Текст книги "Вечная любовь (Бессмертие любви)"
Автор книги: Чарлин Кросс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
Мэдок?
Гвенифер?
Олдвин?
Но какую же при этом могли они преследовать цель?
– Ну и ну! Разрази меня гром, если это не Пэкстон де Бомон! Мне казалось, я видел тебя едущим бок о бок с какой-то уэльской шлюхой. И какими же судьбами ты здесь?
Сразу узнав этот голос, Пэкстон обернулся.
– А, так, значит, змея выбралась-таки из своей норы? – – сказал он прищурившись и глядя сейчас на сэра Годдарда. Этого рыцаря он хотел сейчас видеть меньше всего. – Я непременно сообщу Генриху о том, что в тюрьме Честерского замка следует сделать более надежные запоры.
– Не трудись, – сказал Годдард. – Именно Генрих и выпустил меня из тюрьмы.
– Минутная ошибка, я уверен, – сказал Пэкстон, слезая с коня.
Сэр Годдард загородил проход Пэкстону и нагло улыбнулся тому в лицо.
– У тебя нет ни власти, ни силы держать меня в тюрьме.
– Все, что происходило с тобой, было результатом королевских решений. Однако если ты сейчас же не уйдешь с дороги, то именно я определю твою судьбу! Отойди немедленно, пока я не потерял терпения. Ты однажды уже имел возможность узнать, каков я в гневе. Или, может, желаешь повторения? – Пэкстон нахмурился. – Насколько я помню, мой кулак встречался с твоим лицом не один раз, а около полудюжины. Если не хочешь испробовать опять, поторопись убраться отсюда.
Сэр Годдард отошел с пути Пэкстона. – Как великий хозяин желает, – язвительно произнес он.
Пэкстон сделал вид, будто не расслышал самых последних слов рыцаря. Отдав поводья одному из часовых, Пэкстон, обратившись к другому часовому, назвал свое имя. Часовой поднырнул под палаточный полог, а через несколько секунд возвратился и попросил Пэкстона войти.
Пэкстон заколебался.
Следует ли ему это делать? Или нет?
С одной стороны, он давал присягу, но с другой – речь шла о жизни Аланы. От напряжения он даже стиснул зубы. Желает он того сам или нет, Пэкстон обязан подчиниться обстоятельствам.
Он шагнул внутрь палатки.
Почему же в таком случае ты не скажешь ему правду?
Ходившая из угла в угол палатки Алана остановилась и повернула голову в сторону Мэдока, который мог свободно входить и выходить отсюда. С момента приезда она впервые осталась наедине со слугой и впервые они могли свободно поговорить.
За час, прошедший с момента, когда она видела Пэкстона, к ним подъехала повозка, посланная по приказу Генриха. Там были три палатки и несколько соломенных постелей. Парусиновые конструкции имели разные размеры: самая маленькая палатка предназначалась Гвенифер, самая большая – людям Пэкстона, а также Мэдоку и отцу Джевону. Средняя палатка предназначалась для нее и – она полагала – для ее мужа. Эту последнюю раньше прочих установили и натянули. Алану поместили внутрь, а около входа поставили часового.
– Почему я не рассказываю ему правды? Да потому, Мэдок, потому что именно я, а не кто иной, должна предстать перед Генрихом, – пояснила Алана.
– Почему?
– Если я буду утверждать, что сделала это в целях самозащиты, то у меня будут определенные шансы на королевскую снисходительность. Я расскажу Генриху, как все происходило на самом деле, однако ни про Риса, ни про кузенов не упомяну, иначе Генрих будет полагать, будто речь идет о крупном заговоре против его вассала.
– Но вы очень многим в таком случае рискуете, – сказал Мэдок. – Если не хотите называть Генриху действительных участников убийства этого скота, назовите мое имя. Я уже достаточно пожил на свете. Если вас повесят, мне будет очень жаль. Вы еще такая молодая.
Предложение слуги растрогало Алану. Он многие годы верой и правдой служил ей, а еще раньше отлично служил ее отцу. Не было у нее более преданного слуги, чем Мэдок. Нет, она не может допустить, чтобы он взял всю вину на себя.
– А какую же ты назовешь причину убийства Гилберта? – спросила Алана.
– Скажу, что защищал вас.
