Текст книги "Белое золото, черная смерть"

Автор книги: Честер Хаймз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Глава 16

Шесть дней в Гарлеме творится что-то несусветное, но на седьмой, в воскресенье утром, люди молятся Богу. А те, кто лишен религиозного чувства, лежат в постелях. Проститутки, сводники, азартные игроки, уголовники, рэкетиры наверстывают упущенное, отсыпаясь или занимаясь любовью. Но люди набожные встают пораньше, надевают все самое лучшее и идут в церковь. Бары закрыты. Магазины тоже. На улицах ни души, если не считать прихожан, идущих в церковь. И не дай Бог к ним привяжется пьяница – с него живо слетит вся чернота.

Все воскресные газеты поместили сообщение об аресте преподобного Д.О'Мэлли, лидера движения «Назад в Африку», по подозрению в мошенничестве и убийстве. Снова была пересказана история налета, и газетные полосы украсились портретами Дика, его жены Айрис и Мейбл Хилл.

Как следствие церковь на 121-й улице, между Седьмой и Леннокс-авеню, где служил преподобный О'Мэлли, была заполнена его сторонниками и просто любопытными. Оказалась там и горстка ирландцев: прочитав о Дике в «Нью-Йорк таймс», где не было помещено фотографий, они решили, что речь идет об одном из них.

Службу вел преподобный Т.Букер Вашингтон, не имевший никакого отношения к своему знаменитому тезке и однофамильцу. Сначала он помолился за участников движения, затем за возвращение их денег, потом за грешников, праведников, ложно обвиненных и, наконец, за всех чернокожих, ставших жертвами несправедливости.

Затем он начал воскресную проповедь, спокойно, с достоинством и сочувствием рассказав о налете и о трагической кончине молодых Хиллов, прихожан этой церкви и активистов движения. Ему внимали затаив дыхание. Потом священник честно и открыто поведал о необъяснимых трагических обстоятельствах, возникших в жизни святого человека, преподобного О'Мэлли. Поистине сам Господь ниспослал ему, словно Иову, это суровое испытание, дабы проверить крепость его веры, стойкость и мужество – ради великих дел, каковые суждено ему вскоре свершить.

– Аминь, – сказала прихожанка.

Преподобный Букер Вашингтон удостоверился в правильной реакции слушателей, прежде чем перейти к более тонким материям.

– Всю свою жизнь этот благородный альтруист испытывал на себе жестокость и предубеждение белых, против которых он восстал во имя каждого из вас.

– Аминь! – воскликнула та же прихожанка уже громче, и эхом ей было несколько робких «аминей».

– Я знаю, преподобный О'Мэлли не виновен ни в каких преступлениях, – возвысил голос Букер Вашингтон, позволяя страсти прорваться сквозь скорбно-суровые интонации. – Я бы и сейчас доверил ему и свои деньги, и свою жизнь.

– Аминь! – воскликнула все та же прихожанка, вставая с места. – Он хороший человек!

Зал стал закипать. Женская часть аудитории бурно выражала согласие.

– Он посрамит лживых обвинителей, он воздаст им по заслугам, – гремел Букер Вашингтон.

– Освободить его! – завизжала женщина.

– Закон освободит его! – бушевал преподобный Букер Вашингтон. – О'Мэлли вернет наши деньги и поможет нам покинуть эту страну тиранов и вернуться в любимую Африку.

Собравшиеся повскакивали со своих мест, выкрикивая «аминь» и «аллилуйя». В их разгоряченном воображении О'Мэлли предстал великомучеником, жертвой несправедливости белых, отважным и благородным лидером.

– Всемогущий Господь разобьет его оковы, и он придет, чтобы даровать нам свободу, – закончил свою пламенную речь преподобный Букер Вашингтон.

Представители движения «Назад в Африку» ему верили. Они хотели ему верить. Иного выбора у них не было.

– А теперь мы начинаем сбор пожертвований, чтобы оплатить работу адвоката преподобного О'Мэлли, – уже спокойно сказал преподобный Букер Вашингтон. – И попросим брата Самнерса передать эту скромную сумму тому, кто ныне оказался в своем Гефсиманском саду.

