Текст книги "Белое золото, черная смерть"

Автор книги: Честер Хаймз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Когда Барри повесил трубку, Дик услышал щелчок, подождал, проверяя, не подслушивает ли кто, затем, удовлетворенный, сам повесил трубку и пошел спать. Он выключил свет и лег. В голову разом бросилось множество мыслей, но он быстро разогнал их и наконец уснул.

Ему снилось, что он бежит через темный лес, объятый страхом, но затем увидел среди деревьев луну. Оказалось, что деревья очертаниями напоминают женщин с грудями как кокосовые орехи. Внезапно он провалился в яму, где что-то теплое и влажное обняло его, и он почувствовал блаженство…

– Преподобный О'Мэлли! – услышал вдруг Дик. Свет из спальни высветил ее фигуру в ночной рубашке с кружевными оборками. Одна пышная грудь выскочила наружу. Женщина дрожала, лицо ее было в слезах.

Дик был потрясен ее видом – особенно после того, что ему приснилось: не посягнул ли он на нее во сне? Он вскочил на ноги и обнял ее. Теплая мягкая плоть сотрясалась от рыданий.

– Я видела страшный сон!

– Ничего-ничего, – говорил он, прижимая ее к себе. – Сон – это всего лишь сон.

Она освободилась из его объятий и села на диван, закрыв лицо руками и глухо говоря сквозь ладони:

– Мне приснилось, что вас тяжело ранило, а когда я поспешила вам на помощь, вы посмотрели на меня так, словно я вас предала.

Он сел рядом и стал нежно поглаживать ее по руке.

– Я никогда такого не подумаю, – сказал он, считая про себя количество поглаживаний. Ни одна женщина не устоит против сотни таких поглаживаний. – Я всецело вам доверяю. Вы никогда не причините мне вреда. Напротив, вы принесете мне радость и счастье.

– Преподобный, мне так неловко, – пробормотала она.

Мягко, не переставая считать, он уложил ее на постель и сказал:

– Прилягте и перестаньте мучиться дурацким сном. Если со мной что-то случится, значит, такова воля Божья. А теперь повторяйте за мной: если с преподобным О'Мэлли что-то случится, такова воля Божья.

– Если с преподобным О'Мэлли что-то случится, такова воля Божья, – послушно повторила она полушепотом.

– Мы все должны покоряться Божьей воле.

– Мы все должны покоряться Божьей воле.

Свободной рукой он раздвинул ее ноги.

– Божью волю надлежит исполнить, – сказал он.

– Божью волю надлежит исполнить, – повторила она.

– Такова Божья воля, – внушал он, словно гипнотизер.

– Такова Божья воля, – повторила она как в трансе. Когда он вошел в нее, она была уверена, что это Божья воля, и воскликнула: – А-а! Хорошо!

Глава 7

Могильщик вел машину на восток от 113-й улицы к Седьмой авеню, и Гарлем поворачивайся другой стороной. Через несколько кварталов начиналась северная окраина Центрального парка и лагуна в форме почки. К северу от 110-й улицы был район шикарных баров и ночных клубов – «Шалимар», «Красный петух», «Колодец Дикки», отели «Тереза», «Парадиз», а также Национальный мемориальный книжный магазин, салоны красоты (парикмахерские), ресторанчики (домашняя кухня), похоронные бюро, церкви. Но здесь, возле 113-й улицы, Седьмая авеню в это время ночи была безлюдна, старинные ухоженные жилые дома стояли с потухшими окнами.

Гробовщик позвонил из машины в участок. Трубку взял лейтенант Андерсон и на вопрос, есть ли новости, сказал:

– Ребята из «убийств» вышли на цветного таксиста, который посадил троих белых и одну цветную женщину у «Маленького рая» и отвез их в Бруклин – на Бедфорд-авеню. По его словам, мужчины не из тех, что заходят в «Парадиз», а женщина – самая обычная проститутка.

– Дайте его адрес и фирму, на которую он работает.