– Это ведь будет означать, что в тот день ты тоже был возле реки. Я уверена, что Генрих спросит, почему Гилберт пытался убить меня, когда тут же рядом находился свидетель. Ну, а если Генрих еще спросит у тебя, каковы были твои отношения с Гилбертом, что тогда ты скажешь?
Мэдок криво усмехнулся.
– Вы же отлично знаете, что я ненавидел его.
– Да, но ты что же, так и намерен ответить Генриху? Если да, то твоя участь предрешена. И кроме того, в твоих словах Генрих увидит намек на заговор против его вассала. А если ты солжешь и скажешь, будто уважал Гилберта, твои показания легко будут опровергнуты. Говорят, что Генрих чрезвычайно проницательный человек, а тебя, Мэдок, так легко вывести из душевного равновесия. Ты наверняка не сможешь промолчать, когда речь зайдет о тех людях, что пытаются отнять у нас наши земли. Ты ведь ненавидишь всех нормандцев и также ненавидишь их короля. А норов Генриха известен. Как только ты позволишь себе что-нибудь в этом роде – а я в этом не сомневаюсь, – он, пожалуй, прикажет убить тебя на месте. Так что нет, Мэдок, я не позволю тебе оговаривать себя. Именно я должна предстать перед ним. Я одна, и более никто.
И быть ей одной, потому что Алана очень сомневалась, что Пэкстон захочет свидетельствовать в ее пользу.
И зачем только он вошел в ее жизнь! Алана никогда раньше не испытывала такой боли. Так его любить – и знать в то же время, что он отнюдь не разделяет ее чувств. Боль в груди была невыносима. Ну хоть когда-нибудь это кончится?
Только с ее смертью, решила она.
Алана услышала рядом с палаткой голоса. Полог поднялся, и Пэкстон вошел внутрь. Он сперва посмотрел на нее, затем его взгляд остановился на Мэдоке.
– Оставь нас, пожалуйста, – сказал он.
Тон его был сдержанным, и Алана почувствовала холодок страха, пробежавший у нее по спине.
– Но вы ведь не можете допустить, чтобы этому делу был дан ход, – сказал Мэдок и, сощурившись, посмотрел на Пэкстона. – Она…
– Мэдок! – крикнула Алана, полагая, что слуга намерен сейчас все выболтать. – Мой муж попросил тебя выйти отсюда.
– Ну-ка, ну-ка, – перебил ее Пэкстон. – Что это ты намеревался только что сказать, Мэдок?
Взглядом, исполненным мольбы, она впилась в Мэдока, умоляя его не говорить ничего, что может выдать ее план. В ответ Мэдок плотно сжал зубы и посмотрел на Алану.
– Так, ничего особенного, – объявил Мэдок, повернулся и выбежал из палатки.
– Ну, ты хотел о чем-то со мной поговорить? – спросила Алана, как только они с Пэкстоном остались вдвоем.
– Я только что разговаривал с Генрихом. Через некоторое время мне велено привести тебя к нему.
Алана осознала приближение опасности. Однако она постаралась справиться со своими чувствами и сохранить предельное спокойствие.
– И какова же была его реакция на твои слова о том, что я убила Гилберта?
– Не был удивлен этим сообщением, но и обрадован тоже не был.
– Стало быть, он разгневался?
– Ну, мне доводилось видеть его и более сердитым. – Пэкстон склонил голову и изучающе посмотрел на нее. – Ты ведь, кажется, говорила, что не боишься предстать перед ним? Если это так, какое тебе дело до его настроений?
Сердце Аланы часто и сильно забилось.
– Я вовсе не боюсь предстать перед ним, – заявила она. Может, если бы она повторила эти слова несколько раз вслух, ей удалось бы поверить, что все это так, в сущности, и есть. А может, и не удалось бы, кто знает. – Мне просто хотелось узнать, чем все это может кончиться.
– Грозит виселица, – прямо сказал Пэкстон. Она уставилась на него. Алана поняла, что все очень серьезно. Она сглотнула слюну, и ей показалось, что она проглотила и свое сердце.
– Думаешь, он не поверит моему рассказу?
– Ну, поскольку ты вознамерилась говорить ему неправду, то можешь быть совершенно уверена, что он тебе не поверит.