Было собрано пятьсот девяносто семь долларов, каковые брату Самнерсу надлежало передать преподобному О'Мэлли. Полицейский участок, где находился под стражей О'Мэлли в ожидании решения суда, был в нескольких кварталах от церкви. Брат Самнерс возвратился с посланием от О'Мэлли еще до окончания службы. Его буквально распирало чувство собственной значимости, когда он взошел на кафедру, чтобы огласить то, что поручил ему любимый пастырь.

– Преподобный О'Мэлли в своей темнице воссылает молитвы за всех вас, его дорогих сторонников, – за всех нас, за скорейший возврат наших денег, а также за наш переезд в Африку. Он говорит, что в десять утра в понедельник состоится судебное заседание по его вопросу, после чего он снова обретет свободу и вернется к вам, чтобы продолжить свою работу.

– Защити и освободи его Господь! – воскликнула одна прихожанка, и хор голосов воскликнул за ней: «Аминь!»

Собрание закончилось, и прихожане расходились, исполненные веры в преподобного О'Мэлли, а также удовлетворения своей собственной щедростью, воплотившейся в пятьсот девяносто семь долларов.

На многих столах в Гарлеме в этот день появились жареные куры с клецками или свинина со сладким картофелем, а преступный мир отдыхал.

По воскресеньям Гробовщик и Могильщик всласть отсыпались и редко вставали до шести часов вечера. Воскресенье и понедельник были у них выходными, если они не работали над чем-то срочным. Дело о налете они решили отложить до понедельника.

Но Могильщику приснилось, что «слепой» рассказал ему о том, как видел кипу хлопка, которую провезли по Седьмой авеню и втащили в дом, только вот проснулся он прежде, чем успел услышать в какой. Какое-то воспоминание стучалось, чтобы попасть в его сознание. Теперь он понимал, насколько это важно, но тогда не обратил на него должного внимания. Некоторое время он лежал, тщательно вспоминая все, что они делали. Он так и не вспомнил того, что хотел, оно так и не достучалось до его мозга, но Могильщиком овладело сильное ощущение, что если он сможет припомнить это, то получит ответ на все вопросы.

Он встал, накинул халат, пошел в кухню и вынул из холодильника две банки пива.

– Стелла! – крикнул он жене, но она куда-то ушла.

Он выпил одну банку и стал бродить по квартире, держа в руке вторую. Он всматривался в глубь себя, прочесывая дебри памяти. Сыщик без памяти, говорил он себе, все равно что мясо без картошки.

Его две дочери были в летнем лагере. В квартире стояла тишина, как в гробнице. Он зашел в гостиную, сел, пролистал воскресный выпуск «Сентинела», гарлемской газеты, выходящей два раза в неделю и посвященной местным новостям. Почти всю первую полосу занимал рассказ о налете. Там были фотографии О'Мэлли, Айрис, а также Мейбл и Джона Хилла. Рэкетирское прошлое О'Мэлли, а также его тюремные дни получили самое подробное освещение. Было отмечено, что синдикат приговорил его к смерти. История его движения «Назад в Африку» изобиловала самыми рискованными подробностями, зато одноименная организация Л. Г. Мишо изображалась в весьма уважительных тонах. О Маркусе Гарви, которому первому пришла в голову эта блестящая идея, сообщались такие факты, о которых сам он и не подозревал. Могильщик стал листать газету дальше, и его внимание привлекла реклама Коттон-клуба с фотографией Красотки Билли, исполняющей экзотический танец «коттон».[2]2
  «Коттон» по-английски и означает хлопок.


[Закрыть] Опять этот чертов хлопок, с отвращением подумал Могильщик и отбросил газету.

Он подошел к телефону в холле, откуда просматривалась вся квартира, и позвонил в участок лейтенанту Бейли, дежурившему сегодня. Бейли сказал: нет. Машину полковника не нашли, дяди Бада не обнаружили. Двух стрелков Дика не отыскали.

– Нет, нет и еще раз нет, – подытожил лейтенант.

– Ну что ж, зубы не кусаются, когда снята голова, – сказал Могильщик.

Тут ему позвонил Гробовщик и сказал, что его жена Молли ушла с женой Могильщика Стеллой и он сейчас подойдет.

– Только давай не будем говорить о преступлениях, – сказал Могильщик.

