Текст книги "Белое золото, черная смерть"

Автор книги: Честер Хаймз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Глаза 3

– И тогда Иисус сказал: «Джон, если есть что-то хуже неверной женщины, это неверный мужчина».

– Неужели он сказал такое?

Они стояли перед кирпичным фасадом большой Абиссинской баптистской церкви. Мужчина рассказывал женщине сон, что видел накануне. Во сне он вел долгий разговор с Иисусом Христом.

Это был невзрачного вида человек в синей спортивной рубашке, поверх которой были черно-белые полосатые подтяжки, прикрепленные к старомодным широким коричневым брюкам. У него была внешность вечно обманутого мужа.

Она же была ревностной прихожанкой – судя по тому, как поджимала губы. Взглянув на нее, можно было с уверенностью сказать: душа ее уже спасена. На ней была широкая черная юбка и розовая блузка. Лицо ее осветилось праведным негодованием, когда ее собеседник сказал:

– А я взял да спросил Иисуса: «Кто же больший грешник: моя жена, заведшая шашни с этим человеком, или этот человек?» Иисус ответил: «А почему ты спрашиваешь меня об этом, Джон? Ты, случайно, не задумал что-то недоброе?» А я ему в ответ: «Что Ты, Господи, я их и пальцем не трону, но этот человек женат, я не отвечаю за то, что может выйти между ним и его супругой». А Иисус мне на это: «Не волнуйся, Джон, все будет в порядке».

Внезапно вспышка молнии высветила еще одного мужчину, который стоял на коленях прямо за ревностной прихожанкой. В руке у него была безопасная бритва. Зажав лезвие между большим и указательным пальцами, он так аккуратно вырезал кусок юбки, что женщина и не заметила этой операции. Сперва он взялся за край юбки левой рукой и сделал разрез снизу до того места, где юбка начинала обтягивать ее ягодицы. Затем он тем же манером разрезал ее комбинацию. Зажав правую часть юбки с комбинацией большим и указательным пальцами левой руки, он вырезал полукруглый кусок и небрежно отшвырнул его к церковной стене. В результате операции обнажилась черная ягодица в розовых шелковых трусиках, а также задняя часть массивной черной ляжки над закатанным бежевым шелковым чулком. Женщина и понятия не имела, что с ней происходит.

– «Тот, кто совершает прелюбодеяние, будь то мужчина или женщина, нарушает одну из заповедей Отца Моего, – сказал Иисус. – Как бы сладок ни был этот грех».

– Аминь, – отозвалась женщина. Ягодицы ее слегка затрепетали, когда она представила себе этот страшный грех.

За ее спиной коленопреклоненный начал отрезать левую часть юбки, но дрожание ягодиц заставило его проявить больше осторожности.

– Я сказал Иисусу: «В этом-то и беда христианства. Все приятное – грех», – сообщил Джон.

– Господи, это святая правда! – воскликнула женщина, наклоняясь вперед, чтобы весело хлопнуть по плечу брата во Христе. В руке коленопреклоненного осталась левая часть юбки и комбинации.

Теперь миру предстали нижние части обеих мощных ягодиц в розовом, а также черные массивные ляжки. Они были такими массивными, что сами по себе напоминали ягодицы человека, стиснутого тисками греха. В этом «кармане» покоился кошелек, подвешенный на тесемках, поднимавшихся через трусики к талии, вокруг которых и были обвязаны.

Затаив дыхание, но уверенной рукой, словно нейрохирург, выполняющий операцию на мозге, коленопреклоненный стал срезать тесемки.

Джон подался вперед, ласково дотронулся до плеча сестры во Христе.

– Господь сказал мне так: «Прелюбодействуй, если очень хочется, Джон. Но будь готов жариться за это в адском огне!»

Сестрица захихикала и снова хлопнула Джона по плечу.

– Он пошутил. Он готов простить нам лишь один грех! – И она повела дрожащими ягодицами, чтобы, похоже, подчеркнуть милосердие Христово.

Тут сестрица почувствовала, что у нее тащат кошелек. Стремительно развернувшись, она ударила коленопреклоненного по лицу.