– Но это вовсе не ложь! – продолжала упорствовать Алана.
Пэкстон действовал стремительно. Он схватил ее за плечи и резко привлек к себе.
– Твое упорство и повторение этой лжи – сущая глупость, Алана, – сказал он. – Твоя жизнь сейчас находится под угрозой. Достанет ли у тебя мозгов понять, что именно я тебе говорю?
– А не все равно?
Этот ее простой вопрос сбил Пэкстона с толку.
– Что?
– А не все равно тебе, выживу я или буду казнена?
– Какую ты чушь говоришь! – сказал он, не скрывая собственного изумления. – Мне вовсе не все равно. Менее всего я хочу, чтобы тебя казнили.
– Почему?
Он еще более нахмурился.
– Потому как ты не сделала ничего такого, за что полагается казнь.
Она, конечно, рассчитывала совсем на другой ответ. И хотя она рисковала сейчас услышать слова, способные вовсе ее раздавить и смять, тем не менее не смогла удержаться и не спросить:
– А как же наши отношения, Пэкстон? Что, если король будет ко мне снисходителен, захочешь ли ты в таком случае, чтобы я оставалась твоей женой?
– Мы же поклялись быть вместе, «покуда смерть не разлучит нас». Так оно и будет.
– Ты мне не ответил, – перебила она его. – Я хочу знать, простишь ли ты меня за то, что я говорила тебе неправду о смерти Гилберта? Могут ли между нами быть опять нежные чувства?
Он внимательно посмотрел на нее.
– Если честно, то я даже и не знаю теперь. Доверие уже исчезло. А возникнет ли оно снова – время покажет.
Алана почувствовала, что сердце ее сжалось. И зачем только она завела этот разговор? Тем более что, скорее всего, ее все-таки повесят. Зачем усугублять и без того трудное положение?
– Знаю лишь одно, Алана. Если ты не расскажешь правду, тебе едва ли доведется узнать, что нас с тобой ждет в будущем.
«И все же пока остается надежда», – подумала она. Ведь он оставил надежду, ведь не сказал, что у них теперь отношений быть не может. Может, дело в том, что у нее более определенное мнение относительно того, что именно ее ожидает?
– Ты хочешь, чтобы я сказала, что Рис убил Гилберта? Я правильно понимаю?
– Если он убил, то да.
– Ну вот, представь, что я говорю Генриху, что Рис, мой дядя, убил Гилберта… Что сделал это исключительно для того, чтобы отомстить ему за попытку убить меня. Можешь ли ты уверить меня, что Генрих не расценит это как попытку заговора, тем более что, находясь в полном здравии и твердом уме, я обманула его, заверив, будто Гилберт сам утонул?
– Этого я не могу обещать.
– Почему?
– Потому что тебе придется объяснить, почему Гилберт желал твоей смерти.
Алана понимала это все и сама. Ей просто хотелось услышать от него подтверждение.
– В таком случае правда такова, как я тебе и сказала: я убила Гилберта.
Сжав зубы, Пэкстон закрыл глаза. Затем, открыв, он разжал руки, отпуская Алану.
– Что ж, быть по-твоему. – И направился к выходу. – Пойдем же, Алана. – Он кивнул и приподнял для нее палаточный полог. – Генрих тебя ждет.
Глава 21
Пэкстон был мертвенно-бледен. И на то имелись основания.
Когда он и Алана вошли в палатку Генриха, они встретились лицом к лицу с сэром Годдардом. Рыцарь явился по приказу короля, чтобы дать показания относительно смерти Гилберта. Алану же по приказу Генриха попросили пока подождать снаружи. Ей сказали, что, когда понадобится, ее вызовут. Так она и осталась под конвоем.
Пэкстону показалось странным, что Алане было запрещено находиться вместе с тем, кто свидетельствует против нее. А то, что Годдард будет свидетельствовать именно против Аланы, у Пэкстона сомнений не вызывало. Ведь она тем самым лишалась возможности по ходу разбирательства исправлять те ошибки, которые могли быть допущены. И хотя супруге не было дано возможности защищаться, Пэкстон решил, что будет выступать за Алану.
– Ты мог бы мне рассказать, какие отношения сложились между сэром Гилбертом и леди Аланой? – спросил Генрих у рыцаря, который сейчас стоял возле Пэкстона и так же, как и Пэкстон, неотрывно смотрел на короля.
