Текст книги "Человек из кремния"

Автор книги: Чарльз Плэтт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– Нужно пойти навестить Джереми, он объяснит лучше чем я, если вам интересно. Сейчас мы в его доме, это его ЛДП.

Бейли поднялся. После бурбона ему стало лучше: выпивка помогла расслабиться и чувствовать себя раскованнее. Ему все так же не слишком нравилась Розалинда Френч – ее манеры нервировали его. Но лучше уж пусть она, чем Готтбаум.

– Вы уверены, что Лео действительно под контролем? спросил он, следуя за ней.

– Абсолютно. Тот факт, что вы в сознании, доказывает это. Он отказался будить вас, пока в этом не будет настоятельной необходимости.– На губах ее появилась сдержанно-самодовольная улыбка.– Но я сказала Джереми, что хочу реанимировать вас. Он до сих пор слушается меня, несмотря на обладание привилегированным доступом.

ИГРУШКИ

Он поднялся за ней по покрытым коврами лестницам, мимо цветов в бронзовых вазах, мимо обрамленных гравюр с изображениями уличных сцен девятнадцатого века... Дом пах старым полированным деревом, нафталином и лавандой.

– Это все Портер оформлял?

– Да. Он, знаете, сирота и всегда представлял себе, как рос бы где-нибудь в 1950-х, в таком вот особняке, Большом, старинном... Он живет здесь с псевдоморфом-отцом, который ходит каждый день на службу, и псевдоморфом-матерью, которая готовит ему обеды на кухне, внизу.

– А обстановка скорее из середины девятнадцатого.

– Что ж, его представления об истории весьма смутны. Запомните только одно: он счастлив в этом доме. Счастлив, как никогда.– Она предостерегающе взглянула на Бейли. – У каждого из нас существует тайная жизнь. Но здесь все секреты выставлены на всеобщее обозрение. Увидев мои, вы посмеялись над ними. Проявите хотя бы с Джереми побольше такта.

Они достигли третьего этажа. Потолок скошен – вероятно, здесь был Мезонин. Лестница заканчивалась у двери с фарфоровым звонком. Розалинда нажала кнопку.

Дверь им открыла молодая женщина в коротком розовом платьице с глубоким вырезом на спине; грудастая блондинка с громадными голубыми глазами. Она зазывно улыбнулась:

– Привет, доктор Френч. Привет, мистер Бейли. Пришли понаблюдать гения за работой?

Тут Бейли понял, что видел ее и раньше. Только в другом костюме. То была та самая медсестра, Что MARHIS послал ему для компании.

– Да, мы пришли к Джереми,– сказала Розалинда.

– Тогда входите.

Она отступила в сторону, улыбаясь им застывшей лучезарной улыбкой.

Войдя, Бейли увидел громадное – куда там любому древнему мезонину! – помещение. И оно было битком набито игрушками: железные дороги, кубики, сборные пластиковые модели, надувные динозавры, инерционные машины, самолеты с дистанционным управлением, ракеты, аркадные видеоигры, старинные автоматы "нииболла"... По верстакам были разбросаны груды ярчайших кричащих комиксов. Ну просто-таки современная версия мастерской Санта-Клауса!

Вначале он не заметил Портера, но потом увидел, что то сидит на крохотном свободном пятачке в дальнем конце мезонина на вращающемся стуле, за гладким стальным столом, над единственным листком бумаги. У ног его лежал пес – Сэм, тот самый желтый ретрайвер, что прыгал Бейли на грудь. Игрушки лежали без дела, большинство коробок так и не распакованы, точно для Портера имело значение лишь обладания ими. Портер сидел, устремив невидящий взгляд в пространство, и лицо его не выражало ни счастья ни тоски. Он не замечал ничего вокруг.

Он радикально изменил свой облик. Исчезли борода и брюшко, теперь он выглядел лет на двадцать: свежее лицо, румянец на щеках, короткая аккуратная стрижка.

Сексуальная блондинка провела их по узкому проходу меж штабелей игрушек к Портеру и положила руку ему на плечо, склонившись так, что грудь ее коснулась его предплечья.

– Милый, к тебе пришли друзья.

