Текст книги "Вечная любовь (Бессмертие любви)"

Автор книги: Чарлин Кросс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Весь ужас увиденного Пэкстон держал в себе. Алане же он только сказал, что хочет ее. Теперь он старался быть нежным и внимательным. В ласках Пэкстона, в его горячих поцелуях чувствовалась такая страсть, что лучше всяких слов говорила о том, насколько он желает Алану. И тем не менее он так и не произнес тех слов, которые были столь необходимы Алане. Как ни грустно было ей сознавать, однако она решила, что этих слов она от него так никогда и не дождется.

Отбросив воспоминания, Алана услышала, как Генрих спросил у Мэдока:

– Твоя хозяйка и сэр Гилберт, – они ссорились?

– Случалось.

– И кто из них обычно начинал ссоры?

– Сэр Гилберт и начинал. Он по отношению к моей госпоже всегда держался холодно и всякий раз высказывал свое неудовольствие. Как бы она ни пыталась ублажить его, все ему было не так. У каждого человека есть свой предел. В какой-то момент нужно уметь и защищаться.

– Случалось ли тебе видеть, чтобы сэр Гилберт поднимал руку на свою жену?

– Да, однажды я был свидетелем подобного.

– Он что, ударил ее?

– Нет, – вынужден был признать Мэдок. – Он замахнулся было, но опустил руку и пошел прочь.

– Насколько я знаю, у них не было общих детей, так ведь? – спросил Генрих.

– Не было, – ответил Мэдок.

– Ты в курсе, они спали вместе?

– Ну, это очень личный, я бы сказал, вопрос, – нахмурив брови, сказал Мэдок.

– Я всего лишь хочу выяснить, не получалось ли так, что леди Алана отказывала мужу в его супружеских правах, – пояснил Генрих.

– Это касается только ее.

– И все же я хочу услышать ответ, – настаивал Генрих.

– Они спали на разных постелях, однако он очень часто приходил к ней. Много времени они не оставались вместе, но этого было вполне достаточно.

– А скажи мне, Мэдок, каково твое личное мнение о сэре Гилберте? Скажи, ты уважал этого человека?

– Я уважал бы его, если бы он лучше относился к моей госпоже. Однако он вел себя с ней чрезвычайно грубо. Очень трудно уважать человека, который так обращается со своей супругой.

Генрих сложил руки на груди и несколько раз пристукнул каблуками.

– А скажи-ка мне, как вообще ты относишься к нормандцам?

Алана в ужасе затаила дыхание.

– Я стараюсь никогда о них не думать, – ответил Мэдок.

– Ну, а все-таки, если ты думаешь о них, какие мысли возникают у тебя? – продолжал допытываться Генрих.

– В присутствии женщин не принято говорить о своих мыслях, – ответил Мэдок. – И лишь поэтому я воздержусь от этого.

– Ты говоришь как истинный уэльсец.

– Так ведь я и есть истинный уэльсец. И очень этим горжусь.

– Не могу не поверить, – сказал Генрих. – Расскажи-ка мне в таком случае о том дне, когда погиб сэр Гилберт Фитц Уильям.

– Несколько дней подряд лил сильный дождь, а в тот самый день вдруг прекратился. И сэр Гилберт попросил мою госпожу прогуляться с ним. Было еще ранее утро, когда они вышли за пределы замка. И с того момента я не видел мою госпожу вплоть до позднего вечера, когда сна прибежала одна, без мужа.

– Сказала ли она тебе о том, что именно произошло?

– Сказала, что сэр Гилберт столкнул ее в реку.

«Полуправда», – отметила мысленно Алана, помня, что в действительности сказала Мэдоку много больше, чем он счел возможным сейчас рассказать. Мэдок явно старался увильнуть от ответа.

– Она не сказала тебе, что убила его?

– Нет, – искренне ответил Мэдок.

– Кто убирал тело, когда его вытащили из воды?

– Моя госпожа и я сам.

– Стало быть, ты видел следы от ран?

– Да.

– А тогда, не сказала ли она тебе тогда, что убила его? – поинтересовался Генрих.

– Нет.

– А ты ее спрашивал?

– Нет.

– Кажется странным, что ты увидел на теле столько ран и даже не поинтересовался, откуда они взялись.