– Ладно. Пойдем-ка в управление, немного поупражняемся в тире. Я только что почистил свою старушку пушку.

– А может, выпьем виски, повеселеем и двинем в город с супругами? – предложил Могильщик.

– Годится. Почему бы немного не повеселеть.

Не успел Гробовщик положить трубку, как телефон снова зазвонил. Это был лейтенант Бейли. Движение «Назад в Африку» собиралось пройти маршем по Седьмой авеню, а это могло означать беспорядки.

– Вы бы с Эдом подъехали, – попросил лейтенант. – Вас там знают.

Могильщик перезвонил Гробовщику и попросил его заехать за ним, так как Стелла забрала машину. Гробовщик погудел с улицы, когда Могильщик заканчивал переодеваться. Он сел в серый «плимут» напарника, и они поехали в Гарлем. Через сорок пять минут после звонка они уже быстро преодолевали гарлемские воскресные заторы, продвигаясь по Седьмой авеню на север.

На тротуаре возле одного из кафе стоял самозваный проповедник и призывал сограждан верить Иисусу.

– Двух путей нет и быть не может, – истошно вопил он. – Если ты не с Иисусом, то ты с сатаной!

Несколько набожных цветных стояли и слушали. Но большинство праздных прохожих, по-видимому, выбрали сатану и проходили мимо.

Напротив гарлемское отделение «Черных мусульман» проводило митинг у Национальной мемориальной книжной лавки, где размещалась штаб-квартира организации Мишо. Витрина офиса была залеплена плакатами: «Проклятые белые! Белые жрут собак! Нет Бога, кроме Аллаха! Черные, объединяйтесь!».

Сбоку была сооружена платформа с микрофонами. Ниже, чуть в стороне, стоял открытый черный гроб с надписью «Останки Лумумбы». В гробу были фотографии Лумумбы при жизни и после смерти, а также черный костюм, якобы бывший на нем в час кончины, и прочие принадлежавшие ему предметы. По краю тротуара стояли флагштоки с флагами всех государств Черной Африки.

На тротуаре плотной толпой сгрудились сотни чернокожих. По обочине выстроились полицейские патрульные машины, и блюстители порядка в полной форме расхаживали взад-вперед по улице. Черные мусульмане в красных фесках выстроились перед книжным магазином, освободив на тротуаре узкую тропинку, как того требовала полиция. Из динамиков доносился голос оратора:

– Белые, четыреста лет вы эксплуатировали нас бесплатно. Теперь настало время платить…

Гробовщик и Могильщик не остановились. Подъезжая к 130-й улице, они увидели, как по той стороне в их направлении движется процессия. Через пять кварталов она столкнется с митингом черных мусульман, и начнется черт-те что. Уже кое-кто из сторонников О'Мэлли собирал силы на 129-й улице для атаки на демонстрацию. Патрульные машины стояли у тротуара по всей улице. Полицейские стояли рядом.

Сыщики сразу поняли, что толпа в основном состоит из нанятых хулиганов. Они оглашали воздух воинственным хохотом и вели себя вызывающе. В походке их было что-то зловещее, то там, то здесь поблескивали ножи. Возглавлял процессию полковник Калхун, в черном сюртуке и черной широкополой шляпе. Его серебряная грива, усы и бородка сверкали под полуденным солнцем. Он как ни в чем не бывало курил сигару. Он шел с прямой спиной, и в его высокой худой фигуре чувствовалась хозяйская покровительственность. Так обращается человек с детьми, которые бывают временами непослушными, но не в состоянии сделать ничего плохого. Блондин держался в арьергарде.

Гробовщик сделал двойную парковку, после чего сыщики вышли на скверик в центре Седьмой авеню и оценили ситуацию.

– Ты дуй на 129-ю и приведи в чувство тамошних мальчиков, а я разберусь с этими вашими братьями, – сказал Могильщик, на что Гробовщик ответил:

– Есть!

Могильщик прислонился к деревянному телефонному столбу, а Гробовщик перешел улицу и встал лицом к бетонному ограждению сквера.

Когда демонстрация дошла до перекрестка со 130-й улицей, Могильщик вынул свой длинноствольный револьвер 38-го калибра, весело сверкнувший на солнце, и дважды выстрелил в столб.