– Мерзавец! Ты решил меня обокрасть, да?! – крикнула она.

Вспышка молнии озарила и вора, тотчас же отпрыгнувшего в сторону, и гневно заходившие ходуном черные ягодицы в розовых трусиках. Грянул гром. И тут же полил дождь.

Вор бросился бежать. Не успела сестрица кинуться за ним в погоню, как тот выскочил на проезжую часть улицы, где и угодил под невесть откуда взявшийся мясной фургон. Бедняга пролетел метров десять по воздуху, а потом попал под колеса. Машину резко подбросило, шофер потерял контроль. Фургон выехал на тротуар, сбил телефонный столб, волчком завертелся на мокром асфальте и кончил тем, что врезался в бетонное ограждение.

Сестрица побежала к изуродованному трупу вора и выхватила из его скрюченных пальцев свой кошелек. Она не заметила фар бронемашины, которая неслась сквозь ночь и тьму, словно сдвоенная комета. Перед водителем вдруг возник мощный розовый зад крупной негритянки, склонившейся над чем-то, весьма напоминавшим труп. Водитель еще раз подумал, что у него белая горячка. Но попытался объехать видение, не снижая скорости на мокром асфальте. Ничего хорошего из этого не вышло. Машина затряслась и запрыгала так, словно танцевала шимми, выскочила на полосу встречного движения, где в борт ей врезался грузовик, шедший в южном направлении.

Сестрица, крепко прижимая к себе кошелек, ринулась прочь. Возле Лексингтон-авеню мужчины, женщины и дети столпились вокруг еще одного цветного покойника. Он лежал на мостовой, а дождь совершал последнее омовение. Он лежал на животе перпендикулярно к тротуару, выбросив одну руку в сторону, другую прижимая к себе. Пол-лица было снесено автоматной очередью. Его оружие исчезло.

Чуть дальше, поперек улицы, стояла полицейская машина. Один из патрульных стоял под дождем возле трупа. Другой сидел в машине и звонил в участок.

Сестрица во Христе бежала по противоположной стороне улицы, стараясь проскользнуть незамеченной. Но дюжий чернорабочий в комбинезоне увидел ее, от чего глаза у него вылезли на лоб, а рот широко открылся.

– Женщина! – позвал он неуверенно, но поскольку она не отозвалась, то крикнул еще раз: – Женщина, у вас виден зад.

– Не суй нос не в свои дела! – зашипела она злобно.

Он попятился, почтительно приподняв кепку:

– Я-то что! Это ваша задница…

Она продолжала свой путь, больше волнуясь, что у нее промокнет прическа, чем стесняясь выставленного напоказ зада.

На углу Лексингтон-авеню пожилой старьевщик, из тех, что шастают по ночным улицам, подбирая макулатуру и прочий хлам, пытался погрузить в свою тележку кипу хлопка. Дождь потоками стекал с его мятой шляпы, превратив его потрепанный голубой комбинезон в темно-синий. Маленькое высушенное личико окаймляли густые вьющиеся седые волосы, придавая ему весьма добродушный вид. Кроме него, на улице никого не было, ни души. Все остальные столпились вокруг убитого. Поэтому, увидев стремительно приближающуюся к нему крупную женщину, он вежливо спросил:

– Мэм, если вам не трудно, не могли бы вы помочь мне погрузить этот хлопок в тележку?

Он не видел ее задней части и потому был удивлен весьма враждебной реакцией.

– Что за пакость ты затеял? – спросила она, злобно глядя на старьевщика.

– Никакую не пакость. Просто я хочу погрузить кипу хлопка на тележку.

– Хлопок! – негодующе фыркнула женщина, подозрительно уставившись на кипу. – Как тебе не стыдно – старый человек, а хочешь обмануть меня и завладеть моим кошельком. Неужели я выгляжу такой дурочкой, что готова на это клюнуть?

– Нет, мэм. Но если бы вы были настоящей христианкой, то не говорили бы так лишь потому, что старый человек допросил вас помочь ему с хлопком.

