Текст книги "Вечная любовь (Бессмертие любви)"

Автор книги: Чарлин Кросс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

– Да, знала, – крикнула Гвенифер и пыталась вырваться из рук крепко державших ее охранников. – Мы этот план обдумывали с ним вместе.

Генрих кивнул, и Алану отпустили. Она шагнула к Гвенифер.

– Неужели ты бы убила меня, только для того, чтобы самой выйти за Гилберта?

– Я любила его, и он любил меня. Впрочем, почему «только»? Я не только хотела выйти за него замуж, но еще и отомстить.

– Отомстить? Но за что?

– Отомстить за то, что твой отец сделал с моим отцом. Я ненавидела твоего отца. Мне удалось отомстить за смерть Хайвела. Убийца моего отца не остался без возмездия.

Алана широко открыла глаза.

– Ты?! Но ведь тебя даже близко не было там, где мой отец упал с лошади.

Гвенифер приосанилась.

– Это вовсе не был несчастный случай. Я подрезала подпругу его седла. Потому-то он и упал. Потому и сломал свою мерзкую шею.

Только сейчас Алана сообразила, что ведь и вправду, всякий раз, когда ее навещала Гвенифер, непременно случалось что-нибудь ужасное. То Алана чуть не утонула, и именно тогда умер Гилберт. А теперь вот это ее поведение на разбирательстве. Что же касается самого первого раза, то хоть Гвенифер и винит Родри в смерти ее отца, все ее обвинения – чистой воды вранье.

– Хайвел погиб из-за своего собственного коварства, Гвенифер. Когда наш дед умер и начали делить земли, оставшиеся от него, то Хайвел был недоволен своей долей наследства. Он попытался захватить также и землю, доставшуюся его брату, что и привело к конфликту. Родри был поставлен в такие условия, что вынужден был защищаться. Хайвела убила его собственная жадность. И более ничего.

Гвенифер решительно не хотела признавать правду.

– Это была земля моего отца, – выкрикнула она. – Теперь это должна быть моя земля. Но ты украла мою землю. Я тебя потому и ненавижу, что ты сумела присвоить себе все, что только было мне дорого. Ты отняла у меня отца, землю, Гилберта. Но я знала, что тебе это даром не пройдет.

«Вот откуда клок туники», – подумала Алана. Именно Гвенифер и положила его на постель.

– А как же тебе удалось достать клок с одежды Гилберта? – спросила Алана.

– Я дождалась, когда Мэдок покинет замок, и незаметно прокралась следом за ним. В лесу он пытался все улшси сжечь на костре. Но тут начался дождь, огонь погас. Мэдок закопал то, что еще не сгорело. Но как только он ушел, я тотчас же все откопала, все эти улики. С тех самых пор они хранились у меня в ожидании, когда подвернется подходящий момент, чтобы их использовать. Твой нормандский муж с самого начала подозревал тебя. Ну, я и полагала, что будет вполне справедливо незаметно подложить ему кусок туники, когда вы будете абсолютно счастливы. Так я и сделала. И мой план сработал. Потому-то вскоре я и смогу увидеть, как ты болтаешься на виселице. Вот тогда я буду чувствовать, что полностью отомщена.

– Нет уж! – перебил ее Генрих, к которому тотчас же обратились взоры присутствующих. – После того как мне стали известны новые факты, Алана из Ллан-голлена не будет повешена. Ты, молодая особа, в своих показаниях была предвзята. Ты не просто лгала, но лгала с умыслом, желая, чтобы твои слова привели к казни невинного человека. Ты и Гилберт вместе желали смерти Аланы. А кроме того, ты только что сама призналась, что убила собственного дядю. Гилберт получил по заслугам. – С этими словами Генрих посмотрел на Риса. – И я могу лишь добавить, что так ему и надо. – Генрих вновь обернулся к Гвенифер. – Но следует воздать по заслугам также и тебе. И потому вот мой приказ: то наказание, которое прежде я предназначал твоей кузине, будет теперь твоим жребием. – И Генрих сделал жест рукой. – Отвести ее на виселицу!

