься к МУСТАФЕ, а как же! В дыму не разберешь – этот ли дом, где недавно был.
– Мне срочно! По внутреннему?!
Молчит!
Успели сменить номер?
– Не мешайте, гражданин! – Занятный посетитель, и эта путаница с именами: какой придуман, а какой – нет.
Огорошить, но чем? Самосожженье? Взрыв на Горбатой площади? Баррикады!
Разгул страстей! (?) Но кому здесь поклоняются, и кто нынче хозяин? Рысс?
Похищенье сына! Но есть ли у Рысс'а сын? Может, дочь?
Умыкнуть (!) жену! Чью? Жуира!
– Что за дикованная фамилия?
– Вы что, новенький тут?
Терпеливо слушают, чем еще удивит. А он – пачками фамилии:
– Лебедь!
– Гусь!
– Ушкуй!..
– Так вы материться!!
Отвлечь – покушенье лично на... на триумвират! – и сыплет, как орехи из торбы, имена: МУСТАФА + Рыцарь + Сильвий!
– Чего вы, гражданин, – из-за перегородки, – раскричались? – А потом, прокрутив диск (?), к кому-то: – Комендатура?!
Выскочил, за ним – как из-под земли – двое.
Ускорил шаг, те – за ним.
Быстро за угол, где машина.
Отстали!.. А потом – мимо.
Померещилось? Нет, уходить нельзя – в бюро пропусков!.. Но прежде позвонить домой (через девятку?), – хорошо что не отключили!..
Наконец-то – голос Арана!
– Алло, алло!
– Городской отключен, – из окошка ему.
– Но я слышу!
– Без обратной связи.
– Мне тут...
– Морочили голову там, теперь пришли сюда?
Ах да, автоматика – трубы обзора!
– Я, собственно... – Нет, долго рассказывать, зря возвратился.
Развернулся... опять?! Нет, обознался: не из тех, которые преследовали, а тот, с которым когда-то парились!.. Странно, он сегодня уже вставал на его пути (когда ехал домой, потом – в филармонии):
– Мы, кажется, – бросил с ходу, – виделись. – Дверцу ему открыл: – Садитесь!..
– Может, по пути?
– Да! – рванул с места.
– Погони опасаетесь? Я видел, хе-хе, как за вами охотились.
– И вы?
– Что я?
– Тоже на охоту? – Тот пожал плечами. – – Или считаете, что наши встречи – чистая случайность?
– Вот именно!
– Тем более что я собрался за город.
– Представьте, я тоже!
– Вот как! – удивился Мустафа. – Может, в один и тот же дом?
– Всякие случайности можно объяснить. Но чтобы дорога и дом совпали, да еще в лабиринте зон, вы, кстати, какую предпочитаете?
– Живу в нейтральной, работаю в аранской, едем мы, кажется, по эрмской.
– Нет, по эту сторону Вавилона уже азы: вытеснили на тот берег гюров, теперь обороняются, благо Вавилон нынче полноводный и его нелегко форсировать, мост-то взорван!
– Знаю. Я думал проскочить через зону чечев.
– ?! Смельчак!
– А что? Я вчера там проезжал.
– Но сегодня – уже бои! За господство на обоих берегах.
– Берег поделить не могут!
– Все берега, к вашему сведению, наши.
– Мы, кажется, были на ты, забыли?.. Ваши-то ваши, но сначала размежеваться, так?
– Нет, очиститься!
Старый их спор!
– Вы, – Мустафа ему, – очищаетесь от тех, кто с мутью, эрмы от аранцев, гюры от абов...
– Чечы, – продолжил Костя, – от россов!..
– Короче, как в парной!
– Вы о чем?
– Мы, кстати, проехали только что дом=развалюху.
– Что за дом?
– Ну, баня.
– Не баня, а крематорий!.. Вам же направо!
– Почему? Ведь мост – слева!
– Взорван!
– Как? И здесь не проедем?
– Нет, я думал, вы знаете, и собирались выйти на Окружную.