– Я-то и есть настоящая христианка, сукин ты сын, – отрезала женщина. – А вы, мерзавцы, только и думаете, как бы меня обокрасть. Но я не столь наивна! Я знаю, что кипы хлопка не валяются в Нью-Йорке на каждом шагу. Если бы не прическа, я бы тебе показала, старый жулик!

Да, тяжелым выдался сегодняшний вечер для старьевщика. Сперва он с приятелем обнаружил бутылку, как им показалось, наполовину наполненную виски, и не успели они присесть на крылечке, чтобы воздать должное напитку, его приятель воскликнул: «Нет, дружище, это не виски, это моча!» А после того как он на последние деньги купил бутылку вина, чтобы привести в порядок желудок, полил дождь. А теперь вот эта стерва называет его жуликом.

– Только дотронься до меня, я тебя всего разукрашу, – пообещал он, сунув руку в карман.

Женщина отпрянула, а он повернулся к ней спиной, что-то бормоча себе под нос. Он не видел ее промокшие теперь алые трусики и черные ляжки, когда она побежала дальше и скрылась в одном из домов.

Вскоре рядом с ним притормозила патрульная машина, и полицейские стали задавать негру обычные вопросы:

– Послушай, дед, ты тут не видел никаких подозрительных личностей?

– Да нет, только безумная баба пробегала – злилась, что намочила прическу.

Шофер только ухмыльнулся, но его напарник рядом подозрительно покосился на плотно набитый джутовый мешок.

– А что там у тебя внутри, дед, не покойник? – спросил он.

– Это хлопок, сэр.

– Хлопок? – Это заинтересовало полицейских.

– Да, сэр. Хлопок.

– Где же ты раздобыл кипу хлопка в этом городе?

– Нашел, сэр.

– Нашел? Что ты нам морочишь голову? Где нашел? Отвечай!

– Прямо здесь!

– Прямо здесь? – недоверчиво повторил полицейский. Он медленно вылез из машины. Вид у него был угрожающий. Он пристально посмотрел на мешок, потом нагнулся и пощупал его, сунув пальцы в прорехи джутовой упаковки. – Черт, и правда хлопок, – сказал он, выпрямляясь. – Кипа хлопка. Как она тут оказалась?

– Не знаю, босс. Я ее нашел тут – и все дела.

– Наверно, свалилась с грузовика, – предположил водитель из машины. – Ладно, это не наше дело, пусть сами разбираются.

Полицейский, стоявший у машины, сказал:

– Значит, так, дед. Тащи этот хлопок в участок и там его сдай. Владелец может его искать.

– Слушаюсь, босс, только я не могу погрузить его. Больно уж он тяжелый, этот мешок.

– Сейчас я тебе помогу, – сказан полицейский, и вдвоем они забросили мешок на тележку.

Старьевщик покатил ее в сторону участка, а полицейский сел в машину, и они поехали туда, где лежал труп.

Глава 4

Когда Гробовщик и Могильщик прибыли на пустырь, где проходило собрание участников движения «Назад в Африку», место было уже оцеплено полицией. Угрюмые чернокожие толпились под дождем в окружении блюстителей порядка. Патрульная машина все еще дымилась в яме, а у полицейских в черных непромокаемых плащах был зловещий вид. Обожженное кислотой лицо Гробовщика исказилось тиком, у Могильщика на шее набухли вены.

Труп молодого вербовщика лежал лицом вверх в ожидании судмедэксперта. Он должен был констатировать смерть, после чего за дело принялись бы сотрудники отдела по расследованию убийств. Но они еще не приехали, и работа стояла.

Гробовщик и Могильщик подошли к убитому и коротко глянули на останки того, кто еще недавно был жив и полон надежды. Детективы почувствовали себя также беспомощно, как и остальные чернокожие, стоявшие под дождем.

– Жать, на его месте не оказался О'Мэлли, – буркнул Могильщик. Дождь падал на его шляпу и с широких опущенных полей стекал на мятый черный костюм.

– Вот что бывает, когда полиция миндальничает с бандитами, – отозвался Гробовщик.

– Да. Мы-то знаем, что за всем этим стоит О'Мэлли, но наше дело отыскать того, кто нажал на спуск.

Они подошли к толпе, и Могильщик спросил:

– Кто тут у вас главный?