– А ну-ка очухайтесь! – крикнул он во всю глотку. Среди молодчиков в процессии началось легкое замешательство.

Дальше по улице дважды грохнули выстрелы. Это Гробовщик выпустил два заряда в бетонное ограждение, и его голос прозвучал словно эхо: «А ну назад!»

Боевики, готовившие нападение на демонстрацию, попятились. Гарлемцы были убеждены, что Гробовщик и Могильщик могут застрелить и глазом не моргнуть, если ты нарушил правила. Те, кто в этом сомневался, не решились проверить свои сомнения на практике.

Но полковник Калхун двинулся дальше через 130-ю не оборачиваясь. Когда он дошел до невидимой черты, Могильщик выстрелил и сбил с него шляпу. Полковник медленно вынул сигару изо рта, обдал ледяным взглядом Могильщика, но медленно повернул и пошел за шляпой. Когда он поднял ее, новый выстрел выбил ее у него из рук. Она полетела на тротуар, а полковник, не оборачиваясь на Могильщика и не прибавляя шагу, двинулся за ней. Не успел он поднять ее, как третий выстрел выбил ее на 130-ю улицу.

Молодчики топтались на месте, боясь двинуться за полковником и не решаясь попросту разбежаться, когда вокруг свищут пули. Блондин по-прежнему хоронился где-то сзади.

– Отделение, напра-во! – крикнул Могильщик. Все повернулись направо, но никто не двинулся. – Марш!

Хулиганы свернули направо, на 130-ю, и зашагали к Восьмой авеню. Они миновали полковника, который стоял на середине мостовой, изучая дырки в шляпе. Пройдя пол квартала, наемные бросились врассыпную. Первое, чему учит жизнь гарлемского хулигана, – это не торопиться удирать.

Толпа на 129-й стала было поворачивать в сторону Восьмой авеню, чтобы перехватить убегавших, но Гробовщик прочертил перед ними двумя выстрелами воображаемую линию и скомандовал: «Стоять!»

Полковник некоторое время разглядывал простреленную шляпу, а местные жители, успевшие собраться поглазеть на спектакль, стали над ним смеяться. К полковнику подошел блондин, они повернули в сторону Седьмой авеню и зашагали под смех и улюлюканье цветных, двинувшихся за ними следом. Черные мусульмане провожали их взглядами, но не осмеливались нарушить приказ Гробовщика. Потом они расслабились и стали хохотать.

– Вот сукины дети, – восхищенно сказал один чернокожий. – Вот черти, мать их! Они тебе что угодно отстрелят, если ты переступишь черту, какую они начертили в уме.

– Нет, ты видел, как этот белый осел бегал за своей шляпой? – подхватил второй. – Могильщик запросто отстрелил бы ему башку, если б он пересек линию.

– Я видел, как Грободел срезал жирок с пуза одного типа, который сделал лишний шаг.

Тут балагуры расхохотались, похлопали друг друга по плечу и, довольные, разошлись.

Белые полицейские поглядели на Гробовщика и Могильщика с уважением, какое оказывают обычно укротителю львов и тигров. Они же отправились к телефону-автомату, откуда позвонили лейтенанту Бейли.

– На сегодня все, – доложил Могильщик.

– Слава тебе Господи, – облегченно вздохнул лейтенант. – Мне только бунтов не хватало в мое дежурство.

– Ничего страшнее грабежей и убийств сегодня не ожидается, – успокоил его Гробовщик. – Комиссара беспокоить вряд ли придется.

Бейли пропустил это мимо ушей. Он знал: оба сыщика в свое время отстранялись от службы за то, что комиссару казалось «неоправданным применение насилия и жестокости». Он также знал, что цветным полицейским в Гарлеме приходится быть жесткими, чтобы снискать уважение цветных правонарушителей. Втайне он был на их стороне. Но официально соблюдал нейтралитет.

– Ну что ж, опять на хлопок! – сказал Гробовщик, когда они возвращались к машине.

– Ты как знаешь, а я нет, – возразил Могильщик. – Мне хочется немного понарушить закон. А то все удовольствие достается другим!

– Точно! Поставим-ка по пятерке на лошадку!