– Да, – ответил сэр Годдард, – я вполне могу рассказать об этом. Не скажу, что они ладили друг с другом. Она была той еще женой, вечно пилила своего супруга. Они постоянно ссорились, и обычно по ее вине. Сэр Гилберт как мог старался сохранять подобие мира в семье. Он был чрезвычайно к ней снисходителен. Я не видел ни разу, чтобы он поднял на нее руку. Будь она моей женой, думаю, я на месте Гилберта давно бы прибил ее.
При этих словах у Пэкстона кровь закипела. Он, впрочем, сомневался, что все это так на самом деле и было. Но как он может опровергнуть слова рыцаря?
– Сир, – сказал он, прерывая сэра Годдарда, – эти свидетельские показания дает человек, который постоянно пренебрегает своими рыцарскими обязанностями, к тому же он очень много пьет. За то время, что я знаю его, сейчас он говорил наиболее неприятные вещи про леди Алану. И говорил так лишь потому, что она из уэльсцев. Этот человек пытался опорочить ее. И однажды чуть ее не изнасиловал. Я был свидетелем. Именно после этого случая мне и пришлось отправить его в Честерский замок, чтобы там он дожидался суда и приговора за свои проступки. Без сомнения, все, что он говорит сейчас, – сущая ложь.
Генрих гневно взглянул на сэра Годдарда.
– Это правда? Ты пытался изнасиловать его жену?
– Его жену? – переспросил сэр Годдард. – В тот момент она вовсе не была его женой. И я не пытался ее изнасиловать. Дело было как раз наоборот. Эта потаскуха пыталась соблазнить меня.
Терпение Пэкстона иссякло. Он схватил сэра Год-дарда и занес было кулак.
– Ты лжешь, мразь, – сказал он сквозь зубы. – Именно пытался изнасиловать, и сам отлично знаешь это.
– Прекратить! – приказал Генрих грозным голосом. – Оставь его, сэр Пэкстон, и немедленно.
Пэкстон выпустил тунику сэра Годдарда и с силой оттолкнул от себя рыцаря.
– Он все врет, сир, – сказал Пэкстон, обратившись к Генриху.
Король поднял подбородок.
– Твои слова, сэр Годдард, вызывают сомнения. Я отлично знаю сэра Пэкстона. Он человек чести. Если он утверждает, что ты пытался изнасиловать женщину, у меня нет оснований ему не верить. Тебя выпустили из тюрьмы Честерского замка лишь потому, что мне нужны рыцари для борьбы против Овэйна Гвинедда. Ты будешь воевать. Но если только тебе повезет и после сражения ты останешься живой, я распоряжусь, чтобы ты был наказан за те преступления, что совершил прежде. И не пытайся удрать, сэр. Я распоряжусь, чтобы даже на поле брани тебя стерегли охранники. Я понятно говорю?
– Ага…– пробурчал сэр Годдард. Генрих обратился к Пэкстону:
– Ты остался верен данному слову и сообщил мне о том, что, по признанию леди Аланы, она убила собственного мужа, пусть даже и при самозащите. Вскоре она предстанет перед моим судом. Я пытаюсь понять Гилберта и характер его отношений с женой, а также понять, что привело его к смерти. И потому, если ты что-нибудь знаешь про это, я прошу тебя рассказать мне. Твоей жене будет дана возможность защищаться. Я заинтересован в справедливости, а вовсе не в отмщении, сэр Пэкстон. Пойми это.
– Да, сир, – сказал Пэкстон, понимая, что будущее Аланы под большим вопросом. Как только все будет высказано и обсуждено, он надеялся, что король будет не только справедливым, но также и милосердным.
– Сэр Годдард, – обратился Генрих к рыцарю, – я хочу, чтобы ты рассказал мне о событиях того дня, когда погиб сэр Гилберт. Говори без преувеличений, без желания опорочить кого бы то ни было, без собственных домыслов по поводу того, что ты думаешь о случившемся. Говори лишь о том, что ты сам видел и слышал.
Рыцарь рассказал о событиях того дня: как Алана возвратилась в тот вечер одна, как все отправились на поиски Гилберта, но не сумели его найти, как на следующее утро обнаружили тело Гилберта в миле ниже по течению.