Вперед вышел второй вербовщик. Он был без шляпы, его мрачное черное лицо сверкало под дождем.

– Наверное, я, – сказал он. – Остальные разбежались.

Детективы отвели его в сторону и попросили рассказать, что же произошло. Толку от него было не много.

– Наша организация состояла из О'Мэлли, двух секретарш, меня и Джона Хилла, которого убили. Нам помогали и добровольцы, но только мы были в штате.

– А охрана?

– Те двое, что были в бронемашине? Их прислали с ней из банка.

– Из какого?

– Африканский банк из Вашингтона.

Детективы переглянулись, но воздержались от комментариев.

– Как тебя зовут, сын? – осведомился Могильщик.

– Билл Девис.

– Сколько классов окончил?

– Я учился в колледже – в Гринсборо, штат Северная Каролина.

– И все еще веришь в дьявола? – спросил Гробовщик.

– Оставь его, – сказал Могильщик. – Он рассказывает, что знает. – Обернувшись к Биллу, он спросил: – А эти цветные детективы из прокуратуры, ты их знаешь?

– Первый раз увидел сегодня. Я сразу заподозрил неладное. Но преподобный О'Мэлли спокойно к ним отнесся, а все решения принимает он.

– Спокойно к этому отнесся, – повторил Могильщик. – Думаешь, это все подстроено?

– Тебе не пришло в голову, что они были в сговоре с О'Мэлли, чтобы помочь ему удрать с денежками?

Сначала молодой человек не понял, о чем речь. Потом ужаснулся:

– Как вы можете даже предполагать такое, сэр? Преподобный О'Мэлли – человек кристальной честности. Он фанатично предан своему делу.

Гробовщик вздохнул, а Могильщик спросил:

– Ты видел корабли, на которых твои собратья должны были отплыть в Африку?

– Нет, но мы все видели переписку с пароходной компанией. Афро-Азиатская линия, с подтверждением годового фрахта, о котором просил О'Мэлли.

– Сколько он заплатил?

– Общая сумма определялась количеством пассажиров. Сто долларов за человека. Не думаю, что корабли были такие большие, как показано на плакатах, но мы должны были нагрузить их целиком и полностью.

– Сколько денег вы собрали?

– Восемьдесят семь тысяч от желающих уехать, но, кроме того, мы кое-что получили и от других мероприятий – церковных собраний, продажи жареной свинины…

– И эти четверо из мясного фургона забрали все?

– Только те восемьдесят семь тысяч, которые были внесены подписчиками сегодня. Но только их было пятеро. Один сидел в фургоне за баррикадой.

Детективы навострили уши.

– За какой баррикадой? – спросил Могильщик.

– Точно не могу сказать. Было плохо видно, что там, в фургоне. Какой-то ящик, покрытый мешковиной.

– Какая фирма поставляла вам мясо? – спросил Гробовщик.

– Не знаю, сэр. Это не входило в круг моих обязанностей. Лучше спросите повара.

Послали за поваром, и он возник, промокший насквозь и взъерошенный. Белый колпак сполз на ухо. Его бесило все: бандиты, ливень и патрульная машина, свалившаяся в его яму. Глаза его были красными, и вопрос о фирме он воспринял как личное оскорбление.

– Не знаю, где гуляли эти ребрышки после того, как их отрубили от свиной туши, – сказал он сердито. – Меня наняли, чтобы я их пожарил. К этим белым я не имею никакого отношения и не знаю, сколько их было, – на мой взгляд, слишком много.

– Отпустим нашего собрата, – сказал Гробовщик. – Ему пора.

Могильщик записал официальный адрес О'Мэлли, который и без того знал, и в завершение допроса спросил вербовщика:

– В каких отношениях вы находились с мистером Мишо и возглавляемым им движением «Назад в Африку»?

– Ни в каких. Преподобному О'Мэлли не было необходимости с ними сотрудничать. Он сильно недолюбливал Луиса Мишо. Я не уверен, что он вообще с ним хоть раз говорил.