Желал бы Бейли, чтобы Портер выбрал себе сценарий повзрослее, не настолько откровенный! Игрушки, нимфетка[?] эта – на таком фоне Портер выглядел уж очень трогательно и уязвимо.

Отводя от Портера взгляд, Бейли обнаружил, что Сэм внимательно смотрит на него. Похоже, пес его узнал – зевнул, потянулся, встал и пошел к Бейли, виляя хвостом. Встав на задние лапы, он уперся передними в бедро Бейли и гавкнул, глядя на него снизу вверх, словно просился на прогулку.

– Фу, Сэм,– сказал Портер, очнувшись от транса. Говорил он так же, как и раньше – педантично, отчетливо, важно. Моргая, он сосредоточил взгляд на пришедших.– А, Розалинда... Значит, вынула Бейли из хранилища...

Бейли раздраженно отшвырнул собаку ногой.

– Вы обо мне говорите, словно о каком-то пальто!

Портер засмеялся. Смех его был резок и неровен.

– Надеюсь, вы понимаете, что не по нашей инициативе были отключены.

– Да. Меня просветили.– Он взглянул на стол с одиноким листком бумаги.– А где же ваши компьютеры?

Портер загадочно улыбнулся. То была самодовольная улыбка мальчишки, заполучившего новую игрушку – да такую разособенную, что прочим пацанам даже и не понять, как ей пользоваться.

– Мы внутри компьютера, мистер Бейли. Компьютер – это мы. Я построил девайс-драйвер, связанный напрямую с корой головного мозга. Теперь мы можем разграничивать процессы высшего уровня. Мы наконец начали расшифровывать их. Вскоре мы сможем улучшить их.

Под "нами", естественно, имелся в виду сам Портер, да еще MARHIS – в качестве подчиненного.

– Человеческий мозг сконструирован совсем не так, как логический процессор,– продолжал он.– Он очень уродливо ограничен. Вот пример: большинство людей затрудняется запомнить последовательность из более, чем шести-семи случайных цифр. Это оттого, что у мозга столь маленький инпут-буфер. Я расширил свой до – порядка тысячи. Возможны и многие другие простые улучшения. Теперь я пишу программы мысленно. Не нужно даже формального языка.

– Джереми,– перебила его Розалинда, явно стараясь проявить побольше такта.– Сейчас не самый подходящий момент...

Он и не слышал.

– Однажды наше сознание совершит последний переход... от органического бытия, направляющего нас по пути выживания физического тела, к электронному бытию чистого интеллекта. Граница между человеком и машиной будет стерта. Более не будет нужды в удовлетворении старых животных потребностей – в еде, в жилье, в сексе...– Он обвел широким взмахом руки мезонин, полный игрушек, цветущую блондинку за спиной и вообще весь дом, точно вещи эти были всего лишь костылями, помогающими ходить, пока он не еще освободился от пережитков эволюционного наследия.

– Что с Лео, Джереми?– спросила Розалинда настойчивее и громче.

Тот тут же растерялся, сообразив, что отклонился в сторону.

– Лео? Сидит в надежной бутылке.– Он вновь самодовольно улыбнулся.– Господи боже, сколько он там файл-сэйфов и ловушек понаставил! Знал, что я до него добираюсь. Самая загвоздка была в...

– Но чем он занимался? Ты скоро выяснишь? – Говорила Френч требовательно, однако мягко. Антагонизм, столь часто улавливаемый Бейли в ее голосе – особенно при словесных баталиях – исчез. Она говорила почти по-матерински. Наверное, потому, что Портер никогда не пытался выйти из-под ее контроля.

– Тебе ап-дейт нужен? – Портер подал ей листок.– Вот самый последний.– Он взглянул на Бейли.– Розалинда предпочитает жесткие носители, и я заставляю MARHIS излагать для нее информацию на бумаге.

Розалинда просмотрела листок.

– Он во всех этих системах?

– Еще и в других. Я все время нахожу новые, по всему миру. Он инсталлировался в любую систему, где нашлось хоть несколько гигабайт свободных.

Розалинда обратилась к Бейли:

– Джереми обнаружил, что Лео сделал множество копий своего интеллекта и распихал их по базам данных вне MARHISа. Пересылка данных, описывающих человеческий разум, по фибероптической связи занимает всего сорок пять минут. Именно так мы сами были пересланы в MARHIS из лаборатории в Лонг-Бич, где сканировались.