– Ты видел какую-нибудь кровь на тунике или вообще какие-нибудь следы, могущие навести на мысль, что сэр Гилберт был зарезан? – спросил Генрих.
– Нет. Там все было в грязи и в травяных разводах. Но ведь никто тогда и не пытался обнаружить следов подлого убийства. Нам же сообщили, что он утонул.
– И как же реагировала леди Алана, когда вы принесли тело в крепость?
– Она плакала и вела себя так, словно для нее это ужасное горе. Настояла, чтобы ей самой было дозволено омыть и убрать тело. Она и ее слуга Мэдок занимались этим. Затем сэра Гилберта похоронили.
«Мэдок…» – подумал Пэкстон. Конечно же, именно он помогал Алане убирать тело Гилберта. Уж он-то наверняка знает, как именно умер Гилберт, от чьей руки. Однако практически невозможно будет заставить его рассказать все, как оно было на самом деле. Мэдок слишком предан своей госпоже.
Но даже если бы и удалось убедить его в необходимости рассказать правду, как только бы он предстал бы перед Генрихом, его ненависть к Гилберту и его невыдержанность дала бы о себе знать. Он ведь так ненавидел и Гилберта, и Пэкстона, и вообще всякого, кто рассчитывал присвоить себе земли, где Мэдок родился и прожил всю жизнь. В этом случае показания Мэдока скорее помешают Алане, чем помогут ей.
– Сэр Пэкстон!
– Да, сир?
– А не прибыл ли сюда также и этот самый Мэдок?
– Прибыл, сир. Равно как и кузина леди Аланы – Гвенифер.
– Было бы неплохо мне побеседовать с ними, – сказал Генрих.
И как раз в этот момент в палатку вошел посыльный. Генрих сделал ему знак подойти, после чего этот человек нагнулся и что-то зашептал на ухо королю. Генрих утвердительно кивнул, посыльный отошел в сторону.
– Появились важные дела, которыми я должен немедленно заняться. Сейчас для меня главная забота – борьба против Овэйна Гвинедда. И потому на сегодня мы оставим разбирательство. Тебя, сэр Пэк-стон, и твою супругу я вызову завтра. Также я хочу, чтобы с вами вместе явились ко мне этот Мэдок и Гвенифер. А пока – всем доброго вечера.
– И вам также, сир, – сказал Пэкстон, почтительно кланяясь. Повернувшись, он вышел на воздух.
– Ну как, Генрих хочет видеть меня прямо сейчас? – спросила Алана.
– Нет, – сказал Пэкстон, заметив, что солнце уже собирается опуститься за горизонт. – Ему принесли какие-то важные известия. Он сказал, что вызовет нас завтра.
Из палатки появился сэр Годдард. Увидев его, Алана заволновалась, Пэкстон предусмотрительно встал между рыцарем и своей женой.
– Я всегда знал, что это ты убила его, – заявил сэр Годдард. – И очень скоро ты за это поплатишься. Надеюсь, что Генрих прикажет сперва вздернуть тебя на виселице, а затем твою отрезанную голову посадят на острие пики. Ты это заслужила.
Сказав все это, рыцарь двинулся в другую часть лагеря.
– Не могу понять, почему Генрих выпустил из тюрьмы такого негодяя, – сказала Алана, обратившись к Пэктону.
Пэкстон кивнул охранникам, затем, взял жену за руку, и они направились к своей палатке.
– Ему нужны рыцари, которые могли бы воевать против твоих соплеменников.
– Да, у твоего короля, должно быть, серьезная нехватка воинов. С такими, как этот сэр Годдард, только и выигрывать сражения. Овэйн Гвинедд разобьет Генриха, и вскоре ты сам убедишься в этом.
«О эта чертова уэльская гордость…» – подумал Пэкстон, и сердце его наполнилось гневом. С трудом он заставил себя сдержаться. Но как только они вошли внутрь, он резко повернул Алану к себе и схватил за плечи.
– Ты сейчас меньше всего должна беспокоиться по поводу исхода схватки между Генрихом и уэльсским принцем. Неужели же своей дурной головой ты не в состоянии понять, что тебя ожидает виселица! Ты что, и вправду хочешь, чтобы тебя поскорее вздернули? Хочешь умереть за преступление, тобой не совершенное?
