Текст книги "Подари мне радугу"

Автор книги: Черил Ривз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Черил Ривз
Подари мне радугу

Посвящается Ричарду – за то, что помог мне поверить.

Глава 1

Кэтрин Холбен задержалась у Речного парка. Она убеждала себя, что просто пережидает дождь. Каждый вечер, возвращаясь с работы, Кэтрин проходила мимо маленького магазина возле автобусной остановки и частенько засматривалась на его причудливо украшенные витрины. Но сегодня ей впервые захотелось что-нибудь купить.

Ее привлекли забавные фигурки гномов, выставленные в окне. Это была мать с младенцем. На карточке рядом с фигурками было написано, что мать зовут Дейзи, а малыша Эрик. Улыбавшаяся Дейзи и полусонный Эрик стояли на витрине среди фарфоровых статуэток, кукольных домиков и игрушечных клоунов. На карточке аккуратным каллиграфическим почерком были выведены их имена с припиской: “Единственный экземпляр”.

Кэтрин шагнула к двери и прочла витиеватую надпись на стекле в венке из золоченых листьев: “Пурпурная шкатулка”. На первый взгляд в магазине было пусто, и Кэтрин ожидала, что о ее появлении объявит колокольчик на входной двери. Она даже заметила специальный крючок для него, но колокольчика там не оказалось.

Кэтрин пришлось подождать, пока глаза привыкнут к царившему внутри полумраку. Ее окутало облако чудесных запахов: восковые свечи, розовое масло, шоколад и старый, натертый мастикой паркет, слегка поскрипывавший при каждом шаге. Это место что-то напомнило ей, и Кэтрин нахмурилась, стараясь понять, что же именно. Скорее всего это было связано с детством – взять хотя бы старинные витрины из толстого стекла в массивных деревянных рамах. Вещи, выставленные в них, стояли вперемешку, и невозможно было понять, чем же именно торгует хозяйка этой лавки. В ближайшей витрине красовались накладные воротники из кружева ручной работы, ряды серебряных ложек и шелковые шарфы ярких расцветок. И еще дамские сумочки. Черные, отделанные серебром и золотом сумочки к вечернему платью. И все пространство освещалось неяркими лампами со стеклянными абажурами в стиле Тиффани, причем к каждому абажуру был прикреплен маленький аккуратный ценник. Кэтрин посмотрела вверх. С высоченного потолка свисали две большие люстры, но они находились слишком далеко и от них было мало толку.

Но Кэтрин не собиралась ничего разглядывать: она прекрасно знала, что ей нужно и почему. Она растерянно огляделась в этом музее можно было и не заметить подошедшего человека.

– Эй! – промолвила она через минуту.

Из задней части магазина моментально появилась пожилая дама.

– А вот и вы, – сказала она так, будто давно поджидала Кэтрин. Дама носила толстые очки без оправы и внушительную янтарную брошь, украшавшую пышный бюст. Ее строгая прямая фигура излучала то спокойствие и уверенность, которое обычно присуще опытным преподавательницам начальных классов. – Я как раз думала, что вы непременно зайдете внутрь. Вы так внимательно рассматривали витрину Вам что-нибудь показать?

– Если можно, двух гномов: Дейзи и Эрика. – Кэтрин разозлила собственная робость. На витрине не было других гномов, и ничто не мешало ей посмотреть все, что она пожелает. Однако чувство вины и неловкости не покидало ее, пока хозяйка открывала витрину и доставала оттуда нужную фигурку. Если бы Джонатан все еще оставался ее мужем, он наверняка заявил бы, что это комплекс неполноценности, свойственный женам, не способным к зачатию. Джонатан никогда подолгу не мучился. Он просто обрубил концы и начал новую жизнь.

Кэтрин глубоко вздохнула, когда хозяйка магазина осторожно поставила на прилавок двух маленьких гномов.

– Вы их собираете? – спросила женщина.

– Нет. Я вообще впервые вижу такие фигурки. – И Кэтрин потянулась, чтобы потрогать гномов. Статуэтка притягивала ее все сильнее. Позади среди цветочного узора была вделана какая-то монетка.