– Это, по-твоему, нарушать закон? Лучше завалимся с нашими дамами в такой ресторанчик, который без лицензии содержит давно разыскиваемый преступник, и будем пить ворованное виски.

– Годится, – хмыкнул Гробовщик.

Глава 17

Телефон зазвонил в 10.25 утра. Могильщик спрятал голову под подушку. Стелла ответила сонным голосом. Абонент, напротив, сонным никак не был.

– Это капитан Брайс. Я хотел бы поговорить с Джонсом.

Стелла стащила подушку с головы мужа.

– Тебя капитан! – крикнула она.

Муж нащупал трубку, приоткрыл глаза.

– Джонс слушает, – пробормотал он. Три минуты он слушал быстрый отрывистый голос капитана, а потом напряженно и совершенно не сонно бросил: «Понял» – и, не успев положить трубку, выскочил из кровати.

– Что стряслось? – робко осведомилась жена. Ее всегда пугали эти утренние звонки.

– Дик сбежал. Убито двое полицейских. – Могильщик надел трусы, майку и стал натягивать брюки.

Жена тоже вскочила с постели и двинулась на кухню.

– Кофе хочешь?

– Некогда, – буркнул он, надевая чистую рубашку.

– Растворимый, – отозвалась она и исчезла на кухне.

Надев рубашку, Могильщик присел на краешек кровати и стал натягивать носки, а потом надел ботинки. Затем пошел в ванную, умылся и расчесал короткие курчавые волосы. Его небритое лицо излучало угрозу. Он понимал, что вид у него бандитский, но что поделаешь! Бриться некогда. Он завязал черный галстук, снял кобуру с револьвером с крюка в шкафу. Затем выложил револьвер на столик и приладил кобуру на плече. Затем взял револьвер и покрутил барабан. В нем всегда было пять патронов, курок стоял против пустой камеры. Шторы были все еще задернуты, и длинноствольный револьвер, поблескивая в свете трех настольных ламп, сам по себе выглядел весьма зловеще. Могильщик сунул его в кобуру, а потом начал набивать карманы прочими необходимыми в его работе предметами: короткая кожаная дубинка с рукояткой из китового уса, наручники, блокнот, фонарик, ручка, а также обитая кожей металлическая коробка с защелкивающейся крышкой, с пятнадцатью запасными патронами, которую он всегда носил в боковом кармане. Кроме того, он с Гробовщиком всегда держал лишнюю пару коробок с патронами в бардачке служебной машины.

Могильщик стоял у стола на кухне, пил кофе, когда с улицы ему погудел Гробовщик. Стелла напряглась, по ее гладкому коричневому лицу пошли пятна.

– Береги себя, – сказала она.

Он обошел стол, поцеловал ее и сказал:

– Я всегда берегу себя.

– Так уж и всегда, – недоверчиво отозвалась жена. Но его уже след простыл. Крупный, грубый, небритый человек в черной шляпе, мятом черном костюме, бугрившемся слева от кобуры с револьвером.

Гробовщик выглядел точно так же. Они были сделаны по одной мерке, отлиты из одной формы, если не считать обожженного кислотой лица Гробовщика, которое дергал тик в моменты нервного напряжения.

Вчера, воскресным днем, у них ушло сорок пять минут, чтобы доехать до Гарлема. Сегодня они уложились в двадцать две.

– Масло подлили в огонь, – только и сказал Гробовщик.

– Пламя будет жарким, – отозвался Могильщик.

Погибло двое белых полицейских, и здание участка походило на штаб, планирующий захват Гарлема. По всей улице стояли полицейские машины. Там были машина комиссара, машина главного инспектора, шефа отдела по расследованию убийств, судмедэксперта и помощника окружного прокурора. Там же стояли патрульные машины из центра, а также из всех гарлемских участков. Движение было перекрыто. Полицейских согнали столько, что они, не помещаясь на тротуарах, запрудили мостовую и ждали распоряжений.

Гробовщик поставил машину у подъезда к частному гаражу, и сыщики проследовали в участок. Высокое начальство собралось в кабинете капитана. Дежурный лейтенант внизу сказал:

– Проходите, вас хотят видеть.

Когда они вошли в кабинет, все головы повернулись в их сторону. На них таращились так, словно пожаловали сами преступники.