– Может, для вас это и странно. Моя главная обязанность – служить моей госпоже. А вовсе не расспрашивать ее. Этот подонок получил по заслугам за то, что пытался убить ее. Я помог омыть его тело, одел его и похоронил. Вот, собственно, как все было.

– Может быть и так, – сказал Герних. – А может быть и нет. Ладно, Мэдок, можешь пока отойти в сторону. Алана из Лланголлена, пожалуйста, подойди сюда.

Хотя Алана и старалась не подавать виду, внутри у нее все дрожало. Она подошла и присела в реверансе. После чего смело взглянула в глаза королю.

– О твоем признании я услышал от сэра Пэкстона. Насколько я понимаю, ты признаешься, что убила Гилберта Фитц Уильяма, моего рыцаря и вассала, при самозащите. Правильно ли я изложил?

– Да.

– Расскажи мне тогда, как все произошло. Алана рассказала Генриху наполовину все, как и происходило. Наполовину же ее рассказ был выдуман. Алана лишь старалась говорить так, как она рассказывала Пэкстону, чтобы оба ее рассказа не слишком отличались. Гилберт пытался столкнуть ее в реку, они боролись, она казалась в воде. К счастью, ей удалось ухватиться за сук, и она сумела выбраться на берег.

– Когда я услышала его шаги, то испугалась, что он вновь попытается столкнуть меня в воду. Я вытащила нож и затаилась. Подойдя вплотную, Гилберт перевернул меня на спину, и тут я и всадила ему нож. А потом столкнула тело в воду.

– А зачем понадобилось изображать, будто он утонул? – спросил Генрих. – Если уж он пытался убить тебя, зачем же было скрывать это?

– Я уэльская женщина. Поэтому я боялась, что вы не поверите моему рассказу.

– А зачем ты согласилась выйти замуж за Гилберта Фитц Уильяма? – поинтересовался Генрих.

– Надеялась, что мое замужество позволит установить мир на нашей земле.

– И, стало быть, замужество ничего общего не имело с твоим намерением контролировать земли, где расположена крепость?

Алана нахмурилась. Неужели король подумал, будто она убила мужа из жадности?

– Мне ведь отлично известно, что твой отец Род-ри-ап-Даффид считал эти земли своими, – сказал Генрих, видя, что Алана не отвечает на его вопрос. – После его смерти земли сделались частью твоего наследства. Когда ты вышла за Гилберта, не думала ли ты, что таким образом будешь контролировать то, что тебе принадлежало?

– Не стану отрицать, что я и вправду намеревалась сохранить свое наследство, чтобы передать его моим детям, которые, я полагала, будут наполовину нормандцами, наполовину уэльсцами.

– Стало быть, ты вышла замуж исключительно из эгоистических соображений, – сказал Генрих. – А кроме того, ты ведь не родила Гилберту детей, насколько я знаю.

– Не родила.

– А ты не отказывала ему в исполнении супружеских обязанностей?

– Нет, не отказывала.

– Ты любила Гилберта?

Алана в упор взглянула на Генриха и решительно произнесла:

– Нет, не любила.

– А сама как ты думаешь, почему Гилберт захотел тебя убить?

– Потому что он презирал меня, – ответила она.

– Он так тебе и говорил об этом?

– Не говорил, но его поведение было весьма красноречивым. У него не было никаких теплых чувство ко мне, он не уважал меня.

– Он когда-нибудь бил тебя?

– Нет.

– Может, ты ненавидишь всех нормандских рыцарей?

– Но ведь я же и во второй раз вышла замуж за вашего вассала, разве не так?

– Потому что я распорядился и подписал декрет.

– Да, – вынуждена была признать Алана, понимая, что в этом была правда.

Генрих внимательно посмотрел на нее.

– Ладно, можешь отойти в сторону, – распорядился он.

Затем была вызвана Гвенифер.

Возвращаясь на место, где стояла прежде, Алана встретилась с Гвенифер, которая, казалось, не смела поднять глаз на кузину. Алана понимала, что Гвенифер очень нервничает.

Алана почувствовала, что сзади к ней подошел Пэкстон. Незаметно протянув руку, он взял ее ладонь и дружески сжал, выражая тем самым свою симпатию и поддержку. Этот жест обнадежил Алану: стало быть, ему все же не была совсем уж безразлична ее судьба.