Кровь отхлынула от лица Гвенифер. Казалось, что еще немного – и она упадет в обморок. Двое охранников, поддерживая вмиг ослабевшую Гвенифер с обеих сторон, повели ее и усадили на лавку. Один из охранников пытался найти веер, а другой принес воды. Только тогда Гвенифер очнулась.

Выхватив из привязанных на поясе ножен отточенный нож, она рывком поднялась с лавки. Некогда симпатичное лицо ее было сейчас искажено гримасой ненависти, в глазах застыла дикая злоба.

– Ненавижу! – крикнула она и направила острие лезвия прямо в сердце Аланы.

Алана стояла и молча следила за приближением кузины. Она слышала, как рядом раздался крик Пэкстона, как выругались охранники, которые все еще держали его с обеих сторон. Рис и Дилан попытались было оттолкнуть Алану, вывести ее из-под удара. Затем Алана увидела прямо перед собой Гвенифер, которая вдруг вздрогнула, словно споткнулась. Лицо Гвенифер внезапно застыло, и она упала к ногам Аланы лицом в грязь. Стрела торчала у нее из спины.

У Аланы отчаянно стучало сердце, каждый удар которого сильно отдавался в ушах. Она подняла глаза и посмотрела на человека, стоявшего позади Гвенифер. Генрих стоял прямо, лицо его было мужественно, губы сжаты. Медленно он опустил арбалет.

– Вот так, женщина, каждый предатель получает по заслугам, – сказал он, обращаясь к безжизненному телу Гвенифер. Затем он поднял глаза и посмотрел на Алану. – Выпавшая ей смерть все же более легкая, чем казнь через повешение. Ей устроят достойные похороны.

Передав арбалет одному из своих охранников, Генрих сделал знак рыцарям, которые прежде держали Гвенифер. Когда они подняли и понесли тело Гвенифер из палатки, Алана не выдержала, отвернулась. За телом двинулся отец Джевон. Желая почувствовать объятия мужа, Алана взглянула на Пэкстона. Однако его все еще удерживали с обеих сторон, и ободрить жену он никак не мог.

– Отпустите моего рыцаря и развяжите ему руки, – распорядился Генрих. – Развяжите также и его супругу. – И пока с пленников снимали кожаные ремни, Генрих подозвал жестом сэра Грэхама, который стоял в задних рядах и только сейчас подошел поближе. – Подними шпоры и принеси их, – приказал Генрих.

Как только сэр Грэхам выполнил приказание, Генрих подозвал к себе Пэкстона и Алану, всем остальным повелев отступить немного назад.

Отвязав ремни со своих собственных шпор, чтобы заменить ремни, прежде обрезанные на шпорах Пэкстона, Генрих присел у ног Пэкстона и принялся прилаживать ему эти знаки рыцарского достоинства.

Не поднимаясь, Генрих вскинул голову и посмотрел на Пэкстона.

– Ты назвал меня глупцом и усомнился в моей мудрости. И все присутствующие тут слышали твои слова, – тихо сказал он. – За это я мог бы вздернуть тебя на виселице. Но я воздержусь. Ты так веришь своей жене, что даже хотел быть повешенным возле нее. Что ж, подобное мне очень по душе. Но только помни: я полностью был уверен в ее виновности. К счастью, приехал ее дядя и раскрыл ту ложь, что прозвучала из уст ее кузины. Знай также еще и вот что: я всегда заинтересован в справедливости. Потому и решился изменить собственное решение. И именно поэтому я сам, своими руками надеваю на тебя шпоры. Я также прощаю тебя за то, что ты сказал в мой адрес. Но если только ты вынудишь меня вторично лишить тебя шпор, знай, во второй раз прощения не будет. – Он поднялся в полный рост и посмотрел прямо в глаза Пэкстону. – Ты меня хорошо понял?