– То есть, Готтбаум начал попытки овладеть другими компьютерами? – спросил Бейли.

Френч положила листок на стол.

– А какой в этом смысл? Человеческий разум – это не только содержание, но и форма. Без надлежащей формы содержание не функционирует. Нашим разумам для жизнедеятельности необходима специализированная архитектура MARHISа. Храниться эти данные могут где угодно, но в таком случае они не функциональны, как видеодиск без проигрывателя.

– Может, Готтбаум просто настолько параноидален,предложил Бейли,– что на всякий случай решил размножить свои копии.

– Мы вначале думали так же. Однако Джереми нашел уже более тысячи копий, и это, похоже, еще не все. Верно, Джереми?

Он снова сидел, уставившись в пространство, и на этот раз не переключился.

– Джереми! – Она мягко тряхнула его.-Джереми, проснись! – Она взглянула на Бейли.– С ним все труднее и труднее. Все время проводит в своем программире.

– И подружка его, кажется, тоже этим заразилась.– Бейли указал на блондинку в миниплатьице. Та стояла, свесив руки по швам; с отсутствующим выражением на лице. Зазывная улыбочка пропала.

Розалинда осмотрела псевдоморф.

– Странно...

Что-то в ее тоне – или в ситуации – насторожило Бейли. По спине, от пояснице к затылку, пробежал холодок.

– Что странно? – спросил он.

– Джереми! – Она повернулась к Портеру и встряхнула его жестче.

Сэм, казалось, уловил ее беспокойство. Он поднялся и огляделся, точно почуяв что-то.

В мезонине внезапно похолодало. Бейли почувствовал холод лицом и плечами. Словно в морозильной камере...

– Лео? – сказала Розалинда. Взгляд ее стал настороженным.– Лео, это твои штучки?

Портер рывком встал со стула. Глаза его все так же слепо глядели в одну точку, но лицо дергалось. У Бейли появилось неопределенно-мрачное чувство: казалось, Портер теперь полностью осознает, что происходит вокруг, но не может контролировать ничего, включая и собственное тело. Он неуклюже шагнул вперед – раз, другой – двигаясь, точно робот. Подойдя к небольшому слуховому окну, выходившему на покатую крышу, он сжал кулаки и пробил ими одно из четырех стекол окошка. В мезонин ворвался снежный вихрь; стало еще холоднее.

– Джереми! – закричала Розалинда.

– MARHIS, объясни,– сказал Бейли.– Что происходит?

Портер выдернул из рамы оставшийся в ней осколок стекла и повернулся к ним лицом. Разодрав на себе рубашку, он взрезал осколком кожу, проведя вертикальную линию от горла к животу.

Розалинда невольно вскрикнула.

– Готтбаум, какого хрена?! Прекрати!

Рванувшись к Джереми, она схватила его за руку, пытаясь удержать, но было слишком поздно. Но кровь не хлынула из раны; вместо этого Портер осел, словно проколотый воздушный шарик. Из надреза с шипеньем вырвался воздух. Портер рухнул на пол, точно снятый кем-то и брошенный комбинезон.

Вскрикнув в смятении и отвращении, Розалинда отстранилась от него. Она повернулась к Бейли:

– Идем! – Она рванулась к двери.– Назад, ко мне. Скорее!

Но Бейли увидел, что она замерла на месте. Губы ее безмолвно шевелились, глаза широко раскрылись, выпучились, глядя на него в бессильном страхе. Она сжала руками горло; тело ее внезапно повернулось и ударилось в стену. Отскочило рикошетом, крутнулось – еще удар, лицом, словно толкала невидимая рука.

Она упала на пол, истекая кровью, и забилась, словно в припадке эпилепсии.

Сэм, стоявший и наблюдавший за происходящим, подошел к Розалинде Френч, ступил лапами на вздымающуюся грудь, склонил голову и хладнокровно вырвал ей глотку.

Бейли подался назад. Он понимал: что бы ни произошло, ему с этим на справиться. Он повернулся к выходу...