– Девица Гвенифер, – обратился к ней Генрих, после того как она сделала реверанс, – ты предстала передо мной, чтобы давать свидетельские показания. Что бы ты ни говорила сейчас, я рассчитываю, что всякое твое слово будет чистейшей правдой. Даешь ли ты слово говорить только правду?

– Я даю свое слово.

– Ты живешь в крепости вместе со своей кузиной?

– Нет, но время от времени приезжаю туда в гости. Я была там, когда погиб Гилберт.

– Значит, тебе известно, что произошло между ними накануне гибели Гилберта?

– Да, я кое-что видела и слышала.

– Был ли Гилберт груб по отношению к твоей кузине?

– Грубым не был.

– Позволял ли он бестактность по отношению к ней?

– Между ними случались конфликты, но так чтобы сказать, будто он «позволял бестактность»? Нет, подобного я не припомню.

Генрих внимательно посмотрел на Гвенифер.

– Они ссорились?

Гвенифер прикусила нижнюю губу.

– Говори мне только правду. Они ссорились? – повторил он свой вопрос.

– Алана бывала с ним несдержанной.

– Когда именно?

И вновь Гвенифер не знала, что сказать.

– Так когда же?

– Накануне его гибели.

– А не могла бы ты сейчас припомнить, по какому поводу твоя кузина рассердилась на мужа?

– Нет.

– Но хоть что-нибудь из сказанного тогда ты можешь сейчас припомнить? – поинтересовался Генрих.

Алана не помнила, чтобы в тот день она ссорилась с Гилбертом. Она с некоторым изумлением посмотрела на Гвенифер, желая услышать, что же та сейчас скажет Генриху.

Гвенифер вновь прикусила губу.

– Собственно, все это было сказано сгоряча, – пробормотала она. – Я уверена, что Алана не имела ничего такого в виду.

– Так что же именно было сказано, девица Гвенифер.

Молчание.

– Что, спрашиваю, было сказано? – не выдержал Генрих.

При резком голосе Генриха Гвенифер даже вздрогнула.

– Ну, в общем, Алана сказала, что сожалеет о том, что вышла замуж за Гилберта. Сказала, что было бы прекрасно, если бы он умер. Но я уверена, она ничего плохого не имела в виду. Это были всего лишь слова.

Алана припоминала сейчас тот эпизод. Она и Гилберт были в зале. Он сказал что-то гнусное о ее бесплодии, что она его вовсе не привлекает как женщина.

Алана тогда ответила, что сожалеет о своем решении выйти за него замуж. Сказала, что он в постели полнейшее ничтожество, что всякий раз, когда он приближается к ней, ее начинает трясти от отвращения. Тогда она сказала, что, если бы он умер, это было бы для нее большим облегчением. Потому что это означало бы, что он больше никогда не коснется ее. Она говорила тогда все это, хотя уже многие месяцы они с Гилбертом не были близки.

Гилберт ответил, что она может не беспокоиться, ибо он не намерен больше спать с ней. Очевидно, тогда он уже точно решил, что убьет жену.

И хотя Алана сейчас припомнила все это, она не помнила, чтобы Гвенифер была рядом. Хотя, впрочем, их слова разносились по всей зале. Не исключено, что разговор могли слышать и другие люди.

Воспоминания вызвали целую цепь. Тут Алана почувствовала, как Пэкстон убрал свою руку. Получилось так, словно бы после признания, сделанного Гвенифер, он не захотел касаться ее руки. Неужели теперь он и вправду поверил, будто она убила Гилберта? Что сердце ее было наполнено такой ненавистью и злорадством? Неужели подумал, будто ее рассказ о том, что Гилберт пытался первый убить ее, ложь?

Алана не могла сейчас заставить себя обернуться и взглянуть Пэкстону в глаза. Холод в его глазах может раздавить ее.

Она была удручена, и ей было очень одиноко. Пэкстон лкшил ее своей поддержки, ну а Генрих и вообще прикажет повесить ее, особенно теперь, после показаний Гвенифер, которые для Аланы оказались просто губительными.

Сердце Аланы еще отчаяннее забилось, когда она вдруг услышала слова Генриха:

– Алана из Лланголлена, подойди и встань передо мной!