– Почему же не совершенное? – возразила она. – Я сама его совершила.
Гнев, который Пэкстон старался сдерживать, готов был выплеснуться наружу.
– Все пытаешься защищать своих родственничков? А обо мне ты подумала? Я ведь твой муж, Алана! И, прежде всего, ты должна думать обо мне, а уж потом обо всех остальных. Если мы с тобой кому и должны быть преданы, то нашему будущему ребенку.
– Ребенку? – пораженная, переспросила Алана.
– Да. Разве ты никогда не думала о том, что, вполне вероятно, ты уже зачала ребенка? Мы ведь с тобой не один раз были вместе.
Все еще не оправившись от изумления, она сказала:
– Когда мы жили с Гилбертом, я столько раз надеялась, и пришлось лишь разочаровываться… Ну, словом, я даже не подумала… что могу быть беременной. Нет, все-таки я не способна родить. Никакого ребенка у меня не будет, – с уверенностью в голосе произнесла она.
– А откуда ты можешь знать наверняка? – поинтересовался Пэкстон. – Ты ведь привыкла скрывать правду, полагая, будто таким образом защищаешь Риса и его сыновей. И тем не менее я могу сказать с уверенностью, что ты эгоистка. Ты не убивала Гилберта, но если ты будешь в своей лжи упорствовать, то вполне можешь убить моего наследника.
– Нет, – сказала она, и это прозвучало как стон. – Я не могу зачать ребенка.
Несмотря на то, что в палатке был полумрак, Алана увидела, как на глаза Пэкстона навернулись слезы.
– Это у Гилберта не могло быть ребенка. Подумай об этом, Алана. Вспомни о тех долгих ночах, что мы провели в объятиях друг друга. Вспомни, как нам с тобой было хорошо вместе. И что же, ты хочешь, чтобы навсегда исчезла для нас возможность наслаждаться близостью? Этого ты хочешь?
– Я вообще ничего не хотела бы терять, – сказала она. В голосе ее чувствовались слезы.
– Тогда зачем же ты упорствуешь во лжи?
– Ты ничего не понимаешь!
– Не понимаю. Объясни.
– Дело в том, что Генрих может заподозрить, будто все мы организовали заговор против Гилберта. Причем не только Рис, Дилан, Мередидд и Карадог, но вообще все, кто живет в поселке. И даже уэльсцы, живущие в крепости. Ты сам видишь, какую армию пригнал Генрих. Ну, а если король прикажет лишь небольшой части здешних воинов отправиться и уничтожить всех моих родственников? Зачем же должны умереть все эти люди, если вместо них вполне можно ограничиться только моей смертью?
О, если бы он нашел такие слова, которые убедили бы Алану признаться Генриху в том, что вовсе не она держала нож в руке, если бы она дала слово, что не знала о смерти мужа до тех пор, пока ей не показали тело, – тогда король вполне мог бы проявить по отношению к ней милосердие.
– Стало быть, ты признаешь, что Рис и его сыновья – подлинные убийцы? – решительно сказал он.
– Нет! Это я убила Гилберта!
Пэкстон хотел сейчас так ее встряхнуть, чтобы у нее зубы застучали.
– Ты упрямая дура, вот кто ты! Я представляю, как все происходило на самом деле. И происходило вовсе не то, что ты говоришь!
– Что ты имеешь в виду?
– А то! Я отлично помню, как в день, когда мы впервые были вместе, ты убежала к своему дяде. Скорее всего, в день, когда умер Гилберт, ты так же вот убежала за реку. Я отлично себе представляю, как ты выбралась из воды, перешла на ту сторону по мосту, который в то время существовал, о чем мне как-то рассказал сэр Годдард. Словом, тебе удалось добраться до поселка – возможно, не без помощи одного из тех дозорных, что вечно прячутся в лесу. А как только Рис узнал о вероломстве Гилберта, то взял с собой сыновей, и все они отправились разыскивать твоего коварного мужа, чтобы расквитаться с ним за то, что он хотел убить тебя.
Глаза Аланы расширились.
– Что, разве не так все было? – не унимался Пэкстон и для убедительности хорошенько тряхнул ее за плечи.