– Назад, Бейли. Немедля,– окликнул его спокойный, властный голос Готтбаума.

Бейли обернулся. Собаки не было. На ее месте, над изломанным, окровавленным трупом Розалинды Френч, стоял старик.

– Надо же, заговор против меня устроили...– Он опустил взгляд на труп Френч и сморщившуюся оболочку Портера.– К счастью, я принял меры предосторожности и поместил в MARHIS еще одну свою копию. Я стер данные мозга Сэма и наложился на него. Им и в голову не пришло искать меня там.– Он коротко улыбнулся.– Итак, Бейли, мы остались в MARHISе вдвоем.

Он щелкнул пальцами, и свет погас.

ВИРУС

Бейли споткнулся, едва не потеряв равновесие. Он был в полном сознании и не ощутил никаких перерывов или простоев. Перед глазами его все еще стоял Портер, превращающийся в пустую кожаную оболочку, и Розалинда Френч, бьющаяся в кровавой луже на полу. Он пристально вгляделся в окружавшую его тьму.

– Готтбаум, вы еще здесь?

– Конечно. Просто занят небольшой реорганизацией. Ну, вот и все.

Над головой появилось ночное небо, словно кто-то включил звезды. Бейли обнаружил, что стоит на темной серой платформе, обнесенной перилами. Балкон, висящий в темноте... С трудом различил он силуэт стоявшего рядом Готтбаума. Мезонин со всем содержимым пропал без следа.

– Извините, если напугал,– сказал Готтбаум.– Не мог отказать себе в небольшой драме.

Бейли промолчал. Он предоставил себе, как поднимает Готтбаума и бросает вниз, через перила. Нет, из этого не выйдет толку; ясное дело, Готтбаум вернул себе контроль над MARHISом – а, значит, и над ним самим.

– У меня имеется ха-ар-роший зуб на Френч и Портера,продолжал Готтбаум.– Так же, как и на вас. Мне и нужно-то было, чтобы меня всего-то оставили в покое и не вмешивались в мою работу, не указывали, что мне можно, а чего нельзя. Но люди снова и снова отказывали мне в этом...

– Вы убили их? – Бейли не интересовала эгоцентрическая жизненная философия Готтбаума.– Портера и Френч? Вы уничтожили их окончательно?

– Конечно, нет,– презрительно ответствовал Готтбаум.– Когда вы в первый раз визитировали меня и спрашивали о вирусе, созданном мной в молодости, я говорил вам, что не имею привычки уничтожать данные. Френч и Портер, целые и невредимые, лежат в хранилище и более не имеют возможности мешать моей работе.– Он повернулся лицом к Бейли.– Но вы, так сказать, еще живете и дышите. Последний жилец памяти. Что ж, это мне не мешает. Вы сможете увидеть, как делается история. Посмотрите на небо. Не замечаете ничего необычного?

Бейли поднял взгляд и понял, что светлые точки вовсе не были звездами, либо хотя бы приблизительным подобием звездного неба. Их было слишком много, и мерцание их окрашено было в мягкие пастельные тона.

– Узловые точки, Бейли,– сказал Готтбаум.– Вы видите упрощенную карту всех узловых точек глобальной информационной сети. Хотите посмотреть, как они связаны?

От точки к точке протянулись нежно-белые паутинки. Перегнувшись через перила, Бейли увидел, что снизу дисплей тоже круглый, как и наверху. Они находились в центре громадной пустотелой сферы.

– Хотите рассмотреть район подробней?

Скопище голубых и желтых точек впереди словно придвинулось ближе, заполнив собой большую часть электронного неба. Стали видны и вспомогательные пятнышки. Появились символы и идентификационные коды.

– Теперь MARHIS читает мои мысли, Бейли. Точно так, как описывал Портер перед своим неудачным... падением с трона. Мне нужно было лишь смотреть и думать; теперь я вижу и знаю. Я могу проследить перемещение информации в любой точке земного шара.

Бейли вспомнил стальную башню, унизанную тарелками микроволновых и спутниковых антенн. Значит, вот как MARHIS связался с компьютерными центрами всего мира... Значит, Готтбаум спланировал все задолго до завершения проекта "Лайфскан".

– Да, работы вам хватало...