– Там тоже не проедешь: зона окраинных россов.
– Да-с, зажали со всех сторон, одно спасенье – за город податься.
– Репортаж?
– Не понял.
– Давно не читал ваших маргиналий.
– Вы меня с кем-то путаете.
– Путаю? – закралось сомнение. – Разве вы не Костя?
– Сроду им не был!
– Мы же как-то парились с вами, забыли?
– Я? С вами?!
– Ну да. Дом-развалюха, он же – баня... Мы только что видели! Вы и тогда, глядя на дымок, пошутили: крематорий.
– Но это действительно крематорий!.. Парились в крематории! Брр-р!.. – Притворяется? – Могу паспорт показать!
– А вы меня за кого приняли?
– Ни за кого!
– Но сели в мою машину!
– Вы меня, можно сказать, силой втащили.
– И что третья за день встреча?!
– Впервые вас вижу!..
Остановился.
– Как же нам выехать?
– Вам к какому вокзалу?
– Северному.
– А мне – к Восточному. Но ни к вашему, ни к моему отсюда дороги нет. Надо выходить на Садовую, а там... – Ну да, пока ничейная зона.
Похоже на бегство.
– Кому что.
– Вы о чем?
– Сидела птица на плетне... Сказка такая.
– Аа...а.
– Не волнуйтесь, я вполне нормальный.
–... Мне здесь! Авось, сегодня встретимся еще.
– Чем черт не шутит?
– Мне, кстати, везет на шайтанов. – Блеск вдруг в его глазах, визитку Мустафе протянул – пригодилась она при выезде за городскую черту, черта черту – черти, прочитываемые в разных смыслах, одним словом черт: сунул визитку самодеятельному таможеннику, расплодились контролеры, не ясно, от чьего имени действуют, и тот клюнул на защитный глянец, под коим – президент какой-то фирменной аббревиатуры.
... Холл и окошко на втором этаже, где недавно был с Никой, кажется, в прошлом веке, когда впечатлительность подвела Мустафу (неудобная поза!), зато ночью и на полу, куда сбросили матрац, творили чудо, Ника уже не могла, взмолилась, но не отпускала, и он доверился ее чувствам, а не словам, и был неутомим в неистовости.
Ника! Увидел в окно террасы!.. И она его увидела, выскочила:
– Ой, как я рада!..
– Я видел тебя на большом экране... – Осекся.
– Что с тобой? Ты такой бледный!
– Потом.
– Сейчас! Я должна снять твою боль.
– Началось.
– Что?
– Ты шла озираясь и вышла из поля видимости.
– И ты примчался ко мне? За меня испугался? Мустафа... – прижалась к нему, и он, заслышав имя, вздрогнул, прозвучало как чужое, не его: да, это МУСТАФА!
– ... Затем появилась снова. И тебя, я это точно видел на экране! волокли за волосы!
– Ну да, – перебила: – Сериал как simulation. Я тебя не предупредила: нажимая Enter, ты ускорял процесс игры.
– Сам компьютер разыгрывает?!
– Программа в режиме гипотез. Компьютерные псевдонимы, в которых мы живем. И ты увидел, как меня казнят.
– Мог увидеть и собственные похороны?!
– Если задать программу.
– Ускорение реальности?
– Нет, пока игры.
– ... Ника! – нетерпеливый голос Вермы.
– Иду! – и к Мустафе: – Я должна помочь, у нас сегодня гости.
– С кем это ты там?
– Мустафа к нам приехал. – Потащила его в дом.
– Гости вот-вот явятся, а мы еще не готовы!.. – Упрек?
– Вы тут веселитесь, а там...
– Потому и веселимся, что свершилось!!
– Что?
– Стану я разглашать государственную тайну!
– Праздник – это тайна?!
– Для кого – тайна, для кого – нет.
Чей-то день рожденья!
– И кто гости?
– Вдовы с молодыми мужьями.
– Из тех? Может, и они из будущего?
– Вот именно!
– Так сколько же им?
– Мужьям?