– Наверное, немного дороговато, но дело в том, что это единственный экземпляр. Предупреждаю вас честно, купите одну фигурку – и вы конченый человек, потому что непременно захотите иметь весь набор.

Кэтрин смущенно улыбнулась и посмотрела на гномов повнимательнее. Чувствуя на себе благожелательный взгляд хозяйки, она посмотрела на ценник. Гномы оказались слишком дорогими.

– Монетка – настоящий английский трехпенсовик чеканки 1945 года, – продолжала женщина. – Перед этим мне попалась фигурка с монетой из Голландии.

– Это что, монетка на счастье?

– Я и сама толком не знаю. Возможно, и так. С этими коллекционерами вечно путаница. Помню, как один джентльмен попросил у меня фигурку на время, а когда вернул – оказалось, что монетка пропала. Представляете, каков нахал!

На этот раз Кэтрин весело улыбнулась, радуясь, что еще способна потакать своим прихотям. Три долгих года она думала только о том, как бы родить ребенка, и с каждым месячным циклом, подтверждавшим бесплодность ее усилий, отчаяние становилось все сильнее. Под конец ей вроде бы удалось смириться с собственным бесплодием – но тогда почему она стоит в этом магазине и покупает маленьких гномов?

– Знаете, а ведь эти фигурки изображают настоящих людей, – поведала ей хозяйка. – Так сделана почти вся коллекция – наверное, в этом и секрет их обаяния. Эту фигурку меня попросил продать один друг.

– Он не мог бы снизить цену?

– Боюсь, что нет. Я ведь уже сказала, что это единственный экземпляр. Такие вещи всегда со временем дорожают. Через пару лет и эта фигурка будет стоить намного больше, чем вы заплатите сейчас.

Кэтрин снова посмотрела на гномов. Женщина сказала правду – малютки были очаровательны. Впервые за долгое время она захотела чего-то простого и понятного, чего-то досягаемого, с определенными качествами и ценой и в то же время способного доставить ей удовольствие.

– Может, вам надо подумать? Я могла бы подержать их для вас, скажем… – женщина неопределенно пожала плечами, – хотя бы сутки.

– Нет, – быстро откликнулась Кэтрин. Она никогда не страдала нерешительностью, и к тому же она больше не была женой Джонатана. – Я куплю их, если вы принимаете пластиковые карты.

– Дорогая, – просияла дама, – мы не настолько старомодны, как кажемся! Мы примем любой вид платежа, коль скоро ваша карта обеспечена счетом в банке. Но я бы хотела попросить вас об одном одолжении. Если вас не затруднит, оставьте мне свой адрес – на случай, если прежний владелец пожелает выкупить фигурку обратно. По-моему, он решился расстаться с ними только из-за чрезвычайно стесненных обстоятельств. Вас это не обидит?

Кэтрин промолчала. Она поплелась следом за женщиной к кассе, невольно представив себе мрачного тощего старичка, оплакивавшего расставание с любимой фигуркой.

– Он не просил меня это делать, – поспешно пояснила хозяйка. – Просто мне показалось, что это не помешает – на всякий случай. В нашем деле приходится быть предусмотрительной. Я с удовольствием купила бы гномов сама, но побоялась уязвить его самолюбие. Он такой гордый. Так вы позволите мне записать ваше имя и адрес? Обещаю, что больше их никто не узнает.

– Да, я согласна, – отвечала Кэтрин.

– Вот и хорошо. Я вам так благодарна, моя милая! Вы бы только знали, какой это чудесный человек! Он вдовец. И это он сделал все эти замечательные абажуры в моем магазине! Мы так и познакомились – когда я искала мастера по цветному стеклу. Все считают, что у человека должно быть хобби. И он настоящий виртуоз – просто потрясающее терпение для мужчины в его возрасте. В отличие от меня. Я только и делаю, что ломаю все, к чему прикоснусь. Он даже зовет меня миссис Крах! Вам, случайно, не требуется лампа?

– Пока нет, – честно ответила Кэтрин, и дама весело рассмеялась.