– Я провел здесь двадцать субъективных лет. Двадцать лет доводки MARHISа – с некоторой, должен признать, помощью Портера – и исследования сети изнутри. Можете ли вы вообразить, как легко взломать систему, когда разум работает в тысячу раз быстрее обычного, а данные – чувствуешь? И теперь нет такого места, куда я не смог бы проникнуть. Я вездесущ!

– Очень впечатляюще,– сказал Бейли.– Значит, все это вы и хотели мне поведать? Просто для того, чтобы хоть кто-то смог оценить, что вы сделали, и признать, что получилось ловко?

– Мне не слишком нравится ваш тон,– напряженно сказал Готтбаум.– Но я не стану отрицать, что мне нужна аудитория – особенно сейчас. Смотрите внимательно.

Светящиеся точки, одна за другой, начала наливаться красным.

– Я активирую свои клоны,– пояснил Готтбаум.

– Клоны? То есть, копии вашего разума, о которых говорил Портер?

Он и Френч сказали, что они не смогут работать без специального оборудования MARHISа.

Готтбаум презрительно рассмеялся.

– Программа может посостязаться с оборудованием. Вначале я инсталлировал процедуры, пародирующие внутреннюю структуру MARHISа. А затем наложил на них мою нейтральную схему. Конечно, потери при этом неизбежны: мои клоны гораздо медленнее меня и сведены к базовым. Но они не глупее меня. Чтобы вам было понятнее: вирус, который не только размножается, но мыслит! Кто сможет остановить его? – Готтбаум хихикнул. Он был гораздо оживленнее, чем когда-либо прежде. Он словно был пьян.Конечно, мои планы занимают много памяти. Но, как только они пройдутся по своим системам и поместят там файлы, памяти у них станет более чем достаточно.

– Это мы и наблюдаем? – В Бейли проснулось недоверие. Зрелище было вполне абстрактным, и даже прекрасным в своей стерильности. Но если это – действительно изображение множества компьютерных систем...

– От уничтожения правительственных баз данных меня ничто не удерживает,– сказал Готтбаум.– Бюрократия – паразит, пожирающий труд индивидуумов. Она имеет не более прав на жизнь, чем колония плесени. Смотрите – вот старый IBM401 в ЦРУ! А это – "Крэй" Департамента Здоровья и Соцобеспечения! Теперь он мой! А вот готовы Инженерные войска – наконец-то! Федеральная комиссия по коммуникациям, Бюро Полезных Ископаемых, Комиссия по Атомной Энергетике...– Он снова засмеялся. Старческое кудахтанье плохо соответствовало по-юношески шумному проявлению восторга.– Господи боже мой, сколько десятков лет ждал я этой минуты! Так, пошли за границу. Видите, там, сзади? Китай. Великобритания. Бейли, это просто резня! Они даже не знают, что с ними происходит!

– И что дальше?! – громко, яростно крикнул Бейли.Объявите себя всемирным диктатором?!

– Жопа вы тупая.– Готтбаум придвинулся к Бейли, тот чувствовал его дыхание на лице.– Безмозглое бюрократическое говно. Я хочу уменьшить контроль, а не увеличивать. Думаете, мои клоны в сети присвоят казну или в президенты меня инсталлируют? Не-ет, батенька, они будут сидеть и ничего не делать, а лишь присматривать, чтобы все эти компьютеры никогда больше не заработали! – Он отвернулся. Бейли увидел его профиль Готтбаум склонил голову набок, озирая свою вселенную, точно дирижер, всматривающийся в гигантский оркестр. Почти все точки уже покраснели; по темному небу словно разбрызгали тысячи маленьких капелек крови.

– Вначале вы хотели добиться этого легально, так? сказал Бейли.– Тогда, в 90-х. Выступали на телевидении, говорили речи, пытались пустить время вспять, децентрализовав все, уничтожив государственные службы. Людей это не заинтересовало, однако вы, похоже, решили не спрашивать их согласия. Навязать им свое решение.

– То есть, освободить их,– резко сказал Готтбаум.

– Верно. Освободить для голода. Все системы: и торговые, и финансовые сети...