– Да, сир, – сказал Пэкстон. – Я вас очень хорошо понял. То, что я говорил в ваш адрес, было сказано исключительно от безвыходности. Я хочу, чтобы вы поняли это. Мне сейчас очень приятно слышать из ваших уст слова прощения. Однако хочу сказать, что если мне придется защищать свою жену, или вас, моего короля, или самого презренного раба и если судьба опять загонит меня в угол, то я буду вести себя так же. Это вопрос верности тем идеалам, которые я ценю.

Генрих внимательно посмотрел в глаза Пэкстону.

– Ты честен со мной. Мне хотелось бы, чтобы эта добродетель была у всех моих вассалов. Мне приятно слышать, что и на твоего короля распространяется твоя верность, – он похлопал Пэкстона по плечу. – Ты всегда отлично служил мне, и я признаюсь, что король, имеющий подобных рыцарей, не может не испытывать гордости. Все то, что раньше я обещал тебе, теперь твое. Я желаю тебе, сэр Пэкстон, долгой и счастливой жизни. Равно как и твоей супруге. И раз уж ты сам не исключаешь подобной возможности, я также хочу пожелать тебе много детей. А теперь, друзья мои, можете сопроводить леди Алану домой.

Поклонившись Генриху, Алана и Пэкстон обменялись радостными рукопожатиями. Когда они вновь смотрели на своего короля, у того взгляд светился лукавством.

Генрих рассмеялся и спросил:

– Неужели это все, что вы можете сделать друг для друга? – Он игриво склонил голову набок. – Боже правый, вы ведь совсем еще недавно смотрели смерти в лицо, одновременно обещая друг другу любить вечно. Не скромничайте же теперь! Покажите всем присутствующим вашу радость и ваши чувства, так, чтобы все мы могли сейчас разделить ваше торжество.

Пэкстон обернулся к Алане и заглянул ей в самые глаза.

– Мой король отдал сей приказ. И я подчинюсь, с огромным притом наслаждением.

С этими словами он привлек ее к себе и поцеловал так страстно, что дрожь пронзила Алану от головы до ног. Вокруг раздались радостные крики. Пэкстон оторвался от жены и дал волю веселью. Его смех наполнил собой все вокруг.

– Откуда столько радости? – поинтересовалась она, чувствуя, как при ввде смеющегося мужа у нее самой рот расползается в улыбке.

Подняв жену, Пэкстон покрутил ее на руках, прежде чем опустить на землю.

– Откуда, говоришь? Да просто я счастливейший из всех живущих на земле мужчин, вот откуда, прекраснейшая моя жена.

– Рис-ап-Тевдвр, подойди сюда, – раздался голос Генриха.

Алана обернулась и увидела, как ее дядя подошел к королю Пэкстона.

– Насколько понимаю, – обратился Генрих к Рису, – ты прибыл сюда под знаменем мира.

– Не совсем. Если бы понадобилось, я готов был бы применить и силу. И этих намерений не скрывал.

Генрих приподнял бровь.

– Ты выказал большое мужество, Рис-ап-Тевдвр, придя сюда и пытаясь защитить свою племянницу, и потому я распоряжусь, чтобы тебе и твоим людям разрешено было беспрепятственно возвратиться домой. Очень надеюсь, что в следующий раз будет мирный повод для нашей встречи. Не хотел бы я встречаться с тобой на поле брани. В случае войны и тебе, и мне не поздоровится. Сэр Пэкстон и другие рыцари проводят нас, так чтобы вы могли беспрепятственно пересечь вал Оффы.

– Судя по тому, что мы тут видели, как только нормандец и его люди окажутся на территории Кимри, не нам, а им понадобится наша защита, – заметил Рис.

– Я расценил бы это как вашу личную услугу мне, если бы вы позаботились об их добром здравии, – сказал Генрих, переводя взгляд с одного на другого. – Ступайте с Богом, – сказал он и двинулся к выходу.