– Нет вдовам, хотя, – тут только сообразил, – какие они вдовы, если замужем?
– Ох, дотошен, спасу нет!
– Если им тогда, – размышляет вслух, – было восемнадцать, даже семнадцать, плюс почти шестьдесят, то... выходит далеко за семьдесят?!
– Я же сказала: с пластическими операциями! – и шепчет на ухо: – Шучу, не вдовы, а мои воспитательницы с усатыми мужьями! – и пальцем грозит, напоминая, как крутила их с Никой, и ноги их барахтались, да еще руку к столу припечатала: – Уж мои годы, надеюсь, считать не станешь!
Вот и гости – три женщины: первая крупная, как сама Верма, широкоскула и зубы с прорезями, за нею худая и невысокая, и еще – самая, очевидно, старая, за толстыми стеклами очков сверкнули лучики.
– А где ваши мужья? – спросила Верма.
– Уж говори кавалеры! – Это та, которая шагнула в прихожую первая. Они у меня собрались, забыла? Стареешь, матушка!
Ну да: здесь – девишник, там – мальчишник, и женщины разом посмотрели на Мустафу, как на чудище какое:
– Ээ, да тут мужчина!..
– Никин гость.
Мустафе вдруг стало не по себе – как она пожирающе, ну да, все женщины тебя жаждут, даже старухи! на него глянула, лицо будто маска – гладкое, ни морщинки, а глаза живые – из узких щелей.
– Он со мной! – поспешила Ника.
– Не бойся, не тронем, нам свои во как надоели! Детка, – обратилась к Мустафе, – иди-ка сюда, помоги снять пальто.
Пока Мустафа вешал ее легкое пальтишко, третья переобулась, надев туфли на высоких каблуках:
– А мой ревнивый, – Нике, – если узнает, что с нами был мужчина, мне домой лучше не возвращаться.
– Как тебя зовут, детка?.. Пока вызубришь... Ты вот что, достань из моего кармана спички, – вытащила из сумки пачку папирос, – дай прикурить.
Скрюченные ее пальцы дрожали, всунула в рот папиросу, зажав густо накрашенными губами, закурила и тут же закашлялась, часто-часто задышала, а потом:
– Ты вот что, детка, слушайся старуху эН – здесь тоже N! – и никогда не ошибешься, а если что не так – кори судьбу... Проводи-ка меня к столу, взяла его под руку. – Подай пепельницу... Не надо, здесь есть, – положила папиросу на край блюдца, успев изжевать, виднелся малиновый след помады. Быстро гаснет, – достала новую папиросу. – Дай прикурить... И оставь спички здесь, вот сюда положи... Да, детка, тебе придется нас покинуть. Тебя проводят к нашим мужчинам.
– Я провожу! – сказала Ника.
– Нет, пусть сама хозяйка, заодно посмотрит, как развлекаются. А ты, к Нике, – так уж быть, тоже пойди, этой бабе, – ткнула папиросой в сторону скуластой, – своего мужика не доверяй, слопает. Так, мол, и так, скажешь им, вот вам от всех нас подарочек к празднику, жених с мудреным именем.
– А что за праздник все-таки? – не унимался Мустафа.
– Как, разве не знаете? – удивилась худая (и молодая). – Только и слышишь, как народ о нем толкует!
– Детка, узнаешь в свое время.
Кто-то ему (кто о чем!):
А новый файл открыть не желаете?!
9.
Заботлив или занудничает?
Он уже есть.
Разве?
Ну да: новые серии
файла serial.
Дом возник за поворотом – выделялся необычным цветом, растворяясь в скорых сумерках, цвет сумерек, какой он? – сирень, переходящая в голубое. Глухо залаяла собака. Мустафа вздрогнул.
– Боитесь?
– Если честно, да. Еще в детстве... – Не дала ему договорить:
– Собака у нас ученая, степень имеет. – Шутит? И огромная черная собака не спеша приблизилась к хозяйке. – Титан, это наш гость, – сказала ему, показав на Мустафу. Титан, навострив уши, недоверчиво покосился на него, а потом лениво отвернулся. – Теперь не тронет.