Неверными шагами подошла она к тому месту, на которое указал Генрих. Ей вдруг сделалось зябко, по спине побежали мурашки. Но все же она нашла в себе силы поднять лицо и посмотреть королю в глаза.

– Было ли все так, как рассказывала твоя кузина? Действительно ли ты говорила, что жалеешь о том дне, когда вышла за Гилберта? Говорила ли, что для тебя большим облегчением была бы его смерть?

Алана не могла опровергнуть эти слова, потому что это значило бы солгать. А Генрих, как она знала, отличается чрезвычайной проницательностью.

– Да, подобные слова я произносила.

Из числа присутствующих на разбирательстве несколько человек в этст момент ахнули. Генрих же спросил:

– И ты признаешь, что убила Гилберта Фитц Уильяма?

Алана поняла, что, единожды солгавши, вынуждена продолжать в том же духе.

– Да я убила его, но только лишь в попытке самозащиты. Он первый пытался убить меня.

Генрих долго молчал и разглядывал Алану, которая также смотрела на него, размышляя, каков будет его вердикт. Его лицо было бесстрастным, и Алана сделала вывод, что он мастерски скрывает все то, что происходит у него в душе, – бесценная способность, тем более для короля.

– Что ж, я принял решение, – сказал наконец Генрих.

Наскоро помолившись святому Давиду, Алана замерла.

Глава 22

– Алана из Лланголлена, прослушав сейчас все показания, а также выслушав и твои собственные объяснения, в первую очередь твое признание о том, что ты убила Гилберта Фитц Уильяма, я пришел к выводу, что ты совершила сей поступок преднамеренно и умышленно, а вовсе не в попытке защитить себя, как ты пытаешься меня уверить. А стало быть, по моему распоряжению ты будешь повешена как виновная в умышленном убийстве. Да простит Господь твои прегрешения.

Его слова отзвучали и затихли, и тогда произошло вот что. Отец Джевон принялся произносить по латыни молитву. Двое из охранников взяли Алану под руки. У Аланы подогнулись колени. Гвенифер зарыдала, подбежала к ближайшей скамье и ничком повалилась на нее. Мэдок во всеуслышание выругался в адрес Генриха. А Пэкстон закричал:

– Нет! Это пародия на справедливость! Королевская палатка некоторое время гудела как пчелиный улей, – и внезапно все разом стихло.

– Ты что же это, сэр Пэкстон, оспариваешь мое право судить по-моему?! – вопросил грозным голосом Генрих.

– Я вовсе не оспариваю, сир, ваше право, – громко сказал Пэкстон, подходя к королю. – Но я не могу согласиться с вашим вердиктом и с вашим приговором, только что объявленным. Я так долго молчал, что, полагаю, мне должно быть позволено сказать несколько слов.

– Что ж, скажи, – разрешил Генрих. – Но сомневаюсь, что ты сможешь хоть что-то изменить.

Пэкстон обернулся и увидел, что Алана пристально смотрит на него. Она знала, что именно он намерен сейчас сказать. Она уже приготовилась к смерти, но Пэкстон полагал, что она не такая уж и дура, чтобы оспаривать его слова, которые он собирался сейчас произнести.

Пэкстон посмотрел на Генриха.

– оя супруга созналась в убийстве Гилберта Фитц Уильяма, сказав, что защищалась. Я же не могу поверить, что удары оказались делом ее рук. Однако я верю в то, что она рассказала относительно попытки Гилберта убить ее.

– Ну, а если не она убила, то кто же, по-твоему, мог убить Гилберта? – поинтересовался Генрих.

– Он был убит ее дядей и ее кузенами, которые таким образом отомстили ему за то, что Гилберт решился убить Алану.

– Нет! Все это ложь! – закричала Алана. – Я убила Гилберта!

Пэкстон метнул на нее взбешенный взгляд.

– Боже праведный! Женщина, можешь ты хоть сейчас закрыть свой рот? Эта чертова уэльская гордость и упрямство доведут тебя до виселицы! Заткнись!

Алана плотно сжала губы, а Пэкстон вновь обратился к Генриху. Брови короля поползли на лоб, а губы его сложились в гримасу, как если бы ему казалось занятным такое отношение к непослушной супруге.