– Но вы все равно непременно заходите еще – хотя бы просто полюбоваться. У нас всегда много Народу, ведь рядом остановка. Ну вот, напишите здесь свое имя, а внизу – адрес и номер телефона.

Кэтрин быстро написала. Она уже выполнила свой каприз, и теперь ей хотелось поскорее уйти. Под ее нетерпеливым взглядом женщина аккуратно завернула гномов в газету и положила в пурпурную коробку.

Машинально проведя пальцами по полированному дереву прилавка, Кэтрин вспомнила детство. Точно такие же прилавки были в магазине для шикарных деток. Это было небольшое семейное заведение, торговавшее бархатными платьицами, черными кожаными туфельками на заказ и пушистыми белыми кроличьими шубками, – место, где ее мать заведомо не могла бы ничего купить и куда они постоянно забегали поглазеть на витрины.

Кэтрин опять почувствовала себя виноватой. На примере своей матери она научилась знать свое место в жизни и никогда не зарилась на синий бархат, черные кожаные туфли на заказ или белые шубы. Но с другой стороны, ее мать не дожила до искушения, ставшего доступным с изобретением кредитной пластиковой карты.

Несмотря на дождь, ей пришлось поспешить на автобус. Она уселась на заднем сиденье у окна, крепко сжимая в руках пурпурную коробку и глядя через запотевшее стекло на знакомые улицы. Ей всегда нравилась нижняя часть Уилмингтона. Здесь стояли старые дома, причем большинство из них недавно отреставрировали, а Кэтрин обратила на это внимание только сейчас. Как будто до сих пор она была серьезно больна – настолько, что не замечала изменений вокруг. Она ходила на службу, выполняла там свою работу и возвращалась домой, но все ее мысли были далеки от окружающих.

Она была бесплодна. Какое ужасное слово. Бесплодна. Оно включало в себя все представления Кэтрин о своем теле: пустое, никчемное, мертвое. Ей тридцать два года, и она больше не замужем за любимым человеком. Наверное, было бы легче не верить в то, что их любовь была взаимной и что муж, наверное, не разлюбил ее до сих пор. Но он непременно желал иметь детей – плоть от плоти своей, а не приемышей или подкидышей из приюта. Своих собственных детей. Он любил Кэтрин и все же бросил ее.

Сначала ей казалось, что она не переживет такого чудовищного предательства. Сначала ее предало собственное тело, а потом и муж. На какое-то время все ее существо затопило это чувство боли – она оказалась виноватой без вины. Ведь все врачи в один голос твердили о том, что ни у одного из супругов не обнаружено никаких физических или гормональных изъянов. И Джонатан честно старался поверить в это – головой, но ничего не смог поделать со своими чувствами. Кэтрин видела, что он не просто свалил всю вину на нее, но еще и вообразил, будто она сделала это нарочно. Консультанты советовали им постараться жить как обычно и не зацикливаться на своих неудачах. Но для Джонатана казалась святотатством даже мысль о каком-то ином способе обзавестись ребенком. Он всегда был реалистом – и требовал того же от Кэтрин.

И она понимала его – как и всякая женщина, способная сопереживать и заботиться о любимых ею людях. Джонатан сможет полюбить только того ребенка, которого будет считать полностью своим. А сама Кэтрин постоянно вспоминала Шарлотту Даффи, с которой познакомилась в приемной у гинеколога. Их вместе положили в больницу: у Шарлотты обострилось то, что их матери туманно именовали женскими болезнями, а Кэтрин снова обследовалась по поводу бесплодия. Шарлотта уже родила мужу троих детей, и они приняли в семью сироту, вывезенную из какой-то дикой местности в Центральной Америке. Шарлотта показала Кэтрин целую пачку фотографий худенькой смуглой девчушки, и позже, когда обе женщины лежали в душной тишине больничной палаты и не могли заснуть, Шарлотта призналась в том, что считала греховным, но ни с чем не сравнимым счастьем. Она, Шарлотта Даффи, пестует дитя, не являвшееся благословенным плодом ее собственного чрева, но спасенное ею от ужасов войны, голода и болезней. И она любит эту девочку сильнее, чем своих родных детей.