Когда мимо нее проходил Генрих и его свита, Алана присела, а Пэкстон склонил голову. Рис, Дилан, Мередидд, Карадог, Мэдок и Олдвин не шевельнулись: уэльсская гордость не позволяла выказывать знаков уважения английскому королю.

Как только король и его свита вышли, Алана взглянула на Олдвина.

– Никогда уже не надеялась вновь увидеть тебя, не говоря уже о том, чтобы увидеть дядю. Где же вы все были, когда я уезжала из крепости?

– Он сразу ринулся в лес, чтобы добраться до поселка и все нам рассказать, – пояснил Рис.

– Но как сам-то ты обо всем узнал, Олдвин? – спросила Алана. – Я никому, кроме Гвенифер и Мэдо-ка, не сказала, а они держали языки за зубами. – Она внимательно посмотрела на своего слугу и друга. – Стало быть, кто-то все-таки не сдержал своего слова?

– К счастью, это был я, – объявил Мэдок, – потому как в противном случае вы и ваш муж уже болталсь бы на виселице.

Она перевела взгляд с Мэдока ка Олдвина.

– Спасибо, что попытался привести подмогу. Я очень тебе признательна за заботу и внимание.

– В случае необходимости друзья всегда помогают в беде, – сказал Олдвин.

Алана приобняла его, затем повернулась к дяде.

– Если ты знал о Гвеяифер все это время, почему же ни единым словом не обмолвился?

Рис огляделся, желая выяснить, нет ли поблизости посторонних.

– Я и сам не знаю, да и не знал ничего. Алана нахмурилась.

– То есть как это так? Ты ведь сказал Генриху, что Гилберт умер с именем Гвенифер на устах.

– Ну, это я выдумал. Гилберт так упорно просил о пощаде, что у него в тот момент не было возможности произнести что-либо еще.

– Тогда как же…

– Пока мы добирались сюда, Олдвин все рассуждал о том, каковы же могут быть истинные причины, вынудившие Гвенифер настоять на том, чтобы сопровождать тебя в Честер. Я сказал, что, наверное, она желает свидетельствовать в твою пользу. Олдвин очень сомневался в преданности Гвенифер, тем более что Олдвин знал об их отношениях с Гилбертом. Он видел их вместе в лесу незадолго до смерти Гилберта.

– Ты никогда мне не рассказывал, – произнесла Алана, обернувшись к Олдвину.

– Я не хотел причинять тебе боль, – пожав плечами, ответил Олдвин.

– Впрочем, как бы там ни было, а я очень рада, что ты сообразил поделиться с Рисом увиденным. Потому как в противном случае мы с Пэкстоном были бы уже на виселице. – И вновь она посмотрела на Риса. – Ты ведь и сам никогда не доверял Гвенифер. Но при этом никогда не объяснял почему.

– Наш народ по природе своей страстный и мстительный. Ты и сама знаешь, что мы не оставляем ни единого оскорбления безнаказанным, как бы давно это оскорбление ни было нанесено. Поэтому, зная о том, что произошло между твоим отцом и отцом Гвенифер, я всегда удивлялся тому, как это она быстро все простила. Я не верил в ее искренность. И был, как выяснилось, совершенно прав.

– Да, совершенно прав.

Стоявший за спиной Аланы Пэкстон положил ей руку на плечо. Прикосновения его были осторожными и дружескими. Алана вздохнула. Прекрасная внешность Гвенифер маскировала ее душевное уродство. Алана могла лишь гадать, до какой степени кузина ненавидела ее, раз смогла сказать и сделать подобное. Явно она дурачила Алану все это время. Хорошо еще, что ей не удалось одурачить Риса.

– А почему же ты прибыл сюда, дядя? – спросила она, заставив себя не думать более о Гвенифер. – Ты же сам говорил, что между нами все кончено.

– Не мог же я позволить, чтобы тебя казнили за убийство Гилберта, тогда как он умер от моей руки и моего клинка. Впрочем, это вовсе не значит, будто я простил тебя за то, что ты вышла за нормандца. – Взгляд Риса обратился к Пэкстону. – Хоть я и готов признать, что этот несомненно лучше.

