Текст книги "Человек из кремния"

Автор книги: Чарльз Плэтт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Он миновал шеренгу почтовых ящиков, повернул раз, другой, и увидел впереди купол. Но, по пути через [?] наметанный глаз его отметил приземистые бетонные столбы меж деревьев и камеры, отслеживавшие его путь. Колеса загрохотали по решетке; взглянув вниз, он увидел, что решетка закрывала глубокую бетонированную траншею (и м.б. убрана).

Это для Эдема уж слишком. Чувствуя себя теперь скорее "бегущим кабаном" нежели пилигримом, он припарковал машину на площадке, засыпанной гравием, и поставил на тормоз. Из раскрытого портфеля он отобрал то, что могло понадобиться: описание проекта "ЖС?", и свой compad с еще не стертой биографией Готтбаума. Все остальное, относившееся к расследованию,– особенно электронный пистолет – лучше было оставить в машине. Он закрыл портфель, запер на замок и поставил на пол.

Выбравшись из машины, он немного постоял, прикрывая глаза от полуденного солнца. Теплый бриз ерошил высокую траву. За деревьями, окаймлявшими холм, вдалеке и внизу, темнели на мутно-голубом полумесяце моря темные штришки парусных яхт.

– Это вы – Уилсон?

Обернувшись на голос, Бейли увидел седого человека, стоявшего в дверях купола.

– Д-р Готтбаум?

Готтбаум шагнул наружу и дверь мягко затворилась за ним. Подойдя к Бейли, он коротко и небрежно пожал его руку, очевидно, не придавая много значения формальной вежливости.

– Я как раз вышел сделать кое-что по хозяйству,– сказал он.– Это займет не более 10 минут. Идемте.

Бейли кивнул. Бесцеремонность хозяина несколько покоробила его. Несмотря на возраст, Готтбаум держался прямо и двигался проворно. От глаз его, казалось, мало что могло ускользнуть; в них был угрюмый непокой, еще подчеркнутый резкими чертами лица, неулыбчивого и строгого. Он шел в обход купола, а Бейли поспевал за ним.

– Итак, вы здесь, чтобы задать мне несколько вопросов.

Голос его звучал по-деловому бесстрастно. Бейли доводилось общаться с corporate CEOs и правительственными чиновниками высших рангов, те говорили точно так же: сразу к делу, точно дело – это все для них, а личности не имеют ровно никакого значения.

И, ежели уж он хочет расколоть Готтбаума, надо установить нечто вроде связи с ним.

– Верно, у меня есть несколько вопросов к вам,– сказал он.– Но было бы также хорошо, если бы мы просто сели и немного побеседовали.– Он постарался, чтобы слова его прозвучали дружелюбно.

– Как пожелаете.– Готтбаум начал спускаться по южному склону холма, переставляя ноги тем более методически-аккуратно, чем круче становился склон.– Хотя, как мне это видится в настоящее время, вы желаете узнать 2 вещи. Во-первых, для чего проект "Жизнь-суть?.." финансировали в течении 30-лет безо всякой видимой отдачи, и, во-вторых, отчего следует продолжать в том же духе и впредь. Верно?

Междометий и любезностей в словаре этого человека, очевидно, не было вовсе. К тому же он, похоже, взял беседу под свой контроль.

– На деле круг моих интересов не так жестко и узко ограничен,– сказал Бейли.

– Если я что-то упустил, то дополните меня.– Он добрался до края группы солнечных батарей – мозаика из черных панелей среди белой бетонной плоскости. Отперев дверцу высокого металлического ящичка, проверил какие-то цифровые показания (digital readouts) и продолжил свой путь к панели невдалеке от центра группы.– Проект "ЖС?.." до сих пор жив,сказал он, вынимая из кармана небольшую отвертку,– потому что во главе его мною поставлен правильный администратор.Он нагнулся, что-то регулируя в панелях.– Когда, что-то около 10 лет назад, "Норт-Индастриз" перешла к правительству, то меня "попросили" на пенсию. Мне, видите ли, как раз перевалило за семьдесят, и такова была федеральная политика.– Он кисло поморщился.– Работа моя осталась незавершенной, и я не хотел, чтобы она пропала даром. И я поставил Хортона надзирать за всем и вести дела с Пентагоном. У него там куча старых дружков и собутыльников, так они оказывают ему протекцию. Обычное бюрократическое дерьмо.