Джонатан вежливо выслушал историю Шарлотты, но не стал скрывать от Кэтрин, что воспринял ее желание взять чужого ребенка как помутнение рассудка, вызванное собственным бесплодием.

Дело кончилось тем, что его неудовлетворенность победила их любовь. Время уходит. Он желает иметь детей, но не видит возможности иметь их от Кэтрин. Он и так потратил впустую целых три года, и его не впечатляют рождественские сказочки про семейство Шарлотты Даффи. Ему нужны свои дети, а для этого необходима свобода.

Развод стал настоящим адом для обоих. Кэтрин сначала вообще отказалась верить, что такое возможно, отчего вина Джонатана стала еще тяжелее. Он всегда был ее самым близким другом и все же предал ее. Она бы никогда так не поступила с ним. Он же сам подал на развод.

Они все еще иногда встречались – обычно по инициативе Джонатана, не вполне отделавшегося от чувства ответственности за ее судьбу. Они долго дружили, прежде чем стали любовниками, а потом семейной парой – наверное, Джонатан до сих пор по ней скучал. А еще Кэтрин казалось, что он старается сохранить хоть видимость прежней дружбы, чтобы когда-нибудь заявить: “Вот видишь! Я не все разрушил!”

Хотя на самом деле он давно разрушил все, что мог. И Кэтрин не собиралась цепляться за обломки их совместной жизни. Ей предстояло выжить и избрать свой собственный путь.

Первый признак возвращения к жизни появился через полтора года после развода, когда она вдруг заметила, что жуткие алюминиевые конструкции конца пятидесятых исчезли куда-то без следа, на фасадах зданий в нижнем городе вновь появились створчатые окна, а из-под слоев краски и штукатурки выглянула старая добрая кирпичная кладка. Все больше и больше фирм старалось перебраться в старинные, неповторимые дома вроде того, в котором находилась “Пурпурная шкатулка”. Попутно с пешеходных дорожек исчезал потрескавшийся асфальт. Его заменили на брусчатку, не забыв и о зеленых газонах и скверах. Автомобильное движение свели к минимуму, так что старый город мало-помалу превратился в рай для пешеходов. Кэтрин нравилось неспешно прогуливаться по улицам и пересекать их когда вздумается, чтобы попасть к приглянувшейся витрине. Кажется, ей снова захотелось общаться с людьми. При этом не обязательно было разговаривать, хотя время от времени она и могла поболтать с незнакомцем – достаточно просто наблюдать и фантазировать.

Как это ни удивительно, но к ней возвращалось прежнее любопытство к чужим судьбам. Она всегда знала об этой своей черте – может, именно любопытство и помогло ей выжить. В общем, как бы там ни было, но с каждым днем Кэтрин чувствовала себя все лучше.

К тому времени когда она доехала до нужной остановки в десяти кварталах от магазина, дождь почти прекратился. Кэтрин жила в трехэтажном многоквартирном доме с зеленой черепичной крышей и желтыми кирпичными стенами, называвшемся “Майский сад”. Кирпичи давно потускнели от непогоды и старости, зато крохотный палисадник у входа осеняли два могучих дуба, а плата за жилье была совсем низкая. И парадная, и боковые двери были прозрачными: три стеклянные панели в рассохшихся рамах, так что трудно было говорить о какой-либо безопасности. Большинство жильцов снимали здесь квартиры так давно, что невольно именовали этот дом своим и подозрительно относились к новичкам. Впрочем, до сих пор Кэтрин мало волновало их назойливое внимание. У нее не было любовников, которых приходилось бы прятать от соседей, – у нее вообще не было любовника.