Андерсон сообщил ему необходимые сведения, предупредив:

– Этим занимаются «убийства». На О'Хару у нас нет ничего. А что у вас?

– Едем в притон Хайдженкса, хотим пощупать человека по имени Лобой, вдруг он что-то да знает.

– Хайдженкс? Это тот, что работает на Роджера Морриса?

– Он перебазировался на Восьмую. Почему ребята из ФБР не накрыли его? Кому он платит?

– Понятия не имею. Я всего-навсего лейтенант полицейского участка.

– Ну ладно, ищите нас там в случае чего.

Они доехали до 110-й улицы и повернули на Восьмую авеню. Около 112-й улицы они нагнали старьевщика, который катил груженную доверху тележку.

– Дядюшка Бад, – сказал Гробовщик. – Немного потрясем его?

– Зачем? Он ничего не скажет. Он хочет еще пожить.

Они припарковались и пошли в бар на углу 113-й улицы. У стойки стояли мужчина и женщина. Попивая пиво, они беседовали с барменом. Могильщик проследовал к двери с надписью «Туалет», открыл ее и вошел. Гробовщик застыл. Бармен бросил быстрый взгляд на дверь туалета и, подойдя к Гробовщику, стал протирать и без того безукоризненно чистую стойку полотенцем.

– Что будете пить, сэр? – спросил он. Это был худой высокий человек с покатыми плечами, тонкими усиками, редеющими волосами и светлой кожей. У него был очень опрятный вид в белом костюме и черном галстуке – слишком опрятный для этих джунглей, подумалось Гробовщику.

– Бурбон со льдом, – сказал Гробовщик и добавил: – Две порции.

Бармен вздохнул с облегчением.

Когда бармен подавал стаканы. Могильщик вышел из туалета.

– Вы, джентльмены, здесь новички? – сказал бармен.

– Мы-то нет, а ты, видать, да, – буркнул Могильщик, на что бармен безучастно улыбнулся.

– Видишь отметину на стойке? – спросил его Могильщик. – Я сделал ее десять лет назад.

Бармен посмотрел на стойку. Она была украшена инициалами, именами, рисунками.

– Какая отметина?

– Давай покажу, – сказал Могильщик и двинулся к концу стойки.

Бармен двинулся туда же – любопытство победило осторожность. Могильщик показал на единственное неразукрашенное место на стойке. Бармен уставился, куда показывал клиент. Мужчина и женщина у стойки замолчали и с любопытством смотрели на бармена и Могильщика.

– Ничего не вижу, – пробормотал бармен.

– Посмотри получше, – сказал Могильщик и сунул руку в карман.

Бармен склонился к стойке, вглядываясь в деревянную поверхность.

– Все равно ничего не вижу, – сознался он.

– Тогда посмотри сюда, – сказал Могильщик.

Бармен поднял голову и увидел дуло длинноствольного револьвера 38-го калибра. Глаза бармена чуть не вылезли из орбит, а сам он позеленел.

– Смотри-смотри, – сказал Могильщик.

Бармен судорожно сглотнул, но не смог ничего сказать. Парочка у стойки, решив, что это налет, растворилась в ночи. Это случилось как по волшебству. Только что они стояли у стойки – и вдруг исчезли.

Посмеиваясь, Гробовщик вошел в туалет, открыл дверь кладовой и нажал на гвоздь, на котором висела грязная тряпка. Гвоздь был кнопкой, включившей сигнал в холле наверху, где сидел часовой, углубившись в комикс. Часовой поглядел, не загорелась ли красная лампочка, означавшая, что в баре чужие, но все было в порядке. Тогда он нажал кнопку, и дверь в кладовке отворилась с легким жужжанием. Гробовщик приоткрыл дверь в бар и поманил Могильщика, затем кинулся к потайной двери, чтобы та не захлопнулась.

– Спокойной ночи, – сказал Могильщик бармену.