– Вы... очень прямо об этом всем,– сказал Бейли.

Готтбаум спрятал отвертку в карман и выпрямился. При этом он слегка коснулся спины; на лице его мелькнул проблеск неудовольствия, быстро, впрочем, сгладившийся. Бейли догадался, что он не слишком-то жалует проявления слабости, как собственные, так и чужие.

– Никогда не видел особого смысла переть напролом (прошибать лбом стены). Пустая трата времени. Кто называет вещи своими именами, тот оказывает тем самым уважение собеседнику, вы согласны?

– Конечно,– сказал Бейли, хотя ни слову не поверил. Именно Готтбаум отгородил от мира свое убежище бетонными башенками с дистанционно управляемым автоматическим оружием. Очевидно, что и открытость его должна быть жестко лимитирована.

– Энергия у вас – собственная? – спросил Бейли, кивнув на группу солнечных батарей.

– Здесь муниципальная линия, но на нее не стоит слишком полагаться. Я дополняю ее использованием ветряной и солнечной энергии. Геотермальный генератор у меня тоже есть – под куполом; только в этом году установлен. Там шахта глубиной в 1000 футов. Я использую разницу температур на дне и наверху, чтобы вращалась турбина.

– Я знаком с этим принципом,– сказал Бейли.

– Техническое оборудование? – Готтбаум искоса оценивающе взглянул на него.

– В некотором роде.

Готтбаум хмыкнул.

– Что ж, Уилсон, очень любезно с вашей стороны посетить меня. От Сан-Диего, должно-быть, долгонько пришлось ехать... Вы ведь там живете?

– Да, в том районе.

Готтбаум слегка улыбнулся.

– Идемте же в дом.

Дверь, в ответ на прикосновение Готтбаума к сенсорной панели, мягко скользнула в сторону; и Бейли обнаружил себя в полукруглом жилом помещении – пол выложен плитами серого, шероховатого сланца, кресла "Old Bauhaus" – хром и кожа завалены подшивками научной периодики, стеллаж с широчайшими полками по пояс в высоту, огибающий купол по периметру, уставлен дорогущим оборудованием; черные металлические корпуса, дисплеи высокого разрешения, мерцают лампочки ("включено"), тихонько гудят вентиляторы (охлаждающие). И еще оборудование – на полу, среди сплетения проводов...

Готтбаум, не останавливаясь, прошел к столику красного дерева, стоявшему у окна, открывавшего вид на лес и океан вдалеке. За столиком, погрузившись в чтение, сидела молодая женщина. Осознав присутствие рядом Готтбаума, она подняла взгляд – удивленно, неуверенно. Азиатская раскосость, скромный (demure) японский рот, но кожа почти так же светла, как и у самого Бейли...

– Моя дочь, Юми,– Готтбаум сопроводил представление небрежным, резким жестом.– Юми, это – человек из лаборатории; приехал для беседы со мной.– Он стоял над ней, явно ожидая ее ухода.

Бейли вдвинулся между ними.

– Добрый день,– сказал он.– Меня зовут Ричард Уилсон. Рад знакомству.

Она поднялась. Одета она была в белую "крестьянскую" блузу и рукодельную, до лодыжек длиной хлопчатобумажную юбку. Она рассеянно теребила ткань, и Бейли отметил, что ногти у нее обкусаны чуть ли не до мяса.

– Здравствуйте,– почти шепотом сказала она.

– Надеюсь, я не испортил вам день?

– Нет. Вовсе нет.– Она быстро взглянула на Готтбаума и снова перевела взгляд в сторону Бейли.– Если у вас что-нибудь не для посторонних, или...

– Да уж, Юми, прошу тебя.– Готтбаум сжал губы; судя по всему, он и не старался скрыть нетерпение.

– Возможно, мы еще увидимся,– сказал ей Бейли. Она как-то непонятно задевала (struck) его – не только ее скромно, по-детски, красивое лицо, но само ее присутствие. Она была застенчива, и, очевидно, во всем беспрекословно подчинялась отцу, но в то же время где-то обособлена, непоколебимо поддерживая это разделение (подчеркивая свою отделенность от отца?).