Она вошла в вестибюль, ожидая, что миссис Донован представит ей подробный отчет о почте и посетителях. Из передней в квартире миссис Донован открывался прекрасный обзор на парадную дверь с вестибюлем, почтовые ящики и нижнюю часть лестницы. Она была родной сестрой владелицы дома, поэтому в ее квартире стояла единственная в доме двойная дверь: решетчатая и деревянная. Вообще-то миссис Донован предпочитала пользоваться комнатным кондиционером, так что решетчатой дверью в вестибюль редко пользовались, поскольку сия достойная дама весьма ретиво исполняла обязанности привратницы “Майского сада” – особенно в летнее время. Иногда гулявший по вестибюлю сквозняк доносил до жильцов дым сигарет “Лаки страйк” – но не потому, что миссис Донован курила. Просто она любила зажечь сигарету в пепельнице у себя в гостиной, чтобы запах табака напомнил ей о почившем в бозе супруге. Мистер Донован покинул сей суетный мир тридцать лет назад, но с помощью “Лаки страйк” и собственного воображения миссис Донован успешно представляла, будто он только что вышел из дома. Сегодня деревянная дверь была закрыта.

В вестибюле царила тишина, и Кэтрин не спеша разбирала свою почту, оставляя лишь счета из магазинов и выбрасывая все остальное в цветастую корзину для бумаг, предусмотрительно поставленную рядом. На верхние этажи вела деревянная лестница, покрытая множеством слоев облупившейся коричневой краски. Ее рассохшиеся ступеньки пронзительно стонали при каждом шаге. Благодаря ей “Майский сад” мог обойтись и без охраны. Кэтрин легко взлетела наверх, с гордостью думая о том, что приобрела неплохую форму благодаря этим трем длинным пролетам. Первые месяцы ей приходилось делать передышки на каждой площадке. Кэтрин готова была согласиться с поговоркой: “Нет худа без добра”. Хоть ей и пришлось перебраться в дом с допотопными удобствами, зато она может похвастаться здоровыми легкими и сильными икрами – не говоря уже о благословенном уединении квартиры на третьем этаже. Ей очень нравилось, что окна выходят на тихую улицу, а под ними шелестят своими густыми кронами вековые дубы.

– Кэтрин, – неожиданно послышалось с верхней площадки.

На последней ступеньке сидел Джонатан. Он никогда не надевал плащ и не пользовался зонтом, поэтому с его ботинок и одежды изрядно натекло. На полу сверкало несколько мелких лужиц.

– Ты опаздываешь, – заметил он, поднимаясь на ноги. – Я думал, что застану тебя дома уже в начале шестого.

– Я не обязана жить по расписанию, Джонатан. – Чтобы открыть дверь, Кэтрин пришлось переложить пурпурную коробку в другую руку. Затем она не очень охотно позволила Джонатану взять ее у себя.

– Я ничего подобного и не предлагаю, – тут же пошел он на попятный. – А что в коробке?

– Не твое дело, – отчеканила Кэтрин, зная, что это единственный способ удержать его от излишнего любопытства.

Джонатан смущенно улыбнулся, как нашкодивший мальчишка. Кэтрин всегда была неравнодушна к его улыбке и не могла не вспомнить, как любовалась ею, нежась в его объятиях.

Однако она решительно изгнала из памяти эту картину.

– Что тебе нужно, Джонатан?

– Просто зашел проведать.

– У меня все в порядке. – Кэтрин открыла дверь, и Джонатан последовал за ней внутрь.

– Правда? – переспросил он, и Кэтрин присмотрелась к нему повнимательнее. Ей часто приходило в голову, что он появляется все чаще именно потому, что у нее все наладилось, и теперь он может проявлять великодушие без опасений, что ей действительно потребуется его помощь.

Первым делом она забрала у Джонатана коробку, положила ее на столик возле двери и лишь потом повернулась к нему, многозначительно ответив:

– Правда.

– Вот и хорошо, – буркнул он, неловко отводя глаза. Однако ему не удалось скрыть облегчения, промелькнувшего на его лице. Он вздохнул, словно ему не хватало храбрости рассказать о цели своего визита. – Кэтрин…

– В чем дело, Джонатан? – сухо осведомилась она. За столько лет она неплохо изучила его характер и сейчас не сомневалась, что бывший муж явился неспроста. А она слишком устала, чтобы снисходительно выслушивать его болтовню.

Он снова улыбнулся:

– Я, случайно, не помешал твоим планам? Может, ты куда-то собиралась или назначила встречу?