– Нет! – Готтбаум ударил кулаком по металлическим перилам. Перила грохнули.– Вы – что, имбецилом меня полагаете? Я не говорил, что собираюсь очищать каждую систему. Я – разумный вирус, понимаете? Достаточно разумный, чтобы отличить паразита от живого, полноценного узла. Частновладельческие банки функционируют. Транспортные системы, телекоммуникации, даже некоторые местные силы охраны правопорядка. Умрет лишь гигантский мертвый груз централизованное правительство. Системы "кормушек", специальных вспомоществований, попечительства, всякие войны различных мелких диктаторишек. Международный Красный Крест, Всемирный Банк, Государственный Запас, Международный Валютный Фонд – все механизмы, тормозящие торговлю и требующие все новых и новых механизмов, которые якобы помогут старым работать на всеобщее благо. Политики более не получат ничего; они не смогут отныне заставлять людей подчиняться их дурацким законам, и мы освободимся от всех этих налогов. Невмешательство, Бейли! И если даже вырубят все системы, если даже прочистят каждый файл программ – я так широко распространил и хорошо замаскировал мои клоны, что невозможно будет уничтожить все до единого. А даже единственный оставшийся тут же реинфицирует всю сеть! Сеть – вот что такое бюрократия! Без нее правительство нежизнеспособно!

– Изобретут винципы,– сказал Бейли.– А защитные программы отыщут вирус. Не один вы такой замечательный хаккер.

Готтбаум счастливо рассмеялся.

– Я – единственный, существующий в миллионе копий! Именно так – миллион копий. Единственный, манипулирующий данными одной силой мысли. Я демонтирую их вакцины – это все семечки. Мои клоны станут информированной полицией; они сокрушат любую систему, перераспределяющую блага, создающую монополию либо ограничивающую свободу. Знаете, Бейли, как говорили мы тогда, давно, в те дни, когда все, казалось, шло к тому, что власть имущие ослабят хватку и пойдут на проведение кое-каких реформ? Власть – народу?

Бейли вгляделся в темноту. Старик вскинул к плечу кулак в архаичном салюте.

ЖЕРТВЕННОСТЬ

Через несколько минут тьма рассеялась, и Бейли обнаружил, что находится на большой белой арене. Небо над головой сияло голубизной. Солнце стояло в зените; яркий свет заставил его зажмуриться. Понятно: он вернулся в тот самый сценарий, с которого началось его пребывание в MARHISе.

Готтбаум стоял перед ним. Эйфория старика потухла, сменившись утомленным удовлетворением. Он был весьма похож на актера, только что сошедшего со сцены после изнурительного сольного представления.

Обратившись по сторонам, он обратился к Бейли:

– Итак, занавес! – сказал он.

Бейли настороженно взглянул на него.

– Что вы хотите сказать?

– Хочу сказать, что пора прощаться.– Он сунул руки в карманы штанов и ссутулился.– Я собираюсь покончить с MARHISом.– С этими словами старческие морщины на его лице, казалось стали глубже.– Нелегко, что и говорить, но надо.

– То есть, сокрушив все, что можно, вы хотите, справедливости ради, уничтожить и свой труд?

– Я ничего не уничтожал.– Голос Готтбаума звучал устало. Казалось, его совершенно не интересовал дальнейший спор.Грядут кое-какие социальные неурядицы. Люди привыкли быть под присмотром; для них предоставленность самим себе станет сильным потрясением. Возможно, некоторые не справятся с этим. Однако существует естественная тяга человека к свободе. А свобода взрастит совершенно новый динамизм.

– Известный также, как неуправляемая эксплуатация и спекуляция,– добавил Бейли.– Анархия.

– Нет. Мои клоны несколько обуздают большие пропорции, пытающиеся подавить свободную конкуренцию. И, во всяком случае, анархия – не такая уж плохая вещь. Понятие это подразумевает, что мы доверяем здравому смыслу народа, не заставляя последний полагаться на распоряжения свыше. Я никогда не стеснялся того, что я – анархист. И всегда делал все, что мог, дабы направить мир по этому пути. Даже пистолеты, которые, как вам известно, Френч обменяла на модули памяти. Если уж правительство имеет танки, разве не будет логичным предоставить гражданам возможность защищаться?