– Нам нужен Дик О'Хара и его двое подручных. Живыми! – холодно бросил комиссар, не поздоровавшись. – Это ваша территория, и я предоставляю вам полную свободу действий.

Они молча уставились на комиссара.

– Разрешите мне обрисовать им ситуацию, сэр, – сказал капитан Брайс.

Комиссар кивнул. Капитан отвел их в следственный отдел. Белый детектив встал из-за стола в углу и подал капитану стул. Другие детективы покивали Гробовщику с Могильщиком, но никто не произнес ни слова. Между ними и прочими детективами участка не было особой любви, но и открытой вражды тоже не было. Кому-то не нравилось, что их так высоко ценит местное начальство, кто-то им завидовал, молодые чернокожие детективы перед ними благоговели, но никто не проявлял чувств открыто.

Капитан Брайс сел за стол, Могильщик по привычке присел на него. Гробовщик взял стул с прямой спинкой и сел напротив капитана.

– Дика везли в суд, – начал капитан. – А с ним еще тринадцать человек. Фургон подали на задний двор – заключенных стали выводить из камер в наручниках подвое, как обычно. Двое полицейских наблюдали за погрузкой – водитель и его помощник, а двое конвоиров выводили подопечных из здания участка и вели их через двор к фургону. На улице, перед участком, собралось с тысячу сторонников Дика. Они скандировали: «Нам нужен О'Мэлли! Нам нужен О'Мэлли!» – и пытались прорваться в участок через парадный вход. Они выходили из-под контроля, и я послал двух человек на улицу, чтобы призвать их к порядку. Начался шум, беспорядки. Одни начали швырять камнями в окна, другие загораживали выезд на улицу мусорными баками. Я послал двоих с заднего двора расчистить выезд на улицу. Как только они открыли ворота, толпа набросилась на них и обезоружила, а потом хлынула во двор. Именно в этот момент Дик и появился на дворе, прикованный наручниками к Мэку Брозерсу, обвиняемому в убийстве. Тут-то толпа его и увидела. Шестеро задержанных были уже погружены в фургон. Затем, по словам одного из заслуживающих доверия заключенных, который выглянул из окна камеры – все полицейские были уже на улице – перед участком, сдерживали бунтовщиков, – конвоиры закрыли и заперли черный ход, оставив двух полицейских у фургона. В этот момент на забор заднего двора забрались двое вооруженных людей и застрелили полицейских. Они были в полицейской форме и потому сначала не привлекли внимания. Потом они спрыгнули во двор, посадили Дика в фургон, заперли двери, сами залезли в кабину и выехали со двора. – Капитан замолчал и поглядел на сыщиков, ожидая их реакции, но они молчали. Капитан продолжил: – Люди из толпы облепили фургон, кто-то вскочил на капот, на передний бампер, остальные толпились вокруг, крича: «Дорогу О'Мэлли! Дорогу О'Мэлли!» Фургон выехал на улицу. Толпа и вовсе обезумела, но наши сотрудники пользовались только дубинками, они не могли стрелять в людей. Фургон уехал. Потом мы нашли его через квартал от участка. В нем никого не было. Похоже, они пересели в машину, – которая ждала их там. Всех остальных задержанных мы выловили в считанные минуты.

– И того, к которому был прикован Дик? – спросил Гробовщик.

– И его. Он бродил по улице по-прежнему в наручниках.

– Все было неплохо организовано, но им еще и повезло, – заметил Гробовщик.

– Толпа была тоже неплохо организована, – отозвался капитан.

– Наверное, но вряд ли одно связано с другим.

– Скорее всего там были подосланные агитаторы. Им вовсе не обязательно было знать о налете, – сказал Гробовщик. – Они могли надеяться освободить О'Мэлли и так.

– Крестовый поход, – хмыкнул Могильщик. – За правое дело.

– У нас три сотни задержанных, – кисло заметил Брайс. – Хотите с ними потолковать?

Могильщик покачал головой и осведомился:

– За что их задержали?

Капитан Брайс побагровел от гнева:

– За соучастие, черт возьми! За соучастие в подготовке побега и убийстве. За подстрекательские действия. Двое полицейских погибли! Я арестую всех чернокожих сукиных сынов в Гарлеме.