Бармен собирался что-то ответить, но в голове у него вспыхнули молнии, и он увидел Млечный Путь, а потом уже провалился в черноту. Алкоголик, заглянувший в бар, увидел, как Могильщик огрел бармена по голове, и, повернувшись на одной ноге, вылетел опрометью на улицу. Бармен сполз за стойку. Могильщик стукнул его нежно, так, чтобы тот лишь потерял сознание. Не оглядываясь на поверженного, он бросился к туалету, откуда последовал за Гробовщиком в потайную дверь в кладовой, затем по лестнице на второй этаж.

На втором этаже не было лестничной площадки и дверь была шириной с лестницу. Спрятаться было негде.

Уже на лестнице Могильщик взял Гробовщика за рукав:

– Лучше обойтись по-тихому. Пушки могут наломать дров.

Гробовщик кивнул.

Когда они оказались у двери, Могильщик постучат условным стуком и встал перед зеркалом, чтобы его было видно изнутри.

За дверью они углядели маленький холл – столик, заваленный комиксами, над которым была полка с отделениями. Туда посетители клали свои пушки, прежде чем их пускали в притон. У стола стояло стеганое кресло – в нем коротали время часовые. На левой части двери было несколько гвоздей. Верхний включал сигнал, означавший, что полиция устроила налет. Часовой, моргая, уставился на Могильщика, поднеся палец к гвоздю. Он не знал его в лицо.

– Кто вы такие? – спросил он.

Могильщик показал жетон.

– Джонс и Джонсон, детективы из участка.

– Что вам надо?

– Поговорить с Хайдженксом.

– Проваливайте, легавые, таких тут нет.

– Хочешь, чтобы я стал стрелять в дверь? – вспыхнул Гробовщик.

– Не смеши меня, – отозвался привратник. – Дверь пуленепробиваемая, и выбить ее тоже нельзя.

– Спокойно, Эд, – обратился Могильщик к напарнику, а затем сказал часовому: – Ладно, сынок, мы подождем.

– У нас сейчас маленькое молитвенное собрание с согласия Всевышнего, – пояснил часовой. Но вид у него был обеспокоенный.

– А кто тут Всевышний? – резко спросил Гробовщик.

– Не ты, – огрызнулся часовой.

Наступило молчание. Затем они услышали какое-то движение, и голос спросил:

– Что там, Джо?

– Какие-то черномазые сыщики из участка.

– Я еще посмотрю на тебя, Джо, – проскрежетал Гробовщик, – и мы увидим, кто из нас черномазее.

– Можешь взглянуть хоть сейчас! – Джо явно расхрабрился в присутствии хозяина.

– Заткнись, Джо, – велел тот. Затем они услышали легкий шорох: похоже, глазок приоткрылся.

– Мы детективы Джонс и Джонсон, – сказал Могильщик. – Нам нужна кое-какая информация.

– Того, кого вы спрашивали, здесь нет, – сказал Хайдженкс.

– Это не важно, – сказал Могильщик. – Нам нужен Лобой.

– Зачем?

– Он мог кое-что видеть при налете, когда ограбили группу Дика О'Хары.

– Он замешан?

– Он не замешан, – отрезал Могильщик, – но он был в районе 137-й улицы и Седьмой авеню, когда столкнулись грузовики.

– Откуда вы знаете?

– Его партнер попал под машину налетчиков и погиб.

– Тогда… – начал было Хайдженкс, но часовой перебил его:

– Не говори легавым ничего, босс…

– Заткнись, Джо. Когда мне понадобится твой совет, я к тебе обращусь.

– Мы все равно отыщем Лобоя, даже если для этого нам придется выбить дверь. Так что если он здесь, то вышлите его на пару слов: вы окажете большую услугу нам и себе тоже!

– В это время он скорее всего в колыбельке у Сары, на 115-й улице в испанском Гарлеме. Знаете, где это?

– Сара наша старая подруга.

– Еще бы, – хмыкнул Хайдженкс. – Во всяком случае, я не знаю, где он живет.

На этом разговор окончился. Благодарности за сведения высказано не было, да ее никто и не ждал. Работа есть работа.