Она подобрала со стола пару бумажных тарелок и, низко склонив голову, вышла за дверь. Последовало краткое журчание воды, затем дверь закрылась, и наступила тишина.

Готтбаум указал Бейли на освободившееся кресло.

– Садитесь. Вы удовлетворены ответом на I вопрос?

Бейли сел в кресло, положив на стол перед собой компад и папку с описанием проекта. Хорошо бы Готтбаум перестал форсировать...

– Я так понимаю из вами сказанного,– ответил он,– у Хортона столько друзей в Пентагоне, что проекту и не нужно было давать за эти 30 лет какие-нибудь результаты. Знаете, что-то с трудом верится.

Старик без всякой веселости рассмеялся.

– Не нужно, Уилсон. Результаты – не надувательство. С самого начала тысячелетия упадок и экологические кризисы нашего века вновь вернули нас в годы Рузвельта. Bailouts and buyouts. Прогресс движется вперед в лучшем случае черепашьими шагами; надежды на будущее уменьшаются пропорционально. Частная индустрия больше нигде никакой роли не играет, и дело обороны – не исключение. Все вершит одна большая правительственная бюрократия, со всей бюрократической тупостью, и люди наподобие Хортона прекрасно умеют этим пользоваться.

Бейли неспешно кивнул, начиная наконец понимать, что же такое есть этот Готтбаум. Он побарабанил пальцами по компаду.

– Я по пути сюда навел кое-какие биографические справки,– сказал он, выбирая шрифт. Экран засветился.Вы не возражаете?

Готтбаум выжидательно пожал плечами.

Бейли вызвал на экран текст.

– Родились вы в 1950-м, стало быть, в 60-х были тинэйджером... Студент-радикал?

– Нечто вроде,– буркнул Готтбаум, откидываясь на спинку кресла.– Ну, держались мы в [?] несколько дней, швырнули несколько булыжников да бутылок... Это имеет отношение к делу?

– Я только хочу получить полную картину,– сказал Бейли.– Видите ли, с точки зрения современности, для любого из моего поколения те времена – синоним анархии.

Глаза Готтбаума сузились.

– Не было никакой анархии. Было всего лишь немного больше свободы.

– Вот как? Что ж. После того, как вы – в 1975-м получили звание доктора [Ph.D]...

– Судя по всему, сейчас вы помянете мой компьютерный вирус.

– Именно так. Я знаю, что ваш вирус полностью вывел из строя сеть mainframes, какими тогда пользовались.

– Просто шалость,– сказал Готтбаум, уже несколько запальчиво.– Вирус ничего не повредил, не потер ни одного файла, не исказил никаких данных!

Сеть вполне можно было восстановить и запустить снова, если бы несколько [?] не запаниковали.

– Эта ваша шалость сегодня называлась бы государственным преступлением,– заметил Бейли.– Но в те времена, наверное, на было законов, предусматривающих такие вещи. Что ж, пойдемте дальше. В 1985-м вы открыли собственное дело микрокомпьютеры – и стали миллионером.

Готтбаум выказывал не больше дружелюбия, чем прежде. Он сцепил перед собой на столе тонкие свои, длинные пальцы.

– Вы упустили, что несколько лет до этого я занимался интенсивными исследованиями, что позволило впоследствии выбить из игры всех конкурентов – как наших, так и японских; в остальном же все верно. Но к чему вы все это?

– А вот к чему. Вы росли в эпоху узаконенного беззакония. Люди нарушали тогда законы на каждом шагу и даже богатели в процессе нарушения. Сегодня, благодаря централизованному правительству и плановой экономике, обстановка контролируется, и алчность не правит обществом, как раньше, и никто не останется обойденным. Но для вас все это – из-за воспитания – лишь только большая, тупая бюрократия.

У Готтбаума дернулась щека. Губы его чуть заметно зашевелились, точно желая сказать что-то в ответ. Но, о чем бы он ни думал, он, видимо, решил держать свои мысли при себе.