Ника пожала ему локоть, и женщины удалились.
Стол, накрытый белой в сизых пятнах скатертью, местами вроде изжеванной, был пуст – отужинали, успев убрать посуду и освободив стол к чаепитию? или вот-вот приступят?.. А еще удивило, что в комнате всего лишь хозяин, где же остальные?
Хозяин (он ли?) похож на святого из какого-то заграничного фильма: белые-белые волосы густо облепили голову, и борода седая, лицо розовое, светящееся изнутри, благообразное, и голубые глаза цвета небесной сини бог (с маленькой буквы), и пред ним предстал весь погрязший в смертных грехах раб Божий Мустафа. Боги уже есть, вряд ли стоит умножать их ряды. Не боги, а божки! Мудрец – не мудрец, но в роли вершителя судеб – точно, и когда они вошли,
святой,
так уж быть, имя ему есть, учитывая благообразность, – сидел у пустого стола на табуретке, глядел перед собой на дверь, точно озабоченный или сожалея, что уж очень на скорую руку сотворен мир, и в поспешности этой причина несовершенства людей. А как гость появился у порога, махнул жене рукой, мол, ясно, что за подарочек.
Внимание Мустафы было поглощено здоровенным псом, который настороженно, нет, устрашающе, глядел на него.
Я его боюсь, и он улавливает волны моего страха, надо внушить ему, что мне не страшно.
– Валяй!
– Ты добрая хорошая собака...
– Так уж и сразу!
– Имя у тебя что надо, Титан-Титанище, почти гений!
– Брось! Лестью меня не купишь!
– А чем же?
– Не на такого нарвался, чтоб можно было внушить!
– Собака ты умная...
– А ты – дурак, стоишь как пугало огородное!
Мустафа поискал глазами стул, чтобы сесть, но тут из соседней двери, Вот-вот, подвигайся! вышли еще двое, и Мустафа, благо Титан лег у выхода, – Ладно, послушаю ваши речи! начал гадать, кто чей муж.
Относительно молодой, почти ровесник Мустафы, – без пиджака, в жилете, галстук в крупную горошину, и сразу бросалась в глаза его огромная лысая башка да бородка-треугольник с проседью, – очевидно, муж той, что худа и костлява;
у другого – все, как у седого, только черным цветом: густая курчавая шевелюра, вздыбленная и вразброс, борода жесткая, лохматая, нечесанная, мускулы (?) под мочками оттопыренных ушей и мощные выпуклости над бровями, излучающие какую-то энергию, – вот кто, а не башковитый, муж той, что в туфельках на высоких каблуках, – каждую ночь ее иссушает своей страстью, а башковитый... он, без сомнения, муж эН: о такой не скажешь, что старуха.
Все кого-то напоминали, или под кого-то играли: черный... как его? ну, чер-чер, с рогами-копытами который,
черт,
и если б кто вздумал рисовать – лучшая натура, чуть-чуть подкрутить еще макушки, вздыбленные клоки, и будут рога крученые, ну, а этот – с резкими движениями, туловище вправо-влево, живчик такой, и кожа на лысой башке то собирается в гармошку и оттого краснеет, а то разглаживается, приобретая червонный блеск – всеми чтимая (во времена оные)
башка.
– Может, – Мустафа им, – представимся друг другу?
– Не надо называть имен, – заметил башка, – это чрезвычайно обременительно. Да, да, – мол, не сердитесь, – наши имена нам во как надоели!.. Я, ты, он... какая прелесть! – вздохнул, и тут Мустафа заметил, что у башки глаза разные и смотрит как-то по-особенному: один цепляет всего тебя, другой – мимо. Определенно сглазит. И, потирая руки:
– Ну-с, – взгляд на святого, потом – черта, – пожалуй, начнем. – И снова на Мустафу: – Готовы?
– Всегда, – пошутил, – готов!