Они поехали на 110-ю улицу мимо ухоженных домов, выходящих на северную окраину Центрального парка и лагуну. Там жили наиболее состоятельные цветные семьи. Это была тихая улица – Кафедральная аллея, названная в честь Кафедрального собора Иоанна Богослова, самой красивой церкви в Нью-Йорке, выходившей на нее. Ее западная часть у церкви была заселена белыми, но цветные оккупировали тот отрезок, что выходил к парку.

Выехав на Пятую авеню, они оказались на площади, за которой начинался испанский Гарлем. Улица сразу сделалась грязной, населенной пуэрториканцами всех оттенков кожи. Дома были так забиты людьми, что казалось – еще немного, и стены лопнут под напором человеческой плоти. Английский язык сменился испанским, а цветные американцы – цветными пуэрториканцами. Когда детективы оказались на Мэдисон-авеню, они были уже в пуэрториканском городе с пуэрториканскими традициями, пуэрториканской едой, где на магазинах, ресторанах, конторах красовались испанские вывески, предлагающие пуэрториканские товары и пуэрториканские услуги.

– Говорят, Гарлем – трущоба, – подал голос Могильщик. – Но эти места во сто раз хуже.

– Да, но когда пуэрториканец становится достаточно респектабельным, его принимают как белого, а негр всегда останется негром, – заметил Гробовщик.

– Пусть в этом разбираются антропологи, – хмыкнул Могильщик, сворачивая на Лексингтон-авеню.

Сара занимала верхний этаж в кирпичном доме, знавшем лучшие времена. Под ней жила такая многочисленная пуэрториканская семья или клан из столь многих семей, что квартиры не могли вместить их всех сразу, и, пока одни пили, ели, готовили еду, спали и занимались любовью, другие ждали на улице своей очереди. Радио орало там день и ночь. В сочетании со смехом, криками, перебранками оно заглушало все те звуки, что могли исходить из притона Сары. Как эти семьи сводили концы с концами, оставалось загадкой, никого, впрочем, не интересовавшей.

Могильщик и Гробовщик вылезли из машины и двинулись к дому Сары. Никто не обратил на них ни малейшего внимания. Они были мужчинами, а Сару интересовали только мужчины – белые, черные, желтые, коричневые, уголовники и честные люди. Сара только не допускала к себе женщин: она говорила, что не потерпит никаких извращений. Она платила кому надо за охрану. Все знали, что она стучит в полицию, но она стучала и на полицию.

Когда детективы вошли в тускло освещенный подъезд, им в нос шибануло запахом мочи.

– Чего не хватает американским трущобам, так это сортиров, – сказал Гробовщик.

– Вряд ли они помогут, – отозвался Могильщик, вдыхая запахи прогорклого масла, спермы, кошачьей мочи, собачьего пуканья, а также прокисшего вина и черного табака.

Стены были изрисованы надписями похабного содержания.

– Неудивительно, что у них рождается столько детей, – заметил Гробовщик, глядя на эти высказывания. – Они ни о чем другом не думают.

– О чем бы ты думал, если бы жил здесь?

Они молча поднялись наверх. К шестому этажу вонь поубавилась, стены стали менее разукрашенными, а пол борделя был вообще почти чистым.

Они постучали в крашенную красной краской дверь. Ее сразу же, без подглядывания в глазок, открыла улыбающаяся пуэрториканка.

– Милости прошу, сеньоры, – пропела она. – Вы попали куда надо.

Войдя в холл, они уставились на крюки на стенах.

– Нам надо поговорить с Сарой, – сказал Могильщик.

Девушка махнула рукой в сторону двери:

– Проходите. Можно обойтись и без нее.

– Нам нужна именно она. А ну-ка, киска, будь паинькой и приведи нам ее.

– А кто вы? – Улыбку девицы как ветром сдуло. – Полиция! – Оба детектива сверкнули своими жетонами.