– А тебе не пришло в голову, что все наоборот – что Мишо не желал иметь ничего общего с О'Мэлли? Ты не подумал, что он мог знать об О'Мэлли нечто такое, что заставило его не доверять О'Мэлли?

– Вряд ли, – возразил Билл Девис. – С какой стати ему не доверять О'Мэлли? Я думаю, он просто ему завидовал. Преподобный О'Мэлли считал, что организация Мишо слишком медлит. Нам надоело ждать, мы ждали слишком долго.

– И ты тоже собирался вернуться в Африку?

– Да, и по-прежнему собираюсь. Главное, вернуть назад деньги. Вы нам поможете их вернуть?

– Если не сможем, сын, то поднимем такой скандал, что они нас всех отправят в Африку.

– И совершенно бесплатно, – буркнул Гробовщик.

Молодой человек выразил благодарность и побрел к своим собратьям, стоявшим под дождем.

– Что скажешь, Эд? – спросил Могильщик.

– Синдикат тут ни при чем, по крайней мере преступный синдикат.

– А какие еще существуют синдикаты?

– Откуда мне знать? Я не ФБР.

Некоторое время они молчали. Дождь лил как из ведра, а они думали о восьмидесяти семи тысячах, о семьях, что поставили свои кровные деньги на мечту. Эти деньги им достались нелегко. Многие копили их всю жизнь. Многие зарабатывали их тяжким трудом, черной работой. Никто не мог позволить выбросить их коту под хвост.

Гробовщик и Могильщик не считали этих людей простофилями. Они прекрасно их понимали. Эти люди хотели обрести дом – точно так же, как американские отцы-основатели. Гарлем был городом бездомных. Те, кто здесь жил, покинули Юг, потому что Юг не был их домом. Одних отправили на север южане в отместку за введение законов о десегрегации. Другие же уехали сами, надеясь, что на севере будет лучше. Но и там они не обрели родины. Тогда они стали с надеждой смотреть за океан, на Африку, где черные были сами себе хозяева. Африка стала для них землей свободы, которую они с гордостью могли назвать родиной, ибо в ней покоились кости их предков. В ней жили потомки тех же общих предков, в ней оставались их корни.

– Короче, первым делом надо разыскать Дика, – подал голос Могильщик. – Если он не имеет к этому налету никакого отношения, то по крайней мере может знать, кто это сделал.

– Да уж, лучше ему знать, – мрачно сказал Гробовщик.

Но Дик знал об этом не больше, чем они. Он потратил уйму времени, чтобы основать движение, и денег угрохал немало. К церкви он обратился, чтобы спастись от синдиката. Он решил, что если станет проповедником и пустит деньги, что получил в награду за донос, на общественные нужды, то синдикат дважды подумает, прежде чем решится убрать его. Но синдикат не проявил к нему никакого интереса. Дик долго и мучительно ждал расплаты, пока не вычислил, что синдикат просто решил не впутываться в расовые проблемы. Больше Дик причинить им неприятностей не мог, и его, похоже, оставили в покое.

Идея учредить движение «Назад в Африку» возникла у Дика, когда он прочитал биографию Маркуса Гарви, негра, организовавшего первое такое движение. Он узнал, что Гарви собрал больше миллиона долларов. Его посадили в тюрьму, но многие его сторонники решительно не верили в его виновность и по-прежнему считали его своим лидером. Дика не волновал вопрос о том, виновен или нет Гарви. Главное, что многие по-прежнему ему верили. В этом-то и заключается искусство настоящего мошенника: заставлять простофиль верить, несмотря ни на что.

Тогда-то Дик и основал свое собственное движение «Назад в Африку». Только он решил, что, когда соберет миллион, немедленно смоется – сам отправится в Африку. С такими деньгами там можно неплохо пожить. Дик нанял двух бандитов на роль детективов. Им было положено изъять деньги, когда те будут собраны. Тогда их не придется класть в банк и они всегда будут под рукой.

Дик не мог взять в толк, откуда появились белые налетчики. Сначала он решил, что их нанял синдикат. Потому-то он и спрятался под столом. Но когда он увидел, что их интересуют только деньги, то понял, что синдикат тут ни при чем. Тогда он решил догнать их и вернуть отобранное.