И башка, будто декламируя:
– Вот он, – и левая рука, как кинжал, выхваченный из ножен, острием направился на Мустафу, – податливый человеческий матерьялец, врученный нам. Полюбуйтесь на голубчика! Не о нем ли в такой торжественный день мы только что мечтали? А главное – почти юноша, поистине пригодный для лепки!
– Спасибо, – усмехнулся Мустафа. – Просто я неплохо сохранился, а если начнем уточнять, держу пари, окажусь вашим ровесником.
– А вот и выведаем! Согласны? – спросил не у Мустафы, а у тех двоих. И время с пользой проведем, исторический, так сказать, эксперимент.
– Не довольно ль экспериментов, которые были?
– Были и будут!
– Вы что же, тройка? – вдруг с чего-то выпалил Мустафа. Башковитый опешил, а черт кулаком по столу:
– Молодец, что сообразил! – Находчивость Мустафы пришлась по душе и святому:
– А глину-то красную я успел обжечь, не зря, выходит, трудился!
– И вылепил по своему образу и подобию, похвально-похвально!
Это ж особый поселок, Ника предупреждала, так что на ловца и зверь бежит – для деловых его игр!
– Как там в песне поется, – это башка: – Узнать истину...
– Не истину узнать, – поправил его святой, – поэтичней: Осталось через пытку выйти к цели.
– Поэзия по твоей части, ты творец, а я политик.
– Вот и попробуем! – Это черт.
– Спеть?
– Черта с два!
– А в каком смысле?
– Не догадываешься! – сразу на ты. – Увы, – подлаживаясь под настроение черта, сказал Мустафа, – только времени в обрез.
– Разве мы куда-то спешим? – спросил черт у святого, а тот и не расслышал будто. Черт его побаивается, решил Мустафа:
– Не знаю, как вы, но спешу я! – Собака навострила уши, глухой рокот в горле, недовольна чем-то.
– Титан, ты невоспитан! – упрекнул пса черт, и Мустафе: – Это он сердится, что спешите нас покинуть.
– Тан – тан... – пропел башка, и бросил как бы невзначай, ни к кому не обращаясь: – Кто сюда попал – пропал.
– Ох, ох, – заохал святой, отгоняя дремоту. – Ну и дела, кто мог знать?
– Вы прелесть! – воскликнул башка. – Даже не спросите, о чем толкуем, хотя могли бы догадаться, что выпало вам великое невезенье, особенно в свете того, что случилось.
– А что?
– Узнаешь, когда время подоспеет! – грубо отрезал черт.
– А сейчас нельзя?
– Придется, голубчик, повременить, ничего не поделаешь, терпение, друг, терпенье: жертва, то бишь вы, должна созреть.
– Но я, – возразил Мустафа, начиная испытывать неудобство, – не знаю за собой вины, чтобы быть жертвой!
– Все так говорят, а еще хуже – поначалу думают, что недоразумение.
– Переворошить душу и матрацы! – воскликнул черт.
– Ох, ох, копни любого!.. – вздохнул святой и сладко зевнул.
– Сам создал, сам и расхлебывай, – сказал ему башка. – Тот будто очнулся: – С тобой вдвоем и создали!
– Нет уж: я тут не при чем, ты да он – вы оба славно потрудились, а я на готовенькое пришел!
– И с дерзкой мыслью, – черт ему, – возомнив себя богом!
– Каюсь, и чертом тоже!
– Кому бог, а кому – черт!
Странная цепочка пререканий обрастала непонятными Мустафе упреками и, чтобы вернуть тройку к реальности, он напомнил о себе:
– Я, честно говоря, проголодался. Когда провожали, было сказано, что у вас мальчишник.
– И мы поужинаем?
– Извините, да.
– Как вам это нравится, а?! – Башка обвел всех пристальным взглядом. Ха-ха!
– Н-д-а-а, – святой издал какое-то мычание. – Человек проголодался и согрешил, ох, срам!..
– Ты б ему заместо желудка ума прибавил!
– Желудок – это твое изобретенье, я тут не при чем.