– И нас с Могильщиком тоже? – осведомился Гробовщик, а кожа на его щеке запрыгала, как змея на сковородке.

– Черт, не обижайтесь! – мгновенно остыл капитан. – Эти психи, сами того не зная, помогают заговорщикам, а из-за них убивают наших людей. Вы тоже, наверное, готовы на все…

– А на что готовы вы? – спросил Могильщик. Он почувствовал, что Гробовщик смотрит на него, и легонько покачал головой. Он знал, что Гробовщик читает его мысли и с ним полностью согласен.

– На все, – выпалил капитан. – Если вы кое-кого из этих подонков отправите на тот свет, я вас прикрою.

Могильщик покачал головой:

– Комиссар хочет их живыми.

– Я не о них, – неистовствовал капитан. – Стреляйте в прочих подонков, если будут мешать.

– Спокойнее, капитан, – сказал Гробовщик.

Могильщик предупреждающе покачал головой. В комнате воцарилось молчание. Все обратились в слух, но Могильщик наклонился к капитану и спросил так, что слышал его только Брайс:

– Вы готовы даже на то, чтобы отдать нам Айрис? Если она, конечно, от вас не ушла?

Капитан тотчас же отрезвел. Вид у него сделался загнанный. Он отвел взгляд от глаз Могильщика.

– Это уж чересчур, – пробормотал он. – Вы сами это знаете. – Помявшись, он добавил: – Не могу, даже если бы очень захотел. Ее уже зарегистрировали. Я обязан отдать ее дело в суд. Если она не предстанет перед судом, официально это будет рассматриваться как побег.

– Она еще у нас? – гнул свое Могильщик.

– Все они пока у нас, – сказал капитан. – Слушания отложены. Но это не меняет дела.

Снова наклонившись к капитану, Могильщик сказал:

– Дайте ей удрать.

Капитан трахнул кулаком по столу и крикнул:

– Нет, черт возьми! И кончен разговор.

– Комиссар хочет Дика и двоих убийц, – настойчиво шептал Могильщик. – У вас было две ночи и один день, чтобы разыскать его мальчиков, – у вас и всей нашей полиции. Но вы их не нашли. А нас только двое. Что же вы хотите от нас?

– Сделайте что можете, – еле выдохнул капитан.

– Мы их найдем, – сказал Могильщик. – Но по счету платить будете вы.

– Я поговорю с комиссаром, – сказал капитан, вставая.

– Не надо, – возразил Могильщик. – Он скажет «нет», и точка. Вы должны принять решение самостоятельно.

Капитан снова сел. Он немного подумал, а потом, глянув в глаза Могильщику, спросил:

– Вам самим-то очень нужен Дик?

– Очень, – сказал тот.

– Если сможете сделать так, чтобы она исчезла, а я бы об этом не узнал, – в добрый час, – сказал наконец Брайс. – Но если заварится каша, расхлебывать ее будете вы сами.

Могильщик встал. На его шее набухли вены. Глаза налились кровью. Ярость ослепляла его, и он не видел уже капитана.

– Я этого не сделал бы ни для кого – только для моих черных собратьев, – выдавил он из себя скрипучим голосом.

Он повернулся и зашагал от стола, к нему присоединился Гробовщик. Они быстро вышли из комнаты следственного отдела, мягко прикрыв за собой дверь.

Они взяли в гараже свою машину, после чего поехали в универмаг Блумстайна на 125-й улице и проследовали в отдел женской одежды. Могильщик купил красное платье четырнадцатого размера, пару темных чулок, а также белую сумочку. Гробовщик приобрел пару позолоченных босоножек седьмого размера, а также ручное зеркальце. Сложив покупки в мешок, они отправились в «Дом красоты» Розы Мерфи на 145-й улице, где купили косметику и темный парик. Сложив и эти приобретения в пакет, они вернулись в участок.

Все большое начальство разъехалось – кроме шефа отдела по расследованию убийств. Но Гробовщику с Могильщиком он был ни к чему. Большинство патрульных машин отправилось на задания, но улица была по-прежнему перекрыта и никто не мог пройти на территорию квартала или покинуть ее, не пройдя сквозь полицейский кордон.