– Мне очень интересно, сэр Пэкстон, послушать твою версию касательно причин смерти Гилберта, – сказал Генрих. – Продолжай.

Пэкстон изложил свою версию происшедшего, рассказав своему королю о Рисе и его сыновьях, которые живут в поселке за рекой. Он рассказал, как в день свадьбы Алана удрала от него в этот самый поселок, и высказал предположение, что так же она поступила в тот самый день, когда Гилберт пытался убить ее. Впрочем, Пэкстон не стал упоминать о том, что его самого Рис захватил в плен и даже намеревался заживо изжарить. Этот рассказ лишь отвлек бы внимание короля.

– Это что же, твоя жена рассказала тебе все это? – поинтересовался Генрих, едва только Пэкстон окончил свой рассказ.

– Да, она.

Генрих перевел взгляд на нее.

– Ты согласна с тем, что сейчас сообщил твой муж?

Теперь уже Пэкстон попридержал дыхание.

– Нет. Гилберта убила я в порядке самозащиты.

– Видишь, сэр Пэкстон, она не подтверждает то, что ты сказал.

– Она подтвердит, сир!

– То есть? – переспросил Генрих.

– Все это не так, как она утверждает, – сказал Пэкстон. – Дело в том, что она боится, потому что вы можете не поверить, если она расскажет, как все происходило на самом деле. Она опасается, что вы можете расценивать гибель Гилберта как результат заговора, в котором Алана и ее родственники принимали участие.

– Но это и впрямь похоже тогда на заговор, – заявил Генрих.

– Это почему же? – поинтересовался Пэкстон.

– Я еще не услышал вразумительного ответа на вопрос, почему Гилберт хотел убить свою жену. Сэр Годдард, да упокой, Господи, душу его грешную, сказал, что отношения супругов были ненормальные. Несмотря на это, согласно показаниям сэра Годдарда, сэр Гилберт пытался как-то уживаться со своей женой. Все мною опрошенные признали единогласно, что Гилберт никогда не поднимал руку на жену. И хотя заявление Мэдока выставляет моего вассала в несколько ином свете, как человека грубого, холодного, не уважавшего своей жены, я также узнал, что супруги часто ссорились и что инициатива этих ссор исходила от супруги сэра Гилберта. Так показали и Годдард, и Гвенифер. Твоя жена сама признала, что на самом деле произнесла те самые слова, которые нам здесь передала Гвенифер: смысл слов в том, что Алана желала смерти мужа. Будь то смерть от ее руки или же от руки ее дяди и кузенов. Что ж, она добилась того, чего хотела. Я могу сказать, что убийство было заранее спланировано и хорошо обдумано, а вовсе не явилось результатом самообороны или мести Гилберту. Нет никаких фактов, дающих нам право говорить о том, что Гилберт готовился убить свою жену. И потому, сэр Пэкстон, мой вердикт остается в силе.

Пэкстон ушам своим не мог поверить.

– Вы сами видели клок туники, в которую был облачен Гилберт в день своей гибели. Вы сами слышали, через какие испытания пришлось пройти Алане и с каким неимоверным трудом она сумела выбраться на берег. Поверьте, я сам видел, сколь бурным бывает течение этой реки после дождя, и потому могу сказать, это вообще чудо, что ей удалось не утонуть. И поэтому я хочу спросить вас: неужели вы и вправду Берите, что обессилевшая Алана могла нанести столько ран мужчине, сильному и мощному, почти вдвое крупнее ее?

– Я могу поверить, что женщина, замыслившая зло, способна на все, что угодно, – ответил Генрих.

– В таком случае вы – глупец! – не выдержал Пэкстон.

Все присутствующие при этих словах обомлели. В палатке воцарилась непроницаемая тишина. Пэкстон смотрел прямо в глаза Генриху. Трудно было решить, кто из них более взбешен.

– А ведь это уже предательство, сэр Пэкстон.

Еще одно слово – и я прикажу вздернуть тебя по соседству с ней, – пригрозил Генрих. – Ты этого добиваешься, да?

– Если угодно, можете считать это предательством, сир, но человек теряет все человеческое, если отказывается защищать правду. Ваше решение вовсе не справедливо и не беспристрастно. Вам нужно отомстить любой ценой.

Лицо Генриха покрылось красными пятнами.