– Кажется, – спросил башка у черта, – арестантский паек у нас всегда найдется, не так ли? – Тот с завидной проворностью исчез в соседней комнате и вынес оттуда сухарь и алюминиевую кружку:
– Карцеровский паек.
– Уже присудили к карцеру? – Мустафа сохранял присутствие духа.
– Все же твердый сухарь, и не надо за корочку хлеба чесать пятку пахану! – Грозит? И протянул Мустафе кружку: – Бери! И сухарь тоже!
– Ешьте-ешьте, доставьте нам удовольствие, давно не слышал хруста разгрызаемого сухаря, эх, жизнь нелегала, тюрьмы, ссылки, – славное было время ... – замечтался башка, и снова – разные глаза.
Мустафа с чего-то решил, что в кружке водка: понюхал – не пахнет, глотнул – вода, холодная, будто из погреба, но вкусная.
Старики и этот, башковитый, его забавляли. Игра так игра, потом будет ужин, разгрыз сухарь, запил водой, ел не спеша, те молча наблюдали.
– Зубы сломаешь! – отшутился. Сухарь посередке оказался крепкий, как камень.
– На зависть, – сказал башка черту, – крепкие зубы!
– И такие попадались.
– Будем считать, что утолил голод. Что же дальше?
– Вот и расскажите нам, батенька!
– О чем?
– О ваших проступках!
– Проступках! – передразнил черт. – Интеллигентик заморский!
– Но-но!.. – огрызнулся башка.
– О преступлениях, которые совершил!
– ?? Не правда ли, – как можно вежливей, – еще час назад ни вы, ни я не ведали, что нам предстоит встреча. К тому же, со времен д-ра Нового пытки, как вы изволили выразиться, отменены! Но если уж кому рассказывать, то не мне – вам поделиться опытом, вспомнив о тех, у кого были крепкие зубы.
– Ну, а все же? – не унимался черт. – Пока я добр!
– Я весь перед вами, – шутить так шутить, – мне каяться не в чем.
– Тогда пеняй на себя. Придется, – вроде бы испрашивает разрешения у святого, – побудить к обнаружению истины.
– Извините, но нам, кажется, суждено проститься. Не будете ли так любезны... – что? выпроводить?!
Титан, будто по команде, навострил уши и занял активную (жизненную?) позицию.
– Бросьте! – вмешался башка. И к святому: – Не время ли показать гостю бар?
Мустафа вспомнил, как эН сказала: "Детка, попроси, чтобы в музей сводили". "Музей чертей?" – пошутил. "А ты смышленый!" – и закашлялась, папироса меж пальцев дрожала.
– За баром музей? – спросил Мустафа.
– Да, все удовольствия: и бар, и музей, и даже сауна... Вы, кажется, любите париться?
Ника! Она рассказала! Не хотелось спускаться – запрут и не выберешься. Святой, за ним Мустафа, далее те двое, а Титан остался наверху, сторожить.
Ступени круглые, отполированные, вроде шведской стенки, и какие-то внизу приспособления, свернутый канат. Сошли – и замерли на месте:
– Музейный экспонат! – возрадовался башка.
– Лестница? – Взгляд Мустафы упал на картину в простенькой раме, сбоку на стене, и в ней – такая же лестница: трое истязают одного, привязав руки на верхнюю ступеньку, а другим концом канат тянет ноги вниз, еще один крутит лебедку, вытягивая тело приговоренного (пытать и выпытать), распятие на лестнице.
– Не находите сходства? Жертва – копия вы!
– Хотите сказать, что и те трое палачей похожи на вашу тройку?
– А вот и попробуем! – усмехнулся башка.
– Я готов, – вызвался черт.
Вступили в холл – грандиозное подземное царство!..
На полу, вдоль стен – экспонаты, как наглядные пособия к его деловым играм. То черт поясняет, то разговорившийся святой, а между ними башка неподдельное любопытство: тиски для ног, пальцев руки, дыба вроде виселицы, а на перекладине – крюк, перекинут канат, поддевают жертву, чтоб повис.