Кэтрин с раздражением подумала, что Джонатан, несмотря на показное желание убедиться в ее благополучии, предпочел бы видеть ее одинокой и заброшенной.

Кэтрин подхватила коробку и понесла ее в гостиную. Она знала, что многие женщины после развода торопились найти себе нового спутника, чтобы доказать всему миру, будто у них все в порядке. Кэтрин считала себя достаточно привлекательной, чтобы нравиться мужчинам, но эмоционально все еще не созрела для близких отношений с кем-либо.

– Извини, – сказал Джонатан, когда она в очередной раз со стуком переложила коробку с места на место. – Мне не следовало об этом спрашивать, да? Давай просто поговорим. Как тебе новая работа?

– Откуда ты знаешь?

– Кое-кто шепнул на ушко.

– И кто же?

– Миссис Донован в вестибюле.

– Ах, ну конечно! Но тогда ты все знаешь и так. Как мне новая работа? Я довольна ею или нет?

– Она не уверена. Миссис Донован даже не знает точно, чем именно ты занимаешься, – или знает, но считает неприличным обсуждать такие вещи в мужской компании.

– Да, пожалуй, что и так, – невольно улыбнулась Кэтрин. – Наверное, моя работа кажется ей не вполне… пристойным занятием.

– Ну вот, теперь я и вовсе умираю от любопытства! Почему бы нам не поболтать, как раньше? Ты даже могла бы угостить меня кофе. Поверь, Кэтрин, мне действительно интересно тебя послушать.

И она чуть было не поверила ему – даже несмотря на то что ее вежливо именуют Кэтрин. Она перестала быть Кэт, и Джонатан больше не может с ней жить, но полон желания обсуждать ее новую работу, не считая необходимым даже снять с себя насквозь промокший пиджак. Ясно, что он не собирается рассиживаться.

На улице опять пошел дождь, и ветер плескал мутные струи в окна гостиной.

– Ну так как? Кружка горячего кофе и дружеский разговор перед тем, как я снова брошу вызов стихии? – осведомился Джонатан с напускной игривостью. Кэтрин устало махнула рукой и отправилась на кухню.

– Где ты застрял? – спросила она наконец. – Здесь не ресторан!

Он послушно явился на кухню и улыбнулся.

– Тебе нравится эта квартира? – Его внимание привлекли необычно высокие потолки. Это логово не шло ни в какое сравнение с престижным особняком в викторианском стиле, который подобало снимать молодой преуспевающей паре с двумя автомобилями. Теперь у Кэтрин вообще не было машины, а “Майский сад” напоминал ей пожилую даму со следами былой красоты.

– Нравится. Здесь очень тихо. И у дома есть свое лицо: взять хотя бы стеклянные двери или чугунные вазоны для цветов в палисаднике.

– Жуткое уродство, правда? Не представляю, как ты здесь живешь среди стариков!

– Они все очень милые, и жаловаться мне не на что, – возразила Кэтрин. Она уже поставила чайник на плиту. Джонатан по-прежнему не решался посмотреть ей в глаза. Его явно коробили ее новые жизненные стандарты. Он осторожно присел за кухонный стол.

– Ну, так что у тебя за работа?

Кэтрин прислонилась спиной к раковине и невольно скрестила руки на груди. Как это ни грустно, она все еще к нему неравнодушна – наверное, это останется с ней на всю жизнь.

– Это программа для муниципальных школ. Официально я числюсь медицинским консультантом, но по сути работаю преподавателем для особого контингента учащихся.

– Ты имеешь в виду дефективных детей?

– Не дефективных. Беременных. – Кэтрин открыла шкаф, достала чашки и коробку с растворимым кофе. – Сейчас у меня пять учениц. Одной из них исполнилось тринадцать лет. Дирекция не захотела держать ее в общем классе и в то же время считает, что обучение на дому себя не оправдывает. Так появилась идея собрать в один класс таких же девочек, и если эксперимент пройдет успешно, то к концу года их будет не меньше тридцати.