– Любой ценой, говоришь? – громовым голосом крикнул он. – Она ведь сама призналась, что убила моего вассала!

– Всего лишь потому, что ваш вассал пытался убить ее первый. А кроме того, ее признание – сущая ложь. Она просто пытается защитить своих родственников. Это они во всем виноваты!

– Но ведь она отрицает это.

– Она лжет. Генрих сжал зубы.

– Но ведь когда она говорит, что Гилберт пытался убить ее, это всего-навсего пустые слова. Она так и не привела доказательств относительно того, почему вдруг Гилберту понадобилось убивать ее. Она лишь сказала, что думает, будто бы он, видите ли, ее ненавидел. А два человека показали, что Гилберт был внимателен к ней.

– Ха! – воскликнул Пэкстон. – Один из этих двух был пьяницей, который ненавидел всех уэльсцев. Он ведь даже пытался изнасиловать ее!

– Но сэр Годдард уверял, что она сама пыталась его соблазнить.

– Все это ложь, – крикнул Пэкстон. – И ранее вы, кажется, уже поверили моим словам.

Глаза Генриха сощурились.

– Было такое дело. А как же насчет ее кузины? Или ты хочешь опровергнуть ее слова?

Этого Пэкстон сделать не мог. Из двух свидетелей, упомянутых Генрихом, она говорила против Аланы, тогда как другой предположительно свидетельствовал в пользу Аланы. Однако из этих двух показания Гвенифер оказывались убийственными. Что же сейчас Пэкстон может сделать, чтобы прекратить это сумасшествие, чтобы не позволить свершиться несправедливости?

– Как вижу, ты и сам толком не знаешь, что сказать, – прокомментировал молчание Генрих. – Я свое решение принял. – Он взглянул на охранников, державших Алану. – Отведите ее к виселице и проследите, чтобы все было как положено.

– Нет! – закричал Пэкстон и тотчас же почув-ствозал, что двое рыцарей схватили его под руки. Он сейчас был готов пойти на что угодно для спасения Аланы от смерти. – Вы не можете убить женщину, которая вынашивает под сердцем ребенка!

– Согласно ее же собственным словам, она не может иметь детей. А то, что она умрет, тебе же на руку. Сможешь обзавестись другой женой, такой, которая сможет тебе родить наследников. Уведите ее! – распорядился Генрих.

– Нет! – вновь закричал Пэкстон. Лицо Генриха еще более покраснело.

– Еще раз спрашиваю: ты что же, пытаешься оспаривать мою власть?

– Я лишь взываю к вашей мудрости.

Это заявление вызвало несколько удивленных вздохов, потому как в словах Пэкстона слышалось неповиновение.

– В таком случае я могу сделать вывод, что тебе не терпится быть повешенным рядом с ней.

В тот самый момент, когда был задан вопрос, Пэкстон уже точно знал, что ответить. Взглянув на лицо Аланы, он почувствовал, как защемило сердце от мысли, что очень скоро им придется навсегда разлучиться.

Устремив непреклонный взгляд на Генриха, Пэкстон выпалил:

– Да, я предпочту смерть жизни без нее. И, разумеется, выберу смерть, а не служение такому королю, который понятия не имеет об элементарной справедливости.

– Что ж, значит, так тому и быть, – сказал Генрих.

– Нет! – крикнула Алана, пытаясь вырваться из рук охранников, с двух сторон державших ее. – Он сам не понимает, что говорит! Повесьте меня, только его не трогайте! Пожалуйста! Я умоляю вас!

Ее мольба пронзила сердце Пэкстона, который, однако, знал, что для Генриха это пустые слова. Бросив вызов своему королю, Пэкстон тем самым решил свою участь. Теперь все уже было не важно. Для него жизнь без Аланы была вовсе не в радость. А после смерти они будут навсегда вместе.

– Сбейте с него шпоры и отведите обоих на виселицу! – приказал Генрих. – Священник, молись за души этих людей.

И тут Пэкстон услышал крик Аланы:

– Нет, не делайте этого! – Когда Генрих отвернулся от нее, она обраталась к Пэкстону: – Это ты повел себя как последний дурак! И зачем только ты все это сделал, Пэкстон? Почему?