– Я уж давно выучен,– сказал он,– не спорить на эти темы. Пустое сотрясение воздуха.– Тон его не допускал ни малейшей возможности возврата к теме.

Бейли был сбит с толку. Ведь было такое впечатление, что старик вот-вот начнет колоться!

– Это очень плохо,– сказал он.

Готтбаум встал.

– Вернемся же к делу. Минуту.– Он подошел к бежевому металлическому шкафчику – на новенькой полировке не было ни единой пылинки, точно его только что распаковали.– Вы знаете, что это?

Бейли прошел к нему.

– Похоже на Pollenz T – пять-двадцать.

– Совершенно верно. Внутри этой маленькой коробочки содержатся 32.768 сопроцессоров и 520 терабайт молекулярной памяти. А это – полквадриллиона adresses.

– Но я не вполне понимаю...

– Я как раз отвечаю на ваш второй вопрос,– с нетерпением сказал Готтбаум, точно это разумелось само собой.

– Понимаете ли, Уилсон, несмотря на все правила и весь протекционизм, у нас до сих пор каждые 15 лет появляется целое новое поколение компьютерной техники. Да и старая перестраивается. Gallium arsenide заменил кремний, и теперь на очереди квантовая электроника. И такого природа уже не может сделать. Природа – эволюционна и вынуждена жить со всеми своими ошибками. Однако мы всегда можем покончить с делом, чтобы начать его сначала. Мы можем быть революционными.

А на этот счет, вспомнил Бейли, в документации по "ЖС" уже что-то было.

– Вы говорили, однажды мы откроем настоящий искусственный разум – возможно, скопируем мозг. Именно это позволит нам претворять в жизнь революционные усовершенствования?

– Я говорил лишь, что мы сможем этого достигнуть.

Видите ли, Уилсон; те, кто занимается биологией, постоянно увязают в одном и том же старом дерьме. Они все [?] с base-pair sequences, вариациями на тему, но тема всегда одна – ДНК. Зато в физике мы можем изобрести любое дерьмо, какое только захотим. Раз смоделировав разум как сплетение битов, мы сможем расшифровать это сплетение, увеличить, трансформировать возможно, даже запрограммировать на самотрансформацию. Военные применения – просто удобный способ найти источник финансирования. Я говорю о том, что сможет изменить весь этот богом проклятый мир.

– Он слегка склонил голову, устремив немигающий взгляд на Бейли.– Вы, без сомнения, не можете не оценить возможностей.

Очевидно, это и было для Готтбаума целью жизни. Его горящие глаза почти гипнотизировали. У него, безусловно, было "присутствие силы". С виду, точь-в-точь пророк, желающий обратить Бейли в свою веру.

– Однако же,– сказал Бейли, решив проигнорировать интеллектуальную приманку, свободно висящую перед самым его носом,– проблема в следующем. Проект длится 30 лет и, согласно официальному заключению, еще ничего не смоделировал.

Готтбаум бессильно опустил руки по швам.

– Смоделирует. Если только его не свернут. И перестанут срезать фонды.– Он отвернулся.– Извините. У меня еще дела.

И Бейли осознал, что смотрит в спину старика, направляющегося к терминалу (на мониторе какой-то текст.).

– И это... все? что я смог выделить.

– Да, это все, на что я смог выделить время.– Готтбаум сел в кресло, положив клавиатуру к себе на колени.

– Но я надеялся на более удобный случай для беседы.

– В таком случае я, к сожалению, должен вас разочаровать.

– Я... обидел вас?

– Нет. Но если будете продолжать злоупотреблять моим гостеприимством, то безусловно обидите.

Бейли почувствовал, что удивление его уступает место обиде.

– Я полагал, вас интересует будущее проекта,– сказал он.– Я полагал, вы пожелаете сказать мне...

– Не думаю, что обманул ваши ожидания,– перебил его Готтбаум,– но, видно, все это время я только зря сотрясал воздух. Возвращайтесь к себе в Сан-Диего и делайте, что хотите.

– Что-ж, ладно,– кивнул Бейли.– Огромное вам спасибо за то, что пожертвовали толикой вашего бесценного времени.

Он пробрался через путаницу кабелей и прошел к двери. Дверь перед ним отъехала в сторону – и вот он, Бейли, снова на вольном воздухе.