– А у тебя есть право преподавать им общеобразовательный курс?

– От меня это и не требуется. Общий курс им читает Пэт Бауэр. Ты не поверишь, но я должна обучить их практическим навыкам – как позаботиться о себе во время беременности и как ухаживать за новорожденным ребенком. Ведь для этого не обязательно иметь собственных детей…

Чайник резко засвистел. Кэтрин сняла его с огня и пододвинула Джонатану коробку с порошком и ложку. Было время, когда она сама насыпала бы ему кофе в кружку.

– Пэт проводит с ними половину учебного дня. Остальную половину я трачу на то, чтобы показать им, как пользоваться термометром, правильно выбрать детское питание и прочие премудрости – все, что знаю сама… – Она снова почувствовала себя неловко под его пристальным взглядом. – Да, Джонатан, мне это нравится, и я неплохо справляюсь. – Кэтрин не стала говорить о том, что потеряла в жалованье, выбрав эту работу, и что первый месяц вообще трудилась бесплатно, пока муниципалитет выделил фонды для ее класса.

– Я знаю. Я знаю, что ты полностью отдаешься своей работе. Мне всегда нравилась в тебе эта черта. Ты не нальешь мне кипятку? Вот только кто гладит тебя по головке, когда ты обжигаешься в очередной раз?

“Раньше это был ты! ” – подумала Кэтрин. Джонатан всегда поддерживал ее, когда болезни и смерть брали верх над медициной. Он не поддержал ее только тогда, когда верх взяло ее бесплодие.

– Мне казалось, что Пэт не в состоянии ходить на службу.

– Она выдерживает половинную нагрузку.

– А ты… уверена, что занимаешься своим делом?

– А что мне может помешать? То, что у меня нет своих детей?

– Получается постоянное напоминание. – Джонатан пропустил мимо ушей ее попытку съязвить.

– Джонатан, я и так помню, не могу об этом забыть!

“Особенно рядом с тобой! ” Она встала из-за стола. Кэтрин честно пыталась казаться вежливой, у нее не осталось сил терпеть этого гостя – что бы его сюда ни привело. Она хотела, чтобы Джонатан побыстрее ушел.

– Кэтрин, ты ведь знаешь, что я всегда готов тебе помочь, правда? Ты только скажи, если что-то понадобится! – Он протянул руку и чуть не погладил ее, но она вовремя отшатнулась.

Кэтрин всматривалась в глаза бывшего мужа и думала о Пэт Бауэр, слабой и больной женщине, вынужденной ходить на службу, чтобы не одалживаться у своего прижимистого супруга, который не постеснялся открыто предъявить ей свою любовницу. Кэтрин не собиралась становиться второй Пэт Бауэр.

– В чем дело? – спросила она.

– Ни в чем. Я просто хотел напомнить тебе, что на меня можно положиться.

– Зачем? Что мне может потребоваться?

– Вот ты всегда так, Кэтрин: начинаешь цепляться к каждому слову, так что и говорить не хочется! А я мечтаю, чтобы между нами было все ясно! Я хочу… в общем, мне пора, – вдруг выпалил он. Джонатан вскочил из-за стола, оставив нетронутым свой любимый кофе.

– Может, ты все-таки скажешь, зачем приходил?

– Просто так – проведать.

– Ерунда, – отчеканила Кэтрин. Может, она и бесплодна, но не дура. – С самого начала у тебя было что-то на уме. И поскольку это не я, а ты явился ко мне – значит, с тобой что-то случилось. Что именно?

– Кэтрин, это… ерунда.

– Нет, Джонатан, из-за ерунды ты бы не стал скакать под дождем. Ты бы валялся в кресле у камина и читал свой любимый “Уолл-стрит джорнэл”!

– Ты уверена, что не потеряла мой номер телефона?

– Я уверена, что ты уходишь от ответа! Если ты пришел попросить взаймы, то обратился не по адресу!

– Мне не нужно взаймы!

– Но что-то же тебе нужно?

– Нет, Кэтрин… А хотя да.

Но что бы это ни было, он собирался удрать, так и не сказав правды.

– Мне пора.