Девица сделала гримасу и быстро юркнула в большую гостиную, оставив дверь за собой открытой. Это была приемная, как ее называла Сара. Пол был покрыт красным линолеумом. По стенам стояли кресла и стулья. Кресла для клиентов, стулья с прямыми спинками для девочек. Но девочки либо сидели на коленях у клиентов, либо носили им еду и выпивку.

Девочки были в коротких платьицах, открывавших все их прелести, и туфлях на высоком каблуке разных цветов. Они были светлокожими пуэрториканками с волосами всех мыслимых оттенков – от брюнеток до блондинок – и весело порхали по комнате, рекламируя свой товар.

У задней стены ярко освещенный музыкальный автомат играл что-то испанское. Две парочки танцевали. Остальные сидели, ели, попивали виски с содовой, приберегая силы для Главного.

За автоматом виднелся узкий коридор, где были рабочие кабинеты-спальни. Еще дальше ванная и кухня. Темно-коричневая домашнего вида женщина жарила цыплят, накладывала картофельный салат, смешивала коктейли, зорко приглядывала за тем, кто как расплачивается.

«Колыбелька» Сары состояла из двух соединенных квартир. Вторая служила ей резиденцией.

– Если бы наш народ не прижимали, чернокожие произвели бы сенсацию в деловом мире – у них потрясающие организаторские способности, когда речь идет о делах незаконных.

– Этого-то и боятся белые, – отвечал Гробовщик.

Из задних комнат возникла Сара и двинулась к ним.

Девицы трепетали перед ней, как перед королевой. Это была миловидная негритянка с белыми волосами, завитыми в кудряшки-пружинки. У нее было круглое лицо, широкий плоский нос, толстые темные ненакрашенные губы и ослепительная белозубая улыбка. На ней было черное атласное платье с длинными рукавами и глубоким декольте. На запястье сверкали платиновые часы, усыпанные брильянтами, на безымянном пальце обручальное кольцо с брильянтом с добрый желудь. На шее у нее была цепочка, а на ней несколько ключей.

Сара подошла, улыбаясь только ртом. За стеклами без оправы глаза были холодные как лед. Она прикрыла за собой дверь.

– Привет, ребята, – сказала Сара, по очереди пожимая руки детективам. – Как поживаете?

– Отлично, Сара. Дела идут вовсю. А у тебя? – спросил Могильщик.

– Тоже вовсю. Только у уголовников есть деньги, и они тратят их на девочек. Зачем пожаловали?

– За Лобоем, – коротко сказал Могильщик.

– А что он натворил? – спросила она уже без улыбки.

– Не твое дело, – буркнул Гробовщик.

– Полегче, Эдвард, – предупредила она его.

– Дело не в том, что он натворил, Сара, – примирительно сказал Могильщик, – нас интересует, что он видел. Мы хотим просто поговорить с ним.

– Я понимаю. Но он сейчас нервный какой-то…

– Наширялся, – вставил Гробовщик. – Впрочем, тебе это не в диковинку.

Сара снова посмотрела на него в упор:

– Не груби мне, Эдвард. А то я сейчас вышвырну тебя отсюда.

– Ладно, Сара, не заводись, – сказал Могильщик. – Все не так, как ты думаешь. Сегодня на О'Хару совершили налет.

– Слышала по радио. Но неужели вы такие идиоты, что подозреваете Лобоя?

– Нет, мы не такие идиоты. И плевать нам на О'Хару. Но пропали восемьдесят семь тысяч, честно заработанных цветными людьми. Мы хотим их вернуть.

– Ну а при чем тут Лобой?

– Похоже, он видел налетчиков. Он работал в районе, где их машина врезалась в барьер и они разбежались.

Она бросила на него холодный изучающий взгляд, потом сказала с внезапной улыбкой:

– Понимаю. Я сделаю все, чтобы помочь бедным цветным.

– Верю, – буркнул Гробовщик.

Не говоря ни слова, она удалилась в «приемную» и закрыла за собой дверь. Вскоре она вернулась с Лобоем.

Детективы отвезли его на 137-ю улицу и велели рассказать все, что он делал и видел, прежде чем убрался из района.