Пэкстону сейчас больше всего хотелось обнять Алану, но он понимал, что подобное желание неосуществимо. У него были связаны руки.

– На это, жена моя, есть только один ответ, – крикнул он.

– Какой? – спросила она сквозь слезы.

– Я сделал это из-за любви к тебе.

– И я тебя люблю, – сказала она, глядя прямо ему в глаза.

И хотя их тела были разъединены, в это самое мгновение души их соединились в вечной клятве преданности и верности. Пэкстон отчетливо почувствовал это.

Алану и Пэкстона подтолкнули к выходу.

– Алана, я навсегда теперь с тобой, – крикнул Пэкстон. – Знай это, любовь моя.

– Моя любовь, я также останусь с тобой. Где-то за их спинами были различимы негромкие всхлипывания Гвенифер, которые заглушались протестующими выкриками Мэдока. За исключением отца Джевона, который произносил латинские слова молитвы, все прочие сохраняли молчание и скорбно следили за тем, как Пэкстона и Алану уводят.

Когда приподняли полог палатки, Пэкстон, взглянув через плечо на отца Джевона, увидел заходящее солнце. Он подумал, что в последний раз суждено будет увидеть его, и помолился. Но тут какие-то люди загородили выход из палатки короля, так что Пэкстону и Алане пришлось остановиться.

– Прочь с моей дороги, священник! – прокричал первый из вошедших и грубо отпихнул отца Джевона в сторону.

– Рис!

Вопрос сорвался с уст Аланы, которая была настолько поражена, что глазам своим отказывалась верить. Пэкстон уставился на вошедших. Кроме Риса, тут были все его сыновья, включая Дилана. За их спинами стоял Олдвин.

– А, племянница! А вот и я, – сказал Рис. – Я не мог позволить, чтобы это беззаконие продолжалось. – Затем он огляделся и спросил: – А где же Генрих?

Громко прозвучал голос Генриха:

– Кто меня спрашивает?

– Рис-ап-Тевдвр, – объявил дядя Аланы. – А пришел сюда, чтобы свидетельствовать в пользу моей племянницы. – Он взглянул на Алану и Пэк-стона. – Насколько я понимаю, мне посчастливилось прибыть как раз вовремя.

– Подойди, Рнс-ап-Тевдвр, – сказал Генрих. – А вы, – обратился он к охранникам, задерживавшим Алану и Пэкстона, – подведите сюда осужденных. Я уже принял решение. Твоя племянница признала себя виновной в убийстве и приговорена к повешению. Так что ты со своими показаниями несколько запоздал.

– Ну почему же, – возразил Рис, – просто чуть подзадержался, не более того. Или вы не из тех, кто признает свои ошибки? Ведь в таком случае вы приговорите к смерти совершенно невинного человека.

Генрих гневно взглянул на Риса.

– В результате разбирательства вина этой женщины вполне доказала. Ты можешь сказать что-нибудь, но только предупреждаю: если ты не сумеешь убедить меня в ее невиновности, она будет повешена.

Рис кивнул, давая понять, что ситуация ему ясна.

– Вы, может быть, и являетесь королем Англии, но в Кимри вы никакой не король, – сказал Рис, назвав на своем языке собственную страну. – И поскольку я не являюсь вашим подданным, то намерен говорить, независимо от того, будет ли мне дана такая возможность.

В третий раз палатка наполнилась изумленными восклицаниями, после чего наступила абсолютная тишина. И пока Рис и Генрих сверлили друг друга взглядами, присутствующие, затаив дыхание, ждали, что в любую минуту Генрих может проявить известный многим норов.

Однако подобного не произошло. По каким-то одному лишь ему известным соображениям Генрих проявил уважение к такой непочтительности Риса.

– Я отлично понял тебя, уэльсец, – сказал наконец король. – Мы будем говорить с тобой как равные. Но когда я объявлю о своем решении, то это будет королевская воля, ибо мы сейчас на английской территории, а Гилберт Фитц Уильям – мой вассал. Теперь можешь говорить.

– Рис, не надо! – взмолилась Алана.

– Тихо, племянница, – приказал он, повернувшись к ней. – На сей раз, тебе лучше было бы попридержать свой язык. – И вновь он обернулся к Генриху: – Алана не убивала Гилберта. Это сделал я.

– А также я, – сказал Дилан.