Могильщик поставил машину у участка, и они с Гробовщиком вошли в здание с пакетами в руках. Они прошли через все отделы, пока не оказались у клетушки начальника местного изолятора.

– Пришли Айрис О'Мэлли в комнату допросов и дай нам ключ, – сказал Могильщик.

Его собеседник вяло протянул руку за ордером.

– Ордера у нас нет, – сказал Могильщик. – Капитану сейчас некогда их выписывать.

– Без ордера не могу, – воспротивился главный тюремщик.

– Тогда дай нам ключ от «коровника», – сказал Гробовщик. – Мы займемся ребятами из движения О'Мэлли.

– Вы же знаете, что без ордера и это нельзя, – отвечал начальник. – Что с вами сегодня?

– Ты что, с луны свалился? – спросил Могильщик. – Капитан с ног сбивается, ты это понимаешь?

Главный тюремщик покачал головой. Он не желал отвечать за побеги.

– Ну так позвони капитану, – проскрежетал Гробовщик. – Не можем же мы стоять тут целый день.

Начальник изолятора связался с капитаном по селектору и спросил, можно ли разрешить Джонсу и Джонсону допрашивать задержанных, что находятся в «коровнике».

– Пусть допрашивают кого хотят, – рявкнул капитан, – и больше ко мне не приставайте.

Завтюрьмой приуныл. Теперь ему надо было оказывать сыщикам содействие, чтобы не испортить с ними отношений.

– Айрис О'Мэлли хотите видеть сначала или потом?

– Сначала, – сказал Могильщик.

Зав дал им ключ и позвонил своему подчиненному на ярус, где сидела Айрис, велев доставить ее в «Гнездо».

Конвоир доставил ее, ушел, и тогда, заперев за ним дверь, Гробовщик с Могильщиком посадили ее на табуретку и направили лампы. Ссадины и царапины успели подсохнуть, и синяки почти сошли, но кожа по-прежнему была всех цветов радуги. Без косметики она выглядела какой-то бесполой. На ней была темная тюремная форма, но без номера, поскольку она еще не прошла через Большое жюри.

– Хорошо выглядишь, – сказал Гробовщик.

– Скажи это своей мамочке.

– Дик сбежал, – сказал Могильщик.

– Вот везунчик, – отозвалась она, щурясь от света.

Могильщик выключил все лампы, кроме одной, чтобы свет не ослеплял ее, но и не позволял скрыться в тени.

– Ты хотела бы сбежать? – спросил ее Могильщик.

– Очень даже. А вы бы хотели меня трахнуть? Оба? Одновременно?

– Где? – спросил Гробовщик.

– Как? – спросил Могильщик.

– Здесь. А как – это уж моя забота.

– Шутки в сторону, – начал было Могильщик, но она перебила его:

– Я не шучу.

– Тогда секс в сторону. Где прячется Дик?

– Даже если б знала, все равно бы не сказала. По крайней мере за просто так.

– Мы тебя отмажем, – сказал Могильщик.

– Хрен-то! Вы и себя отмазать не можете. Впрочем, я все равно ничего не знаю.

– А ты могла бы поискать?

Она хитро улыбнулась:

– Могла бы, только если бы вышла отсюда.

– Это понятно, – сказал Могильщик.

Айрис метнула на него взгляд и спросила:

– А что я с этого буду иметь?

– Скорее всего свободу, – отвечал он. – Когда мы возьмем Дика, он за все ответит. Двоих его головорезов мы поджарим за убийство наших ребят, а его самого – за Мейбл Хилл. Поможешь нам их отыскать, деньги получишь – десять процентов от восьмидесяти семи тысяч.

Ее глаза бегали. Прочитав ее мысли, Гробовщик сказал:

– Учти, киска, если ты нас надуешь, то помрешь. Мы вынем тебя из-под земли и прикончим.

– И не надейся на пулю, – пообещал Могильщик. В свете лампы, бившей ему в спину, лицо его приобрело зловещий садистский оттенок. – Если не понятно, могу растолковать.

Ее всю передернуло.

– А если я его не найду?

– Арестуем и повесим на тебя побег из-под стражи.

– Грязные сволочи! – яростно крикнула она.

– Лучше быть грязным, чем мертвым, – сказал Могильщик. – Ну что, договорились?