Он явно отвлекся. Теперь, достигнув цели всей своей жизни, Готтбаум, похоже, решил совершить экскурс в прошлое, пройтись по вехам своего жизненного пути.

– MARHIS,– напомнил Бейли, чувствуя себя Розалиндой Френч, старающейся добиться толку от Портера.– Вы сказали, что собираетесь покончить с MARHISом.

– Да-да. Придется, ничего не попишешь. Вы не у курсе: ваша жена пробиралась в купол. Баттеруорт пустил, идиот. Даже если мы избавимся от нее, рано или поздно кто-нибудь другой пронюхает. А я не хочу, чтобы власть над MARHISом попала в чужие руки. Штаты еще не завтра к утру обратятся в прах; они будут драться за свою жизнь, и если правительство доберется до MARHiAа, оно успеет принести людям гораздо больше вреда. Итак, я не боюсь умирать – я сделал свое дело. И миллион моих клонов продолжит бой.– Он впился взглядом в Бейли.– А что делать с вами? Хотите быть стертым? Или поместить вас в хранилище, за компанию с Френч и Портером?

– Спасибо,– сказал Бейли.– Спасибо вам огромное за столь богатый выбор. Жизнь мою пустили к херам собачьим, включают меня, выключают, как утюг...– Он встретился взглядом с Готтбаумом, чувствуя нарастающую внутри ярость невыносимую от сознания собственного бессилия. Человек перед ним – не настоящий, кровь не струится в его венах. Он даже больно сделать ему не может, не то, что отдать под суд.

А Готтбаум отвернулся. Казалось, он совершенно забыл о Бейли.

– Я всегда верил в жертвенное предназначение. Много лет – десятки лет! – принес я в жертву собственному представлению о лучшем мире. Наверное, такому зассанцу, как вы, трудно это понять. Все, что вам нужно – это чек на жалованье, ничтожный домишко, жена и ребенок. И все же я подарю вам возможность к продолжению вашего нудного существования, даже после того, как я умру. Хотите, или как?

Бейли собрал все силы, чтобы совладать с яростью.

– Хочу.

– Хорошо. Последняя просьба?

Да, понял Бейли, он действительно собирается выключить его, точно так же, как выключил всемирную информационную сеть.

– Я хочу поговорить с женой.

– Что ж, выполнимо. Она тут уже некоторое время пробивается к вам. По нашим меркам – несколько месяцев, а по ее несколько минут. Ладно, валяйте. У вас – тридцать субъективных секунд. Надеюсь, вы выжмете из них все, что можно.

Едва Готтбаум закончил фразу, образ его распался на микроскопические пылинки. Облачко медленно растаяло в воздухе.

На белой площади под ясным небом возник белый экран. Пять футов в высоту, три – в ширину; просто поставленный вертикально полупрозрачный прямоугольник. Экран покрылся мозаикой расплывчатых разноцветных клякс, и тут же цветные пятна образовали изображение. Шерон сидела в черном кожаном кресле, подавшись вперед и с нетерпением глядя в окно в мир Бейли.

– Джим! – вскрикнула она.

Значит она увидела его – или его изображение, переданное в реальный мир какой-то системой.

– Шерон...– Он неуверенно шагнул к ней.

– Что там случилось? – Она была вне себя от беспокойства.– Сказали, что произошел катастрофический сбой в системе, и связь не установить...

– Нет. Просто Готтбаум, наверное, сознательно отключил внешние коммуникации. Но... Господи, у нас так мало времени...

(Пятнадцать секунд,) – сказал синтетический, бесплотный голос.

MARHIS, понял Бейли.

– Готтбаум сошел с ума,– заговорил он. стараясь успеть сказать как можно больше.– Чистит системы по всему миру. Собирается также покончить с MARHISом. Сказал, что поместит меня в хранилище. Я только хотел сказать, как люблю тебя и Деймона, и...

MARHIS умер.

СЕМЬЯ

Он услышал шум прибоя.

К нему почему-то вернулась память о детстве на родительской ферме. Там он был окружен сушей, от моря его отделяли мили и мили, и величайшим из возможных роскошеств, куда более желанным, нежели городской неитхауз или полный слуг особняк, полагал он маленькую комнатку с окном, выходящим на море. Он любил тайны, а море всегда окружал таинственный ореол: волны, шум прибоя, постоянная переменчивость казались маской, под которой море прячет от него свои секреты.