Go-Between

Несколько секунд он постоял в растерянности, пытаясь сообразить, что же, собственно, произошло. Может, пережал? Или наоборот, недожал? А может, следовало выказать побольше "интереса" к Готтбаумовым идеалам?

Тут он увидел Юми. Та сидела в траве, скрестив ноги и уткнувшись в книгу. Черные волосы ее блестели в солнечных лучах.

Он подошел к ней.

– Извините...

Она подняла взгляд.

– Да?

– Можно побеседовать с вами? Совсем недолго.

– О чем?

Он неопределенно махнул рекой.

– Я... Кажется, я рассердил вашего отца.

Она презрительно склонила голову набок.

– Отчего же вам так кажется?

– Оттого, что... Черт возьми, он меня просто выгнал.– Он рассмеялся, только сейчас оценив юмор ситуации: он-то приехал сюда, весь под впечатлением мрачных предчувствий Шерон, а встречен был, в основном, с безразличием.

А Юми, похоже, чувствовала себя посвободнее, чем в куполе. Она пожала плечами.

– Он всегда всех выгоняет. Кое-кто держался дольше прочих, но в конце концов ему становилось – так скучно, и он говорил, чтобы убирались.

– Душа человек...

Бейли все еще чувствовал обиду – на Готтбаума, корчащего примадонну, на себя самого, не сумевшего справиться лучше... Но, может быть так, что даже сейчас еще не поздно чего-нибудь добиться. Он присел на корточки напротив Юми.

– Вы так говорите, точно видели множество прибывающих и отбывающих.

– Да. В детстве, когда я еще жила тут. Журналисты, конгрессмены, выпускники институтов...– Она оборвала фразу, словно подумав вдруг, что слишком уж разболталась с чужим человеком.

– Могу я узнать, где вы живете теперь?

– На Гавайях.– Слова эти она произнесла явно нехотя.

Лицо ее было – само спокойствие и осмотрительность.

Как бы это заставить ее разговориться...

– Нелегко это наверное – быть дочерью гения?

– Двух. Моя покойная мама была блестящим биологом.– Она закрыла книжку, но заложила пальцем то место, где читала.Значит, вы уже уходите?

Бейли поднял брови.

– Вы меня тоже прогоняете?

Она торопливо качнула головой.

– Нет. Просто я хотела спросить, не сможете ли вы подвезти меня до подножия холма. К магазину.

– О, конечно же!

Она поднялась и отряхнула травинки с юбки.

– Понимаете, я, наверное, никогда не научусь водить.

Бейли вдруг стало жаль ее. Фразы ее были кратки и недвусмысленны, точь-в-точь как у отца, и взгляд такой же пристально-настороженный. В то же время присутствовала в ней этакая мягкость, ранимость... Да она же боится отца! А может, и вообще всех мужчин.

Они сели в машину, Бейли запустил мотор и, выруливая на дорогу, спросил:

– Так что же подвигло вас снова визитировать эти места?

Она искоса стрельнула в него взглядом, которого, как догадался Бейли, ему, замечать не следовало.

– Мой отец говорил вам что-нибудь о своих... планах на будущую неделю?

– Нет.– Одно из колес провалилось в глубокую выбоину, машина накренилась, и он едва совладал с рулем.– Мы говорили только о "ЖС".

– А, это.– Слова ее звучали пренебрежительно.– Вы тоже им занимаетесь? – Точно надеясь, что нет.

– Я работаю в отделе безопасности Норт-Индастриз.– Бейли по некоторым причинам стало совестно за свою ложь. Было в Юме что-то такое доверчивое, несмотря на настороженность...– Я сказал вашему отцу, что проект, судя по всему, повалился. Вот тогда он меня и выгнал.

Она сидела, глядя перед собой, руки сложены на коленях. Точно кукла – такая прямая, совершенная...

– Провалился...– сказала она.

– Вы так не думаете?

Она словно пыталась решить, что нужно сказать.

– Я... почти ничего не знаю об этом.

Бейли вел машину медленно, но половина дороги была уже позади. Теперь уже не было времени на пустые разговоры; следовало переходить к главному.