– Да, так, – вынуждена была сознаться Алана. – Но если только ты посмеешь сказать это Генриху, то я заявлю, что все это ты сам выдумал.
У Пэкстона не было больше сил спорить.
– Ты все еще продолжаешь упорствовать в своем желании умереть. – Несмотря на слабый свет в палатке, он увидел, как она подняла на него глаза. – Что ж, в таком случае все свои воспоминания ты унесешь в могилу. Когда петля будет затягиваться на твоей шее, я хочу, чтобы ты вспомнила обо всем, что согласилась потерять навсегда.
Пэкстон резко притянул ее к себе и поцеловал сердитым, жадным поцелуем. В душе у Пэкстона клокотала злость. Хочет умереть – это ее дело, но будь он проклят, если напоследок не займется с ней любовью.
Его язык оказался у нее во рту. Пэкстон стал искать ее грудь. Он почему-то был уверен, что Алана начнет сопротивляться. Но вместо этого он услышал, как она застонала и ответила на его поцелуй. Ее страсть ничуть не уступала страсти Пэкстона.
Он помог ей освободиться от одежды. Затем торопливо стянул одежду с себя. Обняв Алану, он потащил ее к соломенной постели, присланной вместе с палаткой.
Пэкстон уложил Алану на жесткое ложе и поставил колено так, что ей пришлось раздвинуть ноги.
– Ты должна отлично представлять все то, что готова потерять! – сказал он.
С каждой атакой он проникал все глубже и глубже, и она охотно встречала его натиск.
Пэкстон приподнял ее за ягодицы, чтобы Алана оказалась поближе.
– Вот это все помни! – яростно прошептал он и, не позволив ей ответить, накрыл своими губами ее губы.
Огонь и злость слились сейчас в душе Пэкстона. Алана, лежа под ним, отчаянно выгибала спину, и ее обольстительные спазмы еще больше возбуждали его. Будь проклята эта женщина, вознамерившаяся оставить его одного! Мысль эта пронзила его сознание в тот самые момент, когда тела их достигли оргазма.
Сердце все еще бешено колотилось, и удары казались оглушительными. Пзкстон скатился с Аланы и лежал, глядя перед собой на потолок палатки, по которому двигались неясные тени. Ни единого слова не было произнесено вслух. Алана повернулась к нему спиной. Пэкстон чувствовал, как тяжесть в груди становится все сильнее.
Злость и отчаяние – вот что заставило его овладеть Аланой именно так, как он и овладел ею: грубо и стремительно.
Но ведь она сама настроилась на то, чтобы уничтожить себя, уничтожить их обще будущее, уничтожить их ребенка, если, конечно, она его уже носит под сердцем. Глупо то, что Алана решительно не желает подумать об этом.
Устав от собственных рассуждений, Пзкстон позволил себе ни о чем не думать. Однако очень скоро он подумал: не права ли Алана? Ведь если она и вправду признает, что Рис и ее кузены убили Гилберта, Генрих действительно может решить, что имел место настоящий заговор. А если она будет настаивать на убийстве с целью самозащиты, Генрих вполне может проявить милосердие по отношению к Алане.
Но почему Гилберт хотел убить собственную жену?
По словам сэра Годдарда, у Аланы и Гилберта брак был неудачным, однако во многом неудачным был именно потому, что Гилберт не особенно-то старался улучшить его. Рыцарь винил во всех смертных грехах Алану. Конечно, Пэкстон мог бы попытаться опровергнуть этот довод, но если позднее в своих показаниях Мэдок и Гвенифер сообщат сходные соображения, то у Генриха наверняка возникнет уверенность в том, что убийство – поступок несговорчивой женщины, которая давно уже намеревалась убить своего мужа.
Чувствуя сильное беспокойство, Пэкстон поднялся с постели. Наклонившись над Аланой, он внимательно посмотрел ей в лицо. Глаза были закрыты, губы шептали едва различимые, как всегда во сне, слова. Выпрямившись, он начал одеваться. Натянув штаны, он поднял тунику и укрыл ею нагое тело Аланы. После этого, как был босиком, он тихо вышел из палатки.
Пэкстон несколько раз с наслаждением глубоко вдохнул прохладный ночной воздух. Затем уселся на корточки возле входа в палатку и принялся раздумывать, лениво потягивая из земли травинки.