– Вот и я так думаю, – сказала Алана, глядя на супруга, во взгляде которого она сейчас читала любовь. Никогда раньше она не чувствовала себя такой счастливой, никогда о ней так не заботились. Это чувство было не сравнимо ни с чем.

– Ну как, нормандец, намерен ли ты возвращаться вместе с нами в Кимри? – поинтересовался Рис.

– Дом Аланы – это теперь также и мой дом, – заявил Пэкстон. – Да, я отправлюсь назад, в Кимри.

– Что ж, тогда нам пора, – объявил Рис. Мэдок, сэр Грэхам, Олдвин, Рис и все его сыновья покинули палатку. За ними последовали Алана и Пэкстон. Едва только они оказались под открытым небом, как услышали громкий звук: это рухнула наспех сооруженная из палаточных подпорок виселица. Алана взглянула на Пэкстона.

– А ведь он и вправду рассчитывал нас вздернуть.

– Да, твое упрямство чуть до беды не довело.

– Но ведь и вы, сэр, оказались не менее упрямы, когда кидались на него. Назвать своего короля глупцом – что же за это полагалось?

– Так или иначе, а ты бы даже после смерти не сумела бы уйти от меня, Алана из Лланголлена. Эти темные уэльсские глаза твои пленили меня в ту самую минуту, когда я впервые их увидел. Не мог же я спокойно видеть, как огонь потухнет в твоем взоре. Так ведь? И чтобы удержать тебя рядом, я был готов сражаться с ангелами рая и демонами ада. Ну, а если пришлось бы умереть, чтобы остаться с тобой рядом, – что ж, я готов был и умереть.

Алана почувствовала, как от этих слов радостно затрепетало ее сердце.

– Стало быть, ты так сильно любишь меня? Он обнял ее за плечи.

– Да. Больше всего на свете.

– Хотя я и не могу в это поверить, но я люблю тебя ничуть не меньше. Не меньше, нормандец.

Пэкстон прищелкнул языком.

– Да, и впрямь трудно поверить. А скажи-ка ты мне вот что, жена. В тот самый день, когда мы были на лесной поляне, почему тогда ты сбежала от меня?

Алана снизу вверх посмотрела на Пэкстона.

– Сказать тебе? – переспросила она, поправляя на груди тунику.

Пэкстон кивнул.

– Обязательно скажи. Она вздохнула.

– Я вдруг почувствовала, что влюбилсь в тебя по уши. Это так напугало меня, что, ничего лучшего не придумав, я сбежала.

Из груди Пэкстона вырвался смех.

– Пойдем-ка мы домой, Алана, – сказал он и подтолкнул ее в направлении палатки, где оставались некоторые вещи. – Пойдем, я докажу тебе, что бояться незачем.

– Ты уверен в этом?

– Абсолютно.

В этот самый момент лучи заходящего солнца осветили облака, так что те превратились в скопище рыже-золотых искр.

– Ой, Пэкстон, ты только посмотри! Правда, красиво?

– Красиво, – согласился он, разглядывая прекрасный вид, подаренный природой, и крепче прижимая к себе Алану. – Однако завтрашнему рассвету солнца я буду радоваться еще больше.

– Почему?

– Завтрашний рассвет будет означать, что начинается череда славных дней у нас с тобой, Алана. Покуда же до этих дней еще дожить нужно.

Она поняла его мысль. Закончится день – и исчезнут ложь, страхи, раздоры.

А завтра, как только взойдет солнце, новый день принесет любовь, доверие и преданность. И это никогда не исчезнет.

Алана с нетерпением дожидалась грядущего утра.

Эпилог

Северный Уэльс, осень 1157 г .

Ястреб высоко парил в небесной лазури, усердно выискивая добычу. На обращенном в сторону реки утесе, расположенном неподалеку от старой нормандской крепости, стоял человек. Он крепко обнимал свою жену, у которой был вполне округлившийся живот. Молча, они наблюдали за мощным ястребом, который красиво парил в небе.