– Знаете, я чувствую, что ваш отец вполне может что-то скрывать.

– Наверное.– Она слегка повела плечом.– Он вообще очень скрытный человек.

Такая искренность привела Бейли в замешательство. Как бы этим воспользоваться?

– А вас он в свои секреты не посвящает?

– Нет.– Теперь уже она изобразила обескураженность.И даже если бы посвящал; по-моему, вам следовало бы расспрашивать не меня, а его самого.

Грунтовка кончилась. Бейли вывел машину на шоссе, набрал скорость и решил не нарушать молчания – авось она скажет чего еще. Но Юми тоже молчала.

Может быть лучше все объяснить прямо? Впереди уже виднелся магазин, и Бейли сказал:

– Вот что меня в самом деле тревожит. У меня такое ощущение, что разработчики проекта случайно наткнулись на нечто чрезвычайно важное. Настолько важное, что даже скрывают это от руководства. Знаете, ученые иногда просто упиваются своей мощью. Сама по себе работа закончена, а возможные побочные эффекты в расчет не берутся, и всякий, кто пожелает установить хоть какой-то контроль, рассматривается как досадная помеха, или даже как враг. Это может привести к очень неприятным последствиям.

Казалось, слова Бейли подействовали. Юми опустила взгляд к своим рукам, лежавшим на коленях, ковырнула ногтем заусеницу у ногтя, вздрогнула.

– Это так,– прошептала она.

Бейли притормозил у магазина.

– Думается мне, ваш отец регулярно сносится с работниками лаборатории. Возможно, и сам все еще участвует в исследованиях. Он жутковатый человек и в прошлом успел показать себя... Вот почему я так обеспокоен.

Последовала продолжительная пауза. Наконец Юми приняла решение.

– Извините, мистер Уилсон, но я предпочитаю не вмешиваться в дела отца.

Бейли взял лежавший рядом с машинным телефоном блокнот, написал на чистой странице несколько цифр, вырвал и подал Юми.

– Если вдруг почувствуете, что эти дела вас все же как-то касаются, вот мой домашний телефон. Если меня не будет, и ответит кто-то еще, просто скажите, что вам необходимо поговорить с Джимом. Это мое... второе имя.

Она смотрела на бумажку, словно бы не желая брать ее, затем вдруг спрятала ее в свою книгу.

– Я сохраню это. Только вряд ли воспользуюсь.

Она потянулась к ручке дверцы. Бейли взял ее за руку. Кожа была очень нежной и гладкой наощупь.

– Спасибо вам за беседу. Наверное, вам лучше не передавать нашего разговора отцу.

Она скользнула быстрым, тревожным взглядом по его лицу, резко отвернулась, выбралась из машины и пошла прочь. Он провожал ее взглядом, пока она не вошла в магазинчик, затем неохотно запустил двигатель и покатил назад, в Лос-Анджелес.

BETRAYAL [Предательство]

Вернувшись домой, Юми нашла отца за тем занятием, за которым в течение многих лет так часто видела его: он сидел за столом, уставившись в экран компьютера. Она почла за лучшее не мешать, вышла на двор и читала до самого заката, пока небо из голубого не превратилось в багровое. Тогда она вернулась в купол отец сидел все в том же кресле, стуча все по той же клавиатуре.

Подойдя, она встала рядом, помня, что он просто не может работать, если за ним наблюдают. Она стояла молча, и через несколько секунд отец заметил ее присутствие.

– Что? – Казалось, он лишь невероятным усилием смог сосредоточиться на ней.– Чего тебе, Юми?

– Я собираюсь поесть. Тебя еда не заинтересует?

– Э-э, да. Я освобожусь через несколько минут.

Юми давным-давно узнала на опыте, что это может означать любой временной промежуток – от часа до целых суток. Она осталась стоять, где стояла, отказавшись в кои-то веки подчиниться молчаливому приказу убраться. Перечить отцу – от этого холодело в животе и даже дрожали руки... Но если она сейчас сдастся, то неизбежно будет злиться на себя, будет испытывать стыд за себя, а это куда хуже.