Но когда они вроде бы нагнали фургон, налетчики исчезли. Впрочем, может, это к счастью – к тому времени его отряд понес потери. Никто из охранников серьезно не пострадал, но одного из детективов Дик потерял при погоне. Осмотр поврежденного фургона никак не прояснил ситуацию, а водитель грузовика, с которым столкнулся их броневик, оказался назойливым склочником и страшно мешал.

Времени было в обрез, и Дик велел своей команде разбежаться и собираться ежедневно в три часа утра в задней комнате бильярдной на Восьмой авеню. Что касается пропавшего детектива, то Дик обещал разобраться, что с ним стряслось.

– Надо еще посмотреть, почему исчез этот сукин сын, – мрачно сказал О'Мэлли.

При себе у него было пятьсот долларов. Этого на первых порах достаточно. Кроме того, у него хранилось пять тысяч на счете под чужой фамилией в банке, работавшем круглосуточно. Это на случай внезапного побега. Дик не знал, где искать пропавшие восемьдесят семь тысяч. Но рано или поздно появится ниточка. Ведь это Гарлем, где все черные дружно ненавидят всех белых и кто-нибудь что-нибудь да видел. Его волновало другое: насколько осведомлены о его делах полицейские. Он понимал, что они с ним церемониться не станут и лучше им не попадаться, пока он не отыщет деньги.

Но сперва надо попасть к себе домой. Взять пистолет и кое-какие документы – фальшивый контракт с пароходной компанией, а также поддельные бланки и бумаги движения «Назад в Африку». Из-за них можно было снова загреметь за решетку.

Дик дошел до бара на Седьмой авеню – под предлогом необходимости позвонить в полицию, а там, не привлекая к себе внимания, сел в такси. Доехал до церкви Святого Марка, расплатился, вылез. Церковь была заперта, как он и предполагал. Но можно было укрыться под аркой и понаблюдать за многоквартирным домом «Дорренс Брукс», где он жил.

Наблюдал он долго. Дом имел форму буквы V, выходя и на 138-ю улицу, и на Сент-Николас-авеню. Из-под арки Дик видел вход в него и обе улицы. По соседству не обнаружилось ни полицейских патрульных машин, ни лимузинов гангстеров. Не шныряли вокруг и подозрительные личности. Через стеклянную дверь Дик видел вестибюль – все спокойно, ни души. Но пустота тоже настораживала.

Дик обогнул церковь, вошел в скверик на западной стороне Сент-Николас-авеню, напротив его дома, спрятался за каким-то сарайчиком и стал наблюдать за своими окнами на четвертом этаже. В гостиной и столовой горел свет, но ни разу не промелькнула зловещая тень. Дождь все лил. Дик промок до нитки.

Шестое чувство шепнуло ему позвонить домой из телефона-автомата, чтобы звонок нельзя было проследить. Он вышел на 145-ю улицу и позвонил из угловой будки.

– Алло! – раздался в трубке ее голос, показавшийся ему странным.

– Айрис, – прошептал Дик.

Стоявший рядом с Айрис Могильщик со значением стиснул ей запястье. Он уже объяснил ей, что сказать, если позвонит Дик, и пожатие означало, что шутить он не намерен.

– Ой, Бетти! – крикнула она. – Тут полиция ищет…

Могильщик врезал ей так, что она полетела на пол и приземлилась на четыре точки. Ее платье задралось, обнажив черные кружевные трусики и желтые ляжки.

Гробовщик подошел к ней. Он горой возвышался над поверженной женщиной, кожа на его лице дергалась, прыгала, как живот змеи над огнем.

– Ты хитрая стерва…

В это время Могильщик кричал в телефон:

– О'Мэлли! Мы просто хотим получить кое-какие сведения…

Но тот уже повесил трубку.

На шее Могильщика набухли вены, когда он набирал номер участка.

В этот момент Айрис мягко, как разъяренная кошка, поднялась с пола и ударила по лицу Гробовщика. Ослепленная яростью, она сочла, что затрещину ей отвесил именно он.