Поначалу Лобой упрямился:

– Ничего не знаю, ничего не видел, и у вас на меня нет никаких улик. Я весь день проболел и лежал дома в постели. – Он был такой пьяный, что говорил заплетающимся языком и чуть не засыпал на полуслове.

Гробовщик стал лупить его по щекам, пока на глазах Лобоя не показались слезы.

– Не имеешь права драться. Я скажу Саре. Я ни в чем не виноват.

– Я просто пытаюсь привлечь твое внимание, вот и все, – сказал Эд.

Внимание он привлек, но этим все и закончилось. Лобой признал, что мельком видел водителя машины, сбившей Летуна, но не мог описать, как тот выглядел.

– Он был белый, а для меня все белые на одно лицо.

Он не видел, как налетчики вылезали из разбитого грузовичка. Бронемашину он вообще не увидел. Когда она подъехала, Лобой уже перепрыгнул через железную ограду церкви и несся по 136-й улице в сторону Леннокс-авеню.

– А куда побежала женщина? – спросил Могильщик.

– Я не смотрел, – признался Лобой.

– Какая она из себя?

– Не обратил внимания. Большая, сильная…

Они отпустили его. Был уже пятый час утра. Детективы приехали в участок усталые, злые и ничего так и не выяснившие. Лейтенант Андерсон сказал, что у него никаких новостей нет. Телефон Дика прослушивался, но никто не звонил.

– Лучше бы мы поговорили с таксистом, который вез троих белых в Бруклин, чем тратить время на Лобоя, – буркнул Могильщик.

– Не корите себя понапрасну, – сказал лейтенант. – Идите лучше домой и отоспитесь.

Он и сам имел бледный вид. Ночь выдалась жаркая – как-никак День, точнее, ночь, независимости, когда в преступлениях больших и малых недостатка не было и быть не могло.

Ему осточертела преступность, ему обрыдли и полицейские, и воры, ему надоел Гарлем и его цветные обитатели. Лейтенант хорошо относился к цветным – они, в конце концов, не виноваты, что родились цветными. Он был привязан к своим асам-детективам: без Гробовщика и Могильщика он был как без рук. От них зависела его карьера. Лейтенант был в участке вторым после капитана и главным, когда капитан не дежурил. Без Гробовщика и Могильщика лейтенанту было бы не справиться с ночной сменой. Гарлем был крутым местом, и, чтобы хоть как-то справляться с уголовным элементом, нужно было вести себя круче, чем преступники. Андерсон понимал, почему гарлемцы так круты, грубы и озлоблены. Наверное, и он сам вел бы себя также, окажись он на их месте. Он понимал все беды сегрегации. Он сочувствовал цветным в его участке, во-первых, и вообще всем цветным, во-вторых. Но сейчас они все ему обрыдли. Андерсон хотел только одного: поскорее попасть в свой тихий уютный дом в Квинсе, поцеловать свою белую супругу, поглядеть на своих белых детей, а потом лечь в постель на белые простыни и заснуть.

Поэтому, когда зазвонил телефон и развеселый голос пропел: «Там, где растут кукуруза и хло-опок!» – Андерсон полиловел от злости, рявкнул:

– Ступай в цирк, клоун, – и бросил трубку.

Детективы понимающе улыбнулись. Они не слышали голоса, но догадались, что позвонил какой-то псих.

– Со временем привыкнете, – пообещал лейтенанту Могильщик.

– Сильно сомневаюсь, – проскрежетал тот.

Гробовщик и Могильщик отправились по домам. Они жили на одной улице в Астории, Лонг-Айленд, и ездили на работу и обратно в одной из своих личных машин.

Служебную машину, потрепанный черный седан с форсированным двигателем, они держали в гараже участка. Но сегодня, когда они хотели поставить ее в гараж, оказалось, что машину украли.

– Приятная неожиданность, – сказал Гробовщик.

– Я скажу тебе одно, – отозвался Могильщик. – Я и не подумаю заявлять об этом.

– Совершенно незачем, – согласился Гробовщик.