– Знаешь,– сказала она,– мне думается, что, если ты вправду собираешься с понедельника лечь в больницу, то, наверное, пожелаешь выделить хоть немного времени, чтобы побеседовать. Ты ведь говорил, что именно для этого просил меня приехать.

Он поднял на нее искренне изумленный взгляд.

– Конечно, мы сможем побеседовать. Только вначале я должен закончить с этим.– Он кивнул на экран.– Это чрезвычайно важно.

Они рассматривали друг друга, оба сбитые с толку, точно звери двух разных пород.

– Ты работаешь для проекта "ЖС"? – спросила Юми. Не в ее обычае было расспрашивать отца, но беседа в машине Ричарда Уилсона что-то такое сдвинула в ее душе.

– Да, именно так.

Она сохранила спокойствие на лице, демонстрируя отцу маску притворной скромности и невинности, перенятую от матери.

– Ты уже столько лет тратишь на этот проект так много времени... Наверное, ты огорчен его провалом.

Он резко отнял руки от клавиатуры. Движение было так резко, что напомнило Юми о ковбоях, выхватывающих "кольты" из кобур.

– Кто сказал, что проект провалился? – Тон его был резок; на скулах заиграли желваки.

Юми почувствовала себя так, точно ткнула палкой свирепого зверя.

– Твой сегодняшний гость, мистер Уилсон, говорил что-то такое. Когда подвозил меня до магазина.

– Уилсон...– Готтбаум издал короткий резкий смешок.

– Он сказал, что руководство "Норт-Индастриз"...

– Они совершенно не в курсе происходящего. И тому есть причина. Проект потенциально опасен – возможны нежелательные применения. И уж во всяком случае он не провалился.

Значит, Уилсон был прав – отец что-то скрывает. Конечно же, отец все эти [?] обосновал; он всегда так уверен в своей правоте; он же всегда лучше знает, как будет лучше для всех и каждого... Удивительно, что он вообще хоть что-то ей сказал. У него это само вырвалось – совсем как если подсечь человека под коленки, он не сможет удержаться на ногах.

Интересно, много ли он еще скажет?

– Знаешь,– сказала Юми, все еще притворно-сдержанная и робкая,– я никогда толком не понимала, в чем суть этого проекта.

Он подозрительно покосился на нее. Понятно. Невидимый барьер снова на месте.

– И не нужно.– Он помолчал, точно повторяя про себя это утверждение и сожалея о нем.– В такие вещи тебе не нужно вмешиваться. Понимаешь? – Он пристально посмотрел на нее.

– Конечно, отец.– Она почтительно склонила голову; покорная женщина, во всем полагающаяся на авторитет мудрого человека... А интересно, не напоминает ли это ему о его невесте, выглядевшей так наивно и смеренно, но на поверку оказавшейся едва ли не жестче его самого. Только одна она умудрилась пробраться сквозь его оборону и кое-что украсть у него: любовь, время, гены – и напоследок, даже некоторую толику его денег.

А отец снова повернулся к монитору.

– Если ты не возражаешь, я все же закончу дела.

– Разумеется, отец.– Она отступила назад.

По дороге на кухню она прошла мимо обеденного стола. На столе лежала плоская черная папка и еще какая-то штука, не больше мужского бумажника. Компад, поняла она, сложенный клавиатурой к экранчику форматом примерно с почтовую открытку. Она приостановилась, думая, откуда это все могло взяться, и догадалась: Ричард Уилсон забыл, когда отец велел ему убираться.

Юми оглянулась – отец опять был поглощен работой. Она тихонько взяла со стола имущество Уилсона, крадучись, ретировалась в свою спальню и заперла дверь.

Она устроилась, скрестив ноги, на лоскутном одеяле, которое она сшила себе 15 лет назад, повертела в руках компад, поколебалась и отложила в сторону, не желая совать нос в личные записи Уилсона. Однако черная папка – совсем другое дело. Раскрыв ее, она взглянула на титульный лист.

На секунду она растерялась. Вот здесь, в ее руках был ответ на тот самый вопрос, на который отказался отвечать отец. Всю свою жизнь слышала она брошенные мимоходом упоминания о "ЖС", но никогда прежде ей не представлялось случая понять смысл услышанного.