– И я тоже, – подтвердил Мереддид.

– Да и я, – прибавил от себя Карадог.

– Вранье! – заявила Алана.

– Тихо! – крикнул ей Генрих, после чего перевел взгляд на Риса. – А что побудило тебя убить моего вассала?

– Он пытался убить мою племянницу.

– Она сказала об этом, однако прибавила, что сама же убила его.

– Ну это же немыслимо. Ее столкнул в бурлящую реку Гилберт Фитц Уильям, и она чуть живая выбралась на берег. Из последних сил она добралась до леса, где и спряталась. Один из наших воинов нашел ее там и привел ко мне. Она рассказала мне обо всем. Твой глупый вассал совершил главную ошибку, когда заявился к нам и стал утверждать, что его жена утонула. И вот за свое коварство он получил сполна.

Генрих молчал. Затем спросил:

– А ты видел ли сам, как Гилберт столкнул твою племянницу в реку?

– Нет, – сказал Рис. – Они были вдвоем, их никто тогда не мог видеть.

– Значит, у тебя решительно нет никакого доказательства, что Гилберт пытался убить ее?

– Это почему же? – спросил в свою очередь Рис.

– Какие у него могли быть причины, чтобы убивать свою жену?

– У него была причина, – возразил Рис. – Нам с сыновьями довелось узнать, как эту причину зовут. Ибо имя это было последним, сорвавшимся с губ Гилберта.

– И что же это за имя такое? – поинтересовался Генрих.

– Гвенифер.

Взоры всех присутствующих устремились на женщину, которая тихо сидела и слушала.

– Нет! Это неправда! – воскликнула она и вскочила с лавки.

– Они были любовниками, – категорически заявил Рис. – У мужчины едва ли могут быть более весомые причины для убийства своей жены, чем желание жениться на любовнице.

– Это ложь! – не унималась Гвенифер, видя, как двое из охранников Генриха направились в ее сторону, намереваясь взять ее под стражу.

– Подождите! – скомандовал Генрих охранникам, которые уже хотели было схватить Гвенифер. – Гилберт не смог бы жениться на этой женщине. Церковь категорически запрещает подобные браки. Она, в конце концов, кузина его жены. Это слишком уж близкое родство.

– Может, в Англии этого сделать и нельзя, но мы в Кимри постоянно заключаем брачные союзы с родственниками. Не хотим, чтобы к нашей крови примешивалась кровь чужеземцев, – с кривой ухмылкой сказал Рис. – И как только Алана оказалась бы в гробу, Гилберт женился бы на Гвенифер, и никто бы возражать не стал. Но, как я уже сказал, он совершил непоправимую ошибку. Алана все еще жива, тогда как самого Гилберта давно уже среди живых нет. Он поплатился за свое коварство.

Генрих гневно посмотрел на Гвенифер.

– Правда ли все это, женщина? Был ил Гилберт твоим любовником?

Смертельно побледнев, Гвенифер покачала головой.

– Не смей мне лгать! – прогремел голос Генриха. – Мне не составит труда выяснить это наверняка. Мой личный лекарь осмотрит тебя, и тогда мы узнаем, невинна ли ты.

Видя, что Гвенифер и не думает отвечать, Генрих пригласил своего лекаря.

– Нет! – закричала она, видя приближающегося к ней человека. – Не подходите?

– Твое поведение, женщина, говорит само за себя! – крикнул Генрих. – Стало быть, это правда, ты была любовницей Гилберта.

– Да! – выдохнула Гвенифер, затем показала рукой на Алану. – Но это она убила его!

Это признание Гвенифер парализовало Алану. Она никак не могла ожидать подобного. Лишь спустя некоторое время она поняла: отношения между Гвенифер и Гилбертом были вовсе уж не такими безобидными, как это ей казалось раньше. Припомнила все случаи, когда заставала их вместе: как Гилберт улыбался Гвенифер, как весело звучал его смех, как свободно и весело в ответ смеялась Гвенифер. Алана теперь сообразила, что то были свидания любовников. Какой же все-таки она была дурой, что не поняла!

– Вы оба хотели, чтобы меня не стало, – сказала, обратившись к Гвенифер, Алана. – Ты отлично знала, что Гилберт задумал избавиться от меня, разве не так?