– Как знаешь.

По дороге Джонатан задел за столик и опрокинул на пол лампу и коробку с гномами. Оба кинулись наводить порядок, отчего гномы, завернутые в газету, выпали из коробки.

– Оставь, я сама, – сказала Кэтрин, стараясь отнять у него игрушку.

– До чего ты дошла, Кэтрин? Собираешь эротическую скульптуру?

Шутка вышла неудачной, и Кэтрин снова попыталась забрать гномов. Однако Джонатан увернулся и даже раскрыл газету, чтобы рассмотреть фигурку получше. При виде матери с младенцем на руках он помрачнел, как будто открыл неприличную тайну, о которой предпочитал никогда не знать.

– Прости, Кэтрин.

– Ничего. А теперь тебе и правда лучше уйти, если ты не желаешь признаваться, зачем явился.

– Кэтрин… – Он положил руку ей на плечо, и Кэтрин снова отшатнулась. Она почти бесплатно работает с молодыми женщинами, забеременевшими против воли, она даже купила фигурку матери с младенцем, но не нуждается в его жалости!

Тем не менее Джонатан помог ей подняться с пола.

– Я… я просто не знаю, как мне быть!

– Из-за чего?

Он снова попытался положить ей руки на плечи, но Кэтрин подалась назад, стиснув гномов в кулаке.

– Из-за тебя!

– Тебе не следует обо мне беспокоиться.

– Ну конечно! – И Джонатан выразительно глянул на игрушку. – О Господи!

Он уже открыл входную дверь, когда решился бросить ей на прощание:

– Я не виноват, Кэтрин. Я такой, какой есть! И не могу поступиться тем, что считаю важным. Прости, что причиняю тебе боль, но сердцу не прикажешь! Я… я снова женюсь, Кэтрин.

– И она, конечно, уже беременна, верно? – выпалила Кэтрин, потому что нуждалась в подтверждении его расчетливости. Вряд ли он позволит себе снова связаться с женщиной, не способной родить ребенка!

– Я этого не заслужил! – вскинулся он. – Ты ведь помнишь, как было у нас, еще прежде чем…

– Прежде чем что, Джонатан? Прежде чем ты сделал рождение ребенка условием нашего брака? Знаешь, что я помню? Ничего плохого – до тех пор, пока не оказалось, что я не могу выполнить все, о чем ты мечтаешь! – В ее глазах стояли слезы. Оказывается, рана так и не затянулась. – До сих пор я действительно считала тебя своим другом!

– Но наша дружба никуда не делась, Кэтрин. Мы могли бы ее сохранить!

– Нет!

– Кэтрин, я просто хочу сказать, что чувствую себя… счастливым. Я действительно ее люблю, иначе и жениться не стоит.

– Прими мои поздравления. Она уже прониклась сознанием того, как ответственно быть женщиной, которую ты полюбил?

Джонатан предпочел не обращать внимания на ее сарказм.

– Ее зовут Эллен. Эллен Джессап. Она вдова. Она должна тебе понравиться. Мы с ней все обсудили и решили, что будем рады, если ты придешь на свадьбу. Нам с тобой станет легче, если…

– Нет, Джонатан, это ты плохо придумал.

Прежняя дружба долго не забывается – в отличие от прежнего брака. Кэтрин тут же разгадала, как отчаянно Джонатану хочется верить, будто ей понравится его новая жена – так же, как он хотел верить в то, что Эллен Джессап действительно рада пригласить Кэтрин на свадьбу.

– Честное слово! Мы оба хотим тебя видеть! Пятнадцатого числа, в ее доме…

Кэтрин попыталась улыбнуться, но тут же поняла, что это выше ее сил.

– Эх, Джон, ты иногда ведешь себя как настоящий дурак! – приговаривала она, подталкивая его к дверям.

– Кэтрин…

– Мне нечего делать на твоей свадьбе!

– Кэт…

– Не смей звать меня Кэт!

Она с размаху захлопнула дверь, заметив на лестничной площадке незнакомого мужчину и девочку в желтом пончо. Судя по всему, они слышали каждое слово.