Гриф "секретно" ее не смутил – она выросла в доме, где засекреченные документы были делом обычным и просто так лежали где попало. Итак, Юми начала чтение.

Через два часа, закончив чтение, она – в первый раз за всю свою жизнь – осознала, всю грандиозность масштабов того, чем был одержим отец. Достижения, описанные в заключении, без сомнения были только началом, и достигнуты были еще до отставки отца. А, зная отца, вполне можно было, основываясь на этом вот заключении, догадаться, что у него в действительности на уме.

Она на секунду прикрыла глаза. Руки ее покрылись "гусиной кожей" и она вздрогнула, почувствовав себя совершенно одинокой и перепуганной. Ну почему она не доверилась Уилсону? Надо бы позвонить ему немедленно – только как это сделать незаметно? Следящая система, установленная отцом, регистрировала все входящие и исходящие звонки. А в хижинах соседей ни одного телефона нет. А магазин у прибрежного шоссе с закатом закрывается; значит, оттуда из автомата тоже не позвонить. А водить машину она так и не научилась...

Завтра утром, как только магазин откроется, она спустится вниз и позвонит. Да, это будет предательством, и страшно даже подумать, как разъярится отец, если узнает... Хотя, если ее предположения верны, он уже ничего не сможет сделать.

А ведь это в первый раз в жизни у нее есть над ним реальная власть...

ВСТРЕЧА [Rendezvous]

Очень болели плечи, шумело в голове – и жутко не хватало Шерон. Они всегда проводили субботние дни вместе, а тут, попробовав хоть позвонить ей из машины по пути обратно, Бейли на смог пробиться. То занято (circuit-bisy message], то какие-то странные шумы на линии; а когда он попробовал дозвониться через оператора, ему было сказано, что телефон отключен. Он попросил оператора набрать другой свой домашний номер и получил ответ, что тот отключен тоже.

Но теперь-то он почти дома. Скоро он обнимет Шерон и будет ужинать с ней и Дэймоном, а о данном пути вдоль берега и пустопорожней беседе с Готтбаумом можно будет со спокойной душой забыть.

Вот уж и его улица; джакарандовые[?] деревья роняют наземь цветы; силуэты пальм на фоне темнеющего неба... Бейли представил себе людей, живущих в этих маленьких, "в испанском стиле", домиках – обедают, играют с детьми, сплетничают, смеются, занимаются любовью... И мне, подумал он. И мне того же самого.

Он нажал кнопку на приборной доске и свернул на бетонный пандус, ведший вниз, в подземный гараж. Фары осветили въезд, и Бейли увидел, что ворота гаража все еще плотно закрыты.

Бейли остановил машину и снова нажал кнопку. Без толку. Он проклял свой ленивый характер – еще когда нужно было эту воротину[?] починить...

Что ж, возможно, ее удастся открыть вручную. Он вышел из машины, спустился по пандусу и навалился на дверь стараясь отодвинуть ее.

Воротина[?] не шелохнулась.

Бейли оценил свои возможности. Можно пройти в обход, через холл, открыть входную дверь своим ключом, спуститься по лестнице в гараж и попробовать открыть ворота изнутри. Хотя – было у него такое впечатление, что и из этого ничего не выйдет.

Значит, придется оставить машину на улице. Ладно, невелик риск, тут в окрестностях не очень шалят.

Усталый и злой, Бейли вернулся в машину, потянулся к драйв-селектору...

Шорох сзади. Шорох одежды. И тут же чья-то рука сжала его шею. Он тихо вскрикнул и вздрогнул от неожиданности. Виска его коснулась холодная сталь. Он, удивленно вскрикнув, бессознательно схватил чужую руку, а затем, когда здравый смысл возобладал, сунулся во внутренний карман пиджака, за пистолетом.

– Нет.– Голос был женским, высоким и громким.

Бейли замер.

– Что вам нужно?

Кожа его покрылась мурашками. Он почувствовал, как сильно забилось сердце. Он проклинал себя за то, что оставил машину без присмотра. Потом он понял, что все было подстроено: ворота гаража специально повредили, чтобы задержать его снаружи.

– Деньги вам нужны? Будут вам деньги...– Он глянул в зеркало, но лица не увидел – оно было скрыто тенью.