Клок туники, который теперь находился у Генриха… Кто именно и с какой целью подбросил его на постель?
Пэкстон напряженно думал. Ни один человек не казался способным на такое. Пэкстон постарался не замыкаться только на Гилберте, а взглянуть на ситуацию шире.
Что может побудить мужчину убить собственную жену? Ненависть, о чем однажды говорила Алана? Или другая женщина? Последнее казалось Пэкстону гораздо более вероятным.
Каковы могли быть намерения Гилберта? Может, ему хотелось убить Алану именно для того, чтобы жениться на ком-нибудь другом?
Скажем, на Гвенифер?
Насколько ему было известно, между Гвенифер и Гилбертом существовали теплые отношения. В то же время он сомневался, что Гвенифер была девственницей. Возможно ли, что у Гвенифер и Гилберта была связь? И что именно они вознамерились убить Алану? Что ж, это вполне возможно, подумал Пэкстон. Но одно дело предполагать, и совсем другое – доказать это.
Ведь догадка – не аргумент и тем более не доказательство. Если он попытается обвинить Гвенифер, та наверняка будет все отрицать. Без стройных доказательств Пэкстону не удастся показать, что она лжет. А, кроме того, припоминая их спор с Аланой относительно невинности Гвенифер, он мог быть уверен, что Алана займет сторону Гвенифер и будет утверждать, что между кузиной и ее бывшим супругом ничего, кроме дружеских отношений, не существовало.
Так Пэкстон пришел к тому, с чего начал. Глядя сейчас на догоравший костер, Пэкстон чувствовал, как в душе его растет отчаяние. Тут он заметил мужскую фигуру.
Человек явно направлялся к костру. Он остановился, вытащил кожаную фляжку, глотнул вина. Вытерев руказом губы, мужчина зашагал дальше, затем как подкошенный упал возле кострища. Человек вновь приложился и глотнул вика. Отняв флажку от губ, он покачал головой, затем удовлетворенно кивнул.
Вдруг Пэкстон услышал истошный крик. Он вновь посмотрел туда, где горел костер, и, тотчас же вскочив на ноги, ринулся к мужчине, на котором загорелась одежда.
Вместо того чтобы кинуться на землю и начать кататься, старясь таким образом сбить пламя, мужчина вертелся вокруг себя, оглашая окрестности жутким криком.
Многие выскочили из палаток и, поняв, что происходит, вновь скрывались в палатках и выбегали оттуда с одеялами в руках.
К тому времени, когда Пэкстон подбежал к бедолаге, человек превратился в живой факел. Понимая, что именно такую смерть Рис некогда уготовил ему, Пэкстон содрогнулся. Горевшего мужчину окатили водой из ведра, после чего Пэкстон выхватил из чьих-то рук одеяло, свалил беднягу на землю и погасил пламя. Вполне возможно, что уже слишком поздно. Пэкстон чуть не упал в обморок от запаха обожженной плоти. Затаив дыхание, он положил человека на сгашу. Вид обгоревшего был чудовищен. И вдруг Пэкстон сообразил, что знает этого человека. Полумертвые глаза, смотревшие снизу вверх, без сомнения, принадлежали сэру Годцарду. Он был мертв. Ему не придется больше страдать.
Пэкстон с головы до ног укрыл покойного одеялом. Затем поднялся. Хотя он не пожелал бы никому подобной смерти, Пэкстону казалось очевидным, что сэр Годдард получил причитавшееся ему сполна.
Повернувшись, Пэкстон зашагал к своей палатке. Ему так сейчас хотелось найти успокоение в объятиях Аланы!
Был полдень следующего дня. Алана стояла и слушала показания Мэдока, который отвечал на вопросы Генриха. Гвенифер находилась тут же. Отец Джевон и Сэр Грэхам тоже были в палатке. В нескольких футах от палатки находился Пэкстон.
Прошлой ночью, когда он отнес Алану на соломенную постель, у них все получилось бурно и стремительно. Оставив жену, он был уверен, что она заснула. Вернувшись в палатку, он чувствовал себя отвратительно, его била дрожь. До утра он так и не рассказал ей, свидетелем чего довелось ему быть и как именно погиб сэр Годдард.