Это была крепкая молодая женщина с желтой кожей и восхитительной фигурой. Она не носила пояса, и ее покачивающиеся ягодицы сводили мужчин с ума. У нее было овальное личико с высокими скулами, большой, в красной помаде, рот, карие, в крапинку, глаза за длинными ресницами. Этой секс-бомбе было тридцать три года, и она повидала виды. Сил в ней было хоть отбавляй, и затрещина получилась звонкой. Чисто рефлективно Гробовщик бросился на обидчицу и, ухватив ее за горло обеими ручищами, перегнул назад.

– Полегче, дружище! – крикнул Могильщик, но сразу смекнул, что на Эда накатила такая волна бешенства, что он уже не слышит. Могильщик бросил телефон и, подскочив к Гробовщику, ударил Эда по затылку ребром ладони за какую-то долю секунды до того, как тот успел сломать ей шею.

Гробовщик упал вперед, увлекая за собой Айрис, но его руки отпустили ее горло. Могильщик поднял его и, держа за подмышки, оттащил к дивану. Затем подобрал с пола Айрис и усадил ее на стул. Глаза у нее сделались огромными от страха, на горле виднелись отметины, которым суждено было вскоре превратиться в синяки.

Могильщик стоял, смотрел на них и слушал, как трещит телефонная трубка. «Доигрались, – думал он. – Ох уж эти стервы полукровки!» Затем он вернулся к телефону, переговорил с участком и попросил выяснить, откуда звонил О'Мэлли. Не успел он повесить трубку, как его вызвал Андерсон:

– Джонс, берите Джонсона и отправляйтесь на угол 137-й улицы и Седьмой авеню. Обе машины разбились, а люди разбежались, но там два трупа, и должны быть какие-то следы. – Помолчав, он спросил: – А тут как дела?

Могильщик посмотрел на обмякшее тело Эда, потом на пылающие яростью глаза Айрис и сказал:

– Все спокойно, лейтенант.

– Я пошлю человека, чтобы он за ней присмотрел. Прибудет с минуты на минуту.

– Отлично.

– И помните, о чем я говорил. Никакого насилия! Никого не надо калечить, если этого можно избежать.

– Не волнуйтесь, лейтенант. Мы все равно как пастухи с ягнятами.

Лейтенант повесил трубку.

Гробовщик очнулся и как-то по-овечьи посмотрел на Могильщика. Никто не сказал ни слова. Затем подала голос Айрис:

– Я добьюсь, чтобы вас, легавые, выгнали с работы, чего бы мне это ни стоило.

Гробовщик собирался что-то ответить, но его опередил Могильщик:

– Ты вела себя не очень любезно, но и мы хороши. Так что давай забудем об этом и начнем все сначала.

– Хрен вам, а не сначала! – огрызнулась она. – Врываетесь ко мне в дом без ордера, арестовываете меня, применяете насилие, а потом говорите «начнем все сначала». По-вашему, я кретинка, да? Даже если я виновна в убийстве, вам это так даром не сойдет.

– Восемьдесят семь цветных семей, таких как ты и я…

– Не таких, как я!

– …из-за этого налета потеряли все, что сберегли за долгие годы труда…

– Ну и что? А теперь вы потеряете вашу хренову работу.

– Поэтому если ты готова оказать нам содействие и деньги будут найдены, то получишь награду – десять процентов от общей суммы, то есть восемь семьсот.

– Долбаный легаш! Ну на хрена мне эти бабки? Дик мне дороже в десять раз.

– Его песенка спета. Так что забудь о нем и лучше переходи на сторону победителей.

Она коротко злобно хмыкнула.

– Это вы, что ли, мордовороты, победители?

Затем она встала и подошла к дивану, где все еще сидел Гробовщик, внезапно размахнулась и ударила его кулаком по носу. Из ноздрей Эда хлынула кровь, глаза наполнились слезами, но он и бровью не повел.

– Мы квиты, – сказал он и полез за носовым платком.

В дверь постучали. Могильщик открыл и впустил белого детектива, присланного на смену. Никто не сказал ни слова.

– Пошли, Эд, – сказал Могильщик.

Тот встал, и они двинулись к дверям. Эд прижимал к носу окровавленный платок.