– Он прекрасен, – сказала наконец Алана.

– Может, это не «он», а «она», – заметил Пэкстон, лаская живот Аланы.

– Я про ястреба.

– А я про нашего ребенка. Про того самого, которого, по твоим словам, у нас никогда не могло бы быть.

– Я была неправа.

– Нужно было сразу поверить мне, когда я сказал, что у нас может быть ребенок. Просто чтобы в этом убедиться, нужен соответствующий мужчина.

Алана улыбнулась ему.

– Да уж, действительно. И этот мужчина превосходно справился со своей задачей.

– Я же говорил тебе!

– А я чуть было не испортила все на свете, – призналась Алаиа.

– Не нужно думать о том, что едва не произошло. Нужно думать о сегодняшнем дне. Мы живы-здоровы, таким же будет и наш ребенок. Вот ведь что главное.

– Да, ты прав. – Некоторое время она молчала. – Вчера я разговаривала с человеком, прибывшим от Риса. Он сказал, что в поселке все нормально. Дядя шлет мне привет.

– Ну не мне же ему слать приветы, полагаю.

– Дай ему время. Ведь вон сколько времени ему понадобилось, чтобы понять, насколько ты лучше моего первого супруга.

– Если он и вправду понял, это очень мило с его стороны, потому что я как-никак нормандец. – Пэкстон вздохнул. – По крайней мере, он прибыл тогда, когда его помощь была нам необходима.

– И если подобная необходимость вновь возникнет, он опять придет на помощь. А все люди тут, в крепости, тебя и вовсе считают настоящим героем. Ты ведь спас мне жизнь, рискуя своей жизнью. Их это настолько поразило, что теперь они будут преданы тебе по гроб жизни.

– Так и должно быть, – сказал Пэкстон. – В конце-то концов, я же их господин.

На некоторое время установилась тишина.

– Как там Дилан? – поинтересовался Пэкстон. – Простил ли его Рис?

– Ну, их отношения еще немного натянутые, во всяком случае, не такие хорошие, как прежде. Но все рано или поздно утрясется. Дилан обещал при первой возможности приехать к нам в гости. Говорят, он сейчас строит собственный дом, чтобы в один прекрасный день привести туда жену.

– Буду рад вновь увидеться с ним. Из всех людей, что живут в поселке, мне он особенно симпатичен.

– И я его люблю.

– Представь, сладкая моя, – сказал он, проводя рукой в направлении окрестных земель, – все, что мы тут видм, – это наше. А в один прекрасный день это все будет принадлежать нашему сыну, а потом сыну нашего сына.

– В Уэльсе существует закон: если нет сыновей, то дочери наследуют.

– А разве мы в Уэльсе?

– Мы в Кимри.

– И, стало быть, должны поступать соответственно, так ведь?

– Да. – Алана помолчала. Затем она кивнула в направлении долины, простиравшейся перед ними. – Не потому ли ты женился на мне? Чтобы иметь свой собственный дом, а?

– Это лишь часть причины, очень небольшая часть, могу тебя уверить.

– А что же тогда представляет большая часть?

– Ты, сладкая моя.

– И ты действительно хочешь, чтобы я во все это поверила?

Он повернул ее к себе и посмотрел Алане в глаза.

– Действительно хочу. – Он улыбнулся и еще крепче обнял ее. – Знаешь, о чем я вспомнил сейчас? Мне почему-то всегда хотелось любить тебя прямо здесь, на утесе. Что ты на это скажешь? Позволишь на сей раз?

– Среди белого дня, так, чтобы все могли нас видеть?!

– Да нас никто не увидит, – сказал он, и его губы приблизились к ее губам. – Верь мне.

Его горячее дыхание слилось с дыханием Аланы. И тогда Алана ответила:

– Всегда верю тебе, мой доблестный нормандский рыцарь. Всегда.