Однажды он приобрел симулятор – программу со звуком прибоя, и засыпал под нее. Волны, бьющиеся о берег, заглушили родительский телевизор в гостиной и стрекот сверчков за окном спальни. Но симулятор не звучал, точно так, как настоящее море, сколько Бейли ни возился. И уж конечно, совсем не то слышалось ему сейчас.

Ветер доносил до него крики морских птиц. Открыв глаза, он увидел прямо перед собой океан: буруны кипели и пенились, разбиваясь о берег и распластываясь по песку.

Вначале он просто смотрел, не задумываясь о том, что видит. Затем пришло понимание: ведь это же невозможно! Буруны лениво омывающие берег, пляшущие вдали белоснежные барашки, сырой, соленый ветер, пена, кипящая и шипящая в полосе прибоя – все это лежит далеко за пределами возможностей MARHISа.

Опустив взгляд, он обнаружил, что сидит в старомодном кресле качалке, одетый в линялые джинсы и рубашку из шотландки. Босые ноги покоились на вышитом тамбуром половике в центре деревянного, до глубокого темного блеска отполированного пола. Он был один в комнатке с белыми оштукатуренными стенами. На столике с раздвижными ножками и откидной крышкой стояла керосиновая лампа. Двустворчатая стеклянная дверь перед ним была распахнута, за ней виднелась пустынная бухта и чайки, снующие над волнами.

Пахло солью и водорослями. Бейли приподнялся, и кресло скрипнуло под ним. Посмотрев вниз, он заметил, что ногти на ногах слишком уж отросли и нуждаются в стрижке. Потрогав подбородок, он нащупал щетину – более чем недельной давности. Поднеся к глазам руку, он растопырил пальцы и принялся разглядывать мелкие морщины на коже, тоненькие крошечные волоски, легкую голубизну вен под кожей. На крайней фаланге был небольшой шрам. Он вспомнил, откуда: вырезал складным ножом валентинку[?] для Шерон.

Кто-то постучал в дверь позади. Он резко обернулся – и почувствовал, как мускулы сопротивляются внезапному движению. Он был слаб, голова кружилась, точно после долгого прибывания в постели. И еще очень хотелось есть.

– Кто там?

Голос сорвался с непривычки. Бейли моргнул и прокашлялся.

Дверная ручка с тихим скрипом повернулась, дверь распахнулась, и в комнату вошла Шерон.

Встав с кресла, Бейли замер от изумления. На ней были белые штаны и ярко-зеленая футболка. Она лучезарно улыбалась. Она бросилась к нему, и он пошатнулся от неожиданности. Она так сжала его в объятьях, что он едва не задохнулся.

– Легче, легче!

Нахлынувшие чувства даже испугали Бейли: столь мощен был их поток. Он обнял ее, и тогда она поцеловала его. Когда же они целовались в последний раз? Это было откровением – открытием заново нежного, мягкого прикосновения к ее коже.

– Ты в порядке? – спросила она.– Все хорошо?

– Я...– Он едва мог говорить. Он сморгнул слезы с глаз. Как глупо... Но – плевать.– Это ты? – Заглянув ей в глаза, Бейли коснулся ее щеки.– Где... то есть, как?..

– Сядь! – велела она, подтянув поближе одно кресло и тоже усаживаясь.– Давай, садись.

Он неуверенно двинулся к своему креслу, боясь, что стоит ему отойти от Шерон хоть чуть-чуть, та исчезнет. Усадив его, она сжала его руки в своих и посмотрела ему в глаза. Океан за ее спиной мягко поглаживал берег; чайки все так же сновали над волнами.

– Мы не в MARHISе,– сказал он.– Ты как-то вызволила меня?

– Да.– Она быстро кивнула.– MARHIS теперь далеко в прошлом. Далеко-далеко.

Он с облегчением рассмеялся. Напряжение пропало.

– Насколько же далеко?

– Неважно.– Она часто-часто покачала головой.– Я должна тебе все рассказать. Вообще-то рассказ небольшой, но лучше я начну...